Максимов Сергей Васильевич - Из книги "Лесная глушь"

милл³онъ народу. Пугнули ихъ наши, да и пошли къ Бородину - селу богатому, по московской дорогѣ; вотъ тутъ-то мнѣ и попала другая пуля въ мякоть руки.

   Пощипали мы ихъ подъ Бородинымъ. Дай, думаемъ, въ Москву пропустимъ: пусть посидятъ малую толику, а такъ и накроемъ. Да какъ припрыснемъ на нихъ, какъ начали щолкать въ спину, да подъ колѣнку: просто руки заболѣли! Тутъ морозъ ихъ подхватилъ; наши только покрякиваютъ, да въ рукавицы бьютъ, а ихъ-таки доняли славно.- "Руби, говорятъ намъ, гостя незваннаго; тутъ же вотъ, слышь,- на старой дорогѣ." Какъ ни какъ, а исполнили командирск³й приказъ: начесали имъ бока за Березиной-рѣкой. И пришли сами-таки къ нимъ въ гости: - въ самую столицу ихъ Парижъ.

   - Вотъ они, враги-то наши и супостаты! и чего хотятъ? можетъ опять по старому; вишь ихъ турка-то бусурманъ больно обиженъ, что православныхъ въ котлахъ варитъ, мечемъ сѣчотъ. Прощайте-ко, братцы, совсѣмъ вы меня растрогали, кабы не деревяшка вотъ эта, да не старость беззубая!.. Пришли-ко наверхъ, Григор³й Матвѣичъ, полфунтика медку побаловаться.

   Между тѣмъ прошло уже столько времени, что въ лавочкѣ давно знали и о подвигѣ Нахимова и о томъ, что флотъ англ³йск³й подступалъ къ Ревелю, и пошолъ прямо оттуда къ Кронштадту.

   - Ужъ не Питеръ ли нашъ брать хотятъ? спрашивали словоохотнаго кавалера.

   - Нѣтъ, пусть-ко сначала Кронштату попробуютъ. Тутъ, разсказываютъ, что не вершокъ, то пушка, а по водѣ кругомъ, что ни шагъ, то и разорветъ тебя и съ кораблемъ, и съ пароходами ихными въ крошечныя щепки. Пусть погуляютъ, да полюбуются: какая громада стоитъ тамъ и никакихъ страховъ не боится, если сама, того гляди, не задастъ имъ еще больше.

   - А въ Питеръ придти - мы не позволимъ! - поддержалъ старика всегда внимательный къ его разсказамъ лавочникъ. Оказывали: охотниковъ на полки набираютъ; нашихъ трое молодцовъ и одежду ужъ получили; армякъ син³й, крестъ на шапку; по восьми рублей въ мѣсяцъ, на всемъ готовомъ. Нарядились, слышь, они и прошлись по Сѣнной: - "какой, спрашиваютъ всѣ ребята губерн³и?" - Ярославцы, молъ, говорятъ. "Государственные или господск³е?" - Государственные, говорятъ. Молодцами, разсказывали ребята, всѣ называли. Офицеръ, вишь, ихъ поймалъ, тоже объ этомъ спросилъ, и тоже, слышь, молодцами назвалъ. Вотъ оно теперя, и попробуй, какъ сядетъ тысячъ сто, да ударятъ по нимъ.

   - Да вѣдь они не будутъ воевать; ихъ, сказывали, въ лодки посадятъ, чтобъ команду возить, тутъ и пушки подъ рукою - поправилъ лавочника любитель миногъ и семги.

   - А топоры-то на что? поправился Григор³й Матвѣичъ и чуть не сбилъ съ толку своего постояннаго покупателя, который поправился, весьма впрочемъ, неудовлетворительно, сказавъ "что топоры-де такъ; дойдетъ до сражен³я и имъ ходъ дадутъ, а не то будутъ лодки починять, если произойдетъ какое поврежден³е."

   - Да что они тамъ въ Крыму-то, Иванъ Сысоичъ, гомозятся? что они нейдутъ на чистое-то поле?- опять допытывалъ лавочникъ.

   - Это, я тебѣ скажу, одна ихная трусость, по моему глупому разумѣнью. Пойти имъ на чистое поле - это, значитъ, одна будетъ глупость; какъ ни, стали ни сходиться съ супостатами - всегда наша брала; я и оказ³й такихъ ни разу не помню, чтобъ когда нашъ братъ-солдатъ срамоты на себя бралъ. Перебьютъ кой-кого, а свое мѣсто отстоимъ, и ступай лучше прочь - не ссорься!

   - Такъ, батюшка, такъ, Иванъ Сысоичъ. Вонъ и здѣшныхъ солдатъ, кого ни спросишь: не сойду, говоритъ, съ мѣста - коли велятъ это дѣлать.

   - Солдатъ чести не кинетъ, хоть головушка сгинетъ, ходитъ по свѣту солдатская поговорка, да поди и вы слыхали не одинъ разъ, что у честнаго солдата очи сокольи, а плечи,- что твои крылья орлиныя, закончилъ на этотъ разъ свою бесѣду старичокъ, любимецъ всей честной компан³и Григорья Матвѣевича.

  

  

   Иванъ Сысоичъ былъ какъ-то разъ имянинникъ, и поутру, лишь только приплелся онъ отъ ранней обѣдни, явился Григор³й Матвѣичъ въ чистенькой сибиркѣ. Волоса его лоснилисъ отъ избытка непокупнаго деревяннаго масла; гладенькая, мягкая бородка раздѣлялась на двѣ пряди, вивш³яся красивыми колечками. Лавочникъ пришолъ сюда съ признательнымъ и искреннимъ поздравлен³емъ: съ баночкой килекъ и пирогомъ съ брусникой. Когда ушолъ онъ на свое приличное мѣсто, получивъ приглашен³е на досужее время, если не къ обѣду, такъ по крайней мѣрѣ на вечеръ, - старый кавалеръ узналъ отъ хозяйки, что Григор³й Матвѣичъ три селедки далъ ей, луку наклалъ, уксусу даромъ налилъ, и два фунта семги обѣщалъ прислать со своимъ прислужникомъ-мальчикомъ.

   Щедрость всегда расчотливаго прикащика, разумѣется, была весьма пр³ятна имяниннику, но прачкѣ показалась до того удивительною, что она не замедлила передать это въ сосѣднюю дверь, откуда, по назначен³ю, перешла новость сквозь всѣ двери и заинтересовала всѣхъ обитателей угловъ и кухонъ. Узнавши объ этомъ, чтецъ газетныхъ новостей, желая воспользоваться удобнымъ случаемъ еще съ большею пр³ятностью послушать бесѣдъ инвалида - также не замедлилъ явиться съ поздравлен³емъ.

   Не желая останавливать комерческихъ дѣлъ своихъ, всегда до тонкости аккуратный ярославецъ, поручилъ всѣ дѣла по лавочкѣ своему же земляку - хлѣбопеку. Въ шестомъ часу онъ въ той же сибиркѣ и съ тѣмъ же лоскомъ волосъ и сапоговъ явился въ комнаткѣ инвалида, когда въ ней собрались уже гости: пр³ятель-калѣка, запѣвш³й пѣсню на новосельѣ и не кончивш³й по случаю кашля хозяина; два его сына: франтъ-писарь, перетянутый въ рюмочку, и солдатъ, плотный и высок³й съ бакенбардами и большими усами.

   Молодые люди курили табакъ: одинъ въ папироскѣ, другой въ сигарѣ полуторакопѣечнаго достоинства. Оба они, по требован³ю хозяина, пускали дымъ въ форточку въ то время, когда явился Григор³й Матвѣевичъ съ фунтикомъ карамелекъ. Хозяйка въ сѣняхъ раздувала самоваръ старымъ сапогомъ инвалида: пр³ятели-калѣки сидѣли рядомъ на диванѣ. Одинъ кашлялъ, другой кричалъ сыновьямъ бросить до времени курево.

   Хозяинъ просилъ, до чаю, пройтисъ по водочкѣ, а чтобы завязать общ³й разговоръ, заговорилъ о погодѣ.

   - Да что намъ съ тобою значитъ холодъ, скажи ты на милость? Вѣдь молодой народъ, чего добра-то, пристыдитъ, пожалуй. Вонъ-де старые дураки на холодъ жалуются, когда одинъ кардонки клеитъ, а другой сапоги точаетъ, да въ теплой передней сидитъ. Словно намъ и въ диво так³е морозы?

   - Оно знаете, почтеннѣйш³й кавалеръ, морозъ рассейскому человѣку - плевое дѣло значитъ. Но вѣдь здѣсь, выходитъ, погода совсѣмъ, необстоятельная: по пяти разъ на одномъ дню мѣняется. Это, выходитъ, старому, да непривычному человѣку... какъ бы это вамъ сказать... совсѣмъ, значитъ, отягощен³е, - вступилъ въ разговоръ Григор³й Матвѣичъ, имѣвш³й странную претенз³ю, какъ и вообще всѣ заѣзж³е въ Питеръ торговцы, подпустить кудреватое слово, навыворотъ, тамъ, гдѣ обошлосъ-бы спроста и легче. Разного рода посѣтители, пр³ятели-земляки - служители по трактирамъ, петербургская занозливость, личное убѣжден³е въ своихъ столичныхъ замашкахъ и друг³е кое-как³е недостатки дѣлаютъ изъ питерщика такого красноглаголиваго п³иту, что ему, иной разъ, позавидовалъ бы любой провинц³альный краснобай, хвативш³й черезъ мѣру книжной премудрости. Простой мужичокъ, не лазящ³й въ карманъ за словомъ и округляющ³й фразу легко и удачно, до такой степени не умѣетъ высказаться, побывавши въ Питерѣ, что только слова: "значитъ, выходитъ, примѣромъ будучи", замѣняютъ настоящ³й смыслъ, но съ прибавлен³емъ различныхъ "оныхъ, примѣрно сказать", рѣчь питерщика дѣлается до того темною, что если она не настоящая чушь и дичь, то, по крайней мѣрѣ, порядочная безалаберщина.

   Однако замѣчан³е лавочника осталось безъ привѣта. Молодой кавалеръ-гвардеецъ, не зная съ кѣмъ имѣетъ дѣло, нашолъ нужнымъ промолчать, а братъ его писарь рѣшительно не обращалъ вниман³я на незнакомаго гостя, можетъ-быть, совсѣмъ не подозрѣвая, что почти вся закуска шла отъ него и хваленыя кильки принесъ Григор³й Матвѣевичъ.

   Напившись чаю, оба кавалера совсѣмъ нечаянно приступили въ воспоминан³ямъ о добромъ старомъ времени. Оба они были земляками, оба служили въ одномъ полку, и слѣдовательно не разлучались во всѣхъ военныхъ походахъ, съ тѣмъ только различ³емъ, что отецъ двухъ гостей-молодцовъ нѣсколько дольше былъ въ строю, потому-что роковое ядро пошутило съ нимъ уже въ Польшѣ, передъ Прагою.

   - Вотъ вы намедни разсказывали, Иванъ Сысоичъ, объ ранахъ вашихъ и объ остальномъ прочемъ. Какъ же вы послѣдовательную-то службу производили? - закинулъ неугомонный, вѣчно любопытные, Григор³й Матвѣевичъ.

   - Былое время, старое время! прошло - не воротишь, а и разсказать - такъ на двѣ недѣли хватитъ, проговорилъ чуть слышно имянинникъ.

   - Да полно же ломаться-то!.. разскажи имъ молодымъ: пусть поучатся, какъ отцы ихъ работали. Вотъ и мои-бы ребята послушали - да и меня самого какъ-то ты всегда куражишь. Зазорнаго мы съ тобой ничего не дѣлали! подстрекнулъ разговорчиваго Ивана Сысоича его другъ и землякъ. Слушайте-ко, слушайте, молодое племя: дайте вотъ ему духъ перевести, да прокашляться. Онъ вѣдь у меня ножки промочилъ, въ лазаретъ, хочу вести: пусть понѣжится!

   - Да полно, доведешь ли до лазарету-то?.. Тебя еще вести самаго нужно, подтрунивалъ надъ шуткою гостя Иванъ Сысоевичъ.

   - Вотъ, братъ, смотри-ка молодцы как³е! отвѣчалъ тотъ, указывая на сыновей, которые опять приладились въ форточку. Меня-то, братъ, есть кому дотащить, да и тебя еще, пожалуй, прихватимъ. такъ ли, ребята, отецъ говоритъ?

   - Ужъ если, чего Боже сохрани, на то пойдетъ, такъ и мы Ивану Сысоичу подсобимъ - подвернулъ Григор³й Матвѣичъ. Ихъ старости и дряхлости мы навсегда помощники: такъ и законъ повелѣваетъ.

   - Чтой-то вы, братцы, никакъ меня заживо похоронить хотите! А все это ты, старой хрѣнъ, затѣялъ; да я, братъ, безъ тебя не тронусь съ этого мѣста; мы никакъ и его-то увидѣли чуть не въ одинъ день.

   Подобнаго рода шутки не переставали вылетать отъ добрыхъ стариковъ, даже и тогда, какъ начался между ними обыкновенный ихъ споръ о годахъ, вѣчно оканчивавш³йся однимъ заключен³емъ: что если съ турецкой компан³и считать, такъ выйдетъ шестьдесятъ, а съ двадесяти языкъ, такъ и всѣ восемдесятъ.

   - Да вотъ дыры-то эти на плечахъ, да на груди (закончили пр³ятели) - ноги поломанныя, далеко угнали впередъ нашу старость. Поразберите-ко, братцы, хоть по пяточьку годовъ на свои плечи, такъ мы бы васъ просто-напросто за поясъ заткнули, а на турку полѣзть и не задумались бы.

   Воспользовавшись благопр³ятной минутой, Григор³й Матвѣевичъ опять закинулъ вопросъ о томъ, какъ провелъ время Иванъ Сысоичъ послѣ чистой отставки и какъ перемогался до настоящей поры. Какъ ни какъ пришлось старику, что называется, распоясаться.

   - Если начать послѣ Парижа, такъ просто-напросто получилъ я отъ полка отставку и пошолъ къ своимъ навѣдаться; пошолъ, стало быть, въ свою деревню, въ Костромскую губерн³ю. Шолъ-то я туда долгое время, все больше пѣшкомъ по привычкѣ; а гдѣ навернется случай, затекутъ ноги - на телѣгу прилягу, если попадется добрый человѣкъ. Привезли меня на родину, стали мнѣ видны знакомыя деревни, гдѣ, когда молодымъ былъ, на посѣдкахъ сиживалъ, по праздникамъ пивалъ пиво, да брагу крѣпкую. Вотъ ужъ и скворечники вижу. одинъ, словно бы, на нашей избѣ, вонъ и баня наша пополамъ съ кузнецомъ - все какъ есть свое, деревенское. Сердце у меня ходуномъ ходитъ. Думаю: живы ли то свои, а давно они мнѣ не отписывали, хоть и посылалъ я имъ о своемъ здоровьѣ вѣсточку. Сталъ я въ окно стучать; въ ворота ударилъ; слышу, жучка залаялъ какъ-то глухо; старъ, думаю, старъ; на дворѣ, слышу, отецъ жучку унимаетъ, и меня окликнулъ: "кто, говоритъ, тамъ?" - Я, говорю, батюшка! сынъ твой, говорю, въ чистую пришолъ, - примите, коли въ тяготу не буду.- Крикнулъ старикъ и дверью хлопнулъ. - "Просыпайся, говоритъ; Матрена!.. вставайте, бабы!.. - косатикъ-то нашъ живъ; на побывку, кричитъ, пришолъ, красавецъ-то нашъ, кавалеръ государственной пришолъ на побывку. Охъ! - пришолъ!... Отворяйте поскорѣй калитку, а я и съ приступковъ не сойду; эти радости-то наши совсѣмъ, говоритъ, не въ терпежъ на старости лѣтъ!"

   Отворила старшая невѣстка калитку; бросилась на шею и начала ревѣть; тутъ матушка ухватилась; ребятишки-племянники глава протираютъ. Стыдно, думаю, солдату ревѣть. а вотъ поди ты, одолѣй, отвертись отъ слезъ, когда вотъ как³е-то тебѣ соблазни подвернутся. Батюшко стоитъ на повитѣ, словно оробѣлъ, и слезы кулакомъ подхватываетъ; да какъ кинется на меня, откуда у старика сила взялась? давитъ меня, больно давитъ. Матушка за руку въ избу тащитъ, ребятишки за ноги ухватились... гостинцовъ просятъ. "Эхъ, думаю, соблазнили вы меня, родные." Заплакалъ, братцы, и я, какъ ни моргалъ глазами; старое бы дѣло, а не грѣхъ вспомянуть!

   Старикъ-разсказчикъ обвелъ глазами слушателей, и видитъ, что онъ былъ правъ, и иначе сдѣлать совсѣмъ было нельзя. Лавочникъ глубоко и тяжело вздохнулъ: солдатъ-гвардеецъ быстро покрутилъ усы и погладилъ бакенбарды; даже писарекъ повернулся на стулѣ, и, ни съ того, - ни съ сего обдернулъ свой сюртучокъ франтовской. Старый же другъ и сослуживецъ Ивана Сысоича, не удержавшись отъ наплыва пр³ятныхъ воспоминан³й, махнулъ рукой.

   - Который ты разъ мнѣ все одно разсказываешь, а ужъ лучше бы и не снимался: только тоска одна отъ того, что и со мной тоже было! Говори-ко скорѣе, что вышло дальше!

   - Пришли въ избу: отдохнули немного. Вынулъ я съ дуру шинель свою парадную и надѣлъ на себя: какъ вскинутся опять на меня, какъ начали опять ревѣть, да кричать; - насилу унялись къ разсвѣту. Слышу я, какъ опомнились: жена моя померла въ осеняхъ, недѣли за три до моего приходу. Господь говорю, съ ней, - совсѣмъ хворая она была; только маялась, да какъ свѣчка таяла, - а домовина всѣ болѣзни стишитъ. Крѣпко только жаль, что меня не дождалась, - при мнѣ-то, думаю, все бы лучше померѣть ей. "Все-то тебя, нашего косатика, поминала, велѣла поклонъ отдать и родительское свое благословен³е,- говорила мать". - "Мы ее, говорили невѣстки, рядомъ съ Петрунюшкой твоимъ положили, туда, знаешь, къ овинникамъ-то ближе". Слышу я опять: зять одинъ померъ года ужъ три, говорили; одна невѣстка убралась, два парнишка малолѣтки - племянники мои, старшаго брата дѣтки. Да все, думаю, власть Господня! Вотъ и живу я на родинѣ, господа, чуть не десять лѣтъ; а чтобъ не отяготить стариковъ, не быть въ семьѣ лишнымъ, - сталъ я думать, какъ бы пользу имъ какую сдѣлать. Староста церковный сталъ мѣсто предлагать въ сторожа, - мѣсто теплое, покойное, обойти разъ ночью кругомъ церкви, ударить въ колоколъ - и все тутъ.- "Нѣтъ, говорю, Михѣй Спиридонычъ, поищи кого другаго, калѣки, присмотри; калека-солдатъ любитъ спокойств³е, да теплую печку, его нужно холить; онъ за тебя и за твоихъ родныхъ, за всю родину кровь проливалъ, жизнь свою на-конъ ставилъ, а мы еще кое-что и тяжолое справимъ; только лѣвое плечо щемитъ временемъ, а правымъ какой хочешь хомутъ натяну". Похвастался я ему, а таки не послушался, - настоялъ на своемъ. Досталъ себѣ работу не ломовую, ранъ не вередила она, а другому кому съ неохотки показала бы эта работа небо съ овчинку: пошолъ я кашеваромъ на бурлацк³я лодки. Вѣдь мы вотъ съ землякомъ-то съ Волги, господа; всего три версты отъ рѣки и бурлаковъ изъ нашей деревни много ходитъ. Походилъ я лѣто и приберегъ для дому пятьдесятъ рублей на ассигнац³и заплатили недоимку на эти деньги, корову промѣняли; сѣна на зиму не хватило, - такъ и сѣна прикупили. Пришла вотъ и зима, да не застала въ холодной одежѣ; полежалъ я немного дома на печкѣ, отогрѣлся. Прощайте, говорю своимъ, пойду въ Кострому, понавѣдаюсь: нѣтъ ли мѣстечка какого. Иду вотъ я, примѣрно, по площади, гдѣ теперь Ивану Сусанину памятникъ поставили; слышу, окликаетъ меня офицеръ какой-то; и санямъ велѣлъ пр³остановиться"

   - Здорово, говоритъ, Сысоевъ!

   - Здрав³я желаемъ, говорю, ваше высокород³е! Гляжу: господинъ ма³оромъ въ нашемъ полку служилъ; вмѣстѣ съ французомъ дрались.

   - Какъ ты сюда, говоритъ, попалъ?

   - Въ свою деревню, говорю, пришолъ; въ чистую уволили.

   - А я вотъ, говоритъ, полицмейстеромъ здѣсь служу! Зайди-ко, говоритъ, ко мнѣ завтра утромъ.

   - Слушаю, говорю, ваше высокород³е!

   Пришолъ я, по его командирскому приказу; вижу, полковникомъ ужъ мой старый майоръ.

   - Мѣста что ли, говоритъ, ищешь, хочешь ко мнѣ въ сторожа поступить?

   - Благодаримъ покорно за вашу милость, ваше высокород³е! Вотъ если, говорю, благодѣян³е оказать хотите, въ брантмейетеры бы имѣлъ желан³е поступить и ундерскимъ чиномъ дошолъ, говорю.

   - Все же, думаю, больше принесу пользы, чѣмъ сидя въ передней - канверты принимать, расчищать песокъ, да чернила наливать. А тутъ пожаръ случится - жизнь буду спасать, имущества разныя. Полюбились мои слова полковнику, сдѣлалъ онъ меня брантмейстеромъ, пожарнымъ начальникомъ: сослужилъ ему службу на два года, да раны разболѣлись, и видитъ полковникъ, что ужъ совсѣмъ я не такой ретивый сталъ, какъ былъ на первыхъ порахъ.

   - Ступай-ко, говоритъ полковникъ, въ имѣн³е мое, въ Малоросс³ю; двѣсти душъ тебѣ на руки даю; знаю: не обманешь меня.

   - Благодаримъ, говорю, покорно, ваше высокород³е!.. Опять, думаю, не рука. Вонъ, говорю, Ивана Булакова намедни встрѣтилъ; совсѣмъ грибомъ сталъ; а солдатъ былъ куды ретивой: пять ранъ за удальство свое получилъ. А что не глупый солдатъ, такъ фельдфебелемъ служилъ въ полку, сами, говорю, знаете, ваше высокород³е.

   - Отпустилъ онъ меня въ деревню, и опять я тамъ поправилъ стариковъ, да и потянулся въ Архангельскъ, звѣрей бить. Страстишка давнишняя была у меня эта охота, да все какъ-то ружьемъ не удавалось запастись; а тутъ помогли добрые люди. Дальше, братцы, не стану надоѣдать вамъ, - былъ я и въ Малоросс³и и по всей Польшѣ прошолъ, пока не поднялся турка и не поступилъ я опять въ строй; тутъ подъ Браиловымъ мнѣ ногу оторвало. Оттуда кое-какъ притащили на родину и жилъ я тамъ чуть не двадцать лѣтъ: то въ сторожахъ при гимназ³и, да по присутственнымъ мѣстамъ, то въ деревнѣ бураки гнулъ, дѣтск³я игрушки мастерилъ: коньковъ тамъ разныхъ, побрякушекъ; на то у меня и краски водились, и всѣ матер³алы как³е слѣдуютъ. Старики мои перемерли; думаю, что мнѣ тутъ засиживаться; семьѣ не полезенъ, какъ бы хотѣлось мнѣ; пойду, думаю, въ Петербургъ; городъ-то знакомый, къ тому же, какъ ни какъ доживу остатокъ; можетъ, думаю, старыхъ товарищей встрѣчу. Да вотъ одинъ этотъ, старый хрѣнъ, и попался: все померли. И намъ-то, братъ, пора съ тобой. Землякъ ты мой беззубый, калѣка негодящ³й: хорошо, что еще молодцовъ-то за себя поставилъ, а то бы дожжевика этакого и цаловать не сталъ - закончилъ свою рѣчь инвалидъ. горячо и долго обнимавши своего друга.

   Бесѣда тянулась ужо недолго, но при радушномъ и посильномъ угощен³и добряка-имянинника. Опять оба инвалида кое-какъ сползли съ лѣстницы; опять распрощались за воротами, и снова долго ползъ Иванъ Сысоичъ въ свою квартирку и опять, сказывала прачка, цѣлую ночь кашлялъ.

  

  

   Какъ-то спалось въ эту ночь остальнымъ гостямъ Ивана Сысоича, послѣ его поучительныхъ разсказовъ, но что касается до любопытнаго прикащика-лавочника, то какой-то жаръ напалъ на него и долго мучилъ, пока наконецъ привычка не взяла верхъ надъ истомой: маленькая конурка Григорья Матвѣевича вскорѣ огласилась легонькимъ храпомъ.

   Снятся Григорью Матвѣевичу безтолковые сны: вотъ онъ еще парнишко маленьк³й, живетъ у отца и матери; да пришолъ дядя-питерщикъ и увезъ его въ столицу. Жутко на первыхъ порахъ деревенскому мальчику переносить столичные обычаи; дядя посадилъ его въ лавку, отдавъ на руки своему земляку-приващиву. Отъ этого пошли всѣ приказы и подъ часъ изрядные побои, когда Гришка задумается, стоя подлѣ кадушки огурцовъ и припоминая чехарду деревенскую, крынку съ молокомъ, гдѣ до половины густыя сливки стоятъ, хоть ложку воткни, а тутъ у дяди и привезутъ-то разбавленное, да и ему еще велитъ подбавить водицы, толкнуть ложки четыре муки крупичатой. Тамъ, дома, въ свайку бы швырялъ, въ козанки щолкалъ, а тутъ тебѣ велятъ квасу нацѣдить, свѣчи отнести къ верхнему жильцу, да бутылки собрать изъ-подъ квасу или кислыхъ щей. Только и утѣха одна, когда удастся тишкомъ отъ прикащика выворотить изъ кадки большую деревяную ложку меду, карамельку стащить, - орѣховъ горсточку и общолкать ихъ подъ воротами, когда опять пошлетъ прикащикъ по жильцамъ. Объ этомъ не стоялъ Гришка, да только вѣдь бываютъ же так³е случаи, что какъ вотъ напоминается теперь прежнему Гришкѣ, теперь Григорью Матвѣевичу, во снѣ: послали его за масломъ съ бутылью большой, и все бы шло хорошо: масла нацѣдили, написали записочку; ухватился Гришка за свое добро, идетъ и зѣваетъ, по обычаю. Какъ теперь видитъ Григор³й Матвѣевичъ, поравнялся онъ со Щукинымъ дворомъ, въ проѣздныя ворота попалъ и занялся своимъ дѣломъ: сталъ смотрѣть, какъ перегнулся прикащикъ и зазывалъ барынь въ лавку; разомъ обступили ихъ друг³е ребята, и закричали барынямъ на тысячу голосовъ, и все одно и тоже. Опомнимся Гришка, какъ бутыль съ пудомъ масла лежала въ ногахъ у него, а собака далеко бѣжала, страшно выла и облизывалась. Обступилъ Гришку, до икоты рыдавшаго, весь апраксинск³й народъ, и помнитъ онъ: цѣнили купцы бутылку, жалѣли масло, и стращали, что парнишкѣ хозяинъ вихры надеретъ, березовой вашей поподчуетъ.

   Опять новый сонъ: Гришку хозяинъ домой отпустилъ, а какъ вернется оттуда, такъ обѣщалъ въ прикащики посадить у себя подъ рукой.- Рады были Гришкѣ всѣ домашн³е, не знали куда посадить и ровно бы все такъ было, какъ разсказывалъ и старикъ-кавалеръ. Но вотъ Гришка опять въ Петербургѣ; взялъ его дядя въ свою лавочку и выручку довѣрилъ, на половину положившись на его аккуратность и честность. Не ударилъ въ грязь лицомъ Григор³й Матвѣичъ: чисто велъ дѣла и тонко обходился съ покупателями; дядя спасибо сказалъ и послалъ въ другую свою лавочку на полную отчотность, - чуть-чуть не въ хозяева.

   Тутъ въ воображен³и Григорья Матвѣевича начало кружить и крутить совсѣмъ уже необстоятельное: и горничныя быстроглазыя, задѣвающ³я его за живое, и свои деревенск³я породистыя красотки - кровь съ молокомъ. Тутъ вотъ женатъ Григор³й Матвѣевичъ и жену выписалъ въ Питеръ; повелъ ее смотрѣть красивый городъ, а въ лавочкѣ оставилъ хлѣбопека. Идутъ два молодца - голубочка по Апраксину и хвалятъ прикащики лавочникову молодуху, и подчуютъ ее разными товарами заграничными.- "Вотъ, говоритъ Григор³й Матвѣевичъ, т³ятеръ стоитъ!" и хочется ему объяснить, что такое театръ, но не можетъ. Все бы шло хорошо; въ театръ молодые собрались, да пришолъ инвалидъ израненый и такой сердитый; на себя не похожъ, по волосамъ и по голосу ровно бы Иванъ Сысоевичъ, да браниться началъ:- "ты зачѣмъ, говоритъ, безъ моего спросу женился? тутъ, говоритъ, англичанинъ насъ обижать хочетъ, французики разные, а онъ бабьимъ дѣломъ забавляется. Стыдно, говоритъ, тебѣ хорошему человѣку торговлей мелочной, да бабами заниматься: ступай, говоритъ за отечество, за вѣру православную кровь проливать, по царскому слову - Божьему слову. Вотъ и я, говорить Иванъ Сысоичъ, - израненный человѣкъ, калѣка немощная и я на вторую службу иду,- вотъ и мундиръ купилъ, и ружье купилъ; твоимъ командиромъ, говоритъ, хочу быть. Одурѣлъ со страха Григор³й Матвѣевичъ: да я, говоритъ, кавалеръ почтенный, тутъ ни въ чемъ не повиненъ, вчера еще хотѣлъ тебя спросить касательно дѣла этого самаго, да не хотѣлось, говоритъ, при стороннихъ признаться. Ты не сердись на меня, Иванъ Сысоичъ, до времени! Я вотъ завтра къ тебѣ понавѣдаюсь, приду...

   Мгновенно изчезли и жена-молодуха, и кавалеръ знакомый: Григор³й Матвѣевичъ лежитъ лицомъ къ стѣнѣ, и темно еще въ его комнатѣ. Перевернулся онъ на другой бокъ, приподнялся на руки и заглянулъ въ окно: на дворѣ было еще также темно, какъ и въ самой комнатѣ, а хозяйск³е часы въ лавочкѣ, по которымъ чуть не цѣлый домъ распредѣлялъ свое время, зашипѣли, защолкали и, словно старый инвалидъ, отхаркнулись четыре раза, къ немалому удовольств³ю Григорья Матввевича.

   И опять захрапѣлъ прикащикъ дяди-благодѣтеля, и опять въ молодой его головѣ зародили:ь сны неотвязчивые. Вотъ онъ молодецъ-молодцомъ стоитъ въ строю и побиваетъ маклака-англичанина, что машины гораздъ дѣлать; хвалятъ его командиры въ одинъ голосъ; самый старш³й въ управляющ³е въ себѣ зоветъ. Григор³й Матвѣевичъ отказывается и продолжаетъ побивать пикой турку большеголоваго и французика сухопараго, что по садамъ въ новыхъ перчаткахъ ходитъ, вино пьетъ и по трактирамъ газеты читаетъ. Вотъ храбрецъ нашъ въ деревню пробирается: запахло ему вѣникомъ паренымъ; у бурмистра избу затопили; мать, отецъ выходятъ; кавалер³ю видятъ и плачутъ, горько плачутъ. Старикъ Иванъ Сысоичъ о походахъ толкуетъ, и все его, Григорья Матвѣевича, хвалятъ: какъ онъ тамъ пикой кололъ, изъ ружья стрѣлялъ; наскочилъ-было турка, онъ и его подъ лошадь подмялъ. И правду говорилъ кавалеръ: турка завсегда при себѣ весь капиталъ свой имѣетъ... все червонцы, да цѣлковые новеньк³е; одинъ только трехрублевый попался, да бумажка сторублевая....

   - Не пора ли, дяденька, лавку отпирать? шесть часовъ пробило,- въ пятый разъ проговорилъ надъ самымъ ухомъ Григорья Матвѣевича тоненьк³й, робк³й голосокъ посыльнаго мальчика Мишутки.

   - Что тебѣ надо? спросилъ очнувш³йся прикащикъ.

   - Кто-то въ дверь стучалъ, дяденька,- квасу требовали. Шесть часовъ сейчасъ пробило.

   - Отпирай поскорѣй! да сходи на верхъ въ тому кавалеру, что у прачки живетъ: не всталъ ли, молъ, онъ, не помѣшаетъ ли-де ему, если хозяинъ зайдетъ.

   - Всталъ ужъ, дяденька, - говорилъ возвративш³йся мальчикъ, всю, слышь, ночь прокашлялъ. Вышелъ самъ ко мнѣ. "зови, говоритъ, коли нужно что".

   Григор³й Матвѣевичъ, по общему замѣчан³ю всѣхъ покупателей, въ это утро, словно не выспался: блѣдный такой стоялъ за прилавкомъ; ничего никому не сказалъ; отпустилъ вмѣсто муки соли крупной; вмѣсто одного фунта ситника, отвѣсилъ два, да еще и съ походцомъ; семгу съ кадушки, ни съ того, ни съ сего, на стойку поставилъ; повертѣлся немного въ лавкѣ, и долго потомъ сидѣлъ въ своей комнатѣ. Вышелъ оттуда разчесаный, въ праздничной сибиркѣ. Всѣ думали, что прикащикъ въ гости собрался, и дѣйствительно не ошиблись, потому-что немедленно за нимъ явилась за стойкой та-же рыжая борода хлѣбопека, Мартына, который стоялъ въ лавкѣ и вчера цѣлый вечеръ. Разсказывали потомъ, что Григор³й Матвѣевичъ заходилъ къ кавалеру, а что тамъ было и как³е разговоры велись, такъ прачка въ точности и въ большой подробности передать не умѣла; пересказала только такъ, какъ далось ея разумѣн³ю, съ неизбѣжными собственными прибавлен³ями.

   Изо всѣхъ разсказовъ хозяйки Ивана Сысоича любопытные узнали только одно, что Григор³й, вошедш³й въ дверь, совсѣмъ на себя не былъ похожъ; робѣлъ, что-ли, Богъ его знаетъ, о порогъ запнулся, вмѣсто Сысоевой комнаты чуть въ хозяйскую не прошолъ, если бъ прачка не поправила и не указала, куды нужно было идти ему.

   Григор³й Матвѣевичъ отворилъ дверь робко и опасливо; поклонился старику въ поясъ и оговорился: - "что, можетъ, помѣшалъ, такъ уйду сейчасъ!"

   - Нѣтъ, говорилъ кавалеръ, милости просимъ: радъ дорогому гостю. Не хочешь ли чайку?

   - Благодаримъ покорно! отвѣчалъ Григор³й Матвѣевичъ, и сѣлъ на диванъ.

   Тутъ они начали чай пить и разговаривать, разговаривали долго; Григор³й поклонился опять, но кавалеръ цаловаться заставилъ и по плечу трепалъ Григорья-то. Вышелъ старикъ проводить прикащика въ дверь и опять поцаловалъ.

   Такъ по крайней мѣрѣ разсказывала прачка, добавивъ въ заключен³е: "что еслибъ не кашлялъ старикъ, все бы выслушала. Да и Григор³й-то очень тихо говорилъ, какъ ни прикладывала уха, ничего не поймала. А тотъ, какъ на зло, ни разу не позвалъ къ себѣ, хоть бы чашку чаю выпить. А что въ самое темя поцаловалъ, такъ своими глазами видѣла.

   Досадовала прачка на свою глупость и неопытность; сердились на нее и всѣ сосѣдки.

   - Я бы, думала одна, немножко бы, только немножко услыхала; не задумалась бы и все бы поняла сразу.

   - Я бы такъ просто вошла туда; развѣ нельзя найти къ жильцу дѣла какого? Вѣдь не запретитъ же онъ хозяйкѣ входить въ свою комнату.

   Какъ ни какъ, а любопытнымъ представлялась съ каждымъ днемъ новая пытка, какъ только ни появлялась за прилавкомъ рыжая борода хлѣбопека. Рѣдкое прежде обстоятельство, оно съ нѣкотораго времени сдѣлалось ежедневнымъ, смотря по желан³ю прикащика, и по тому, утромъ или вечеромъ заберется Григор³й къ Сысоеву.

   Но какъ слѣдств³я посѣщен³й этихъ сдѣлались гласными, то и сущность ихъ не должна быть секретомъ. Къ полной досадѣ опытныхъ вѣстовщицъ, не умѣвшихъ справиться съ весьма простымъ дѣломъ, разскажемъ нашимъ читателямъ о тѣхъ бесѣдахъ, которыя имѣютъ наибольшее значен³е и привели дѣло въ благополучному исходу.

   Въ первое посѣщен³е инвалида, Григор³й Матвѣевичъ опять началъ съ похвалы заслугамъ старика, напустивъ туда кудреватыхъ, но топорныхъ выражен³й, какъ будто цѣлую недѣлю придумывалъ, да еще съ десяткомъ такихъ же краснобаевъ совѣтовался.

   - Вотъ тепереча будемъ дѣло вести такимъ порядкомъ. Извините, значитъ, храбрый кавалеръ, что мы вашей милости совсѣмъ по нечаянности безпокойства причиняемъ, и по своей волѣ, стало быть, пришли въ вамъ. Начнемъ хотя бы и съ того, что тепереча, выходитъ, вы много на свѣтѣ Божьемъ пожили; видимъ, значитъ, что и кавалер³ей изукрашены, живаго мѣста на груди не осталось; все, примѣрно, кресты, да медали. Къ тому же все одно: и раны сказывали, въ преизбыткѣ. Истинно, скажу вамъ, храбрая вы душа кавалерская, Иванъ Сысоевичъ!

   При этомъ лавочникъ вскинулъ даже глаза нѣсколько вверху, вѣроятно, съ цѣлью придать своей красноглаголивости прилично торжественное выражен³е, а на красивомъ лицѣ выразить и довольство своимъ умѣньемъ высказаться по питерски, и глубочайшее довѣр³е и уважен³е въ заслугамъ и дѣламъ храбрости достойнаго чести кавалера.

   - Что ты мнѣ похвалы-то непрошеныя разсылаешь? замѣтилъ кавалеръ. Что и отъ меня шло, такъ по одной обязанности слѣдовало. Если бы другой кто не сдѣлалъ на моемъ мѣстѣ, такъ и человѣкомъ-то русскимъ назвать было стыдно. Тутъ нечего хорониться, когда супостатъ тебя хочетъ обидѣть, да стоишь ты съ нимъ глазъ на глазъ. Вали его подъ ноги, если упрямится, да станетъ изъ ружья цѣлить: на то, стало быть, обрекъ себя, а побѣжишь назадъ, свой же братъ, какъ труса поганаго, приколетъ. Тутъ вѣдь на то, если хочешь, идетъ дѣло: всяк³й солдатъ, передъ врагомъ стоя, за Росс³ю-матушку идетъ, родину свою отъ врага грудью заслоняетъ. Ей слава, ему слава; а тебя убили, да его убили - обоимъ хорошо, потому, все что за твоей спиной вся Росс³я стоитъ: всѣ это тамъ деревни, города разные. Тебѣ крѣпкое они спасибо скажутъ. Вотъ-де, молъ, за меня солдатъ этотъ шолъ; на свою грудь раны принималъ, за меня-де кровь свою лилъ, потому стало быть, и поминъ тебѣ по церквамъ сдѣлаютъ. А поранятъ сильно такъ опять-таки одно и тоже: будешь ты страдать и опять таки за Росс³ю-матушку, за родину православную. Вотъ вѣдь ты ж грамотный бы человѣкъ и книги, поди, почитываешь, а знаешь ли, что такое эта родина-то твоя? - и старикъ-разскащикъ вопросительно взглянулъ на собесѣдника.

   - Какъ же не знать, честной кавалеръ? По нашему глупому разумѣн³ю, такъ это, выходитъ, Рассея вся, ампер³я наша родиной зовется.

   - Ну, а Росс³я-то что!- Вотъ и видно, что вашъ братъ только за прилавкомъ и хитеръ, а свѣту-то видѣлъ, только-что въ одномъ деревянномъ окошкѣ. Росс³я это такая, стало быть, земля, что ни одинъ супостатъ не одолѣетъ. Начать съ Москвы-золотыхъ маковокъ, гдѣ калачи, да сайки так³е пекутъ, что ни въ одномъ заморскомъ царствѣ не сдѣлаютъ. Вотъ за ней тутъ и пойдутъ разные города наши: Ярославль городовъ Москвы уголокъ - твоя родина, рядышкомъ и моя Кострома, веселая сторона. Тутъ Вятка, всему богатству матка, здѣсь народъ Черемиса живетъ, что чисто и погано пожираетъ; а тамъ и пошла писать Сибирь большая, гдѣ бабы бьютъ соболей коромыслами, а золота да серебра на стахъ возахъ во это лѣтъ не перетаскаешь. Хохлянд³я бы теперь, по нашему Малоросс³я, гдѣ хохлы живутъ, - страна хлѣбосольная и галушекъ разныхъ много, вареники съ творогомъ подадутъ, водкой, по ихному горилкой, хоть облейся, только не дразни его хохломъ, - смирной народъ, а казакомъ назвалъ, такъ всѣ двери настежъ, наливокъ такихъ поднесетъ, что и сладка бы она, а съ мѣста наврядъ ли встанешь, если не постарается добрый человѣкъ помочь. Тутъ у нихъ и К³евъ, старый городъ, и Крымъ, благодатная сторонушка; заходи въ любой садъ, ѣшь, что хочешь и сколько душенька твоя приметъ, только не бери съ собой, на это и сторожъ тебя у воротъ осматриваетъ. Здѣсь-то вотъ и засѣли эти мазурики, супостаты-то наши, да еще на Капкасъ пробрались. Тутъ словно воры давно засѣлъ народъ буйный, несклонный; грабитъ по ночамъ, да стрѣляетъ и всякую супротивность дѣлаетъ. Дальше Польша идетъ, Латыши народъ, Чухна сердитая, что одинъ сдѣлаетъ, то и другой повторитъ. Вотъ этотъ то народъ и подошолъ къ самому Питеру и продаетъ здѣсь рыбу, молоко, да масло свое. Тутъ опять пошла чухна вплоть до Соловковъ, гдѣ Архантельскъ городъ - всему морю воротъ. Не бывалъ, признаться, въ немъ, а Вологда славный городъ, церквей много и строен³емъ каменнымъ беретъ. Дальше опять идутъ либо твоя, либо моя родина. Да ты, землякъ, какого уѣзда?

   - Даниловскаго, честный кавалеръ!

   - Ну, такъ, братъ, съ романовцомъ барана въ зыбкѣ закачалъ, толокномъ Волгу прудилъ...

   - Вѣдь и про вашихъ, Иванъ Сысоичъ, идутъ приговоры-то эти самые...

   - Какъ же, братъ, есть и про нашихъ. Вотъ хоть бы теперь чухломск³й рукосуй рукавицы ищетъ, а рукавицы за поясомъ. Ну, такъ, оставя шутки, ты вотъ сказалъ теперь, что изъ Данилова-города; стало быть, Даниловъ тебѣ родиной будетъ. Вотъ теперь и читай какъ по писаному: и деревня твоя, гдѣ тебя отецъ и мать на свѣтъ произвели, и баня, гдѣ тебя родили, и село, гдѣ крестили; отецъ крестный, мать крестная, родные твои, невѣстки, золовки, братья, сестры - все это тебѣ родиной будетъ, по моему разумѣн³ю. Дѣвка-красавица писаная, что полюбитъ тебя пуще брата роднаго и дастъ она тебѣ дѣтей на утѣшен³е, на твою подмогу. Дѣти эти самыя - опять-таки родина будетъ. Царская воля, царское слово, законы наши, что отъ незаслуженой обиды тебя защищаютъ, старики, что тебя иную пору уму-разуму учатъ; погостъ, гдѣ твои дѣды и прадѣды лежатъ; войска, что за твою жизнь и за твое хозяйство деревенское стоятъ; хлѣбъ даже самый, что мы трудомъ добываемъ,- все это опять тебѣ должно быть дорого, та-же родина, которой ты всѣмъ обязанъ, потому - она сама обязала тебя по гробъ твоей жизни. И не за что, смотри, обязала: развѣ за то только, что мужикъ деревенск³й тебя пустилъ на свѣтъ Бож³й, въ подданные Царя-Батюшки. Я такъ вотъ теперь по себѣ знаю, что такое отечество-то наше, родина-то эта, Росс³я-матушка. Шли мы, братецъ ты мой, изъ Парижа назадъ, домой; прошли Польшу, да разъ на стоянкѣ остановились. Размѣстили нашу команду по избамъ, пошолъ и я въ ту, которая назначена была. Вижу, совсѣмъ изба моя деревенская, и три окошка на улицу глядятъ, и труба деревянная, да и изба-то какъ у насъ дома: почернѣла вся и въ соломенному навѣсу немного нагнулась; крылечко тоже пошатнулось и два приступка вывалились и лежатъ въ сторонкѣ, словно поправить ихъ некому. Такъ, думаю, такъ и у насъ было; и ни съ того, ни съ сего вошла мнѣ на умъ мысль такая, что вотъ-де отворю дверь: отецъ съ матушкой на шею кинутся, обнимать станутъ. Вотъ и овца заблеяла, словно бы наши прыгуньи; пѣтухъ запѣлъ, курицы клохчутъ, а въ избу вошолъ: и образа православные на тяблѣ стоятъ, и свѣчка жолтенькая приставлена къ тяблу. Старикъ и старуха кланяются намъ, просятъ милости не погнушаться: отвѣдать ихъ щицъ свѣжихъ. Яичницу, говорятъ, сдѣлаемъ; молоко, коли хотите, принесемъ; хлѣбушко-то, говорятъ, сами рушайте; вотъ и ножъ!- говорятъ. Не утерпѣлъ я, Григор³й, одолѣли меня слезы, словно ребенка малаго: кинулся на стариковъ, обнимать сталъ, словно отца, мать родную обнималъ. Тутъ ребятишки заревѣли. Эхъ, думаю, лучше бы гдѣ подъ заборомъ соснулъ, а то тутъ так³я чувств³я подступили, что совсѣмъ нѣтъ мочи одолѣть себя. Пристыдятъ, думаю, старики; по всей ротѣ разскажутъ, по батальонамъ пойдетъ, весь полкъ узнаетъ: что вотъ-де Сысоевъ - баба, чужихъ стариковъ за своихъ принялъ; совсѣмъ одурѣлъ, онемѣчился. Взглянулъ я на своихъ товарищей опасливо, лѣвымъ глазомъ: одинъ усы крутитъ, а самъ знаю, щетинисты у него усы; онъ и самъ зналъ это, и никогда, что ни припомню, никогда не крутилъ ихъ. Другой кавалеръ подъ столъ зачѣмъ то залѣзъ, а ефреторъ Михѣевъ такъ въ окно сталъ глядѣть, и вижу: хитритъ, сѣдая крыса, тоже плачетъ. Славныя вы, думаю, ребята; солдатская кость каменная - сердце восковое; сказалось оно, какъ Росс³юшку-то увидало, родину-то свою узнало, да понюхало деревенскаго духу!

   - По моему, кто такихъ чувств³й не понимаетъ, либо знать не хочетъ, просто нехристь какая-нибудь, бусурманинъ проклятый, турка некрещоная! продолжалъ кавалеръ, послѣ тяжолаго вздоха и продолжительнаго кашля, которымъ онъ заключилъ свою первую рѣчь.

   Иванъ Сысоичъ, съ трудомъ впрочемъ, привсталъ съ дивана, и откуда голосъ взялся: началъ говорить такъ, будто и Богъ вѣсть какъ разобидили его, словно на цѣлый свѣтъ разгнѣвался.

   - Вотъ, говорилъ онъ, тутъ всякая сила на тебя идетъ; хочетъ одолѣть тебя, отнять у тебя все, что вотъ мы и въ Москвѣ отстояли, и за чѣмъ въ Парижъ ходили; а есть трутни так³е, что и глядѣть не хотятъ ни на что.- Хорошо еще, если ты службой какой обязанъ, а не вольный человѣкъ, ты бы вотъ, напримѣръ, Григор³й. Вѣдь только и дѣла то, чтобы утянуть осьмушку съ двухъ фунтовъ, да взять за то барыша полкопѣйки мѣдью; начать откалывать сахаръ, да крошки подбирать въ мѣсяцъ на пятакъ серебра. А тутъ тебѣ попадется плохонькой человѣкъ, да еще макура какая-нибудь близорукая: на вѣсы-то не смотритъ, а и смотритъ иной разъ, да не видитъ,- такъ и четверку утянешь съ фунта: вотъ она торговля-то ваша крохоборливая, отяготительная. Ты вотъ одного обвѣсилъ на двѣ копѣйки, тебѣ совсѣмъ польза малая; а у него, глядишь, и денегъ-то только двѣ копѣйки лишныхъ, на другой день онъ эти двѣ копѣйки оставилъ, и все червякъ бы не глодалъ: фунтъ чорнаго хлѣба и ты бы далъ ему, да еще и соли восьмушку прибавилъ. Вотъ и живешь ты хозяину, и будешь жить еще дольше; можетъ хозяинъ помретъ прежде тебя и есть въ твоей сумѣ капиталишко; лавочку, пожалуй, захочешь скупить на себя. Хорошо, положимъ, и лавочку скупилъ, твоя она собственность, никому не даешь отчоту, кромѣ себя самаго. А кому, скажи на милость, польза отъ этого? Ты-то вѣдь опять станешь обмѣривать, да обвѣшивать; только начнешь чай пить въ трактирамъ, брюхо отростишь, да величаться станешь, что мы-де капиталъ имѣемъ, можемъ и садокъ съ рыбой скупить. Вотъ тутъ тебѣ и толкуй объ родинѣ-то! Глупая твоя жизнь, Григор³й, если ты тебя не хочешь понять, а тянешь туда, гдѣ и безъ тебя много.

   Старикъ, кончивъ укоры, сѣлъ опять на диванъ и долго всматривался добродушнымъ взглядомъ въ своего слушателя, на лицѣ котораго выражалось сильное нетерпѣн³е и какая-то необыкновенная краска, какъ будто ярославецъ только сейчасъ соскочилъ съ баннаго полка и окатился холодной водой.

   - Вотъ вы тепереча, заговорилъ онъ робкимъ нерѣшительнымъ голосомъ, меня корить начали и совсѣмъ приругали не за дѣло. Я и пришолъ-то къ вашей милости, чуть не за этимъ самымъ дѣломъ: больно, видите, хотѣлось бы испытать все, что вамъ довелось на бѣломъ свѣтѣ. Время-то, знаете, подошло благопр³ятное, такъ что же, думаю, зѣвать?- пойду-ко спрошу кавалера.

   - Мое тебѣ слово, доброму человѣку, всегда отъ сердца пойдетъ. Старикъ Сысоевъ никому зла не дѣлалъ, развѣ лягушкѣ какой, когда шагалъ по болотамъ въ походахъ. Иди, Гриша, иди, не задумывайся! Въ настоящемъ дѣлѣ всякаго человѣка родина ждетъ; она передъ тобой въ долгу не останется, помяни мое слово! Только ты заслужи это, а волка бояться - въ лѣсъ не ходить: страшенъ громъ, да милостивъ Богъ!

   Старикъ Сысоевъ, въ видѣ поощрен³я, цаловалъ Гриторья Матвѣича и вогналъ его въ слезы не столько укорами, сколько, можетъ быть, собственнымъ примѣромъ и ласкою. Иному старику слезы дорого даются; случается, что и совсѣмъ нейдутъ, если поломало его горе, да бѣды непрошеныя.

   Задумался Григор³й Матвѣичъ; крѣпко отуманили его рѣчи старика умнаго и бывалаго. Задумался лавочникъ до того, что и въ лавочку не пошолъ: и вотъ отчего видѣли покупщицы одну только рыжую бороду хлѣбопека.

   - Что это, спрашивали онѣ, самъ-отъ хвораетъ, что-ли?

   - Письмо никакъ въ деревню пишетъ, отвѣчалъ имъ хлѣбопекъ, и нѣсколько удовлетворилъ любопытству кухарокъ, потому что далъ имъ поводъ вывести изъ этого то, что должно быть, съ Григорьемъ что нибудь особенное приключилось: не даромъ же кавалеръ цаловалъ его и по головѣ гладилъ, какъ сказывала прачка.

   Дѣйствительно, Григор³й Матвѣевичъ царапалъ въ это время обглоданнымъ перомъ изъ заплеснѣвѣвшей чернильницы, слѣдующую нехитрую грамотку:

   "Родителю нашему любезному Матвѣю Спиридонычу, матушкѣ нашей любезной Оринѣ Мироновнѣ отъ сына вашего единокровнаго рожденнаго Григорья Матвѣича посылаю я вамъ ниской поклонъ и прошу вашего заочнаго родительскаго благословен³я навѣки нерушимое и желаемъ мы вамъ на мног³я лѣта здравствовать и будь надъ вами Божья милось братцу нашему единоутробному Степану Матвѣичу отъ братца вашего Григорья Матвѣича ниской поклонъ посылаю. (Далѣе слѣдовали низк³е поклоны деверю, невѣсткѣ, баушкѣ и прочимъ роднымъ деревенскимъ).

   "При семъ письмѣ увѣдомляю я васъ, что я со всѣмъ по своей волѣ въ солдаты пошолъ всѣ нашъ обижаютъ и Иванъ Сысоичъ тоже говоритъ ступай говоритъ кровь г