Дружинин Александр Васильевич - Дневник

38, и напрасна будет борьба, напрасны умствования и упорство. Гордый материалист рано или поздно захочет смотреть на луну и вздыхать у ног какого-нибудь глупого предмета, стоик окажется трусом и дураком, человек, довольный своею судьбою, захочет повеситься и предастся сплину.

   И все это глупо, все это не вовремя и бесполезно. Так во мне явилось грустное чувство, что-то похожее на сожаление о "погибшей жизни". Кто губил ее? Отчего она "погибла"? Что называется "непогибшая жизнь"? Кто ответит на вопросы эти - избитые, туманные и хитросплетенные?

   Легче ли бы мне было, если б в моих воспоминаниях вместо дряни и чепухи хранились бы истории страстные и трогательные, reminiscenсе'ы {воспоминания (франц.).} старых порывов и удовлетворенных потребностей? Или и тут самолюбие, и тут эффектность? Не все ли равно, как ни проведено известное число лет? Сидеть в сумерках и перебирать свои воспоминания не то же ли самое, что читать роман, хорошо написанный?

   Как бы то ни было, но потребность привязанности, потребность, заглушённая и давно уже засыпанная насмешками собственного гордого скептицизма, пробуждается, растет, принимает громадные размеры под гнетом зависти, уныния и бесплодных сожалений. К чему послужило мне быть старее своих лет, если на середине жизни встречают меня чувства, которые хороши только во время первой молодости! На что мне они, эти чувства, бессознательные, беспричинные и беспредметные?

  

   Истина есть идея, никогда не приводимая в исполнение.

   В самую чистую пору молодости люди ищут с горячностью какой-то прототип истины, что-то вроде философского камня. Как философский камень давал не одно золото, а и здоровье и знание, так и наше начало должно было дать нам все, чего только душа требовала.

   Я, впрочем, не сильно томился от избытка неразрешенных вопросов, потому что скептицизм мой родился вместе со мной.

   Один вопрос, однако, сильно мучил меня и заставлял рваться порою лучше любого немецкого философа. То был вопрос о том, все ли кончается с нами на этом свете? Причина такого любопытства была грубо эгоистическая: я сильно любил жизнь и теперь люблю ее очень горячо. Теперь я уже не имею стремления к неразгаданным вопросам. В то время, когда я гонялся за такими высокими предметами, внутренний голос спросил меня: "Чего ты ищешь?"

   Я отвечал очень задорно: "Истины".

   "Однако, почтеннейший,- продолжал мой внутренний голос,- ежели бы ты и узнал эту истину, ты бы из нее ровно ничего не сделал. Убеждение важно только по мере его применения к практике".

   "Ну, я применю его к своей жизни".

   "А, вот тут я тебя поймал. Вспомни, сколько передано тебе истин при воспитании, до скольких дошел ты путем опыта,- и рассчитай, что сделал ты с ними? Cain, qu'a tu fait de ton frere?³⁹ Homme, qu'a tu fait de tes convictions?" {Каин, что ты сделал с своим братом? Человек, что ты сделал с своими убеждениями? (франц.).}

   Сначала я хотел еще спорить и стоять за то, что я не знаю истин, не имею убеждений. Однако с самим собою спорить было худо, и я начал делать инспекторский осмотр.

   A propos {кстати (франц.).}, истина есть истина,- убеждение есть истина, которая далась мне: Les convictions commencerent a defiler {Убеждения начинают следовать одно за другим (франц.).}.

  

   - Что ты с ними сделал? - спросил внутренний голос.

   Я отвечал довольно основательно:

   "Я не взял труда выше сил, чтоб не наделать зла другим и еще более себе. Да и даны ли мне средства ввести эти истины в действительность? Руки мои слабы, ум мой шаток и прост, и слова мои, конечно, не поколебают того, что стояло и будет долго еще стоять".

  

   - Все это мы пропустим,- продолжал внутренний голос.- Берите только истины чисто практические, касающиеся до вашей жизни и вашего круга.

   Первая истина: Средство быть счастливым мне при моих потребностях и средствах?

   Внутренний голос завопиял: "Как! у вас есть это драгоценное убеждение, короткий опыт уже подарил вам son ideal du bonheur, et du bonheur realisable? {свой идеал счастья и счастья достижимого? (франц.).} Да, я вижу и верю, что вы можете быть счастливым. И вижу, что средство у вас под рукою. Отчего же вы теперь не беретесь за это счастие?".

   Я сконфузился и не знал, что отвечать.

   - Что сделал ты с этой дорогой истиною? - громогласно орал голос.- Как применил ты ее?

   Я что-то бормотал очень глупое: "Я еще молод... можно бросить еще год, два... служба есть представление... надобны деньги... семейство возопиет... жизнь".

   Кончится тем, что я буду жить на свете с прямою целью отрешиться от всякой деятельности. Тысячу раз, принимаясь за новое предприятие, уговаривал я сам себя почти в таких выражениях: "Куда ты лезешь, почтеннейший? Долго ли тебе воображать, что ты человек практический? Или тебе не надоело с напряжением добиваться таких вещей, которые в глубине души своей ты пренебрегаешь?"

   И все-таки кончалось тем, что я сам лез в ту жизнь, которая казалась мне ничтожна и презрительна, мучил других и самого себя и возвращался с несколькими моральными синяками на душе.

  

   Самые счастливые часы моей жизни были те, когда я мог досыта смотреть и слушать, или, говоря иначе, наблюдать. Наблюдать над кем? Какое мне дело! Давно уже не существует для меня ничего ни высокого, ни совсем подлого, ни хорошего, ни совсем дурного, ни глупого, ни очень дельного, ни малого, ни великого. В деревне смотрю я на песок и вижу, как букашки дерутся с муравьями, в канцелярии смотрю я, как чиновник гадит чиновнику, в маскараде - кстати о маскараде.

   Бывают иные балы и вообще собрания народа, которые, несмотря на то, что происходят в Петербурге, а не лишены своего рода веселости. Житель нашей столицы есть современное дитя, несмотря на свою геморроидальную физиономию. Если начальник подал ему руку (редкое по истине событие), житель столицы уже счастлив, если на бале удалось ему рассмешить даму, он доволен на весь вечер, хотя б все остальное время привелось ему стоять около двери,- в силу медвежьей своей натуры, которую ничто пересилить не в состоянии.

   Итак, один раз в Дворянском собрании случилось то, что на маскараде все почти веселились. Вожделенная пора ужина еще не наступила, а уже слышался там и сям веселый смех и разговор длинный, длинный, а не из отрывчатых бессвязностей. Живость разливалась между гостями, как зараза. Кавалер, очарованный тем, что долго говорил с маскою и был видим с нею всеми своими приятелями, шел к этим приятелям и отводил душу скандалезными разговорами. Дама, со своей стороны, привязывалась к кому-нибудь из праздношатающихся и осчастливливала и себя и его. Группы отправлялись ужинать, и несколько кавалеров двигали ногами, как бы приготовляясь к канкану, хоть многие из них вовсе не были знакомы с таинствами этого восхитительного танца.

   Я ходил по обыкновению один, совершенно один, и скука моя превращалась в досаду, и досада моя росла в одной прогрессии с усиливающимся весельем толпы. Мне было досадно, как школьнику, который в первый раз является в свет и видит, что красивые счастливцы вертятся и ловко скользят по тому самому паркету, по которому он не умеет пройти лишнего шага, чтоб не оступиться. Я был так зол, как бывает зол философ, видя, что хорошенькая женщина хохочет, слушая со вниманием рассказы пустейшего кавалергарда, и не интересуется вовсе глубокомысленною, энергическою фигурою ученого, который с таким жаром посвятил бы ее в тайны социализма и абсолюта и осчастливил бы ее на век, подарив ей всю свою любовь.

   В самом деле меня преследовало несчастье в этот вечер: только две маски и подходили ко мне, и тут еще я скоро увидел, что их ввело в заблуждение мое сходство с братом. Я плюнул на женский род, достойный слез и смеха⁴⁰, и решился только смотреть.

   Оно, конечно, приятно наблюдать за веселящейся публикою, но для полного удовольствия при наблюдении потребна своего рода иллюзия, свое очарование юных лет. Что проку наблюдать над людьми тому, который сам себе выстрадал, вымозжил право понимать вполне всю ничтожную сторону горя их и радости? Великое удовольствие мне знать, что этот стройный офицер проспал всю прошлую ночь в вонючем караульном доме и, в лихорадочном ожидании смены, вырезывал на сальном столе имена своих воображаемых любовниц? Очень надобно было мне знать, что эти завитые и холодно насмешливые львы поутру занимались переписыванием бумаг или бранились со своими начальниками отделений при любопытном сборе канцелярской черни?

   По мере того, как мелькала передо мною наша молодежь, ровно ничего не обещающая в будущем, я узнавал целую толпу прежних моих товарищей по школьной скамье, по детским шалостям или по тем службам, на которые бросался я от времени до времени. Я припоминал, что одних я очень любил, потом завидовал многим из них, слыша про их веселую жизнь, про их интриги с женщинами, которые мне только во сне иногда грезились. Еще несколько лет, и редкий из этих юношей не натыкался на скандал или разорение, или горькую неудачу,- и мне же приходилось жалеть об них. И спустя еще срок являлись передо мною те же фигуры и с полным убеждением, что они жили на свете, бросались снова в ту жизнь, которая их изогнула и изувечила.

   Да к тому же и собрание все было так некрасиво, не считая дам, которых лица и талии скрывались во мраке неизвестности, мужчины были все так желты, так истасканы! Не встречалось даже угловатых физиономий, которые хоть и нехороши, а намекают на какую-то внутреннюю язвительность; все черты были плоские, лица были все или тощие, или безобразно опухшие. Я смотрел на дам, чтоб разглядеть хоть один светлый глазок, одну маленькую ручку,- потому что я малым бываю доволен, и одна симпатическая физиономия может надолго отогнать от меня самую скучную минуту. Я даже внимательно вглядывался в стариков, готовясь удовольствоваться почтенной фигурой, но и ту напрасно искал. Лица эти, когда-то возбуждавшие мое любопытство по причине вышины, на которой стояли, теперь казались мне и скучными, и враждебными, с тех пор как действия этих "сильных мира сего" сделались мне небезызвестны.

   Мысль о возвращении восвояси, где ждала меня теплая постель, незаметно и безвременно запала в мою душу. "Зачем было ехать?" - уже начал было я себя спрашивать, когда светлая идея о том, что я еще не ужинал, радостно порхнула в моей голове. Радостно призвал я к себе на помощь гастрономию, винолюбие и, ощупав в кармане не вовсе достойный презрения кошелек, устремился к буфету. Вдруг я остановился, как человек, встретивший на стене трактирного заведения хорошенькую картинку искусного мастера.

  

  

  

   Ничего не может быть милее и оригинальнее хорошенькой женщины, выведенной по необходимости из своей обычной сферы. Иногда подобное положение ведет к грациозному комизму, иногда к драме, причудливой и все-таки прекрасной.

   Против либерализма, в страшных размерах развивающегося в каком бы то ни было государстве, есть одно только действительное средство - маккиавеллическая политика, смягченная всевозможною ласкою и примирительными фразами.

   Гений может вести рядом практическую жизнь и жизнь идеальную, чуждую фактических впечатлений; талант обыкновенный должен выбрать что-нибудь одно.

   Поэт должен добиваться того, чтоб каждый образованный человек, без различия национальности, мог его понимать свободно; критик же должен сам поминутно менять свою национальность. Что угадали б мы из древних, не зная их жизни, какого мнения были б мы о Беранже и Байроне, не зная Англии, Франции и идей нашего столетия?

   Изящная словесность может процветать при великом стеснении книгопечатания. Итальянская и фламандская школы живописи поражают однообразием сюжетов и все-таки хороши.

   Нет ничего унизительнее, как бояться умных людей и искать себе круга между людьми низшими себя в моральном отношении.

   Отсутствие любви, в соединении с потребностью сильной привязанности может довести человека до неимоверных глупостей.

   Человек никогда ничем не доволен и беспрестанно стремится к новым наслаждениям. Этот афоризм ничего не доказывает: между достижением цели и новым желанием существует интервал - цвет жизни человеческой. Для иных он короток, для других продолжительнее, но хотя б он длился несколько мгновений, для этих мгновений стоит жить и желать, и трудиться.

   Человек, основывающий идею счастия на обилии сильных ощущений, похож на полководца, открывающего кампанию, не имея под рукой ни егерей, ни иррегулярных войск, ни полевой артиллерии, одним словом, ничего, кроме нескольких кирасирских дивизий.

  

  

   Есть смешные люди, с ужасом избегающие мыслей о том, что предмет их любви может родить, есть с аппетитом, иметь понос и так далее. Простодушно разделяя все физические отправления на грязные и сносные, они не помышляют о том, что если б им в угоду было создано существо, не нуждающееся в грязных отправлениях, такая фея походила бы на красивые часы без колес и маятника, следовательно, на часы, годные для игрушки семилетнему мальчику.

  

   Леность есть лекарство от болезненного самолюбия.

  

   При некоторых условиях нам нравится бесстыдство в женщине.

  

   Радость, посылаемая нам, похожа на алмаз в коре: от нашего искусства зависит превратить его в дорогой бриллиант или испортить наполовину. От непонимания этой важной мысли возникают сетования на непостоянство радостных ощущений.

  

   Чтоб украсить ленивую жизнь и не дать ей перейти в ерыжность⁴¹, необходимо играть ею и подстрекать себя на деятельность.

  

   Моя эрудиция портит мою производительную способность. Если б какое-нибудь событие из современной жизни нравилось мне, например, хоть так, как нравится мне легенда о Жанне Д'Арк, я б написал отличную повесть. Извольте быть беллетристом, когда симпатии и антипатии наши в мире ученом и политическом!

  

  

   Говорить человеку, особенно писателю "вы самолюбивы" значит то же, что говорить "у вас есть руки и ноги". Дело в том, что иной не знает, что делать со своими руками и ногами, тогда как другой ловок и приличен.

  

  

   Старость есть моральная чахотка. Меньшая часть страждущих ею тоскуют и судорожно борются с своей болезнью, все же остальные тешат себя пустяками и мечтают о пустяках.

   Лекарство от всех бед и несчастий есть привязанность любимой женщины. C'est une рапаcee universelle {Это панацея для всех (франц.).}.

   В основании каждого из наших страданий кроется зависть к людям более счастливым.

   В первые лета молодости человек влюбляется против воли, потом он может развить в себе привязанность или погасить ее по произволу, потом он уже не способен к привязанности.

   Иной хочет и не может, другой (и таких очень мало) может и не хочет, третий не хочет и не может, но желал бы иметь желание и средства к его исполнению.

  

  

   В любви должен быть элемент комический. Мужчина и женщина, вполне сходные друг с другом, очень скучны - нет столкновений и противоположностей. То ли дело, когда серьезность сходится с резвостью, истасканность с невинностью, обдуманность с простодушием. Для счастия супружества нужно, чтобы муж и жена умели подсмеиваться друг над другом.

   Мне не случалось встречать красоту и глупость в одной и той же особе. Ум может переделать физиогномию и из рожера⁴², данного нам природою, состряпать приличное рыло.

   Ум человеческий одинаков во всех столетиях. Поколения людей не глупеют и не умнеют. Словесности нельзя измерять обилием гениев. Каждый век приносит нам один и тот же капитально иногда в слитках золота, иногда в груде мелкой монеты.

   Бродячая жизнь хороша, но она разрывает цепь мелких наслаждений, к которым привыкаем мы сидя на одном месте. Если б я не имел в виду материальных и литературных выгод, я бы не помышлял о путешествии.

   Семейная жизнь в юности дурна, потому что выказывает нам все дурные стороны того прибежища, о котором следует мечтать каждому пожившему человеку - именно спокойствия. Человек, утративший веру в могущество спокойствия, становится существом жалким. Семейная жизнь в юности то же, что брак в осьмнадцать лет, то есть вещь вредная и несвоевременная.

   Мы часто смешиваем терпимость с скептицизмом. Говорят, что наше поколение - поколение скептиков. Это значит, что мы мягки и благородны. Лучшие римляне были все из эпикурейцев.

  

  

  

   - Вид Кавказских гор с Елисавет<инской> галереи⁴⁴.

   - Возвращение в Москву 27-28 сент<ября>.

   - Ужин его с<иятельства?> в Москве.

   - Вечер в Кисловодске.

   - Partie {Прогулка или партия в игре (франц.).} в Парголове.

   - Декабрь и ноябрь 1847.

   - Город Нарва в Ильин день.

   - Pied-a-terre {Временная квартира (франц.).} в доме Аверина.

   - Форшман и Скирбитьевна. Возвращение в Петербург.

   - 28 дней 1847 года в деревне.

   - Вечер в казацкой мазанке с J<ulie>.

   - День в галерном порту.

   - Обед у Сатира⁴⁵. Malibran.

   - Обед и танцы у Г. Г. Г.

   - Обед в Петергофе и старые друзья.

   - Первый счастливый маскарад.

   - Красный Кабачок⁴⁶ и Кикинка.

   - Ужин у Мореля после чернокнижия⁴⁷.

   - Trio: я, Сатир, Жданович.

   - Первые дни дачной жизни.

   - Вечера на Каменном Острову.

   - Дом на Пятигорском бульваре.

   - Дни у А. Н-ва.

   - Отдых в Ставрополе.

  

  

   - Два голяка Соляников и старик Михайлов, с шипением.

   - Мерка от башмака в бумажнике.

   - Jackett {жакет (англ.).} со светлыми пуговицами.

   - Первая езда верхом и первая любовь.

   - Анализ борьбы с леностью. Во время такой борьбы приятно победить, но едва ли не слаще быть побежденным.

   - Дневник Сатира. Середович, Ларжаны, Капулетти и Воробьева, Семирамида. Нимфы.

   - Вечера у Лизы⁴⁸. Чем беднее, тем веселее.

   Гнусная бедность.

   - Мои приключения за Невою.

   - Обеды из Лондона.

   - Фрак и перчатки.

   - Надя и ее преданность.

   - Дом Кохендорфа.

   - <...> и Эсмеральда.

   - Подогретый обед от Дюссо.

   - Херес в 8 целковых.

   - Злостный банкрот.

   - Эдикуль.

   - Концерты в доме Шумилова.

   - La femme la plus magnifique {Самая великолепная женщина (франц.).}.

   - Способность Кирилина к коньяку.

   - Тарасанья свадьба.

   - Ревельский форшмак.

   - Буря у Скирбитьевны.

   - Катя и Катя - полька.

   - Девица в чужом платье.

   Гнусная бедность.

   - Узкие сапоги.

   - Безграмотные переводы.

   - Кривой Петр.

   - Марк.

   - Обед, состоящий из закуски.

   - Обед из чая.

   - Обед из ничего.

   - Горничная Саша.

   - Танец в одн<ом> сапоге.

   - Драка: 13 мая.

   - Прадер.

   - Фридрих, имеющий быть повешенным.

   - Пиры в Новой деревне⁴⁹.

   - Сладкие коренья.

   - Обед Штейна.

   - Изабела-бела.

   - Лина.

   - Полька Людовика.

   - Немка-Шаша.

   - Мантилия.

   Продолж<ение> впредь.

   - Des mariages a la T ... {Свадьба на манер Т. (франц.).}

   - Дурак, имеющий вид делового и деятельного человека.

   - Разбитые бутылки за ужином.

   - Mais les pleurs sont de l'ame. Les beaux vers naissent de nos pleurs.

   - J'etais sorti pour chasser le sanglier et je suis rentre ayant pris beaucoup de cigales {Но слезы идут из души. Самые лучшие стихи рождаются из наших слез. Я вышел на охоту за кабаном, а вернулся, поймав много стрекоз (франц.).}.

  

   - Дама с длинным подбородком и носом.

   - Театральный денди с стеклышком в глазе.

   - Посетительница Прасковья Ивановна.

   - La petite circassienne.

   - Les fiances byroniens.

   - La soeur de Byron Lady Augusta Leigh {Маленькая черкешенка. Обрученные по Байрону. Сестра Байрона леди Августа Лей (франц.).}.

   - Один из понедельников на моей квартире. Григорович в виде Фиораню.- Смех, доходящий до обморока.

   - Красивая дама противного вида и великой вялости.

   - Безобразный болван и жена его, непотребная женщина.

   - План повести. Привязанность, основанная на самолюбии и тщеславии,- первые минуты пустоты, взаимный стыд и отвращение. С одной стороны, душа, засушенная с детства, с другой - праздность или надежда новизны. Характеры М. и Б. Нечто унылое и довольно злобное.

   - Лустгаус, где танцуют отец с сыном. Аполлон и уженье рыбы.

   - Физиогномия, будто намазанная медом. Алимпиев.

   - Путешествие по оперным ложам.

   - Плешивый человек ангельского вида.

   - Эмилия, Ольга, спутница моей новой экономки, Вера, маленькая приятельница Сатира. Все женские фигурки.

   - Чиновник Гриша.

  

  

   - Выражение подштафирить, rafistoler {починить кое-как (франц.).}.

   - Visite a la provinciale с 6-ти до 2-х ночи.

   - Cendrillon de St. Petersbourg - К...

   - Une aristocrate piquee {Посещение на манер провинциалки... Петербургская Золушка - К... Обидевшаяся аристократка (франц.).}.

   - Огоньки за деревьями Летнего Сада.

   - Плачевное приключение с Анетой. Грибок и отобранная мебель.

   - Petite demoiselle et la maigre allemande. Les billets a remettre {Маленькая барышня и худощавая немка. Записки для передачи (франц.).}.

   - Странствование по отдаленным улицам, грабежи и кинжалы.

   - Некоторые старые женщины ставят себе в особенную специальность испытывание бедствий всякого рода.

   - Спячка и апатия.

   - Носорог, с успехом управляющий имением.

   - Муж, не пускающий жены в маскарады.

   - Цивилизованный лакей Фирег.

   - Канканомания. Григорий Д., его поведение, письма, прогулки и рассказы.

   - Зеварицкий и Щепин. Метода Леруа. Отравление и так далее.

   - Супруг, сбившийся с пути, но еще хранящий остатки супружеской верности.

   - Pour les amours comme pour les pommes de terre, il у а 18 manieres de l'accomoder. J. P. Kutler.

   - Texier a propos des voyageurs. Vois vite et juste.

   - Dieu est Dieu, mais je ne suis pas persuade que Mahomet est son prophete {Для любви, как и для картошки, есть 18 способов приготовления. И. П. Кутлер. Тексье о путешественниках. Смотри быстро и верно. Бог есть бог, но я не уверен, что Магомет его пророк (франц.).}.

  

  

   - Средство отделываться от ненавистных особ с помощью грубого права, не обращая на них внимание.

   - Un manage tardif, la mere fiancee et les filles nubiles.

   - La polonaise Jeanne, sa maniere de s'habiller, etc. {Поздняя свадьба, мать помолвлена, а дочери на выдании. Полька Жанна, ее манера одеваться и проч. (франц.).}

   - Левый глаз, соловеющий при всяком воззрении на женщину.

   - Никто не имеет права иметь ни излишнего доверия, ни совершенного недоверия к своим силам.

   - Характер Ивана Травли. Его chef d'oeuvre {шедевр (франц.).}, спор с Львовым в Новой Ладоге.

  

  

   - Веселая немочка Лина. Женская неприязнь.

   - Le desherite {лишение наследства (франц.).} Kappa. Основная мысль произведения. Собиратель дрянных картин.

   - Deux bougies d'une granduer inegale preuve qu'on ne les allumait jamais ensemble.

   - Marie Stuart. Tout ce qu'il a de plus femme entre les femmes {Две свечи разной длины указывают, что их никогда не зажигали одновременно. Мария Стюарт - настоящая женщина из всех женщин (франц.).}.

   Презрительное обращение офицерства с женщинами известного класса.

   - Elisabeth. Darnlay. Bottswell. Murray. Lord Buthven. Эффектные лица.

  

  

   - Периодические вторжения Г. Дан<илевского> в нашу квартиру, его похождения, манера <...> языком, история с Панаевым, посещение квартиры его, миниатюрная мебель, сношения с Гоголем и прочими знаменитостями.

   - Аполлон М<айков> и даровитое семейство⁵⁰. Наше с ним путешествие от Выборгской заставы до Парголова. Уженье рыбы.

   - Julie malade. L'apres diner et les camelias.

   - Encore une rencontre. Soiree et les details. Depart brusque, Franses {Жюли больна. Послеобеденное время и камелии. Еще одна встреча. Вечер и подробности. Внезапный отъезд. Отчаяние (франц.).}.

   - Двое глухих в концерте Серве⁵¹. Непростительное сплетничество моей персоны. La punition.

   - La mere et son fils de 13 ans. M-me -ste qui ressemble a une demoisselle.

   - Une lithuanienne paresseuse. Le peignoire blanc et le demijour de sa chambre {Наказание. Мать и ее 13-летний сын. Г-жа -ст, похожая на барышню. Ленивая литовка. Белый капот и полумрак в ее комнате (франц.).}.

   - Ольга, к неописанному рылу присоединяющая наиподлеющие манеры.

   - Печальная елка у патриархальных носорогов, и мое бегство оттуда, и вечер в доме Михайлова.

   Гаданье в карты и предсказания Эмилии. Обед.

   - 18-me anniversaire de la bibliotheque {18-я годовщина библиотеки (франц.).}⁵².

  

  

   - Отношения легких девиц между собою, гордость Надежды Ивановны. Завтрак с тремя девицами и неожиданная дружба.

   - Визит пиголице, и мама в затрапезном платье.

   - Плачевный обед у m-me Julie. Французская драма "Монте-Кристо". Пучина глупости.

   - Свидание со старым товарищем. Перемены в положении обоих. Обед и вечер.

   - Новое знакомство при содействии одного из носорогов. Обилие девиц гнусного вида. Арфа и русские романсы. Француженка милая, говорящая о любви. Petits jeu {Игры (франц.).} и прочая чепуха.

   - Два изобретенных мною разряда маскарадов. Манера интриговать дам, приложенная к практике. Маскарад. Напрасное ожидание. M-lle Dupuis. Проекты женитьбы.

   - Семейство, в котором всякий член и гость могут делать все, что угодно.

   - Маскарад маленьких детей у Марьи Сергеевны. Маскарад на нашей квартире и путешествие в Эльдорадо. Маскарадная история Сатира и квартального, брошенного в канаву.

   - История Попова и его халд-дочерей. Обворожительный policeman {полицейский (англ.).}.

   - Поздравительное письмо портного. История документов, похищенных Малиновским у одного честного семейства и напечатанных.

   - Положение умного мужа avec une femme insignifiante {с незначительной женой (франц.).}, и наоборот.

   - Мнение автора о произведениях своей юности (И. И. П<анаев>).

   - Похождения Григоровича с Жанетой, двумя девицами (в карликах) с польками, и у Софьи Фед<оровны>.

  

  

   - Женщины потому любят бледных и истасканных людей, что люди свежие и вместе с тем умные опытом и мыслью есть невозможность.

   - Пир у Жар-Птицы и персонаж Бышевского в пиджаке.

   - Врожденная недоверчивость характера в доброй женщине О. И. К<ильдюшевской>.

   - Непотребная дама и непотребное ее семейство. Безобразная особа, употребляющая в разговоре литературные обороты.

   - Рейслер, заика и ярыган.

   - Особенность в характере Некрасова, происходящая ли от болезни, истощения или жизни в подлом кругу и с скверной деятельностью. Привычка обещать на ветер и смотреть даже на все чужие обещания таким образом⁵³.

   - Платон Семенович Воропанов.

   - Маскарадный beau {красавец, щеголь (франц.).}, Каррик, Кариков или т. п.

   - Красивый красавец Крылов.

   - Мухортов и выражение девки о нем: "Конечно, во всем можно видеть критику!".

   - Монахиня, сестра Ольги, и ее обхождение с сестрой.

   - В любви есть много благодарности за прошлые наслаждения.

   - Другая монахиня, присланная Вревской.

   - Вторжение усатого господина из Москвы.

  

  

  

   Сегодни, едучи в дилижансе где-то за Ямбургом⁵⁴, я в первый раз поражен был мыслью о том, что вечно юная природа, о которой, как о книге, изданной казенным ведомством, ничего дурного сказать не позволено,- может наводить уныние и казаться весьма гадкою. Всякая комнатка, меблированная чистенько, право, красивее какой-нибудь лужайки с мелким кустарником или леска, состоящего из ольхи и подобных растений. Если подобного рода пейзаж освещен уже высоко стоящим и пекущим солнцем, от его вида душа стесняется! Или уже я сам стал не тот, или совершенная свобода в моих передвижениях меня изменила! Где то время, когда вид какого-нибудь домика с зелеными ставнями и палисадником перед окнами заставлял мое сердце биться сильнее и когда, выехав как-нибудь за город, я чувствовал потребность бегать и валяться по зеленой траве? Неужели для того, чтоб ценить жизнь с природою, человеку следует служить и сидеть за столом с писарями без всякой надежды на отпуск? А оно почти так - жизнь без стеснения как жизнь без волнения - может претить! Я сижу теперь в теплый, но серенький вечер, под окном, в том самом городе, что был мною воспет в прозе⁵⁵, сижу и говорю: "О моя юность, о моя свежесть!"⁵⁶ Боже мой! Когда я бывало врывался сюда измученный, слабый и полураздавленный стеснениями жизни, как отлегало у меня на сердце, как восторженно бродил я по узким улицам, заглядывал в створчатые окна, из которых веяло такой тишиной, сочинял стихи, веселился душевно!

   А впрочем всему свое время - нельзя долго питаться одними и теми же радостями.

   Спутниками моими были лица довольно типические и о которых нужно будет при случае вспомнить. Хорошенькая брюнетка, гувернантка из англичанок, другая в трауре, похожая на мою добродетельную пигалицу, француз вояжер по мануфактурной части, потом толстый немец с добродушнейшим лицом, но пьяница изумительный. Он подчивал маленькую трехлетнюю девочку портвейном и кричал вояжеру: "Француз, не спи!" Желая его расшевелить, он собрался поднести табак к носу француза, но вместо того всыпал щепотку ему в рот. Тот все вынес и только смеялся. Немец на всякой станции выпивал по бутылке и нас смешил. Был еще павловский офицер с отдувшимися губами из породы людей, которые всю жизнь остаются кадетами да еще какой-то молодой помещик, мой сосед с дутым и ребяческим лицом, глупый довольно резонер. Он между прочим сожалел, что наши мужики живут в курных избах и ездят в двуколкных тележках. Потом были другой помещик и еще студент, люди довольно порядочные.

   До дилижанса проводили меня Каменский с Сатиром, после обеда у Луи и дружеской беседы. Оттого я выехал в приятном расположении, только голова начинала болеть от saint-peray.

   Есть на свете люди и люди весьма обыкновенные, к которым все мое существо имеет какое-то магнетическое чувство. Таков был покойный Жданович, таков Сатир, из особ более строгих и не развратных могу назвать И. П. Корнилова. С Сатиром, например, я готов ехать на край света, не переставая болтать и веселиться ни на минуту. Если б Сатир ехал со мной в деревню, как предполагалось, я бы всю дорогу был счастлив и журнал мой поражал бы нелепостью. В нем много чернокнижия, элемента высокого в жизни! Наедине с лучшими друзьями моего сердца, с Кам<енским>, с Дрент<ельном>, с Маркевичем я не всегда сам свой, но для сатирических похождений я бы встал и с одра болезни. Это не похабство, не страсть к увеселениям, а чистое сродство душ. Подобного рода влечение имел я к Федотову, человеку аскетическому. Боже мой, сколько потерь сделано мною за этот год! Двое названных, Соляников, оказавшийся недостойным, преданная Лиза, отнятая у меня надолго. Serrons nos rongs {Задавим наши терзания (франц.). }, да не мешает подумать о замещении выбывших бойцов. Кажется, что я не взыскателен,- но сродство душ мне необходимо.

  

   Надобно уметь пользоваться микроскопическими радостями жизни,- и особенно хранить к ним способность. Эта способность разрушается от избытка важных наслаждений. Так, дерево, зацвевши разом, иногда сохнет от избытка цвета. Счастлив человек, который повеселившись с любимой донной или увеличив свою славу, может вслед за тем потешиться покупкой какой-нибудь фарфоровой чашечки или пролетариатским обедом! Одна из причин, по которой я считаю себя счастливым человеком, есть именно уменье тешить себя мелочами. Я отделываю свою комнату con amore {с любовью (итал.).}, езжу в хорошей коляске с радостью, выпиваю какой-нибудь бокал шампанского с отрадным чувством. Все катастрофы и радостные события моей жизни, по временам вредя моей способности наслаждаться пустяками, не в силах разрушить ее вполне. В эту минуту я испытываю удовольствие истинного немца, то есть после ужина сижу один-одинешенек в своем номере и занимаюсь чем же - питием пива и курением сигареток, впрочем из гаванского табаку. Все наслаждение стоит несколько копеек. Сравните же теперь мое вечернее занятие с занятием какого-нибудь хлыща, доматывающего свое имущество, которому этот вечер, может быть, стоит черт знает сколько денег и здоровья! И тут и там сумма испытываемого удовольствия невелика, но едва ли перевес не на моей стороне. Я помню блестящие обеды, на которых я тянул драгоценную влагу с меньшим вкусом, нежели теперь пью жидкое пиво. А министр, сидящий за бумагами, конечно, втрое меня несчастнее.

   Зреют в уме письма о чернокнижии. Вступительное послание в трогательном тепло-веселом вкусе нужно посвятить Сатиру. Сколько я - угрюмый и задумчивый человек - смеялся в мою жизнь! Сколько я видел чернокнижия!

  

  

   Едва начав писание, я уже вижу несомненную пользу журнала.

   Je n'ai pas de moments perdus {У меня нет потерянных мгновений (франц.).}, этих проклятых минут, от которых рождается бесплодная неусидчивость мысли. Наша голова есть вечная мельница, в которую нужно сыпать зерно, чтоб она не работала даром; ничего не кладешь под жернова, ничего не выходит, между тем стоит только посыпать хотя дрянь, и иногда от дряни выйдет золотой песок. У меня вследствие журнала уже зародились начатки двух стихотворений - "К товарищу веселых дней" и "Поэтическое уединение": о последнем впрочем я еще подумывал в городе и теперь о нем вспомнил чрез чтение статьи д'Израэли "О гении". Если к этому прибавить еще третье, в котором я обращался к женщине, щеголяющей наивностью и говорящей, что если б шестилетняя твоя дочь, которой невинность нас тешит, навсегда осталась шестилетней - то выйдет, кто все эти вещи имеет, какое-то морально