Дружинин Александр Васильевич - Дневник

лю им к себе писать и, когда их пристроят к своим частям, положу на их имя деньги в артель. Это буду я делать всегда и для всех, даже для негодяев, и такой расход будет для меня священным расходом.

   Надо отдать справедливость чиновникам Палаты, они так вежливы и предупредительны, что составляют великий контраст с грязными столами, неровным полом и душным воздухом своего гадкого помещения.

   Третьего дни я имел забавный обед у Ал. Пет. Евфанова, "с похождениями", а вчера обедал у Краевского с Степаном Семен<овичем>. Вечером пили у Гаевского венгерское, оказавшееся плохим, если не ошибаюсь.

  

  

   Вообще летние и осенние месяцы были мне не бесполезны по части изучения женских характеров. Очаровательная Н. Д. М<усина>-П<ушкина>, по всей вероятности, даст мне со временем пищу по этой части, сверх того, возвращаясь в Петербург, я случайно набрел на одну юную и привлекательную особу, о которой до сей минуты вспоминаю с удовольствием. Дело происходило в нарвском дилижансе, я сел в него с головной болью и не предугадывал ничего доброго, когда внезапно села рядом со мной свеженькая девушка лет 18, одетая чисто и небогато и говорившая хорошо по-немецки. Отвращение мое к немкам таково, что я с состраданием взирал на ее умненькое личико, с продолговатым носиком и щеками couleur de pomme {румяными, как яблоко (франц.).}. На переезде к первой станции мы вступили в разговор, и я узнал, что моя соседка русская, хотя живет в Нарве и воспитывалась в немецком пансионе. В короткое время девица рассказала мне многое о себе, о своих родных, о месте жительства и хотя, говоря по-русски, употребляла довольно мещанские обороты речи, но показала в себе нечто особенное, чистенькое, смелое и благородное. Мне кажется, она с своей осанкой и личиком d'un garcon d'une bonne maison {мальчика из хорошего дома (франц.).} отыгралась бы от десяти волокит. В карете ее знали многие, но она равно была любезна с приятелями и незнакомцами, сидела тихо, спала спокойно, одним словом, вела себя так, как может вести себя самая изящная, благовоспитанная и привычная к людям девочка. На ней был темненький салоп и белая шляпка, сделанная со вкусом, рука у ней была маленькая, белая и "без перчатки". Чтоб понять всю привлекательность этого врожденного изящества посреди небогатой обстановки, стоило сравнить девочку с ее визави - полной, богато одетой и пышно развитой веселой стерьвы немецкого происхождения, с изобилием браслетов на руках. Эта последняя приобрела мою ненависть и в течение дороги же была наказана за одну гадость, ею мне устроенную. Такова, одним словом, была нарвская девчоночка, о которой здесь идет речь, что я истинно от души при прощаньи пожелал ей всего лучшего в жизни и теперь благодарен ей за материал для будущих произведений фантазии³⁵⁶.

  

  

   Вчера была память покойному брату, и я весь почти день сидел дома, а сегодни поутру сходил на кладбище, причем были посещены отец, Федотов и Павлинька Жданович. Вчера у нас обедали брат с Олинькой и Жуковские, они же сидели и вечером, поутру же были Корсаковы, Каменский, чудак Коведяев и таким образом день прошел приятно, intra muros {среди своих (лат.).}. Бродил по выставке Академической. Петербург, как мною давно примечено, имеет одну особенность. Стоит в нем хотя что-нибудь показывать даром: медный таз, шпринцовку, драные сапоги, и он сполна прикатит людей посмотреть и себя показать. Вчера, например, на выставке были мильоны народа, так что я, стоя у ворот боковых, высматривал девчонок десятками! А между тем, смотреть решительно нечего в залах Академии! Даже надежд на будущее очень мало! Ге и Жемчужников, мои знакомые, художники, несомненно, умные и, что редкость, образованные,- выставили дрянь совершенную. У Ге еще есть мысль, хотя слабо выполненная, а Жемчужников погряз в каком-то псевдореализме - от его картины до изображения убитых клопов и навоза один шаг. Нигде нет вымысла, грации, поэзии нет ни на обол³⁵⁷, правду воспел Глинка: "Не стало у людей поэзии!". Действительно поэзия прячется и скрывается. Возьмите лучших пейзажистов,- их картины почти бессмысленны. Почему они не пишут великолепных барских садов, или запущенных парков, или закат солнца посреди тихой сельской, чисто русской местности, или час меж "рассветом и утренней мглой", или что-нибудь вроде озера, воспетого Ламартином? Отчего их портреты обставлены пошлыми аксессуарами? Какую идею поэзии вынесешь из созерцания картины Сорокина "Вулкан, кующий стрелы Юпитеру"? Нет живительного духа, нет идеи, связующей все эти этюды и картины! Не стало у людей поэзии! Все это довольно печально.

   Видел приготовления к аукциону у Негри³⁵⁸. Мало картин отличных, фарфор же и белиндрясы³⁵⁹ очень хороши.

  

  

   Все эти дни, кроме вчерашнего, терзаем я был некоторою скукою, причиненною мне давнишней моей болезнью - безлюдьем. Случались вечера, в которые я ровно не мог никуда ездить и не делал ничего. В строгом смысле слова, знакомых у меня много, но друзей или женщин, которые бы меня теперь интересовали, почти нет. Честью уверяю всякого, что мои потребности невелики, я не ищу идеальных пиров и приключений, но какая-то злая судьба именно удаляет меня от того, что мне нужно. Ни в Петербурге, ни в Москве, ни в деревне, ни на Кавказе не отыскивал я тех семейств, к которым холостяки привязываются и прилепляются, не нашел я себе оазисов среди пустоты и до сих пор не имею дома, в который бы меня тянуло вечером. Обзор множества друзей моих и даже женщин, которые мне нравились, ясно покажет мне, чего мне недостает и недоставало. Конечно, в ином виноват я сам. Во-первых, мой вкус слишком утончен, а во-вторых, я нахожусь в исключительном положении именно вследствие своей малой требовательности. Я хочу любить людей для них собственно и, не имея в виду никаких посторонних расчетов, поневоле становлюсь взыскательным. У меня нет начальников, стало быть, мои выгоды в покое, я не ищу связей, не лезу в чужой круг, между тем как все эти обстоятельства, питая самолюбие и расчеты петерб<ург>ского жителя, способствуют к его увеселению или, по крайней мере, развлечению. Я никогда не бываю утомлен службой или делами, потому отдыха для меня не существует. Но все-таки судьба зла ко мне: отчего из тысячи близких людей никто не подходит ко мне по жизни и требованиям, отчего во всякой связи отыскиваю я свое mais {но (франц.).}, от которого нет сил отделаться.

   Думая обо всем этом, я решился увеселять сам себя философским способом и до новых, лучших дней сделаться, на один день в каждую неделю, туристом по Петербургу. Начнем с будущего вторника и сообщим о результатах.

   Вчера был на аукционе Негри, брат накупил там несколько картин и фарфора. Обедал у М. Н. К., где было довольно весело. Вечера у Лиз<аветы> Ник<олаевны> не мог досидеть по случаю головной боли. Зима все еще не началась. В Крыму идет к развязке³⁶⁰, но, вообще, наш горизонт все еще уныл и мрачен.

  

  

   Вот интервал - так интервал! Собственно со мной это время не произошло ничего особенного, и время шло ни скучно, ни весело. В Крыму происходят сражения, осень превратилась в зиму. Капгер женился, но моя особа не двинулась ни на шаг ни в каком отношении и заседает в своем, зеленом кабинете или шатается по городу, сама не зная для чего и зачем. Сегодни хотели обедать у меня Каменский, Сатир, Коведяев и А. Я. Брянский, боюсь только, чтоб непогода и вьюга их не задержали. Глядя на общий ход моих занятий, сперва выходит ничего, а потом довольно много. Несколько вечеров и обедов, новая начатая повесть "Пашинька"³⁶¹, довольно плохое состояние финансов, некоторое прибавление по части редкостей и картин, вот главные черты. К этому надо прибавить несколько новых знакомств, из которых иные могут оказаться приятными, Чтение газет, особенно "Galignani's Messenger", поглощает у меня много времени. Но довольно об общем, лучше при времени перейти к подробностям, которые лучше обрисовывают и человека и его занятия.

   Из театральных удовольствий пользовался весьма немногим, к опере получил какое-то безграничное презрение, а видел эти дни "Фауста"³⁶² и "Бедность не порок" Островского. Балет мне понравился, хотя и не произвел на меня того поэтического впечатления, с которым я бывало покидал все хорошие балеты. В этом, смело могу сказать, не столько виноват я сам, сколько пиеса и ее постановка. В таких неуловимых вещах, каковы балетные, дело не может идти хорошо при действительных ст<атских> советниках, престарелых декораторах и дряхлом управлении труппы³⁶³. Ум, глаза могут быть удовлетворены, но чувство поэзии едва ли будет пробуждено. Во всем есть какая-то matter of factness {сухость (англ.).}, чиновничество, излишняя положительность, недостаток фантазии. Роллер, которого часть так здесь важна, есть рутинер, невзирая на все свои достоинства. В "Фаусте" могла бы быть бездна труда поэту-декоратору, особенно в первой половине, но передал ли нам Роллер с помощниками вид древненемецкого города, Броккена, наконец, волшебного замка? Все это как-то сухо и избито, иногда богато, но никогда не художественно. У этих людей нет волшебных замков и старой Германии в сердце! Они трудятся хорошо, но не тепло. Это атония, это непонимание поэзии в пиесах сообщилось и кордебалету и актерам. Одна Иелла (произведшая на меня впечатление, несмотря на то, что дурна собою) выдается из общего уровня и потому всегда будет лучше наших танцовщиц, хорошеньких и хорошо танцующих. Впрочем, хороши ли они, о том один аллах и Гедеонов знают! Прихунова подурнела, Амосова глядит халдою, Суровщикова есть тип любимой петербургской танцовщицы - бельфамистый херувимчик, с лицом, на котором глупость яснее дня. Танцует она не дурно, но ни живости, ни фантазии, ни вымысла! On danse, on danse, on se demene, on suffoque, on travaille consciensieusement et Ton ne sait pas pourquoi on se disloque les jambes! {Танцуют, танцуют, хлопочут, задыхаются, работают добросовестно и неизвестно для чего портят себе ноги! (франц.).} Народу было мало, и публика походила на оглашенных.

   В Михайловск<ом> театре при представлении "Бедности не порок"³⁶⁴ публики собралось достаточно, и она была внимательна. Пиеса, как известно, слаба, но должна нравиться на сцене и составлена дельным человеком. Разыграли ее сносно, но как-то не живо и будто ощупью; хорош был один Самойлов, вот у этого человека есть поэзия и разумение поэзии! О Читау я уже сказал свое мнение, оно же пойдет и к Бурдину: есть пределы физическим неспособностям, пределы, за которыми и талант почти бесполезен. С рожей Бурдина и чуть ли не со столько же противной фигурой Читау подобных ролей не играют! Этого нельзя, нельзя! - как говорит Васинька Боткин. Талант же есть у обоих, хотя неразвитый и однообразный. Орлова весьма хорошо сыграла роль веселой купчихи. В предшествовавшем водевиле "Покойник муж"³⁶⁵ я много смеялся. Между хористками есть одна прехорошенькая, сильно смахивающая на m-me Лизу, с которой я лет шесть тому назад познакомился у Jeannette. Может быть, это она. Бурдень, увидавший меня у Краевского, хотел нас познакомить.

  

  

   Вот какой интервал в моих беседах с самим собою! Причин ему немного, или, лучше сказать, всего одна - именно, огромное сходство моей жизни теперешней с жизнью прошлого года. Те же развлечения, те же привязанности, по временам то же разочарование и та же неопределенная Sehnsucht {тоска (нем.).}. Чего-то хочется, чего-то ждется, чего-то ищется, на что-то еще я не отвык надеяться. Были дни удачной работы, случались иногда дни, не лишенные приятности. Итак, вместо того, чтоб сызнова рассказывать одно и то же, решился я отмечать только дни, чем-нибудь замечательные, остальные же затем пробелы замещать разными мыслями и суждениями, зародыш которых бывает часто в самых неприметных событиях жизни нашей.

   Давно уже я не сидел дома по вечерам и теперь нахожусь один за моим письменным столом в тот час, когда город молится и дети ждут подарков. Можно поехать в три места: к Лизавете Яковлевне, Л<изавете> Н<иколаевне> и Настасье Дмитриевне, возлюбленной Григоровича. Не знаю, поеду ли куда-нибудь; не могу сказать, чтоб мне не до того было, но в такой вечер какие-то другие мысли наполняют голову; часть их высказана в первой главе моей маленькой повести "Прошлогодний рассказ". Есть дни, вечера, которые совестно проводить у людей неблизких, а близких где доищешься! Лучше сесть хлопотать около Чернокнижникова, который, как козьи рога, никак в мех нейдет.

   Вчера часть вечера (avant-soiree {начало вечера (франц.).}) была мной проведена у Каменского в сообществе моего нового знакомого Титова и новой донны, для которой Д<митрий> И<ванович>, отделил уже часть своей квартиры. Так как сие неразумное дело уже было решено, то я и не высказал своего неодобрения.

   Из новых знакомств и новых лиц надо упомянуть: о семействе А. М. Тургенева, с которым сошелся я чрез И. С. Тургенева, о Писемском, совсем переселившемся в Петербург и оказавшимся милейшим господином, о бароне Дистерло, добром немце, благодарившем меня за статью о его храбром брате³⁶⁶, и о нескольких маскарадных знакомствах. По части донн мало нового. Из работ кончил повесть "Пашинька" и напечатал рассказец "Две встречи"³⁶⁷, доставивший мне отличный сюрприз. Я мечтал только о том, чтоб этот грешок, наскоро набросанный, не принес мне срама, а между тем все, даже свирепые судьи, как-то - Дудышкин и А<вдотья> Я<ковлевна> его хвалят чрезвычайно. А что если примутся ругать вещи, которые я считаю хорошими?

   Происходят приятные собрания у Тургенева, Жуковский произведен в подполковники, что заставило меня провести в этом идеальном семействе один из приятнейших вечерков.

  

  

   Сижу с расстроенным желудком, вследствие многих похождений сего неистового времени, и принимаю капли; из этого, однако, не следует, чтоб я считал себя нездоровым. В виде поздравления с Новым годом получил я от таинственной незнакомки отличный букет, и, таким образом, сей для многих печальный 1854 год для меня оканчивается цветами. Опыт показал, что поэтам и художникам присылают букеты не кто иной, как старые девы с нежными сердцами и физиогномиями более или менее гнусными, впрочем для меня это все равно. Из всех женщин сего мира чувствую я нечто к одной только, и сия лукавая дама обманула мои ожидания в двух маскарадах, но сердце мое говорит, что наши дела еще не кончились. Вообще, 1854 год был беднейшим по части привязанностей.

   Что ждет меня и всех нас ровно через год, 31 дек<абря> 1855 года? Много ли еще бед наделают штуцера Минье и не прекратится ли убийство хорошего и славного народа? Не придется ли нам быть зрителями великих зрелищ и бранной эпохи? Сбережем ли мы всех друзей наших и самих себя? Не кончится ли вся эта кровавая история благополучным миром? Поймут ли люди, наконец, что на свете и без войны жить довольно трудно, а с войною для многих невыносимо? Но к чему ведут все умозрения? Поблагодарим бога за прошлое и станем доверчиво глядеть на будущее.

  

  

  

  

   По необходимости возвращаюсь на короткое время к своему дневнику. Вторгнулись в мой кабинет исчадия m-me Б. в количестве трех персон довольно гнусного вида, рассматривают оружие, мешают мне спать и, несмотря на все мои усилия, никак не хотят отправиться в другие комнаты. Это то, что мы с Дрентельном когда-то называли сечением, в полном смысле слова, к тому еще надо присовокупить, что негоция насчет покупки древнего шкапа не удалась, да сверх того маменька сих вышесказанных чижей взвалила на меня одно глупейшее поручение. К спасению остался всего один путь - ехать слушать "Осаду Гента"³⁶⁸, что я и сделаю,- в довершение бедствий спектакль начинается не в 7, а в 7 1/2.

   Началом года я отчасти доволен, хотя вследствие давно не бывшего со мной желудочного расстройства много сидел дома. Сегодни сделал несколько визитов, а вчера был на вечере у П. С. Золотова, вечере довольно чернокнижном.

  

  

   Вот-с как идет журнал и какова моя исправность! Истинно умен был человек, говоривший что для занятого человека на все найдется время, между тем как для праздного иногда нет и минуты свободной! Маскарады, иногда театр, обеды и прочие увеселения, а пуще всего позднее вставанье довели меня до того, что я ничего не работаю, кроме фельетонов, даже на письма отвечаю лениво, а о дневнике позабыл совершенно. И жаль этого, потому что за сказанное время пришлось познакомиться с несколькими новыми лицами, встретить кое-каких оригиналов и даже быть довольным собою. Но насиловать себя я не умею, а потому подождем другой линии.

   Вообще, сей журнал ознаменован рядом не сдержанных обещаний, так что если меня судить по смыслу буквы, то я окажусь слабохарактернейшим фетюком. А между тем, я не совсем фетюк, хотя поминутно даю себе слово делать то-то и то-то, убегать праздности, но слова не держу. Но воззри благосклонно, будущий мой читатель, на следующее умозрение. Для чего мы спорим с человеком? Разве мы надеемся, что истины, нами высказанные, разом изменят его убеждения? Нет, но спор может мало-помалу изменить воззрения противника. Для чего сатирик показывает нравы,- или он думает, что свет тотчас же станет идти на иной лад и сделается совершенный? Человек партии разве рассчитывает на немедленное торжество над противником? Такова и моя история. Если б я выполнял все свои планы, я бы уже давно был бы добродетельнейшим, честнейшим, трудолюбивейшим и счастливейшим из смертных, достойным унестись на небо из дольнего мира. Само собой разумеется, до идеала я не достигаю, но по временам делаю шаг-другой по избранному пути, и то недурно.

   Например, я решаюсь с завтрашнего дни вставать ранее, работать дельнее и совершать изредка утренние экскурсии с наблюдательною целью, путешествия по улицам и магазинам, мною так любимые. Я уже заготовил листы бумаги, на которых буду записывать черты, идеи и чужие достойные внимания мысли. Я еду и накуплю книг. Я энергически примусь за повести: "Новый свет", "Любовь и вражда" и т. д. По возвращении из гостей я буду отмечать все стоящее внимания и, таким образом, подзадоривать себя к наблюдениям и деятельности. Программа хороша, но в исполнении ее будет много неохоты, лени и т. п., но зато будет что-нибудь и лучшее. Сегодня я вполне убежден в своей непогрешимости, забывая, что за листа два назад подобные же обещания красуются. И все-таки я иду, хотя слабым шагом, и лучше бороться с волной, нежели падать ко дну без сопротивления.

   Я начал дурно выписывать буквы и писать с торопливостью. Кто пишет так, тот не напишет ничего доброго. Надо обуздать себя и на этот счет.

  

  

   По возможности вчера трудился, окончил фельетон о собирателях редкостей³⁶⁹, но читал мало по неимению книги, которая бы меня занимала, а ехать покупать книги не хочется по причине холода. Вообще, на моих глазах петербургский климат значительно изменился: я помню, что бывало 25-градусный мороз никого не приводил в изумление, а теперь все кричат, когда на улице 10 и 13. В прошлую субботу, например, я не был на двух вечерах: у Очкина и Гаевского, а оттого провел довольно безотрадный вечер у брата с нашим бывшим сослуживцем Шенетковским, глухим господином, недавно прикатившим из города Красноярска в Петербург на две недели. Благодаря холоду, у меня насморк a l'ordre du jour {в порядке дня (франц.).}.

   "Заметки Петерб<ургско>го туриста" (фельетоны для "СПб. ведомостей") довольно сильно меня занимают, и не в одном денежном отношении. Эти фельетоны не пропадут, и кажется мне, что из них может потом выйти недурная книга нравоописательного содержания. Сверх того мне кажется (и я это выскажу при случае), что роль фельетона в нашей словесности и вообще для русского языка не так пуста, как о том думают. Фельетон должен окончательно сблизить речь разговорную с писаной речью и, может быть, со временем сделает возможным то, что нам давно надобно - разговор на русском языке в обществе. До сих пор патриоты наши, проповедуя необходимость говорить по-русски, основывались на патриотических чувствах, и мы видели, что их пропаганда успеха не имела. Сами патриоты эти, войдя в гостиную, резали по-французски и по-французски советовали всем говорить на родном наречии. Все это пустяки, мода, тщеславие человеческое. Заставлять общество говорить по-русски нельзя было в то время, когда изящнейшим и легчайшим образцом родной речи была "Бедная Лиза" Карамзина! Надо не так действовать. Разработайте русскую речь разговорную, покажите ее гибкость и легкость, заставьте публику, чтоб она ее предпочла речи французской, и дело будет выиграно. Поэтому у нас, современных писателей, язык есть не последнее дело, как думают многие. Мы должны начеканить монету, которая войдет в общее употребление и вытеснит иностранную. Есть в русском языке великие ресурсы для разговора, ресурсы крайне оригинальные. Наша острота не есть острота французская, наша меткость принадлежит нам собственно. И вот почему тот, кто пишет для "легкого чтения", должен иметь в виду кое-что поважнее.

  

  

   Вчера слышал рассказы Заблоцкого и Краевского о московском юбилее³⁷⁰ и московских наших приятелях. Вообще, мне уж давно кажется, что московская жизнь именно для меня создана, я всегда вкушаю ее с удовольствием, да еще сверх того уверен, что когда-нибудь (если не опоздаю) найду в городе Москве свое счастие, если оно для меня возможно. То, что составляет удобство и красу Петербурга, трогает меня лишь в очень слабой степени,- здешние театры могут погибнуть в пламени, меня не огорчивши, гулянье по Невскому, Летний Сад, вообще все points de reunion {места встречи (франц.).} публики меня мало занимают. В связях я не нуждаюсь, служебные интересы мне чужды,- я не столько жаден до новостей, чтоб дорожить их быстрым приходом ко мне. На блистательных балах фигуры примечательной я не могу представить, впрочем, хорошие вечерние собрания могут быть и в Москве. Итак, все, собственно составляющее выгоду Петербурга, меня мало трогает, тогда как некоторые неудобства древней столицы выкупаются тем, что там меня многие любят и во мне нуждаются. В Москве, т. е. в лучших ее кругах, если я не ошибаюсь, довольно силен дух светской независимости, без которой нельзя жить на свете. У нас всякий служит и оттого портится для общежития,- возьмем в пример отличных здешних людей: Каменского, Пейкера, Юрия Толстого. Что можно извлечь при всем желании из этих господ, не имеющих одного вечера свободным? В Москве, напротив, добрые люди теряют от праздности и коснеют в лености,- но расшевелить их можно почти всегда, тогда как человека, заваленного бумагами, не растревожишь. Насчет женщин опять в Москве лучше: здесь женщины страдают болезнями своих мужей - их честолюбием, их затруднительными финансами, их бешеным стремлением к первенству, между тем как там женщины откровенно скучают и всегда благодарны тому, что их развлечет хотя немного.

   Скоро должен приехать Тургенев и сообщить мне несколько сведений о лицах, меня занимающих.

  

   - Галерная улица, лестница с трапом. Interieur {Внутренность квартиры (франц.).} Г<аев>ской.

   - Гость из Екатеринбурга, обедающий в два часа. Les parents du mauvais ton {Родственники дурного тона (франц.).}.

   - Васильчиков и Чернокнижие.

   - Поездки на стеклянный завод. Женни и Маша.

   - Фотографико-электрические сеансы Комарова. Les succes au stereoscope {Успехи стереоскопа (франц.).}.

   - Новая квартира Михайлова у Казанской церкви. Его же старая квартира с брусничными обоями. Разводитель клопов.

   - Мей и его история у Штакеншнейдера. О новом журнале.

   - Вечер у танцовщицы. А. И. Шуберт и таинственный monsieur.

   - Братья Жемчужниковы и Толстой.

   - Волокитства старого генерала И. Ф. О.

   - Мад. Вадим и ее сродники. Красная комната и зеленая мебель. Погасающиеся лампы и девка с курительными карточками. Ужин.

   - Собрания у Галиопа. Покровский, Кадаев, Чубинский. Донны. Тоня и ее друг-немец.

   - А. Ф. Писемский. Его рассказы. "Таинственная капля"³⁷². Наспринцованный иеродиакон. Похороненный кот и убитый медведь.

   - Преображенские офицеры. Дистерло, Талызин, Гадон, Янковский.

   - Раут у Тургеневых. Патриархальное семейство.

  

  

   - Скучнейшие avant soiree {начало вечера (франц.).} у Л<изаветы> Н<иколаевны>.- Печальная и холодная квартира.

   - Океан чернокнижия у С-ских.

   - Поведения Панаева дяди на вечере у чиновников.

   - Упорство в делах любви. Сегодня четвертый маскарад. Н. Д. М<усина>-П<ушкина>.

   - Типы деятельных и озабоченных дураков. М., Т-в и др.

   - Поведение отвратительного офицера в желтой шапке (о Фете).

   - Неудавшийся обед в Ан<глийском> клубе.- Борель.

   - Неудачный вечер у Пашиньки. Дамы большого роста.

   - La colombe amoureuse {Влюбленная голубка (франц.). } (Маскарад Д<ворянского> соб<рания>).

   - Встреча с Бертой или ее подругой.

   - Языков на итальянском обеде у Кавоса.

   - Скрывающийся от врагов Щербина.

   - Сладострастный Гелиодор.

   - Пульки на бильярде. Анненков. Авдеев. Бурдень. Галахов. Краевские pere et fils {отец и сын (франц.).}. Панаев. Языков. Ман.

   - Детские вечера. Крапочка и маленькая гречанка.

   - Рисунок бегемота. Надувательство Анненкова.

   - Une demoiselle, qui fera de grandes passions {Девица, которая будет возбуждать страсти (франц.).}.

  

  

   - Больной Саша и горчица. Ужасное впечатление вид больного ребенка.

   - Прапорщик А. Н. М. и его деяния. Кабинет. Маскарадные дела. Споры.

   - M-me Граве. Зависть. J'ai du guignon {Мне не везет (франц.).}.

   - Дамы, дурно замаскированные. Молчаливая высокая дама с дебошем.

   - Бедный Авдулин. Его фигура, мое с ним знакомство.

   - Одинокая беседа с Ал<ександ>ром Михайловичем.

   - Оригинальный обед у А. П. Евфанова.

   - Персонаж В. Н. Сталя. В. Н. С<таль>, кидающийся в танцы на старости.

   - Предположение об интриговании Михайлова.

   - Всеобъемлющий Гаевский.

   - Чернокнижие и таинственные слухи о Сократе.

   - Помещик Свечин. Приятели Тургенева - Колбасин и так далее. Ваксель.

   - Pucelle {Девственница (франц.).} Анна Романовна. Анна Дмитриевна.

   - Карцов. Пейкер. Титов. Обломки канцелярии.

   - Конкубинат Д. И. Эльдорадо и Монплезир.

   - Rendez-vous в Пашковском клубе.

  

  

   - Особенности стареющейся красавицы. Sharpness {заостренность (англ.).} в линиях лица. Что-то неприветливое и решительное.

   - Архитектор Пецольд. Пульки на бильярде. К. И. Черняев. С. И. Черняев. Иг. Ман. Бурдень.

   - Чернокнижие с профессором Буличем.

   - Совсем хороша. Совсем рыло.

   - Помада, придуманная Григоровичем. Маска в виде аспида.

   - M-me Valerien Panaeff и общее пламенение к сей особе. Чувствия Григоровича. Муж ее Валериан.

   - Персонаж и женитьба Мухортова. Спичи.

   - Савон во всех подробностях. Кулачество. Парголово. Счеты наши. Папиросы. История с Евфановым и тетенькой. Светские выезды.

   - В. С. Сахаров, генерал.

   - Исправление строптивого Арапетова.

   - Вид палаццо и окрестности в Щепце.

   - Переписка моя с Катер<иной> Матвеевной насчет шкапа.

   - Семейство критика Галахова.

   - Статский генерал Заблоцкий.

   - Рассказы о московском юбилее³⁷³.

   - Проект юбилея Михайлову.

  

  

   - Обед у В. И. Евфановой. Обидчивая дама и визиты. Щепетильная Petronille или <...>, как говорил Ванновский.

   - Interieur Каменского и его маленькая донна.

   - Дом Решеткина с тонкими стенами. Влияние квартиры на смертного.

   - M-me de Лагранж, похожая на длинного мертвеца. Белуга.

   - Лаблаш и знакомство с Лаблашем. Вид и манеры Станкевича.

   - Стахович, его рассказы о Матвее Хотинском.

   - Производство А. В. Жуковского и вечер у него.

   - Человек партии. История с Чернокнижниковым. Цукат.

   - Женщина без задницы. Женщина, всегда имеющая вид беременной особы. Dentelles de coton {бумажные (дешевые) кружева (франц.).}.

   - C'est la carabine Mignie entre les bavards {это карабин Минье среди болтунов (франц.).}.

   - Моя поездка в Гатчино. Вид окрестностей железной дороги.

  

  

   - Сон и сражение. Трусость.

   - Пьяная Дарья Ивановна.

   - День, проведенный подобно крепостным людям.

   - Семейство Т<ургеневых?>, наводящее уныние.

   - Хлыщеватость Ванички в маскараде.

   - Сравнение рыжего господина с факелом.

   - Маскарадное поведение Павла Сергеевича.

   - Debut de l'aristocratie {Дебют аристократии (франц.).}. Скучные обеды.

  

  

   - Разговор с Анненковым о Тургеневе.

   - О санктпетербургских розанчиках. Минна Антоновна и Фитингоф.

   - Аристократов чтители.

   - Нападения друзей на Мухортова. Выкушенная бакенбарда.

   - Михайлов и вердепомовое письмо³⁷⁴.

   - Ответ Майкова авторам "Послания к Лонгинову"³⁷⁵.

   - Гаевский и женщины писательницы.

   - Гаевский на похоронах Фуса и на концерте студента, играющего на свирели. О всеобъемлющих людях.

   - Новый журнал Мея и все, к нему относящееся³⁷⁶.

   - Характеристика деятельных дураков. Старчевский, Телепнев.

   - Озлобление А<вдотьи> Я<ковлевны> против рода человеческого.

   - Поведение Буткова относительно юбилея Греча.

   - Кокетство своими пороками в сем же государственном муже.

   - Свидание в Пашковском собрании, на кое я не пришел.

  

  

   - (Пьяные Пиквики). Not wine, but salmon {Не вино, а семга (англ.).} (пьяный человек никогда на вино не жалуется).

   - Ушел спать, простясь с своим семейством так, как будто бы ему предстояло идти на казнь.

   - Вечер у Михайлова, вечер благочинный. Моллер. Споры с Анненковым.

   - В литературном направлении, и в злом и в добром, есть своя рутина.

   - Замечательная теория о пользе онанизма на развитие юношества. Безумные медицинские теории.

   - Татуировавшаяся Полинька Р.

   - Захлебываться от желчи.

   - Французские пиесы с эффектами. "La citerne" {"Водоем" (франц.).}³⁷⁷ M-me Volnys.

   - Мрачный господин Бабет.

   - Bonnes fortunes {Удача (франц.).} Бурденя.

   - О том, что демагоги - первые чтители блеска и аристократизма.

   - "Constantinople" par Gjautier. Поездка за книгой. Нравы разных магазинов. Приветливость и грубость. Распадающийся магазин Лури.

   - Рассказы Хотинского о его браке с девушкой кафрского племени.

   - Горбатый де Поллен в маскарадах.

  

  

   - Всякий поляк сделает подлость из горсти золота, а потом выкинет ее за окно (Фридр<их> Велик<ий>).

   - Чтение нового романа Писемского³⁷⁸. Добрый смотритель училищ, генеральша, злая исправница. Масон почтмейстер.

   - А. П. Евфанов, двоекратно запираемый в нужник.

   - Характер отчаянного козака Грекова.

   - Пророческие замашки Анненкова.

   - Пропадающий и заматывающийся прапорщик.

   - Великолепно ярыжная мелодрама: "Citerne" d'Alby... Жесты и манера Вольнис.

   - Мнение П. В. Анненкова о сей мелодраме и в особенности о поступках убийцы.

   - Предпоследний маскарад Дворянского собрания. Юлинька, m-me Граве, Colombe, француженка Olga и ее мать.

   - Господа, угощающие А. И. Савинову.

   - А. Н. Силанский и венчанная сочинительница Зражевская.

   - Средство кончать споры, поклонясь друг другу.

   - Атмосфера и вид комнат, где есть больной в доме.

   - Фома Осипович и политические новости.

  

  

   Принимаюсь за давно заброшенный дневник не без отрадного чувства. Более двух месяцев, сладких, дружественных и полных разнообразия месяцев промелькнули с быстротой, освежив мои силы и давши мне много материала во всех родах. Немногие люди в теперешнюю тревожную пору могут похвастаться такими двумя месяцами. Теперь я отдыхаю и припоминаю, а между тем, понемногу начинаю свои работы. Со мной в деревне Григорович, и он тоже работает, его присутствие спасает меня от некоторой тоски и облегчает переход от слишком шумной жизни к одиночеству³⁷⁹. Что бы ни ждало меня впереди, поблагодарим судьбу за отрадное время, не омраченное ни одним облаком, за теплые беседы, независимость, веселье и все прочее. Постараюсь для памяти между делом набрасывать очерк моего путешествия. Может быть, я буду ошибаться в числах, но это не важно.

   28 апреля и 29. Утро. Прощание и некотор<ая> грусть. Железная дорога. Вагоны 2 класса, простор. Н. А. Стремоухов и проводы. Становится тепло. Поля голые и деревья без зелени, однако дорога красива. Плохой обед и гадкое вино. Знакомых нет. Ополченные. Полковник вроде Ивана. Перемена температуры и местности. За Тверью густая зелень и цветы. Красота станций. Полное лето. Москва. Безобразная карета и мошенник извозчик. "Дрезден"³⁸⁰. Морель. Круглая комната, все окна настеж, жара. Соляников. Рассказ о бедственном сватовстве. Галахов и Струговщ<ико>вы. Забавная история сватовства. Выспавшись, делаю поездки, по-пустому. Красота Москвы. Гулянье около Трубы³⁸¹. Встречи. Тихий ужин вдвоем и ночь. (Проводы m-me Карнович. Дамы).

   30 апр<еля>. Человек от Софьи Влад<имировны>³⁸². Боткин. Коляска. Корниловы. Бартенев. Wide, wide world {Большой, большой мир (англ.).}. У Кильдюшевских, у Соф<ьи> Влад<имировны>. Встречи и переезд. Обед и шампанское. Беседы. Гулянье по Шерем<етьевскому> саду³⁸³. К Ростопчиной. Шатанье неизвестно где.

   1 мая. Езда. У Базунова. Хлопоты с "Современником". Ярость. К Лонгинову. Его супруга, дом и обстановка. Холодность сей дамы. Ростопчина и приглашение в Вороново. Обед у Боткина. Галахов. К Кильдюшевским, там нахожу Соляникова, и с хозяйкой в Сокольники. Пыль, превращающая Сокольники в Севастополь. Сцены на лужках. Цыганки. Бедность на хорошеньких. Возвращение и поездка к Гучковым. Необыкновенная компания. Угощение: Жандарм музыкант. Убранство дома. Марья Павловна. Миллионная невеста. Чудеса. Бегство.

   2 мая. У Козловых. Князья Гагарины. Старик Кротков. С Боткиным и Соляниковым в Петровский парк. Дождь и град. Спасение в клуб. Бильярд. Знакомство с Аполлоном Григорьевым. Приглашения.

   3 мая. Приезд Григоровича. У Боткина обед. Перед обедом у Струговщикова. За обедом Лохвицкий, Селиванов, оказывающийся милым, и Феоктистов! Уморительно скандалезная беседа, восторги Селиванова. Пешком к Красным воротам. Вечер у Софьи Владимировны. Графиня Сальяс с дочерью. Оригиналы. Павлов, Жеребцов, Северцов, Алмазов. Сестры хозяйки. Ужин. Боткин и Григор<ович> провожают меня до дома, восхищаясь маленькой Сальяс.

   4 мая. Утро в саду. К Корнилову. Грановитая Палата. Софья Петровна и Маша К. Дворец, терема. Обед у Павла Николаевича, Соляников и Григорович. Появление Марьи Александровны и ее брата. Пение, восторги. Гулянье в саду; знакомство с Софьей Ал<ексее>вной и Идой Алек<сее>вной. Очарование. Монблан из фарфоровых миниатюров.

   5 мая. Отвожу М<арию> А<лександровну> домой. Пение и беседа. Домик в немецкой слободе. Куда-то все езжу. Обед у Софьи Влад<имировны> и пикник в Останкино. Павлов, Мельгунов, тухнущие свечи. Приключения в дороге. Осмотр дома. Беседа в саду. Северцов и Жеребцов. Разговор о скабрезных предметах. Бузени. Приключения в Пильниковом. Тигр.

   6 мая. Не знаю где, что и как,- до вечера. Вечером гулянье в Шереметьевском саду. Очарованный замок. Дружба. Ида, Marie и Sophie. Улетаем от них с Григоровичем к Аполлону Григорьеву. Замоскворечье. Дома без занавесей. Спас в Наливках³⁸⁴. Новая Жюли. Старичок в балахоне. Островский. Беседа, поездка по бузеням и прочая.

   7 мая. Письма от Панаева и Некрасова. Получение денег. Разъезды. У Рачинских. У Лонгинова, у Эсмеральды и в соседних bousingots {заведениях (франц.).}. Обед у Боткина. Поездка с Гр<игоровичем> на чернокнижие. Адская жара. Дуняша и Лиза. Nudissimo horror {голый ужас (лат.).}.

   8 мая. Не помню, что и как. Поездка к художникам. Atelier Рамазанова. Мастерская Скотти. Рисунки. Мастерская скульпторов. Старые картины. Несение креста. Письмо к Солдатенкову. Везу Григоровича на Самотеку³⁸⁵. Обед не знаю где. Поездка в Петровский парк. Особы, воскресшие из мертвых. Кушелев. Шувалов. Лонгинова жена обрисовывается. Матильда Михайловна. Луиза с дочерью. Вечер у Матильды в Москве.

   9 мая. Утро у Толстого. Вести из Петербурга. Поездка в Бронную улицу. Приобретение пальто. Обед большой у Кильдюшевских. Корнилов, Сол<яников>, Боткин, Григорович. Великолепное гулянье в саду; девицы всех очаровывают. Толстой. Прощание. Переезд до Боткина. Новое помещение. Жара. Беспокойная ночь.

   10 мая. Приезд Николая Петровича. Вести. Сборы. Огромный обед и питие. Грановский, Кетчер, Щепкин, Пикулин³⁸⁶. Сближение с пророками³⁸⁷. Обоюдные любезности. Успех статей о Пушкине³⁸⁸. Пьянство проходит безнаказанно. Вечернее шатанье вдвоем. Мясницкий бульвар. Мое целомудрие. Минуты бездействия перед отъездом. Вас<илий> Петрович является после полночи. Лежание на диванах. Сборы и отъезд³⁸⁹.

   11 мая. Туманное утро. Поле. Телеграф. Рассвет. Первая станция и ерыга с девками. Город Подольск. Собака с оторванной ногой из-под Севастополя. Гусар. Вообще тарантас и наше устройство. Стихи Григоро