Тургенев Александр Иванович - Дневники (1825-1826 гг.)

grande salle du palais, dite des pas perdus. - Вид сего здания свидетельствует о его древности. Какая-то мрачность покрывает его снаружи. Сказывают, что во Франции не существует залы более обширной: длина 222 pieds, ширина 84. Ее называют salle des procureurs, grandsalle ou salle des pas perdus. Здесь сходятся все челобитчики и plaideurs. Над дверями надписи почти всех парижских присутственных мест.

  Мы вошли в parloir для заточенных и видели тюрьму, из которой бежал Лафайет, другую, в которой два дня содержался Робеспьер. Эта часть du Palais de Justice называется Conciergerie, maison de detention du gouvernement (построена на старом месте королевского дворца, называвшемся Preau du palais?), древнейшая и самая страшная тюрьма во Франции. Темный коридор ведет к ней заключаемых. - Мы видели дверь и замок, которым запирали королеву и близ ее темной тюрьму и пр<инцессы> Елисаветы. Тюрьма королевы обращена в капеллу, и три картины изображают свидание ее с фамилиею, при Симоне, и причащение св. тайнам от Антония, который еще жив и теперь. - Тут вырезано письмо ее к детям, в котором она заклинает не мстить убийцам ее. Тут и памятник Лудвигу XVI. Религия - и действие ее: прощение врагам освятило сие жилище ужасов и преступников. С благоговением к памяти великодушных страдальцев и с состраданием к буйству фанатиков - вышел я из concieigerie.

  27/15 октября. Несколько раз переходил Новый мост, но в первый еще раз рассматривал статую на коне Гейнриха IV - du seul roi dont la France ait garde la memoire. Она стоит на особой площадке и на мраморном пьедестале. (Elle est situee sur le terre-plein du Pont-Neuf, a lextremite de l'ilе de la Cite, et en face de la place Dauphine: elle remplace celle qui fut renversee en 1792)- Я думал, что прежняя статуя сохранилась и во время революции и что варвары почтили память единственного любимца народного; но я ошибался. 92-й год и ее разрушил. - Новая, ныне существующая статуя вылита par Piggiani в 1817 году, по модели Lemot. Король, в присутствии всей фамилии, положил первый камень, и в сем камне скрыты медали, на одной стороне коих надпись: "Ludovicus XV1II, Lapidem posuit, Die XXVIII, M. oct., ann MDCCCXVIII. Regni XXIII", и на обороте: "Henrico Magno. Et pour exergue: Pietas civium restituet". Вышина статуи в 14 pieds, цена оной 337 860 франков. Конь утвержден только двумя ногами на пьедестал, так что вся статуя покоится только на двух точках. - Публике открыта она торжественно 25 августа, в день св. Лудвига, в присутствии короля и его фамилии. - На пьедестале следующие надписи <пропуск>.

  Гейнрих IV был первый из королей французских, коему воздвигнута была статуя. Презрение к памяти Гейнриха IV даже и в бурю революции оскорбительно для народа, для человечества. И, не будучи французом, я бы желал, чтобы они в честь королю, который желал, чтобы у каждого хозяйства каждый день была курица в супе, сделали известие и сохранили памятник народной благодарности. Для чего в их политическом или нравственном катехизисе не сохранилась черта его любви к народу французскому - et ce cri du coeur, это движение сердца, с которым он заключил однажды разговор свой с герцогом Guise: "Vous ne me connaissez pas maintenant, vous autres; mais je mourrai un de ces jours, et quand vous m'aurez perdu, vous connaitrez tout ce que je valais, et la difference qu il у a de moi aux autres hommes". Гейнрих произнес сии достопамятные слова за несколько часов перед кончиной своей.

  Писал к Сереже  4 (?).

  Наконец-то видел я, хотя и в быстром обозрении, Королевскую библиотеку со всеми принадлежащими к ней отделениями, т. е. рукописи, эстампы, камеи, древности греческие и римские и проч. Клапрот познакомил нас с Ремюза и с другими библиотекарями. Поговорив о китайских трудах нашего Иоакинфа, я спешил взглянуть на собрание рукописей королей и писателей французских, в двух шкафах на показ выставленных. - "Телемак", рукою Фенелона писанный, попался мне в глаза. Сказывают, что он не сделал во всей рукописи ни одной поправки, а печатал с первоначального оригинала; но, к удивлению моему, я нашел одну поправку: впрочем, он только почернил одно слово, не заменив его другим, и продолжал писать... Близ него - Боссюет, Монтескье, Ре.ге La Chaise, Voltaire, коего писем целая связка, m-me Sevigne, Gresset, Racine, Corneille, m-me Maintenon, Scarron, над рукописью коего подписано: "Lettre de Scarron, qui contient les demeles avec Boileau et n'a jamais ete imprimee, elle est tres amusante". Une signature de St. Vincent de Paul, D'Agnes Sorel; письма Лудвига XIV, Francois Ier - Трагедия Лафонтена "Ахилл", его рукою писанная; une signature de Moliere; самая древняя латинская рукопись из 4-го или 5-го столетия золотыми буквами. География Птоломея из 15-го, с раскрашенными в то время картами. Une tablette enduite de cire, contenant des depenses faites par la cour en 1283.

  Вот a peu pres достопримечательности, кои заметил я почти мимоходом, ибо, читая раскрытые страницы Фенелона и Боссюета и проч., я едва мог обратить внимание на содержание рукописей, наблюдая разные формы почерков, определяющих часто характер автора-человека.

  Мы видели и китайские рукописи - и сотни тысяч на разных языках. Едва ли в Европе найдется собрание манускриптов богатее здешнего? - И сколько еще отсюда развезено по Европе, и например в Петербург благодаря проворству и пронырству Дубровского! {28}

  Из собрания рукописей пошли мы смотреть эстампы, кои могут представить полную историю гравирования, от начала оного до наших времен. -

  И здесь так, как в библиотеке и в собрании рукописей, всякий может требовать и смотреть что угодно и срисовывать на столах, для сего нарочно приготовленных.

  Здесь художники учатся костюмам, монументам и украшениям, в коих имеют нужду для разнообразных целей своих.

  Число эстампов, в шести тысячах портфелей содержащихся, простирается до 1 м<иллиона> 200 т<ысяч>. В них найдете вы все школы: итальянскую, германскую, нидерландскую, английскую и наконец французскую. Одних портретов до 60 т<ысяч>.

  История Франции в эстампах, в 80 портфелях.

  Топографическая коллекция в 42 портфелях. Каталог сего собрания поучителен во многих отношениях, для художников и для любителей.

  Один из библиотекарей, писатель давно мне известный, <пропуск> позволил, несмотря на то что мы избрали день, в который древности не показывают, видеть их мумии, зодиак, греческие и римские древности и проч. В кабинете гемм удивлялись мы апотеозе Августа и другим редкостям, о коих замечу, когда рассмотрю их на досуге.

  Посмотрев библиотеку, отправились мы в фиакре смотреть гобелины, Rue Mouffetard, faubourg St. Marceau, Manufacture des Gobelins, ou Manufacture Royale des tapisseries de la couronne. Название сие получили они от Jean Gobelin, в 1450, который перенес красоты живописи на обои, был основатель сей мануфактуры, некогда единственной в Европе и по живости красок и по совершенству des teintures. И здесь животворящий ум Кольберта оставил благотворные следы по себе. Он (в 1662) скупил дома и сад, ныне составляющие собственность сей фабрики, и поручил управление оных славному живописцу Лебрюну, который лучшие свои картины представил в великолепных тканях гобелина.

  Нас повели прямо в рабочие комнаты (ткацкие), и смотритель раскрывал начатую работу каждого стола, чтобы показать нам производство работ и то, что уже сделано на каждом столе. Живость красок и прочность тканей удивительные! Все черты, все оттенки живописи выражены во всем их блеске и с удивительною верностию. Картины, с коих ткачи списывают свои ткани, вывешены у них за спиною. Художник имеет перед собою ткань свою (canevas), а за собою модель, на которую он иногда взглядывает для сравнения оттенков (la teinte des fils), с тою частию картины, которую он выражает на ткани своей. Подражание природе кистию повторяется еще раз шерстяною тканию.

  К сожалению нашему, теперь в доме перестройки, ибо сюда же переносят и фабрику de la savonnerie, и мы не могли видеть других, полных тканей в галереях, но ex ungue leonem. Мы видели портрет герцогини Берри с детьми ее; разные мифологические и исторические предметы в картинах французской школы и ковры для церковных надобностей.

  Для работников есть школа рисования, и в сем же самом заведении ежегодно делается курс химии, appliquee a la teinture. Dans ces tapis des gobelins, l'aiguille et la teinture surpassent la nature. 4 ateliers, в каждом несколько станов.

  

  

  Des gobelins l'aiguille et la teinture

  

  

  Dans ces tapis surpassent la Nature.

  

  

  

  

  

  

   Voltaire.

  У кн. Разумов<ской> познакомился с Cousin.

  28/16 октября. Получил письмо от Сережи.

  В первый раз еще нам отказали показать одно из здешних заведений, именно St.-Pelagie, где содержатся за долги - и за политические преступления. Мы представили дозволение префекта Сены, но Pelagie зависит от префекта полиции, и нас обратили к нему, а мы отложили осмотр сей до следующего дня и пошли по соседству в гофшпиталь, называемый Pitie, который также под надзором des filles de St.-Thomas и ныне вмещает до 500 больных, из коих много и раненых, требующих хирургических пособий, и одержимых оспою, свирепствующей теперь в Париже. По многочисленности больных - постели поставлены не только по стенам зал, но и в средине оных; и чистота опять напомнила нам, что больница сия в ведомстве женщин - и религии. Вообще заметить должно, что все здешние заведения лучше содержаны женщинами, нежели мужчинами. По наружности уже судить можно, кому поручено попечение о доме: опрятности в белье и в комнатах отличает владычество прекрасного пола. Я уверен, что и больные лучше желают быть на руках у них, нежели у нас. Они обрекли себя благотворению и неутомимы, как милосердие. Pitie может вмещать до 600 больных.

  Отсюда, по соседству, прошли мы в институт слепых: Institution Royale des aveugles, где память изобретателя средств поправлять недостатки натуры, Найу, сохраняется в почтении. Мы нашли в salle d'exercices на одной стороне мраморную доску, на которой вырезано имя его, с означением года изобретения его методы учить слепых и осязанием и другими чувствами заменять им зрение, и года кончины в 1822 году. Он умер в Париже у брата своего, славного минералога. Я знавал его в России и был употреблен, кажется, Новосильцовым к вспомоществованию ему в первых его предприятиях к утверждению его заведения в пользу слепых. Помню и сохранил множество его записок, которые более делают честь его рвению, нежели грамотности. И на доске, сохраняющей память заслуг его, упомянуто о введении им и в России его методы обучения слепых. {29} Теперь место его заступает Lignier, Directeur general de l'Institution Royale des jeunes aveugles.

  Казенных воспитанников 90, из коих 60 мальчиков и 30 девиц. Сверх того, пять или шесть пенсионеров, платящих известную сумму, кажется 800 фр<анков> в год, за свое содержание и обучение в сем институте. Я застал в зале слепых мальчиков, играющих в кубари и веселящихся в кругу своем, сколько вечный мрак совместен с веселостью. Многие из них до 20-го распущены по домам, ибо теперь ваканция; следовательно узы родства существуют и святы, и они хотят слышать родимые звуки, хотя и не могут читать в чертах родителей радость и горе сердечное.

  Другая доска, в той же зале, поставлена в память 1816 года, когда сей институт был отделен от другого, называемого des 15-20 (во время министерства Воблана) et rendu a sa premiere destination et transfere dans ce local.

  На третьей доске золотыми буквами вырезано имя одного из слепых воспитанников, Paingeon, который сделался профессором и теперь еще преподает лекции.

  Учреждение сего заведения висит на стене и, в 1815 году начертанное,, подписано тем же Вобланом. Надзирательница заставила некоторых воспитанниц показать пред нами их искусство в исчислении, или в первых 4 правилах арифметики, знание в географии и в набирании литер и в составлении из оных, по нашим задачам, фраз. Мы сделали им и некоторые вопросы из географии и арифметики, и они отвечали удовлетворительно, Нам показали и труды их рукоделия, кои продаются в их пользу.

  Надзиратель водил нас в их типографию и показывал собрание напечатанных у них для их употребления разных книг - нравственных и учебных. Целая библиотека напечатана для них, у них и ими.

  Оттуда прошел я смотреть старинную церковь: Saint-Nicolas du Chardonef, rue St.-Victor. Она суккурсальная только, т. е. приписанная к приходской. Примечательна памятниками матери славного королевского живописца Lebrun и поэта Иоанна Баптиста Santeuil, умершего в Dejou в 1697 году и перенесенного сюда в 1818 году... и - проповедью одного фанатика, о которой St.-Foix рассказывает в своих анекдотах о Париже а 3-й части.

  Идучи куда глаза глядели, набрел я на соборную церковь (Notre-Dame) Богородицы и в первый раз вблизи ее видел. Есть ли она не первая церковь, построенная в Париже, то, конечно, теперь древнейшая (ибо первая была во имя св. Стефана) и по многим отношениям примечательнейшая. Ее начали строить в 1160 году в царствование Louis le jeune, и строили в течение двух столетий. Впрочем, точно означить время ее начала нельзя. Думают, что сам папа Александр III в 1163 году положил первый камень в ее основание. Черная и от времени потемневшая фасада вселяет какое-то благоговение независимо от священного ужаса церковных старинных зданий. На одном из порталов вырезан зодиак, примечательный тем, что 11 знаков, с надлежащими принадлежностями оных, вырезаны tout autour de la voussure du portique, а 12-й, изображающий Деву, не вместе с другими, но в гораздо большей пропорции приставлен к колонне (pilier), разделяющей две двери сего портика, и изображает образ богоматери, которая, вместо Цереры, держит в руках спасителя.

  На одной из башен повешен славный колокол, называемый bourdon, в который звонят только в чрезвычайных случаях. В 1686 году его торжественно окрестили и восприемниками были Лудвиг XIV и супруга его; и в святом крещении колокол назван Emmanuel-Louis-Therese.

  Внутренность церкви огромная: un double rang de bas-cotes разделен 120 колоннами, поддерживающими своды en ogive. Около nef et choeur et au-dessus des bas-cotes еще целая галерея из 108 колонн, каждая из одного камня. Прежде 45 приделов окружали сию церковь и служили ей как бы оградою, rempart. Теперь только 32 придела.

  Я видел в "Marie Stuart" Тальму и Duchesnois. {30} Талант первого блестящ, даже и в роли весьма второклассной, и я не понимаю, как он решился играть в сей трагедии, где нет первенства для актера, даже и в роли "Лейчестера. Тут все внимание разделено между Елисаветою и Мариею. Дюшенуа - несравненная актриса, но я не смею повторить замечание о первых талантах здешнего театра между актрисами. И в ней есть какая-то аффектация, которой нет в Тальме; в нем все естественно, даже и те позиции, в которых он подражает древним статуям. С какою выразительностью произнес он слова: "My lord, vous ne repondez pas?". - Публика в восхищении осыпала его рукоплесканиями.

  Вторая пьеса - "Les etourdis", играна хорошо, но первоклассных талантов в ней не было.

  29/17 октября. Сегодня мы отдыхали от обязанности путешественника, которую Стерн называет inquisitive; но физически я не менее устал. Поутру был у гр. Модена, Rue de I'Universite, hotel des Ministres; потом у посла, с которым говорил долго о здешних тюрьмах и о преимуществе тюрем английских, но..... Получил от Боннара 10 660 фр<анков>. Купил шелковых чулок у Heloin и видел произведения его фабрики чулочной. Он поставляет чулки и для государя; бродил по булеварам, торговал книги; потом беседовал с Мерьяном и обедал в Пале-Рояле.

  Вечер провел сперва у гр. Раз<умовской>, где видел m-me Tortonvall, о которой так часто слыхал от княгини Гаг<ариной> в СПб., с которою она уже...., а кончил вечер с гр. Раз<умовской> у Гизо в кругу его семейства и друзей, между коими нашел славного Biot. - Общество сие напомнило нам семейство Кар<амзиных>. И здесь ум и благородство души отличительные черты: Гизо был factotum не столько в Министерстве внутр<енних> дел, но в Министерствах, при Деказе, не имея никакого состояния, кроме жалованья, коего получал до 60 т<ысяч> фр<анков> к квартиру и почести; и все оставил и предпочел бедность перемене правил в управлении. {31} Примеры сии редки и в наше время. Теперь живет сочинениями умной жены и своими, сохраняет независимость правил при всей зависимости недостатка в средствах жизни. Предметы разговора менялись, но обращались почти всегда к России..... Я рад, что мог с жаром чувства и согласно с истиною говорить об императрицах.... Био сидел при нас недолго. Гизо живет в двух или трех комнатах; в маленькой комнате, где мы едва могли уместиться, кажется, и спальня их, а подле ее уютная столовая, или прихожая, как угодно. Но совесть его спокойна...

  30/18 октября. Воскресенье. Был у русской обедни, видел многих соотечественников, между прочим, и бар. Строг<анова>, оттуда к княгине Гагар <иной> и к Ал<ександру> Льв<овичу> Нар<ышкину> и к Клапроту. Первую застал и сидел у ней.

  Заходил на погребение офицера национальной гвардии в церковь St. Roch и слушал проповедника, который увещевал к благочестивой жизни и к составлению домашних обществ для чтения религиозных книг; упрекал католиков в равнодушии к религии и к церкви, и несколько раз повторил, что les enfants de l'erreur, les heretiques, гораздо прилежнее к чтению слова божия - детей правды и истинной церкви, что первые посвящают воскресные дни слову божию и чтению евангелия, между тем как сыны православия не думают о спасении души своей. Едва ли это не правда? - Церковь наполнена была слушателей и молящихся, и Les ignorantius привели детей не слушать проповедника, а литургию, начавшуюся после. На малолетних детях кресты отличия и у не умеющих читать четки" по коим должны творить молитвы.

  Писал к Булг<акову> с почтою, которая пойдет завтра. Посмотрел канц<елярию> пос<ла>.

  Обедал у гр. Бобр<инской> с Бреем и его семейством, и казалось, что я переселился в П<етер>бург. Und manche liebe Schatten stiegen auf. За малым круглым столом, как некогда на Мойке у Б<обринской>, когда я ловил еще призрак счастия. Мир праху твоему, бедное сердце мое!..

  Мне напомнили, что здесь княгиня Куракина, сумасшедшая, и спросили, видел ли я ее? В самом деле, давно бы я должен был о ней понаведаться, хотя видеть ее и трудно будет; ибо каждый, напоминающий ей о ее семействе и родине, приводит, как уверяют, ее в бешенство. Однако я отыщу ее.

  31/19 октября. Мерьян сообщил мне сегодня свой рапорт м<инистру> ф<инансов> о некоторых книгах, вышедших в Париже, особливо о правилах для усиления промышленности во Франции и Англии. Между прочим, он хвалил Dupin и книгу его о применении наук к ремеслам, в которой он доказывает, что ремесла не могут теперь обойтись без наук и что совершенство оных зависит от соединения ремесл с науками. {32} Это правило принято и в политехнической здешней школе. Превосходство Англии в ремеслах и искусствах - есть последствие сей давно ими признанной истины... В самом деле, свет науки освещает и скромную храмину ремесленника, и ученый не чужд трудам его. Между ними существует какое-то взаимное обучение, которое совершенствует методы в науках и приемы в рукоделиях и в ремеслах, и способы улучшения материалов.

  Гумбольдт зашел к нам сегодня и повел нас в Академию, усадил близ Cuvier и других должностных ученых и называл на ухо каждого известного или славного ученого, кои окружали нас. Почти все ученые - Лаплас, Дефонтен, и проч. проч. - были в собрании; по чинам - два академика и один почетный адъюнкт. Предметы чтения были на этот раз из анатомии рыб и о желтой лихорадке и язве. К Гумбольдту все подходили с большим уважением, и по окончании заседания он представил нас Cuvier, который пригласил нас по субботам к себе. У него собираются ученые и литераторы всех партий. Гумбольдт проводил нас до набережной и предложил познакомить и с Газе, что в библиотеке, и ввести в Академию так, чтобы мы могли брать из библиотеки оной книги.

  Обедал у гр. Брея - и думал о прошедшем. Вечер кончил у Стурдза. Устал - и продолжать не в силах журнала, жалею, что интересное знакомство нынешнего дня не оживило сил моих для записи в книгу всего, что видел и слышал...

  2 ноября/21 октября... В первый раз еще обошел я почти всю Тюльери и взглянул со вниманием на некоторые статуи. План тюльерийского сада первоначально был начертан Ленотром.

  Группа, которая прежде всего остановила меня, одна из прекраснейших в сем саду - это Эней, уносящий, после разрушения Трои, отца своего Анхиза, который держит за руку внука своего Аскания. Lepautre был творец сей группы.

  Другая группа, им же конченная в Париже, но начатая Теодоном в Риме, представляет смерть Лукреции - в 3 фигурах.

  Нил, Тибр, Сена, Марна и проч. и другие изображения, коими Париж обязан пенсионерам короля, в Риме обучавшимся.

  Мы вышли в поля Елисейские и оттуда, по берегу Сены - пришли в Сад инвалидов и в их великолепное убежище. Большими аллеями и эспланадой, деревьями усаженной, прошли мы во двор, где стража у ворот из инвалидов. Один из них указал мне, где найти путеводителя для осмотра всего заведения.

  _Hotel Royal des Invalides_. - Строение сего огромного здания началось еще в 1670 году, церкви - в 1675. Liberal Bruant, архитектор, начертал план церкви и алтаря, a Jules Hardouin-Mansard продолжал их - и составил план du dome. Двор окружен 12 пушками. Фасада в 102 саженях длины, в 4 этажа и в 133 окна. В центре ворота, над коими в барельефе изображен Лудвиг XIV с следующею надписью <пропуск>.

  На противоположной стороне входа - портал церкви. Вероятно, храм был созидаем по двум планам и первый был не столь обширен, как второй, по коему Лудвиг XIV воздвиг le dome. Le maitre-autel разделяет dome от церкви, и вид позлащенных колонн оного гораздо великолепнее и изящнее из dome. Когда смотришь из церкви, то даже не все колонны главного алтаря видны. Лудвиг XIV истощил искусства и великолепие на украшение du dome. Пол из мрамора. Живопись, скульптура - все напоминает пышность его правления. Шесть приделов в dome. Ни одна церковь в Париже столько нам не понравилась изящностию, освещением и украшениями своими, как Храм инвалидов.

  В dome у одной стены памятник Тюренесу и на медном барельефе над его статуей изображено Тюркеймское сражение, с надписью: "Bataille de Turkheim, donnee en 1675". Памятник сей был воздвигнут Тюренну Лудв<игом> XIV и находился в St. Denis, с прахом королей французских, рассеянным революционистами; но памятник сохранился и перенесен сюда. Тюреннова статуя в минуту смерти его - мешок с сыплющимися деньгами - напоминает его сокровища, коими кормил он войско. Инвалид прочел нам стихи, кои написаны в честь Лудвигу XIV и Тюренну, когда гроб его поставлен был в St. Denis.

  На противоположной стороне сему памятнику - другой Вобану, в 1807 году воздвигнутый, в день и год (anniversaire) его смерти. Прежде 1417 знамен, отнятых у неприятеля, с верху купола прикрывали сей два монумента, но в 1814 году в ночь с 30 на 31 марта, перед первым вшествием союзных войск в Париж - знамена сии сожжены. За два года перед тем Бонапарте, будучи уже в России, позлащал купол Инвалидов! Позолота 1812 года осталась: знамена его с дымом исчезли и развеяны.

  Вышед из церкви, видели мы славный regulateur, подаренный инвалидам Лудвигом XVI. Мы входили в спальни солдат. Каждая вмещает обыкновенно от 50 до 56 кроватей. Все чисто; воздух свежий и комнаты теплые. В библиотеке нашли мы несколько инвалидов, читающих книги и журналы и в них - свои подвиги. Она состоит из 20 тыс<яч> книг. Другие в особой комнате беседовали друг с другом. В библиотеке бюст Лудвига XVIII, венок из цветов на голове его, и под бюстом надпись: "Les vieux defenseurs de l'Etat en ont ici place le pere. Janvier. 1816". Прежде в сей же комнате и на сем же месте был портрет Наполеона, переходящего Альпы!

  Вид из библиотеки прелестный: возвышающийся над Парижем Montmartre с его мельницами; сооружаемый чрез Сену Мост инвалидов, вправо колонна Вандом - и необозримые массы домов парижских.

  От 6 час<ов> утра до 9 вечера солдаты могут отлучаться по их произволу; офицеры могут приходить домой и позже, предваряя инвалидное начальство. Солдат получает суп, мясо, зелень и un peu de vin. Офицер - суп, говядину, entree, la viande, legumes и бутылку вина. Солдат теперь более 3 тыс<яч>, офицеров 250. В 1811 году солдат было 11 тыс<яч>. Более тысячи теперь в Авиньоне.

  Вчера привели сюда одного инвалида 119 лет. В зале, где обедали солдаты, - победы Лудвига XIV. Мы с почтением смотрели на сидящих за обедом офицеров. Безруким помогали безногие. Губернатором теперь здесь Latour-Maubourg.

  Дом окружен двором, в коем 300 садиков, обделываемых инвалидами. Издали видели мы статуи Луд<вига > XIV, les quatre nations enchainees: памятник побед его.

  Во всех церквах, как и в здешней, вывешено завещание Лудвига XVI, как у нас акт св. Синода.

  Портреты умерших маршалов ставятся в зале собрания.

  Thomas d'Aquin. Церковь. Прежде монастырь якобинцев. Картины в ней: снятие со креста и St. Vincent de Paul, призирающий младенцев. Мимоходом были в сей церкви.

  _Обед у посла_. В 6 часов приехали мы к представителю русского императора в Карикле. Один только приехал прежде нас, Дивов, но вместе с нами многие. Около семи часов сели за стол, великолепно освещенный и серебром отмеченный. Посол сидел между княгиней и графин<ей> Разумовскими. Перед ним к<нязь> Раз<умовский>, некогда пышный, важный, великолепный, prenant tous les coeurs apres soi, теперь un ci-devant jeune homme, в узком фраке, в узких панталонах, в тонких башмаках с ленточками, с молодой женою..... Присутствие князя Разумовского, коего я видел за 20 лет в Вене на сей степени, еще более напомнило мне где, у кого я..... Корсиканец дает обед русским и представляет им и Франции русского императора. Едва успел об этом подумать, как оглянулся на блестящий круг гостей, и - смирил движение, порыв национальной гордости. - Князь Р<азумовский>, промотав жизнь и имение, доставшееся ему известною службою Елисавете дяди его, живет на счет России, без всякой для нее пользы, и в 78 лет играет в Италии французскую комедию. Жена и свояченицы его иностранки. - Другая гр. Раз<умовская> оставила одного мужа и вышла за другого, определив первому от щедрот второго пенсию.....Гр. Шувалова, устроив имение на счет казны, тучнеет в сладострастии; княгиня Багратион, забыв мать и Россию, проживает последние прелести; княгиня Голицына-Суворова - с новым мужем и с старыми морщинами. Графиня Брюсе - без мужа, но с тем же. - Свистунова.....

  Теперь кавалеры: гр. Моден, но он не русский. Кологривов! к<нязь> Гагарин! - к<нязь> Лобан<ов>-Рост<овский>, к<нязь> Щербатов, <1 нрзб> Стурдза, но и он не русский, к<нязья> Голицыны!! Ланжерон! Тюфякин, Броглио.

  Есть ли все сии русские могут, представлять Россию, то П<оццо> д<и> Б<орго> может представлять императора (не судите, да не судимы будете, подумал я и замарал написанное).

  Едва отобедали, как уже двор наполнился каретами, а посол у камина читал вечернюю "Звезду".

  3 ноября/22 октября. Был два раза сегодня в Тюльери, во дворце и осматривал залу, в которой увижу завтра короля за обедом. Сколько искателей билетов, для впуска в столовую завтра, приходили к швейцару дюка Дюмона - и возвращались с пустыми руками.

  Взглянув на развод и услышав пушку Инвалидов, я пустился вслед за другими в тюльерийский сад и оттуда в Елисейские поля; но узнав, что вино польется и увеселения начнутся позже, зашел к гр. Боб<ринской> и с княг<иней> Г<олицыной> отправился снова в Елисейские поля. Издали уже увидели на открытом пред площадью и народом театре - балет. Кажется, представляли "Jeanne d'Arc" (нет: "Les principaux traits de la vie d'Henry IV") и французы торжествовали над англичанами. Выстрелы на театре заглушались жужжанием народа, который озирался беспрестанно на выставленные посреди площади высокие мачтовые жерди, к коим привязаны были пять призов, из коих первый - золотые часы.

  На другом театре, в конце площади, играли водевиль и comedies-proverbes. Актеры и актрисы и костюмы были по погоде и по публике.

  В других местах театры с вольтижерами, с китайскими тенями, марионетками; восемь оркестров с музыкою инструментальной) и вокальною. В два часа начали подниматься на mats de cocagne - охотники; но я не заметил большого проворства и с сожалением смотрел на труд и на истощение, с коими полуобнаженные взбирались медленно на мачты. Кое-как проворные сорвали с венцов призы, и народ устремился к колбасам и хлебам, кои кидали из нескольких избушек, построенных вдоль по плацу Лудвига XV, и к вину, которое лилось из таких же избушек, в коих скрыты были бочки. С какою жадностию ловили они хлебы и колбасы; но более всего забавляли меня мальчишки, кои, подкрадываясь, взлезали по стене на верх домика и уносили оттуда хлебы. Вино доставали они, также становясь друг на друга, и теснились вокруг красного источника. У одного домика жандарм хотел учредить порядок между продиравшимися к вину и беспрестанно бил палашом и отгонял самых смелых удальцов. Этот жандарм был так похож на гр. А<ракчеева>, что я поражен был сим сходством и указал на него моим соотечественникам. Скоро подъехал к нему жандармский офицер и запретил ему учреждать без службы порядок там, где его быть не может. "Laissez les faire", - закричал он ему - и рукоплескания благодарности загремели для офицера...

  Около 4 часов стало во всех концах шумнее. Сначала показалось нам что-то мертво и невесело. Я ожидал более шума и веселости. Подошед к одному оркестру, увидел я кадриль французскую; кавалеры были в рубашках; между женщинами были две лет в 60.

  Сверх официальных безденежно поставленных увеселений, как-то качелей и проч., все поле и сад наполнились тысячами промышленников разного рода. Лотерей более всего. Там вешают за копейку, в другом месте меряют. Там ворожат - и можно бы целый день провести, переходя от одной забавы к другой.

  Возвращаясь из Елисейских полей, увидел я мальчика в рубище, с мармоткой лежащего, лицом к земле, у сада тюльерийского. Народ уже толпился вокруг него; мы спросили его, болен ли он? "Да", - отвечал бедняжка на вопрос мой. Не голоден ли он? "Да", - повторил он мне. Когда ему дали денег, он встал и пошел с мармоткой своей. Мне уже сказывали, что недавно нашли на улице человека, несколько дней не евшего...

  Был в театре. Тальма прекрасно играл Ореста в "Андромахе", Дюшенуа в Гермионе, Bourgoing в Андромахе. Слова: "Et vous le laissez?", кои Тальма с упреком говорит Гермионе, и Allez, dans cet etat soyez sure de me plaire, произнесенные Гермионой Оресту, врезались в моей памяти.

  Другая пиеса "Le manage secret".

  После 1-й пьесы публика беспрестанно кричала и требовала Тальмы. Началась музыка, и крик заглушал ее; началась вторая пиеса, и крик не переставал. Наконец, вышел актер и с некоторым презрением объявил, что во всех коридорах объявлено запрещение префекта полиции актерам являться на зов публики, и - скоро крики и топанье унялись...

  4 ноября/23 октября. Сегодня сбирался я видеть открытие префектом новой биржи и опоздал. Зато видел съезд в Тюльери на поздравление к королю. Карета нашего посла великолепнее всех других. Видел двенадцать экипажей 12 парижских меров, приехавших для поздравления короля, и ливрею с разноцветными рукавами Монморанси. Потом гулял в саду Тюльери, и когда король проходил из церкви в другие комнаты и остановился у окна, то слышал: "Vive le roi!" - в разных местах, но слабо, очень слабо - и не поддержанное голосами гулявшей толпы народа. По улицам, в Тюльери, в полях Елисейских везде толпы гуляющих, везде опять те же почти увеселения, как и вчера.

  В 4 часа явились мы во дворец, pour le grand couvert, en gradin ш> лестнице, ведущей к покоям du premier gentilhomme de la chambre du Roi, Le due d'Aumont, но двери были еще заперты, и я с своими решился войти в его прихожую и дожидаться отворения дверей; за нами последовали гр. Броглио, московский некогда житель, и две другие русские дамы. В 4 1/2 нас впустили в залу. Дамы стали на gradin, мы на другой стороне, но на выгоднейшем месте. Мое было лучшее из всех, ибо я приехал ранее других. Скоро собралась публика, и поставили _табуреты_ для _герцогинь_. Придворная уелядь суетилась вокруг нас; поставили четыре прибора на столе: один - особо, для короля; два на одной стороне для дофина и супруги его и один на противуположной для герцогини Берри. В 6 часов пришел король, с свитой его, в которой был и архиерей (кардинал) <пропуск>, стоявший также вместе с другими за стулом его. Зала узкая и еще уменьшена перилами для проходящей публики и оркестром, с одной стороны, для музыки и ступенями - с другой, для дам. Я был ближе всех к королю:

  

  

   Стоял близехенько к нему,

  

  

   Не веря счастью моему...

  Он кушал с аппетитом и мало говорил с тремя членами своей фамилии, обращаясь довольно часто к стоявшим за ним придворным. Мимо его проходили за перилами зрители, не останавливаясь..... Он уже кончил обед свой, но заметив, что публика еще не вся его видела, остался, пока все успели пройти, и потом встал - и ушел с небольшою свитою во внутренние апартаменты. Хоры певчих, весьма посредственных, и музыка инструментальная, гремели во весь стол, кончили национальною песнею "Vive Henry IV", и король, казалось, подтягивал и бил в такт музыке.

  Всякий раз, когда он хотел пить, кравчий требовал вслух питье, которое, по древнему обыкновению, должен le sommelier, отведав, подносить королю. .. Ни зала, ни двор, ни музыка - ничто не может равняться с великолепием нашего двора. Это заметили другие - и я также. Trois services - в столе. Услуга состояла из разных чинов двора; но и придворные многое не могли объяснить мне. Между женщинами-зрительницами заметил я прекрасное, значительное лицо - и это была Sophie Gay, автор многих сочинений и переводчица Крылова.

  Завтра прочту во всех журналах, что видел сегодня во дворце и в народе и чего не видел в театрах, в коих безденежно везде играли, и в местах увеселений, и на балах, куда приглашены были les dames et les forts des Halles...

  5 ноября/24 октября... Обедал у гр. Брея с русскими и нашел у него записку Гумбольдта, в которой он приглашает меня приехать сегодня к Cuvier, где он будет дожидаться меня до половины десятого. Вскоре после стола я отправился в Jardin des Plantes и пробрался к Cuvier, вызвал Гумбольдта, который представил меня хозяевам. Тут нашел я в малой гостиной толпу славных ученых: астрономов, натуралистов, путешественников и проч. К счастию, между ними и Abel Rernusat, коего знал уже по библиотеке. Заговорили о Востоке, a Cuvier указывал мне каждого ученого, называя по имени и упоминая о заслугах их. Приемная, уже и без того тесная, наполнилась дамами и новыми гостями - и я хотел ускользнуть, но Cuvier проводил меня до сеней.

  6 ноября/25 октября. Вчера был у Клапрота и записал некоторые книги в его библиотеке, купленные им в Англии и, по мнению его, классические об Индии и вообще об Азии. Он уверяет, что большую часть анг<линских> книг можно купить у букинистов за половину цены; ибо книгопродавцы, выручив деньги за 200 или 300 экземпляров, остальные экземпляры продают за 3-ю часть цены букинистам, а сами предпринимают новые издания. Только новейшие книги надобно платить дорогою ценою, т. е. вполне; в числе книг об Азии заметил я:

  1. Historical account of discoveries and travels in Asia from the earliest ages to the present time, by Murray. Edinburg. 1820. Три части in 8. У букин<истов> можно купить. В ней упомянуто и о всех путешественниках, древних и новых, в азиатскую Россию.

  2. Hamilton's Description of Indostan. 2 vol. Тут об Индии, Тибете, Кабуле. Интересная книга, в отношении к России.

  3. History of Indian Archipelago, by Crawford.Три части, in 8.

  4. A. Memoir of Central India, by Malcolm. 2 части, in 8.

  5. Mirborne oriental commerce. Новое издание. Главная книга для всех отраслей торговли...

  Просидев весь вечер дома, прочел я "Ласкариса" Вильменя и жалею о потерянном времени. Это слабое произведение, которое формою своею напоминает только "Анахарсиса". Это не роман и не картина того времени, богатого зародышами для будущего. Вильмень коснулся оных, но ни об одном не сказал ничего замечательного. Ему хотелось изобразить влияние покорения Царьграда и рассеяния греков в Италии на Европу, и современность сего происшествия с другими, всемирную значительность имеющих; ко он едва упомянул о книгопечатании и об открытии Америки, и едва ли найдется читатель, которому бы не пришло более в голову, чем он найдет в книге.

  Ученость его также не обширна: он не знает ни тогдашних греков, ни нынешних. Я не могу кончить его исторический опыт о греках, составляющий отдельную часть книги, хотя и нашел в нем усилия автора представить картину сношений Греции с Россией с того, как религия и политика связали их узами единоверия и противуборства туркам, т. е. взаимных выгод. Выпишу несколько строк из всей первой части книги:

  "Triste image de la destinee! La vie des ruines est plus longue que celle des Etats; et nous trouvons encore aujourd'hui tant de grandeur dans les debris de ce qui n'est plus depuis deux mille ans!".

  Эта мысль или, лучше, это чувство приходило мне часто на ум в путешествии по Рейну, которого развалины пережили Рим, Германию, Наполеона!..

  Не помню в Витенберге при виде памятника Лютеру или в Майенце при виде дома, принадлежавшего Гутенбергу, я думал тоже о синхронизме или о современности важных происшествий мира, что Вильмень в одном примечании говорит о времени изобретения книгопечатания, которое сошлось с эпохой водворения искусств и наук в Италии из Греции: "Plusieurs ecrivains avaient remarque cette heureuse coincidence de la decouverte de rimpnmerie avec Immigration des lettres grecques en Occident. L'imprimerie fut inventee a Tepoque precise ou elle etait le plus neccessaire et sans doute parce qu'elle l'etait. En effet ces pretendus hasards qui ont fait trouver tant de choses admirables, n'etaient presque toujours qu'une reponse aux besoins et a l'activite de l'esprit humain tourne plus particulierement sur un objet". {33}

  7 ноября/26 октября... Ввечеру видел Тальму и Дюшенуа в "Германике", в славной трагедии Арно-отца, и потом m-lle Mars в "Bearnais" или "La jeunesse d'Henry IV", в новой маленькой комедии, в которой были намеки в пользу короля; но рукоплескания были вынужденные и очень слабы и редки...

  8 ноября/27 октября... Желая воспользоваться улыбнувшимся на нас солнцем, мы отправились на кладбище отца Лашеза, но по дороге заехали в бойню, называемую Abattoir de Popincourt ou du Menilmontant, огромнейшую во всем Париже. Строение оной напоминает несколько нашу бойню, что у заставы П<етер>бурга к Царскому селу; но, кажется, здешняя обширнее. Теперь в Париже пять боен; но Попинкурская самая деятельная и одна только Монмартрская равняется с нею обширностью строений и дворов; прочие три меньше сих двух; но и в Монмартрской 200 быками, в год убивается менее.

  Сим кровоточивым заведением город обязан Наполеону: до 1809 года не было в Париже ни одной особой, отдельной бойни. Мясники водили купленных ими в Sceaux и в Poissy быков по городу, и нередко случались от сего несчастия. В городе были рассеяны по разным местам малые бойни, называемые les tueries. Строение Попинкурской бойни началось в 1810 году. В ней 7 отделений для овец, bergeries, семь для быков, bouveries, и так далее. 1200 быков и 280 коров убивается в неделю, а овец 4500 в неделю. Бойня сия доставляет городу от 80 до 100 тысяч кило (кот<орый> содержит 2 фунта) одного сала в неделю. Кровь бычачья, употребляемая в сахарных заводах, продается по 10 sols за каждую saignee. Ночью гораздо более трудятся мясники, нежели днем, и в одну ночь выпускают до 500 фур мяса, перед днями, в кои бывают торги, как-то в пятницу и в понедельник.

  Иногда быки вырываются с канатов, коими прикрепляются к столбам в минуту жертвы, - и тогда горе мясникам. Недавно один из них убит вырвавшимся на волю быком. Проводник наш, опытный убийца быков, уверял нас, что они предчувствуют участь свою - в бойне. Когда их пригоняют сюда, то их оставляют два, три, а часто и четыре дни без пищи - и они, сколько от усталости, столько и от предчувствия смерти, сами не едят и не пьют, когда им дают пищу и пойло. То же случается и с овцами. Мы видели, с каким усилием тащили быка на бойню. Он упирался и как бы знал, куда вели его.

  По сие время не уменьшили жестокости, с коею убивают их несколькими ударами и продолжают мучение бедных животных. Мне пришла мысль заказать от правительства или от Академии наук задачу и обещать награду тому, кто изобретет легчайший способ лишать жизни употребляемых в пищу животных: от цыпленка - до буйвола! Я уверен, что эта мысль многим уже приходила в голову и может быть приведена уже в исполнение, но кто из нас - охотников до бифштекса - думает о жертвах нашей утонченной, ненасытимой гастрономии. Я взглянул на трепещущего быка под ударами мясника, и картина сия никогда не выйдет из моего воображения.

  В сей же бойне устроен колодец и обширный reservoir, кажется о 2 этажах, с водою, снабжающего все заведение. В 1814 году в сей бойне, прежде нежели она была отдана в употребление мясникам, были казармы для войск при вступлении в Париж Лудвига XVIII.

  Другие три бойни гораздо меньше этой и Монмартрской. Мы обошли сараи, в коих обреченные жертвы, большие и малые, ожидали в унынии своего жребия.

  Мы шли по окровавленному двору - и спешили к жилищу спокойствия, где же несть ни печали, ни воздыхания..... к отцу Лашезу.

  У самой заставы des Amendres et dans la commune de Charonne устроено кладбище de l'Est, de Mont-Louis ou du Pere la Chaise. Сей духовник Лудвига XIV и любимец его выпросил себе это место, и выстроил на нем для лета домик, который уничтожен только в 1820 году.

  Вид отсюда на весь Париж прелестный. Я еще не видел здесь ничего подобного. Надобно подняться несколько на гору, чтобы очутиться между памятниками надгробными. Здесь население едва ли не многочисленнее парижского и столица мертвых богаче жителями столицы живых или по крайней мере живущих и умирающих ежеминутно. Здесь найдете вы более славных имен, теней, нежели достойных жизни после смерти в Париже. Тени великих авторов и полководцев, министров и полезных граждан витают над печальными кипарисами и над цветами, которыми любовь и память сердца оставшихся осыпала почти каждую могилу, каждый памятник, гордо к небу возносящийся, каждый крест, смиренно в земле утвержденный. Не доезжая кладбища, увидели мы уже на соседственных улицах венки и гирлянды и кресты из цветов, которые продаются желающим усыпать ими гроб милых ближних... (Никогда не забуду дерптской могилы и цветов ее.....). {34} Гробы и памятники на этом кладбище так часто уставлены, что вряд ли долго может служить сие пространство беспрестанно увеличивающемуся населению всех возрастов и всех религий; ибо и еретиков здесь не чуждаются: я видел гробы немцев-протестантов и англичан епископальной церкви. На большей части памятников з