Тургенев Александр Иванович - Дневники (1825-1826 гг.)

y">  10-й. The representative newspaper. "If an organ of any portion of the ministry, we hail their approach to the principles of Thomas Paine". Тут опять Taylor ораторствовал, указывая на герб Англии над окном, близ президента, смеялся над королевским достоинством, в виде льва и единорога, и заслужил громкие рукоплескания и крики: "Hear! hear!". Этот тост намекает на новую газету, в издании коей полагают участником Канинга.

  11-й. Protestant, as well as catholic, emancipation.

  Taylor опять ораторствовал, хвалил ирландцев и нападал на притеснителей их и на попов обоих исповеданий.

  12-й. The memory of Rousseau and Voltaire, of Diderot and D'Holbach. Заступающий место президента объяснил, что прежде всегда пили за здоровье Мирабо, яко за автора книги "Systeme de la Nature", но с тех пор как узнали, что истинный автор ее барон D'Holbach, вписали его имя в тост.

  Три раза трое импровизировали стихи и пели их. Оставалось еще четыре здоровья; но мы не дослушали и оставили в 10-м часу не шумную, но спокойно-буйную кампанию и возратились домой. - В таверну съезжались уже на бал.

  13-й. The memory of Benj. Franklin and Elihu Palmer.

  14-й. The memory of Tindal, Toland, and Annett; of the archbishop Tillotson and Dr. Conyers Midleton; of Byron and Shelley; and of all Englishmen who have written to the end of human improvement.

  15-й. The memory of all others who have laboured for the improvement of mind.

  16-й. Universal benevolence.

  Я неохотно пил тосты Вольтеру и Гольбаху и, признаюсь, с стесненным сердцем молчал, когда англичане осыпали одобрениями Taylor'a, основателя of the Christian Evidence Society, которое собирается с тем, чтобы доказывать, что вся история христианства наполнена ложью, и вызывает, чрез газеты, доказывать противное в собраниях общества. - Неприятно было также пить за здоровье человека, который, будучи ограждён английскою свободою говорить, что придет в голову против бога и правительства, с смешною важностию нападает на royalty, выхваляя республиканизм, и на штукатурного льва, изображенного на карнизе в гербе Англии. Допуская титло reverend в печати в тосте: "Protestant, as well as catholic, emancipation", - ругает попов и самое священство и доказывает, что надобно и католиков и прот<естанто>в освободить от них. Физиогномия почти безмолвного президента напоминала тюрьму, из которой он едва вышел и где сидел за распространение книг противу религии. Сосед мой объявил нам свое мнение, что почитает Thomas Paine, автора книги "The reason of the age" и других, величайшим человеком, на что теперешнее поколение слишком искажено, чтобы чувствовать всю цену и достоинство его.

  Переезжая из одной страны в другую, хотя и одним каналом разделенные, примечаешь в одной господство, хотя и тайное, конгрегации или иезуитов и духовника королевского, а вследствии оного в Испании, по указанию франц<узского> посла, запрещение Монтескье, Руссо, Вольтера - и Урики! А в другой - гласное ругательство над королем, монархиею и над христианством, коему хула произносится в тосте Тайлору и его обществу... {60}

  2 февраля/21 генваря. Наконец, просветлело и на небе и в St. James Park. До завтрака гуляли мы в парке и в первый раз еще могли видеть прекрасные окрестности: луг, в правую сторону простирающийся, и замки, на горе возвышающиеся. По другую сторону парка слышна была военная музыка, и мы увидели гвардейских солдат в их красных мундирах; они сбирались к параду и скорым маршем шли к нам навстречу. Музыка и барабанный бой оглушили нас, но я любовался двумя арапами между музыкантами и их великолепным и чистым нарядом. Над каскою их катались два шара, переплетенные золотым шнуром. Офицеры и солдаты молодые и маршируют непринужденно, но стройно. Одежда спокойная: белые широкие панталоны. - Они пришли во дворец св. Иакова; на дворе, между тем как сменялись часовые, играла музыка и народ окружал ее, а с ним и мы, вспоминая о парадах нашей Дворцовой площади!

  Малькольм был у меня, пригласил в библ<ейское> общ<ест>во и обещал познакомить с другими филантропическими обществами, в коих сам участвует.

  В Traveller's Club нашел я английский перевод путешествия Кар<амзина> и в первый раз в жизни читал то, что он пишет об Англии. Конечно, в нем нет того, что русский в теперешнем положении будет писать в путешествии по Англии; но живо описаны первые впечатления при въезде в Лондон, и замечание о том, что надобно пользоваться сими первыми ощущениями, по моему мнению, весьма справедливо. Оно дает лучшее понятие об особенностях города и страны, которую в первый раз видишь, чем отчет путешественника, привыкшего к созерцанию предметов, кои он описывает. То, что ново и разительно для нас, передается и в описании живее.

  Во втором часу отправились с русскими Смирновым, гр. Ливеном, <пропуск> и поляком Валасским в парламент, который сегодня открывается. При входе и на улице толпился уже народ. Смирнов объявил 2 приставам у дверей в парламент, что мы от русского посла, и нас немедленно впустили к решетке, которая отделяет трон от дверей и от членов парламента. Мы нашли уже speaker'a в мантии и в парике, заступающего места председателя лорда <пропуск>, несколько членов парламента из светских во фраках, а некоторых, а именно членов комиссии, в мантиях, так же как и епископов, сидевших отдельно. Неподалеку от них две дамы. У противуположного входа, также загородкой отделенного, было уже несколько зрителей. Один из секретарей прочел указ об открытии парламента, и вице-президент дал знать одному из приставов, чтобы пригласил нижнюю камеру. Поклонившись в дверях, он вышел и ввел депутатов нижней камеры, из коих один, speaker, был в парике и в черной мантии; другие во фраках и сапогах. Они остановились у загородки и вице-през<идент> прочел речь короля. Потом заключили открытие. Сия камера лордов находится в древнем Вестминстерском дворце, там где прежде был the old court of requests. Большая зала украшена шитыми обоями, на коих изображена победа над гишпанскою армадою в 1588 году. - Креслы в виде трона и с 1800 года, т. е. со времени соединения парламентов англ<инского> и ирландского, на них вышит общий их герб. Лорд-канцлер, который в парламенте speaker, и судьи и officers of the house сидят на широких канапе, набитых шерстью (woolsacks), покрытых with crimson baize; а перы или лорды сидят, по старшинству, на скамьях, with similar baize. Архиепископ по правую сторону трона так, как и герцоги и маркизы; графы и епископы по левую; бароны же on cross-benches, in front. Так как сегодня король не присутствовал, то перы были во фраках; в присутствии же его они одеты в мантии. Всего их 364 пера (?), из коих <пропуск>.

  Отсюда прошли мы in the House of Commons и дожидались там открытия камеры до 5-го часа. Она построена из старой церкви первомученика Стефана. По присоединению Ирландии в 1800 году, когда к английским репрезентантам прибавилось еще 100 ирландских, камеру сию привели в теперешнее ее положение, для помещения 658 членов.

  Простые дубовые скамьи и кафедра для speaker'a. Бронзовые паникадилы освещают мрачную сию камеру. Нет церкви, нет дворца, нет замка лорда, которые бы не были богаче отделаны. Но дуб напоминает твердость и жизнь вековую.

  Мало-помалу начали сходиться члены камеры в сапогах, с хлыстами, с палками, в сертуках и в шпорах. Оппозиционные садились на левой, правительственные - с правой стороны. Некоторые наклеили с своим именем бумажки на местах, кои они себе назначали. Иные пошли в верхнюю галерею. Явился и Brougham и сел на левой стороне. На правой показали нам Canning'a и других министров. Близ меня, по другую сторону дверей, увидел и узнал я Роберта Вильсона, которого не видел с Бартенштейна и с 1811 или 1812 года. Два депутата с правой стороны были одеты отличным от других образом: один в гусарском мундире, другой в светло-синем франц<узском> кафтане, в белых штанах и в башмаках и с кошельком, пришитым к кафтану. Мне сказали, что они должны открыть камеру речью и что всегда одеты открывающие камеру в парадных платьях.

  Перед кафедрою speaker'a стол, у которого сидят секретари (the clerks), скамьи в пять рядов возвышаются одна на другой. Напротив оппозиционной стороны скамья называется the treasury-bank, потому что там обыкновенно сидят министры. Для посетителей и скорописцев галереи; но нам позволили сидеть внизу с членами.

  И здесь speaker опять прочел речь короля, и два вышеупомянутые депутата отвечали ему. После них встал с места Брум и говорил около часа. Все внимали ему и беспрестанно слышно было: "Hear! hear!". По окончании Брума, заговорил какой-то Робертсон, но несмотря на приглашение speaker'ом к порядку: order! order! никто не слушал Робертсона и многие вышли из камеры. Примеру их и мы последовали и пошли опять в парламент, где уже давно собрались члены. Нас впустили к самому престолу, за загородку. У трона сидели и лежали посетители в сертуках. Один из членов ораторствовал; после него начал говорить Ливерпуль о банках. Тут я видел Веллингтона во фраке и в шляпе на woolsack; других, как например Хаткарт, Гастингс, едущий опять в Индию, во фраках и в звездах.

  В семь часов я вышел из парламента и в 8 был уже в Королевском обществе и в обществе древностей, кои собрались сегодня в своих заседаниях в Somerset-house. - Члены каждого общ<ест>ва предложили меня и вписали имя мое. Президенты прочли его, и меня тотчас впустили. Сперва был я в обществе древностей. Там читали, кажется, письма некоторых жертв политики Елисаветы и между прочими Марии Стюарт. Меня представили президенту Кор<олевского> учен<ого> общ<ества> Humphry Dawy. Наслышавшись о его европейской славе, которая давно гремит в ученом свете, я ожидал найти в нем важного англичанина, и нашел красную еврейскую физиогномию, в замаранном фраке; но прежде, нежели он занял кресла председателя, надел он франц<узский> кафтан и смешную треугольную шляпу. По сторонам его кресел сидели: секретарь общества Гершель, сын славного астронома и сам известный уже астроном, и Брасет, известный химик. Вся зала украшена портретами председателей, над президентскими креслами портрет Невтона! Далее Мальпигий, Вельямин Франклин и проч. Бюст Банкса, короля Карла II, учредителя общества. На столе пред председателем лежит такая же булава с короною, какая и в парламенте. Это преимущество только одного Кор<олевского> общ<ест>ва.

  Прочли протокол и предложили новых членов общества, между коими и Гольман, смелый шпион (?), вывезенный с фельдъегерем из Сибири.

  Гершель читал диссертацию о каком-то физическом предмете одной дамы. - Заседание продолжалось менее часа. По окончании мы пошли в библиотеку общества. Здесь показали мне рукопись Невтона, с которой напечатаны его "Philosophiae Naturalis principia mathematica"...

  Происхождением своим Королевское общество обязано, так, как почти все здешние ученые, филантропические и религиозные сословия, частным людям. Несколько приятелей, между коими народная благодарность называет Robert Boyle, Petty, Матвея Врена, сходились в Оксфорде у доктора Вилькинса и рассуждали о предметах учености как по части наук естественных, так и богословия. Обязанности по службе рассеяли сих друзей наук по разным частям Великобритании; но многие из них опять сошлись в Лондоне, где в Grasham College они снова начали сбираться, раз или два в неделю, имея в виду одну только цель: взаимное сообщение открытий, наблюдений и мнений своих о предметах, коими каждый из них занимался. Кончина Кромвеля снова рассеяла на время сии собрания, ибо Grasham College был обращен в казарму; но Карл II актом 22 апреля 1663 года учредил в сем общество, названное им "The Royal Society of London, for improving natural knowledge", президента, совет и членов (fellows) и дал ему права политического сословия. Статуты общ<ест>ва составлены после и утверждены королем. Каждый член платит несколько гиней ежегодно за честь быть членом общ<ест>ва, которое публикует ежегодно a volume in two parts под названием "Philosophical transactions of the R S of London". В сих актах можно видеть историю наук, открытий и просвещения в Англии.

  Булава серебряная, позолоченная, которую я видел на столе пред председателем, дана обществу Карлом II, всегда носится пред ним; а Георг III определил для общ<ест>ва в Somerset-house комнаты, кои оно ныне зани-. мает. Есть и музеум. Нынешний пред<седатель> Humphry Dawy заступил место незабвенного Банкса, которого имя и Georgia Augusta произносится с благодарностию, в 1820 году. В день св. Андрея годичное собрание.

  Society of Antiquaries. Сие общество, коего цель сохранение и объяснение памятников древности всякого рода, началось еще в 16-м столетии; но нынешнее образование оного получило оно при Георге III в 1761 году. Акты его, по усмотрению совета, печатаются под названием "Археология", В зале, подле Королевского общ<ест>ва, где члены собираются для чтения диссертаций, получаемых от корреспондентов своих, и для предложений дел общ<ест>ва, видел я старинные картины, до истории Англии относящиеся. Они драгоценны и верностию костюмов того времени и как памятники степени, на которую возведено было искусство живописи во времена <пропуск>...

  3 февраля/22 генваря... Продолжая путь наш по городу, в Fishstreet приблизились мы к памятнику. Высокая колонна, воздвигнутая славным Хр. Вреном в 1677 году, дорического ордена, в память великого пожара, начавшегося неподалеку от сего места, превратившего в пепел большую часть Лондона. 202 feet high, including its massy piedestal and surmounting cippus and blazing urn. На одной стороне пьедестала эмблематический резец Cibber'a изобразил разрушение города, окруженного Свободою, Гением и Наукою, кои указуют образ восстановления Лондона. Другая сторона покрыта надписями. Внутри колонны есть ход на балкон, сооруженный above the capital, откуда вид прекрасный! Колонна сия 24 футами выше Трояновой. Но и здесь то же неудобство встречает зритель, как и при взгляде на церковь св. Павла: колонна сия так окружена строениями, что нет точки, с которой бы можно было видеть ее беспрепятственно. Зритель пресмыкается у ее основания - и не видит вершины иначе, как с улицы; но когда взор его достигает вершины, то ни основания, ни всей колонны уже не видно. Действие сего памятника на обширной площади или в уединенной равнине напоминало бы чувство, с которым приближаются к пирамидам (описание пам<ятника> и надписи в Leigh, pictures of L).

  Прочел путешествие К<арамзина> по Англии. Многое весьма справедливо. Есть страницы, кои мог бы я вписать в журнал свой, переменив только год и месяц, и некоторые имена. Описывая заседание в British Institution, нужно только поставить Dawy на место Банкса и оставить остальное без малейшей перемены. Те же обряды при выборе новых членов; та же булава лежит пред президентом и тот же образ предлагать предметы к рассуждению членов.

  Читал книгу "London and Paris, comparative sketches" (1823) и выписал несколько строк.

  В другой нашел эпиграф, который изображает расположение моего духа, когда я писал к Жук<овскому>: "I'll live a private, pensive, single life".

  4 февраля/23 генваря. Писал с Веллингтоном к Булгакову и к Жихареву. Мы ждали Морг. и опоздали идти смотреть славного делателя фортепиано. Я пошел бродить по городу, заходил в книжные лавки и не нашел _Вавилона Великого_, т. е. Лондона; спрашивал о цене эссеистов, Ed Rev и проч. Сначала жалел я, что день прошел даром; но в большом, незнакомом еще городе можно и без плана, без цели ходить не без пользы. На главных улицах любовался я богатствами, у окон вывешенными, смеялся от доброго сердца, глядя на карикатуры; в одной представлено хозяйство: муж и жена и домочадцы живут согласно и бедно. Холостой _друг дома_ пришел звать их смотреть, как будут вешать. Нет, отвечают супруги. Сегодня мы не расположены. Take any pleasure!

  Тротуары здешние облегчают гулянье: не опасаешься легких кабриолет и тяжелых колесниц, коих тащат кони-гиганты. Беззаботно идешь по прекрасным и чистым тротуарам, коим и особого имени нет в языке английском. У французов - название; здесь - вещь. Иногда только, когда видишь толпу народа и в ней босых и оборванных, хотя весьма редко, невольно положишь руку в карман и вспомнишь о записной книжке.

  Всего более изумляет иностранца, особенно русского, отсутствие видимой полиции в Лондоне при таком ужасном многолюдстве и при множестве мелких и больших экипажей, которые не объезжают друг друга, а в тесноте города тащутся один за другим _веревкою_ и часто около получаса, не двигаясь с места, ожидают движения первой навьюченой <пропуск>, которая остановлена или другим рядом экипажей или каким-либо случаем. Никого не видно для соблюдения порядка и никто не нарушает его. Тысячи полицейских не увеличивают тесноты разъездов и крики их - шума. - О палашах и нагайках, разумеется, и помину нет. Здесь не нужно быть 14-го класса, чтобы быть a l'abri кулаков офицерских. Иначе бой был бы неравный! Тот же порядок, ту же тишину примечаешь и на большом гулянье Гайд-парка. Конечно, туда не пускают фиакров или наемных карет, но тысячи кабриолет и щегольских карет и колясок всякой формы перегоняют друг друга тогда только, когда одна другой повредить не может, и лорд не теснит простого гражданина, да и в голову ему не приходит пользоваться своею первостепенностию, как разве там только, где с титлом его соединены права политические, то есть в камере перов.

  Я видел на пруде, образующемся из ручейка, который извивается близ Hyde-park'a и St. James-park'a, the Serpentine-river, толпы мальчиков, бегающих по льду на коньках, дети, особливо мальчики, здесь, как и везде, очень резвы, но за ними нет присмотра. Они привыкают к свободе с малолетства и вкушают ее с молоком материнским: их не пеленают так, как нас в младенчестве, ни в зрелых летах! Но правительство, подражая матери-природе, действует невидимо, не душит, но животворит или по крайней мере оставляет естественным силам непринужденное свободное развитие.

  Вечер провел в чтении "Edinb и Quarterly Review" и книги б<арона> Сталя об Англии. {61} В "Quart Rev" разбор книги Pichot об Англии - забавный и умный. {62} Бесстыдство и невежество, кои можно бы назвать национальные, есть ли б с некоторого времени французы сами не признавались в дерзости своих соотчичей, с какою они рассуждают о предметах им неизвестных...

  6 февраля/25 генваря. Писал к Сереже в Неаполь. Получил письма от Сережи из Рима старое и новое из Неаполя; от Жихар<ева>, И. И. Дмитр<иева>, к<нязя> Вязем<ского>, от б<арона> Мерьяна, от гр. Бобр<инской>.

  Сегодня совершили новый дальний поход и дивились неизмеримости Лондона. Мы проехали с Pall-Mall до Вест-Индского дока. Едва ли не более 10 верст ехали мы все городом, не замечая никакой разницы в населении, ибо все улицы оживлены были народом, все домы, в нижних этажах, наполнены лавками, и я не заметил ни одного, где бы ни было лавки или трактира, хотя сии последние здесь гораздо реже, нежели в Париже. Надобно из конца в конец проехать Лондон и не в воскресение, чтобы судить о богатстве его, о торговой жизни, а по ним и о влиянии, которое сия необъятная метрополия должна иметь не только на всю Великобританскую империю, но и на весь торгующий, т. е. знаемый, мир!

  Обширность доков и краткое время, в кои они иждивением частных обществ сооружены были, дает еще вернейшее понятие о всемирной торговле англичан и изумляет самое смелое воображение, которое желало бы постигнуть обширность оной. Построение доков составляет эпоху в истории здешней торговли по удобности, которую они доставляют кораблям выгружать и нагружать товары всего света и укрываться в сии морские приюты, кои открыла им столица Великобритании на берегах Темзы. Одни купцы начертали и совершили сие гигантское предположение.

  Мы предъявили билеты и нас впустили во внутренность Вест-Индских доков, из коих один, северный, назначен для разгрузки кораблей, пришедших из Вест-Индии и могущий вмещать триста кораблей, а другой, южный док, для нагрузки и вмещающий 200 кораблей.

  Вошед в первый, мы не знали обратить ли прежде внимание на магазины (warehouses), кои сохраняют все товары всей Вест-Индской торговли до заплаты пошлин (until the duty is paid), или на корабли, стоявшие в самом доке, или на товары, кои из оных выгружались. Мы пошли вдоль дока, вошли во второй, покрытый весь кораблями, тесно друг подле друга стоящими: мачты - точно как густой лес; почти не было ни одного промежутка на всем пространстве дока, следов<ательно>, на 24 acres! И первый из сих доков совершен был в два года, а второй - в один год!..

  Проехав версты три или четыре городом из Вест-Индского дока, приехали мы к Лондонскому. Здесь нашли мы более движения, нежели в первом, и здесь точно были мы в центре всемирной торговли. На многих кораблях видел я объявление о скором отъезде оных в разные части света: "Speedy to Rio-Janeyro, to Jamaica, to Malta" и т. д. Еще несколько дней и где они? Воображение мое носилось за ними по неизмеримости океанов, и я видел могущество Англии, покоренное другому могуществу - стихий! Есть ли бы можно было следовать мыслию хотя за одним кораблем, нагруженным в Лондоне товарами, для состава коих содействуют не только разные государства, но разные части света, преследовать, говорю, от первого семени, брошенного рукою первого промышленника-земледельца в русскую землю - до его последнего назначения, в последнем изменении, то какое пространство облетело бы наше воображение! И пусть другой опишет путешествие одного сахара!

  Лондонский док менее по пространству Вест-Индского; но мне казалось, что здесь-то стечение всех народов и здесь мог я услышать все языки и видеть истинный космополитизм, в расчетах взаимных выгод..... Напрасно искал я русского флага и подслушивался к грубым звукам матросов. Я не слыхал русского слова, и сведения, собранные нами от консула нашего, подтверждались сим.

  Мы обошли весь док, который может содержать 500 кораблей; к нему принадлежит другой бассейн, for the reception of small craft. Первый камень заложен в июне 1802 года - и в генваре 1805 уже док принимал в недра свои мореходцев мира! Он стал, по сравнении величины оного, дороже Вест-Индского: ибо множество домов скупили для сооружения на месте оных обширных магазинов, особенно же великого магазина табашного, на четыре акра простирающегося. Но компания получает ежегодно за сей один магазин от правительства 15 600 ливров стерлингов!..

  Возвратившись домой, нашли кучу писем из России, Парижа и Неаполя. Я успел только пробежать их, спешил на обед к гр. Воронцову, которого видел в первый раз в жизни, но узнал по портретам. Почтенный 82-летний старец принял нас ласково. Я сказал ему несколько слов об императрице Елисавете, его любимице, напомнил ему о путешествии его с нею в Финляндию, он заговорил о ее ангельской душе - и слезы покатились из глаз, и дрожащий голос пресекся. В другой раз, говоря со мною о незабвенном Александре, он также плакал. Граф В<оронцов> познакомил меня с гр. Мюнстером, с зятем своим лордом Пенброком и двумя или тремя посланниками: старым голландским, который названием сим напомнил мне <1 нрзб>, и сардинским, коих имен не упомню. - С гр. Мюнстером говорил о Геттингене, о нем<ецких> унив<ерситетах> вообще. За обедом пили мы тосты друг за друга, и добрый старик менялся со мною.

  7 февраля/26 генваря. Писал к Ломоносову в Париж и послал письмо к<нязю> Вяз<емскому>, к к<нязю> Гагар<ину>. Спраш<ива>л о деньгах. Писал к Жих<ареву> и к<нязю> Вяз<емскому> вместе, и послал письма к Вейд<емейер> и к Путяте на имя Булг<акова> чрез Веллинг<тона>.

  King's bench. Тюрьма для должников и для политических преступников. Мы показали записку от вице-консула, и директор дал нам проводника, который показывал нам все части тюрьмы. Теперь здесь 700 человек, но они пользуются большою свободою и не приметно следов заточения. Двор обширный, и в нем играют в мяч, гуляют, продают апельсины, словом, двор тюремный более похож на гулянье, чем на место заточения. Директор имеет право, по разрешению судебного места, позволять заключенным отлучаться из тюрьмы в окружности трех миль около оной, но директор за увольняемых таким образом отвечает заимодавцам. Он получает за это увольнение положенные проценты, кои составляют главный доход. К 9 часам вчера все должны возвращаться в тюрьму; но уверяют, что некоторые уезжали в Париж и возвращались в King's bench. Отсюда ушел Cochrane, хотя стены гладки и над ними железные шпицы. Мы были в кофейном доме, здесь устроенном. Здесь бывают балы, театры; получаются газеты и немногие в других городах, и в самих столицах пользуются такими выгодами и приятностями, какие заточенные находят в King's bench. Здесь есть и церковь. Женщин очень мало.

  The Tower. Наконец, мы видели сей древнейший памятник Лондона, напоминающий и ужасы деспотизма, и славу народную, и измену счастия Анны Болейн, и тирана ее Гейнриха VIII. Прежде всего при самом входе в старинный двор замка показывают: The king's menagerie. Мы хотели все видеть и, след<овательно>, зашли и к зверям и к птицам королевским, собранным здесь из всех частей света. И где же, как не в центре всего мира сообщений, можно удобнее собрать граждан его. Здесь кричат попугаи всех цветов и видов; здесь пресмыкаются в великолепных клетках змеи ужасной величины. Между ними и a great boa-constrictor serpent из Цейлона, "чудо века", как называют его смотрители менажери, никогда еще в Англии не виданное; другая змея, называемая Арлекином блестящим, по разнообразию своих чешуй и красок; крокодил с Нила; хамелеон из Африки; в затворах мирно прохаживается эфиопский зебр и дружно лежат пара кенгаров (male and female), воспитанных уже в добрых нравах Виндзорского парка. Маленькая кангарская крыса (a Kangaroo rat, the smallest of that species) из Ботан-бея. A remarkable beautiful ocelot, or tiger in miniature; the civer cat из Хины, который дает муск<ус>. В другом отделении лев и львица, silver maked, величественно возлежат в своем логовище, и недалеко два молодых льва с мыса Доброй Надежды с негодованием смотрят на затворы, необоримые для их царской силы. Леопарды из Серинганитама, употребляемые там на охоту (hunting - leopardes), и два черные волка из полярных стран, прекрасные в своем роде, коих мех дорого бы заплатили и наши невские щеголи. The Bradypus pextadactylis, or five-fingered sloth и наш большой медведь, но только не земляк наш, а из Hydson's bay; другой белый медведь с Северного полюса, следов<ательно>, наш сосед, и прекрасный североамериканский мишка. Обезьяны разных видов и величины.

  Тут же и множество редких птиц, соотечественниц четвероногим: пеликан, ardea dubia, или адъютант бенгальский, commonly called the gigantic crane. Величественный солнечный орел из Сев<ерной> Америки; совы с рогами; журавли из Эльзинера; китайские фазаны, золотые и серебряные, и множество птичек, коих радужными перьями я любовался - и жалел, что бедняжки не освещаются солнцем своего отечества и здесь, под туманным небом, живут только для равнодушных глаз посетителей, и в клетках невинность - с зверством!

  Я жалел, что не мог по приглашению надзирателя быть в три часа к обеду сих животных, ибо спешил к другим тиграм, кои уже в гробах и коих клетка напоминает жертвы их кровожадности самым названием первого входа: The traitor's gate, или ворота изменников, коих с Темзы привозили под сим названием для заключения в Tower или отсюда выводили на казнь! Ворота сии называются и water-gate: the water of the ditch having here a communication with the Thames by means of a stonebridge on the wharf.

  Tower на северном берегу Темзы, почти на конце города, хотя здесь почти начало оному. Думают, что первый терем построен еще Вильгельмом I и укреплен норманнами, кои должны были держать в страхе и повиновении новых подданных северного завоевателя. Замок сей управляется коннетаблем оного, который хранит и регалии. Ворота отворяются и запираются с большою церемониею, и вообще здесь удержаны и древние костюмы. Проводник наш, вероятно, a yeoman или a sergeant, принадлежит к шести приставам, кои берегут ключ и всякий вечер относят его в дом губернатора. Он одет в каком-то красном жупане, испещренном разноцветными вышитыми узорами. Шляпа круглая, плоская, похожая на наши кучерские и украшенная разноцветными лентами. Он напоминал мне бубнового валета своим костюмом. Заплатив довольно дорого за позволение видеть все сокровища, арсеналы: Spanish, конный, морской, артиллерийский и пехотный, мы начали с гишпанской Spanish armoury, составленной из трофеев "непобедимой Армады" Филиппа II.

  Победа сия живет в летописях и в памяти народной. Ею гордятся англичане, и она поддержала народную любовь к счастливой, но жестокой сопернице бедной Марии Шотландской! - "Я посылал флот мой против англичан, а не против природы", - сказал с притворным равнодушием гордый и мрачный Филипп (см. Шиллер), когда узнал об уничтожении армады своей. Но не один король гишпанский низложен сею победою; папа потерял с сим флотом еще более, ибо Рим навсегда лишился Англии, которую посредством могущества Филиппа II хотел снова покорить римской церкви. Буря и счастие Елисаветы погубили 132 корабля. Надпись побежденному и рассеянному флоту: Venit, vidit, fugit. Замечают, что победитель и побежденные бурлили хвалебные песни богу; но одни, because it was so well, а другие, because it was no worse. Трофеи армады состоят из старинных орудий разного рода и для различного употребления; но и орудия пытки, которую, как уверяют, готовили еретикам в случае победы. Тут и сама Елисавета в минуту, когда обозревает at Tilbury camp, где произнесла славную речь перед войском, незадолго перед бурею, рассыпавшею армаду. - Сей момент в ее истории напоминает подобный в истории матери Терезии в 7-летнюю войну, когда она вынесла венгерцам младенца Иосифа и возбудила восторг и крики маджиаров: "Moriamur pro rege nostro Maria Theresia!".

  В числе гишпанских трофеев и the invincible banner, с крестом, так названный папою, когда, благословляя оный, послал его к армаде в минуту снятия с якоря кораблей ее. - Тут же и the axe by which queen Anne Boleyn was beheaded. Ее трогательная история, жестокость Гейнр<иха> 8-го. Письмо ее к мужу.

  Horse armoury. Целый ряд коней и сидящих на них вооруженных королей и рыцарей: каждый конь в особом положении головы. Французские оружия, взятые при Ватерлоо.

  The volunteer armoury. The small armoury. The sea armoury. The crown jewel-room, но сии сокровища не ослепили того, кто видел Грановитую палату. The royal train of artillery...

  9 февраля/28 генваря. Благодаря послу мы получили от Валласа позволения смотреть монетный двор, куда не всех пускают и еще менее иностранцев. Sir Neil Campbell пожелал ехать туда вместе с нами. Нам показали все машины, коими делают гинеи, и золото, приготовленное для сего в слитках, или кусках. То же производство для серебряной монеты и для меди. Я уже видел подобную здешней машину, за несколько лет пред сим привезенную англичанином в П<етер>бург. Скорость в производстве монет удивительная здесь, и немногие монеты откладываются для перечеканки. Для прорезывания кружков монетных употребляются мальчики и получают по шиллингу в день за 10 часов работы. За лишние против всего время получают они и другую плату. Им дается полчаса на завтрак и полчаса на обед-отдохновение.

  Потом повели нас туда, где плавят серебро, и мы видели, как оно, обращенное в совершенную жидкость, вытекает из железного ушата, в железные же формы, в коих простывает. Комнаты, в коих работают, светлы, и воздух в них свежий, кроме той, где машина паровая, заменяющая силу 12 лошадей. Там обдало меня салом, и я должен был немедленно уйти. В присутствии монетном показали нам список генералам, офицерам и солдатам, получавшим медали за Ватерлоо: товарищ наш Sir Campbell в числе 40 тысяч, получивших медаль сию.

  Отсюда прошли мы в город, на аукцион, где продаются сукна, книги, билеты на разные компании страховые и другие. Мы вошли туда, где продавали книги. Отсюда в кофейный дом, куда купцы заходят с биржи и из города и находят закуску а 3 penny, уже готовую, и на тарелках означено, из чего каждая закуска составлена: говядина, баранина, ветчина; все вымерено и всему определенная цена.

  Позавтракав, пошли в Common pleas, где по соседству живут известные адвокаты. Lee не нашли мы дома, но в камере присутствия, где известный адвокат Lushington, товарищ Брума в процессе за королеву, {63} уже с 10 часов утра говорил в пользу какого-то завещания. Адвокат Lee дал нам совет зайти в Herald's office и взглянуть на разные гербы и генеалогии и между прочими на подпись Исаака Невтона, в архиве геральдии хранящуюся. В самом деле, директор оной показал нам разные генеалогии (pedigree) и в числе оных Невтонову, лорда Exmouth, коего за час пред тем встретили мы в Военном клубе, и копию письма к нему имп<ератора> Александра, 25 августа 1816 года, который благодарит и поздравляет его за уничтожение рабства христиан (operer l'abolition de J'esclavage des chretiens); видели подпись левою рукою Нельсона; гербы кавалеров ордена Бани: князей Барклая де Толли и Волконского. Меч Карла II и кольцо его с бирюзою.

  Кампбель сказывал нам, что ему дорого стоило вписать себя кавалером русских орденов в сей геральдии. Известно, что одним военным англичанам дают позволение получать иностранные ордена; гражданские чиновники не имеют сего права, но они получают подарки, портреты и проч.

  Описание здешнего монетного двора, который сегодня осматривали, находится и в "Rees Encyclopedia or universal dictionary of arts, sciences and Literature". 1819. 4. под словом Mint.

  В книге Colghoum "A Treatise on the wealth, power and ressources of the British Empire" (1815) на стр. 239 в числе расходов Англии помещена и сумма, данная англ<ичанам> в России, потерпевшим от нашествия Наполеона; а на стр. 429 о пособиях, кои Россия получила для избавления себя от ига Наполеона. - Как не благодарить императрицу Елисавету за то, что она отказала в 1813 году принять от Англии пособие, которое в то время предлагал парламент России? Она настояла в отказе, несмотря на многих членов комитета о призрении разоренных, коим отказ сей не нравился. Иначе бы и Москва была бы в числе получивших милостыню от купцов английских...

  11 февраля/30 генваря... Во втором часу зашел за мною молодой соотечественник мой Д<авыдов>, воспитывающийся на казенном иждивении в Лондоне, и мы отправились к квакеру Аллену, на дачу его за город или, лучше, в предместие оного. До city дошли мы пешком, а оттуда за 7 шил<лингов> взяли фиакр и два раза заплатили за мостовую.

  Давно уже желал я видеть квакерское семейство и домашнее хозяйство оного. Аллен принадлежит к числу немногих просвещенных друзей человечества, посвятившего жизнь свою богу и людям. Богатство его не мешает ему давать лекции астрономии и химии в лондонском училище квакеров, учреждать и содержать школы для бедных крестьянских детей в Линдфильде, делать наблюдения за движением тел небесных и подряды для нескольких десятков аптек в городе; счастливить свое семейство; быть счастливым ласками внучка своего, которого принял он из рук умирающей матери.

  В три часа звал он меня к себе обедать, и я приехал вовремя. Нас ввели в его кабинет, и в первую четверть часа я был уже с ним, как с старым знакомым. По обычаю своей секты он говорил мне ты и, расспросив о судьбе С. М. Попова, который две недели жил у него в сем доме, повел меня в нижний этаж, в столовую.

  Но я забыл описать первую встречу или, лучше, первую черную рожу, которая встретила нас у крыльца его. Это был арап, но с какою счастливою и добродушною физиогномиею, какой я еще не встречал и в белых неграх! На лице его было изображено какое-то приветливое разумение, и можно было угадать, что господин его примет гостей с тем же дружелюбием, которого черты отражались на черном лице его. Я бы угадал характер и прием его хозяина по улыбке арапа: в ней было и сердце одного и судьба другого; но я замечаю, что пишу после обеда, ибо заговорил об арапе и оставил столовую, где ожидают меня двоюр<одный> брат, сестра и приемыш Аллена, молодая девушка, в квакерской повязке и в черном простом платье, коего покрой им предписан правилами их братства или, лучше, их _содружества_, ибо они называют друг друга - _друзьями_.

  Мы сели за стол, приклонили головы и сложили руки в молчании, которое не более 2 минут продолжалось, в знак внутренней сердечной молитвы. По окончании оной я перекрестился, как православный, и сказал моему хозяину, что соблюдаю обыкновение народное и моих праотцев. Он одобрил поступок мой. Обед простой, но сытный, вкусный и здоровый и по образцу английских обедов, т. е. с десертом, особо поданным и подкрепленным вином, но с тою разницею, что дамы не оставили нас за бутылками и мы встали вместе тогда уже, когда пришло время вести меня в огород и на скотный двор Аллена; он показывал мне домашние свои заведения, школу для бедных детей, в коей обучаются более 80 мальчиков околодка сего, почти даром, чтению, письму, арифметике и некоторым полезным и необходимым для них рукодельям. Аллен подарил мне учебную книгу религии, на анг<линском> (Scripture lessons for schools on the British system of mutual instruction, adopted in Russia, by order of the Emperor Alexandre I. 1820. London). В предисловии к оной сказано, что подобный выбор мест из св. писания, без примечаний, сделан и для наших школ и введен в оные, по представлению высочайше утвержденному, к<нязем> Г<олицыным>, "so well known for his exertions in the course of the Bible", но с того времени и к<нязя> Г<олицына> нет в министерстве и книги сей в школах; она заменена введенною снова: О долж<ности> и проч., которую изгнал к<нязь> Г<олицын>.

  Я начал с Алленом разговор об учредителе квакерства Фоксе и о главном их светильнике Пене, которого имя живет почти в целой части света и вечно будет памятно сердцу _друзей_. Он объяснял мне правила своей секты, к которой можно бы справедливо применить стихи нашего Карамзина:

  

   Кто в мире и в любви умеет жить с собою,

  

   Тот счастье и друзей во всех странах найдет.

  Или кто в мирной, но постоянной деятельности умеет сохранить праотцами приобретенное, трудами и наукою умножить их достояние, тот упрочит и для себя истинную независимость и приют - бедности.

  Возвратившись к чаю, мы нашли уже дам опять в той же комнате; один арап служил нам во все время, и я не заметил ни суеты, ни недостатка в прислуге. Молодая приемыш хозяина разливала чай и кофе, а внук играл у деда на коленах и утешал старость его невинными своими ласками. - Мы говорили о государе, с которым не раз Аллен беседовал; о благих намерениях его сердца и, следовательно, об уничтожении рабства, коего Аллен неумолимый гонитель в Африке. Он подал мне сахарницу и показал слова на ней написанные. Они означали, что сей сахар - _сделан не рабами_. Я вздохнул, подумал о России и взглянул с глубоким чувством зависти и умиления на счастливого арапа!

  

   Eat your pudding, slave, and hold your tongue.

  Я принялся снова за горенки..... с горя! Вероятно, Ал<лен> угадал меня и повел меня в сад, над которым блистали уже светила небесные и где поставлена была для наших наблюдений зрительная большая трубка. Он навел ее сперва на луну, потом на созвездия, и я терялся в созерцании их, забыв и рабство и свободу, и Россию и Англию. В бессмертной душе моей отзывались бессмертные стихи Шиллера:

  

  

   Uber Sternenzelt, dort oben

  

  

   Muss ein guter Vater wohnen! И я перестал завидовать негру.

  В семь часов ровно подъехала, по моему заказу, stage-coach, и я, распростившись с добрыми квакерами и обещав Аллену возвратиться к нему завтра на молитву и с братом через две недели в субботу, прискакал в city, где пересел в фиакр и через час с 1/4 очутился перед своим камином. Догорающие уголья и крикун с улицы напоминают мне, что уже half past 12! До радостного утра, друзья мои! А тебя, добрый квакер, благодарю и за весь день и за этот тихий вечер у моего камина...

  12 февраля/31 генваря... Перед обедом заходил к Шимановской, видел портрет Вяз<емского> и поговорил о России. Обедал у гр. Воронцова с генерал<ом> Море, который был начальником штаба у Веллингтона и теперь командует армией в Ирландии...

  14/2 февраля... The British institution. По соседству от клоба путешественников, где ежедневно бываю, на той же улице Pall-Mail, находится Британский институт, учрежденный в 1805 году для ободрения английских художников, под покровительством короля, и для усовершенствования тех отраслей мануфактур, кои имеют нужду в разных изящных художествах, как например в живописи, в рисовании, скульптуре и проч. С сей же целию положено установить ежегодную выставку (a public exhibition) для продажи национальных произведений и для награды отличнейших художников премиями. Выставка делается в пользу токмо британских художников или живущих в одном из соединенных трех королевств, и преимущественно ободряются живопись, скульптура и modelling. В числе живописцев, однако же, коих картины здесь выставлены, нашел я и русское имя: Stephanoff. Я спросил у смотрителя, русский ли он или англичанин, и он отвечал мне, что Степанов, кажется, происхождения русского, но что он родился и воспитан в Англии и принадлежит по всем правам к числу ее художников. - Президент и директор сего института: the Earl of Aberdeen.

  Три комнаты наполнены картинами и несколькими произведениями британского резца. В первой комнате картина, которая мне бросилась в глаза, отображает _последний день_, the last day, "когда солнце потемнеет и луна будет кровавого цвета" (Откров<ение>), писанная Говардом. Но я смотрел на нее без страха и с доверенностию к провидению - и подошел к Вестм<инстерскому> абб<атству>, живо с берега Темзы изображенному, где ожидают истинного бессмертия те, коим люди уже присудили его.

  Большая картина, которая представилась мне в другой комнате, изображает суд над лордом Вильгельмом Рюсселем (The trial of William Lord Russel, at the Old Bailey) в 1683 году, писанная Hayter'oM. Подсудимый изображен говорящим, и на лице его выражены твердость духа и негодование. Внизу женщина записывает, кажется, слова его и страшится пропустить смелые опровержения доносчиков, кои на особой <скамье> шепчут друг с другом. Не зная еще ни предмета картины, ни значения лиц, на ней изображенных, я угадал жену его (Lady Rashel Russel), по вниманию ее, по участию, которое выражено в глазах ее, устремленных к говорящему. В расположении комнаты, в костюме - нет никакой перемены. Кажется, и теперь видишь то же в Old Bailey, что было при лорде Рюсселе, изменился токмо один дух народа, свободою и законами возрожденного.

  Еще одною из больших картин я долго и пристально любовался: она изображает Марию Магдалину, и Иоанну, и Марию, матерь Иакова в ту минуту утром, после воскрешения Христа, как они, послышав глас: "Что ищите живого с мертвыми?", пали ниц на землю. Тень чудесной белизны рекшего сии слова ангела видима и вдали - и снова слышатся слова: "Его нет здесь; он вознесся, вспомните, что он сказал вам в Галилее, "в третий день воскресну"", - и устрашенные жены вспомнили слова спасителя и поверили. Страх и радость, любовь и вера написаны в чертах, внемлющих словам ангельским.

  "Потоп" мне не понравился. Вид волнующихся вод, покрывающих землю, не ужасает зрителя, и он не понимает, от чего укрываются в утесах толпы полунагих мужчин и женщин. "Хляби небесные растворились"; но еще вершины утесов не покрыты водою и на одном из них видим мы людей, кои спасутся в ковчеге; на других горах патриархи подвергаются общей участи. Нежные супруги спасают друг друга, детей, между тем как безбожное отчаяние рвет на себе волосы и в ярости своей, кажется, хочет еще остановить воздымающуюся волну, готовую поглотить остатки человеческого рода (Genesis, ch VII, v 12).

  Я засмотрелся на милую женщину, которая теряется в _созерцании_ луны и посребренных ею окрестностей, в коих _видима тишина ночи_ и где ей все о нем лишь только говорит!

  

   Now, while the busy world lies lost in sleep,

  

   Let me