Чехов Антон Павлович - Письма. (Октябрь 1888 - декабрь 1889), Страница 9 - Книги

жду прочим, что Вы получили якобы письмо от какого-то родителя, у которого сын застрелился после моего "Иванова". Если это письмо не миф, то пришлите мне его, пожалуйста. Я его приобщу к тем письмам, какие у меня уже имеются относительно моего "Иванова". "Гражданина" я не читал, ибо 1) этой газеты я не получаю и 2) "Иванов" надоел мне ужасно; я не могу о нем читать, и мне бывает очень не по себе, когда о нем начинают умно и толково рассуждать.

Вчера ночью ездил за город и слушал цыганок. Хорошо поют эти дикие бестии. Их пение похоже на крушение поезда с высокой насыпи во время сильной метели: много вихря, визга и стука...

Не верьте Лейкину. Кровью я не плюю, не хандрю и с ума не схожу. Если верить всему тому, что теперь говорят обо мне в Петербурге, то я истекаю кровью, сошел с ума, женился на Сибиряковой и взял 20 миллионов приданого.

Купил я в Вашем магазине Достоевского и теперь читаю. Хорошо, но очень уж длинно и нескромно. Много претензий.

Скажите, зачем это отдали французам на посмеяние "Грозу" Островского? Кто это догадался? Поставили пьесу только для того, чтоб французы лишний раз поломались и авторитетно посудачили о том, что для них нестерпимо скучно и непонятно. Я бы всех этих господ переводчиков сослал в Сибирь за непатриотизм и легкомыслие.

"Лешего" я буду писать в мае или в августе. Шагая во время обеда из угла в угол, я скомпоновал первые три акта весьма удовлетворительно, а четвертый едва наметил. III акт до того скандален, что Вы, глядя на него, скажете: "Это писал хитрый и безжалостный человек".

Кланяюсь низко Анне Ивановне и детям. Желаю им здоровья.

Ваш А. Чехов.

А Потемкин-то 1-го марта не выиграл!

614. П. А. ГАЙДЕБУРОВУ

6 марта 1889 г. Москва.

6 март.

Милостивый государь

Павел Александрович!

Ваше любезное приглашение слишком лестно для меня, но, к сожалению, мне невозможно воспользоваться им. Я не умею читать и никогда не читал публично. На это у меня не хватает ни таланта, ни голосовых средств. Мои домашние согласны со мной они находят, что я читаю вслух отвратительно.

Прошу у Вас извинения и пребываю искренно Вас уважающим

А. Чехов.

615. П. А. СЕРГЕЕНКО

6 марта 1889 г. Москва.

6 марта.

Все врут календари. Живу я не на Невском, как показана в календаре для писателей, откуда ты, по-видимому, почерпнул мой адрес, а в Москве, на Кудринской Садовой ул., в доме Корнееда, и живу тут уже давно.

Очень рад служить и сегодня же пошлю стихи старику Плещееву, редактирующему "Северн<ый> вестник", но заранее предрекаю полное фиаско. Если и поместят стихи, то не раньше, как через 3-4 года, так как все редакционные столы, ящики и портфейли давно уже завалены стихами. Девать некуда. Да и трудно тебе и вообще всем случайным сотрудникам конкурировать с туземными поэтами, пишущими, как тебе известно, очень много. Всякая редакция скорее даст заработок своему человеку, чем чужому. Это я говорю о толстых журналах. Новое же время не печатает никого, кроме Фофанова, да и то только по воскресеньям.

Если бы ты прислал прозу, тогда была бы другая песня. В прозе нуждаются и за прозу платят дороже, чем за стихи. Я получаю 20 к. со строки, чего мне не платили бы за стихи. Намотай это себе на ус.

Мой "Иванов" написан 2 года тому назад, шел в прошлом году в Москве, шел 31 января в Петербурге с громадным успехом и напечатан в мартовской книжке (сего года) в "Северн<ом> вестнике", куда и направь свои стопы, буде тебе любопытно.

Откуда ты взял, что я много пишу? За весь последний год, т. е. за лето и зиму, я и пяти рассказов не сделал. Живу книжками да пьесами. Напротив, надо бы больше писать, да толкастики не хватает. Лермонтов умер 28 лет, а написал больше, чем оба мы с тобой вместе. Талант познается не только по качеству, но и по количеству им содеянного.

Будь здоров и богом храним.

Твой А. Чехов.

Воображаю я эту Ивановку... Шмули, шмули, шмули без конца... Площадь, бурая от навоза, садов нет, реки нет, синагога, церковь с ржавой крышей, лавка Итина, серый, пасмурный барский дом, почтовое отделение, где пахнет постными щами... А главное - глубокий, глинистый, невылазный овраг, отделяющий Ивановку от мира и от Крестной... Воображаю и эту Крестную, засыпанную снегом или черную от плохого угля... А кругом степь, степь, степь...

Впрочем, скоро весна, а ради сей особы всё простить можно...

Где теперь Яковенко?

616. А. С. СУВОРИНУ

6 марта 1889 г. Москва.

6 март.

Посылаю Вам, дорогой Алексей Сергеевич, тот очень дешевый и бесполезный подарок, который я обещал Вам. За словарями я буду скучать, поскучайте и Вы за моим подарком. Сочинил я его в один присест, спешил, а потому вышел он у меня дешевле дешевого. За то, что я воспользовался Вашим заглавием, подавайте в суд. Не показывайте его никому, а, прочитавши, бросьте в камин. Можете бросить и не читая. Вам я всё позволяю. Можете даже по прочтении сказать: чёрт знает что!

Из дирекции я получил 997 рублев за "Иванова" и "Медведя". Запер их в стол. Цыган не заработает того живым медведем, что я заработал дохлым. 500 рублей дал мне зверь.

Мой Михайло кончил курс в университете; кончилось и мое юридическое образование, так как лекции уже не будут валяться по столам и мне не за что будет хвататься в часы скуки и досуга.

А весны всё еще нет. Ужасно надоел холод.

Большие надежды возлагаю я на лето.

А Стива Облонский забыл про лодки.

Всем кланяюсь. Будьте счастливы.

Ваш А. Чехов.

617. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

7 марта 1889 г. Москва.

7 марта.

Давно уж я не писал Вам, милый Алексей Николаевич, и давно уж не получал от Вас писем. Соскучился. Как Вы живете, как Ваше здоровье, что у Вас нового?

Я живу серо, по обыкновению. Нового ничего нет, ожидаю нетерпеливо весну и во всю ивановскую трачу те деньги, которые получил за своего "Иванова".

Кстати, об "Иванове". В библиотеку Рассохина поступают требования из провинции и от частных лиц, а между тем Демаков почему-то не шлет мне оттисков. Рассохин засыпал меня письмами. Если увидите, голубчик, Демакова, то скажите ему, чтоб поторопился.

Пишу рассказы. Один уже послал на днях Суворину, другой пишу помаленьку и шлифую. Летом буду коптеть над романом. Свой роман посвящу я Вам - это завещала мне моя душа. Я Вам еще ничего не посвящал в печати, но в мечтах и в планах моих Вам посвящена моя самая лучшая вещь.

Пьес не стану писать. Если будет досуг, то сделаю что-нибудь пур манже {хлеба ради (франц. pour manger)}, но осень и зиму буду отдавать только беллетристике. Не улыбается мне слава драматурга.

Все мои Вам кланяются. Сестра шлет свой привет Елене Алексеевне и приглашает ее к нам на лето. На Луку мы берем с собой музыкантов, не будет скучно.

Будьте здоровы и да хранит Вас бог.

Ваш А. Чехов.

Со мной учился в гимназии некий П. А. Сергеенко. Он пишет стихи и печатается. Прислал мне вчера пару стихов с просьбой послать их в "Сев<ерный> вестник", что я и исполняю, написав автору, что я заранее предрекаю ему полнейшее фиаско.

618. В. А. ТИХОНОВУ

7 марта 1889 г. Москва.

7 марта 89 г.

Милейший благоприятель

Владимир Алексеевич!

Ваша рецензия меня немножко удивила: я и не подозревал, что Вы так хорошо владеете газетным языком. Чрезвычайно складно, гладко, протокольно и резонно. Я даже позавидовал, ибо этот газетный язык мне никогда не давался.

Спасибо за ласковое слово и теплое участие. Меня маленького так мало ласкали, что я теперь, будучи взрослым, принимаю ласки как нечто непривычное, еще мало пережитое. Потому и сам хотел бы быть ласков с другими, да не умею: огрубел и ленив, хотя и знаю, что нашему брату без ласки никак быть невозможно.

Коршевских новостей не ведаю. Знаю только, что Соловцов ушел, уходит, кажется, и старик Полтавцев. Режиссер Аграмов.

Дай бог, чтоб комедия, которую Вы носите под сердцем, удалась Вам и дала Вам то, чего Вы хотите. Чем больше успеха, тем лучше для всего нашего поколения писателей. Я, вопреки Вагнеру, верую в то, что каждый из нас в отдельности не будет ни "слоном среди нас" и ни каким-либо другим зверем и что мы можем взять усилиями целого поколения, не иначе. Всех нас будут звать не Чехов, не Тихонов, не Короленко, не Щеглов, не Баранцевич, не Бежецкий, а "восьмидесятые годы" или "конец XIX столетия". Некоторым образом, артель.

Нового у меня нет ничего. Собираюсь писать что-то вроде романа и уже начал. Пьесы не пишу и буду писать не скоро, ибо нет сюжетов и охоты. Чтобы писать для театра, надо любить это дело, а без любви ничего путного не выйдет. Когда нет любви, то и успех не льстит. Начну с будущего сезона аккуратно посещать театр и воспитывать себя сценически.

Поклонитесь Вашему брату. Все мои шлют Вам поклон, а я дружески жму руки и шлю Вам самые сердечные пожелания. Пишите.

Ваш А. Чехов.

619. А. М. ЕВРЕИНОВОЙ

10 марта 1889 г. Москва.

10 марта.

Уважаемая Анна Михайловна!

Гонорар получил, спасибо. Получил я больше, чем ожидал, и боюсь, что Вы не вычли моего долга. Ведь я немножко должен конторе.

Вчера я кончил и переписал начисто рассказ, но для своего романа, который в настоящее время занимает меня. Ах, какой роман! Если бы не треклятые цензурные условия, то я пообещал бы его Вам к ноябрю. В романе нет ничего, побуждающего к революции, но цензор все-таки испортит его. Половина действующих лиц говорит: "Я не верую в бога", есть один отец, сын которого пошел в каторжные работы без срока за вооруженное сопротивление, есть исправник, стыдящийся своего полицейского мундира, есть предводитель, которого ненавидят, и т. д. Материал для красного карандаша богатый.

Денег у меня теперь много, хватит прожить до сентября; обещаниями никакими я не связан... Наступило самое подходящее время для романа (литературного, конечно, а не жениховского). Если теперь не буду писать, то когда же писать? Так я рассуждаю, хотя почти уверен, что роман через 2-3 недели надоест мне и я опять отложу его.

У меня есть сюжет для небольшого рассказа. Постараюсь сделать сей рассказ к майской или июньской книжке. Но если можно подождать до июля или августа, то мой роман сказал бы Вам большое спасибо.

Сбросьте Вы с себя цензуру, ради создателя! Хоть она у меня до сих пор почти ничего не зачеркнула, но все-таки я боюсь ее и не люблю. Для толстых журналов и газет цензура и не должна существовать даже в Турции. Для театра другое дело...

Погодите: куплю все толстые журналы и прикрою их, оставлю один только "Сев<ерный> вестник". Заведем тогда электрическое освещение, величественного швейцара, собственную типографию, редакционные экипажи на резинке, пригласим в сотрудники Милана (для иностранного отдела), возьмем в швейцары Ашинова... и будет у нас 40 тысяч подписчиков. Хотя, впрочем, я еще ни разу не видел своей богатой невесты. И она меня не видела. Я ей напишу так: "Полюби не меня, а идею"... и трону ее этим.

С нетерпением жду оттисков "Иванова". Не послать ли мне к г. Демакову секундантов?

Буду сидеть в Москве до мая и писать. На меня теперь стих писательский нашел. Не выхожу из дому и всё пишу, пишу.

Почтение Марии Дмитриевне и Алексею Николаевичу.

Мои Вам кланяются, а я желаю здоровья и всего хорошего.

Искренно преданный

А. Чехов.

У Вас имеется рассказ Гиляровского о том, как плоты идут. Теперь самое время пускать его.

620. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

11 марта 1889 г. Москва.

11 март.

Милый Жан, я не болен, не уехал и не думаю жениться на миллионах; если же когда-нибудь женюсь, то не на деньгах - успокойте идеалиста Лемана. Не писал же Вам так долго по весьма тонким и политичным причинам: лень одолела. Простите, Жан.

Пастухов сапожник, а не редактор; он не смел, каналья он этакая, писать Вам, литератору, канцелярским способом, т. е. подписываться под письмом, написанным писарской рукой. Если увижу его, то нещадно выругаю. Знаком я с ним мало, отношений к нему никаких не имею, кроме разве того, что его орган "Моск<овский> листок" и его отец считаются моими литературными врагами, т. е. ругают меня при всяком удобном и неудобном случае. Платит он отлично.

Что Вам, роднуша, сказать насчет "Предложения"? Дело в том, что В. Н. Давыдов хотел сыграть его на Александринке, по крайней мере, говорил об этом. Вы спросите у него. Если он не рассчитывает играть в "Предложении", то даю Вам карт-бланш, делайте с моей пресловуто-глупой пьесой что угодно, хоть цигарки из нее лепите.

Копаюсь в своем романе. Пока еще ничего не выкопал, но в занятии сем испытываю некоторое сладострастие.

Ваши книги я запаковал, связал веревкой и спрятал. Пусть лучше изображают из себя лежачий и мертвый капитал, чем рисковать ежеминутно быть украденными любознательными читателями, наполовину уже разворовавшими мою вифлиотеку. Если куплю себе хутор, то устрою там себе настоящую библиотеку, со всеми онерами.

Слушайте, зачем это про меня сплетничают в Петербурге? Кому это нужно? В том, что каждый сплетник теряет мое уважение, беды особенной нет; в том, что я презираю сплетню и идеалистов-шептунов, тоже нет беды особенной; но ведь я же в конце концов могу и рассердиться, а это может повлечь за собой беду даже очень особенную.

Как вы думаете провести лето? На месте Вашей жены я купил бы длинный хлыст и выгнал бы Вас им из Петерб<урга>. Ведь через 5-10 лет, живя безвыездно в доме No 19, кв. 5, Вы обратитесь в настоящего, заправского капитана, такого капитана, что хоть нос сандаль.

Больше писать не о чем. Новостей нет никаких, на улице метель, сугробы навалило, холодно. Геморрой мой в разгаре. Да хранит Вас небо, сыплющее снег!

Ваш Antoine.

621. А. С. СУВОРИНУ

11 марта 1889 г. Москва.

11 марта.

Перечисляя прелести харьковского имения, Вы не упомянули реки. Без реки нельзя. Если Донец, то покупайте. Если же Лопань или пруды, то не покупайте. У нас есть один профессор-хирург, маленький, стриженый человечек с оттопыренными ушами и с глазами, как у Юзефовича; у него есть именье. Тех, кто ему симпатичен, он приглашает купить именье по соседству с ним. Обыкновенно берет симпатичного человека за бока, сантиментально глядит ему в лицо и говорит со вздохом: "А как бы мы с вами пожили!" Я тоже сантиментально смотрю на Вас и говорю; а как бы мы с Вами пожили! Вообще Вы приносите мне большой вред, что не покупаете именья.

Мне нужна только Ваша карточка; мои же карточки нужны не мне, а тем лицам, которые делают вид, что моя карточка им очень и очень нужна. Ведь и у меня тоже есть почитатели! Нет того Сеньки, для которого нельзя было бы подобрать шапку.

А что Вы думаете? Я пишу роман!! Пишу, пишу, и конца не видать моему писанью. Начал его, т. е. роман, сначала, сильно исправив и сократив то, что уже было написано. Очертил уже ясно девять физиономий. Какая интрига! Назвал я его так: "Рассказы из жизни моих друзей", и пишу его в форме отдельных законченных рассказов, тесно связанных между собою общностью интриги, идеи и действующих лиц. У каждого рассказа особое заглавие. Не думайте, что роман будет состоять из клочьев. Нет, он будет настоящий роман, целое тело, где каждое лицо будет органически необходимо. Григорович, которому Вы передали содержание первой главы, испугался, что у меня взят студент, который умрет и, таким образом, не пройдет сквозь весь роман, т. е. будет лишним. Но у меня этот студент - гвоздь из большого сапога. Он деталь.

Еле справляюсь с техникой. Слаб еще по этой части и чувствую, что делаю массу грубых ошибок. Будут длинноты, будут глупости. Неверных жен, самоубийц, кулаков, добродетельных мужиков, преданных рабов, резонирующих старушек, добрых нянюшек, уездных остряков, красноносых капитанов и "новых" людей постараюсь избежать, хотя местами сильно сбиваюсь на шаблон.

Корректуру "Княгини" сейчас получил и завтра пошлю ее прямо в типографию.

На закуску объявление из "Русских ведомостей".

Нужна особа

средних лет в семейство, живущее близ Москвы в имении, для помощи в хозяйственных и воспитательных делах. Особа эта должна быть знакома с воззрениями на жизнь и воспитание наших писателей: доктора Покровского, Гольцева, Сикорского и Льва Толстого. Проникнутая взглядами этих писателей и понимая важность физического труда и вред умственного переутомления, она должна направить свою воспитательную деятельность к развитию в детях строгой правды, добра и любви к ближним.

Просят адресоваться письменно на No 2183, в комиссионерскую и справочную контору "В. Миллер", Москва, Петровка, д. Кабанова. 3150-1-1

Это называется свободою совести. За стол и квартиру барышня обязана быть проникнута воззрениями Гольцева и К⁰, а дети, должно быть, в благодарность за то, что они имеют очень умных и либеральных родителей, обязаны от утра до вечера следить за собой, чтоб не переутомляться умственно и любить ближних.

Странно, что люди боятся свободы.

Между прочим, недавно в "Новом времени" среди газет и журналов была сделана цитата из какой-то газеты, восхваляющей немецких горничных за то, что они работают целый день, как каторжные, и получают за это только 2-3 рубля в месяц. "Новое время" расписывается под этой похвалой и добавляет от себя, что беда-де наша в том, что мы держим много лишней прислуги. По-моему, немцы подлецы и плохие политико-экономы. Во-первых, нельзя говорить о прислуге таким тоном, как об арестантах; во-вторых, прислуга правоспособна и сделана из такого же мяса, как и Бисмарк; она - не рабы, а свободные работники; в-третьих, чем дороже оплачивается труд, тем счастливее государство, и каждый из нас должен стремиться к тому, чтобы за труд платить подороже. Не говорю уж о христианской точке зрения. Что же касается лишней прислуги, то держится она только там, где денег много, и получает больше, чем начальники отделений. Ее в расчет брать не следует, ибо она явление случайное и не необходимое.

Отчего Вы не едете в Москву? А как бы мы пожили!

Ваш А. Чехов.

622. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

16 марта 1889 г. Москва.

16 март.

Милый господин театрал, никаких заявлений от Базарова я не получал, и о желании его иметь моего "Болванова" я ничего не знаю. Ста экземпляров у меня нет, но если ему угодно, то я могу выслать ему 25 экз., каковые валяются у меня на окне. Я вышлю, а Вы сдерите с него по рублю за экземпляр, а деньги отдайте Свободину для Общества вспомоществования сценическим деятелям.

В Москве есть "Театр Корша". Откройте в Петер<бург>е "Театр И. Щеглова". Я говорю серьезно.

Спешу, писать больше некогда, а потому прощайте, мон анж {мой ангел (франц. mon ange).}.

Меня злят сплетни не потому, что Вы о них мне пишете, а потому, что все о них пишут, а студенты повторяют их. Все студенты толкуют о том, что я женюсь на миллионерше. Разврат.

Впрочем, всё вздор на этом свете.

Ваш Antoine Tshekof.

А вчера я вернулся из Харькова!

623. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

21 или 22 марта 1889 г. Москва.

Я восхищаюсь Вашей шипучестью, милый Жан. Вы неутомимы. То Вы в военном магазине торгуете, то повести пишете, то театр затеваете. Это лучше, чем киснуть без дела и ныть.

На повестке Костромитинова я прочел: "Ответьте поскорее, не томите"... О чем отвечать? Насчет "Предложения" я уже писал Вам. Если Давыдов не намерен играть в этой пьесе (о чем он заявлял мне), то делайте с нею, что хотите. Вы просите позволения (?!) поставить мое "Предложение" хотя бы 1 раз. Я позволяю и благословляю в полной надежде, что Вы не злодей и поставите мой водевиль не менее пяти раз, иначе овчинка не будет стоить выделки. Во всяком разе судьба моего водевиля в руках Давыдова. Он хозяин. Коли он откажется от него, то становитесь Вы хозяином. Вот и всё.

Литераторам необходимо иметь свой собственный театр. Это так. Но к Суворину я Вам не советую обращаться. Он всей душой, по-видимому, любит театр и 22 часа в сутки думает о нем, но 5 тысяч он не даст. Я не претендую на непогрешимое знание его денежных дел и кармана, но, насколько я могу судить по его письмам и разговорам со мной, в настоящее время у него лично нет ни одной тысячи свободных денег, если не считать тех 2-3 тысяч, которые он получит за свою "Татьяну Репину". Он мне говорил, что замок, воздвигаемый в Эртелевом переулке, феодосийская дача и имение, которое он покупает под Харьковом, поглотили все его свободные ресурсы и сильно подрезали ему крылья. Мне он говорил это, стало быть, не мне писать ему о пяти тысячах.

Допустим, даже, что, я напишу, что мое и Ваше красноречие воспламенит его, но... должен я Вам сказать, что каждое денежное требование неминуемо проходит через руки вечно бодрствующего А. П. Коломнина, который не замедлит наложить на Ваше прошение свое железное veto.

Погодите, через 3-4 года я дам Вам пять тысяч. У меня уж есть 1 ¥ тысячи, а через 3-4 года я постараюсь иметь в 10 раз больше, если не подохну от тифа или чахотки. Если хотите основать театр на акциях (по 100 руб. акция), то Вы соберете больше 5 тысяч. Познакомьтесь с порядками "Харьковского товарищества" - это кстати.

Базарову я пошлю "Иванова".

Поклонитесь Вашей жене и пожелайте ей, чтобы ее муж поскорее стал Федором Адамовичем Коршем.

Ваш А. Чехов.

624. Н. А. ЛЕЙКИНУ

27 марта 1889 г. Москва.

27 марта.

Добрейший Николай Александрович, Ваше поручение я исполнил весьма охотно, на другой же день по получении от Вас письма, но - сто чертей и одна ведьма!- ничего не вышло из этого исполнения. У Печковской барышни распаковали при мне книги, сосчитали их весьма лениво и заявили мне, что ни одна книга не продана. Я удивился, зачем это Вы даете бабам на комиссию Ваши издания, и пошел к Салаеву. Тут мне сказали, что квитанция послана в петербургский склад, откуда Вы и можете получить ее; так как расчет был уже сделан в феврале, то в марте делать его опять нашли бесполезным, подкрепив свой отказ многозначительным уверением, что кроме 2 экз. "Пестрых рассказов" ни одна еще книга после расчета продана не была. Я поблагодарил и ушел.

У Печковской надо бы отобрать книги, а то, прежде чем она успеет продать хоть один экземпляр, Ваши книги полиняют в ее складе, поблекнут и на обложках их появятся пятна, словно от поллюции.

Недавно я был в Харькове. Был там в книжном магазине Суворина, справлялся, как идут Ваши книги. Мне сказали: хорошо. Мои тоже идут недурно. Харькову я полюбился. Книги мои там нарасхват, а пьесы даются даже в посту.

На север в этом году я не поеду по весьма уважительной причине: меня, как волка в лес, тянет на юг, где я уже нашел себе дачу. Буду жить там же, где жил в прошлое лето, т. е. близ Сум. Опять поеду на Кавказ и в Крым, а может быть, и дальше, коли денег хватит.

В типографии мне обещали сделать расчет к апрелю или в апреле. Я говорю о "Пестрых рассказах". Желательно получить пнензы не позже 15 апреля, так как после сего числа я улетучиваюсь dahin, wo Citronen blühen {туда, где лимоны цветут (нем.).}. Не забудьте вычесть мой долг "Осколкам"; пусть буду чист. Когда пришлю рассказ в "Осколки", то начнем счет сначала. Псевдоним "А. Чехонте" мною упразднен. Буду подписываться иначе.

Избран в действительные члены Общества любителей словесности. Сегодня читал, что питерцы почему-то выбрали меня в комитет Общества драматических писателей. Какой я член Комитета, если я 8 месяцев не живу в Москве?

Кланяйтесь Прасковье Никифоровне и Федору Молчальнику. Желаю Вам всего хорошего и пребываю неизменно преданным

А. Чехов.

Маленькая просьба, за исполнение которой буду ужасно благодарен: когда будете на Невском, купите мне в книжном магазине Цинзерлинга мартовскую книжку "Русского богатства" и вышлите мне ее заказною бандеролью. Или пошлите Павла.

625. H. H. ОБОЛОНСКОМУ

29 марта 1889 г. Москва,

29 март.

Уважаемый Николай Николаевич!

Будьте добры поехать к моему больному брату-художнику, Николаю Павловичу Чехову, живущему близ Красных ворот на Каланчевской улице, в доме Богомолова, квартира (No 42) Ипатьевой. У него pn. cruposa. Если желаете поехать вместе со мной, то дайте знать, когда я могу застать Вас дома, или же заезжайте завтра ко мне. Дерзаю просить о последнем, памятуя Ваше обещание побывать у меня (вспомните наш разговор за ужином у Корша). Было бы отлично, если бы Вы уведомили меня телеграммой. Живу я в Кудринской Садовой в доме Я. А. Корнеева.

Если поедете к брату solo, то вот Вам необходимое примечание. Брат жизнь вел совершенно художническую, но месяца два тому назад совсем бросил пить. Пульс у него всегда был плохой. Я распорядился поставить ему 8 сухих банок, прописал: согрев<ающий> компресс. Простите ради создателя, что я так бесцеремонен и покушаюсь на Ваше время и труд.

Желаю Вам всего хорошего.

Уважающий

А. Чехов.

626. H. H. ОБОЛОНСКОМУ

Начало апреля 1889 г. Москва.

Состояние здоровья известного художника Н. П. Чехова.

Вчера вечером 39,4.

Сегодня утром 38,3.

Ничего не болит. Кашель незначительный. Сегодня утром, окутавшись в одеяло с головой, изволил пропотеть. Бодр. Аппетит есть.

Лейб-медик Гирщ.

P. S. Завтра заеду в 10 часов.

627. А. С. СУВОРИНУ

8 апреля 1889 г. Москва.

8 апреля.

Поздравляю Вас, Анну Ивановну, Настюшу и Борю с праздником и желаю Вам богатства, славы, почета, покоя и веселья на всю жизнь.

Погода в Москве подлая: грязь, холод, дождь. Художник всё еще упрямствует и стоит на 39°. Езжу к нему 2 раза в день. Настроение мое похоже на погоду. Не работаю, а читаю или шагаю из угла в угол. Впрочем, я не жалею, что у меня есть время читать. Читать веселее, чем писать. Я думаю, что если бы мне прожить еще 40 лет и во все эти сорок лет читать, читать и читать и учиться писать талантливо, т. е. коротко, то через 40 лет я выпалил бы во всех вас из такой большой пушки, что задрожали бы небеса. Теперь же я такой лилипут, как и все.

Наши убирают, чистят, пекут, варят, трут, выбивают пыль, бегают по лестнице. Гвалт. Еду к художнику. Будьте здоровы. Приезжайте, поедем на Волгу или в Полтаву.

Ваш А. Чехов.

628. П. Н. ИСАКОВУ

9 апреля 1889 г. Москва.

9 апрель.

Многоуважаемый

Петр Николаевич!

Очень рад служить и быть полезным Обществу, но, к сожалению, в настоящее время я не имею возможности поехать в Петербург, так как у меня есть больные, которых мне нельзя оставить (я ведь эскулап!). Думаю, что раньше первого мая меня не выпустят из Москвы. Что же касается рассказа для "Северных цветов", то спешу поблагодарить Вас за лестное приглашение и пообещать исполнить Ваше желание при первой возможности. В заключение позвольте мне поздравить Вас с праздником и пребыть искренно уважающим, всегда готовым к услугам

А. Чехов.

Общество мне чрезвычайно симпатично.

629. А. П. ЛЕНСКОМУ

9 апреля 1889 г. Москва.

9 апреля.

Христос воскрес, Александр Павлович! Посылаю Вам Марка Аврелия, которого Вы хотели прочесть. На полях Вы увидите заметки карандашом - они не имеют никакого значения для читателя; читайте всё подряд, ибо всё одинаково хорошо.

Если можно, приходите к нам сегодня вечером. Я бы сам пришел к Вам, но у меня - больной, которого мне не хотелось бы оставлять без наблюдающего ока. Сестра убедительно просит Лидию Николаевну пожаловать сегодня; я подчеркиваю это приглашение и тоже прошу убедительно. У нас будет музыка.

Душевно преданный

А. Чехов.

630. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

9 апреля 1889 г. Москва.

9 апрель.

Христос воскрес, милый и дорогой Алексей Николаевич! Поздравляю Вас и всех Ваших и желаю всего, всего хорошего, а главное - чтобы исполнялись желания хороших людей. Давно уж я Вам не писал! Всё ждал, что Вы приедете в Москву, - об этом писал мне Свободин, но Вы не приехали и обманули мои ожидания. Я с удовольствием побеседовал бы с Вами. А поговорить есть о чем. У меня в последнее время скопилось в голове столько хабур-чабуру и такая в моем нутре идет пертурбация, что хватило бы материала на сто бесед. Надоел бы я Вам, утомил бы - Вы это предчувствовали и не приехали.

У меня медицинская практика. Центром этой злополучной, весьма неприятной и утомительной практики служит одр моего брата-художника, страждущего брюшным тифом.

Человек я малодушный, не умею смотреть прямо в глаза обстоятельствам, и поэтому Вы мне поверите, если я скажу Вам, что я буквально не в состоянии работать. Вот уж три недели, как я не написал ни одной строки, перезабыл все свои сюжеты и не думаю ни о чем таком, что было бы для Вас интересно. Скучен я до безобразия.

Роман значительно подвинулся вперед и сел на мель в ожидании прилива. Посвящаю его Вам - об этом я уже писал. В основу сею романа кладу я жизнь хороших людей, их лица, дела, слова, мысли и надежды; цель моя - убить сразу двух зайцев: правдиво нарисовать жизнь и кстати показать, насколько эта жизнь уклоняется от нормы. Норма мне неизвестна, как неизвестна никому из нас. Все мы знаем, что такое бесчестный поступок, но что такое честь - мы не знаем. Буду держаться той рамки, которая ближе сердцу и уже испытана людями посильнее и умнее меня. Рамка эта - абсолютная свобода человека, свобода от насилия, от предрассудков, невежества, чёрта, свобода от страстей и проч.

Впрочем, это скучно. Куда Вы поедете летом? Жоржинька Линтварев премного одолжил бы меня, если бы зарядился красноречием и убедил Вас приехать в Сумы хоть на неделю. Теперь удобнее будет жизнь, чем в прошлое лето. Всё починено во флигеле, а лето обещает быть теплым.

В понедельник общее собрание драматических писателей. Хотят меня избрать в Комитет. Ничего я в их Комитете не понимаю, и ничего я им путного не сделаю. Приняли бы они хоть то во внимание, что я 9 месяцев не живу в Москве. По-видимому, заседание будет беспокойное. Буду отстаивать 500-600 р. вдове. Юрьева, вместо тех 300, которые выбаллотировал Петербург. Обществу, тратящему на свою канцелярию более 15 тысяч, стыдно платить вдове своего председателя 300 рублей. Вообще у меня язык чешется и хочется мне поболтать.

Привет Вашей семье от моей. Сестра приказала кланяться Вам, поздравить и пригласить на Луку.

Погода в Москве поганая: холодно, грязно и облачно. Солнца не видим.

Будьте здоровы, счастливы и покойны духом.

Душевно преданный

А. Чехов.

Поклонитесь Анне Михайловне. Фельетон Буренина местами смешон, но в общем мелочен. Надоела мне критика. Когда я читаю критику, то прихожу в некоторый ужас: неужели на земном шаре так мало умных людей, что даже критики писать некому? Удивительно всё глупо, мелко и лично до пошлости. А на критику "Северного вестника" просто не глядел бы. Мне даже начинает временами казаться, что критики у нас оттого нет, что она не нужна, как не нужна беллетристика (современная, конечно).

631. Н. А. ЛЕЙКИНУ

10 апреля 1889 г. Москва.

10 апреля.

Добрейший Николай Александрович, поздравляю Вас с праздником и в ответ на Ваше поздравление восклицаю: воистину воскрес. Желаю всего, всего хорошего.

250 рублев я получил и благодарю. Кстати о "Пестрых рассказах". Будьте добры распорядиться, чтобы Анна Ивановна отправила наложным платежом 5 экземпляров "Пестрых рассказов" по адресу: "г. Ростов-на-Дону, книжный магазин Федора Степановича Романовича, Московская улица". Скидка 30%.

Весну и праздники встретил я невесело. Мой художник около 25 марта заболел брюшным тифом, формою сравнительно легкой, но осложнившеюся верхушечным процессом. Тифозная температура зашалила и в последние 5-6 дней перешла в ту зловещую, которой я всегда так боялся, когда лечил тификов с конституцией моего художника. Притупление в правой верхушке, выше и ниже ключицы, хрипы слышатся в двух местах соответственно двум гнездам. Похудание.

Вот Вам сюрприз! Перевез больного к себе и начиняю теперь его всякою дрянью. Надо бы в Крым, но нет денег.

Билибин писал мне, что он читал где-то, будто я еду в Киев ставить своего "Иванова", Да, недоставало, чтобы я скакал по городам ставить свои пьесы. Они мне и в столицах опротивели. Вернее всего, что летом я поеду на воды на Кавказ, где открою лавочку и буду лечить минеральную публику.

Ну, будьте здоровы, поезжайте к себе на дачу, веселитесь и не унывайте. Поклон Прасковье Никифоровне и Феде. Написал бы Вам еще, да мне еще пять писем писать, в том числе Суворину, которому я давно уже не писал.

Настроение у меня гнусное.

Ваш А. Чехов.

632. Ал. П. ЧЕХОВУ

11 апреля 1889 г. Москва.

11 апр.

Новый Виктор Крылов!

Не писал я тебе так долго просто из нерешительности. Мне не хотелось сообщать тебе одну неприятную новость. На горизонте появились тучки; будет гроза или нет - ведомо богу. Дело в том, что наш Косой около 25 марта заболел брюшным тифом, формою легкою, но осложнившеюся легочным процессом. На правой стороне зловещее притупление и слышны хрипы. Перевез Косого к себе и лечу. Сегодня был консилиум, решивший так: болезнь серьезная, но определенного предсказания ставить нельзя. Всё от бога.

Надо бы в Крым, да нет паспорта и денег.

Ты написал пьесу? Если хочешь знать о ней мнение, имеющее ценность, то дай ее прочесть Суворину. Сегодня я напишу ему о твоей пьесе, а ты не ломайся и снеси. Не отдавай в цензуру, прежде чем не сделаешь поправок, какие сделаешь непременно, если поговоришь с опытными людьми. Одного Суворина совершенно достаточно. Мой совет: в пьесе старайся быть оригинальным и по возможности умным, но не бойся показаться глупым; нужно вольнодумство, а только тот вольнодумец, кто не боится писать глупостей. Не зализывай, не шлифуй, а будь неуклюж и дерзок. Краткость - сестра таланта. Памятуй кстати, что любовные объяснения, измены жен и мужей, вдовьи, сиротские и всякие другие слезы давно уже описаны. Сюжет должен быть нов, а фабула может отсутствовать. А главное - папаше и мамаше кушать нада. Пиши. Мухи воздух очищают, а пьесы очищают нравы.

Твоим капитанам Кукам и Наталье Александровне мой сердечный привет. Очень жалею, что я не могу и не мог к праздникам сделать для них что-нибудь приятное. У меня странная судьба. Проживаю я 300 в месяц, незлой человек, но ничего не делаю приятного ни для себя, ни для других.

Будь здрав.

Tuus magister bonus

Antonius XIII

{Твой добрый наставник

Антоний XIII (лат.).}.

633. A. С. СУВОРИНУ

11 апреля 1889 г. Москва.

11 апреля.

Ваше Превосходительство! Князю Потемкину живется не так весело, как кажется это Щеглову, Вам и прочим его завистникам. Судите сами. Художника я перевез к себе. Сегодня позвал к себе на подмогу двух опытных и понимающих коллег и составил с ними консилиум, который остановился на конечном заключении, что у художника брюшной тиф, осложнившийся легочным процессом, сиречь чахоткою, с чем и поздравьте меня.

Что делать? Ехать с больным в теплые края? Хорошо, поеду. Но где те теплые края, где не спрашивают паспорта и где можно прожить с больным без риска залезть в невылазные долги? О Марк Аврелий Антонин! О Епиктет! Я знаю, что это не несчастье, а только мое мнение; я знаю, что потерять художника значит возвратить художника, но ведь я больше Потемкин, чем философ, и решительно неспособен дерзко глядеть в глаза рока, когда в душе нет этой самой дерзости.

Вчера было заседание. Выбирали Боборыкина, но благодаря петербургским 36 голосам пересилил Майков. Описать заседание нельзя, можно его только сыграть не сцене. Майков большой осел, которого били и который не стал от этого умнее. Было что-то странное, несуразное и донельзя не европейское, когда Майков, гофмейстер, тайный советник и старик, в ответ на крики: "Долой! Не нужно! Тшш! Пшш! Не желаем!", вместо того чтоб плюнуть и уйти домой спать, униженно моргал глазками и говорил: "Я отказался от председательства, но я, господа, беру свои слова назад... я хочу быть председателем"... Дело в том, что, когда его выбрали, он вдруг заявил, что не желает быть председателем; когда все обрадовались, он, видя, что его не просят взять свой отказ назад, сам отказался от своих слов... Такая чепуха! Язвительных слов был сказан миллион.

Почему приятно быть председателем? Почему приятно уязвить своего соседа? Почему так интересно уличать другого в ошибках? Все эти сладости я охотно бы променял на возможность уехать в степь, которая мне вчера снилась.

У Вас есть сын Михаил Алексеевич. Поклонитесь ему и скажите, что у меня есть одна знакомая барыня, умная, очень грамотная, бойкая, деловая, годная и в юрисконсульты, и в гофмаклеры, прошедшая огонь, воду и медные трубы. Если у Михаила Алексеевича будет вакансия на одной из южных дорог, то не даст ли он мне знать? Этой барыне я кое-чем обязан (не воспоминаниями и не сладкими минутами), и хотелось бы мне найти ей место, о котором она просила. За деловитость я ручаюсь, за денежную порядочность тоже. Адрес барыни у меня.

У меня есть брат Александр. Сей человек на днях признался мне в письме, что Ваши и мои лавры не дают ему спать. Он написал пьесу. Если у Вас с ним будет разговор насчет этой пьесы, то, в случае, если она Вам не понравится, не разочаровывайте сразу, а постепенно. Упадет духом и, чего доброго, опять начнет галлюцинировать. Писать пьесы для него не вредно.

Немирович-Данченко говорил, что пошлет Вам отчет о заседании.

&nbs