Шмелев Иван Сергеевич - Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной

>американской) в Швейцарию и проделаю путь до суворовского "Чертова моста" - показать швейцарский поход Суворова!⁷³⁷ Вот - наглядное внедрение в юные души - _п_о_д_в-и_г_а! - во-Имя. Чудесно! Я ободрился, освежился от посещения Вигена. Ах, светлый человек!.. Как прекрасно, Оля, жить _р_о_д_н_ы_м!.. и создавать преемственность... И представь: идею сего подала русская женщина, _о_т_т_у_д_а!.. - зажгла душу. Бьются, ищут денег, чтобы она работала, _ж_и_л_а... На 1 мес. пока есть... 2000 французских франков!.. Но... дано слово, найдет. Поеду и зажгу генерала, других... За _э_т_о, на _э_т_о_ просить не стыдно, _в_с_е_ что смогу - попытаюсь делать. _С_л_ы_ш_у_ легкость в себе, бодрость - к творчеству - надо ценить дни... Помоги, Господи! Во-Имя Твое, во-Имя Ея!..

   Олюночка, я после правки (и ка-кой! не узнаешь...) "Путей Небесных". Уже завершил новую выправку "Лета Господня"!.. Рабо-та-ал!.. Два дня, как отдыхаю, и потому смог заделать два пакета - завтра пошлю - тебе, маме и Сереже. Сладкого. Фиников посылаю еще. Бретонский пакет "хруста" - рассыпался в основном... укладывал-подавил - и он "хрустнул" - как в порошок! Не посылаю.

   Ты почти не пишешь, и я не знаю, как проводишь дни, и где ты. Говела... что так часто? Как моя Домна Панферовна... От меня _о_т_в_ы_к_а_е_ш_ь?.. Ну, что же - значит так тебе _н_а_д_о. И меня отучишь от себя. Что же... М. б. й лучше, чем гореть впустую.

   Получил лекарство - спасибо. Попробую... не знаю по-голландски, как принимать: думаю: 1 раз в 10 дней по 1 коробочке в воде?.. Ты не написала, - торопилась?

   Дай имя и фамилию и адрес золовки. И ответь, - к_а_к_ я ей обязан. Тебе обязан? - Да. С чего бы ей слать мне? Стоит в глазах "Куликово поле"... Выберу день, поеду к ген. Ознобишину и прочту ему, и, глядя по впечатлению, изложу ему "и_д_е_ю" - "Кремля" и "Истории России". И скажу о бедности великого начинания. Не будет стыдно. Убедился: с какой готовностью отозвался на мое письмо о горестном положении в Риме одной семьи⁷³⁸ (не русской, а сербской!): он все сделал, тронет огромные связи... уже распорядился (племяннику - камергеру Папы) - выдать на оставленных в Риме средств (на свои _н_у_ж_д_ы) - временную поддержку. О_н_а_ (из семьи) - русская, prima-ballerina белградского Королевского балета... пляшут в балагане, и на улице... кончила институт в Белой церкви...

   И что пишет о Шмелеве!.. умоляет меня беречь себя... "для миллионов родных читателей". Он знает _в_с_е_ мое, в книгах. У него в библиотеке почти все, что смог он [достать] - из переводных. Он читает на 5 языках. После Коковцова⁷³⁹ - Председатель Объединения бывших воспитанников Александровского Царскосельского (Пушкинского) Лицея. В Риме у него - человек 7 друзей-лицеистов, с огромными связями в Ватикане, а раньше - у короля. Постараюсь отыскать в Италии мою переводчицу Елену Константиновну Григорович⁷⁴⁰ (она и художница) - перевела "Чашу". Целую тебя, родненькая, Господь с тобой. Ты ни слова о себе, о здоровье. Как мама? Вот бы Сережа в Париж!.. и он вложился бы в _ж_и_в_о_е_ дело!.. А о тебе уже и не говорю. Как нужна ты Жизни! - русской жизни!! ... - и вот, это _б_о_л_о_т_о... "Плавать бы тебе, Илья, по большому морю!.."⁷⁴¹

   Да благословит тебя Господь и Пречистая на светлый, радостный труд сердца!

   Твой верный Иван

   Рукопись И. А. - шли мне. От него очень насыщенное письмо⁷⁴². Я и ему, за работой не писал, так вложился: не видно дней, не чувствую морозов. До Пасхи - 69 дней!..

   До Масленицы (без блинов, конечно [1 сл. нрзб.]) - две недели. До Чистого Понедельника - 21 день. Только между нами: м. б. будет _ч_и_с_т_а_я_ газета⁷⁴³ (пока недельная!). Ни-кому! Редактором - Владимир Феофилович Зеелер. Решится сегодня. Так и затаи. Господи, помоги. Для "Лета Господня" ищут бумагу нужного формата. Из Германии от митр. Анастасия - с гарантией - будут издавать "Богомолье" и "Лето Господне" - через знакомых. Раз здесь издают - отклоню.

   [На полях:] Нужно 1 (хотя бы) экземпляр "Богомолья", дают 3 тыс. франков (расходов).

   У меня только 2 экз. - отказал, конечно. В библиотеке мои книги "не ночуют". Ищут "Няню из Москвы". Виген выпросил - читать - для женки. Дал, пока что.

   Кажется, переиздадут "Пути" - все время спрашивают, все больше.

   Зеелер нашел мне (случайно!) в хламе Земгора (?) там издавали в 1920 г.⁷⁴⁴ - два экземпляра "Чаши", грязные.

   [Поверх текста:] Исцеловал твой цветок азалии! Пил его.

  

  

   Дорогой Иван Сергеевич!

   Пишу хоть несколько слов, чтобы дать о себе весточку (большое письмо надо обязательно сдавать лично, а почта открыта очень неудобно и далеко). Я совершенно заледенела. Вчера еще не могли и печку топить, т.к. потек деготь из труб и в течение 15-30 минут, как-то "раздуваясь" от жара, забивая этой сухой "пеной" весь дымоход железки. Сперва мы вытаскивали дымоход и чистили, но потом не хватало никаких сил. Затопили большую комнату. Там невозможно натопить прилично и сидели только у печки. Деготь и там тек, но из-за иного устройства трубы, прямо по изразцам камина, на ковер, на все, что попало. Руки мои уже безнадежно отмыть, как бы я хотела. Все измучались. Угля нет, а от сырых дров и негодных труб образуется деготь и душит нас собой. Никогда так не ненавидела зиму, как теперь. "Книга" И. А. меня совершено необычайно (до корней души) захватила. Она мне очень многое дала, как и каждому, и как особливо мне. Она мне раскрыла одно очень важное в моем, то, чего я сама не заметила, т.к. писала бездумно. Он очень верно о муке и скорби, о страдании и просветлении. И прав бесконечно, что читать его книгу нельзя было кусочком. Весь предмет был бы скрыт. Я в большом восторге. Шмелев - венец, а прочих необходимо было тоже знать. То, что о Шмелеве прекрасно, но мне ничуть не ново. Он просто поставил Шмелева на свое место, указал на него читателю. Кому послать рукопись: И; А. или Вам? Я жду этого ответа. Меня волнует очень Ваше здоровье. Пишите же Вашему закоченевшему и измучившемуся другу!

   Крещу Вас. О.

  

  

   Дорогой Ванечек - друг мой!

   От тебя нет писем. Ты отошел... не думаешь обо мне. А мне так грустно по тебе... Так тоскливо. Сейчас уже глубокий вечер... играет радио тихонько, и я ловлю ухом то Бетховена, то Шуберта, то Шопена. То... вдруг французское (* Нарочно поставила на Париж, чтобы из твоей близи слышать.. Помнишь, у тебя играло радио, а я дурачилась и напевала ерунду?), и тогда защемит тихонько сердце и "вспомню" сердцем еще лишний раз воздух Парижа... как и все эти волнующие названия улиц, métro, avenue {Проспект (фр.).} и т.д. Как ты переносишь зиму? Эти холода изводят. Я писала, что у нас прямо печная катастрофа, не хочу останавливаться на всем этом... сажно-дегтевом. А знаешь, по утрам, в морозном выскалившемся солнце - поют птички... И вечером, совсем по-весеннему сегодня чирикали воробьи. Вчера был первый теленочек... тоже "весеннее занятие". Я в отчаянии от зимы. И страстно жду лета. Ванёк, как жду добычи машинки... Хоть эту работу смогу сделать. У меня от своего "труда" руки опускаются. Да и невозможно что-либо делать в этих условиях. Ты прости, что не откликнулась на твое желание иметь "Ярмарку"... Как бы объяснить тебе?.. Я покончила с "живописью". Я долго болела, да и теперь еще мне больно обо всем думать. Не знаю, что тут причиной было (или есть?), вернее поводом - т.к. _п_р_и_ч_и_н_а_ одна: бездарность моя. Не надо больше о том... "Ярмарка" у меня. Никогда я ее не отдавала, никому. Т.е. одна "Ярмарка", другую и третью - сожгла. Но, пойми: я закатила ее, чтобы не попадалась на глаза. Какое-то конвульсивное движение души толкнуло меня еще со всем барахлом к Люси⁷⁴⁵ (та, что иллюстрирует). И хотя там, выше всех моих ожиданий, услышала массу одобрений, и хотя ночь ту, после визита, почти не спала, а все видела как надо... И хотя еще несколько дней после того жил какой-то "заряд", - все оборвалось. Я много боролась с тем, что вошло в меня осенью. И начинала было снова, но... все ушло... Я натаскивала себя на "волю работать", а веры в себя, в свое нет. Я не могу ее вернуть. И я не так глупа и тщеславна, чтобы чужие похвалы меня могли "окрылить". Я очень страдала. И сейчас нелегко. Слезы все время кипят на сердце.

   Меня удивляет, насколько ты не знаешь меня! Пишешь: "ты опять где-то". Я так мало похоже на других живу, так _н_и_г_д_е, кроме своего нутра, что мне страшно и обидно это читать от тебя. Ни единого момента из дня я не расточаю. Если она ни во что не вылилась, то во мне-то кипит работа... Я столько думаю и столько иногда страдаю... Но как прав И. А.! Как блестящи его выводы! Как верны! Мне он много дал опоры и как бы дал ключи к уразумению себя, не в смысле искусства, а в общем. Как ключевая вода - кристально ясен ум его. Какая точность. Люблю такую точность. Такую деловитость. Но она у него всегда не без тепла. И это чарует⁷⁴⁶. Для тебя эта его книга - медаль. Мне-то это не новость, но скольким это полезно! Я дала себе урок: перепишу наши письма и привезу их тебе. Хорошо? Но приеду только для работы, радостной, светлой. Страшусь и не хочу трагедий и мук. Не достало бы и сил, ни душевных, ни физических. Здоровье мое... неважно. Всю ночь не спала от безумной боли в груди. И сердце... ах, все вздохнуть хочется... и... не могу. Я вся - обнаженный нерв. Ну, ничего... Так было всегда... так и будет... И больно как, когда читаю вот из прежнего твоего... из писем... твое "мужичка" мне, в противовес "миллионерше" Анне Семеновне, "умеющей себя вести с "хулиганами голландцами", испортившими ее владенья". Читала и себе не верила... как ты мог... Да и не только "стопудовая Аня", а и ее "возвышенная"-то сестрица... за что же ими меня колоть было? Эта "караимочка" - Бог с ней, - видела я и ее, и все ее "аксессуары". Напыщенность... Ну, Бог с ней! Но обидно. И знаю, что крестный путь будет эта переписка. Как часто ты там "бил" мое сердце. Увидишь! Но все равно... как нежно думаю о тебе. Как тоскую. Обнимаю тебя, светик мой. Оля

   [На полях:] Сейчас играет "Radio Paris" Римского-Корсакова "Не счесть алмазов в каменных пещерах"... (песнь Индийского гостя "Садко")⁷⁴⁷. Чудесная скрипка.

   В спальне - 3-4°С. Сплю как эскимос.

   Мне больно от твоего молчания. Ты забыл меня?

  

   Мой неоцененный, родной, любимый Ванюша!

   Что с тобой? Твоя "ощипанная" открытка (у нее часть была оторвана, выщипнута) от 1.II.47 меня ввергла в уныние, в тревогу, в тоску за тебя... Ты переутомлен. Но ты еще и раздражен на меня. Без обращенья, без привета пишешь ты. Все эти дни я особенно вспоминаю тебя и каждую мелочь, связанную с тобой. Откуда у тебя эти нотки: "да и о чем теперь писать?" Я не знаю, что тебя наводит на все это? И что значит это "теперь" курсивом? Ты отходишь душой от меня? Отчего? Что сделала я? Бог с тобой, - ты как бы накликаешь тьму... А ты ведь само... "п_р_о_с_в_е_т_л_е_н_и_е"... Зачем, родненький? Помолись, позови Господа. Ты устал. Получил ли ты порошки? Один на 10 дней: т.е. в 10 дней 1 раз принять один порошок.

   О "Куликовом поле" думала ли? Я (ты знаешь) как о нем думала и думаю. Если бы можно было издать! Какое издательство могло бы издать по-русски с распространением в "зонах"? Ты можешь мне назвать? Я бы постаралась это устроить. Но в Германию я ничего не смогу переслать - туда и почта-то ограниченно принимается. М. б. частями можно было бы или с "оказией". Сколько бы могло стоить издание "Куликова поля"? Если бы можно было, то я все сделала бы к этому. Об иллюстрировании... мне больно, но я не могу. Я писала тебе на днях о своей боли. М. б. ты забранишься... Ну что же - это твое дело. Я не могу выдавить из своей души волю к этому, наподобие сока из лимона. Долгое время я пыталась себя превозмочь, но поняла, что то было искусственно и фальшиво. И не могу больше. Я не умею и не могу себя выразить рисунком. Это я поняла и с большой болью. Не бранись, а пойми, и если не можешь пожалеть, то хоть не брани. Возьми для этого твою почитательницу художницу-карикатуристку. Она чутка. И по твоим словам "точно так же, как я написала" тебе. Что же искать дальше?! Ей и книги в руки. Меня ты вычеркни с "художественного счета". Я - не могу. Не умею. И не верю в себя, несмотря ни на что, и на то, что "Люси" меня очень веско поощряла, уверяя, что у меня очень хорош и рисунок. Называла эскизы "уже готовыми", "лучше многого, что выставляется" и т.п. Но все эти фразы ничто в сравнении с собственной оценкой, своего собственного нутра. Я очень мучаюсь. И _н_е_н_а_в_и_ж_у_ живопись, страстно и жгуче. Мучительно ненавижу, как когда-то, когда убежала из школы и бросила. Мной (т.е. _м_о_и_м, моей тягой к искусству) никто не занимался, никто и не спросил "почему"? Я просто ушла и все сожгла. Я бросилась в статистическую перепись, чтобы куда-то уйти. Групповым начальником статистиков-"переписчиков" был у нас некто Васнецов (студент) - вятич. Помню, как меня одно это имя терзало, напоминая моего любимого живописца, нашего чудесного Васнецова. Он был его дальней родней. По студенческим зачетам знал, что я сдавала анатомию у того же профессора, что и он (он был медик) и был удивлен, почему я не хожу на занятия в художественную школу. Это был очень замкнутый, серьезный и наверное "волевой" человек. Помню, как моя подруга (Оля Воскресенская!!⁷⁴⁸) от меня тихонько показала Васнецову один из оставшихся у нее моих рисунков - голова ангела. Все остальное я изничтожила у себя. Я в такое впала бешенство и на тихонькую Олю, и на "нахала" Васнецова, что поссорилась и с тем, и с другой. Потом я узнала, что Васнецов не возвратил Оле ангела и наколол у себя над столом, находя его "очень духовным". После того я была одержима ненавистью к живописи и, приехав в Берлин на следующий год, поступила только из протеста к миру искусства, в институт на коммерческий факультет! Я не люблю и чужда всякой коммерции. И потому и пошла... Дико? Нужда материальная заставила меня зарабатывать рисовальным ремеслом. Знакомые, видя все те безделушки, сделали мне заказы на некоторые вещи от себя. Бранили, заставляли "работать". Один старый немец посылал в школы для рекламы и мод (!!). Заворошили, зацарапали по больному... И я все бросила. Только однажды: на благотворительный бал в пользу ученых я не могла отказать (т.к. отчим был в числе этик "ученых") в рисовании программ и... со слезами, с мукой... сделала огромное усилие. 10-15 передала я их в комитет, но ни одна не была пущена в продажу. Их оставили себе... в комиссии. И снова те же разговоры... Никто даже и не подумал о том, как они меня мучили. Впрочем, тот медик-музыкант (я давно о нем писала)⁷⁴⁹ понял, что можно так все сжечь и нельзя длить эту пытку... Я ушла в медицину - никому бы и в голову не пришло, что до лаборатории было что-то совсем иное, чем я единственно жила. Была хорошая, м. б. даже отличная лаборантка. В Голландии ни разу не соскользнула на старое. И вот почему-то в несчастный 1944 год взялась. Запоем... Это не было радостной отдачей души искусству. Не знаю, что это было. Потом после Парижа снова, с еще большим запоем, до изнеможения... Все это "судороги". Я хочу это вырвать с корнем. Было письмо от Наты Первушиной⁷⁵⁰ с восторгами моей мазней. Я резко (и даже грубо) прекратила ее излияния и запретила ей возвращаться к сему. Она умолкла вообще. М. б. обижена?! Пусть. Я измучена. Запас материалов для живописи, которые я в своем "опьянении" покупала всюду, где могла, - без жалости уничтожу в пепел. Пишу все это, чтобы ты понял меня, как мне тяжело душевно. Дайте мне забыть мои провалы, мой позор, все то, что меня делает смешной. Я буду ремесленником, если это было бы необходимо, но не хочу дерзать прикосновенностью к искусству. Да и жизнь прошла. Ах, не хотела тебе писать о грусти ном... хотелось бы приголубить тебя, приласкать, утешить, ободрить... Забудь обиды жизни. Есть много света, прекрасного. Я стараюсь уйти в него. Олюша твоя очень много сама мучается, но не хочет на этом останавливаться. Ты - такой большой, достигший такого могучего. Всеми признанный, стоящий на своем пути. Всегда любимый. Ты всю жизнь был счастливый... Хорошо, - я плохая, ты встречу со мной крестом своим назвал, - но твоя усопшая всю жизнь была твоим счастьем. Много ли людей так жили? Как разбита, изодрана в клочья моя жизнь. И все же: "Тебя благодарим... Господи!"⁷⁵¹ Мой родной, светлый Ваня, гуленька, радость моя... Обнимаю. Оля

   [На полях:] Вся жизнь из клочьев, обрывков... и сама никому не нужна!

   Выпал снег, - Толен боится ехать на автомобиле в Гаагу. Значит, пока и машинки нет.

   Этот лист случайный, последний из той коробки... от 1940-41 гг. ...

  

  

   8.II.47    11 ч. вечера

   Я неспокоен, Олюша, - меня приводит в отчаяние твое отчаяние! - что за вздор!.. "Не могу", "противна живопись", "бездарна", "не нужна"... Это - не ты, какой чувствую тебя и _в_и_ж_у, - это преходящее, (ты очень восприимчива к среде, к условиям, они властвуют над тобой). Этот волчий холод - да еще в жилом доме, для больной (ты не оправилась! ты измочалена!) - конечно, отрава и угроза: какая при таких условиях работа, да еще ки-стью... не только пальцы, - мозг стынет, сердце западает, и все кажется беспросветным.

   Надо изменить это, если хоть малейшая есть возможность. На отдалении, я бессилен. Я могу лишь вопиять, молить... Но на минутку вдумайся: если бы раз-Рафаэль, раз-Леонардо, раз-Пушкин начал и свой чудесный путь воплями и отчаянием... - их, будь они в миллион раз одаренней, не было бы, так бы и свалились в яму безвестно. Все требует усилия воли, упорства... и - веры, инстинктивной _в_е_р_ы_ _в_ _с_е_б_я_ - от всякого делателя, от сапожника до - Моцарта. Изучение пушкинской "лаборатории" ("кухни", говорят), показывает, что, при великих гениальных взлетах своих, Пушкин _р_а_б_о_т_а_л, _у_п_о-р_н_о, упрямо, въедался в творимое (предносившееся ему неясно) зубами, умом, волей, глазом, - духом... - всем в нем. Ход его нам известен. По первоначальным его стихам кто мог бы угадать будущего Гения? А он сам - _ч_у_я_л_ себя! И восходил, и восшел! Что мне убеждать тебя!.. - я уже сотни страниц исписал "доводами"... - ну, брошу. С болью, с отчаянием. Что меня влечет к тебе, _с_в_я_з_а_л_о? Прекрасное в тебе? Да?.. Да, но... какое прекрасное?.. Дары в тебе таящиеся, которые я вижу. Как давно прочувствовал я _з_е_р_н_о_ в тебе, - "с птички", в открытке: "я да птичка". Кон-чено, _е_с_т_ь! - для меня стало бесспорным. "Видать сову по полету, красну девицу - по косе, добра-молодца - по с-пле". Я тебя - твой полет - увидал по "птичке". Я потом раскрыл все твои богатства, и ты _в_л_ю_б_и_л_а_ меня в себя. Я полюбил _т_в_о_е_ сердце, твою исключительную одаренность. И я - поверил в тебя. Эта вера во мне непоколеблена. Я жду. Вот как И. А., прочитав "Солнце мертвых", писал мне⁷⁵² (я тебе послал копию его письма)⁷⁵³ - "Я жду", - и дождался, его предвидение оправдано, так и я жду, и еще менее, чем И. А. могу обмануться: ибо ты и твое - мой воздух, мое искусство. Сегодня я отправил ему большое письмо⁷⁵⁴ о сем (не о тебе!). Я _ж_д_у. Что за подлое перо и гнусная бумага! Это, какой-то рок: не могу добыть пера по руке (твое давно снова испортилось и спит), жду - авось из Америки пришлют в гонорар за работу для сборника в Сан-Франциско⁷⁵⁵.

   Оля! Это письмо - будет мое последнее письмо об искусстве. Больше о сем писать не стану: зажмусь, стиснусь, _в_с_е_ забуду, весь уйду, до издыхания, в работу, но уговаривать... доказывать... - это же, наконец - печально, смешно, это уже... черт знает что такое! Какой-то больной ребенок, около которого выплясывают и папа с мамой, и няньки, и доктора... и кошки!.. А он - орет, неведомо с чего! - не ест кашку!.. Ну, я тебе ни доктор, ни мамка, ни нянька, ни кошка... {Так в оригинале.} Будя с меня. Ты - трусиха, гордячка, ("ах, меня осмеют!.. не вынесу!.."). С больными такими и доктора не связываются. Просто, тебя в стоячее болото тянет. Ты обсиделась в _и_ж_к_е и "обыкла г-ну!" - по словам Пушкина - жене⁷⁵⁶, писал тебе. Ну, и обыкай. А мы, еще не свалившиеся, будем продолжать свою работу. Тебе подает руку писатель неподдельный, не трюкач, не гоняющийся за "бенгальщиной" и юбками... за "сла-вой": а русский писатель, сознающий высокую свою ответственность перед Богом, Родиной, народом, отшедшими его учителями и вождями. А ты - и его не слушаешь, ты - и ему не веришь. И его не щадишь, никак не ценишь, слово его ни в грош не ставишь! При всем моем упорстве, я больше не могу продолжать эту "детскую сказочку про белого бычка"! Не к лицу. Мне плевать, кто и что тебе говорит о тебе: я верю, только своему _н_ю_х_у. Я знаю цену "похвалам". Хвалят, исходя из разных побуждений. Различай. Тебе представился случай не-частый: встретиться с Бенуа, в дружеской обстановке, после моей (будущей) беседы с ним, если позволишь. Без твоего согласия я не пророню о тебе ни слова. _Э_т_о_т_ не покривит суждением и думой, верю, хоть и не видал его. Слы-хал о нем. Верю, что неведомая мне Люси - говорит правду: что ей ты и - от тебя?! ... Или - твой бывший враг - твоя золовка, если в ней есть искра. Это ты знаешь, ты - _ч_у_т_к_а_я. И как ты (о, пе-рышко-о!..), при такой чуткости, не вдумаешься, не поймешь, _ч_т_о_ же меня-то заставляет говорить то, что я говорю тебе - о тебе?! ... Понравиться?.. Прошла пора таких пустых желаний, - мне _н_и_ч_е_г_о_ от тебя не нужно, как от женщины. Люблю в тебе - _т_е_б_я, подлинную, какую _в_и_ж_у, люблю в тебе то, что близко моему сердцу, моему миру. Мы можем задираться по пустякам, но в деле творческом... ни шуток, ни задору: тут - уже почти священное. И ты капризно и легкодумно его пинаешь... Больше не могу, устал. Пора ложиться, иначе я разобьюсь. Целую. Ваня

  

  

   Мой родной, светлый Ванюша!

   Все эти дни я, как оглашенная печатаю нашу переписку - "роман в письмах". И вот тебе пишу, чтобы видел - какую мерзкую смогла достать бумагу. Пока что я взяла для "набело" из запасов Арнольда, и беру эту лишь для копии, но, конечно, ее не хватит. Сижу с утра и до 12- 1 часу ночи, так что больную мою руку разломило с непривычки. Безумно медленно идет, и я не представляю, как я все осилю. Я за 3 дня дошла только до виккенбургского периода. А ведь с ним-то только и начинается! Скажи, не оставить ли твои письма целиком? Т.е. без того, чтобы их переписывать? По крайней мере те, что на машинке были?

   Я подобрала бы их по порядку, вкладывая в отпечатанное мной теперь. Прочтя все вместе, мы могли бы сделать осторожную выборку и тогда переписать. Как ты думаешь? Мы не ленились писать друг другу.

   То-мы выйдут!!! Ах, сколько там души и сердца! Ваня, как я пела! себя не узнаю... И как же все... прозрачно! Ты не мог не отозваться... И помню, помню, каждую строку свою припоминаю и то дивное, что их диктовало!! Эх, перечти - увидь, как ты не прав, меня укоряя. Какая _В_Е_Р_Н_О_С_Т_Ь, Ваня! А ты мимо и ее частенько проходишь.

   Я все сделаю, чтобы себя вогнать "в мерный круг" и пребыть в творчестве. Я "не кривлю ножки" и обещаю тебе "быть пай". Но теперь я ушла в переписку и не могу ее оставить, т.к. машинку получила на самый краткий срок. Напиши тотчас же, что думаешь об оставлении твоих писем машинных? Иначе я опасаюсь не успеть перепечатать и необходимого, т.е. всего, что от руки было.

   В субботу послала для твоей караимки на твое имя лекарство.

   В банке все еще ничего не узнала касательно перевода для "Павуа". В книжном магазине наконец спросила, что с твоими "Путями". Они мне их отдали... скоты даже не разрезали! А морочили, что "один прочел, и будто бы другой читает"! Гады!!! Ну, значит, и не стоят они "Путей", коли - беспутки! Видела мельком доктора K[linkenbergh'a], как он переменился!

   В довершение всего еще заболел его ассистент, сломался автомобиль, так что всюду пешком, сам все еще болен, и подыхает его собачушка.

   Сказал, что все к нам собирается и, если достанет автомобиль, то будет на той неделе. Дам ему твои книги. Холод у нас собачий.

   И конца не видно. Уголь - (последняя порция на эту зиму) - все еще не выдают. Видно к лету копят!! Топим только дровами, чуточку достали коксу и торфу. С домом в Вурдене дело дрянь, - надо начинать настоящую тяжбу! Прислуги настоящей тоже найти не могу. А я серьезно собираюсь в Париж работать и должна для этого обеспечить дом и хозяйство. Очень хочу с тобой работать, Ванёк!! Все постараюсь подготовить для этого. Милый мой, светленький Ванечка! Не будем только ссориться!! Не надо. Так хочется гармонии с тобой! Ведь как еще издавна все я тянусь к тебе "п_о_г_о_в_о_р_и_т_ь_ о _м_н_о-_г_о_м" - была у тебя, а что получилось? Того, что было - не должно быть, родной! Я и не хочу, и не могу! И, знаю, - ты - тоже! Светом хочу заполнить наше общение с тобой и радостно творить! Милый, родной мой, светлый мой... глупышечка умненький... Мой чудесный, мой любимый _И_В_А_Н, мой _В_Е_Л_И_К_И_Й... Как воображаю себе уют твой. Милые комнатки... лампадочка... и Кремль... и пышная красавица за самоваром⁷⁵⁷... Все люблю. Как работа Вигена?? ... Ах, мой дорогой Ванёк! Обнимаю тебя и очень думаю о тебе, светло и ясно.

   Твоя Оля

   Не пишу много, т.к. опять должна стучать. Устала страшно. Родной мой... Целую. Оля

   [На полях:] Ты писал, что "Павуа" тоже издаст de lux!⁷⁵⁸ Я отыщу! Сперва - просто, а потом "de lux"! В этом же у меня и весь спор с тобой был! Ну, это уж не поправить, так что и говорить нечего!

   19.II.47 Пишу тебе сегодня письмо об очень важном^758а. Нельзя все "с маху", должна вся собраться для письма. Крайне важно. А это спешу послать.

   Прошу: отнесись ко мне с доверием дружеским. Иначе мне трудно писать о важном. Я верю, что ты поймешь меня. Сегодня же написать постараюсь, - оставлю все дела. Обнимаю. О.

  

  

   19.II.47

   Дорогая моя Ольгуночка,

   Пишу кратко, - очень я заработался, устал. Сегодня отправляю тебе "Куликово поле", в новом списке, очень развернутом, в 1 1/2 раза.

   С неделю проработал. Это - окончательно, так и прими - _с_в_о_е. Сними (для себя или для меня) оттиск машинкой, у меня всего 1 экз. Прости, что затрудняю. Если не удосужишься, (я тебя не тороплю) верни мне, прочитав, - после перепишешь, а я - не в силах. Надо бы 2 копии мне сделать. Да не мог найти бумаги. 2-ой оттиск послал сегодня же И. А. Ильину. Сам - безо всего.

   Молись, чтобы свет Господень озарил тебя! Твое последнее закрытое письмо⁷⁵⁹ меня подавило, я написал тебе. Сегодня, твоя открытка⁷⁶⁰ - осветила надеждой. О-ля! Благостно, _ч_и_с_т_о_ отнесись к работе. Я жду, я верю, что ты найдешь волю - хотя бы не широко - дать обложку - заставку-кайму - (одну!) для главок, заставку и концовку (как и "рамочку" пограничную). "Куликово поле" _н_а_д_о_ выпустить _ч_и_с_т_ы_м, и оно будет выпущено! Я напишу в Германию. Но я не теряю надежды в этой (важной для моего духа) книжечке связать твое со своим. Это пишу тебе в последний раз: больше не помяну. Боюсь заболеть: начался насморк, плохо. Я все берег уголь и дрова - вот ты придешь, и вечерами не топил печку, когда охлаждались радиаторы отопления. - Вот, м. б. и простудился.

   Я тебе _н_а_п_и_с_а_л_ большое письмо, дня 3-4 тому...⁷⁶¹

   Переезд твой в Woerden... это должно быть - после Пасхи?..

   Я болел душой о тебе, как ты леденеешь... - и - из-за _ч_е_г_о!..

   Тебе надо работать душой, сердцем, а не разматывать силы - на преходящее, пожирающее дух. Ты сама понимаешь...

   Господь с тобой. Неужели мне суждено - утратить веру в тебя?! ...

   Это было бы ужасно. Нет, это не должно быть, _н_е_ может быть.

   Целую тебя, светик мой Оля.

   Твой Ванёк

   Скажи: ешь ты гречневую кашу?

   Прямо, у меня много гречневой крупы. Пошлю тотчас же, как получу - да. Должна любить! Ты вся - _г_р_е_ч_н_е_в_а_я. При-родная _н_а_ш_а!

   Ва

  

  

   [4.Ш.1947]

   Мой дорогой Иван Сергеевич! Пишу открытку, - чтобы только хоть голос Вам подать поскорее. Всю неделю в трепке и разгоне, - затраты сил - всяческих - куда больше, нежели результатов. От Вас нет ни звука. Вы не согласны со мной, - и потому молчите? "Куликово поле" я сразу же села читать, несмотря на очень поздний час, и просидела до ночи глубокой. Я его очень люблю, - Вы знаете. И не знаю, которое лучше: старое или это? Не могу сказать. Меня поразило его начало. Мы же с Вами совершенно солидарны. Вся разница только в том, что я уже вижу то, чего мы ждали и что наступило. А Вы, как бы еще не решаетесь поверить. Я умереть могла бы за эту Правду, т.к. знаю, что Великое происходит, и ему нельзя мешать. Вы - думали так же. "Куликово поле" - все у меня в сердце. Я с радостью стала бы работать для его "одеяния". М. б. (в новом) чуточку рассудочен следователь. И кажется порой: не сам ли автор ищет для себя поддержки в вере. Но, впрочем - разве это плохо?! М. б. следователь слишком придает значение всему "материалу" - и само чудо раскладывает на "составные" части. Но не знаю, плохо ли это? Это только мое рассуждение. В первой редакции субстанция духовная поглощает все рассуждения следователя. А м. б. для большинства как раз эта материя и нужна?! Письмо Ваше - удивительно!⁷⁶² Я скоро напишу. Очень поглощена заботами (гнусно все!) и перепечаткой. Измотана совершенно. Но пишу. Хлопочу о собственной машинке. Письмо от госпожи Гелелович^762а. Будьте такой милый, передайте ей, чтобы не сетовала, если не смогу ради формальной учтивости ей ответить.

   Я загружена всем. Визит к доктору и лекарство стоили 11 гульденов (никаких прочих расходов я не хочу присчитывать). Их пусть она передаст Вам. Жду ответа из Амстердама на запрос о пересылке "Павуа". Надеюсь, что удастся. Из музея ничего не слышала о Мадонне⁷⁶³. Придется ехать, видимо. Но сию минуту и помыслить не могу. Я - перезанята.

   С "Куликова поля" Вы сняли посвящение? Да? Очень прошу, пришлите мне мой рассказ.

   Вы хотели, чтобы я переписала "Куликово поле". Да? Жду ответа. Обнимаю. Оля

   Совершенно исчезла машинная бумага. Попытаюсь из Америки.

  

  

   [11.III.1947]

   Дорогой Ваня, твою бесприветную открытку⁷⁶⁴ я оставляю без критики. Тебе ведь оказывается многое дозволено в отношении меня. -

   "Куликово поле" я пошлю на днях же, - я перепечатывала его, и оно почти готово. Хотела облегчить тебе этим. Очень обескуражена и расстроена тем фактом, что мой рассказ, видимо, пропал. Я очень прошу тебя немедленно сделать заявку на почте в Париже, что заказное письмо (то, где 1 и 2 отрывок рассказа) мной не получено^764а. Почту принимаю всегда я сама. Рассказ мне крайне нужен, и я очень встревожена, что случилось с ним. Посмотри еще раз у себя, - я его не получала. Жду с каждой почтой давным-давно, - не сумасшедшая же я, чтобы его "забрасывать". Акварели, тобою швырнутые мне в лицо⁷⁶⁵ - совсем иное дело. Там боль. Я не могу их касаться (* но знаю отлично, где они.). Очень прошу справиться на почте в чем дело. Когда ты послал 1 и 2 отрывок? Ты же делаешь пометки в дневнике о почте.

   Пишу на вокзале. Все эти дни в гонке. У меня ни прислуги, ни квартиры, ни разрешения на переезд-въезд в Вурден. Тут и на 10-терых хлопот достанет. А тут еще подвернулась поездка в Гаагу - по приглашению (личному) министра "Искусства и науки" на торжество в честь дядюшки Монакского (Bredius). Мы - единственные представители молодых Бредиусов. Меня это все треплет. Но, хотя, - что значу я?

   "Куликово поле" целиком мною понято. Это ведь за меня решается о том, как я думаю и чувствую. И без меня ставится моя вера в Бога и в народ наш на политиканскую платформу. Чисто внешне - я бы считала своим долгом сказать: обрати внимание на то, что 7 ноября нынешнего столетия - праздник революционного октября, и кооператив не мог быть открытым. И еще: не был ли в то время еще НЭП⁷⁶⁶, - тогда выдач таких тоже не могло быть. Касательно _н_у_т_р_а, - я писала много, но после твоей брани не хочу ничего говорить. Мне очень больно и тяжело. Я думаю, что всякую пакость, брошенную обо мне кем попало, - ты бы стал взвешивать. У тебя нет веры в меня. И не было.

   Господь с тобой.

   О.

   Веселые цветы - совсем не по настроению⁷⁶⁷.

  

  

   Ванюша мой дорогой, какой чудесный день... весна пришла вчера после штурмовой ночи... Как бесились борющиеся силы... я не смыкала глаз - дом содрогался, подавался под напором бури. Фонарик в прихожей качался при запертой двери и колокольчик звонка дрожал и тоненький издавал звук... Ураганом дрожала и выла ночь, и небо не успевало закрыться тучами - так их гнало... А на утро... пришла _о_н_а_ - ласковая и в ослепительном, _т_е_п_л_о_м_ солнце. И все проснулось: ожили голые деревья в веселых свистах дроздов, гомозящихся стайками в ветках, гладенькие, блестящие скворцы "журчат" на крышах, подняв головки к небу, распушив шейки... и вздувшаяся вода в канале бурно гонит лед.

   Зимы как не бывало... Какой бурный, какой же страстный переход!! На душе тревожно и взволнованно, и радостно, хотя и мутно все пока у нас. Я в отчаянии от переезда и от того, что опять я бесприютна и не смогу работать. Кажется нашла прислугу, но далеко не то, что искала. И еще не наверняка. Я не могу никого и найти, т.к. нет и прислуге угла! Где же ей жить-то?! Увидим. Я решила ничем себя не волновать, т.к. все равно ничего не придумаешь...

   Мне трудно сказать тебе, что я тогда-то и тогда-то начну рисунки к "Куликову полю" в этом неустройстве, но я стремлюсь к этому и обещаю тебе взяться за эту работу со всей любовью. Но почему ты не отдаешь Бенуа? Если такой известный художник хочет, то я считаю себя недостойной, и еще: ты не пожалеешь после? Если хочешь, чтобы я, - то я радостно берусь.

   Не в укор тебе, - а по дружбе: мне больше чем больно, что ты куда-то затерял мой рассказ. Я его не получала. Напряженно ждала его от тебя и знаю, что ты его не выслал. Ничто никогда даже в войны не пропадало, - куда же ему деваться? Посмотри у себя хорошенько, - м. б. ты его вынул и положил куда? Я все еще хочу верить, что ты его найдешь, - для меня катастрофа то, что его нету, и ты поймешь почему: - у меня нет никакой копии, даже черновика. Я все переделала и послала все тебе. Поищи, дружок... Ты же сам знаешь, как это больно... М. б. в декабрьских письмах? Отрывки были вписаны прямо в письма, в текст, - потому м. б. их ты сразу и не находишь.

   "Куликово поле" я тебе вчера послала с приложением перепечатанного мною, а себе оставила розовую копию⁷⁶⁸. Прости, если плохо напечатала, - я в машинке еще новичок.

   Если я смею, то скажу тебе от сердца, что думаю о рассказе. Ч_у_д_о_ дано тобой прекрасно, беруще, художественно и благоговейно до слез... Ты-художник всегда мастер, всегда _х_о_з_я_и_н_ того, что хочешь дать. Само по себе чудо так прекрасно тобой дано, что... мне мешают рассуждения словоохотливого следователя. Он слишком много напирает на то, что _б_е_з_ напора было бы убедительнее. Его рассуждения как декорации - загромождающие сцену, саму природу. Душа ждет, напряженно ждет... а он... все говорит и... расчленяет. Тонкое, чуткое художество загораживается... какой-то... публицистикой что ли...

   Это чудесный рассказ, и я бы ничего не сказала, будь автор не ты... Мне жаль, что такое тонкое твое и редко-прекрасное как-то затушевывается. М. б. я ошибаюсь, - тогда прости... Говорю то, что чувствую.

   Подумай сам: событие на Куликовом поле так велико и неоспоримо, что все ссылки на авторитетность и какие-либо бумажки, заверяющие самого следователя, просто лишни и даже вредны.

   Вдумайся: при таком-то важном... и профессор с его заботливой женой лишь _о_т-т_я_ж_к_а_ от главного. Читатель ждет уже, чует уже, а болтливый профессор все еще затягивает и... разжижает.

   И многие слова о народе в устах следователя... не _и_м, не _с_л_о_в_а_м_ убедить в том, о чем он говорит.

   Чем больше ты - художник, - тем убедительнее твое творенье. А следователь - публицист. Он слишком много говорит и _у_в_о_д_и_т_ внимание от чуда.

   Об условиях жизни при "нэпе" ты все узнай верно. Пайки академические выдавали, совершенно верно, но это были совершенно другого рода выдачи. Их мы получали тоже, как вид жалованья ученым и давали 1 раз месяц в день выдачи жалованья. Главным образом мясо, масло, сахар, - это были богатые пайки, а не пшено. Во время "нэпа" в 23 г. мы свободно покупали все, что хочешь и в Москве, и в Казани. В Москве накупили такой колбасы и булок, что в поезде немцы головами кивали и удивлялись такой роскоши. В Москве мы увлекались различнейшими сортами булочек, калачей и т.п. Олечка не могла "жевать корочку", если "нэп" еще был.

   Я не знаю точно, когда упразднили "нэп", но надо это узнать.

   Ванечка, при таком-то Господнем чуде... к чему ссылки следователя на Ключевского? Твой художественный _о_п_ы_т_ с чудом не нуждается в этих точках над "и", - они снижают, умаляют великое. Таково мое восприятие, а верно ли оно - суди ты. И прости, если я глуплю.

   Больного я не коснусь тоже, но не причисляй меня к "падшим", как ты сказал. Я сердцем чистым и душой болею, а не политиканствую и мне больны твои определения моего мира. Но оставим это. Все будет идти так, как Богу угодно.

   Мне хочется тебе привести только несколько слов из "Журнала Московской Патриархии" о Владыке Сергии Пражском, ныне Венском⁷⁶⁹.

   "...Георгий Григорьевич (Карпов)⁷⁷⁰ обменялся также визитами с Владыкой архиепископом Сергием, который готовился к отъезду в Вену - месту нового своего назначения.

   После посещения Владыки Сергия Георгий Григорьевич с удовольствием рассказывал нам о русском гостеприимстве этого почтенного иерарха Православной Церкви".

   И дальше:

   "Рано утром на пражский аэродром съехались представители государственных учреждений и общественных организаций, чины Советского посольства во главе с послом В. А. Зориным⁷⁷¹, духовенство Православной Церкви и среди них: Владыка Елевферий⁷⁷², Владыка Сергий, о. протоиерей Крачмар⁷⁷³ и другие.

   Никому не хотелось верить, что уже настал час расставания с нашим дорогим гостем.

   И поэтому каждый полным сердцем присоединился к словам г-на К. Чермак⁷⁷⁴, который в ответ на прощальное приветствие Георгия Григорьевича просил его в самом недалеком будущем вновь пожаловать в Прагу...

  

   Ванюша, что же это с твоим почесом? Это кошмар какой-то!!! Господь да будет с тобой! Не сердись на меня, если глупо пишу о "Куликовом поле" и прости!!

   Обнимаю тебя ласково и нежно.

   Хочу давно спросить: что с луковицами цветочными? Если не посажены, то надо скорее сажать, а то останется один путь - на помойку. Жаль. Это самое лучшее было куплено. Пусть Ю[лия] А[лександровна] позаботится.

  

  

   21.III.47

   Милая Олюша, перерыв все, - и сколько дней! - нашел в "копиях" пакет, где, с письмом от 5.I.47, оказались отрывки твоего "Заветного образа". Слава Богу. Как это могло случиться?.. Очень просто, при моей в то время подавленности. Написав письмо тебе, - к Рождеству! - и вложив отрывки, я заклеил и... отложил - задумался. Вспоминаю: решил не посылать того письма, чтобы не огорчить тебя. Заменил. Но смута во мне осталась, я, очевидно, думал, что отрывки послал... - и забыл, в смуте сунул пакет в вороха, - у меня все вверх дном. Потому и не было отмечено в тетради, - целая полоса без отметок! - не нашлось и квитанции. Слава Богу, с души свалилось. А ты, небось, всякое надумывала... чу-ю.

   Посылаю и _м_о_й_ экземпляр (с рукописью на оборотах) "Куликова поля", твой оставил себе, выверен, - спасибо. Приложил, заменив, "дополнения". Твои замечания... По существу, (вне этого рассказа!), они справедливы, в теории, но _н_е_ для сего "рассказа". Моя цель была иная, - _е_с_т_ь_ иная. Это, ведь, в сущности, не столько "рассказ" - беллетристика, сколько - более или менее художественное "исповедывание" - _в_а_ж_н_о_г_о_ для русской души. Я, просто, почувствовал, что _х_о_ч_у_ быть свободней... открытей... Дело не только в "чуде"... - а и в исторической и нравственной обстановке, - эпоха! - при которой, в которой это чудо проявилось. Дело и в попытке изображения _н_а_д_р_ы_в_а_ страждущей _н_а_ц_и_о_н_а_л_ь_н_о_й, русской, - в данном случае - _и_н_т_е_л_л_и_г_е_н_т_с_к_о_й_ души, души оглушенной, опустошенной, не оплодотворенной верой вообще и - в свое, родное, в "духовную мощь нашу". Мне необходимо было это вскрыть и показать. Эпоха исключительная, и переживания - ох, как же исключительны! _Н_е_л_ь_з_я_ было бы мне ограничиться голым изображением "ч_у_д_а". На _к_а_к_у_ю_ почву упало оно? ..! И я должен был заставить русскую душу - в данном случае - интеллигентов - раскрыться, _п_у_с_т_о_т_у_ и _ж_а_ж_д_у_ свою показать - жажду упования и наполнения... показать _с_м_у_т_у, поиски оплота, вечного, незыблемого, на силе национальной души построенного. Отсюда - глубокая заинтересованность "рассказчика", личная. Необходимо было _п_о_д_г_о_т_о_в_и_т_ь_