Меньшиков Михаил Осипович - Дневник 1918 года

гия не в словах, а в освобожденной от них мысли, просочившейся как будто из последних оболочек материи - из звуков, захваченной в момент испарения ее.

   2/15.V. Вчера пришлось отдать инженерам и зал наш, на к-рый было столько надежд, и темную комнату. Есть надежда, что прибавят что-нибудь к кв. плате. Приезжал молодой Копылов с Костей Птицыным в ландо: Птицыны уже овладели инженерами и тащут в свой дом. Чувствую себя еще больным. Тоска и даже скука, что бывает так редко, не хочется ни писать, ни читать. От Яши ни звука. Надо писать уже третью статью - в какое-то слепое Пространство... Между тем, давно не читал газет и не знаю, что творится на белом свете. Надо сегодня сходить на вокзал, т. е. сделать 5 верст, чтобы за 45 к. - и то под поезд - купить газету.

   Сегодня среда: если бы все было так, как писал Спасовский, то сегодня должна бы выйти моя 1-ая статья. С внутреннего аппарата сердца передается, что ничего нет, все вздор...

   1/2 9 утра. Дивный солнечный день, лежу в гамаке в ожидании чая. Все еще болен, голова не свежа, не тянет к работе. Какую ошибку делал, не слушаясь своего духа, говорившего: в Валдай нужно забираться в начале апреля. Сколько мы потеряли воздуха и солнца, оставаясь в Ц. С. до июня. Все несчастье людей в том, что они не замечают счастья. Это все равно, что быть на концерте великого музыканта и не слушать музыки, а тревожиться вчерашними пустяками. Все внимание - настоящему! И только в виде отдыха - прошлое и лишь в виде прихоти, похожей на разврат - мечты о будущем.

   Сквозь стволы еще оголенных деревьев дрожит серебристая на солнце гладь озера. Заливаются петухи, щебечут милые птички - друзья моего детства...

   Вчера военнопленный Якоб из Рейнланда говорил, что будь у него такой сад в Германии, он 8 тыс. марок в год вырабатывал бы. Я вырабатывал в России, лежа в гамаке, в этом же саду 100 тыс. марок. Хорошо знаю, что садоводство и огородничество - благороднейшие занятия, но в мои 59 лет и с крайней слабостью сердца об этом и мечтать нельзя.

   Что день грядущий мне готовит?

   В старой почти иссохшей коже сколько-то старого мяса и прочей попорченой требухи. И в ней же огонек сознания, еще не погасший, способность вникать в переживания молодого Вертера¹²³.

   1/2 дня. Опять в гамак после занятий с детьми под липой. Немножко дремал утомленный, как всегда, даже минимумом мне несвойственной работы. Читал Вертера в подлиннике - сличая с варварским (до преступности) переводом. И опять тянет к дневнику, как Вертера. Боюсь оскорбить полубога, но Гете редко встает передо мною во весь свой величавый рост. Восхищен был когда-то и Вертером, и Германом с Доротеей¹²⁴, но в общем гениальность величайшего немецкого поэта для меня сомнительна, как, впрочем, и некоторых других прославленных. У Гете к поэзии примешивается немало риторики, резонерства, и не всегда глубокого. Необузданная болтовня не гениального, а просто талантливого человека. Если простой ручей обделан в мраморное ложе с античными барельефами, он что-то выигрывает против грязного, каким был, потока. Культурный поэт что-то выигрывает против рапсода, но не слишком много. Мысль: считай, что ты доживаешь последние дни жизни (что ведь и есть в действительности). Поэтому еще раз любуйся всем прекрасным, что ты подметил на этой планете. Еще и еще раз переживай - как пьяница, с наслаждением последние глотки веселящей влаги. Будь счастлив во что бы то ни стало остаток жизни. Замечай и полною мерой оценивай все доброе, все же злое выметай из своего сознания, как сор.

   3/16.V. 2 ч. дня. В гамаке. Отнес на почту 3-ю статью "Пути спасения", написанную рано утром. Доволен ею, но чувствую, что все это бросается в пустоту. Выходит ли газета? 10 шансов против. Встретил Грюнмана, Ковалева, В. В. Подчищалова, и все в отчаянии. Форменный голод и нет способов добыть хлеба. Шел и поражался легкомыслию человеческому. Но Бог питает даже более легкомысленных тварей - букашек и инфузорий. Да, но под условием, чтобы они свели свое питание к минеральной простоте. Тяжело на сердце. Погода портится. По вчерашним газетам общее положение ужасное, просвета почти нет.

   1/2 7 дня. Получил от Яши письмо. Комбинация со Спасовским, по-видимому, не очень серьезная, но все-таки комбинация. Издательство у жерла вулкана, но природа - поэт чисто шекспировского по необузданности и красоте воображения. Разве вообще русская печать все время не была плесенью на жерле вулкана? Посмотрим внутрь себя, в центре мира (ибо везде центр мира) и спросим свое скрытое от сознания всевидение: что же дальше?

   Немцы, по-видимому, остановлены на англо-французском фронте, теперь много вероятий за то, что они перейдут в наступление на нашем. Для чего? Для того, чтобы отвоевать потерянные за океаном колонии. Те далеко, Россия - межа с межой. Если делить мир, так делить: немцам выгоднее поработить белую расу около себя, нежели черную на антиподах. Порабощение может не иметь слишком варварского характера, однако может и иметь его. Сейчас Россию можно взять с минимальными издержками, - через 20 лет, мож. б. ее и не возмешь. Оккупация России все же сулит немцам большие выгоды. Им соблазнительно будет германизировать Россию, для чего понадобится быть может не более 10 милл. немцев, гораздо с меньшим числом римляне латинизировали Галлию и Испанию. Что работы в России немцам предстоит колоссальное количество, - об этом говорить излишне, но они не боятся работы, лишь бы с пользой для себя. Как удав медленно втягивает в себя изломанный и измятый труп животного, так Германия постепенно займет Россию до Урала и м. б. до Байкала, если только сама не получит какого-нибудь ошеломительного удара на Западе.

   4/17 мая, 7 утра. Надо бы писать, пользуясь проблеском возможности, но оказывается, не так легко писать под направленным дулом браунинга. Почти нет никакого сомнения, что проблеск возможности погаснет скоро, как солнечный луч в осеннем небе. Да, и все-таки ты вынужден, ты обязан искать себе дыхания и хлеба...

   5/18.V, 7 утра. Гамак. Задувает крепкий ветер. Подходят сроки наступления немцев, если они действительно его решили. Распутица отошла, начинается лето. Жду с тупым, почти спокойным чувством этих двух гибелей - голода и немцев. Вчера М. В. с Иришей вдвоем на лодке ездили в монастырь, в глубокой тайне, и вымолили у какого-то о. Ферапонта пуд муки за 40 р., да 8 ф. сухарей. Посеяли что-то вчера на своем огородишке, кто-то снимет?! Как жаль, что нет Володи, каждый день вспоминаю о нем и чувствую, что он тоже рвется сюда. Вчера привезли кучу канцелярских столов - стало быть, у нас действительно поселяется "учреждение", если не сдунут немцы.

   Сегодня с утра неласковое небо и пахнет бурей. А завтра утром нужно отсылать 4-ю статью - не имея представления, где же три первых? Если бы газета вышла на Фоминой¹²⁵ даже в среду, то я должен был ее получить уже вчера... Итак, готовься и к этому разочарованию. Что же, готов. Разве кроме этого не осталось никаких очарований в мире? Будь я слепой миллиардер разве я не отдал бы 1/2 миллиарда, чтобы вернуть себе зрение? И если бы я оглох, то разве не отдал бы другую 1/4 миллиарда, чтобы вернуть слух. И если бы к тому же у меня начался бы рак, разве я не отдал бы остальную 1/4 миллиарда, чтобы выздороветь от рака? А у меня пока нет потери нзрения, ни слуха, нет ни угрожающей жизни хвори. Стало быть, при всей своей бедности я - как и всякий нищий - могу себя считать миллиардером, т. е. обладателем равносильных ценностей. Но вам угрожает голодная смерть, скажете, вы. Правда, но и тому миллиардеру, что потонул на гигантском пароходе, потопленном немцами, тоже угрожала смерть, и не все ли равно, голодная или иная.

   От смерти не отвертишься, и сам Вильгельм-Сокрушитель¹²⁶ когда-нибудь - даже скоро, очень скоро - будет лежать бледный и желтый, как иссохший осенний лист, на одре смертном. Мне, как и ему, 59 лет (ему пошел 60-й). Дни наши сочтены. Чего же горевать-то? Не надо ли отходить ко сну Вечному с таким же примирением, как ко сну ночному, изнемогая от усталости? Милые детишки мои, боюсь, что их растреплет ветер жизни, как кучу листьев, и судьба их, мож. б., будет печальна. Но ведь, мож. б. и нет: кто знает, какая каждого ждет впереди волшебная цепь случайностей? Кто не отойдет слишком далеко от Бога, от божества души своей, того и Бог не оставит. У меня нет оснований думать, что кто-либо из моих детей был бы слишком хуже меня, а ведь я до сих пор не погиб, и вероятно не погиб бы и дальше, если бы не faire me jeune {Здесь молодился (фр.).}.

   6/19.V. Около 5 утра. Видел сон, будто в какой-то большой комнате перед домашней церковью стол, на нем - почта для покойного Суворина, который будто бы жив, с бандеролью "Новое время" и сверху его "Европа", No 1-ый газеты, в к-рую я приглашен Спасовским. Раскрываю бандероль такую же, как была в "Новом Времени", сложенную в длину, - действительно No 1-ый и мой фельетон на 2-й странице, но подпись вместо "Мирный" - "Меньшиков-мученик"... дальше что-то неразборчивое: не то еврейский, не то другое что-то. Мне показалось, что это Розанов изменил подпись для чего-то. И затем проснулся. Вот случай проверить сны. Сейчас раскрыл окно - 1-й раз в это лето утром вчера выставил раму и снес ее на левый чердак, где голуби. Вчера вечером великолепная буря с молниями, громом и проливным дождем, а сейчас солнечное утро и в тени 10R. Грустный перезвон колоколов. Петухи поют. Приехавший вчера И. И. Палферов. привез газету "Новая Жизнь" - довольно грамотную. Страшный голод зажимает весь север России. В двух шагах от нас, ст. Пола, мужики нескольких деревень просят у железной дороги работы и семян. Дайте семян и хлеба, будем рабы ваши. Вот чем кончается такое легкомыслие, как война и бунт.

   Нужно бы сегодня отсылать статью в No 4-й, а у меня не начата, ибо видел газету, в к-рой участвую будто бы, только во сне. Вчера обед у Бодаревских (все-таки селедка и картофель, борщ со свининой, жареный язь, жареная свинина с картофелем и кофе с патокой). Ждут занятия немцами Петрограда между 15-20 мая старого стиля и на отлете, чтобы ехать туда.

   7/20. Через великую силу написал - набросал наскоро 4-ю статью для Спасовского и послал ее простым письмом, в полной уверенности, что ничего не выйдет. Но утопающий хватается за соломинку. Тревожное и бездеятельное настроение. Чувствуется спертый воздух перед грозой. Получил повестку, вызывающую на заседание Национального Союза¹²⁷ к 25 мая. Очень любопытно бы было туда поехать, и, м. б., завязалось бы какое-нибудь дело. Инженеры что-то плохо водворяются.

   9/22.V. Переживаю опять мучительные дни - дни неизвестности, тревоги, страхов за будущее, крушения слабых надежд. Ниоткуда известий, все точно хвосты поджали. Ильтоновская и инженерская комбинации висят в воздухе и рвутся, по-видимому, как паутина: рабочие на дворе что-то пилят, им даны крохотные задачки, а сами г-да инженеры что-то носа не кажут. Очевидно, денег нет, пайка нет, да и решимости нет заводить что-ниб. пока не выяснится - будут наступать немцы или нет. А почему бы им не наступать, когда перед ними пустое пространство? От Спасовского - ни звука, ясно, что я в своих предчувствиях издалека более прав, чем он со своими рассчетами вблизи.

   Вчера немножко писал утром, гулял с детьми на Балашовку {Гора около Валдая.} и читал Вертера по-немецки, а также свои "Письма к ближним". Заодно и погода опять холодная, мокрая. И Танечка хворает - флюс или свинка. Чувствую, что в волшебном, как сказка, мире все чудеса - простые движения, столь же легкие, как сделать один шаг, но куда его сделать - вот вопрос. Куда шагнуть, чтобы отойти от пучин, разверзающихся всюду кругом? Или сидеть на утесе среди волн, пока его не подмоет? Тревожусь о Володе. Только теперь - через 4 года войны - выясняются размеры общего великого разрушения. Мы все живем надеждой, что впереди лучше будет, но до этого отдаленного лучшего, сколько месяцев и лет будет "хуже"? Нужно готовиться к самому худшему.

   Нищета уже зияет из продранных локтей моих ребятишек, из рваных сапог их, из грубых, вульгарных манер, из старушечьей худобы жены, из собственной жалкой фигуры, жмущейся беспомощно к дивану и дневнику, да к старым своим сомнениям и тетрадям.

   1/2 5 веч. Наконец нагрянули инженеры. Пока мы с детьми ходили на Балашовку, М. Вл. принимала Банина¹²⁸, отворяла помещения и узнала между прочим, что я принят на службу. Вознаграждение небольшое, но соответственно моему образованию и профессии, как выразился Банин. Паёк! Стало быть, надежда еще раз бросает свой луч из-за туч... Из Пб. опять ни звука. В газетах известия, что немцы официально заявляют о том, что приостанавливают свое движение дальше и желают быть в мире с большевиками. Стало быть, опять затяжной период вместо острого.

   11/24.V.918. Поздравляю тебя, Наташа¹²⁹, с 35-летием твоей жизни. Прекрасно помню памятную ночь, в которую ты родилась: единственную ночь, случайно проведенную мной без сна... в загородном саду Тиволи в Кронштадте.

   О, моя молодость, желанная, святая! Смертельно жаль ее было в начале жизни, еще почти в младенчестве. Еще четырехлетним ребенком, вслушиваясь в какой-то железный шум у себя же в голове, я до слез старался припомнить что-то бесконечно давнее, давно забытое, чего было смертельно жаль.

   Сегодня представился Банину (оказывается, он уже был у нас), узнал об условиях работы. 6 ч. в день с передышкой в 2 часа - заведующий столом личного состава, 350 р. в месяц, единовременное пособие 300 р., паек. Итак, я опять на государственной службе - уже в эпоху республики. Что-то Господь пошлет, а пока глубокая благодарность. Хватит ли здоровья, сил? Останется ли времени для занятий с детьми?

   Хотел бы так распределить время:

   От 6-8 писательство в постели или гамаке.

   -   8 -   9 - мыться и чай.

   -   9 - 12 - служба.

   - 12 -   1 - письменные занятия с детьми, в хорошую погоду

                   прогулка и устный счет или повторение географии.

   -   1 -   2 - обед и отдых.

   -   2 -   5 - служба.

   -   5 -   6 - арифметика.

   -   6 -   7 - ужин и чай.

             - прогулка, лодка, 10 ч. спать.

   Лавровский и Донианц находят, что 6 ч. ужасно много, утомительно.

   Но я думаю, не сплошная же будет работа: можно будет кое-что уделить и для собственного писанья, а, м. б., и для чтения. Духота и накуренный воздух, щелканье пишущих машин, шум толпы - все, все это, несомненно будет утомлять, но что же делать! Авось привыкну. Олимпийской жизни моей пришел конец. 1917-1918 год жил большим барином: делал, что хотел. Теперь опять в регистраторы, в писцы, в черное тело почти чернорабочего, для которого праздник - блаженство. Начал с глубокой бедности и кончаю бедностью. Сегодня прощальный визит Бодаревских и Лавровских - отослал письмо Володе в Феодосию через немецкое консульство! Они обещали устроить. Господи, до чего мы дожили! У нас - старая m-me Жудра: три дня нет хлеба. Девочки-институтки голодают. По соседству с нами умер старик и жена его - слух, будто от голодного тифа.

   Глядел на великое солнце, заслоненное тучами, и думал, что это Бог. Один из Богов, бесчисленных, связанных воедино. Как неправ был блаженный Августин¹³⁰, уверяя, будто все в природе на вопрос человека: Бог ли ты? Отвечает: - Я не Бог, я лишь творение Божие. Мне кажется, все в природе говорит: Я - есть "я", и кроме меня ничего нет. Стало быть, все - Бог. Творение и Творец синонимы, первое есть воплощение второго. Если творение немыслимо без Творца, то и он без творения, ergo - он и есть творение. По аналогии (затасканной богословами) горшечника с глиной: он не создает ее, а лишь видоизменяет. И Бог есть не сама материя, а способность ее рационально изменяться.

   12/25.V. 12 дня. В гамаке вместо службы. Инженеры все еще не могут достать или наделать необходимой мебели. Я просил дать мне знать, и я тотчас же явлюсь к отправлению своих обязанностей. Кроме жалованья и самолюбия, им мог бы позавидовать любой министр. Среди моих предков или не было вовсе больших начальников, или были в очень отдаленные времена. Не понимаю удовольствия командовать большими человеческими массами и разбираться в большом хозяйстве. Не понимаю радости брать на себя ответственность за счастье многих. Думаю, впрочем, что я был бы недурным советником, даже великим визирем или даже государем, если бы судьба впрягла в этот хомут. Прибегал бы только к здравому смыслу и чувству долга, и думаю, что % ошибок у меня был бы меньше, как у Санчо-Панса, нежели у потомственных властителей.

   В последние дни меня тревожит мысль, как будто я приблизился к истинному пониманию Бога и недостает совсем немного, чтобы мы заговорили с Ним лицом к лицу. Не сумасшествие ли? Но я всю жизнь клонил в эту сторону и теперь хочется упасть в Его объятия. Писал сегодня об этом в отдельной папке. Главная мысль то, что Творец и творение одно и то же, и что функции столь титанически огромного органа, каково солнце и система солнц - неисчислимо могущественнее всех иных и что между моим Я (маленьким богом) и мировым Я (большой Бог) возможно таинственное и необъяснимое взаимодействие. Я могу горячей молитвой и актом веры, к-рая есть воля, отодвинуть немножко шлюз, питающий нас всех мировой энергией, могу поднять в себе не только ощутимую энергию и жизнестойкость, но и тот неощутимый промысл, к-рый ныне называют подсознательным (а я называю - сверхсознательным) разумом. А этот промысл какою-то телепатией вмешивается в ход вещей и направляет его наилучшим в данный момент образом.

   13/26.V. Воскресенье. Солнечное утро, но я, как барин, не спешу на работу... Синица в виде писарства - как будто, на малое время в руках, а журавль писательства улетел в небо. Вчера сконфуженное письмо от Спасовского: "Нечего писать о том, с какой глубокой благодарностью и радостью были встречены Ваши рукописи. Еще раз великое спасибо за Вашу добрую отзывчивость и сердечный ответ. Наши надежды выпускать газету со вторника на Фоминой неделе (к 1 мая по н. ст.) не оправдались. Еще на Святой неделе стало известно о готовящихся газетных репрессиях, - разрешений на выход новых газет уже не давали. В понедельник на Фоминой этот запрет получил официальную силу и в понедельник же вечером было закрыто семь вечерних газет, а во вторник три утренних и через два дня еще четыре. Объяснений никаких не предъявлено, кроме огульных "сообщения неверных сведений" и "государственной измены".

   В конце концов: "Во всяком случае, как только газета начнет выходить, мы двинем Ваши статьи и через день. Их сейчас у нас три, значит, хватит на неделю" и пр. Прощай, милый журавль! Спасибо за то, что подразнил своим великолепным полетом в синем небе... Но на этот раз мое предчувствие меня не обмануло.

   "Синичка" в руках тоже хворая, вот-вот издохнет. У инженеров, по-видимому, есть только желанье жить, пристроиться к месту, питаться, но все остальные члены формулы бытия крайне шатки. Еще нет и денег надлежащих, нет матерьяльного имущества: лошадей, телег, инструментов, рабочих, и взять их негде. Наскоро, по-видимому, что-то импровизируют, но развал не малый уже в самом начале. Ну что же! Гибнуть так гибнуть. Это не исключение, а правило на сей планете. Из одного модуса вечной сущности перейдет в другой. Бедные мои детки! Но и для них гибель ведь тоже вроде рванья зуба: потерпи немножко, бедное сердце человеческое. Тебя вырвут и будет совсем легко...

   Скажи же, что дальше? Война, как химическая реакция - она идет до истощения реактивов. На нашей границе реактив с одной стороны истощился, мы окончательно выдохлись, не осталось воли воевать. Остатки народной ярости пошли на бунт, на самоистребление. Кто знает, может быть, спасает нас лишь то, что действуют только "остатки" народной ярости: без войны тот же взрыв революции был бы еще ужаснее. На главном фронте реактивы еще имеются, но на исходе: слишком заметно бессилие и наступления, и обороны. Воюют собственно уже не люди, а военные машины, за которыми бойцы трусливо прячутся, поджидая выстрелов. Хотя началось как будто 2-е наступление немцев после небольшой передышки, но, вероятно, оно будет иметь успех всех удачных наступлений: продвинутся на шаг и остановятся. При гранитном перетирании столкнувшихся человеческих рас ждите, когда они перетрутся! Впрочем, м. б., очень скоро выделится какой-нибудь побочный процесс: кроме праха, перетирание развивает теплоту, накаливание, реакцию высоких температур. Всего вероятнее, немцы теперь спешат предупредить перебрасывание больших десантов из Америки и разбить англо-франко-итальянцев при некотором преимуществе сил. На Россию они ассигновали горсточку своих дивизий, полагая, что тут нужно не мешать только: Россия сама катится в их загон. Скатилась Малороссия, Крым, Кавказ, скатится Нижнее Поволжье, затем гнилое место - Великороссия, к-рая потребует всего больше прижиганий и ампутаций. М. быть, на июнь - июль будет продолжаться отчаянный поединок на линии Аррас-Верден во взаимном ожидании, как у цирковых борцов - когда же остановится сердце у противника. Возможны и даже вероятны в связи с tR стихийные движения масс вроде тех, что были у нас год тому назад. Неизбежны маленькие, а мож. б., и большие бунтовки в различных местах России. "Совдепы" доедают интендантские запасы, кронштадтские матросы - флотский запас, а затем остается или разбрестись по всей России, где примут их едва ли дружелюбно, или образовать шайки вроде разбойничьих. Призыв Ленина к вооруженной борьбе против деревенской буржуазии втягивает в войну самые косные слои простонародья. Кулаки не Бог весть какая, но все-таки сила в народе - не только в смысле капитала, но и ума, и характера. В безвыходном положении они, вероятно, тоже начнут собирать разбойничьи шайки, жечь деревни, нападать на рабочих и т. д. Когда измучатся все, наголодаются, нахолодаются - может быть, всех потянет к старому "правовому" типу жизни... Вот тогда и мой журавель в небе прилетит... вероятно, на мою могилу...

   14/27.V. Благослови! Сегодня со своим столиком и стулом начинаю "службу" у того окна в спальне жены, где когда-то сидела Поля¹³¹ и шила на машинке. Такой же чернорабочий, как она, я буду разбирать массу накопившихся прошений, регистрировать их, переводить сведения о наличном составе на бланки и пр. Комната проходная, тут же инспекторское отделение. Вероятно, будет накурено и шумно. Как некурящие вдыхают чужой дым, как тихие невольно слушают чужой шум, так праведные люди страдают от порочных и в этом их драма, загоняющая отшельников в изгнание, одиночное заключение, наконец - выход из мира. Притчу о мытаре и фарисее в Евангелии, я понимаю наоборот общепринятому. Если фарисей есть действительно фарисей, а мытарь - мытарь, то я одобряю первого, а не второго. На месте фарисея я тоже обратился бы с благодарностью к Богу и сказал бы: "Пред тобой, Отец, не могу же я лгать и притворяться, когда я очень рад тому, что не таков, как этот мытарь. Если я действительно безупречен, а он и в самом деле мерзавец, то как же мне не радоваться за свое счастье и не благодарить Тебя? Не за то благодарить, что он мерзавец, а за то, что Ты меня спас от падения в худшее из бедствий - быть дурным человеком. Это не гордость собою, а радость - радость ангелов Твоих, чувствующих себя совершенными, - Твоя радость как совершеннейшего и святейшего существа. Неужели Ты требуешь неискреннего покаяния в том, что есть самого лучшего во мне? Неужели Тебе нравится притворство этого пролетария, только что напакостившего своим ближним, и лицемерно бьющего себя в грудь: "Боже, милостив буди ко мне грешному!" Ты мог бы ответить ему: а ты, голубчик, вместо покаяния на словах, покайся на деле, отстань от своих мерзостей и тогда тебе не нужно будет каяться. Пока же ты, будучи грязным, не хочешь мыться, твой стыд за грязь подозрителен: ты хочешь и от греха попользоваться, и от добродетели".

   Христу все не нравилось в фарисеях: не только дурное, что в них было, но и доброе. Конечно, это было дурно, что фарисеи выставляли напоказ свою добродетель, молились на площадях и т. п. Однако, как же иначе? Опрятному человеку трудно скрыть свое вымытое лицо и чистую одежду, вежливому и доброму - трудно скрыть свою вежливость и доброту. Да и зачем бы это было? Дурно было, что фарисеи чтили букву закона, не обращая внимания на дух. Однако, говоря практически, что же делать с "буквой"? Или она совершенный пустяк? Буква - глиняный сосуд с дорогим вином. Что же, позволительно разбивать сосуд только потому, что это дешевая вещь? Если закон субботы сам по себе ничтожен, то что же в нем значительно? Если можно в субботу делать все "доброе", то спрашивается, чем суббота отличается от пятницы или четверга, когда тоже дозволено делать только доброе? Величие закона субботы именно в том, что в этот день запрещено делать все, даже доброе, кроме божественного, т. е. самого совершенного, что человеку доступно. В круг этого божественного, очевидно, входит и необходимое, как, например, дыхание, движение тела, мысль и т. п. В круг этого входят и те исключительные случаи, о к-рых говорит Христос, - спасти овцу, упавшую в яму и т. п. Но исключение не есть правило. Умышленное нарушение закона, хотя бы его буквы, конечно, есть грех, и фарисеи были правы, отстаивая старый завет.

   15/28 мая, 1918, 1/2 8 утра. На дворе вьюга, весь цветущий сад наш завален снегом. Вчера тоже шел снег. Вчера 1-й день моей службы, работы много, ибо она, как водится, до крайности запущена. Устал от непривычного для меня сидения и нагибания над столом. Заезжал Виктор Иванович Грюнман и инженер Кирпичев, у нас же И. И. Палферов. Жизнь шумная нарасхват, как в Царском, но... тяжело быть сброшенным в пропасть!

   15/28 мая, 1918. Сегодня Лидочка, кормившая кур в сарае, нашла только что снесенное, еще тепленькое яичко, и я почему-то был глубоко взволнован этим чудом. Тысячи яиц держал я и ел на своем веку, но это тепленькое, свежее, только что вышедшее из таинственной лаборатории природы, меня почти потрясло. Благоговейно поцеловал его. Бог! Только что совершившееся творчество Божие. Однако и твое сознание - творчество Божие и движение твоей руки, к-рая водит пером. Да, конечно. Но яйцо все же поразительно: как это в тесном пространстве, в брюхе курицы, среди кишок вырабатывается каждый день по такой фарфоровой столь тонко выделанной вазе, наполненной волшебным содержанием. Ложка бесцветной слизи и комочек желтой слизи, и в них заключается крылатое, кричащее, бегающее существо, ищущее червей и букашек, обладающее множеством прирожденных знаний. Идя от "местного народного судьи" (по делу тещи), наблюдал с таким же изумлением, как вороны кормили своих птенцов, как те раздирающе-трогательно кричат от голода, и мать сует им в глотку что-нибудь съедобное. Какая-то сила заставляет этого противного зверя возвыситься до высочайшей нравственности, до самопожертвования: сама не съест, а птенчику, похожему на кошмарное "нечто", даст. Стало быть, любит его, восхищается им, как моя жена, как сам я своей Танюшей (она прелестна. Огромная опухоль над правой щечкой от горячих камфорных компрессов как будто рассасывается. Когда делают компресс, она кричит: "Спасите! Спасите!"). Стало быть, нечего мне гордиться моими добродетелями. Такие же внушает Некто простой вороне. Кто же этот Некто? Телесно он все, что тело - весь мир.

   Духовно он все, что дух. Но чувствуется, что он и телом, и духом не весь нам виден, а лишь поверхностью. Глубина и тела - глубже атома - скрыта, глубина и духа неисследима. Но думай, несчастный смертный! Упорно думай! Ищи Отца, приближайся к нему - и Он приблизится к тебе.

   Мудрец отличен от глупца.

   Лишь тем, что мыслит до конца.

   Так, но до конца мыслить не хватит сил. Воображаю Бога в виде математической, т. е. бесплотной точки - живой и мыслящей, т. е. заряженной каким-то неиссякаемым запасом энергии и мысли. Этой силе все равно действовать по какому направлению, и она действует во всем...

   Таких точек, из которых каждая - центр мира, бесконечное множество и они непрерывно жмут друг на друга, как упругие шары, нащупывают, толкают, соединяют свои усилия и поглощают, и путем интерференции ткут мировую ткань бытия. Мы застигаем божество в осложненном творчестве, а первый, основной импульс мы можем чувствовать только в момент возникновения мысли. Из хаоса вдруг блеснет свет, непонятное как будто становится понятным, и затем тотчас один момент сознания сменяется другим. Глубже этого в мастерскую Бога не проникает глаз. Это немного, но и за это благодарю Тебя.

   16/29.V, 1/2 6 утра. Как будто солнечный, но холодный день: на железных крышах кое-где вчерашний снег, "Es blüht das fernste tiefste Tal!" {Сверкает дальняя долина! (нем.).}. Душа полна молодым, вечно свежим желанием природы, дыханием полей и рощ, могучим шумом моря (холодного, как Бог Спинозы, по его выражению). Эти дни читаю его "Auf der Düne". Жить хочется, а в голове подозрительный шум, иногда похожий на лязг железа. По-видимому, атрофируется мозг от старости. М. б., близость паралича. Жизнь - погоня за смертью и скоро - вот она. Одно мгновение и тебя нет. Не тебя нет, а просто ты переоделся, вот и все. Сбросил заношенное, оделся в чистое, сейчас же позабыв (да и сознавал ли?) свою связь с заношенным. Третьего дня 14/27.V начал службу... Чуть было не написал "Его императорскому величеству". Увы! Старый величественный мир отошел, ибо он из естественного по своей выработанности сделался искусственным. Возвышающий обман рассеялся, и мы погружены в тьму низких истин. Та незначительная доля стоицизма и прекрасного эпикурейства, которые составляли содержание нашей небогатой цивилизации, сорваны порывом первобытного цинизма, свойственного всем простонародьям и преимущественно нашему.

   Мир в своей интерференцирующей работе зашел слишком далеко, до паутинных нитей на объективе телескопов, до механики атома, до диссоциации материи. Все это слишком тонко, как и поэзия Пушкина или Гете. Катастрофа неизбежна, когда связи хаоса усилиями либералов развязывались и каждый атом общества в зипуне и лаптях освобожден для действия. Он и действует, разрушая все вокруг, пока не сложится вновь связывавшее его противодействие. Тогда взаимным давлением опять начнет сформировываться великое, прекрасное и святое, что выдвинуло Пушкина, Глинку, Льва Толстого. В ожидании этого (не жди, не дождешься) прячься в самого себя. Внутри тебя олимпийское сознание, живые боги и музы. Вне тебя - необходимость добывать картофель и хотя бы черный хлеб, похожий на замазку. Что делать! Служи конторщиком, сиди над прошениями таких же бедняков, ищущих хлеба, как и ты (нашел между ними и свое прошение Банину), регистрируй их в списки. Шесть лучших часов в день механическая работа. Пока что выдерживаю, только поясница отчаянно болит от непривычного сидения за столом.

   Порядок дня: от 1/2 6 до 1/2 9 = 3 часа утренней молодости - себе и Тебе, т. е. размышлению, мечте и молитве. 1/2 9-1/2 10 - туалет, чай и хорошо бы выкроить маленькую утреннюю прогулку с детьми. 1/2 10-1/2 2-ого - служба. 1/2 2-1/2 3 - прогулка с детьми и устный счет или репетирование географии. 1/2 3-4 - обед и отдых. 4-6 - служба, и, м. б., когда наладится дело, можно будет урвать время на письма. 6-7 - третья прогулка с детьми. 7-9 - ужин и чай. 9-1/2 11 - чтение по-немецки, пока не добьюсь беглого понимания этого языка. Жить еще можно, но все же недостает музыки и науки. Из всех сил бьюсь, чтобы привить моим малышам немножко умственной культуры, заразить их восхищением перед тем, что божественно и свято. Маленькие дикари упорно отстаивают свое варварство, но надежды не потеряны. Хочу вместо глупых сказок, к-рые надоело импровизировать, начать с ними по вечерам чтение "Одиссеи" и отрывков из Библии.

   17/30. V, 1/2 8 утра. Гамак. Свежее солнечное утро в саду. Рай земной. Встал около 5 ч., написал письмо Спасовскому (вчера от него испуганное письмо: Яша просит вернуть ему мои 5 рукописей, чтобы поместить в газете, которая выходит. Что делать?) Снес на почту - чудная прогулка вдоль озера и по рыбацкой слободке. Утка, оставляющая по себе длинный след по сонной поверхности озера. Семейство хлопотливых чаек. Мать-коза с двумя прелестными козлятами. Глубокая благодарность Богу за то только, что он Бог и открылся мне в своей единственной реальности - мире. Чувствую это, не признаю бесплотных сил, иначе - не признаю плоти иной, как божественной, духовной, до последних глубин своих живой. Никакой смерти нет, есть погасание и возгорание тех же вечных огней жизни, никакими препятствиями не угасимых.

   Вернувшись домой, мылся и в ожидании чая лежу в гамаке, чтобы подготовиться к 6-часовому сиденью в канцелярии. Вчера снова изменили порядок занятий: назначили от 9 до 3 без перерыва. Свои выгоды и невыгоды. Будем приспособляться ко всему. Мысль, что Бог-Мир вовсе не есть абсолютное совершенство, иначе нечего было бы ему делать и незачем существовать. Он был бы абсолютной законченностью и потому бессмыслицей. Бог есть вечное достижение, вечное ощупыванье, вечная борьба за возможное с попыткою осуществить все возможное. Бог путешествует в самом себе, открывает новые страны, воплощает все, что поддается воплощению и что в силах отстоять себя.

   18/31.V, 7 ч. утра. Гамак. Солнечно, но свежий ветер. Молитва начинает преследовать мою мысль и уносить от земли, от прекрасного кипения жизни, от волшебного периферического в пустыню центрального, единого, непостижимого... Чувствую опасность в этом. Моя мера божества - во мне самом. Я столько вмещаю в себя дыхания Божия, сколько грудь моя - кислорода. Мне столько дано счастья, сколько имею любви ко всему, т. е. сколько внимания к ближайшей твари. Проснулся с такой мыслью: эпитафией каждого человека могла бы служить такая надпись: "Здесь лежит человек, который силен был в меру накопленных предками сил, и в меру силы деятелен, в меру деятельности - счастлив, в меру счастья - добр, в меру добра любим Богом и блаженен. Он часто забывал, что он сын Божий и в меру этого забвения был зол, ленив, несчастен и слаб. Не жалейте его, потому что он живет в вас. Старайтесь быть лучшими. Старайтесь не растрачивать силы ленью, а накапливать их трудом. Старайтесь беречь в себе хорошее и отбрасывать дурное, ибо это единственное средство продлить временную жизнь и приобрести вечную". Хочу, чтобы эти слова были высечены на моем могильном камне, как завещание моим детям и внукам. Неужели в самом деле потеряется и моя могилка, как потерялись могилы моих родителей и родных?

   19/1.VI. Уже июнь по новому стилю, а холодно, как осенью. Тяжелые снеговые тучи. Сегодня закончил 1-ю трудовую неделю - в качестве конторщика. И по совести говоря, все-таки кое-что сделал, разобрался в хаосе прошений и рассортировал как принятых на службу, так и кандидатов по категориям. Остается завести алфавитный список кандидатам и дело в шляпе. Получил в четверг 1-ю половину жалованья - 175 р. (165 р. 25 к. за вычетом пайка), а вчера подъемные 350 р. Не верю в эту птичку-синичку, а все же она пока в руках.

   Немцы продолжают успешно наступать на англо-французский фронт - и что выйдет из этого 2-ого наступления - Бог знает. Одновременно они будто бы предлагают мир за счет России, но наши бывшие союзники будто бы на это не соглашаются. В Петрограде что-то вроде голодного бунта. Принудительный набор в Москве, военное положение. А я точно с луны наблюдаю все происходящее, и чувство глубокой беспомощности охватывает со всех сторон. Мой сосед, маляр Игнатий Тургенев, что делал ремонт дачи, продал свой домик и хозяйство и налегке переселяется в Сибирь. Бог ведает, не пришлось бы и нам куда-нибудь откочевывать в случае наступления немцев. Вот будет драма...

   20/2.VI, 6 ч. утра. По вчерашним газетам напряжение войны и бунта опять становится судорожным. Немцы продвигаются к Парижу и берут тысячи пленных: ясно, что стойкость сопротивления у кельтов падает.

   Тевтоны одолевают. Бритты, по-видимому, непрочь удрать на свой остров, хитрые латины делают только вид, что помогают, американцы, надо думать, давно раскаиваются в том, что ввязались в эту передрягу. Подбрасывать в геенну войны живых, свободных, счастливых граждан, вовсе не так уж одушевленных борьбой за высшую справедливость, в конце концов покажется глупым. Участие Америки в войне сведется к такой же фикции, как участие Китая, Индии, Австралии, Бразилии и т. п. "Весь мир" оказался на поверку лишь ближайшим кольцом народов, из которых славянские уже размозжены. Неужели сдадут и кельты, антропологические родственники славян.

   Хоть бы скорее один конец! Нас, русских, грызет и точит внутренняя война хуже внешней. Свободная, счастливая Финляндия, не потерпевшая вовсе от войны внешней, напротив, насосавшаяся русского золота, социальной революцией разорена, окровавлена, захвачена иностранной армией, и граждане ее вместо хлеба переходят на рубленую солому. У нас в Петербурге еврей Зиновьев угрожает перевести на солому всю буржуазию, обделив ее даже 1/16 фунта пайкового хлеба.

   Опять у меня тяжелые, тревожные мысли: оставаться ли тут или бежать в Сибирь, где больше хлеба? Но боюсь, что завтра "больше" может смениться на "меньше", да сверх того без своей берлоги, без маленьких питающих корней, без возможности что-либо заработать, не погубил бы я своих милых вместо того, чтобы спасти их? Отец вечный, внуши мне верное решение и решимость осуществить его. Вчера вечером не было ни кусочка хлеба (выдавали по 1/2 ф. муки в управе - да и той не хотели выдать под предлогом, что я на пайке). Вместо хлеба спекли какие-то тонкие, как блины, лепешки. Еще два месяца до нового урожая, да и то не у нас, а у безжалостных и беспощадных к нам крестьян.

   6 (т. е. 4) ч. дня (с VI набавлено 2 часа!). Блаженствую в гамаке после прогулки в пожарное депо, где должно было быть собрание граждан по продовольствию. Совдеп не разрешил собрания, и граждане-республиканцы разошлись с длинными носами. Несказанная красота распускающихся деревьев и цветов. И таким чудесам следовало бы изумляться и молиться. Птицыны идут в монастырь - там праздник: завтра Константина и Елены¹³².

   Доносится далекий монастырский звон. Крики петухов. Шум елей над головой. Сзади светит великое солнце, престол Божий... клонит ко сну...

   21/3.VI, 6 (8) утра. Холодно и сыро в окнах. Пусто на душе. Трагический вопрос - что делается под Парижем. Похоже на то, что ко дню 4-летия немцы возьмут Париж, Петербург и Москву в один день, чтобы эффектным жестом закончить войну, но закончится ли она этим - Бог знает. Может быть с достижением крайних точек, как в 1812 г., начнется разложение духа победителей, а затем и тела. Во всяком случае, теперь ждать недолго - до гибели или до воскресения. Не может же быть, чтобы не работала восстанавливающая сила природы. Несомненно, и самая катастрофа эта - восстанавливает какое-то нарушение равновесия. Обвал тевтонских полчищ вносит с собою, как в античный изнеженный мир, избыток накопленных немецких сил в область относительной пустоты.

   Гляжу на военнопленных, работающих у нас на дворе. Наш сосед Иван за то, чтобы вычистить помойку в сарае, заломил 30 р. Военнопленные немцы, несмотря на воскресный день и ужасную вонь работы, вынесли собственными руками на особых носилках всю грязь и довольны были тринкгельдом - по 3 р. на троих. Военнопленный немец Якоб из Рейнланда на все руки мастер: и столяр, и садовод, и огородник, и главное - человек дисциплинированный, с накоплением характера и нервного здоровья. Он живет у нас в предбаннике полуразвалившейся бани, мечтает о возвращении в свою прекрасную Германию через 3 недели (до чего обожает ее! До чего противна ему Россия и все русское!), если только не придется идти на Петербург и Москву. По-видимому, эти "drei Wochen" {Три недели (нем.).} - последнее время живота нашего... Сдует нас, как ветром, со всеми инженерами, автомобилями и канцелярскими бумагами...

   1/2 11 веч. Холодная осенняя буря целый день. Холодно и тоскливо на душе. Газет нет уже двое суток. Резкое ощущение близости предела. Когда спускают пруд, до последнего момента все еще водяная поверхность отражает небо и таит в себе какую-то возможность жизни. Не вдруг обнажается дно и в жидкой грязи начинают полоскаться в муках смертных рыбы, пиявки, тритоны, водяные жуки, раки и всякая нечисть. То же угрожает и России и, мож. б., всей Европе, которую "прорвало" после долгого периода благополучия. Глубокое материальное и духовное обнищание. Надо было бежать из зачумленного политическою злобой материка. Если европейцы вовремя не справились с опасностью национализма, то участь их та же, что варварских племен Кавказа, Албании, американских, австралийских, африканских дикарей: взаимное истребление. Перебраться следовало бы в какой-нибудь новый мир, чтобы спасти детей от гибели. Однако, кто знает, где гибель?

   22/4.VI. Утро, 1/2 6. Немножко пописа?л - и уже устал. Старость, умирание тела и творящего в нем духа. Мож. б., немножко удастся поработать для себя в канцелярии, если окончу алфавитный список кандидатов в конторщики, десятники, табельщики, кладовщики и т. д. Отчасти канцелярская работа полезна, погружая в периферию жизни, в реальную действительность. Что-то в Петербурге? Что в Москве? Что под Парижем? Боже, поддержи мое ветхое сердце!

   Принимаю йод, т. е. какую-то часть твоей сущности - вредную или полезную, кто знает. Поддержи, если можешь, хотя внимание к Тебе истощает. Слишком тяжелое зрелище разматывает душу, рассасывает ее в себе. Преждевременная смерть неизбежна, если война и революция будут идти дальше. Не хватит дыхания...

   - А ты подымись над миром и успокойся. Будь, как ребенок, внимательный лишь к ближайшему. Оно - вечно, великие же явления - что тебе до них? Они всегда были, мож. б., не замечаемые тобой, и всегда будут. Не стреляли из пушек, но еще до творения мира черти начали "из пушек жарить в серафимов", по выражению Пушкина, - стало быть и это было. Вулканы - те же зенитные пушки, обращенные титанами к небожителям. Все было: люди миллионами гибли, если не от пуль и газов, то от дурного воздуха фабрик и канцелярии, от голода, эпидемий, пьянства, сифилиса, рабочего надрыва. И так же жизнь мало была обеспечена в прошлом: разве множество раз я не был ближе к смерти, чем теперь, даже наследственной смерти? Разве прежде мои дети, к-рых я не мог родить по бедности, были более обеспечены жизнью, чем теперь? Их совсем бы не было, а с ними и моей любви к ним, моей радости около них, моей печали с ними, т. е. моей жизни, возбужденной ими. Литературная деятельность - но кто тебе мешает писать для себя? И разве ты в прошлом писал лишь то, что нужно?

   На днях мирно беседовал с М. Вл. о близости смерти и что ей делать, если я умру. Она всплакнула, когда я сказал, что близок к тому, что непрочь даже покончить с собой - не от отчаяния и страха, а от усталости, изношенности, начинающейся ненужности даже самому себе. - А дети? Да, конечно, - дети - долг, но... Есть момент, когда машина сдает и замирает... Сколько от меня зависит, я обязан отдалить этот момент, вполне безукоризненной жизнью защищать жизнь - и для себя, и для детей. Побольше чистого воздуха и движения, поменьше тревоги, побольше радости - хотя бы искусственной, поменьше печали, побольше благородных возбуждений мысли и чувства, поменьше чувственности во всем. Неужели дым табачный и пыль бумажная в канцелярии меня вгонят в чахотку? Удвоить чистоту в квартире и в собственной порядочно захламленной комнате.

   Все время вне службы - по возможности на воздухе. Поменьше чаю (теперь выпиваю около 4 ст. в день). Обтиранье. Гимнастика с детьми. Парусные катания. Прогулки. Постоянная молитва, т. е. общение с объемлющим и проникающим меня Отцом Небесным, меня творящим: молитва и есть возбуждение этого творчества в себе. Он творит меня через меня же, лишь тем объемом материи и духа, что во мне. Но скрытой энергии в этом объеме больше, чем нужно, чтобы сдвинуть гору, если верить механике атома. И ларчик в басне, и Бог в человеке открываются просто, без хитрых замков: нужно быть только чистым сердцем. Только прислушиваться к тому хорошему, что живет в тебе, дурном. Только этим хорошим жить, а дурное носить, как скорлупу, как мертвый футляр.

   23.V/5.VI, 4/6/ дня. Гамак. Проблеск тепла и солнечных лучей после затяжного ненастья. Трезвон колоколов - короткий, точно удирающий от революционного декрета, к-рый скоро совсем запретит колокола. Только что толковал с батюшкой Коведяевым, к-рый служит у нас рассыльным. Он спросил: Скажите, что же будет дальше? - Вам, говорю, это должно быть лучше известно: будущее известно Богу, а вы - ближе к нему. - Вы - пророк! - А Вы, смеюсь, апостол! Злосчастные апостол и пророк, т. е. рассыльный и конторщик делились нерадостными соображениями. У батюшки отняли плату за Закон Божий. Он получает лишь 15 р. как библиотекарь, 15 р. как секретарь Педагогического Совета да 110 р. как учитель какой-то школы. Да рассыльным 250. Жена,