Главная » Книги

Тургенев Александр Иванович - Дневники (1825-1826 гг.), Страница 7

Тургенев Александр Иванович - Дневники (1825-1826 гг.)


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17

о. Мы жили спокойно. Он у себя отнял славу быть твоим благодетелем, народ в рабстве! Но не отнимал у нас надежды быть твоим восстановителем! В сердце моем бьется к нему чувство привязанности, которое таилось в последние годы его жизни и открывалось только в некоторые минуты, читая иногда решение советское, {53} где обнажалась душа его, близкая к справедливости и к милосердию. Тогда и у нас воскрешала любовь, оживлялись надежды. Здесь, примечая негодование к его политике, страдало сердце и народная гордость, с бытием его, с именем Александра, спасителя Парижа, неразлучная. Теперь смерть примиряет и либералов с Александром-человеком; вспомнят его - память его не с шумом погибнет, но в сердцах народа сохранится...
  _Вечер_. Мысль о русской потере не покидает меня: она представляется воображению беспрестанно, и чем более с нею знакомишься, тем она становится мрачнее, ужаснее, неизмеримее. Я открыл в себе какую-то нежность к государю, которой не знал _в его время_. Теперь, когда для него настала вечность, я сделался не судьею его; но нежным другом, прощающим слабости в кладущим на весы - и самое намерение добра. Есть ли он оставил 14 миллионов еще в рабстве, то да примет благодарность России хотя за три _примерные_ губернии. Да успокоится тень его наградою за желание блага, а мы будем думать, что он носил в сердце язву России и надеялся довершить и для нее то, что сделал для остзейских провинций.
  Вспоминаю, где в последний раз видел его: в Царском селе, в 7-м часу утра, на большой аллее, ведущей чрез парк из Царскосельского дворца. Он скакал в коляске, за ним фельдъегерь. Увидев меня на дороге, остановил коляску, подозвал фельдъегеря, послал его зачем-то во дворец - и ускакал в П<етер>бург. Я не увижу его более.
  Завтра сбирался я к m-me Recamier, где должен был встретить и лорда Голанда. При жизни государя я не упрекал себя в желании видеть его пасквилянта. Теперь и не желаю его видеть и увидел бы с чувством неприятным. Не раз вспомнил и думал о Карамзиных. Они лишились друга на престоле - и теперь это украшает государя в глазах моих. - При жизни его я ему не верил!
  19/7 декабря. Видел в Varietes 4 пиесы; в двух - Брюнета, в последней Potier dans "L'ami intime".
  1. Jocrisse maitre et Jocrisse valet.
  2. Le marchand de parapluies.
  3. La chambre de Suzon.
  4. L'ami intime.
  Три первые оживляются несколько искусством актера; но третью и Vernet не мог поддержать: она освистана. Ни о чем не хочется думать, ни за что приняться: одна мысль о России, о судьбе ее!
  Замечу несколько стихов, которые прочел сегодня в "Childe-Harolde":
   Greece! Change thy lords, thy state is still the same!
   Thy glorious day is over, but not thine years of shame...
  20/8 декабря. Был у С. П. Свечиной, оттуда домой и потом в Арсенал, стоящий на конце набережной Morland, коего часть прежде называлась: Champ-au-platre. Первое литье пушек было тут при Франце I в 1533 году. Гейнрих IV завел здесь сад, а Сюлли, в качестве генерал-фельдцейгмейстера, grand-maitre d'Artillerie, жил здесь во все продолжение своего министерства. Часть дома, где были его покои, сохранена невредимо: даже обои, зеркала, картины его - все уцелело и во время революции. Маленький кабинет его, с двумя окнами на две стороны, где он беседовал с Гейнрихом IV о благе королевства, сохранен в том виде, в каком он его оставил. Одно небольшое, в сравнении с нынешными, но великолепное по тогдашнему, зеркало венецианское осталось над камином его, и здесь-то отражало оно оживленное думами о благе отечества и любовию к нему лица государя и любимца его. На стене в другой комнате историческая картина, "изображающая въезд Гейнриха в Париж.
  Прежде, нежели пошли мы осматривать библиотеку Арсенала, St. Martin, путешествовавший в Армении и знающий по-русски, {54} главный инспектор 6ибл<иотек>и, показывал нам некоторые древние рукописи, с живописью в самых ярких красках, почти невредимо в течение веков сохранившиеся. Древнейшая рукопись принадлежала святому Лудвигу и из упраздненного монастыря досталась здешней библиотеке. Другая рукопись, коей картины и виньетки с большим искусством раскрашены, принадлежала Rene d'Anjou (Breviaire), Лудвиг 18-й купил еще до революции главную библиотеку у маркиза Paulmy, и по сию пору выплачивается наследникам его сумма за приобретение сей библиотеки. Два тома в лист оригинальных писем Гейнриха IV, которые доказали, что добрый и умный король был не весьма грамотен. Более всего книг исторических и беллетрических, особливо романов, всего около 200 тыс<яч> волюмов. 300 книг песен на Мазарини. Вот истинно национальная библиотека.
  У сего Арсенала были некогда ворота с колоннами в виде пушек, над коими на мраморной доске находилась следующая надпись Николая Бурбона:
  
   Aetna haec Henrico vulcania tela ministrat,
  
   Tela giganteos debellatura furores.
  Santeuil, в восхищении от сей надписи, вскричал: "Dusse-je etre pendu, je voudrais en etre lauteur". Другой (Dulaure) замечает, что это сказано или сумасшедшим, или поэтом, paroles d'un fou ou d'un poete.
  В 1788 году Арсенал уничтожен, сохранена только библиотека, известная под названием библиотеки Paulmy.
  Оттуда, чрез обширный дровяной двор и чрез Енский мост, который Блюхер хотел взорвать, а наш Александр - уже более не земной, а небу принадлежащий - сохранил, перешли в Jardin des Plantes; любовались львами, леопардами, волками, лисицами, земляком-медведем и наконец слоном, который резвился и хоботом ворочал землю неподалеку от Мишки, также забавлявшегося ворочанием разных орудий, вокруг него лежащих. День был прекрасный; мы гуляли под деревьями, окруженные и мирными животными, и птицами из всех климатов. Там попугаи всех цветов и разной величины, ястребы, и орлы, из коих один расширял крылья свои, - поднимался вверх клетки, но, подобно орлу русскому, удержан был железною силою в полете своем. Право, смотря на сего царя пернатых, я думал о русском народе и его порывах к солнцу, но клетка его хотя и обширная - все клетка и символ неволи.
  Из Jardin des Plantes в Тюльери, где все было наполнено гуляющими; потом чрез весь булевар к Porte St. Martin, весь булевар казался ярмаркою и уставлен был торгашами. Крик а 2 sols, a 4 s la piece отвсюду раздавался, и сальные свечки горели под навесами.
  От Porte St. Martin к С. П. Свечиной, Rue Grenelle  105, где познакомился с m-me Segur. - Отсюда к послу и на базар, около 11 часов вечера. Уже складывали товары, но еще народ толпился на базаре и любовался сею новою беспрерывною ярмаркою, где выставлены все предметы роскоши, прихотей - и литературы.
  Один из придворных говорил Сегье, президенту de la Cour Royale в деле журналов, что он окажет истинную услугу королю и проч. "La cour rend des arrets, et non des services", - отвечал Seguier.
  21/9 декабря. Целое утро в дождь бродил по букинистам и сторговал некоторые книги, кои будут читать в России. Узнав о назначенной сегодня казни Plessy, я пошел в Palais de Justice, он уже был привезен туда a la Conciergerie, в 6 часов утра. Николай видел, как его вывели оттуда и посадили на фуру, чтобы везти sur la Place de Greve. В 3-м часу уже все улицы от Palais de Justice до Place de Greve и мост усыпаны были народом, несмотря на проливной дождь. Дам было более, нежели мужчин; во всех окнах по улицам видны были модные шляпки; но на самом месте казни, где поставлена была красная гильотина, с красным ящиком, в который бросили тело, было более мужчин. Несмотря на конных жандармов, кои разъезжали вокруг гильотины, толпа волновалась, и едва устоять можно было от беспрерывного напора с места казни. Наконец в 47 минут 4-го часа привезли несчастного. Я едва мог видеть фуру - и уже увидел осужденного в ту минуту, как его взводили на лестницу, <на> гильотину. Сперва вошел туда палач. Потом привели его трое других палачей, шея до плеч была обнажена; он был в белом саване. Палач взял его за волосы затылка, положил шею на плаху и его самого перпендикулярно; с полминуты был он в сем положении. - Железо опустилось - и голова отлетела в красный ящик, стоявший на гильотине, куда в ту же минуту бросили и тело. Кровь смыли помелом и начали снимать гильотину. Удар последовал в 4 часа без 10 минут. Около меня толпились простолюдины, рабочие с лицами, коих выражение трудно описать. Один из них держал и поднимал на плечи мальчика шести или семи лет, чтобы он мог лучше видеть удар гильотины. Разошлись спокойно, со смехом; ужаса или содрогания не приметил я ни на одном лице, стараясь, впрочем, всматриваться в физиономии, меня окружавшие. И прежде и после казни за копейку продавали печатную сентенцию de la Cour Royale. Толпы начали расходиться во все стороны. Дождь промочил меня до костей, я шел тихим шагом - и в эту минуту опять думал о России и завидовал французам - что же? Их смертную казнь, в самую минуту совершения оной! Вспомнил о князе Я. И. Лобанове-Р<остовском> и о его девизе, который, вероятно, не отнимется от него. - (С осужденным сидел на фуре священник). Плесси пожаловался, что его называют отравителем, а сам подал повод к суду.
  
  
  
  
  ---
  Я бы отвечал французам-либералам, спокойно теперь об Александре рассуждающим: "Наполеон не затмил его", - а французам королевской партии: "Король ваш в Париже, и Париж еще во Франции...".
  22/10 декабря... В первый раз был в Водевиле и видел 4 пиесы, но 4-й не дослушал. 1-я - Le retour a la ferme; 2-я <нрзб>; 3-я - Frontin mari-gargon; 4-я La lanterne sourde et les deux porte-faix. В 3-й, в куплете, который обыкновенно поют в честь публики, актриса сравнивает водевиль с лакейской, а франц<узский> театр - с гостиной и кончила словами:
  
  
  Daignez parfois en allant au salon
  
  
  Vous arreter a l'anti-chambre!!
  "Les Francais sont le salon de Thalie", - пропела она. И в самом деле я сидел в лакейской, окруженный даже и не камердинерами, а, кажется, поваренками, и не высидел до конца.
  Театр не велик и не великолепен. Музыка и пение по французской публике - все те же напевы, которые слышишь в каждом кабаке французском и от каждого слепого, напоминающего проходящим смычком и голосом бедность и слепоту свою.
  На занавесе прочел я след<ующую> надпись: "Le Francais, ne malin, crea le vaudeville".
  В промежуток между пиесами читал я статью Crayon о Вестминстерском аббатстве и думал о нашей крепости Петропавловской, которая скоро примет новый прах в свою землю! - Я спешил домой и дворник встретил меня с запискою от Ломоносова: он возвещал меня - о восшествии на престол императора Константина I, о присяге вел<икого> к<нязя> Ник<олая> Павл<овича>, сената, гвардии и проч. - Итак, при 4-м государе живу - и маюсь! - Елизавета закрыла глаза его: утешение для него, для нее и для любящих их! Государь скончался 19-го в 103Д пополуночи. Прости, о дух! - иль прах, но для меня священный!
  23/11 декабря. По желанию посла советовался сегодня с священником, служить ли панихиду и молебен или нет. Гр<аф> Нессельроде уведомляет о новом императоре официально и о присяге, ему в П<етер> бурге учиненной. Разве посол не в том же здесь положении, как п<етер>бургские сословия в минуту получения известия о кончине А<лександра> ? - Так я думаю и сказал свое мнение послу. Завтра он решится. Поспешность в сем случае не может повредить ему.
  Пол<учил> письмо от Гордона...
  Вечер провел у милой Рекамье, много говорил о России и старался объяснить им (rectifier) ложные их понятия на счет народа и правительства. Приезд Матвея Монморанси и потом матери и дочери Gay прекратил разговор о России и обратил к поэзии. Я уже видел Gay во дворце, но не слыхал ее и шепнул m-me Recamier предложить ей прочесть стихи свои. Недолго противилась она ее просьбе; сперва прочла стихи, кои на днях <пропуск> написал на m-me Recamier, а кончила своими из поэмы своей, еще не напечатанной, предметом коей, кажется, Магдалина! - Читает хорошо, собой почти прекрасна и довольно мила; но стихи слабы, хотя и не без чувства. - Монморанси сказал мне, что Lamennais написал брошюру против приговора de la Cour Royale о журналах.
  24/12 декабря. Опять посол заставил меня потерять половину утра. Писал письма от его имени свящ<енник>у; вел переговоры об ответе его; потом говорил об Англии с Поццо и с кн<язем> Разум<овским> - и едва успел побродить по букинистам и прочесть несколько страниц из Ламене. - Между тем кто разгадает l'avenir tenebreux vers lequel nous marchons.
  Royer-Collard приглашает меня завтра к себе.
  Провел вечер у Свечиной с m-me Segur - и не забуду разговора о католической и галликанской церкви. Жалею только, что не имею времени записать всего, что С. П. говорила об отношениях катол<ической> церкви к папе и к Боссюету, как виновнике 4 статей гал<ликанской> церкви. - Он прав, но так, как сын, который спорил с отцом о законном наследстве. Вот главная мысль; но развитие оной и доказательства в пользу католической системы блистательны, хотя и неудовлетворительны.
  Кончил вечер с русскими у к<нязя> Щерб<атова>.
  25/13 декабря. 1 час пополудни. Сию минуту возвратился из русской церкви: мы служили панихиду по незабвенном императоре, - и возносили на литургии имя нового! Почти все русские были в церкви. Трудно выразить впечатление, которое произвела на меня молитва о усопшем! Я озирался вокруг себя и видел памятники, живые, царствования Александра, из коих некоторые принадлежат истории, другие останутся в записках двора или по крайней мере в анекдотах его. Посол, коего политическое бытие сотворил Александр всемогуществом своего сана - и стечением необыкновенных обстоятельств; за ним памятник пяти царствований - светлейший Разумовский, еще бодрящийся, но уже не бодрствующий у чужих престолов, обязанный Александру настоящим благосостоянием своим, утратив прежнее с обгорелыми развалинами великолепного дворце своего в Вене. Далее Чичагов, непримиримый враг русского правительства, смелый говорун в собрании министров и Совета, мечтающий иметь право злословить Россию в лице ее правителей и привязавший имя свое к некоторым внутренним происшествиям России и к звезде Наполеона, не от него померкшей. - Около меня барон Строганов, напоминающий пагубную политику Ал<ександра> с Турциею и с единоверными нам греками, и гр<аф> Головкин, который переносит воспоминание к первым годам царствования Александра, устремлявшего некогда взор свой и не на одну Европу, но и на неподвижный Китай. Там плачет Сеславин, которого слез не заметили предстоявшие и не узнали в нем смелого наездника славных годов в летописях России и Александра. Кн<язь> Тюфякин, царедворец юного Александра, который доживает бесплодный век свой в праздности парижской, в товариществе Кологривого, носящего незаслуженные знаки добродушия монарха и напоминающего слабость его жизни и его сердца, в которой он пред богом и в излияниях сердечных с теми, кого отличал доверенностию, давно покаялся и которую, может быть, искупил уже последним тяжким для отца ударом, положившим в свежий еще гроб едва распустившийся цветок, которого назвать запрещает и скорбь и закон..... Там и Свечин, скоротечность счастия при Павле и медлительность судопроизводства при Александре собою напоминающий. - Толпа молодых царедворцев, адъютантов - и женщин, кои напоминали многое и многих и плакали по человеке более, нежели об императоре. Взглянув на четырех фельдъегерей, я живее вспомнил о государе. Я видел их обыкновенно при лице его! Они разносили веления его во все концы империи, что говорю? - в концы земли! Я видел их и у дверей его кабинета, и некогда с быстротою молнии за ним скачущих, и с трепетом, неподвижно стоявших в позлащенном дворце Царскосельском, которого сад не увидит уже в весеннем блеске своем попечительного хозяина..... Я вспомнил и себя, и последнее слово его ко мне, два раза повторенное, когда я благодарил его за последние знаки благоволения: "Кто старое помянет, тому..... знаешь", - сими словами начал и кончил он в Зимнем дворце монолог свой, 1/4 часа продолжавшийся..... {55} Для чего после сего воспоминания должен сказать я и о том, что думал и чувствовал, когда запели причастный стих "Господи! скажи мне день кончины моей!". - Есть ли бы возвещал всеведающий и от века сущий смертным число дней их и кончину, то Александр, конечно, не оставил бы по себе 14 мил<лионов> в рабстве; а нас в неизвестности...
  Провел вечер у мудреца Royer-Collard, которого почитал издавна, а читал в прошедшем году и выписал речь "Sur le sacrilege". Я думал найти его старее. Жизнь и правила и душа его изображены в чертах и в спокойствии лица его. Он напоминает древних и физиогномиею столько же, сколько и поведением своим на трибуне и в делах государственных. В 1815 году призван он был королем к образованию университета парижского и сделан был президентом совета оного. Он желал дать ему республиканскую форму и даже собственное место президента сделать избирательным, а не от назначения королевского зависящим; но король отказал ему в этом, говоря, что все места правительственные от него зависят и, следов<ательно>, и президент университета должен быть им определяем. 4 года управлял он университетом, и это была лучшая и блистательная эпоха оного. Он был возведен в сие звание из профессоров факультета. Будучи в должности пред<седателя> и сложив должность председателя, удержал кафедру профессора, чтобы сохранить место адъюнкта (suppleant) Кузеню, которого бы в противном случае вытеснили определением на место Royer-Collard какого-нибудь <нрзб>. Он хотел показать уважение и к почетной должности профессора. В 1816 и 1817 годах, по просьбе Поццо ди Борго, заставил он кого-то сделать memoire об управлении университета. Вероятно, записка сия доставлена к<нязю> Гол<ицыну> (справиться у Поццо). - И он говорил о государе с чувством и с глубоким уважением, утверждая, что он пойдет в ряду с великими людьми (des grands hommes), хотя и не первого разряда, что моральный характер его внушил во все партии, во все классы народа во Франции любовь и уважение, несмотря на то, что политика его тяготила Францию.
  Royer-Collard думал, что русские настоящие только от Москвы до П<етер>бурга, что остальное населено какими-то народами иноплеменными. Шутя говорил он, что наши предместья целые провинции и проч. И мудрец Франции невежда о России...
  27/15 декабря... Получил письмо от моего милого Жуковского, и сердцу моему стало легче. Он не писал ко мне тогда, как дни его текли в безмятежном положении души; но когда бедствие настигло его и Россию, в сердце его отозвалось старое, прежнее чувство его ко мне, которое во мне никогда не затихало. Жалею, что не мог отвечать ему с курьером, который уехал в 5-м часу. Посол желал, чтобы я опять остался у него обедать и перевел для него письмо Ж<уковского>. Тут обедал и Галь. Много говорили о системе Ганемана, которую он почитает сумасбродною и уверен, что скоро она будет забыта, как и многие подобные. Опять говорил посол и о Royer-Collard с уважением и полагает, что Ройе-Колар к нему хорошо расположен. Он вспомнил одно слово его, как возражение на доказательство фактами: "Je meprise cela comme un fait", - сказал Р<ойе>-К<олар>.
  Много говорили о Венском конгрессе, по проекту отделения П<ольши> от Р<оссии>; уверял, что он был один из главных противников сему разделу и что гос<ударь> не говорил с ним 6 недель за его мнение, что он готовился подать просьбу об отставке и проч.
  Получил письма от Сережи, Дружин<ина>. Вечер у Свечиной и Сепор, и у кн. Гол<ицын>а.
  В монетном дворе купил три медали на и<мператора> Александра и заказал выбить четыре старые на некоторые случаи, до России относящиеся.
  28/16 декабря. Узнав, что в собрании рукописей находится русская трагедия, как меня уверяли, сочинение царевны Софии, сестры Петра Великого, я пошел сегодня смотреть сию рукопись и в зале манускриптов мне тотчас подали оную, сказав, однако ж, что уже многие русские ее видели и что некоторые списали уже копию с оной, следовательно, французская отметка на заглавном листе: Се manuscrit est unique, уже несправедлива теперь. - На загл<авном> листе написано рукою, который почерк напомнил мне что-то знакомое: Nabuchodonossor, tragedie composee par la fameuse princesse Sophie Alexievna, soeur de Pierre le Grand. Предисловие русское, старинным слогом, на 2 или 4 страницах. В нем же и посвящение, кажется, царю Алексею Михайловичу. - Потом сказано: "Первого действа. Сень первая". После названия действующих лиц написано: "Четыре протозанщики, спальники". - Рукопись без конца. Слог странный, и много слов, вышедших из употребления... {56}
  29/17 декабря... Поутру был у m-me Recamier и читал брошюру Шатобриана о государе и о греках, которую она мне подарила. - Ввечеру у гр. Сегюр и С. П. Свечиной. Много говорили опять о Шатобриане. Сначала государь почитал его фразером и не любил, так что в Вероне он в первое время чуждался Шат<обриана>. Но гр. Толстая его с ним сблизила.
  Сегодня выпал первый снег...
  30/18 декабря... Вечер провел опять у милой Рекамье, лежавшей в полутрауре на кушетке: "не так чтобы больна, не так чтобы здорова". Две или три старомодных француженки сидели у ног ее, и рой журналистов, придворных и либералов, муж, Кератри - окружали ее ложе. Государь, военные поселения, выбор депутата на место Foy, брошюра Шатобриана и министерство Виллеля - все было предметом разговора. Кератри спросил меня, видел ли я новое произведение Прадта о иезуитах. {57} - Видел, отвечал я, но еще не читал. - Он поместил ваше слово о иезуитах, продолжал он, сказанное вами недели за две пред сим на сем канапе. Знаете ли вы Прадта? Нет, отвечал я, и никогда не сообщал ему моего мнения о иезуитах. - "Странно! - он употребил даже ваше выражение: _существование их есть анахронизм_, - и объяснил мысль сию почти вашими словами". - "Не трудно, - отвечал я, - если он со вниманием читал их историю и знает нынешних членов сего ордена. Они вредны тем, что отстали от своего века и невежи, в сравнении с другими, занимающимися воспитанием юношества". M-me Recamier вслушивалась в разговор наш и одобряла нас улыбкою. - Она сказала мне, что король получил известие об отречении К<онстантина> П<авловича> и о провозглашении им<ператором> Н<иколая> П<авловича>.
  31/19 декабря. Я так много наслышался об игрушках Giroux, что, наконец, решился сегодня зайти в сей магазин, в котором с 10-го часа утра до позднего времени толпится лучшая и богатейшая публика, ибо немногие из людей посредственного состояния могут решиться мотать на игрушках. Магазин сей, близ Лувра, называется "Exposition d'une variete d'objets utiles et agreables, offerts pour etrennes, sous des salons de tableaux modernes". В сей выставке 8 салонов, из коих три наполнены одними детскими игрушками; прочие - для взрослых детей. В самом деле детская роскошь доведена до совершенства. Чего здесь нет? Вычисление токмо различных разрядов игрушек и предметов искусств и мелочной промышленности составило бы целую книгу.
  Первая комната, salon, блестит стальными производствами, серебряными, бронзовыми, амброю, кристаллами, раковинами, слоновою костью, кедром, опалами - и все сии богатства природы обречены на дамские и детские изделия. Вы видите опахала, кошельки, корзинки, сувениры, баульчики, vide-poches календари и проч. и проч. и проч.
  2-я комната вмещает другие безделки, не совсем бесполезные. Здесь любуетесь вы прекрасными ящиками для рисования, несессерами, сюрпризами. (Славенофилы! Простите мне сие чужеземное выражение! в выражении _несессеров_ так, как и в самой вещи, большой нужды нет!).
  3-я комната уставлена стендами, альбумами, экранами, пюпитрами, портфелями, чернильницами во всех видах и формах, разными мелочами и припасами для дамской роскоши.
  4-я, 5-я и 6-я комнаты заняты единственно детскими игрушками: куклами, военными и дамскими в многообразных костюмах.
  В 7-й комнате литографические листы и гравюры, альбумы для рисования и живописи, пейзажи, картон с рисунками, видами из разных частей света и разных художников.
  8-я комната, самая великолепная, в ней лучшие произведения в бронзеу в кристалле и в опалах, лампы, presse-papiers, garde-vues, канделябры, bougeoirs, vases a l'antique, pendules и проч.
  В числе первых видел я и mules de Siberie. Словом, магазин сей есть энциклопедия мелочной и детской роскоши. Все забавы детские нашли здесь убежище, и все придумано для тех, кои желают потешить своих любезных игрушками. Промышленность ничего не забыла, чтобы привлечь внимание матери-баловницы и любовника, который желает сорвать минутную улыбку милой.
  Пробираясь от гр. Брея, увидел я ряд карет, колясок, кабриолет, и в них сидели разряженные придворные и гражданские чиновники. Швейцар Рошефуко сказал мне, что сегодня приемный день соседа их, министра de la maison du Roi, и что здесь обычай накануне Нового года развозить поздравления. Кареты и коляски въехали на двор, поклонники министра вышли из них, и через 1/4 часа все вдруг разъехались. Я смотрел на лица, на мундиры, на толпу, на встречу их со швейцаром и на телодвижения прозябших кучеров и думал про себя: C'est tout comme chez nous!
  Перед великолепным hotel гр. Брея, в углу, куда сваливают всякую всячину, увидел я chiffonnier - Диогена с фонарем, который железным крючком взрывал кучу навоза, или pot pourri, выбрасываемого из домов, со всею нечистотою оных. Он клал в свою корзину все клочки бумаги, не исключая и самых подозрительных, тряпки, разбитые стекла и куски железа или гвозди. Полагая, что они берут только то, что само по себе имеет или может иметь некоторую цену, я остановился и, при свете фонаря искателя фортуны, вступил с ним в разговор. Веселым голосом и с каким-то беспечным напевом отвечал он мне на мои вопросы и вычислил все предметы, кои они подбирают в свои корзинки. Они продают их на фабрики: бумажные, холстяные, стеклянные. Сих искателей в Париже более 2000. Они проводят весь день, с 6 часов утра за полночь, с крючком и с корзиною и обходят почти весь город в разных его извилинах; набирая таким образом в день на 30 или на 35 копеек, что составит почти полтора рубли по нашему счету. Они не имеют уже и не могут иметь никакой другой промышленности, ибо все время употребляют на искание - тряпок! (Чего ищут те, коих видел я сегодня поутру на поклоне у министра?). Целые семейства кормятся сими трудами, и мальчик в 10 или 12 лет уже помощник в содержании семейства своего. Мой Диоген был кривой и с смехом на свой счет сказал: "Что же мне делать с одним глазом, как не шарить в навозе, при свете этого фонаря, моего второго глаза? Я был сапожником, когда смотрел в оба; теперь питаюсь хотя в бедности, но еще своими трудами". На вопрос мой, случается ли находить драгоценные вещи? - отвечал он: "Мне никогда не случалось, но вчера товарищ мой нашел прекрасные золотые часы в куче навоза и должен был тотчас продать их за безделицу, ибо они были краденые. Мошенник, укравший их, желая спастись, бросил их в угол - и ушел", - и искатель фортуны на сей раз нашел ее.
  
  
  
  
  1826 год
  1 генваря/20 декабря. Встретил чужой Новый год, думая о нашем старом. Был у посла, где отдали мне письмо от Жихарева. Завтра присягаем К<онстантину> П<авловичу>, а может быть, послезавтра..... Greece! Change thy lords, thy fate is still the same! После русской обедни слушал американскую. Видел съезд к Орлеанскому, а ввечеру - дам к королю. Вечер провел у Гизо.
  2 генваря/21 декабря. Отслушав обедню в нашей церкви, мы присягнули новому императору Константину и подписали присяжный лист... Вечер кончил у гр. Сегюр и m-me Recamier. Всякий день милее ...
  4 генваря/23 декабря. Прощался с Тальмою, но не успел прочесть ему стихов Шиллера, ибо оба заговорились, а между тем его позвали пить чай - и я ушел. Он подарил мне на память брошюру свою о драматическом искусстве, в которой, кроме глубокого знания в своем ремесле, виден и талант автора-наблюдателя. - Клапрота встретил у вооот.
  В Люксембурге не мог ничего видеть, ибо в картинной галерее производят переделки. Но зато благодаря гр. Бобр<инской> видел все чудеса Брегетов. Один из братьев (двоюродных) показывал мне все роды часов, ими изобретенных и доведенных до возможного совершенства. Цены разные, между золотыми и серебряными одинакого же разбора разница от 120 до 200 франков. Звон стенных часов, ландшафт с башнею представляющих, напоминает звон деревенского колокола, в отдалении. - Pendule, который он сделал для гр. Б<обринской> стоит 5500 франков. Но, в самом деле, красота и простота отделки удивительные. Часы для Ротшильда - 2500 франков. Но он после покражи у него миллионов почти уже отказался взять сии часы, под предлогом, что имеет уже Брегетов regulateur. Есть часы сер<ебряные> в 800, зол<отые> в 1100 франков, в 1600, 1800. 60 франков стоит шагоисчислитель, но неудобство оного в том, что при каждом шаге надобно тронуть пальцем машинку. Один раз заводят на 10 тысяч шагов.
  Отца Брегета, прославившего свое искусство, уже нет более. Мы видели его бюст. Теперь племянник и сын его поддерживают славу его имени и вместе работают и производят продажу часов.
  От Брегета перешли мы к Vincent Chevalier, aine, ingenieur opticien, между титлами коего и то, что он первый составил _хроматический микроскоп_ нашего славного Эйлера. Он показал мне магазин свой оптических, физических, математических и минералогических инструментов. В числе предпоследних видел я так называемый _усский компас_ отличающийся точностию и удобностию своею. Vinc Chevalier изобрел и новую камеру-обскуру, которой превосходство пред другими объяснено в "Bulletin de la Societe d'Encouragement" 1823 года. Я смотрел в нее и видел противуположный берег Сены с самыми мелкими оттенками, движение людей и кабриолетов; искусство рисования может быть доведено посредством сей машины до удивительной точности, puisqu'il ne s'agit que de calquer l'image des objets qui viennent se peindre sur le papier; il resulte de la que les dessins faits a la chambre obscure sont absolument un caique de la nature. Кроме пользы, извлекаемой из употребления сей машины для верного изображения предметов, нас окружающих, можно наслаждаться и зрелищем оживленной вокруг нас натуры, в уменьшенном виде, но со всею живостию красок и оттенков предметов, в сей машине отражающихся.
  В микроскопе видел я жизнь и обращение соков в волосе, и в одной капле клея - несколько червячков, кои все двигались в оном с быстротою и, казалось, спешили насладиться жизнию на пространстве булавочной головки...
  6 генваря/25 декабря. С Жюльеном и с гр. Раз<умовской> отправились мы к живописцу Legros, которого atelier устроено там, где прежде был франц<узский> театр и, след<овательно>, где представляли шедевры Расина и Корнеля. - Там выставлены образцовые произведения франц<узской> школы. Мы видели картину, представляющую _араженных в Яффе_ где Наполеон, сопровождаемый доктором Дежане, осматривал и прикасался умиравших от чумы солдат своих. Искусство живописца неподражаемо в выражении лица одного уже зараженного чумою офицера, который с последним чувством удивления и радости устремляет взор на великого полководца в ту минуту, как он не страшился заразы и прикоснулся зачумленного, с лицом, в коем в одно время выражено сострадание и какая-то доверенность к звезде своей, тогда еще не потухшей в снегах севера. - Дежан, с страхом и с опасением, но вместе и с каким-то благоговением хочет удержать Наполеона от прикосновения к страдальцу, но тщетно. Наполеон уже коснулся его..... Вокруг него умершие и умирающие; но взор первых устремлен еще на героя пирамид, в лице коего все будущее отечества и Вселенной и у ног его пирамиды.
  Но нигде лицо Наполеона так не выразительно, не идеально, если можно употребить сие выражение, как на картине Легро, где он представлен на поле при Эйлау, окруженный Мюратом, Бертье и поляками, лобызающими стремя его. Тут он прелестен: что-то неизъяснимо поэтическое в его физиогномии и в глазах его какая-то геройская томность. Сии картины прежде стояли в Лувре, но после сняли и Легро взял их в свою рабочую комнату, где они вместе с 3-ю картиною его, принадлежавшею Мюрату и находившеюся сперва в Дюссельдорфской галерее, когда город сей принадлежал ему: по смерти его, Легро выручил свою картину и теперь она принадлежит ему. Мюрат, в минуту жаркой битвы, выставлен спокойным на бодром коне своем. Legros хотел с школою молодых живописцев усыпать цветами портрет умершего Давида и картины его в Люксембурге; но устрашились сего движения благодарности к подписавшему приговор Лудв<игу> 16-му, уложили картины Давида в ящики для переноса в Лувр - и не пускают из школы, из публики и по сию пору в Люксембург. - Тут видел я прекрасный портрет Лудв<ига> 18-го, о котором пели французы Legros l'a peint (Lapin). {58}
  Мы видели после дамский atelier, которым руководствует живописец Merier. Там портрет Бентама, как уверяют, весьма сходный. M-me Michel, в рост. Весь дом построен и расположен так, что главное назначение оного - для разных ateliers, с большими итальянскими окнами.
  Оттуда к <пропуск>, другу Давида. Здесь видел картину его и лица Клитемнестры и Ифигении, в ту минуту как Агамемнон объявляет им о жертве им обреченной. В Ифигении une pleine resignation и скорбь дочери, которою отец жертвует народному предрассудку; в матери - гнев, нежность, негодование, все сии страсти в ее лице; в глазах блестят слезы и ярость, в движении уст ее - уже негодование и начало злобы к мужу. - Ифигения выражает покорность христианки. - Она опустила глаза в землю, как будто бы уже слышан закон, преобразивший Вселенную и сердце человека, гласящий покорность провидению и прощение обид. Лицо ее бледно не от ужаса, которого нет в чертах ее, но от приготовления к неизбежной смерти и от присутствия нежной матери и страстного Ахилла. Я думаю, что только сии две фигуры - Клитемнестра и Ифигения - написаны самим Давидом; две другие - Агамемнон и Ахилл - вряд ли его же кисти? - Разве токмо одно строгое, неумолимое лицо Агамемнона. Рука его - ненатурально искривлена и коротка; лицо гневного Ахилла, грозно взирающего на Агамемнона, также недостойно той кисти, которая заронила слезы в глаза матери и воспламенила их чувство гнева и нежности, оставив улыбку яростного негодования на устах ее.
  <пропуск> дал мне проводника в Люксембург, и я еще застал три картины Давида неуложенными, но уже снятыми со стен.
  Музей Люксембурга первоначально был составлен из картин Рубенса, изображающих предметы из истории Генриха IV и Марии Медицис. По переселении оных в Королевский музеум они Заменены произведениями французских художников. - Я спешил восхищаться кистию Давида, как бы опасаясь, чтобы страх двора не скрыл остальных картин от любопытства иностранца, как от благодарности питомцев французской школы. Первая из картин его, которую я увидел, была клятва Горациев. Они изображены в ту минуту, когда спрашивают позволения у отца сразиться. Восхищенный отец заклинает их победить или умереть, а мать, жена и девы погружены в глубокую горесть. Сабина, жена старшего Горация и сестра Куриациев, страшится за них всех; Камилла - за братьев и за любовника Куриация. Мать Горациев обнимает с чувством страха и нежности младшего сына.
  Я видел уже живые Термопилы и картина напомнила мне Тальму! - Она изображает спартанцев в ту минуту, когда глас трубный возвестил им первое движение Ксерксовых полчищей. - Спартанцы, обнимаясь в последний раз, хватаются за оружие. Леонид, на утесе, погруженный в думу, кажется, помышляет токмо об участии 300 друзей-товарищей, обреченных на славную, но неизбежную смерть. - Под ним, в тени, брат жены его, Афис, ожидает мановения повелителя и уже сложил венок из цветов с главы своей и готов прикрыть ее шлемом воина. Два юноши, прослышав звук трубы, бегут снять оружие с дерева. - Далее первосвященник перстом указывает небо одному из военачальников, который устрояет войско к битве. - В отдалении видна армия персидская. На стене, заграждающей le detroit, два юноши, коих Леонид хотел удалить от сражения, по их молодости, спешат стать в ряды бессмертных. Один надевает уже котурн, другой навеки прощается с отцом своим.....
  Один из воинов мечом начертывает на гранитном утесе слова, которые переживут утес сей: "Странник, скажи спартанцам, что мы умерли здесь, повинуясь их велениям".
  Четыре спартанца, друзья-юноши, крепко прижав друг друга, в последний раз обнимаются и клянутся исполнить долг, начертанный мечом воина на граните.
  Слепец предстал Леониду и молит о смерти с соотчичами..... Вся сбруя, орудия, жертвоприношения отсылаются из лагеря; нет уже ничего общего с землею, которая скоро сокроется от них: они готовы в царство Плутона.
  
  
  
  Так Леониды погибали!
  
  
  
  Пример героям и друзьям!
  Я видел картину Давида - видел и слышал Тальму на Термопилах!
  Третья картина Давида, изображающая ликторов, приносящих Бруту тела сыновей его, осужденных им на казнь. - Брут приходит домой после казни детей своих, и у подножия статуи Рима душа его ищет успокоения. Он держит в руке письмо детей к Тарквинию.....Предтеча Петру Великому, он победил самого себя и кровию детей своих пожертвовал благу отечества. Жена и дочери его, увидев ликторов с телами детей и братьев, в ужасе содрогаются. Младшая сестра закрывает лицо свое, другая падает без чувств.
  Другие картины Давида: "Велизарий, просящий милостыню", "Любовь Париса и Гелены" и портрет Пия VII, писанный в Париже, 1805 года.
  Я любовался также и картиною St. Vincent de Paul, который обращает снова к христ<ианской> вере отпадшего от оной господина своего, который, тронутый раскаянием и наставлениями своего невольника, падает к ногам его, со слезами умиления и благодарности St. V de Paul удерживает его - и спрашивает прощения раскаявшемуся от того, который не хочет смерти грешника.
  Несколько картин Granet: внутренность церквей. В одной из них совершается обряд церковный с великолепною церемониею; в другой - в монастыре женском одна из девиц постригается. Мать её, навеки разлучаясь с нею, падает без чувств в объятия монахинь.
  Картина барона Жерара (Gerard): Психея получает первый поцелуй Амура и с ним - душу. Бабочка, эмблема души, порхает над ее головою.
  Картина Guerrin (Pierre): Phedre et Hyppolite в ту минуту, когда Гип^ полит говорит Тезею:
  
   D'un mensonge si naif justement irrite...
  Gaillemot представил уже смерть Гипполита, на основании повести Фирамена:
  
   La timide Aricie est alors arrivee;
  
   Elle approche, elle voit...
  
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
  
   La rappelle a la vie ou plutot aux douleurs.
  Галилей в тюрьме инквизиции за то, что утверждал, что земля вращается. - На колонне, поддерживающей тюрьму, начертал он свою систему астрономическую и, полный утверждения в истине, им открытой, кажется говорит: "Пусть они гонят меня, но земля вертится!". Картина сия написана Laurent (J. А.). Цветы радуги.
  Госпиталь, учрежденный в замке Мариенбурга для французов и русских, раненных под Фридландом. Молодая девушка под эгидою матери печется о спасении раненого офицера.
  Скульптура. На одном из произведений Dupaty (Charles) увидел я венок из цветов, покрытый черным крепом. Художник недавно скончался, и почитатели его таланта положили сию гирлянду на лучшей его статуе. Он был сын автора "Путешествие в Италии", прославившегося своим оригинальным описанием некоторых произведений художников и у нас в России - школою его неудачных подражателей.
  В 2 часа живописец Жерар ожидал нас в своей мастерской. Тут увидел я картины и портреты, о коих так часто слыхал. Сражение под Аустерлицем. Портрет к<нязя> Репнина, верхом, в плену, и раненого офицера, в виде к<нязя> Николая Гагарина, который служил не Марсу, a m-lle Mars в то время, как Жерар предавал его бессмертию в своей картине. И servait non le Dieu Mars, mais une divinite du meme nom, dans ce terns, подумал я.
  В сей мастерской несколько раз был государь и с него списывал Ж<ерар> два портрета, что в П<етер>бурге. Портрет Поццо ди Борго и других; я искал портрет милой Рекамье, chef d'oeuvre Жерара; но не оставил у себя копии с того, который она подарила пр<инцу> пр<усскому>.Подтвердил желание императора не писать его вечно улыбающимся. И Жер<ар> одобряет оное, сказав, что улыбку в портретах государей ввели токмо со времен Лудвига 15-го, когда вкус испортился.
  Вечер у m-me Recamier. Говорил с поэтом Parseval о пирамидах и обе* лисках египетских (он был там с Наполеоном) и m-me Recamier a cite un mot du Due de Choiseul, qui repondit a ces archi-aristocrates sur son observation que les colonnes Romaines n'etaient rien, quant a Tantiquite, aupres des obelisques de l'Egypte - "_Ce sont pourtant de belles parvenus_".
  7 генваря/26 декабря... В первый раз был в Одеоне: одну пиесу, "Le naufrage", освистали, и она того достойна; другую, "L'enfant trouve", играли хорошо, и в роли avoue было несколько колких слов гг. адвокатам и прокурорам, которых avoue называл аристократией du barreau, а следовательно, почти бесполезным классом общества.
  "Le Robin des Bois" или Фрейшюц. Оркестр изрядный, но пели - французы! Я, выслушав первый акт, спешил к Cuvier, где провел приятный вечер, слышал стихи молодого поэта с талантом, m-r Ampere, и перевод его из "Фауста" Гете и из "Манфреда" Байрона. Отец его - извест* ный профессор физики. Простился с Cuvier.
  8 генваря/27 декабря. Помолившись, может быть, в последний раз в Париже, заупокой души Александра I, я пошел в Conservatoire Royal des arts et metiers, где по воскресным дням всем позволено видеть собрание проектов машин, орудий и моделей, иноземцами и французами изобретаемых; обширный архив промышленности народной и иностранной, коего происхождением обязана Франция Лудвигу 16-му.
  Я вошел в первую залу, в которой поставлены разные земледельческие и другие орудия, как-то: гидравлические и пр<очие> мельницы. Один из приставов показал мне образцы произведений, коих нет в каталоге. Я заметил шелковые шляпы, наподобие соломенных...
  Vaucanson в 1782 году первый завел собрание машин и моделей и завещал оное Лудв<игу> 16-му. Gregoire, Conte, коему Египет обязан раз* ными полезными заведениями, и славный Монгольфьер были в числе директоров сего conservatoire. Теперь по четвер<гам> и воскр<есениям> может публика видеть залы; но есть особые, куда впускают только по билетам префекта, и завтра я надеюсь увидеть их. При Дёказе заведены здесь три курса для художников и ремесленников: механики, химии и экономики, приноровленной к искусствам.
  Вечер у гр. Сегюр и Royer-Collard с Гизо, Cousin, Bourgeois, Remusat. Последние, кажется, очень заняты соображениями, кто заступит место Foy, - и Royer желает выбора Себастиана. Он говорил о камерах с чистосердечием и при мне.
 &nb

Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
Просмотров: 474 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа