Меньшиков Михаил Осипович - Дневник 1918 года

конец жизни, м. б., будет интересно вновь пожить одиноким, бессемейным бобылем - пролетарием, пробивая себе тяжким трудом дорогу. Поселюсь где-нибудь на даче, в комнате со столом - за комнату хотел бы платить не больше 100 руб., за стол не больше 200 р. в месяц. Это нищенское содержание, если яичница в три яйца дошла до 8 р., а пуд хлеба до 500 р. Что-то кошмарное. Будет возможно, сокращу себя донельзя, буду есть одну кашу и хлеб. Семьсот рублей отсылать буду в Валдай и попрошу, как хотят, довольствоваться этим при готовой квартире. Мож. быть, что-нибудь дадут инженеры за дачу и что-нибудь отчислится от дома Стрельникова. Это пойдет на налоги и повинности. А одежда, обувь! Отопление, освещение! Надежды еще не вполне потеряны на литературный заработок. Он пойдет на маленькое улучшение жизни, на образование детей, на лечение. М. Вл. очень сочувственно относится к мысли о переселении в Москву, и все наши, и даже Бабушка. Но что можно предвидеть в хаосе ближайших возможных событий?

   8/21.VI. Сегодня ровно год, как мы переехали в Валдай. Год жизни! Год самовольного (!) изгнания, почти заточения, вынужденной праздности литературной, год величайшего крушения и отечества, и с ним моей судьбы. Сегодня видел сон: как будто я стою в храме, где почти никого нет, - я и Николай II. Он говорит, указывая на пол, "что это?" довольно строгим голосом. Я на одно мгновение усумнился, ко мне ли этот вопрос, и, поняв, что ко мне, ответил: "Это грязь, Ваше Величество" (и подумал, не обиделся бы он, что не сказал императорское Величество). Тогда царь молча стер подошвой эту грязь (такую, какая прилипает к обуви на улице). Мне показалось, что мне о чем-то нужно говорить с государем, но сразу нашло очень много народа прикладываться к кресту, который будто бы вынес не священник, а тот же Николай II, и мне показалось, что когда я приложусь, тогда и поговорю с ним. С этим проснулся. Но в связи ли этот сон со слухами, что Николай II убит? Чехословаки (целый корпус!) воюют на Средней Волге, есть слухи, что через Москву идет немецкая армия против Чехо-Словаков. Япония увеличивает армию свою на 25 корпусов. Умные разделят мир.

   9/22.VI.18, 6 утра. Дождь! Мокрое слезливое лето. М. Вл. и Зина подъезжают к Петрограду. Вчера мы с ней ходили в Совдеп с просьбой о пропуске. Председатель "товарищ Плюхин", небольшого, по-видимому, роста, с измятым чухонским лицом молодой человек в солдатской хаки. Вот он "некто в сером", опрокидывающий свечу нашей жизни! Даже не взглянул на нас, когда вошли, не сделал никакого движения глазами или бровями, не пригласил сесть. Жена в униженном тоне начала: "Будьте так любезны дать мне пропуск в Петроград". - "По каким делам?" - суровый вопрос. "Ах, по разным делам, - вот мой муж, у нас дом в Царском Селе, нужно его устроить, крайняя необходимость. Мне всего на несколько дней, и я сейчас же назад, пожалуйста!" - "Не разрешаю".

   - Как? Почему же? Но ведь крайняя необходимость заставляет ехать, уверяю Вас! Тысяча самых нужных дел!

   - Не разрешаю, сказано Вам. По частным делам нельзя. Только по общественным.

   Тогда я вмешался:

   - Позвольте, говорю, показать вам доверенность, которую я даю своей жене и прошу вас засвидетельствовать подпись моей руки. В этой доверенности я поручаю жене платить налоги и повинности. Частное это дело или общественное?

   - Частное. Налоги можете отсюда платить.

   - Так ведь надо же разобраться сначала в них. Дом наш сначала отобрали у нас, потом вернули, хаос невероятный, может быть, продать его придется: на доме долги, ремонт, страховка, жильцы не платят, а назначенная Совдепом дворничиха уехала и бросила дом на свою племянницу-девчонку. А налоги требуют.

   Жена долго клянчила, как все чувствительные дамы, пока я твердо не сказал ей: довольно! Вот она свобода, до которой мы дожили! Хорошо, говорю Плюхину, - вы не утверждаете доверенности, не пропускаете жену в Петроград, - я так и напишу в Петроград и вы будете отвечать за последствия всего этого...

   "Отвечать за последствия" боятся так же и в новом строе, как боялись в старом. Как верно доказывал Токвиль, новый строй есть утрированный старый. Тот же бюрократизм, возведенный в куб, та же трусость в четвертой степени и желанье отпихнуться - в пятой. "Ну, давайте я подпишу, если вы при мне распишетесь на ней", - говорит Плюхин. Именно за этим я и пришел, говорю. Беру при нем перо и расписываюсь. Он подмахивает: "Подпис (боится ставить "Ь") гражд. Меньшикова удостоверяю. Председатель Валдайского совета крестьянских и рабочих депутатов". Но так как жена все время жужжала под ухом и вычитывала, что ей нужно делать в Пб. и между прочим сказала, что ей предписано леченье у профессоров, товарищ Плюхин сказал: "Для леченья можно пропустить, но нужно свидетельство врача". - "Да где же, помилуйте, поезд идет через три часа..." - "Все равно, иначе не пропущу". Побежали мы к добрейшему доктору Вагеру. Он, собственно, не доктор, а медицинский фельдшер окружного надзора над детьми из Воспитательного дома, но у него есть печать и бланк. Он, к счастью, был дома и живо написал бумажку и пристукнул ее печатью. Вполне добросовестно удостоверил, что у жены хирургическая болезнь, требующая лечения специалистов. Прибежали назад уже в 4 ч. (т. е. в 2 часа по наст. времени). Канцелярия уже разбрелась, но сам председатель и какая-то писарша-девчонка, чуть не лезшая к нему на колени, еще были там и храбрая М. Влад. все-таки выпросила пропуск, настуканный на пипифаксе. И то лишь без права останавливаться в Петрограде. Побежали в милицию выправлять право жительства в Петр. - уже все разошлись. Впрочем кто-то в сером сказал, что и одного пропуска будет довольно. Авось! Так жена и поехала с этой странной бумажкой на пипифаксе с правом въезда и выезда из столицы, но без права остановки. Чудная гражданственность! Чудная полнота свободы!

   Не мудрено, что даже в сером народе глубокое озлобление против советской власти, как последняя ни лебезит перед пролетариями. Стоило мне присесть на бревне у ворот дома Вагера, пока жена ходила к нему, и уже слышал от проходящих двух крестьян громкое рассуждение о "нынешнем правительстве" с прибавлением матюга. Бездарнейшее из племен и на сей раз блеснуло минимумом изобретательности и способности организоваться... Tabula rasa {Чистая доска (лат.).} и на ней колобродят стихии.

   Некто в сером, сбросив с себя тысячелетнюю узорность государственности, религии, культуры, все цветное, пестротканое, в испуге видит себя голым, и вот хватается за старое рубище и натягивает на себя с мучительным усилием все, что припоминает в бюрократизме и тирании. Господи, до чего все просто обернулось! Искали полноты свободы, не понимая, что она уже была достигнута: естественно, что старая, обношенная власть - самая свободная. Естественно, что и учреждения, и люди под конец веков становятся похожими на голыши морского берега: гладенькие, обточенные, скользкие, потерявшие способность царапаться. М. б., в этом и заключается грех старой власти: она слишком освободила народ. Как в старой машине обтершиеся шестерни уже не зацеплялись друг за друга. Я, впрочем, и прежде это видел и писал не раз: не тем старая власть была опасна, что она была власть, а тем, что она была безвластье. Теперь наоборот: большевики сидят верхом на пулемете и держат в руках штык, стало быть, они власть, но шестерни машины не пригнаны, части не смазаны, скрипят, ломают кости обывателя, а продукта власти - свободы - нет ни на грош. Только расход сил (налоги чудовищные), а прихода никакого. Что будет - подумать страшно. Ровно год валдайского изгнания. Доживу ли я, и что важнее - доживет ли семья моя до 9/22.VI.19?

   11 утра, канцелярия. На днях случайно увидал среди детских игрушек золотые бумажные кружки - и в этот момент особенно остро почувствовал драму моего крушения. Да! Были у дурака реальные золотые кружки и он поверил больше бумажным¹⁴³. Вверил даже не позолоте, а человеческой подписи свою судьбу и судьбу детей своих. Преступление, не прощаемое против первой заповеди: "Аз", существо вещей есть Господин и Бог твой, и да не будут тебе богами подобия и кумиры вещей. Бог - истинное и доподлинное, страшись фальсификации во всем, как тягчайшего греха! Эта идея ограждена в древнем законе четырьмя заповедями из десяти: такое огромное значение имеет истина сравнительно с подменяющей ее то и дело подделкой. Только существо вещей и никаких символов, ни реальных, ни идеальных! И самое существо вещей даже в имени своем не должно трепать "всуе", таки этак: требуется не только поклонение существу, но и благоговейное внимание к нему. Прежде, чем назвать имя вещи, подумай, точно ли это та вещь, о которой идет речь. Одна седьмая жизни посвящается на размышление о божестве, т. е. о подлинной сути вещей и о ложных подделках под эту суть. Человечество сошло с рельсов животного инстинкта и вместе с преимуществом сознания и свободой выбора приобрело весь риск безумия, основанного на ошибках. От ошибок предостерегают заповеди, но какой толк читать нравоучения сумасшедшим! Вы видите трехтысячелетнюю трагедию пророков и апостолов. Видите, в каких жалких идолов обратились Моисей, Зороастр, Будда, Христос, Магомет. Нужно родиться чудовищным уродом, т. е. исключительным гением воли и разума, чтобы ясно отличать суть вещей от их призраков, - большинство людей органически неспособны на это. Отсюда проклятие греха, влекущего столкновение с Богом, т. е. с живою реальностью. Последняя беспощадна, потому что не может же сущность изменить себя. Она и есть истинная воля Божия, навеки предопределенная. Чтобы не погибнуть, нужно понимать эту сущность (не смешивать ее с ея подобиями), подчиниться ей беспрекословно - с риском, что она толкнет вас в пропасть, - или в каждом частном случае уклониться от нее. Передо мною раскаленное железо: если я его не трону, и оно меня не тронет. Если я возьму его осторожно щипцами и начну бить молотом, может выйти очень полезная вещь. Так как и я - Бог (часть общей сущности), то и моя воля может управлять миром, и может быть только моя воля и может управлять им: вообще же мир самоуправляется стихийным столкновением и распределением сил.

   Хорошо-с, г. философ, - но вы увлекаетесь! Перед вами, раз вы были в прошлом колпак и дурак набитый, - лежит практическая задача - быть немножко умнее в будущем. Вы раздавлены своей мечтательностью, верой в идолов, в подобие божества. Теперь, под глубокую старость, перед зевом голодной смерти, вы хорошо сделаете, если сообразите: какова суть, какова реальность окружающей вас обстановки. Primum vivere, deinde philosoph?ri {Прежде жить, а уж затем философствовать (лат.).}.

   Мне без 3 месяцев 59 лет. Чувствую упадок сил, но все еще в состоянии, при крайне воздержанной жизни, немножко работать. Это первый истинный Бог, первая реальная данная моей судьбы.

   I. Нужно ехать в Москву, брать место у Бажанова, ставить себя в здоровые рабочие условия: чистая комната, свежий воздух, достаточный сон, прогулки, обтирания теплой водой, строгое питание. Вставать и ложиться рано. Молиться Отцу моему небесному, т. е. соединять себя с общею думою всякой сути, непостижимой, но для меня вполне ощутительной. Верить в поддержку этой сути и в сознательную помощь Отца в том, что во мне, как части его, заслуживает этой помощи. Вести вполне святую, безупречную жизнь, в полном примирении со всем светом. Питать в своем сердце поднимающее к небу чувство любви к своей семье и через нее - ко всему живому. Отдавать все досуги свои чистому мышлению, доступному для меня. Все это отвечает сути окружающих и составляющих меня элементов, и потому будет поддерживать жизнь, а не разрушать ее. Отдавая 6 часов конторской работе у Бажанова, я, как Спиноза, шлифовавший стекла, буду иметь сознание, что служу заведомо полезному делу (производство подков и т. п.), буду утешен возможностью питать моих милых и даже лакомить их по праздникам бутербродами с маслом.

   II. Очень вероятно, что Сытин предложит мне какой-нибудь другой заработок - хоть бы на 300 р. в месяц.

   III. Очень вероятно, что валдайская дача тоже даст от 150 до 200 р. в месяц.

   IV. Имеется еще небольшой денежный запас. Это в области достоверного или очень вероятного.

   V. Вероятна хоть крохотная (50-100 р.) прибавка от дома Стрельникова¹⁴⁴.

   VI. Вероятна возможность хоть что-нибудь выручить за дом Стрельникова и за Валдайскую дачу, если их продать.

   VII. Вероятна возможность что-нибудь выручить за бумаги.

   VIII. Маловероятно, но все же возможно возвращение некоторых ценностей из Гос. банка.

   IX. Маловероятно, но все же возможно сохранить права на участок в Сочи.

   Это в области сомнительного.

   X. Не лишен возможности некоторый заработок в Петербурге, если Россия хоть немного войдет в свои берега.

   Вот десять и крепких и некрепких корней, на которых я должен держаться, если Бог позволит, еще десятилетие, пока подрастут Лидочка и Гриша, чтобы в своем рабочем возрасте снять с меня бремя подготовки к труду младших детей. На Яшу надежд никаких, это - аморальное существо, эгоист до корня волос. На Володю тоже, слишком стар, слаб, нищ. Сегодня видел во сне, что он приехал и тихо сидит на дворе. Я очень обрадовался его приезду и что-то говорил хорошее.

   Есть и XI корень: милая родня жены, тетушки, одинокие, небогатые, но здоровые и нестарые, великолепные труженицы, как и моя дорогая Манюша (сейчас уже, вероятно, приехавшая в Пб.). Если вдуматься строго, то и эта сила, к сожалению, слабеющая, составляет одну из самых драгоценных реальностей, к-рые я должен всемерно поддерживать и оберегать. Это, впрочем, я и делаю бессознательно, но от всего сердца. Хлопочу изо всех сил о здоровой обстановке всех нас и детей особенно. Она и я соперничаем в самопожертвовании, в готовности уступить друг другу или детям свою комнату, свой лишний кусок хлеба. Так нужно, и я счастлив тем, что мне это, как и ей, не стоит никаких усилий. Она - феноменальный труженик, и я по своей части - не дурной. Две старые, но породистые в трудовом смысле клячи. При осторожности и береженье сил нет оснований отчаиваться за будущее. Надо зорко глядеть кругом, не упускать случаев, цепляться за уступы пропасти, как бы ни были они незначительны: удивительна способность крохотного выступа, камешка, корешка поддержать при случае и послужить точкою опоры. Точка! Вот что и нужно нам от божества. Эти точки опоры - ангелы, о к-рых говорит псалом 90-й: "Ангелам своим заповедает". Но нужно видеть ангелов, видеть реальную суть вещей и не поддаваться дьявольским соблазнам, т. е. призракам, фальсификациям, идолам и символам. Дьявол - отец лжи, Бог - отец всякой сущности, в которой истина.

   2 ч. дня (12). Еще два часа канцелярского сиденья наполнить нужно: работы нет, весь хаос своего стола за 3 недели привел в стройный и блестящий вид. Кругом шум, гам, стук машинок - остается беседовать с самим собой. Думаю, что в московской конторе мне отведут отдельную комнатку, как руководителю ее, и работать будет потише. Ничего нельзя загадывать вперед, - поживем - увидим. Сорок лет тому назад я служил на броненосном фрегате и скучал в Бресте, совершенно не подозревая ближайшего будущего, которое "зрело". Созревала такая пламенная прекрасная необходимость, как первая любовь. Зрело выступление на печатном поприще, путешествие по южным морям и странам Европы. Университет... Не предвидел, не предполагал. Все значительное являлось, как неожиданность, - стало быть и всю жизнь свою был в воле Божией, и впредь будет то же. Разве за один этот год не случилось несколько резких неожиданностей, отрицательных и положительных? Год тому назад я был в полной уверенности, что я еще сотрудник "Нового Времени", мне платили жалованье, последняя статейка "Отцы и дети" хоть без подписи, но все же вышла 6 июня. Я все же надеялся, что Сочи за мной - и до такой степени, что заключил купчую. Надеялся, что сбережения в Государственном Банке будут целы и нам за глаза хватит одних доходов на прожитие. И вдруг посыпались несчастья одно за другим. Отказ от моего сотрудничества и гибель "Нового Времени" (канальи, пили шампанское в первый день революции!), захват всех сбережений и царскосельского дома, исчезновение участка в Сочи, полное обесценивание всех моих ценностей! Были - маленькие счастливые неожиданности - гидротехники, инженеры, место конторщика, предложение Баженова, что-то, Отец, пошлешь в нынешнем году? Какое бедствие, какую радость? Лежу в гамаке, в раю земном. Гляжу на солнце, в к-ром совмещается максимум реальностей нашей системы. Мы не знаем, что такое материя, т. е. каковы свойства духа, именуемого материей. Может быть, всего и есть одно свойство, от сложения и распада которого происходят все остальные.

   Вечер. Подсчитал, что из украденных у меня государством ценностей около 330 тысяч суть обязательства иностранных моих должников. Неужели государству прилично получать за меня долги с иностранцев - с кавказцев, малороссов, румын и пр.?

   Прочел в газетах слух, будто Сытин переезжает в Киев, основывает там большую газету с фондом в 20 миллионов рублей. Похоже на утку. Но предстоящая поездка в Москву меня нервирует. Хочется поскорее выяснить дело.

   Ночь. Пошел прогуливаться к вечерне. Птицын, В. В. Подчищалов, Прокопов, Копылов... Новость: будто Володарский¹⁴⁵ убит, Государь убит, чехословаки уже в Рязани и т. д. Никто ничего определенного не знает, мифотворчество в полном ходу. Страшновато ехать в Москву и в то же время необходимо.

   10/23.VI.18. Троицын день и поворот солнца на зиму... А мы еще и лета не видали. Дожди, дожди...

   Встревоженное настроение. В "Молве" настойчивые слухи об убийстве Николая II конвоировавшими красноармейцами. И наследник будто бы умер 2 недели тому назад. Все возможно в эти трагические времена. Жаль несчастного царя - он пал жертвой двойной бездарности - и собственной, и своего народа. Будь он или народ или, еще лучше, оба вместе поумнее, не было бы никакой трагедии. В "Молве" рассказывается между прочим басня, будто Николай II был очень огорчен, узнав, что "Новое Время" переменило фронт, что М. О. Меньшиков и Пиленко сделались республиканцами. Если это правда, то что же! Стало быть Николай читал мою статью "Кто кому изменил?" В ней я доказывал, что не мы, монархисты, изменники ему, а он нам. Можно ли быть верным взаимному обязательству, к-рое разорвано одной стороной? Можно ли признавать царя и наследника, которые при первом намеке на свержение сами отказываются от престола? Точно престол - кресло в опере, к-рое можно передать желающим. Престол есть главный пост государственный, высочайшая стража у главной святыни народной - у народного величия. Царю вручена была не какая-либо иная, а национальная шапка, символ единства и могущества народа. Вручены были держава, скипетр, меч, мантия и пр. - облачение символическое носителя всенародной личности. Тот, кто с таким малодушием отказался от власти, конечно, недостоин ее. Я действительно верил в русскую монархию, пока оставалась хоть слабая надежда на ее подъем. Но как верить в машину, сброшенную под откос и совершенно изломанную? Если, поднимая избитое тело, садишься в подъехавшую сноповую телегу: даже сноповая телега лучше разбитого вагона. Мы все республиканцы поневоле, как были монархистами поневоле. Мы нуждаемся в твердой власти, а каков ее будет титул - не все ли равно? К сожалению, все титулы у нас ложны, начиная с бумажных денег. Все подделка! Все "дым" в России, как ясно было еще Тургеневу.

   11/24.VI-18. 4 утра. Неужели Николай II убит? Глубинам совести народной, если остались какие-нибудь глубины, будет нелегко пережить эту кровь. Тут уж трудно будет говорить, как об Александре II, что господа убили царя. Впрочем, кто его знает, - мож. б. по нынешней психологии народной, чего доброго, еще гордиться будут, бахвалиться! Вот, мол, мы какие-сякие, знай-ста наших! Уж если царю башку свернули, - сторонись, мать вашу так! Всех переколотим, перепотрошим! И сделают. Чего не сделает хладнокровный душегуб, сбросивший лохмотья своей смердящей цивилизации и объявивший себя откровенным зверем! Вчера я подметил обращенный на меня такой взгляд двух парней, хорошо одетых, возвращавшихся из города и хотевших ломать нашу сирень с улицы (целый день уличный забор в осаде, - на глазах хозяев лезут, идя в церковь, и ломают целые сучья, а крикнешь: что делаете? - ругаются). Говорю парням: Что вы делаете? Как смеете рвать сирень? - А что ж, тебе деньги за нее? - отвечает нагло. - Не деньги, - если бы спросили - даром дал бы, а как же так без спроса? Ведь я к тебе в карман не лезу? Ведь это воровство. - Какое воровство! Поговори ты у меня, мать твою так! - Как тебе не стыдно, сегодня большой праздник, ты лба не перекрестил, а воруешь среди белого дня и пр. - Выругались грубо и поплелись дальше (я шел на почту, а затем был на митинге в Пожарном депо. Какой-то левый социалист-революционер очень вяло и серо объяснял, в чем расхождение их с правыми социалистами-революционерами. Ему кричали: Хлеба! Хлеба! Он утверждал, что это кричат буржуи. Никакого успеха, и когда возражал правый социалист-революционер, какой-то студент и начал честить советскую власть - бурные аплодисменты).

   Народ наш, кажется, действительно дошел до той точки одичания своего, когда или нужно погибать, или покориться чужой власти. Что нужно, то и посылает Бог. Мирбах¹⁴⁶ великолепно ответил на протест Совнаркома о продвижении немецких войск: "Для победителя нет границ". Стало быть, мы уже завоеваны, и вся эта бутафория независимости не более - даже менее реальна, чем баварская в отношении пруссаков. Россия то самое для Германии, чем была Бухара для России, с той разницей, что из Бухары мы не извлекали и не умели извлечь особых выгод, а немцы умеют это сделать и уже делают, увозя сотни вагонов с хлебом из Малороссии. Постепенно завладевая всей Россией, немцы langsam, aber sicher подготавливают себе под боком вторую Индию и действительный, самый натуральный, в одной меже, фундамент для мировой германской империи. Доколотив латинских потаскушек, более чем вероятно, Вильгельм уломает англо-саксонского кузена разделить мир на три монархии: Европа и Африка - ему, Америка и Австралия - англо-саксам, Азия - японцам. Причем возможно, что границы Евро-Африки будут раздвинуты до линии Байкал - Памир - Шато - Эль-араб. Древний Рим пробовал когда-то укрощать тевтонов и кончил подчинением им. По-видимому, то же повторится и теперь: немцы, крайне экономя силы, заберут разрушенную ими Европу, сломят социальную анархию, установят клеточный, автономно-национальный строй с полным подчинением Deutschland'y и мир надолго, на целые века, на вечные времена, может быть, успокоится от войн. Нужно будет перекреститься и поблагодарить Создателя, если это случится: Россия будет спасена тогда сразу от всех лютых врагов: 1) от самой себя, т. е. от своей бездарной и бессовестной воли; 2) от немцев, японцев, китайцев, турок, шведов и пр. и 3) от собственных инородцев, которые из внутренних врагов могут сделаться внутренними друзьями.

   Если немцы сделают с Россией то, что военнопленный Якоб Мартин с товарищами с моей усадьбой, т. е. покроют ее сетью дорог, расчистят землю, возделают огород, починят сарай, вычистят помойку, приделают замки и ключи, форточки, двери, наделают дешевой мебели и пр., то всем этим они принесут России великую пользу. Онемечат нас? Вряд ли. Но если бы это и случилось с отдаленным потомством нашим, то что же это значило бы? Значило бы, что нам чужое дороже своего, и что немцы, взяв от нас немного, дали гораздо больше. Говорят: немцы сделают с Россией то же, что со славянами по Лабсе и нижней Висле. Но что они сделали с ними? Истребили? Нет, они только дали им свою веру, свой язык и культуру, не отняв даже земель, т. е. отняв лишь лишние. Реально рассуждая, немцы взамен взятого небольшого дали нечто гораздо более значительное. Или в самом деле язык лужицких сербов в каком-либо отношении лучше немецкого, чтобы дорожить им. Если бы и вся Россия и весь мир приняли наконец один язык, одну культуру, одно правление - была бы только выгода, абсолютная выгода.

   Кто знает, не есть ли сухорукий Гогенцолерн с поднятыми кверху усами не столько бич Божий, сколько неузнанный Мессия, недалекий человек, выдвинутый промыслом для далекой цели? Прежние великие завоеватели были тоже недалекие люди, как и сама Природа - недалекое, в смысле моментального могущества, существо. Тем не менее, ощупью в течение тысячелетий Природа ведет свой органический процесс и дорабатывает его на наших глазах до создания единого человечества, назначение к-рого быть его мозгом.

   Что же Москва моя? О, как хотелось бы мне общей тишины и прежней широкой аудитории! Господи, пошли мне последнее счастье, о котором мечтать не смею, - это то, чтобы я хотя бы в крайней бедности, но писал так, чтобы мне внимали слушатели обоих полушарий. До войны и в начале ее это, так сказать, прорезалось: я становился известен везде, где было известно "Нов. Время", но война и революция вместе с "Новым Временем" похоронили и меня. От тебя зависит воскресить меня, для чего нужен очень большой и распространенный орган и полная свобода мне писать там, что хочу. Думаю, что я прирожденный публицист и легко становлюсь предметом внимания читателей любого органа, где начну работать. Могу, конечно, издавать и свой листок, т. е. небольшой журнальчик, но он едва ли будет иметь широкое во всем свете распространение. А может быть, именно такой журнальчик и мог бы иметь распространение по всему свету, если бы суметь одновременно издавать его на разных языках? "Мировой обзор". Пожалуй, так лучше бы называть мои статьи вместо "Письма к ближним" 17 лет тому назад. Хотя и это название - раз оно сделано - недурно.

   10 утра. Сад, гамак. Милые мои детишки устроили себе площадку на солнышке, поставили столик, стулья и во что-то играют. Омытая и напоенная бурными дождями зелень роскошно распустилась, в ней много певчих птичек. Рай земной, но мне сибаритствовать не приходится. Считал бы себя изменником семье и, как сознательный изменник, - замучил бы себя угрызениями совести, если бы не использовал предложение Баженова. Стар и слаб, но обязан испробовать, по силам ли мне эта работа, и если по силам, то go ahead! Help yourself! {Вперед! Справляйся сам! (англ.).} Еду в четверг, чтобы вернуться в воскресенье. Я думаю, двух дней хватит, чтобы а) поговорить с Баженовым, осмотреть его завод, контору, познакомиться с будущими моими обязанностями и б) поговорить с Сытиным. Затем домой, жду приезда М. Влад. и приблизительно через 2 недели переселяюсь в Москву один. В течение июля-августа подыскиваю квартиру или маленький домик в окрестностях завода, достаточный для семьи, и перевожу семью - если будем, конечно, живы и установится за это время хоть какое-ниб. правительство. Для одного себя возьму минимум вещей и собираюсь жить аскетически, лишь бы не подрывать здоровья. Этого гамака не будет, но вообще какой-ниб. воздух почище петербургского найдется. Ну, что мечтать, Миша, - жизнь всегда есть путешествие в неведомую страну, где нужно зорко и неустанно оглядываться по сторонам, дабы быть готовым вовремя заметить новые обстоятельства и воспользоваться ими. Под лежачий камень вода не бежит. Чувствую, что отрываясь от земного рая своего сада, населенного милыми мне херувимами, я жертвую чем-то очень хорошим в пользу сомнительного, но жертвую в обмен на необходимое, чего нет или что может через несколько месяцев иссякнуть. Отец небесный, поддержи меня! Знаю, что истинное мое дело - проповедь, но добраться до кафедры, с которой сброшен, пока невозможно. Отшумит гроза - м. б., увидим еще лучшие дни.

   6 ч. вечера. Наш рассыльный Новожицкий читал подтверждение ужасного слуха: несчастный царь действительно убит. Второе цареубийство за 37 лет! Боже, какая бездарная у нас, какая злосчастная страна! Итак, родившись в день Иова многострадального, Николай претерпел столько бедствий, сколько едва ли кто из его современников - не только коронованных, но и простых пастухов. Точно чья-то грозная тень из-за гроба наклонялась над ним и душила все блистательные возможности счастья. Тень ли замученного Алексея? Тень ли Иоанна Антоновича, или Петра III, или Павла? Поневоле начинаешь быть суеверным. Между тем, в самой реальности дело объясняется гораздо проще. Просто Николай II был слабый человек. Когда я имел возможность близко рассматривать его, плавая на императорской яхте "Держава" в 1880 году, - я поражен был захудалостью тогда 12-летнего мальчика, желтизной его, вялостью его личика, похожего на тоже желтое и вялое лицо "Дагмары", его матери. На широкой палубе "Державы" как-то устроили игру. Провели мелом черту и подбрасывали маленькие лепешки из какой-то ткани так, чтобы добросить до черты, но не перебросить ее. Экспансивный Александр III (тогда наследник) пришел как-то в бурный раж, добросив подушечку удачно. Мальчик с желтыми щеками закричал: "Папа, ты с ума сошел!" Может быть, детский голос был пророчеством. Похожа была на сумасшествие беспечность наследника престола, только что бывшего свидетелем и участником несчастной войны (несчастной вследствие неготовности нашей) и бывшего свидетелем многочисленных покушений на жизнь отца. Если наследник находил время на невинные забавы морских прогулок и пикников в такие трагические времена, стало быть, не он лично, но династия сошла с ума и дело не могло не кончиться катастрофически. Сумасшествием непонимания, куда клонится дело, Александр заразил и Николая II. Мне ни разу не удалось говорить с последним или писать ему, хотя статьи мои читались им усердно. Некоторые нравились, некоторые возбуждали негодование (по отзыву генерала Зайончковского), - но на разных парадах, выступлениях, смотрах я присматривался к Николаю и много слышал о нем отзывов хорошо знавших его лиц. Не большой это был человек, не сильный, - вот и вся его трагедия. Самомнения был необыкновенного, как многие нейрастеники. Помню до сих пор глубоко уничтожающий взгляд, когда у Любезных ворот при проезде его коляски я со слепу не снял своей шапки. Большие красивые газельи глаза матери - откуда эта сирийская кровь, занесенная из Дании? Метисация слабая. Николай напоминал мне по облику и характеру Василия Гайдебурова¹⁴⁷ - тоже смесь кровей еврейской, немецкой и славянской. Статс-дама Нарышкина (рожденная Куракина) передавала мне, что секрет долготерпения Николая в пучине бедствий прост: он ничего слишком близко не принимал к сердцу. Очень много читал, запоминал, соображал, но вот и все. Очень много писал - дневники его, если уцелели, составят много томов. Высокого мнения был о своей проницательности и тонком понимании людей. Всех выслушивал, со всеми соглашался, никого не хотел обидеть, был очаровательно любезен - и поступал неожиданно и иногда наперекор здравому смыслу просто лишь из страха, чтобы не подумали, что ему кто-то подсказывает. Хотел быть самодержцем, полагая самодержавие в банальнейшем, чуть ли не бабьем толковании этого слова. Боялся людей умней себя - стало быть, не очень был умен. Его приказы, обращения к офицерам, сенату, Государственной Думе (я слыхал их) отличались каким-то деревянным театральным тоном. Всегда чувствовалась заученность, формула, не то, чтобы оторвались у человека от сердца. Стало быть, слаб был: боялся, как черта, ошибок, и потому ошибался. Бюрократ был, типичный чиновник, сидел двадцать лет в окопах казенных бумаг. Не отличал бесконечно важного от неважного, отжившее от рвущегося к жизни. Но все-таки какая цепь несчастий и унижений! The right man on the right place {Нужный человек на нужном месте (англ.).} - секрет благополучной жизни. При обратном условии непременно трагедия. Он был не настоящий человек на крайне трудном месте - и был раздавлен как строитель здания, поверивший бутафорским балкам. Свидетель моего времени, я твердо уверен, что на месте Николая II можно было избежать и японской войны, и теперешней, и тогдашней революции, и теперешней. Как? Да очень просто: глядеть во все глаза на опасность и уклониться от нее. Вот и все. Но для этого нужно иметь не те газельи глаза, не тот изнеженный декадентский мозг, не то размягченное воспитание, не то чутье и характер. Удивительное дело: простой кучер должен быть сильный мужчина, умеющий держать кнут и вожжи. А в кучера 180 миллионов народа попал изящный рамоли от рожденья. И себя погубил, и нас, как деревянный вал, вставленный в стальную машину. Ну, а ты как поступил бы на моем месте, спрашивает меня бледный призрак из могилы (кстати: несчастнейший царь был одним из громких поклонников моей книжки "Думы о счастье", как мне передавал Ф. Ф. Веропонов со слов какого-то генерал-адъютанта с Кавказской фамилией). Не знаю, как я поступил бы, но следовало бы на троне сидеть громовержцу и полубогу, а не вырожденцу и слабняку. На месте царя я строго отделил бы царские обязанности от нецарских. Разделил бы Россию на сто автономных земель - штатов и возложил бы на них всю ответственность за их судьбу. Копировал бы Соединенные Штаты и Германию, a priori решив, что тамошний политический опыт - сливок человечества - и постарше нашего на 500 лет, и понадежнее нашего чиновно-помещичьего безделья. На себя возложил бы только защиту государства, но зато работал бы как неукротимый лев в погоне за добычей.

   12/25.VI. Письмо от милой нашей Мамы и Мамаича¹⁴⁸. Затяжной холодный дождь. Тупая тоска на сердце, так что приходится подбодрять себя философией. Говорю батюшке Коведяеву: убили Государя. Стало быть, молитвы не помогают: за него ли не молились тридцать лет и больше сотни миллионов народа, и он сам такой религиозный.

   - Кощунственно молились, отвечает. Надо молиться, как следует!

   Не хотелось обижать человека, но мог бы сказать: почему вы не помолились как следует, чтобы не попасть из священника в рассыльные? Трудный вопрос - молитва. Нужно помнить, что Мир вне тебя и без молитвы спасает тебя или губит всею полнотою плюсов своих и минусов. Перевес в пользу плюсов дает та часть божества, к-рая в тебе самом: твой "Азм есмь", та энергия, к-рой достаточно, чтобы при помощи сознания уклониться от зла и стать под защиту добра. Если бы Государь всю надежду возложил на свое "я", никакой трагедии не было бы. "Молись и к берегу гребись": он молился, но не греб - и потонул. Но какой архиподлец Сухомлинов! Не положи он под сукно царского приказа о демобилизации, не было бы войны и бунта, - мы "позорно" отступили бы еще раз на дипломатическом поле и спасены были бы от тысячи отступлений на поле брани! Quos Deus perdere vult, dementat. {Кого Бог желает погубить, того он лишает разума (лат.).} Этой деменцией несомненно страдал и Николай II, и вся его камарилья. Не слушали грозных предупреждений Божиих, до смертной казни монарха включительно (в 1881 г.) все думали: "ничего"! Нет, не ничего, а страшная болезнь гнездилась тогда в народе и даже целая куча болезней: болезнь династии, болезнь дворянства, духовенства и трудового народа. Революция есть лишь лихорадочная температура, а источник ее - быстро развивающийся в тканях паразит. Надо было чистить династию от паразитов (обвиняли ведь великих князей - напр. Константина Николаевича¹⁴⁹, Алексея Александровича¹⁵⁰, Сергея Михайловича¹⁵¹ в хищениях казны). Надо было чистить дворянство, отменив крепостное право, непременно нужно было дать дворянству какую-то особую сословную службу. Какую? Да ту же, что указывается их именем. Дворянство есть царский двор, рассеянный по всей России. Или этого сословия совсем не нужно было, или следовало добиваться, как было при московских царях, чтобы дворяне служили бессрочно на вполне определенной службе, вне которой они переставали бы быть дворянами. Замысел Петра хорош был: рыцарство должно служить государству. Этот культ службы нужно было поддерживать и охранять всемерно, не преувеличивая власти одного сословия над другим, но и остерегаясь умалять. Дворян следовало за умеренное обеспечение заставлять работать, привлекая в их среду все талантливое из народа, все, способное к цивилизации и государственной культуре. Нужна была самая энергичная чистка дворянства и духовенства, строжайший отбор действительно лучших и вручение им власти.

   13/26.VI.18. Вечер. Гамак. Доживаю блаженный год своей праздности среди природы: отпуск в кармане и завтра еду в Москву. После службы со всеми шестью гулял за городом среди необозримого моря ржи, которая уже в рост человека и волнуется как море. Милые мои херувимы чрезвычайно оживлены на прогулке, рвут цветы, собирают камешки и всякий вздор, щебечут и лепечут без умолку обо всем. Приходится переходить ручейки, переносить маленьких через изгороди, встречать прохожих. На "нашем диване" (вал, к-рым отгорожены монастырские владения), мы сидели, лежали, кувыркались, - дети бегали босиком (умолили разуться, обувь ужасная!). Вернулись босые чудной тропинкой через огромное ржаное поле, - по пути собирали ромашку. Тяжелое раздумье, стоит ли ехать в Москву, т. е. переселиться туда ради каких-нибудь 350 р. в месяц? Больше не выручу, если от 1000 отнять здешние 350 р. заработка, да рублей 300 разницы моего содержания там и здесь. Много ль мне жить осталось, и не обязан ли я беречь немногие дни жизни от всякой лишней суеты, работы и заботы? Если б не долг кормить детей, было бы великой глупостью и низостью работать ради большого заработка. Но херувимы маленькие. Я для них плавательный пояс, без которого они тотчас пойдут на дно. Чуть пошатнулись мои дела, и глядишь, они оборванные, грязные, голодные... Итак "тащись, сивка!" Тащись, плешивый, седой дурак, если не сумел уберечь то, что заработал. Чахни за конторкой, дыши московской вонью и пылью, умирай, но выручай свои зеленые побеги. У нас в саду гибнет серебристая пихта и Бог знает от какой причины. Какой-нибудь жучок, может быть хрущ, подъедающий корни - и чудное дерево пропадает. Почему? Потому что не сумело приспособиться и оградить себя от врага. Еду в Москву с некоторыми надеждами, но без больших иллюзий. Здраво рассуждая, если Бажанов предлагает 1000 р., то очевидно за большую и трудную работу: справлюсь ли я с ней - сомнительно. И если бы справился, то не было ли бы это самоубийством под конец жизни. Сытин, очевидно, тоже не имеет серьезного желания и намерения помочь мне, т. е. дать крупную работу, иначе ответил бы еще 3 мес. тому назад. Не отвечал - стало быть, в кругу его обстоятельств моя особа ему совершенно не нужна. Если же, как пишет Бажанов, он выразил желание поговорить со мной, если я ухитрюсь приехать в Москву, то это ни к чему не обязывает. Впрочем, я и сам знаю, что у Сытина нет подходящей работы для меня: дело его в параличе, перегружено работниками и мест нет, - новое же дело с набором новых работников затевать ему в такое время и на старости лет едва ли хочется. Ограничится обещанием, что ежели что-нибудь подвернется, то он, конечно, будет иметь в виду и т. п. Ну что ж, - все-таки проедусь в Москву, подышу несколько дней впечатлениями большого города, и то ладно.

  

  

  

   15.VI.918 г. Худшие элементы забрали верх, и я сижу в маленьком огородике разоренного фабричного двора, на заводе Баженовых, куда приехал наниматься конторщиком. Так повернула фортуна свое колесо. Вместе с Россией и многими странами я лично тоже раздавлен этим поворотом и агонизирую, мечусь в прахе в попытках подняться. У Баженовых необычайно любезны и сами предложили работу, - условия такие: 1000 р. в месяц (временно берутся давать комнату и стол за 300 р.), - занято 9 час. в день (от 9 утра до 6 веч.), - работа: корреспонденция с заказчиками, проверка бухгалтерии, выдача жалования рабочим и замена хозяина при отлучках с завода, если явятся заказчики. Довольно сложное и темное пока для меня дело, хотя Н. Г. уверяет, что времени будет оставаться много для моих собственных работ. Когда я спросил в чем же будут заключаться мои обязанности, он сказал: Что же, Михаил Осипович, нам говорить об этом - что захотите, то и будете делать, вот и все, а чего не захотите, то и неволить не будем. Таким образом, дело сладили быстро. Оно не так худо и не так хорошо, как я полагал.

   Очень просторный двор, почти за городом, бульвар на улице, садик и огород при конторе - все это в смысле воздуха не худо (хотя булыжное шоссе, автомобили, трамвай дают много шума и пыли). Само дело хотя и очень жизненное, но подрывается в корнях своих революцией. Ежедневная угроза отнять электрическую энергию, нехватка нефти у города, недостаток железа, приходится разыскивать его... Считать положение завода прочным никак нельзя, как, впрочем, и всех явлений теперешней жизни. Стало быть, и мне приходится менять непрочное на непрочное и полной уверенности питать нельзя.

   Сытин Иван Дмитриевич и по телефону и в личном свидании был чрезвычайно любезен, я у него провел 2 1/2 часа, он много говорил о своей катастрофе, причем сообщал прямо невероятные вещи (платит 950 тыс. в месяц рабочим! Последние свои паи на 4 1/2 милл. заплатил, чтобы не довести дело до дальнейшего разорения). Расспрашивал про мои дела, говорил, что давно имел в виду меня, для издания народной газеты (не политического, а религиозно-нравственного направления), предложил издать брошюрами вновь написанное мной и старые статьи, если рассортировать по темам. Согласились ехать в воскресенье в Сергиев Посад. Говорил, что личную свою катастрофу считает заслуженным наказанием от Бога, и даже если бы пришлось жизни лишиться, то и то было бы заслуженно - за ослепление в прошлом и работу в направлении толстовства и революции. Собирается в монахи. Ему 67 1/2 лет, но он вынужден за смертью своего помощника снова погрузиться в черную работу. Хотел бы оставить дело в цветущем состоянии (9 человек детей). Мечтает в компании с американцами купить 35 дес. земли около Москвы и развить опять огромное издательское - сытинское дело. Говорил, что в молодые годы воспитывался на моих критических статьях в "Неделе" и помнит, что они имели тогда необыкновенный успех. Говорил о целом кружке писателей религиозно-нравственного направления - Булгаков¹⁵², Дурылин¹⁵³, Новоселов¹⁵⁴ и пр., которыми предпринимается издательство целой серии народных книг. Хотел бы, чтобы я свою серию дал. Очень заинтересован подготовленными мной брошюрами и просил поскорее ему доставить. "Я не писатель, я просто исполнитель, увлекаюсь красотой самого дела, широкой постановкой, - и мне нужно только продать и нюхом, так сказать, убедиться, что вещь пойдет, и тогда дело в шляпе."

   Советовал мне взять место у Бажанова, говорил, что я, конечно, буду иметь время работать для себя и буду прирабатывать на этом.

   Я возвращался по Тверской в 11 (в 9-ом) часу вечера. Великолепный закат солнца, как раз в отверстие Триумфальной арки и я счел это счастливым предзнаменованием. Кто знает, не послал ли мне Отец Небесный Сытина как последний этап моей литературной деятельности, так же как когда-то был послан Суворин, а раньше Гайдебуров. Сытину, который очень похож на Суворина даже физически, видно, очень хочется завязать со мною тесные отношения.

   Что у меня подготовлено:

   1) руководство к счастливой жизни,

   2) руководство к публицистике,

   3) проповеди Михаила (нужно пополнить),

   4) социал-аристократы,

   5) путь спасения,

   6) открытие Бога,

   7) оправдание зла (страшный суд),

   8) потонувшая утопия,

   а из прежних статей - беллетристические беспартийные фельетоны и, м. б., Он позволит начать новую большую работу.

   16 июня. Утром встреча с Балтийским¹⁵⁵ - 2 часа сидели на бульваре (он вчера по телефону вызвался сам приехать). Ничего нового, но многое старое - важное, утверждающее о приближающемся том или ином переломе. Был чрезвычайно любезен. О Яше, он не знал, что это мой сын, спрашивал, как он устроился, может ли заниматься по письменной части. Предлагал, в случае если меня не пропустят в Москву, свое участие.

   Ночь. Сижу на скамье в коридоре II класса после изнурительного стояния в очередях на вокзале. Наблюдаю ужасающий беспорядок, еще раз убеждаясь в существе таланта и бездарности. Талант есть организованость, бездарность - хаос.

   17 июня 1918 г. 1/2 9 утра. На берегу Бологовского озера в ожидании поезда в Валдай. Ночь провел скверно, хотя менее ужасно, чем мог бы: какой-то еврей-офицер пригласил в свое купе, где были свободные места. Досталось одно место среди четырех, пришлось жаться. Молодежь острила бессовестно плоско, особенно отличался один парень (во 2-м все-таки классе едет), называл себя большевиком. Поразительный дурак и хам. Еще раз мне ясна стала ничтожность демократии, если она не аристократизирована культом - все равно каким, или еще лучше и многими. Ведь все хорошее - самые ходячие приемы вежливости - не более как крохи со стола господ, подобранные пролетариями. Сами они ужасно бедны духом, животны, чувственны, наглы - поистине племя рабов. Гоготали, паясничали, флиртовали с девицами тоже невысокого разбора, если соглашались лечь рядом с разутыми и стянувшими хаки молодыми людьми под общей покрышкой. Моя благородная Анюта никогда на это не решилась бы (я говорю о сестре покойной). Говорили - ничего, Россия не умирает, покрытая грязью, кровью и позором. Живая Россия - разве вот это потомство хамов, крестьянства, что выкрутились из тяжелой истории? Теперь не надо воевать, или, вернее, можно воевать только с беззащитными буржуями. Революция вывернула душу русского простонародья во всей ее "прелести". В Бологом - буханка 5 ф. отвратательного хлеба - 50 рублей, кусок сахару 1 1/2 рубля, а в буфете 1 класса стакан чая (без сахару) - 20 к., и залог за стакан берут 2 р., и лакеи хамы невероятные. Мне никак не хотели дать свежего, только что налитого чая и говорили дерзости. Достал в 3-ем классе: тот же стакан чая (настоящего, крепкого) - 5 коп., залог 1 руб. Почему в 1-ом классе стакан подкрашенной жидкости стоит на 300% дороже, чем во 2-ом, - загадка общей бездарности нашей, вопиющей к небу. Только то и хорошо, что природное, да наносное из заграницы. У нас не понимают, что такое цивилизация, и не ценят ее. Не ценят взаимной услужливости и желания об