Козлов Петр Кузьмич - Путешествие в Монголию (1923-1926)

стно преподнес мне. Пока я рассматривал невообразимую кашу, в которую превратились несчастные бабочки, лама внимательно наблюдал за мною. Когда же мне пришлось выбросить его сборы, он впал в большое уныние и смущение. Я разъяснил ему дефекты подобного способа лова и посоветовал лучше заняться скорпионами и жуками, что он и сделал.

  

   Утро было тихое и облачное. Долину заволокло пыльной дымкой. Девушка монголка, пасшая овец около аила, затянула песню, и молодой высокий голос ее приятно разливался среди общей тишины. Местный охотник рассказал мне, что в горах Нэмэгэтэ недавно леопард {Барс-ирбис, водящийся в горах Гобийского Алтая (Прим. ред.).} на его глазах схватил горного козла и мгновенно умертвил его. Заметив человека, хищник быстро исчез, бросив жертву, которой и воспользовался охотник. Монгол добавил, что леопард большей частью ловит горных козлов, бросаясь на них сверху, перекусывает горло и будто бы прежде всего выпивает бегущую из раны кровь.

   Утренние часы прошли у нас непроизводительно. Животные наши так измотались, что мы долго не могли решить, пригодны ли они для дальнейшего следования через Нэмэгэтэ, или им нужно дать отдых. В конце концов мы рискнули выступить, но уже через 2 часа убедились, как тяжело нам будет ехать на усталых верблюдах. Мой верблюд неожиданно упал на бок и только по счастливой случайности не придавил мне ногу. После этого происшествия я сменил его на крайне капризное животное, которое непрерывно плевалось, кричало, не хотело итти и измучило меня необыкновенно тряским ходом. Так или иначе мы в конце концов добрались до верхнего пояса гор, где тропинка раздваивалась: южная ответвлялась к знакомому перевалу Шара-худук, северная - к перевалу Улан-даба. Ввиду того, что последняя дорога была на 10 км короче и на ней виднелись следы верблюжьего каравана, прошедшего с севера на юг (значит для верблюдов тропа доступна!), мы решили итти через Улэн-даба.

   Горы Нэмэгэтэ высоки, скалисты, обрывисты, сильно расчленены и безводны; южные склоны более пустынны и блестят темным загаром, на северных - встречаются луговые площадки, а местами - заросли колючих трав. Ширина хребта в среднем достигает 15 км. С перевала Улан-даба мы увидели лабиринт крупных остробоких ущелий, сбегавших от гребня к северу. Преобладали буро-красные оттенки горных пород. Далеко на севере расстилалась обширная долина с цзаком (саксаул). На крутом спуске лежал у самой тропы искалеченный верблюд с порванными ноздрями. Он уже не мог встать и, видимо, был брошен здесь монгольским караваном, следы которого мы видели раньше. В верхнем и среднем поясах гор тропа проходила по большой крутизне, так что вьючных животных приходилось спускать по одному; в нижнем - она вышла на дно серого песчаного русла, где верблюды уже могли итти самостоятельно до самого Улэн-худука. К ночи не удалось дойти до саксаульных зарослей, где мы стояли лагерем в передний путь, и мы остановились в 3 км от прежнего бивака, на открытом месте. Вечер был облачный, окрестности тонули в пыльной мгле. Я не стал ставить себе палатки, а устроился под пологом грустного пустынного неба, под защитой вьюков, на своих войлоках. Спал под легким одеялом. Вблизи себя на земле разместил все предметы, которые у меня всегда под руками: часы, анероид, компас, бинокль, записная книжка, карандаш, спиртовка для жуков, морилка для бабочек, очки, ножик. Спутники расположились метрах в 20, у костра. Было душно и жарко. Южный ветер не приносил прохлады, а как-то еще больше расслаблял; всё было пропитано пылью, от которой тяжело дышалось. Усталые, мы скоро уснули, однако полуночная буря с запада разбудила нас ненадолго; я радовался, что над головой нет палатки, которая создавала бы шум и еще сильнее засыпала бы меня песком.

  

   Проснулись в 4 часа при полной тишине. Всё было затянуто мглой, горизонт сильно сужен. Всё же на юге виднелся в 10-15 км силуэт высокой, темной, острой гряды Нэмэгэтэ. Вчера и сегодня я сам вел караван, за отсутствием местного проводника. Это было не совсем легко. Впереди нас залегали саксауловые заросли, где ориентироваться затруднительно. Среди саксаула часто встречались блестящие глинисто-лёссовые площадки, издали похожие на лужи воды {То есть такыры, называемые в Монголии тойримами. (Прим. ред).}. Мы шли к северо-северо-западу. В саксаульниках отметили множество лисьих и хуланьих следов. Из птиц видели лишь пустынную сойку и крупного серого сорокопута (Lanius excubitor), издававшего странные скрипящие звуки, сидя на вершине корявого деревца. Наконец мы приблизились к спуску в сухое русло, также поросшее цзаком. Я узнал далеко на востоко-северо-востоке небольшую вершинку с обо, расположенную вблизи колодца Сухайт-худук и аила Дорчжи, куда мы стремились попасть, и уверенно повел караван в этом направлении. Наш погонщик верблюдов Цэндэ был несогласен со мною и уговаривал взять более западный курс. Я всё же настоял на своем. Мы следовали по сухому руслу, поросшему саксаулом, вспугнули на пути лисицу, по которой не успели выстрелить, и через каких-нибудь 5 км увидели пасшихся верблюдов. Мы сильно обрадовались этим животным, потому что они свидетельствовали о близости населенного места. И в самом деле, пройдя еще около 5 км, мы вышли к колодцу Сухайт-худук, где ютился небольшой аил и стояла юрта нашего знакомого монгола Дорчжи.

   Нас тотчас окружили ребятишки, а потом явился и сам Дорчжи с приношениями: с пенками, сыром и горячим, забеленным молоком, кирпичным чаем.

   С Дорчжи мы легко договорились о том, что он даст нам свежих верблюдов до Орок-нора, а наших усталых оставит пастись здесь. С Орок-нора мы пригоним ему животных обратно с Цэндэ, который заберет своих отдохнувших верблюдов. За эту услугу мы щедро поблагодарили Дорчжи.

   Вечером Ганчжуров с Дорчжи отправились охотиться на хара-сульт. Они караулили антилоп на водопое и стреляли неоднократно на близкое расстояние, но безрезультатно.

   Когда все верблюды собрались к ночи в соседство нашего колодца, я был удивлен их количеством. Здесь оказалось свыше сотни животных разных возрастов. Они держались по группам: взрослые, двухгодовалые и молодняк нынешнего года. Все были хорошо упитаны, линяли, а подростки проявляли необычайную игривость, в особенности когда их гоняли на пастьбу или обратно. Как я узнал от Дорчжи, он является не собственником, а лишь старшим ответственным пастухом всего этого стада, принадлежащего управлению Ламэн-гэгэна. У этого монастыря всего до 1 000 верблюдов, пасущихся в разных районах. В передний путь мы встретили в горах Халтэрэ-нору двух лам, объезжавших эти стада и пастбищные владения Ламэн-гэгэна. Пастухи имеют право пользоваться молоком и шерстью верблюдов. Молоко целиком идет в пищу, а шерсть продают китайцам. Китайцы платят 2 серебряных доллара за 3,5 кг шерсти.

  

   Ночь и утро были облачные, теплые. Мы решили сделать небольшой переход, всего в 25 км. Снова шли без проводника, и мне опять удалось благополучно провести караван, значительно сократив и выпрямив дорогу. Мы шли почти прямо на северо-запад, сначала по сухому песчано-каменистому руслу с порослью саксаула и тамариска и с гранитными выходами, затейливо обдутыми и обточенными песком и ветром, а затем - по меридиональной долине - на пересечение Халтэрэ-нуру. Ориентиром в этих горах нам служила очень заметная красная острая вершина Самсогэн-хурин-тологой, расположенная к юго-юго-востоку от Цаган-тологой. В Халтэрэ-нуру на нашем пути преобладали сланцы и розовые граниты.

   К полдню мы пришли к ключу Хулустэн-булак, где застали стадо баранов и яманов на водопое. Вскоре животных угнали, и мы приятно расположились лагерем в полном одиночестве: обитателей вблизи не было. Мы купили у пастухов барана и впервые за поездку всласть полакомились мясом. При этом случае я узнал, что Цэндэ съедает за один присест около 3 кг жирной баранины! Вечером я ловил бабочек на огонь свечи, а моему проводнику после многих усилий удалось поймать сачком летучую мышь.

  

   Встали около 3 часов ночи, так как предстоял большой переход. До этого, ночью, зажег свет посмотреть время и сразу заметил порхающих кругом себя ночниц. Пришлось снова заняться их ловом. Таким образом спал очень мало. Сегодняшний маршрут пролегал по знакомой местности. Везде прибавилось населения, по сравнению с тем, что было несколько недель тому назад. Видимо монголы прикочевали в этот район, потому что здесь корма значительно улучшились. Ущелье Халтэрэ-ама - пустынное; мы шли все время по безводному песчаному руслу. После полудня стало очень жарко, и верблюды начали натягивать бурундуки, иначе говоря, двигались неохотно. Около 3 часов достигли холодного, прозрачного, рокочущего источника Цагац-тологой с температурой 7° С и здесь остановились. Ключ полукругом обступали с севера светлые глинистые холмы. Долина приятно зеленела травою, среди которой яркими изумрудными площадками выделялись пашни. В арыках журчала вода. Местами виднелись кустики хармыка и редкие саксаульники.

   Встали в темноте, когда звезды горели еще совсем ярко. Воздух был тих и прозрачен. Шли по мягкой тропе, выведшей нас на большую дорогу, окаймленную песчаными буграми, с пышными кустами хармыка, на которых появились уже крупные зеленые ягоды. Далее к северу местность стала постепенно выравниваться, и мы вступили в заросли саксаула, до 2 м высотою. Вскоре лес поредел, деревья помельчали и стали стлаться по земле. Мы оставили большую дорогу, свернув с нее на северо-северо-запад и ориентируясь на западный край отдельной гряды Эрдэни-тологой. На запад потянулись горы Сучжэ.

   Мы шли очень ходко, поднимаясь по равнине к Монгольскому (Гобийскому) Алтаю. Под ногами животных был темный мелкий гравий. По мере приближения к горам гравий становился крупнее, начали появляться сухие русла. Через несколько часов мы спустились в широкую балку с обрывистыми склонами, где протекала речка Чэтэн-гол. Вниз по ее долине стлались сплошные ивняки, вверх - по направлению нашей тропы - зеленели пышные луговые травы. Далеко к северо-западу виднелся массив Ихэ-богдо и столовидная вершина Пунцэн-обо. Переправившись через очередное каменистое русло, богатое ключевыми источниками, мы вскоре достигли известного нам урочища - Улан-хошу, где на лугу, пестревшем цветами, остановились на отдых. С восточного левого берега нас обступали базальты, на правом берегу среди базальтов ярко пестрели красные глины. Здесь навстречу нам попались китайцы-торговцы, ехавшие в Цаган-тологой. Через три часа мы снова продолжали путь по Чэтэн-голу. Поднявшись на левый берег, высоко над ложем реки, увидели табун хуланов. После неудачного выстрела они долго метались быстрым галопом из одной ложбины в другую и, наконец, исчезли по направлению к пустыне. Несколько раз наблюдали небольшие общества хара-сульт.

   Последняя наша ночевка перед прибытием в лагерь Елизаветы Владимировны была у колодца, вблизи перевала через восточное крыло Ихз-богдо, около столовидной вершины Пунцэн-обо. Подъем был крутой и каменистый, но всё же нам удалось довольно рано разбить лагерь, и тотчас после чая я решил подняться на Пунцэн-обо. Здесь, к моему большому удивлению, я обнаружил огромный керексур. Никто из монголов, несмотря на мои постоянные расспросы, ни разу не упомянул о существовании этого величественного памятника.

   Совершенно плоская вершина Пунцэн-обо, диаметром около 200 шагов, была покрыта луговой растительностью и достигала 2 714 м абсолютной высоты.

   В центре высилась, повидимому, намогильная насыпь, из мелких лавовых обломков, увенчанная сложной системой обообразных цилиндрических сооружений. К северу от этой насыпи располагались 2 небольших керексура, к юго-западу - один керексур. Вдоль восточного края столовидной вершины вытянулись в ряд 13 обо, из которых центральное, самое крупное, было украшено обелиском из темносерой породы, высотою в 1 м 20 см. На стороне обелиска, обращенной к востоку, хорошо выделялось несколько неведомых знаков, стилизованная фигура горного козла и фигура изюбря (оленя), прыгающего с высоты. Неподалеку от обо с обелиском лежал кусок темносерой породы, также с несколькими рисунками - вероятно отломанная часть того же обелиска.

   С вершины Пунцэн-обо, от "Ханского мавзолея", как я назвал весь этот исторический памятник, открывалась грандиозная панорама. К северу у подножия гор расстилалась озерная котловина с голубыми пятнами Орок-нора, Цаган-нора и других более мелких озер, за нею желтела широкая полоса пустыни, замыкавшаяся на горизонте темносиним Хангаем. К югу тянулась бесконечная пустынная даль, всхолмленная грядами гор: Халтэрэ-нуру, Нэмэгэтэ, Ноин-богдо и др. На западе из-за соседних более мелких вершин Гобийского Алтая высилась Ихэ-богдо, на востоке - Бага-богдо. По моим представлениям, на такой доминирующей высоте мог быть похоронен только очень уважаемый человек - по всей вероятности крупный вождь.

   Осмотрев памятник, я спустился в свой лагерь, где мои спутники уже приготовили чай и с нетерпением ожидали меня. Вокруг нас громко свистели сурки (тарбаганы). Никакие насекомые не тревожили, и мы легли спать под открытым небом. Я долго не мог уснуть, все думал о "Ханском мавзолее" и о том интересе, который он должен возбудить у археологов.

  

   Ночь была ясная, звездная, торжественно тихая. К 6 часам утра небо покрылось слоистыми облаками, которые, однако, вскоре стали рассеиваться. После чая я сразу отправился фотографировать мавзолей. Взглянув на вершину Пунцэн-обо при самом начале подъема, я даже вздрогнул. Там, на краю обрыва, стоял аргали и смотрел на наш бивак. Иногда он спокойно опускал голову и щипал траву или, повернувшись к нам в профиль, словно созерцал южный горизонт. Тогда особенно рельефно вырисовывались контуры его головы с огромными завитыми рогами. Мы шли очень осторожно и в то время, когда горный баран поворачивался в нашу сторону, мгновенно останавливались. Всё же зверь почуял наше приближение и скрылся в восточном направлении. Когда мы поднялись на вершину, там уже не было никого, только маленький зайчик-толай неторопливыми прыжками побежал от нее вниз по крутому склону.

   Сделав два фотоснимка и взяв образчик лавы, из которой сложена вся центральная насыпь, я отметил, что в ближайшем соседстве никаких лавовых обломков не видно. Вероятно они были принесены сюда специально для сооружения памятника.

   В 9 часов мы направились уже в дальнейший путь через перевал. Спуск оказался очень крутым и каменистым. В верхнем поясе я наблюдал горных вьюрков, как мне показалось,- Montifringilla altaica, а чуть пониже - стадо аргали. Долго и нудно карабкались мы по обрывистой тропе, малопригодной для вьючных верблюдов. Казалось, мы спускаемся в какую-то глубокую пропасть. Около 12 часов дня мы всё же добрались до нижней зоны хребта, и, отправив вьюки окружной более легкой дорогой, я с переводчиком сократили путь диагонально. Совсем не зная точного местонахождения моей орокнорской партии, я всё же как-то угадал правильное направление. В течение трех часов мы пересекали бесчисленные мелкие распадки и сухие русла, пока благополучно не выбрались на хорошую тропинку, шедшую вдоль северного склона гор. Эта тропа и привела нас, правда, сильно измученных, к колодцу Ул-худук, где мы увидели знакомые палатки Елизаветы Владимировны. Рев наших верблюдов сразу поднял экспедиционных собак, которые бросились на нас с лаем, а потом уже с приветственным радостным визгом.

   В отряде орнитолога экспедиции все оказалось благополучно, только сама она перенесла довольно тяжелое заболевание от укуса змеи-щитомордника. Меня здесь ожидало два почтовых пакета - за июнь и за июль, так что я сразу погрузился в чтение писем и бумаг. Цэндэ с вьюками прибыл значительно позднее. Мы, собравшись все вместе, приятно провели остаток дня.

  

   Только утром я как следует осмотрелся на своем новом биваке. Колодец и наши палатки располагались в маленьком распадке северного склона хребта Гобийского Алтая, на грани нижней и средней вертикальных зон. В 12 км к северо-востоку от нас, на 700 м ниже нашего лагеря, причудливым драконом раскинулось озеро Орок-нор, лежащее прямо к северу; за озерной котловиной виднелись отдаленные хребты Хангая. С юга, запада и востока нас загораживали крутые склоны нашего маленького ущелья.

   Я с интересом рассматривал сделанные Елизаветой Владимировной за мое отсутствие сборы птиц, млекопитающих, насекомых и пресмыкающихся. Выслушал ее доклад о поездке вокруг Орок-нора с целью производства съемки береговой линии и ознакомления с прибрежной фауной. Елизавета Владимировна вручила мне две написанные ею во время болезни (когда она совсем не могла экскурсировать) статьи: "Озеро Орок-нор" и "Весенний пролёт птиц на Орок-норе". Я всем остался очень доволен, все меня здесь радовало и умиляло; просто отдыхал после всех трудностей поездки в Хара-хото. С своей стороны я показал своему орнитологу сборы птиц глаголевской партии, которые надо было определить и уложить. Вечером занялся почтой. Между тем погода испортилась: небо затянулось облаками и пошел обложной дождь. Перед сном мы завели граммофон, привезенный с Эцзин-гола, и все с удовольствием слушали музыку.

  

   Дождь шел всю ночь и к утру усилился. В 4 часа утра пришлось всем подняться, чтобы окопать лагерь, который могли затопить дождевые потоки. Из других более крупных ущелий уже бежали большие ручьи. Вскоре вся широкая долина между нашим хребтом и ближайшими отрогами его - горками Дзэргэлэ - покрылась густой сетью водяных струй, несшихся к озеру. Утро прошло в сооружении отводных канав и укладке коллекционных ящиков в безопасное место на ближайшем горном склоне. К полудню барометр начал повышаться, облака поредели, а около трех часов показалось солнышко. Только на северо-западе еще громоздились тучи и там сверкала молния, а изредка долетали и раскаты грома.

   Уже стало темнеть, когда с Орок-нора вернулся наш второй переводчик Цэрэн, пасший в долине озера наших лошадей. Старик оказался совсем больным: его изувечил верблюд, лягнув беднягу в живот совершенно неожиданно и беспричинно, когда Цэрэн проходил мимо этого "мирного" животного.

  

   Ночь была ясная и прохладная. Все люди крепко спали, укрывшись меховыми одеялами. После полуночи разыгрался сильный ветер, полотно палатки надувалось, как парус, шелестело и хлопало; палки скрипели, дверь несколько раз откидывалась, и ее приходилось закреплять. Зато утро рассвело ясное, прозрачное, с глубокими синими далями.

   Я занимался укладкой и регистрацией всех коллекций, а позднее фотографировал окрестные ландшафты. В течение всего дня дул порывистый переменный ветер. Иногда порывы бывали настолько сильными, что взметали в палатке не только листы бумаги, но, и мелкие тушки птиц, которые катились по войлоку к двери. Приходилось неустанно следить за порядком в нашем жилище, чтобы не лишиться наших ценностей. Вечером видели крупный болид {Т. е. метеорит (Прим. ред.).}, черкнувший яркую полосу в северной части небесного свода с легким уклоном от востока к западу.

  

   Ночь была ясная с тем же порывистым ветром. Около 4 часов утра очередным порывом вырвало железный кол нашей палатки и открыло ее нараспашку. День прошел в экскурсиях за птичками. Орнитофауна, видимо, собрана довольно полно. Повторно попадаются всё те же виды. С Орок-нора приезжала к нам на белом коне юная монголка в красном халате. Она привезла молока и осведомила меня, что для нашей предполагавшейся экскурсии в Битютэн-ама верблюдов не находится, а имеются только лошади. Я угостил девушку чаем с сахаром, завел ей граммофон, показал фотоснимки, но ничто ее особенно не заинтересовало. Она обратила внимание лишь на маленькие ножницы, лежавшие на моем ящике, и никак не могла понять, для чего они служат.

  

   Барометр начал падать еще с вечера, ночь была полуясная, тихая и очень теплая. Утро ясное, воздух прозрачен. Ходили с Елизаветой Владимировной на экскурсию в одно из мелких восточных ущелий с маленьким родником Гашиун-шандэ, что значит "соленый" ключ. Вода его, однако, была совершенно пресная. Распадок узкий, как щель, каменистый, крутой. Все же около воды - лужайка, покрытая цветами (больше всего Potentilla), и несколько кустарников. На водопой то и дело прилетали мелкие, хорошо знакомые и уже добывавшиеся ранее птички. В скалах ворковали голуби С. rupestris. У воды было много стрекоз, мух и бабочек. От ключа книзу между скалами виднелось озеро Орок-нор.

   Мы возвратились домой, не сделав ни одного выстрела, но с маленьким сбором растений и насекомых. Солнце ярко освещало сланцевые скалы, которые от загара блестели, как зеркала.

   Вечером из долины Орок-нора прибыл переводчик и всё-таки привел для поездки в Битютэн-ама двух верблюдов. С удовольствием думаю об этой маленькой предстоящей экскурсии. Я вполне отдохнул. Невзгоды по тысячекилометровой поездке в 35 дней верхом по жаркой, знойной Гоби до Хара-хото уже забыты.

   Между прочим, узнал неприятные новости с Орок-нора: среди населения тяжелое настроение, бабы воют. Оказывается пришло известие о мобилизации. Кроме людей, взяты кони, бараны, обмундирование, седла и пр. Мы отрезаны пустыней от культурного мира, ничего не знаем о том, что творится на белом свете, какие назревают в Китае события.

   Во всяком случае совершается нечто тревожное, в связи с чем очень желательно было бы экспедиции скорее выехать в Улан-Батор, а затем и домой, чтобы благополучно вывезти все научные сокровища, добытые таким большим напряжением во славу Родины и науки.

  

   Утро 14 июля теплое, сухое, ясное. Ездил с ночевкой в ущелье Битютэн-ама. Главными целями поездки были: сфотографировать замечательный каньон, валуны в русле ручья и древесную растительность, которой больше нигде нет на Ихэ-богдо, а кроме того, осмотреть керексуры и камни с надписями, если таковые найдутся.

   От колодца Ул-худук, где мы стояли, до Битютэн-ама проложена хорошая тропа вдоль северного склона хребта в его нижней зоне. На пути приходится пересекать немало оврагов и ущелий. В одном месте горы образуют как бы расширение, амфитеатр, с большим количеством выходов красного сланца, напоминающих башни сказочного замка. Монголы называют это урочище Ширэ-ундюрь. На правобережной террасе Битютэн-ама, у выхода ущелья из гор, расположена первая группа керексуров (круглых и прямоугольных). Прямо напротив, на террасе левого берега, я отметил второе кладбище с такими же керексурами. Третья группа керексуров находится в трех километрах вверх по ущелью, на правобережной высокой террасе; против этих могил, в скалах левого берега есть пещера, в которой и сейчас живет отшельник-лама. На последнем упомянутом кладбище с северной стороны положен камень с надписью "ом-мани-пад-мэ-хум", а с южной - камень с рисунком всадника, двух горных козлов и двух прямоугольников, с точкой посередине. Все подобные рисунки сделаны штрихами беловатого цвета. Эти штрихи производят впечатление глубоких царапин, затертых каким-то веществом, ставшим не менее твердым, чем порода, в которую оно включено. Мне показалось интересным, что пещера отшельника-ламы, своего рода современного Миларайбы, своим выходом обращена на это древнее кладбище.

   На этот раз мы остановились несколько выше по ущелью, чем в прошлую поездку, и устроились в небольшом ложке, омываемом быстрым, пенистым рукавом речки, под сенью двух высоких деревьев - березы и тополя. По соседству стояло две юрты, в одной из которых проживала старая монголка. Елизавета Владимировна знала эту женщину и советовала мне остановиться у нее, рекомендуя старушку как очень милую и гостеприимную хозяйку. Вначале я так и хотел сделать, но женщина встретила нас очень сурово и нелюбезно, и мы предпочли жить под открытым небом. Впоследствии выяснилось, что она напугана и расстроена начальством, которое только накануне взяло ее сына "на войну", а кроме того "мобилизовало" ее коней и овец. Увидев людей с ружьями, она решила, что это новое посещение, связанное с мобилизацией. Старушка приходила извиняться и принесла нам молока.

   Я был в общем доволен проведенным днем. Фотографии мои, судя по хорошему освещению, должны быть удачны; я нашел камни с надписями, которые искал, и увековечил их. Снимки, конечно, дались мне не даром. Сколько раз пришлось мне вброд перебираться через быструю горную речку, сколько я зачерпывал воду в сапоги и вновь выливал ее. В следующий раз я решил пользоваться для моих экскурсий верблюдом. Пусть он мочит ноги, а я сухой буду сидеть между его горбами... Препаратор принес пару клестов! Для здешних мест это редкое явление!

   К вечеру небо покрылось сплошными слоистыми облаками. Мы надеялись на богатый лёт ночных бабочек, но их не было совсем; зато на фонарь сотнями устремлялись рыжеватые мелкие майские жуки. За ночь уровень воды в речке повысился, она громче зашумела. Повидимому в горах прошел дождь. Ночь была тихая, облачная. С утра мы все снова разошлись в разные стороны по ущелью доканчивать свои работы. Вернувшись к обеду к своему костру, мы нашли лагерь опустошенным: здесь побывала монгольская собака и съела все наши припасы. Спутники хотели тотчас уничтожить злодейку, но я их остановил, заметив, что этим беды не поправишь, а впредь надо быть осмотрительнее.

   После обеда мы направились домой. Здесь я узнал, что в облачный вечер, накануне, у колодца Ул-худук был отличный лёт ночниц, и Елизавета Владимировна наловила их на фонарь очень много. У нас же, в глубоком ущелье Битютэн-ама не было ничего.

   К вечеру пошел дождь, продолжавшийся и ночью. Мы спали плохо, все время прислушиваясь, не загремит ли с гор грозный поток, не придется ли спасать коллекции..., но все обошлось благополучно.

  

   Раннее утро было очень свежее, солнце едва пробивалось из-за облаков. Начали постепенно собираться в далекий обратный путь к северу. Сегодня глаголевская партия должна выступить с Эцзин-гола по направлению на Орок-нор и Холт, а из Холта должны быть направлены к нам 15 верблюдов, которые повезут нас к палеонтологическому лагерю. Наша собачка Чуфра ночью около палатки поймала прекрасного грызуна, который попал в спиртовые сборы. Именно эти грызуны почему-то в ловушки не идут, и только стараниями собаки были добыты 3 имеющихся у нас экземпляра.

  

   Ганчжуров привез с Орок-нора весть о прибытии из Сайн-нойон-курэ 15 верблюдов, которых мы ожидали лишь к 20-му числу. Они остались пастись в долине озера, так как у нас в горах слишком мало корма. Подводчики передали для меня почту, которой я и занимался большую часть дня, если не считать небольшой экскурсии в Ширэ-ундюрь для фотографирования этого урочища.

  

   Все поднялись рано, начали укладку и распределение вьюков. Пришли с озера и новые подводчики, которые сразу освоились у нас и усердно помогали в работе. Целый день на биваке толпились монголы. Некоторые пришли за расчетом, другие заглянули, чтобы попрощаться и получить на память мелкие подарки, третьи просто явились из любопытства. Приехала на белом коне и девушка Тольчжэ, которая не раз навещала наш лагерь. Я на прощание ее сфотографировал. К вечеру все существенное было сделано, вьюки приготовлены. Я много раз вспоминал Холт, свой палеонтологический лагерь. Чем-то порадует меня мой спутник В. А. Гусев, проживший все это время в Холте, в уединении. Я очень ценю этого человека, вдумчивого, преданного делу экспедиции и искренне увлекающегося самой разнообразной деятельностью, в частности как археологическими, так и палеонтологическими раскопками.

   Вечером пошел основательный дождь, все вещи пришлось укрыть брезентами. Ночь была ясная, звездная.

  

  

   Утро превосходное, ясное, тихое. Мы выступили в 6 часов утра. Несмотря на вчерашний дождь, дорога была уже совершенно сухая. Мы быстро миновали котловину озера Орок-нор и стали подниматься к гряде Хуцэ, сложенной из розового крупнозернистого гранита и сланца. Мелкие ущелья были засыпаны песком. Немного (3 км) не доходя Хуцэ, мы отметили превосходный колодец Сайрэн-худук, глубиною в 2 1/4 м. Вода его оказалась необычайно вкусной, что так редко бывает в пустынных местах. Пройдя еще 12 км к востоку-северо-востоку, мы спустились в глубокую и широкую долину Туин-гола (Амгэлтэ-гол). Вода в реке была теплая, прозрачная, уровень ее нисколько не поднялся. Монгольских аилов в долине осталось мало: травы посохли, здесь почти совсем не было дождей, и большинство монголов еще в начале лета перекочевало в Хангай, а некоторые - в долину Орок-нора. После крутых каменистых гор нам показалось особенно приятно остановиться на берегу реки, на лужайке, где трав и цветов было все-таки гораздо больше, чем на склонах Ихэ-богдо. У воды резвилось несколько видов куликов, летали крачки-ласточки и спокойно плавала семья красных уток. В небе все еще пели жаворонки и, свистя крыльями, проносились стрижи. На южном горизонте громоздился хребет Гобийского Алтая, по гребню которого лежал недавно выпавший снег.

   К вечеру на северо-востоке скопились тучи, но у нас погода оставалась тихой и ясной в продолжение всей ночи.

  

   Прекрасным, тихим, росистым утром мы оставили Туин-гол и двинулись к северо-востоку, к озеру Холбольдж, через щебнистое, пустынное плато, где я отметил много норок кротов.

   Не доходя озера Холбольдж с юга, расположен небольшой (около 2 м в окружности) соленый бассейн, где происходит добыча соли. Здесь же имеется прекрасный пресный ключ с температурой воды 8,5° С, над которым поставлен субурган. Местный районный начальник - цагда - заведует отпуском и распределением соли.

   Соседнее озеро Холбольдж также соленое. Оно достигает 10 км в окружности и имеет в общем округлую форму, лишь слегка вытянутую с запада на восток. Берега его низкие, песчаные, реже илистые. На западном и северном берегах возвышаются песчаные барханы с отлогими западными и более крутыми восточными склонами. Дно твердое, песчано-глинистое. Ил имеется только у южных и западных берегов. С помощью нашей складной брезентной лодки мы сделали промеры глубин. Наибольшая глубина - 1 м, которая вообще преобладала при обоих пересечениях озера - с севера на юг и с запада на восток. Лишь в 100 м от берега глубина начинала постепенно и последовательно уменьшаться.

   Озеро питается ключами, присутствие которых мы заметили во время купания: во многих мелких местах на поверхности воды появлялись пузырьки воздуха, и здесь вода была заметно холоднее. Наконец, ногами не трудно было нащупать место, откуда бил ключ.

   На Холбольдже скопилось множество птиц. Больше всего было пеганок (Tadorna tadorna), красных уток и куликов-шилоклювок (Recurvirostra avocetta). Кроме них, отмечены также чайки, крачки-ласточки, кроншнепы, большие улиты, песочники, зуйки и Erolia ferruginea. На песчаном бархане разгуливала серая цапля. На юго-западном влажном берегу держались чибисы.

   При беглом изучении озера обнаружить в нем водной фауны не удалось.

  

   Всю первую половину дня караван экспедиции бодро подвигался к северо-востоку по щебнево-песчаной пустыне; тропа постепенно поднялась на не менее пустынное базальтовое плато, к месту прорыва его рекою Тацин-гол. Сделав 35 км, мы остановились на левом берегу прозрачной реки в урочище Улан-доб. Несколько южнее нашего лагеря Тацин-гол уже выходил из гор на пустынный простор, берега его становились низкими и были покрыты скудной травянистой растительностью. В урочище Улан-доб мы заметили незначительных размеров монгольские пашни; мальчик монгол бродил с лопатой и следил за оросительными канавами. По его словам, юрты находились несколько выше и ниже Улан-доба. На пути из птиц мы видели чеканов, славок, пустынных соек и жаворонков. В долине Тацин-гола мы нашли только зуйков (Charadrius dubius). Около трех часов дня с севера пришла гроза, но дождь выпал незначительный.

  

   Выступили на заре прекрасного, тихого, ясного дня и очень долго шли предгорьем хребта Ушюк, пересекая бесчисленные лога и сухие русла. В одной холмистой долине я случайно наткнулся на целое кладбище (более 10) керексуров; еще 2 керексура нашел в логу около гор и, наконец, в южном ущелье хребта, у перевала Ушюк-даба, отметил одну большую насыпную (из камней) могилу и три маленьких.

   В месте нашего пересечения (восточнее двуглавой вершины Холботэ-цаган-ула) хребет Ушюк достигал 12-15 км в поперечнике и был совершенно безводен. По склонам его среди скалиртых выходов и пятен луговой растительности змеились сухие русла - следы дождевых потоков, а в ущельях и боковых мелких распадках дно было засыпано галькой. В верхней зоне хребта, по обе стороны перевала Ушюк-даба - с севера и с юга - залегали неглубокие колодцы с хорошей прозрачной водой. Сам перевал - луговой с небольшим количеством цветущих растений. Из животных я отметил скалистых пищух, песчанок, сычика, горных вьюрков (Montifringilla alpicola), каменных воробьев (Retronia petronia), завирушек (Prunella fulvescens) и др.

   Мы ночевали в хребте у колодца Кирэн-хошунзн-худук, куда пришли в 6 часов вечера, после двойного перехода. Вскоре начался основательный дождь, а так как мы опрометчиво расположились на дне ущелья, приходилось опасаться появления воды в русле. Усталые, мы с трудом перетащили вьюки на более высокое место, а палатку окопали канавой. Всё-таки спали неспокойно, все время вставали, следили за силой дождя и так и не раздевались до утра.

  

   Все обошлось благополучно. К утру разъяснело, а дождевые потоки появились совсем незначительные. Растительность освежилась, воздух наполнился ароматом. Через наше ущелье прошел матерый волк, за которым устремился наш большой пес монгольской породы Гуло, но вскоре отстал и вернулся к каравану. По выходе из хребта перед нами развернулась обширная долина, уходившая к северо-востоку. Горизонт преграждался горами Готонтэн с- вершиной Сончжи, а далее к северу виднелась и более высокая вершина Хан-ула. Мы пересекли долину по диагонали на северо-восток. Миновали несколько увалов, между которыми залегали мелкие озерки и ряд сухих песчаных русел. По мере продвижения к северу выссота увалов возрастала. На одном из них я отметил какие-то беловатые зубцы, которые заинтересовали меня. Остановившись у маленькой быстрой речонки Аргуй, около 4-6 м шириною и до 30 см глубиною, берущей начало в горах Ашигэтхат, мы решили здесь переночевать с тем, чтобы осмотреть упомянутый увал. Долина речки выше нашей стоянки сжималась скалами, где виднелись кустарники, а около лагеря расстилался хороший луг, пестревший цветами. Мелкая речка хорошо прогревалась солнцем, температура воды оказалась 24° С, и мы все как следует вымылись, а затем я пошел на экскурсию к отмеченным мною зубцам на увале. Здесь я обнаружил ряд могильных насыпей из белых камней. С юга на гребне увала возвышались скалистые выходы в виде зубцов и темнели ниши и пещеры. Около некоторых пещер валялось много костей и копыт жеребят, овец и коз. Видимо это было убежищем волков, куда они утаскивали свои жертвы.

  

   Тиха, прохладна и приятна была лунная ночь на реке Аргуй. Все уснули очень крепко и утром немного проспали. День выдался ясный и жаркий. Караван шел успешно по волнистым увалам, представлявшим сейчас прекрасные пастбища. Северо-западная окраина Гоби стала неузнаваема. Богатые дожди превратили полупустыню в степь. На протяжении дня несколько раз встречались мелкие озерки, где отдыхали кулики и утки, в степи паслись дзерены (А. gutturosa), с шумом бури проносились стаи саджей. И сегодня наша собака отгоняла от каравана крупного волка, которых в этой местности, видимо, было немало.

   Я с Елизаветой Владимировной обычно ехали впереди наших вьюков и, удалившись на 2-3 км, останавливались и отдыхали в ожидании каравана. На одной из таких остановок я как-то, незаметно для себя, крепко уснул и проспал четверть часа. Разбуженный криками верблюдов, я очнулся и только тогда понял, как сильно я устал, как, видимо, ослабела моя, казавшаяся несокрушимой, энергия и как мне необходим настоящий, продолжительный отдых после путешествия для дальнейшей успешной работы. Но как много значит подъём духа, страстное желание проникнуть во все детали жизни природы исследуемой страны, вскрыть историю населявших ее народов... Все эти стремления вливают новые силы, и усталости будто и не замечаешь.

  

   Вчера произошла маленькая неприятность. Километрах в 15 от Холта мы с Елизаветой. Владимировной решили проехать прямо в наш палеонтологический лагерь, не дожидаясь каравана. Я ехал на верблюде, Елизавета Владимировна на коне, огромный пес Гуло и маленький Чуфрик бежали, сзади. Взяв правильное направление на вершину Сончжи, мы бодро тронулись в путь, и вскоре караван остался далеко позади и исчез из глаз. Через несколько часов езды я обнаружил, что мы все еще продолжаем итти по незнакомой местности, тогда как нам надлежало бы давно быть в урочище Холт. Вершины Сончжи не было видно. Нас окружала однообразная холмистая степь с довольно высокими увалами. За каждым следующим увалом открывалась маленькая сухая долина, не отличимая от той, которую мы только что пересекли. Найти маленький, затерявшийся среди увалов, лагерь было нелегко. Мы решили, что, вероятно, уже прошли его, оставив где-нибудь в стороне, и повернули на юго-восток тогда как все время до того шли на северо-запад. Становилось очень жарко, хотелось пить, но с нами не было никаких припасов, корме нескольких кусков сахара. Мы знали, что здесь, на юго-восточной окраине Хангая, ключи, а тем более речки, встречаются очень редко, а потому сильно обрадовались, когда за очередным холмом увидели вдали яркозеленые заросли ирисов, свидетельствовавшие о присутствии воды. Мы быстро достигли зеленого оазиса и действительно обнаружили чудесный ключ. Животные и люди припали к живительной влаге и сразу почувствовали новую бодрость. Обсудив свое положение, мы решили заночевать около ключа, так как уже темнело, а животные, да и мы сами, нуждались в отдыхе.

   Маленькие подседельные войлоки были нашей подстилкой, сами седла - изголовьем, и мы хорошо устроились. Правда, ночью стало холодно, а укрыться было нечем. Мы мерзли. Кроме того, приходилось часто вставать, чтобы смотреть за нашими животными, которых мы отпустили на пастьбу. Здесь нам пришлось отметить интересное явление: верблюд и лошадь, которых в нормальное время никогда не заставишь пастись рядом, сейчас в этой пустынной местности положительно не покидали друг друга. Но что было еще удивительнее - это поведение собаки Гуло. Этот монгольский пес всю экспедицию был прекрасным сторожем, всегда спал около палатки и не имел никакого отношения к нашим транспортным животным - верблюдам и лошадям. В данном случае, оказавшись в несколько необычайной обстановке, собака по собственной инициативе "пасла" верблюда и лошадь. Животные в поисках травы удалялись от нас на полкилометра - километр, то в одну, то в другую стороны. За ними неизменно следовал Гуло и, свернувшись рядом с ними калачиком, чутко дремал несколько минут, чтобы потом вновь передвинуться на новое место. Я просто умилялся, глядя на нашего верного пса!

   Между тем, в лагере в Холте спутники были встревожены нашим долгим отсутствием. Караван пришел около 2 часов дня, а мы не появились даже к вечеру. Отправились в разные стороны разыскивать нас, давали сигнальные выстрелы, а когда стемнело, пустили с вершин холмов несколько ракет. Одну из ракет мы увидели, сидя вечером у своего уединенного ключа. Она показалась нам падающей звездой, но мы догадались, что это сигнал. Заметив направление ракеты, мы с Елизаветой Владимировной на утро 25 июля пошли почти прямо к северу и через 10 км благополучно прибыли на бивак. Встреча с товарищами, в особенности с В. А. Гусевым, который все время оставался в Холте, пока я два месяца провел в разъезде на Орок-нор и в Хара-хото, была особенно радостной.

   В палеонтологическом лагере все оказалось в порядке, все задания были выполнены. Раскопки велись почти всё время. Кроме того, по вечерам и о о выходным дням Гусев собирал птиц, насекомых и растения. Из палеонтологических находок выделялись огромные бивни и части крупной челюсти с зубами. Остаток дня прошел в осмотре коллекций и в беседах с моими отшельниками - Гусевым и китайцем Фучином. Вечером завели граммофон и пили чай со сладостями.

   Наши подводчики торопятся домой, в Сайн-нойон-курэ. Пришлось отпустить, их и написать в Монценкооп просьбу нанять нам к 9 августа новых 37 верблюдов для следования в Улан-Батор. Необходимость в большом количестве верблюдов вызывалась тем, что мы в самое ближайшее время ожидали прибытия глаголевской партии из Хара-хото.

   Ландшафт урочища Холт сильно изменился за лето. Оказывается, здесь, как и в Хангае, было много дождей, травы пошли в рост, и теперь нас окружали прекрасные луга. Площадка, где ранее располагался мой лагерь, уже давно залита водою и частично снесена речкой. Сейчас палатки стоят метров на 200 выше, над обрывом. Лошади, оставленные в Холте на отдых, также стали неузнаваемы. Они отъелись, округлились, их не легко седлать и трудно ловить - они одичали.

   В соседстве с нами стояли теперь лишь две монгольские юрты, население которых обслуживало экспедицию и с готовностью исполняло всякие поручения. Ночь была облачная, прохладная. Спалось очень крепко.

  

   Сегодня я чувствую себя совершенно отдохнувшим и мог бы вновь, ехать за сотни километров, лишь бы целью моей поездки было какое-нибудь совершенно новое, неисследованное и интересное место!

   Спутники все на работе: кто на раскопках, на обрыве, кто на экскурсии за птичками и зверьками. Я пишу дневник, читаю письма и газеты, прибывшие с последней почтой.

  

   С утра день был прохладный. По небу мчались тучи, дул холодный северо-восточный ветер. Мы оделись в теплые куртки. Приятно, что. исчезли все комары, мошки и мухи. Кони и верблюды благодушествуют на хороших пастбищах.

   Все мы чувствуем, что наше путешествие приближается к концу. Большинство сотрудников, если не все, рады окончанию странствования... Рад и я, но вместе с тем мне жаль расставаться с Центральной Азией, с Монголией. Если бы было возможно слетать на аэроплане в культурные центры родной и любимой моей страны, пожить там месяца три, сдать научный материал, побеседовать с друзьями науки, поделиться с широкой публикой своими достижениями, написать краткий отчет и затем вновь отправиться в Азию - в заоблачный Тибет! Ужели я никогда не увижу Лхасы? Любил и люблю я суровый Тибет, его оригинальную природу и своеобразного человека, и дома, на родине, часто мечтой уношусь в его заоблачные выси. Чувствую, что за нынешнее путешествие я полюбил и Монголию, Кентей, Хангай, Гобийский Алтай. Воспоминания, связанные с этими местами, будут и впредь будить желание, как говорил мой учитель Николай Михайлович, "вновь променять удобства и покой цивилизованной обстановки на суровую, по временам неприветливую, но зато свободную и славную странническую жизнь".

   Спутники сегодня работали на раскопках: снимали на обрыве верхний слой земли, расположенный над костеносным горизонтом.

   Вечером занимался проявлением снимков, сделанных во время моей поездки в Центральную Гоби. Результат удовлетворительный.

  

   Ночь была очень ветреная и прохладная. Окрестную тишину часто нарушал лай нашей своры дворняг, которые чуяли волков.

   Утро пасмурное. Спутники уехали на экскурсию в небольшое ущелье северо-западных возвышенностей, где имеются пресные ключи и кустарниковая растительность.

   Вскоре, в 10 часов утра, пошел дождь, не прерывавшийся до вечера. С гор внезапно пришли грязные потоки, поднявшие уровень воды в нашей речонке. Такие дождевые потоки в наших местах нередко выносят на поверхность земли и оставляют в сухих руслах палеонтологически