Лопатин Герман Александрович - Горький и Г. А. Лопатин

fy">   "Исключительность состава присяжных еще подчеркивает значение оправдания",- отмечал Короленко в корреспонденции "Присяжные ответили..." (Рус. ведомости. 1913. No 249. 29 окт.).

   Короленко писал М. Г. Лошкаревой в связи с окончанием процесса: "Да, это была минута, когда репортеры вылетали из суда, с коротким словом: оправдан. Я чувствую еще до сих пор целебную силу этого слова. Чуть начинается нервность и бессонница, - вспоминаю улицы Киева в эти минуты и сладко засыпаю" (Короленко В. Г. Собр. соч. М., 1955. Т. 9. С. 763).

   <...> От Горького страшно давно нет вестей¹. Лопнула тут какая-то пружина <...> а почему - бог весть?

   Здоровье его, слышно, опять хуже² и настроение, судя по одной записке, Зиною ³ полученной, очень мрачное.

  

   ¹ На свое п. Горькому от 25 ноября 1913 г., адресованное на Капри, Амфитеатров получил ответ только 23 марта/5 апреля 1914 г. из Петербурга.

   ² Известия об обострении болезни Горького проникли и в печать. Так, в заметке "Максим Горький в Финляндии" говорилось: "Легочный туберкулез, не оставлявший А. М. в течение почти всей его жизни, принял за последнее время столь опасную форму, что пользовавшие его итальянские и французские врачи теряли надежду на выздоровление. Спасителем Горького явился молодой русский врач М[анухин], один из практикантов пастеровской клиники. Он применил к писателю вновь открытый способ лечения туберкулеза, путем освещения селезенки рентгеновскими лучами" (Биржевые ведомости, веч. вып. 1914. No 13939. 7 янв.).

   ³ З. А. Пешков.

   <...> От Алексея Максимовича имел одно письмо¹, весьма бессодержательное, из которого видно только то, что Россия пришлась ему не сахарно. Во всяком случае, он засядет там, видимо, навсегда, так как жизнь на Капри совершенно ликвидирована. Приводят меня в большое огорчение слухи о его театральных предприятиях и затеях². Во-первых, прогорит он зверски на этом деле. Во-вторых - измотает оно его нервно и всячески. В-третьих,- Горький, возвратившийся в Россию для того, чтобы заняться антрепризою, как-то ужасно мизерно, все равно, что Топтыгин чижика съел. Но писать ему обо всем этом, конечно, невозможно, ибо только родит недоразумения. Если бы виделся, то, конечно, все бы это ему высказал.

   У нас здесь многие перемены и предвидятся еще некоторые. Уезжает Константин Андреевич³ куда-то строить теософские храмы <...> Эрьзя уехал в Россию. (Уже в России). Надавал я ему писем к разным именитым людям видимо-невидимо.

  

   Печатается по машинописной копии с правкой Амфитеатрова.

  

   ¹ Имеется в виду п. Горького Амфитеатрову от 23 марта/5 апреля 1914 г.

   ² В печати сообщалось о намерении Горького создать новый драматический театр и привлечь в него Шаляпина: "Ф. И. Шаляпин дал свое принципиальное согласие М. Горькому выступить в театре, который М. Горький предполагает в будущем сезоне открыть в Москве. Интересно то, что Ф. Шаляпин выступит в качестве драматического артиста, причем М. Горьким будет специально написана пьеса и будет создана соответствующая роль для Шаляпина" (День. 1914. No 107. 21 апр.).

   ³ Возможно, К. А. Лигский.

   <...> Вот куда я забрался на недельку, чтобы побродить по полям, подышать утренней прохладой в густом вековом парке, послушать птичьего щебета, кваканья лягушек и всяких деревенских звуков... а в конце этого месяца думаю отправиться на Черное море в окрестности Батума, в имение одного из моих братьев, а оттуда в Тифлис, где у меня имеются две сестры. А там недалеко уже и до Баку, откуда, пересекши вдоль Хвалынское море¹, можно подняться вверх по матушке Волге до самого Ярославля и даже до Твери². Как видите, во мне еще не успокоилась бродяжеская жилка, которая продолжает толкать меня туда и сюда. Но при этом я продолжаю удерживать за собою свой скромный, петербургский pied-a-terre {}*³, куда могу вернуться всякую минуту, чтобы найти там мои книги и прочую "хурду-мурду" на своем месте, точно я только вчера или сегодня вышел из комнаты. Это чертовски приятно, и я постараюсь - поэтому - сохранить мое нынешнее логовище вплоть до гробовой доски, если мне суждено умереть <...>

   <...> Горький живет, говорят, в двух шагах от меня⁴, но так как он и М[ария] Ф[едоровна] притаились, не подавая никаких признаков жизни, то и я не вижу нужды тревожить их уединение.

  

   ¹ Древнерусское название Каспийского моря.

   ² Ныне - г. Калинин.

   ³ "Квартиру-то я нанял еще месяц назад,- писал Лопатин Амфитеатрову 14/27 июля 1913 г., - тотчас по приезде сюда и решил оставлять ее за собой при всех своих разъездах в качестве постоянной pied-a-terre {пристанище (фр.).}, т. е. собственного угла, где хранились бы мои вещи и куда я во всякое время мог бы явиться, никого не предупреждая и не теряя времени каждый раз на поиски логовища. Мой краткий адрес таков: "Г. А. Лопатину. Карповка 19, СПб.", а более обстоятельный таков: "Набережная Карповки. Литераторская улица, Дом писателей, 19".

   ⁴ Горький жил в то время в Финляндии в местечке Кирьявала (станция Мустамяки).

  

   <...> Читал я в газетах, что Горький уехал в Давос, что, по-видимому, показывает, что доктор Манухин (?) (или Леухин?) совсем не чудотворец¹ <...> Со многим из того, что Вы говорите по поводу его затей и пр., я согласен, но ведь все это - лишь газетные слухи, да и действительно имеющиеся замыслы могут не осуществиться, что даже всего вероятнее. - По поводу теософического храма² не могу не воскликнуть: "Господи! Как много еще идиотов и безумцев даже среди образованной интеллигенции!" Эрьзя уже испытал всю прелесть русской "каталашки" и пр. Чем кончились его невзгоды - и кончились ли,- решительно не знаю ³.

  

   ¹ В газ. "Речь" (1914. No 131. 16(29) мая) была помещена заметка "Лечение туберкулеза по И. Манухину" о несостоятельности методов лечения доктора И. И. Манухина. Горький выступил в той же газете с опровержением этой заметки (Речь. 1914. No 134. 19 мая). См.: Г-А, п. от 23 марта/5 апреля 1914 г., прим. 2.

   ² Речь идет об антропософском храме Гетеанум, сооружавшемся в начале первой мировой войны в швейцарском городе Дорнахе по проекту основателя антропософии Рудольфа Штейнера. Антропософия - разновидность теософии, религиозно-мистического вероучения. В сооружении храма принимали участие приверженцы антропософии из разных стран (в том числе А. Белый).

   ³ В газетной заметке "Дым отечества..." сообщалось, что Эрьзя приехал к проф. С. А. Венгерову с рекомендательным письмом от Амфитеатрова. Венгеров направил его к Репину в Финляндию: "На обратном пути арест. И начинаются прелести отечественного дыма. Обыск. Допрос о знакомстве с Бурцевым. Охранное отделение. Жандармы. Одиночная камера <...> И через _н_е_с_к_о_л_ь_к_о_ _д_н_е_й_ "с_в_о_б_о_д_а" с предупреждением о _н_а_д_з_о_р_е_ _п_о_л_и_ц_и_и" (Новь. 1914. No 105. 21 мая).

   <...> Вернулся я из моих летних скитаний уже после того, как возгорелась всемирная война, расстроившая все внешние и даже внутренние сношения. Эрьзя у меня не был. Горький - тоже (что, пожалуй,- в данных обстоятельствах - довольно понятно). Не знаю, насколько правды в сообщении о его поступлении в санитары или в попытке к сему¹.

  

   В конце письма приписка: "Конверт не заклеиваю ради облегчения военной цензуры".

  

   ¹ Слухи, о которых сообщает Лопатин, были ложными. См.: Г-Войт, п. 3, прим. 9.

  

  

   Публикация и комментарии Е. Г. Коляды

  

   Печатаемый текст¹ представляет собой неполную черновую запись одного из устных рассказов Лопатина, сделанную Амфитеатровым.

   После встречи с Лопатиным в конце 1909 г. Горький, как это видно из его переписки с Амфитеатровым, напоминал ему о необходимости записывать устные рассказы Лопатина. Один из небольших рассказов о шлиссельбуржцах Амфитеатров передал Горькому в письме от 2-5 февраля 1911 г. Эти записи Амфитеатров вел систематически (о чем есть свидетельство в его письмах², но их местонахождение неизвестно).

   Публикуемый рассказ Лопатина относится ко времени его пребывания в ставропольской ссылке (1869 г.). Ссылка в Ставрополь - один из сюжетов устных рассказов Лопатина на Капри. Об этом свидетельствует запись в Дневнике К. П. Пятницкого, озаглавленная "Ссылка в Ставрополь Кавк[азский] (см. в наст. томе "Из Дневника Пятницкого"). К сожалению, Пятницкий очень коротко изложил содержание рассказа, но первые две строчки его записи: "Как избавился от этапа. Спутникам-жандармам позабыли дать маршрут..." - имеют прямое отношение к публикуемому тексту.

   Рассказ, записанный Амфитеатровым, начинается с того момента, когда Лопатин, избавившийся от этапа (т. е. от следования к месту ссылки в партии арестантов, сопровождаемой конвоем), был отправлен на тройке в сопровождении жандармов.

   Первоначальное название рассказа "Побег" - вычеркнуто и заменено другим: "Первый побег Германа Лопатина". Судя по названию, предполагался рассказ Лопатина о его побеге из ставропольской тюрьмы в январе 1870 г. Но как раз об этом событии ничего в записи не сообщается. Рассказчик начал с предыстории побега - с приезда в Ставрополь, подробно остановившись на одном из эпизодов своей служебной деятельности в должности чиновника особых поручений при губернаторе. Но и этот эпизод оказался незавершенным: запись обрывается на полуфразе.

   Непосредственно под заголовком Амфитеатров сделал (после 1918 г.) поясняющую приписку черными чернилами: "Записаны под диктовку покойного Г. А. Л[опатина]". Эта приписка не точно передает характер записи. В начале рассказа, до фразы: "Некоторые эпизоды из службы Лопатина при Властове настолько интересны, что жаль было бы о них умолчать", повествование ведется в третьем лице, как бы со слов Лопатина самим Амфитеатровым; в характеристику отношений губернатора Властова с Лопатиным вводятся определения, которые не могли принадлежать Лопатину ("огромный талант житейской логики" и др.). Самый же эпизод поселения эстонцев записан Амфитеатровым если не под диктовку (невозможно представить Лопатина, диктующего свои устные рассказы!), то с максимальным приближением к его устной речи. В этой части рассказ ведется от имени Лопатина.

   Приведем свидетельство Лопатина об обстоятельствах его жизни в Ставрополе, нашедших отражение в публикуемом рассказе. В письме М. Ф. Негрескулу между 15 и 17 сентября [1869 г.], которое послужило непосредственным поводом к аресту Лопатина, так как попало в руки полиции, Лопатин, сообщая о своем намерении бежать из ссылки, обстоятельно характеризует свою жизнь в Ставрополе. Письмо позволяет уточнить также и время поездки Лопатина к поселенцам-эстонцам: начало сентября 1869 г.

   Лопатин писал Негрескулу: "Хотел послать Вам, М[ихаил] Ф[едорович], второе письмо тотчас после того, как послал первое, да вот до сих пор не собрался. Дело в том, что за это время я опять ездил в командировку (поселял эстонцев), из которой вернулся на днях и застал дома Ваш ответ на мое первое письмо". Далее Лопатин писал: "Заметьте, что меня очень любит губернатор и, судя по внешности, уважает мои мнения и мой образ действий. Когда я выезжаю в уезд, в моем предписании значится - "предписывается г.г. исправникам, становым приставам и прочим чинам земской полиции беспрекословно исполнять всякое распоряжение такого-то". Но одновременно замечал, что его служба сопровождается большим числом доносов на него. "Итак, - заключал Лопатин,- Вы видите, насколько возможна в провинции полезная деятельность в сколько-нибудь широких размерах, особенно для нашего брата "ссыльнопоселенца" <...> Далее, работа по службе мне опротивела до омерзения. Думать, что она будет продолжаться в будущем на неопределенное время - для меня невыносимо! А одна мысль о том, что я могу со временем быть правителем канцелярии или чем-нибудь подобным, может заставить меня повеситься от отчаяния и ужаса и таким образом очистить это место для следующего за мной кандидата" ³.

   В объяснении Лопатина по поводу его письма к Негрескулу, сделанном по требованию жандармского офицера, говорилось: "...подчеркнуты слова: "ездил в командировку (поселял эстонцев)... и пр." - слова эти мне кажутся совершенно понятными и ясными. Отчет об этой служебной командировке представлен мною своевременно г. начальнику губернии" - и далее, по другому поводу: "Очень может быть, что здешнее общество - во всех отношениях прекрасное общество, но мне оно казалось скучным, потому что я привык прежде постоянно жить в обществе молодежи, жадно следящей за наукой и искренне волнующейся успехами прогресса во всех областях жизни. Очень может быть, что занятия чиновника особых поручений при губернаторе - очень интересные, очень полезные занятия, но мне, к сожалению, они не казались ни особенно интересными, ни бог знает какими полезными. Я старался добросовестно исполнять принятые на себя обязательства, но не переставал чувствовать себя на коронной службе совершенно не в своей тарелке. Но главное - я совершенно не привык и не желал долее сидеть в Ставрополе, как собака на цепи, лишенный права свободно располагать собою и не стесняясь высказывать свой образ мыслей" ⁴.

   Еще одно свидетельство - автобиография Лопатина 1906 г., написанная им в третьем лице: "Просидев 8 месяцев в III отделении и Петропавловке, Лопатин был выслан с жандармами в г. Ставрополь, с предписанием местному губернатору определить его на службу при своей канцелярии. Это было последним случаем административной ссылки в этой форме, прежде довольно частой (Герцен, Салтыков и мн. др.). Губернатор совсем не теснил своего подневольного чиновника по особым поручениям, так что тот, в продолжение своего годичного пребывания на этом месте, успел даже сделать кое-что полезное: напр., преобразовал местную общественную библиотеку, сделав ее сборным просветительным центром для местной прогрессивной учащейся молодежи, а главное, поднял и провел вопрос о замене в Ставропольской губернии общинно-захватного крестьянского землевладения <...> общинно-передельным, и притом не по чиновничьим канцелярским указаниям, а по постановлениям сельских и волостных сходов (очень бурных)"⁵.

   Материалы своей служебной деятельности в Ставрополе по землеустройству крестьян Лопатин обобщил также в статье "Очерк заселения свободных земель пятигорского уезда, оставшихся после ушедших в Турцию ногайцев", написанной летом 1869 г. Характеризуются в этой статье и переселенцы-эстонцы⁶.

   Упомянутые печатные свидетельства не заслоняют интереса публикуемой нами рукописи. В ней выразительно переданы черты личности Лопатина, непринужденная манера его устной речи, умение характеризовать людей в живом диалоге. Особая ценность этого рассказа - в изображении отношения Лопатина к крестьянам, его понимания их нужд, высокой уважительности к их требованиям ("земля их, стало быть, и выбор - их").

   ¹ ЦГАОР, ф. 9104, оп. 1, ед. хр. 25. Оригинал - четыре больших листа в линейку, исписанных простым карандашом с правкой и рядом пропусков в тексте. На первом листе штамп: Русский заграничный исторический архив. Прага.

   Неполный текст этого рассказа (без указания на то, что его запись была сделана Амфитеатровым) приводится в кн.: Давыдов Ю. В. Герман Лопатин: Его друзья и враги. М., 1984. С. 21-23.

   ² Давыдов Ю. Судьба архива Германа Лопатина // Лит. газ. 1974. No 32. 7 авг.

   ³ Лопатин. С. 44, 46, 48.

   ⁴ Там же. С. 57, 60.

   ⁵ Там же. С. 10.

   ⁶ Сборник статистических сведений Ставропольской губернии. Ставрополь, 1870. Вып. I, III. С. 13-48. "Сборники статистических сведений" издавались ставропольским губернским статистическим комитетом, председателем которого был Г. К. Властов, а непременным членом - отец Г. А. Лопатина - управляющий Казенною палатою статский советник А. Н. Лопатин.

   Большие выдержки из статьи Лопатина напечатаны в кн.: Харченко Л., Винклер А. Мятежная жизнь. 2-е изд., испр. и доп. (Ставрополь), 1979. С. 52-65. Авторам книги принадлежит атрибуция этой статьи (подпись под статьей: Л.).

  

   В [1869] году, после долгого содержания в Петропавловской крепости по прикосновенности к каракозовскому делу¹, Герман Александрович Лопатин был выслан из Петербурга к родителям, в Ставрополь, с обязательным определением на службу при губернаторе. Так во время оно высылали под административный надзор многих политических дворянского происхождения: Герцен, (Салтыков и мн. др.)² прошли мытарство насильственной службы в губернаторских чиновниках по особым поручениям. Герман Александрович был исторически последним, претерпевшим эту странную исправительную меру: после него ссыльная бюрократия была отменена. "Должно быть, уж очень хорошо наслужил!"

   Отправлен был Г. А. в Ставрополь, конечно, по-старинному: на некрасовской. "Еще Тройке" ³ - в тележке с жандармом. По приводе очутился под тремя надзорами: родительским, полицейским и служебным. К счастию, все три оказались нетяжелыми. Губернатором в Ставрополе был тогда Г. К. Властов - человек образованный, даже ученый. Впоследствии он получил известность как богослов, церковный историк и археолог: автор "Толковой Библии", "Теогонии Гесиода" и тому подобных трудов ⁴. Г. А. Лопатин сохранил о нем самые хорошие и благодарные воспоминания. Властов умел понять своего нового чиновника по неволе и пользовался им по службе благородно и с тактом. От скуки всякого служебного представительства и встреч не по характеру избавлял его настолько, что, бывало, сам предупреждал:

   - Герман Александрович, на днях через Ставрополь проезжают великие князья... Так вам бы, может быть, заболеть на это время? И Г. А. Лопатин - заболевал - никому не в обиду, так как другие чиновники особых поручений, наоборот, очень любили назначения к высокопоставленным гостям: эта служба создает полезные знакомства, открывает протекции и карьеры.

   За это Властов усиленно пользовался Лопатиным как чиновником с пером во всех делах, требовавших литературно убедительного изложения, и в разнообразных посылках в губернию по земельным спорам. Не потому, чтобы Лопатин был знаток по этой части. Напротив, как натуралист по образованию ⁵, Герман Александрович в то время никакого права еще и не нюхивал и, как мы ниже увидим, даже отношения общинного землевладения только именно в Ставрополе постиг и практически им заинтересовался. Но Властов разобрал в Лопатине огромный талант житейской логики: способность разбираться в людях, спокойно и доброжелательно доходя до самой глубины их отношений, тонкое уменье понять до точности жалобщика и ответчика и найти для обоих справедливый выход по душам и по здравому смыслу. Эти качества Лопатина, впоследствии сделавшие Германа Александровича "генералом от революции", как назвал его "генерал от полиции", пресловутый П. Н. Дурново⁶, много послужили на благо Ставропольской губернии в эпоху крестьянской реформы. Некоторые эпизоды из службы Лопатина при Властове настолько интересны, что жаль было бы о них умолчать.

   - Властов верил мне совершенно, - рассказывал Герман Александрович.- Бесправный ссыльный под тремя надзорами в Ставрополе, в уезд я отправлялся с личными предписаниями от губернатора ко всем местным властям - оказывать мне всякое содействие и быть в моем распоряжении. Конечно, подобных предписаний он на официальных бланках не давал, а - вырвет из записной книжки листок, да и напишет. Такая цедулка сплошь губернаторским почерком действовала, пожалуй, лучше казенной бумаги. Человек Властов был доброжелательный, народ любил так, что почти все мои доклады немедленно превращались в преобразовательные проекты и проходили в Петербурге чрезвычайно успешно. Мы успели провести [далее две строки пропущены] и почти уже наградили Ставропольскую губернию земством⁷, но - меня арестовали как раз в то время⁸, как я составлял доклад о необходимости ввести к нам земскую реформу.

   Помню, однажды Властов командировал меня разобрать замешательство между переселенцами из Прибалтийского края⁹, которые на полученном ими участке земли отказывались строиться там, где указывало местное начальство. Выезжая, я решил на всякий случай захватить с собою землемера. Властов, конечно, разрешил и послал меня к губернскому землемеру, чтобы тот отправил со мною одного из своих помощников. Губернский землемер видит, что я в штатском платье, одет не пышно, и начал ломаться: отказал мне,- у меня, дескать, все люди разобраны, некого послать. Возвращаюсь к Властову, рассказываю,- тот вспыхнул.- А? Так?.. Немедленно катает предписание: губернскому землемеру такому-то сопровождать чиновника особых поручений лично и состоять в его распоряжении. Бедный землемер света не взвидел. Взметался, встосковался, ехать ему смерть не в охоту, а надо,- и все просил, чтобы хоть не на перекладной, а в его собственном тарантасе.

   Приехали на место. Переселенцы - эсты и латыши. Народ бедный, но сразу видно, что культурный. Учителя с собою привезли. Говорит по-немецки и немножко по-русски. Дело о нежелании строиться мы покончили быстро, потому что от переселенцев власти требовали совершенного вздора. Эсты желали строиться на горе, а им приказывали - нет, стройтесь под горою. А там - болото, лихорадки. Зачем это было нужно - неизвестно. Вероятно, хотели сорвать с переселенцев взятку, а может быть, просто самодурствовали. Разумеется, я разрешил переселенцам от имени губернатора селиться, где они найдут для себя удобнее: земля - их, стало быть, и выбор - их. Объясняясь с переселенцами, я держал в руках план местности. Вот тут-то я и увидал, насколько культурны были эти люди. Они смотрели на карту и что-то тихо ворчали по-своему. Учитель обращается ко мне:

   - Они просят, чтобы вы положили карту по натуре.

   - Что это значит - по натуре?

   Оказывается: так, чтобы страны света на карте представлялись глазам в строгом соответствии тому, как они действительно определяются в этой местности, по солнцеходу. Мы, когда смотрим на карту, об этом не заботимся, потому что принимаем восток, север, запад, юг по воображению, а крестьянам трудно так следить. Надо разложить карту так, чтобы ее север был действительно север, восток - действительно восток.

   Разложил я им карту по натуре. Смотрят, тупятся и опять тихо ворчат между собою по-эстонски.

   - В чем дело?

   - Говорят, что если так, то им отмежевали неверную границу. Карта показывает ее гораздо дальше, чем теперь имеет участок.

   - Покажите.

   Показали. Вижу: действительно, длинный клин земли исчезает во владениях азиатских князей каких-то.

   - Хорошо,- говорю,- значит, проверим размежевку астролябией¹⁰. Землемер мой и без того зол: увез я его невесть куда, насильно, надоело ему, домой, к жене хочется, а тут еще плетись с астролябией землю мерять. Встал на дыбы:

   - У нас этого нет в предписании, чтобы землю перемеривать!

   - А мы все-таки перемеряем.

   - Я отказываюсь. Я уеду.

   - Можете, но я отправлю с вами пакет к губернатору, который вы потрудитесь ему немедленно передать. А в пакете будет доклад о земельном недоразумении, на которое мы с вами здесь наткнулись. Губернатор поручил мне покончить переселенческие затруднения, а покончить их без проверки размежевки нельзя. Значит, он вас сейчас же пришлет обратно. Вы сделаете двойную дорогу и потеряете вдвое больше времени. А я, чтобы не расходовать казну на лишние прогоны, останусь ждать вас здесь.

   Упал землемер духом, струсил, покорился. Дали нам коней - на межу скакать. Седел нету. Привязали тулупы. Поехали верхом на тулупах. Я дал знать азиатам этим, князьям, чтобы прислали своих депутатов: будем проверять границу.

   Наставил землемер инструмент свой, взглянул, говорит небрежно:

   - Да, есть неточность. Только маленькая.

   Я смотрю на план, сличаю с астролябией; вижу,- ромб не тот. Спрашиваю:

   - А как маленькая?

   - Всего в несколько минут.

   По всей вероятности, думал, что на минутах этих я успокоюсь: куда, мол, чиновнику губернаторскому знать, что такое минуты, а звучит безделицей. Но я еще не так давно гимназистом-то был, и астролябия у меня в памяти крепко сидела.

   - Как,- говорю,- в несколько минут? Да ведь это значит если здесь, у вершины угла, сажень, то - во сколько же эти минуты ваши разойдутся к концу плана?" Замолчал. Понял, что имеет дело не с малым несмысленком. Двинулись мы на промерку - простую, без цепей, ходом по меже. Вы знаете, что межевые знаки бывают двух родов: внешние и тайные. Внешние при захвате уничтожить или испортить легко: столб повалить, канаву засыпать. Но на тайные надо секрет знать, потому что это глубокие ямы, в которых зарыты не гниющие вещества: камень, уголь [не закончено.- Ред.]

   ¹ Неточность: по "делу Каракозова" Лопатин был помещен в Петропавловскую крепость в 1866 г., где содержался более двух месяцев. В Ставрополь же Лопатин был выслан после ареста по делу так называемого "Рублевого общества".

   ² Пропуск текста восстанавливается по автобиографии Лопатина 1906 г. (см. выше). А. И. Герцен был арестован в 1834 г., выслан в Пермь, а затем в Вятку, где служил в канцелярии губернатора. М. Е. Салтыков-Щедрин был выслан в Вятку в 1848 г., служил старшим чиновником особых поручений при губернаторе.

   ³ "Еще Тройка" - стихотворение Н. А. Некрасова 1867 г.

   ⁴ Имеются в виду кн.: Властов Г. Священная летопись первых времен мира и человечества etc. Т. 1-5. СПб., 1876-1878. Т. 2-5 хранятся в ЛБГ (Описание); Он же. Теогония Гезиода и Прометей. СПб., 1897. С пометами Горького хранится в ЛБГ (Описание).

   ⁵ Лопатин окончил естественное отделение физико-математического факультета Петербургского ун-та в 1866 г. См. сообщение Ю. М. Раппопорта о диссертации Лопатина "О самопроизвольном зарождении", написанной в связи с окончанием ун-та (Исторический архив. 1960. No 3).

   ⁶ Петр Николаевич Дурново - см.: Из дневника Пятницкого.

   ⁷ Т. е. выборными органами местного самоуправления. Земские учреждения (земские собрания, земские управы) вводились после земской реформы 1864 г. Сфера деятельности и права земств постоянно урезались правительством.

   ⁸ Лопатина арестовали в ноябре 1869 г. 6 января 1870 г. он совершил побег.

   ⁹ В упоминаемой выше статье Лопатина "Очерк заселения свободных земель пятигорского уезда..." характеризуется история заселения северо-западной части Пятигорского уезда, между реками Кумою и Калаусом самыми разными народностями: русскими, ногайцами, греками,- "тут есть даже и эстонцы, образовавшие верстах в сорока за Калаусом, на границе Кубанской области, поселение Казинку" (Харченко Л., Винклер А. Мятежная жизнь. С. 52).

   ¹⁰ Астролябия - угломерный прибор, служивший для определения горизонтальных углов при земляных работах.

  

  

   Сообщение Л. С. Пустильник {Часть материалов этого сообщения, подготовленного для настоящего тома, была включена Л. С. Пустильник в статью "Горький и Лопатин", напечатанную в журн. "Русская литература" (1986. No 4) (прим. ред.).}

  

   Личность Лопатина интересовала Горького. В 1901 г. в Крыму Л. Н. Толстой говорил с ним об "известном революционере", т. е. Германе Лопатине¹. В 1906 г. в XII и XIV сб. "Знания" были напечатаны воспоминания товарищей Лопатина по заключению М. В. Новорусского ("В Шлиссельбурге") и В. H. Фигнер ("Моя няня"). Когда же в начале 1907 г. в гостеприимный дом Горького на Капри приехали В. Н. Фигнер и М. Ф. Фроленко, там не могло не звучать имя Лопатина. Ведь незадолго до этого Горький и сам был узником Петропавловской крепости, а его камера в Трубецком бастионе находилась неподалеку от камеры Лопатина, в которой он содержался перед переводом в Шлиссельбург.

   После манифеста 17 октября 1905 г. 21 октября того же года был издан именной высочайший указ, по которому Лопатин и другие заключенные Шлиссельбургской крепости были переведены в разряд ссыльнопоселенцев. 8 ноября 1905 г. Лопатин узнал о своем освобождении, которое назвал "Воскрешением Лазаря". Именно такую надпись - "От Воскресшего Лазаря" - сделал он на фотографии, подаренной Ф. Фидлеру ².

   Бывшим заключенным Шлиссельбурга надлежало отбыть четыре года в Сибири. В связи с тем что в тот момент невозможно было отправить их по этапу, Лопатин был выпущен на поруки по месту жительства его брата Всеволода³ в г. Вильно под строжайший полицейский надзор. 3 февраля 1906 г. Департамент полиции предписал начальнику Виленского губернского жандармского управления: "Освобожденные в силу _в_ы_с_о_ч_а_й_ш_е_г_о_ указа 21 октября 1905 г. из Шлиссельбургской тюрьмы ссыльнопоселенцы - государственные преступники Лопатин и Иосиф Лукашевич, за невозможностью отправления их в Сибирь, водворены на попечение их родственников, первый в г. Вильне, а второй в имении Быковке Виленского уезда, где за каждым из них установлен специальный надзор в лице двух особо нанятых для сего полицейских надзирателей. В настоящее время, согласно распоряжению г-на Министра внутренних дел, вышеупомянутый специальный надзор за названными лицами отменен с подчинением Лопатина и Лукашевича, взамен сего, надзору общей полиции. Вследствие сего и ввиду выдающегося преступного прошлого помянутых лиц ДП просит Ваше Высокоблагородие установить за Лопатиным и Лукашевичем независимо учрежденного за ними надзора общей полиции, негласное наблюдение со стороны жандармских чинов"⁴.

   В мае 1906 г. шлиссельбуржцам было разрешено отбыть четыре года поселения, не в Сибири, а там, "где каждый из них окажется"; при этом разрешались перемещения, разумеется, по уважительным причинам и с разрешения властей. Эта позволило Лопатину после хлопот сестры выехать к ней 6 сентября 1906 г. в Одессу для лечения ⁵.

   В письме к H. Ф. Русановой⁶ из Одессы от 28 сентября 1906 г. Лопатин сообщал: "<...> я уже в Одессе, где думаю пробыть не менее как до октября. Возвратиться в Вильно намерен через Тифлис, где тоже остановлюсь на некоторое время - пожить с тамошними моими сестрами. Когда именно я вернусь в Вильно ⁷, сказать пока не могу: думаю, что не позже рождества или нового года, а то и раньше". Лопатин добавляет далее, что "пишет контрабандным путем", и, очевидно, поэтому не указывает обратного адреса, тем более что из Одессы он поехал в Тифлис тайно, ведь за ним пристально следили и там ⁸.

   В октябре 1907 г. Лопатин приезжает в Петербург. В письме Лопатина к Н. Л. Рубакину от 4 декабря 1907 г., отправленном из Петербурга, он сообщал: "...поглощен с головой хлопотами об отсрочке места пребывания в Петербурге, куда я отпущен лишь для совещания с врачами на самое короткое время, утекающее как вода"⁹.

   В это время шли усиленные хлопоты о разрешении выехать за границу. Перспектива выезда из России тревожила Лопатина, ибо ему не хотелось стать эмигрантом. Но отъезд был, казалось, единственной возможностью избавиться от преследований. 16 мая 1908 г. он писал Короленко: "Вчера мне сообщили в Департаменте сердцеведения {Так Лопатин называл Департамент полиции.}, что мне разрешен выезд за границу <...> Это неожиданное сообщение вызвало в моей душе кучу тревожных размышлений, колебаний и т. п. Куда, когда и как выеду, еще не знаю: предстоит куча предварительных хлопот с паспортом и по части материальных средств, приготовлений, распоряжений, маршрута, билета и пр. и пр."¹⁰ Лопатин должен был вот-вот получить заграничный паспорт, но петербургские власти предприняли очередную акцию против него. Он писал Короленко 9 июня 1908 г.: "За последнюю неделю, я пережил тут целую траг[ическую] эпопею (меня вздумали "выставлять" в 24 часа, да не за границу, а снова в "черту еврейской оседлости", но рассказывать об этом некогда: занят по горло". В этом же письме он сообщал: "...уезжаю я не позже 30-го и не ранее 20-го. Думаю проехать в Ниццу, заглянув по дороге в Париж" ¹¹. Более подробно он сообщал о том же Н. Ф Русановой 2 июня 1908 г.: "...на меня свалилась <...> неожиданная беда: меня стали "выставлять" отсюда в 24 часа, утверждая, что полиции ничего не известно о разрешении мне выезда за границу, и не давая мне сроку для выяснения этого недоразумения. Двое суток я сопротивлялся и мотался по городу, как угорелый, по таким местам, как разные участки (вообразите себе - пришлось иметь бурное столкновение даже с Вашим частным приставом!), Канцелярия градоначальника, Департамент полиции, Охранное отделение и т. п. На Троицу и Духов день наступило перемирие. Я, кажется, выяснил всем, что все произошло из-за недоразумения, и мне, вероятно, дозволят взять заграничный паспорт, а может быть, дадут отсрочку недели на три для устройства денежных дел. Но наверно ничего не знаю и, конечно, тревожусь и волнуюсь <...> Если поеду за границу, то, кажется, устроюсь так, чтобы ехать через Париж" ¹².

   Лопатин уехал из России 14/27 июля 1908 г.¹³

   В открытке, отправленной из Ниццы 20 августа 1908 г., Лопатин писал Короленко: "Согласно обещанию, сообщаю Вам последний мой адрес. Живу здесь уже почти неделю; не знаю ни одной души и чувствую себя очень одиноко и нерадостно (для последнего есть и иные причины). Кажется, потерплю месяц, много два, а там удеру в Париж. Правда, там слишком уж много русского люда, но зато есть также русские журналы, газеты и книги по доступной цене..."¹⁴

   В письме к Н. Ф. Русановой от 25 августа 1908 г. из Парижа говорится об Италии, куда он, видимо, переедет. И поскольку Русанова просила сообщить ей что-либо об этой стране, Лопатин отвечал, что Италии "он не знает" и у него там "нет ни одного знакомого". "Пока" он просит писать в Ниццу, до востребования"¹⁵.

   Вскоре, в сентябре 1908 г., Лопатин приехал в Италию, в местечко Кави ди Лаванья.

   7 октября 1908 г. Лопатин вновь делился с Короленко своими нерадостными мыслями: "<...>прежде тоска по родине никогда не дозволяла мне остаться за границей целый год. Но теперь, когда я подумаю, что возвращение означает переход из положения свободного, взрослого человека на положение несовершеннолетнего и раба, то поневоле почесываешь в затылке при мысли о возвращении... Был я в Париже, потом в Лондоне, потом опять в Париже, затем прожил месяц в Ницце и, наконец, переселился сюда [т. е. в Кави ди Лаванья]. Здесь настоящий земной рай. Но сию минуту получил приглашение в Париж по крайне неприятному делу. Бешусь, ругаюсь, но... поеду"¹⁶. Лопатин имел в виду приглашение, полученное им от ЦК партии эсеров, выступить вместе с Фигнер и Кропоткиным в роли третейского судьи между ЦК партии эсеров и главным обвинителем Азефа - Бурцевым.

   В Париже Лопатин попал в поле зрения заграничной агентуры. 2/15 октябрь 1908 г. в Особый отдел Департамента полиции были посланы копии его перлюстрированных писем к М. А. Натансону и В. Н. Фигнер от 5 октября 1908 г. из Кави. "И мне удалось в последнее время устроиться так хорошо,- писал Лопатин Фигнер,- что я почувствовал себя как бы в земном раю. Но тут-то и "потребовал поэта к священной жертве Аполлон" - т. е. тут-то и позвали меня в Париж, чтоб им пусто было". В сопроводительной к письмам бумаге заведующего заграничной агентурой говорилось: "Заседания комиссии (т. е. третейского суда), на которую Лопатин прибыл немедленно... происходят настолько конспиративно, что кроме лиц, принимавших в ней участие и вызванных в качестве свидетелей, о ней неизвестно никому"¹⁷.

   Еще раньше пребыванием Лопатина в Италии, в Кави ди Лаванья, заинтересовались итальянские власти. Имя Лопатина начало фигурировать в "Записках", "Справках". "Докладах" и "Донесениях"¹⁸.

   В Особый отдел Департамента полиции поступила 10 сентября 1909 г. копия "Памятной записки Итальянского посольства" (в переводе на русский язык), в которой сообщалось: "Весной 1907 г. в Сестри ди Леванто появились некий Александр Амфитеатров с женой Иларией Амфитеатровой... Около 11 месяцев тому назад Амфитеатров переехал в Кави ди Лаванья <...> Как только он приехал в Кави ди Лаванья, там же поселились несколько русских подданных, находящихся в сношениях с ним. Он занят огромной перепиской, все письма на его имя приходят заказными. Амфитеатров ездил на некоторое время в Капри, где часто посещал Максима Горького. Среди русских подданных, окружающих Амфитеатрова в Кави ди Лаванья и находящихся в сношениях с другими русскими подданными, особенно указывают на следующих:

   1. Захаров. 30 лет ¹⁹.

   2. Лопатин 60 лет, который будто бы был в России в заключении в течение 25 лет (его приметы уже сообщены Корол[евским] посольством в конфиденциальной ноте от 26-го августа 1909 г. под No 968)" ²⁰.

   Эта записка была послана также заведующему заграничной агентурой 9 сентября 1909 г. с пояснением: "Что же касается Германа Александровича Лопатина, то это - известный народоволец, участвовавший в убийстве подполковника С_у_д_е_й_к_и_н_а"²¹. В июле ²² 1908 г. ссыльнопоселенец гласно-поднадзорный Герман Александров Лопатин с разрешения Министерства внутренних дел выбыл за границу с паспортом, выданным С.-Петербургским градоначальником 3 июня 1908 года за No 7064"²³.

   12 ноября 1909 г. в Особый отдел поступило сообщение: "...здешнее Итальянское посольство не в состоянии сообщить более подробные сведения о русском подданном Захарове ввиду того, что последний выбыл из города Кави ди Лаванья. Названному посольству известно лишь, что указанный русский подданный, Борис Евгеньевич Захаров, 23 лет, родился в С.-Петербурге. Что же касается Германа Александрова Лопатина... 60 лет, признанного итальянскими властями опасным революционером, то последний находится еще в Кави ди Лаванья. В январе месяце текущего года Лопатин принимал участие в Париже, в квартире местного адвоката Пти (Petit), мужа русской революционерки, вместе с князем Кропоткиным и Верой Фигнер в суде над Азефом. Названный Лопатин проживает обыкновенно в доме Амфитеатрова.

   Как над Лопатиным, так и над Захаровым учрежден усиленный надзор со стороны итальянской полиции"²⁴.

   В сентябре 1909 г. в связи с "Памятной запиской Итальянского посольства" в Департаменте полиции была составлена Справка о Лопатине - характеристика его революционной деятельности с 1865 по 1889 г. до его заключения в Шлиссельбургскую крепость. Справка эта интересна и тем, что в ней упоминаются события, о которых рассказывал Лопатин во время его пребывания на Капри у Горького.

  

  

   Лопатин, Герман Александров, родился в 1845 году, потомственный дворянин Нижегородской губернии, сын управляющего Ставропольской казенною палатою, окончил курс в Ставропольской гимназии и С.-Петербургском университете со званием кандидата (в 1866 г.).

   В 1865 г. Лопатин состоял под следствием университетского начальства за возбуждение студентов к демонстрациям.

   В мае 1866 г. он был арестован по делу Каракозова, содержался в крепости два месяца, затем был оправдан и освобожден от всякой ответственности.

   В феврале 1868 года Лопатин был привлечен к следствию, проводившемуся в _в_ы_с_о_ч_а_й_ш_е учрежденной Следственной комиссии по обвинению в намерении его вместе с дворянином Феликсом Волховским устроить тайное общество, цель которого состояла в развитии народа в известном направлении при помощи странствующих учителей из молодых людей ²⁵.

   По решению этой комиссии Лопатин был выслан в место жительства его родителей в г. Ставрополь под непосредственный надзор отца и строгое наблюдение местных властей, с предоставлением ему права поступить на государственную службу.

   Вскоре после водворения в Ставрополе Лопатин был вновь арестован вследствие того, что по обыску у некоего Негрескула, обвиняемого по Нечаевскому делу, было найдено письмо Лопатина ²⁶.

   В январе 1870 года Лопатин бежал из Ставрополя и, прожив некоторое время в Петербурге под именем Владимира Скирмунта, уехал потом за границу, снабженный заграничным паспортом на имя другого лица.

   С 1870 по начало 1879 г., проживая за границею, Лопатин несколько раз приезжал в Россию по подложным видам на жительство. В один из таких приездов, именно в 1870 г., он был арестован в Иркутске как лицо, заподозренное в намерении освободить Чернышевского²⁷, содержался некоторое время под стражею, но затем опять бежал за границу.

   В половине марта 1879 г. он прибыл в Петербург, где и был арестован.

   По _в_ы_с_о_ч_а_й_ш_е_м_у повелению 9 апреля 1880 года Лопатин был выслан на жительство в Ташкент с отдачею на поручительство зятю его Глинке-Янчевскому с денежною ответственностью в размере 10000 рублей ²⁸.

   По постановлению Особого совещания от 31 октября 1881 г., согласно ходатайству сожительницы Лопатина Зинаиды Апсеитовой²⁹, Лопатину было разрешено переехать в Вологодскую губернию под надзор полиции на три года, но вслед за этим Лопатин бежал.

   В 1883 году Лопатин возбуждал ходатайство о разрешении ему возвратиться в Россию ввиду Манифеста 15 мая 1883 года³⁰, что и было признано возможным Особым совещанием, которое предполагало подчинить Лопатина надзору полиции в Вологодской губернии на 1 год 6 месяцев, считая со дня возвращения его в Россию.