Островский Николай Алексеевич - Письма (1924-1936), Страница 4 - Книги

00, по которой ты посылаешь меня в довольно далекое плаванье). Вот пока первое послание. Крепко жму твою руку, братишка. Пиши мне с Розой. Привет всем нашим друзьям. Кстати, в какой мутной воде плавает Карась и часто ли попадает на твою удочку, или эта гадкая рыбешка вообще в Харькове не водится. Я было думал послать тебе денег на покупку только что выпущенного нашими заводами громкоговорителя "Рекорд" No 1, по отзывам прекрасного репродуктора. Он стоит 30 рублей, но поскольку у меня есть только 20 рублей, а я не знаю на большом опыте, маленький тов. Петя, что репродуктор был Вами куплен и прислан, я лучше вышлю всю монету сразу и тогда уж, милый Петечка, ты купишь эту машину сразу {Так в оригинале. (Ред.)}. И, проклиная все на свете, посылая по Волге вверх и вниз, я с грустью вспоминаю счастливую встречу со мной, отошлешь его мне с немой просьбой - прекратить превращение тебя в посылочное бюро. Ну, всего хорошего, милый товарищ.

Твой Николай.

Но поручению Островского "ответственный секретарь"

Смирнова.

Сочи, ул. Войкова, No 39. Н. Островский.

22 апреля 1929 года.

П. Н. НОВИКОВУ

16 июня 1929 года, Сочи.

Дорогой Петрусь!

Неожиданно, как снег на голову, свалился Карась. Это сверх программы рекорда Карася. Теперь эта поганая рыбешка лежит и спит, а мы с Розой пишем тебе письмо.

Карась остановился у меня. С его приездом у нас в доме сразу стало веселее. Эти чертенята, т. е. Роза, Рая и Карась - даже мертвого заставят смеяться.

Вчера мы испытывали привезенный Карасем "Рекорд". Такой нежной и чистой передачи мы еще не слыхали, несмотря на то, что ревела гроза. Вся наша семья с большим удовольствием слушала эту первую рекордную передачу. Прекрасная машинка, Петрусь! "Лилипут", окончательно замолчавший в последние дни и поставленный за это в пыльный угол, с обидной завистью смотрит на нового пришельца, так бесцеремонно вытеснившего его из мира, где властвовал и царствовал один он...

Карасик усиленно помогает мне монтировать установку. Тут уж очень кстати оказались провод и наконечники. Остается один только недочет - "Микро", но и это, я думаю, уладится в ближайшее время...

До свидания, до свидания, дорогой дружочек! Если не ответил на все вопросы - дополню потом...

Твой Николай.

"Ответственный секретарь" - Роза.

Сочи, 16/6 - 29 года.

А. А. ЖИГИРЕВОЙ

30 сентября 1929 года, Сочи.

Милая Шурочка!

У нас сейчас все на походном положении. Остается только двинуть в путь. Малышеву посланы и письма и телеграммы. Ответа нет. Ожидаем. Еще не решен вопрос у меня, поеду ли я вообще, если Малышев не ответит. Это завтра выяснится. А то неудобно вваливаться в Москву, если Малышева там не будет.

У меня 10 дней идет отчаянное воспаление глаз. Как раз перед отъездом.

Рая получила партдокумент и нагрузку женорга ячейки...

Самокритика развернулась бурным темпом. Печать ожила и стала настоящей большевистской печатью. Вскрываются пузырьки и нарывчики. Открывается целый ряд дел и делишек. Конечно, кое-кто пытается свести и личные счеты. Здесь сейчас почти все окружное руководство. Всплывают давно забытые дела и обрисовываются в совершенно новом свете... Крайкомиссией приведены материалы о моей прошлой борьбе с руководством, и кому следует - придется ответить на серьезнейшие обвинения...

Я тебе посылаю все эти материалы, чтобы еще раз перед тобой оправдать ту отчаянную драку, какую я вел в прошлом здесь.

Мне страшно больно, что я сам не могу принять участие в развернувшейся отчаянной борьбе, здесь, в этом маленьком затрушенном Сочи.

Я думаю, что не заслужу упрека, что, живя здесь, в Сочи, держался - моя хата с краю - я ничего не знаю.

Крепко жму твою руку, милый товарищ!

У меня есть достаточно сил для невзгод и печали, ждущих меня впереди, и если жизнь мне улыбнется, сделав хотя бы гримасу, то мы еще не раз подеремся.

Передай привет Ольге и "ленинградцу", последний, наверно, на меня сердит вдоску, считая меня злым дядькой.

"Райком" тоже прилагает свою рукопись, а мать шлет искренний и горячий привет.

Коля.

Шлю и я свой горячий и искренний привет.

Роза.

Сочи, 30/IX - 29 г.

СЕМЬЕ

Сентябрь-ноябрь 1929 год, Сочи.

Дорогие Митя, Катя и старичок батько!

Сообщаю - мама уже стала делегаткой женотдела парткома, получила себе мандат на сие звание и начнет вместе с Раей посещать собрание женотдела и ячеек ВКП(б). Будет вовлекаться в жизнь рабочего класса. Кто знает, может быть, если у нее найдутся силы и желания получиться, то и она станет членом нашей партии, третьим по счету в семье.

Коля.

Сочи, 1929 года.

Р. Б. ЛЯХОВИЧ

24 ноября 1929 года, Москва.

Милая Розочка!

Спешу тебе написать до твоего отъезда. Я думаю, что ты, уезжая в Сухум, заедешь в Сочи к матери и поживешь там у нее. Знаешь, Роза, может так случиться, что на зиму и я уеду в Сочи. Было бы хорошо, если бы ты осталась в Сочи, и жили бы тогда вместе. В общем, ты напиши мне письмо об этом до отъезда. Я бы много писал тебе писем, но мне трудно это, зато ты должна мне писать вовсю. Я ожидаю и с радостью читаю твои письма. Всегда, когда садишься писать кому-либо, ставь меня в первую очередь. Рая с 11 работает на фабрике и скоро пройдет чистку. У нее осталась одна задача: найти угол себе. Все же у Малышева в конторе неудобно... Я вообще думаю, чтобы Рая осталась совсем в Москве, если даже я уеду в Сочи. Здесь она получит пролетарскую закалку на производстве. Это я еще не проработал с ней. Ты, наверное, знаешь, что Петя женился, а ведь черт косолапый молчал. Пиши обо всем, что только захочешь.

Теперь о себе. Операцию глаз нельзя сделать сейчас, а надо ждать прекращения воспалительного процесса. Передо мной стоит вопрос: выяснить у профессуры (Авербах и Кончаловский) целесообразность моего пребывания в Москве. Надо тебе сказать, что пребывание в клинике для меня тяжело. Главное, некому читать, и я с завистью вспоминаю те дни, когда мы вдвоем читали дни и ночи.

Эх, слишком далеко-далеко живет мой личный секретарь! Прошли золотые денечки бессовестной эксплуатации Стамбулочки!

Мозг республики работает на сто процентов. Четки и ясны дальнейшие шаги! Только упрямство правых туманит свет. Ведь ясен факт, что Томского и Рыкова приходится выводить из Политбюро...

Привет твоим друзьям, если у тебя они гостят!

Ждем писем!

Товарищеский и горячий привет от Раи!

Николай.

Москва, 24 ноября 1929.

А. А. ЖИГИРЕВОЙ

1 января 1930 года, Москва.

Милая Шура!

Пользуюсь тем, что Миша едет в Ленинград, поручаю ему зайти к тебе и пишу это письмо.

Менделеева меня навещает, рассказала мне все о партийных передрягах, которые тебе пришлось перенести. Наушники я получил. Мое горе, что я не мог до сих пор написать тебе ни одного письма, но ты знаешь, чем это объяснить. Рая вчера прошла чистку в коллективе. Грехов у нее пока нет, и все обошлось по-товарищески. На заводе ее нагрузили работой в Культкомиссии. Ходит в партшколу. Крутится, как волчок... но радостно видеть, как дивчина впрягла себя в работу и с увлечением ее выполняет. В Сочи осталась жить моя старушка, живет одна. Очень скучает и ожидает нас...

Вопрос с переводом в Кремль, видимо, решится в ближайшие дни. О подробностях и перенесенном мною заболевании расскажет Миша. Сейчас чувствую большую слабость. В клинике собачий холод (8-9®), сегодня единственный теплый день в клинике. О моем положении в клинике, в связи с моим участием в чистке, расскажет Миша. Надеюсь, что живой рассказ Миши будет более содержателен, чем письмо. Скажу в заключение одно: у меня есть большое желание уйти от лазаретной обстановки. Я, Шурочка, как аккумулятор,- расходую остаток энергии, но новой зарядки не получал ни разу. Трехмесячный период клиники проходит под крутым отрицательным знаком. Конечно, закон: "крепче нервы" сейчас в действии, но основная сумма означает дефицит.

Крепко жму твои руки. Сердечный привет от "Райкома". Привет Оле и "ленинградцу".

Николай.

1/I - 30 г.

Р. Б. ЛЯХОВИЧ

9-10 января 1930 года, Москва

Милая Розочка!

Наконец-то мобилизую товарищ Лизу, попавшую в мои лапы, и пишу первый раз за три месяца, как это ни печально. Первый вопрос: получила ли письмо в Сухуме. Теперь начну рассказывать по порядку. Упрямо напоминаю закон Д. Хоруженко, что количество писем не определяет дружбы. Вкратце опишу создавшееся положение. Операцию глаз делать сейчас невозможно до окончания воспалительного процесса. В Москве меня захватила зима, как в мышеловке, в клинике я отчаянно простудился, пролихорадил целый месяц. Собачий грипп со всеми прелестями и осложнениями, и сейчас моя температура прыгает до 37-37,5. Это какая-то хвороба в серединке осталась и дергается. Силенок осталось у меня немного (даже не хватает сил поссориться с товарищ Лизой, пишущей это письмо). Я поставил своей задачей сбежать во что бы то ни стало из лечебных учреждений и куда бы то ни стало. В большие подробности моей лазаретной жизни не буду вдаваться, они мне осточертели. Я предпринимаю целый ряд шагов для того, чтобы эвакуироваться. Меня собираются перетащить в Кремлевскую, но я все же целюсь наутек из лечебных учреждений, если это мне удастся.

10/I. Продолжаю неожиданно прерванное письмо. Пишет его существо другого пола - мой московский приятель Миша. Все твои письма, Роза, мы получили. С приходом каждого из них увеличивалось угрызение совести за мое долгое молчание. Слушай, Роза, завтра Рая должна принести ответ на мою попытку получить в Москве комнату.

Это почти безнадежная попытка, но все же попытка. Если, старуха, это удастся,- пустить пару мыльных пузырей,-то мы еще увидимся и почитаем достаточное количество газет и журналов.

Ожидаю твоего брата. Рая загружена на сто пятьдесят процентов, видимся с нею на пятый день. На днях прошла чистку, как и ожидали, хорошо, по-товарищески. Ты пишешь, что ребята переженились поголовно, теперь очередь за тобой, нечего дурака валять. От Жигиревой получаю письма. Теперь вот, старушка, ты должна писать обо всей харьковской жизни и наших друзьях, не считаясь с моим молчанием. Я вас всех прекрасно помню, я вообще не скоро забываю людей, и не моя вина, а мое несчастье, что я не могу вам подробно писать. Рая же никому не пишет, и со всех сторон крики негодования. Замотался "Райком". Ближайшие дни принесут мне целый ряд новостей и перемен, касающихся моего лечения и т. д. и т. п. И душа с меня вон, если я тебе не напишу сейчас же. Итак, пиши часто и много. Это основная линия, а все остальное - буза.

Крепко жму твои руки.

Николай.

Твой адрес у Раи, а я хочу сейчас послать письмо. Пишу на адрес Пети, а он тебе передаст.

Привет от Раи.

Николай.

Москва, клиника МГУ, 9-10 января 1930 г.

П. Н. НОВИКОВУ и М. Е. КАРАСЮ

10 января 1930 года, Москва.

Милые Петя и Муся!

В общем, вы хорошие ребята. К чему, к слову сказать, вы женитесь втихомолку, и мне об этом, к моей обиде, приходится узнавать, как сенсацию, из десятых уст. Мне говорят: Петя женился, Муся женился, я готов был расценить эти сногсшибательные новости как провокацию. В своих письмах вы, помалкивая о себе, охотно "разоблачаете" друг друга. Действительно, трудно поверить, что вы из вечных "побирушек" доросли до плановой семейной жизни. Растете, ребята, валяй, валяй... Даешь в пятилетку пять крепышей, не думая лишь осуществлять это в четыре года... Здесь этот темп неосуществим. Шлю вашим подругам товарищеский привет. Полагаю, что вы их заочно со мной познакомили. О своей врачебно-клинической канители распространяться не буду. Бесконечно надоевшая тема. Ну ее... В ближайшие дни жду перемен лечебной обстановки и т. д. и т. п. Обо всем новом сообщу вам обязательно. Рая вертится со скоростью 500 оборотов в минуту, и я вижу ее на пятый день, прошла чистку. Я перенес грипп, чихал и кашлял, как простудившаяся кошка. Теперь слаб.

Крепко, крепко жму ваши руки, милые друзья, и, конечно, вы меня не забудете и, несмотря на мое долгое молчание, будете писать. Ведь дружба измеряется не столько количеством писем, сколько качеством.

Привет от Раи.

Николай.

Москва, 10 января 1930 года.

СЕМЬЕ

12 января 1930 года, Москва.

Дорогие коммунары!

Пишу мало - трудно мне это.

Шлю горячий привет всем вам. У меня есть одно желание. Наша мама должна быть коммунисткой. Она хочет этого. Если я еще проживу год, то я выполню это желание нашей трудовички. Я этого давно хотел, но не знал, как она. А теперь у меня задача - должен жить до тех пор, пока мать не станет партийцем. Тогда вся наша семья будет большевистская. Устал я, друзья. Не ругайте за молчание. Не моя вина.

Крепко и горячо жму руки.

С комприветом Н. Островский.

Москва, 12 января 1930 г.

П. Н. НОВИКОВУ

11 февраля 1930 года, Москва.

Милый Петушок!

Нет слов для выражения... моей совестливости, и нет слов для оправдания. Москва жрет меня, как акула. Секретари мои дома в 6 утра и в 12 ночи, а то в бегах, не поймаешь ни одной. Но во всяком случае знаю, где ты находишься и что ты живой. Это самое главное. Узнал, что ты, рыбешка, скоро женишься, а в энциклопедии читал, что караси очень размножаются, с невероятной скоростью, так что скоро переполнится весь Харьков. Муся помнит лозунг партии,- даешь кадры будущих строителей!!

Петро! Ты напиши подробнее и побольше о борьбе за уголь. Передаю трубку Рае.

Взяла трубку. Здорово, Ай-Петри! Ввиду того, что первый секретарь тов. Островского заснул богатырским сном за столом и его сильный храп возвещает, что он вне закона, я беру ручку в руки и стараюсь напомнить тебе, что я еще жива и об опасности попасть мне в переплет при встречном "промфинплане". Но, принимая во внимание, что ты стал истинным пролетарием-шахтером Донбасса, а Москва берет Донбасс под "сквозняк", я откладываю свое воинственное настроение, давай поговорим по душам. Ты не лезь в бутылку, что мы не пишем, наши ноги выбивают темпы, они бегут за нами, а мы бежим за ними, и прорыв на письменном фронте тебя не должен смущать, не должен тебя удивлять. Уже первый час ночи, и второй секретарь тов. Островского показывает подозрительные признаки сонливости, храпа еще не слышно, но он... возможен.

Пока до свидания, хотела сказать скорого, но вспомнила, что ты... "орел с подрезанными крыльями..." Точка.

Коля. Рая.

Щирий привет от нас всех твоей подружке Тамарико.

Москва, 11 февраля 1930 г.

А. А. ЖИГИРЕВОЙ

22 февраля 1930 года, Москва.

Милая Шурочка!

Ты, наверное, удивлена, что твои приемыши молчат. Шурочек, будь немного светлее, будь хоть немного хорошего у меня лично, я бы с тобой поделился сейчас же, но у меня есть опыт в том, сколько тревоги и неспокоя я вношу в твою жизнь всем тем, что меня окружает, и я, даже хорошо зная тебя, знаю также и то, что сейчас же будешь реагировать на все, но так [неразборчиво.- Ред.] я не могу. Такой товарищ, как я, всегда будет вносить тревогу, потому что жизнь сурова и не терпит не стоящих на ногах.

Я лучше других сознаю и ощущаю железный период идущих дней, и у меня вообще нет нерешенного, но, Шурочка, все эти вот сейчас вот идущие впереди месяцы, максимум год, пока не станет ясней проблема глаз, я буду жить, хотя бы каждый день был тяжел.

Милый дружок, меня некоторые товарищи несколько подвели, и из-за этого небольшие толчки и подзатыльники мне попадают - это так нормально.

Ведь верно же, что [если] дела сегодня пасмурны, то завтра могут быть светлее.

Теперь я хочу тебе написать вот о чем, это о моей партийной дочурке - о Раечке, она переводится в члены ВКП(б)...

Раечек, моя хорошая дочурка - это мой последний взнос в ВКП(б), взнос живым человеком - будущим бойцом, честной, преданной труженицей.

Я устал, Шурочка, жму твою руку крепко.

Коля.

Привет всем и Лёне.

22 февраля 1930 г.

А. А. ЖИГИРЕВОЙ

3 апреля 1930 года, Москва.

Милая Шура.

22 марта мне сделана операция. Вырезали паращитовидную железу. Переносил операцию тяжело. Сейчас наступил перелом к лучшему. Получил в Москве комнату. По теории профессуры, у меня должно восстановиться после операции здоровье. Чуть поправлюсь, напишу тебе огромное письмо. Давно от тебя, Шура, не имею писем, напиши мне о себе несколько строчек. Рая проводит у меня все время.

Крепко жму твою руку.

Николай.

P. S. Думаю апреля 15-го двинуться в Сочи, отдохну от кошмарных месяцев.

Москва. 3/IV - 30 г.

А. А. ЖИГИРЕВОЙ

22 апреля 1930 года, Москва.

Милая Шура!

Привет с наступающим 1 Мая. Я переехал из клиники в данную нам комнату. Адрес - Москва, 34, Мертвый переулок, 12, кварт. 2.

Хочу уехать числа 2-го мая в Сочи, не знаю удастся ли это технически... [Дальше неразборчиво.- Ред.] ...вырезали паращитовидную железу по способу ленинградского проф. Оппеля. Делали под местным наркозом 1 ¥ часа. Было тяжело 9 дней. После операции лихорадило (40®).

Обессилел страшно, но есть результаты - начинают немного шевелиться суставы.

Рая все ночи проводила у меня, и представляешь, как она измоталась. Все говорят, что она страшно похудела.

Все врачи мне твердят, что Мацеста мне нужна именно после операции, будет происходить рассасывание солей в суставах, у меня ненормальное количество кальция в крови вместо. [Дальше неразборчиво.- Ред.]

После операции начал успокаиваться процесс в глазах - скоро месяц, а [они] ни разу не болели. Было бы хорошо, если б успокоились, тогда Авербах сделал бы операцию.

Шурочка, почему ты молчишь, что у тебя?

Я знаю про все твои волнения. Но ведь вся жизнь такая.

Будем ожидать от тебя хоть коротенькой записки.

Скажи, Шура, разве мы не встретимся в этом году?

Раек работает на той же фабрике. Дали ей еще одну нагрузку - заведовать передвижной библиотекой. Я так много забираю у нее времени, что она не в силах везде поспеть.

Ее переводят скоро в члены ВКП(б).

Много хотелось бы тебе написать, но нет сил. Слеп я, Шурочка. Привет твоим друзьям.

Крепко жмем твои руки.

Николай и Рая.

22 апреля 1930 г.

Р. Б. ЛЯХОВИЧ

30 апреля 1930 года, Москва.

Дорогой тов. Розочка!

Хотя сил нет, но берусь за карандаш. У меня вообще хватает горя, и еще одно горе - вас не будет. Я вас так ожидал. Ведь не надо же горы писем писать, чтобы доказать факт крепкой дружбы, нас всех соединяющей. Точка - экономлю силы. Итак, я, получив еще один удар по голове, инстинктивно выставляю руку, ожидаю очередного, так как я, как только покинул Сочи, стал учебной мишенью для боксеров разного вида; говорю - мишенью потому, что только получаю, а ответить не могу. Не хочу писать о прошлом, об операции и всей сумме физических лихорадок. Это уже прошлое. Я стал суровее, старше и, как ни странно, еще мужественнее, видно, потому, что подхожу ближе к конечному пункту борьбы.

Профессора-невропатологи установили категорически - у меня высшая форма психостении. Это верно. Восемь жутких месяцев дали это. Ясно одно, Розочка, нужна немедленная передвижка, покой и родное окружение. Что значит родное? Это значит - мать, Рая, Роза, Петя, Муся, Берсенев, Шура, Митя Островский и Митя Хоруженко. В общем, те люди, в неподдельной дружбе которых я убежден. Точка. Тяжелый, жуткий этап пройден.

Из него я выбрался, сохранив самое дорогое - это светлую голову, неразрушенное динамо, это же каленное сталью большевистское сердечко, но исчерпав до 99% физические силы.

Вот это письмо я пишу целый день. Я должен уехать в Сочи немедленно еще потому, что здесь я нахожусь по 16 часов один. И в том состоянии, в каком я нахожусь, [это] приведет к катастрофе. Раек тратит все свои силы в этом завороженном круге - она спит четыре часа максимум в сутки. Точка.

Горячо приветствую установку на Москву (ведь я здесь буду жить, конечно, если доживу). Работу здесь всегда получишь - кризис на вас. В отношении КП(б)У - об этом я еще буду говорить с тобой. А как совет тебе вообще, на это стремление отвечаю глубоко утвердительно. Истина для меня, что раз не большевик, значит - весь человек не боец передовых цепей наступающего пролетариата, а тыловой работник. Это не отношу только к фронтовикам 1917-1920. Ясно? Нет 100%-[ного] строителя новой жизни без партбилета железной большевистской партии Ленина, без этого жизнь тускла. Как можно жить вне партии в такой великий, невиданный период? Пусть поздно, пусть после боев, но бои еще будут. В чем же радость жизни вне ВКП(б)? Ни семья, ни любовь - ничто не дает сознания наполненной жизни. Семья - это несколько человек, любовь - это один человек, а партия - это 1 600 000. Жить только для семьи - это животный эгоизм, жить для одного человека - низость, жить только для себя - позор. Двигай, Роза, и хоть, может, будут бить, иногда и больно ударять будут, держи штурвал в ВКП(б). Заполнится твоя жизнь, будет цель, будет для чего жить. Но это трудно, запомни, для этого надо много работать. Точка.

Смотри насчет здоровья. Если сорвешь здоровье, сорвешь все, всю жизнь - смотри на меня: у меня есть все, о чем ты мечтаешь, но нет сил - и нет ничего. Дальше. Мы обязательно встретимся. Отпуск проведешь у нас, в своей второй семье. Если рискуешь стать нетрудоспособной, бросай все немедленно и ремонтируй незаменимое ничем богатство бойца - здоровье. Привет с 1 Мая. Привет всем.

Николай Островский.

Москва, 30 апреля 1930 г.

П. Н. НОВИКОВУ

16 мая 1930 года, Сочи.

Милый Петя!

Не успел остыть паровоз, привезший меня в Сочи, как первое, что я узнал - это отголоски твоей провокации злосчастной Розы. В провокации ты стал настолько искусен, как настоящий артист. Скоро твои друзья перестанут верить тебе даже тогда, когда будешь говорить правду. Прочел бы ты письмо Розы! Сколько в нем вопросов, вызванных вашей коллективной провокацией. И я все это должен расхлебывать. Потом вести из Москвы. Оказывается, вы поколотили Раю перед отъездом. Ведь это возмутительная вещь! Но Муся и в Москве остался верен себе, как всегда опоздал. Когда Рая написала мне о поведении кондуктора, то мне вспомнился 25-й год. Слушай, Петя: обстоятельства в Москве сложились так, что я не мог остаться с тобой наедине и переговорить о многом. Например: я ничего не знаю о твоей подруге. Самые элементарные правила дружбы обязывают тебя познакомить кратко с твоим товарищем. Где это видано, чтобы о совершившемся факте я узнавал стороной. Поэтому я жду от тебя, что расскажешь о своей подруге, а также сядь, дружок, да подумай хорошенько о следующем, о ее приезде в Сочи полечиться к нам (я не знаю ее имени). Только небольшие сведения, которые дают мне друзья о ней. В Сочи обстановка сложилась не так сурово, как я ожидал. Моя старушка серьезно больна сердцем, не все же имеет силенки двигаться. Остальное все, как у всех. Единственная предстоящая новость - это то, что меня будут основательно чистить. В Сочи жить нельзя, чтобы не попадать в чистку.

Знаешь ли ты, что я уехал из Москвы с диагнозом психостении? Здесь все это рассеивается. Но все же осталось еще много, чтобы иметь свежую голову. В одном я не могу обвинить тебя - это то, что ты забываешь писать друзьям. К сожалению, у нас это качество отсутствует.

Если ты читал статью Киселева в "Известиях", то увидишь, что атака на ЦК, о которой я говорил Мусе, начинается. Это пока разведка.

К партсъезду выступления разношерстных группировок, во главе с правыми и "прищемленными", будут сильнее.

В следующих письмах я сообщу о всех новостях, которые у меня будут. Пока я прихожу в себя от тяжелого 8-месячного периода.

Крепко жму твои руки.

Николай.

Я просил бы тебя прочесть мое письмо подруге, причем предупреждаю тебя, что если ты в дальнейшем будешь отмалчиваться, то эфир наполнится позывными,- длина волны не менее 1500 метров.

Сочи, 16/5 - 30 г.

А. А. ЖИГИРЕВОЙ

1 июня 1930 года. Сочи.

Милая Шурочка!

Ты все молчишь. Что у тебя происходит? В Мацесте лечится Чернокозов. Получил от него письмо. Пошлю к нему маму, и она узнает, как он прожил год. Получил из Ялты от Панькова письмо, его адрес: Крым, Ливадия, корпус 128. Приехал из Берлина, пишет, заграница мало дала. От Ольги Войцеховской получаю письма, написал ей. Она собирается приехать в этом году в Сочи лечиться. Всех их я спрашивал о тебе, и никто ничего не знает. Значит, ты никому не пишешь, Шурочка. Если ты абсолютно не имеешь времени, то поручи это товарищу Ольге, пусть напишет хоть краткую информацию. Где же это видано, так долго молчать.

О себе не пишу. У меня ничего особенного нет. Все еще не пришел в себя после операции. Насчет моего лечения в Мацесте, видно, ничего не получится. Все новые, старое руководство вымели метлой, а новые товарищи меня не знают, и потому не думаю начинать (санаторной волынки).

Еще хуже, местные лентяи из Окпроверкома отказались по ленности меня проверить, чем поставили меня вне партии. (После партсъезда непроверенный механически выбывает из партии.) Правда, все это юридические вещи. Партии, конечно, мало пользы от меня. Конечно, отобрав партбилет, меня не оторвут от партии, дело не в этом, но как надоедает такое лен-тяйство и невольно заставляет волноваться, а я ведь привез из Москвы тяжелую форму психостении и всеми силами стараюсь от нее отделаться. Милая Шурочка! Я ожидаю все от тебя письма.

Крепко жму твои руки.

Н. Островский.

P. S. Привет товарищу Ольге и сыну.

1/VI - 30 г.

А. А. ЖИГИРЕВОЙ

20 июня 1930 года, Сочи.

Милая Шурочка!

Наконец-то получил от тебя письмо, а я уже дал директивы одному тов[арищу], едущему в Ленинград, разыскать тебя во что бы то ни стало и узнать, что с тобой творится. Отвечаю на твои вопросы. Был у меня несколько раз Чернокозов, работает он в Грозном, пред[седателем профсоюза] горняков области, адрес его: Грозный, проспект Революции, дом 53, кв. 17. Жинка его очень хворает, лежит в больнице от сердца.

Перспективы моего лечения в Мацесте очень туманны, вернее их нет. Лежу помаленьку, борюсь со своей психостенией и не могу ее выгнать из башки, и поэтому мое письмо будет не особенно складное. Партпроверку я не прошел из-за проверкомовских ребят, из-за [их] лени. Обратился в ЦКК, и [мне] сказали, что это дело можно сделать в Москве. По теории, больных ребят не гоняют из партии. Единственный мой друг Берсенев лежит в санатории, а с новыми ребятами ни с кем не связан. Мать едва двигается, сердце одолело. Очень жаль, что мы с тобой не увидимся в этом году.

Ну пока всего. Жму твои руки.

Н. Островский.

Паньков шлет тебе привет и спрашивал о тебе в письме, его адрес: Крым. Ливадия, корпус 128.

20/VI - 30 г.

П. Н. НОВИКОВУ

23 июня 1930 года, Сочи.

Милый сыночек, Петр Николаевич!

Веди себя, мой милый, в Ленинграде хорошо, как подобает хорошим парням. Побольше занимайся наукой и поменьше - в оперетту. Адрес тети Жигиревой следующий: Васильевский Остров, 13-я линия, дом No 32, кв. 40. Милый Петечка! Я очень рад, что ты извинился перед Раей за "побои", и вы помирились. Сколько раз говорил я тебе, сыночек, что за чужими женами не ухаживай, а не [то] еще, чтобы их бить. Я думал, что ты уже вырос, но оказывается, что еще без отцовского присмотра ты не можешь обойтись. Я тебе никак не могу простить, что ты женился без моего разрешения. Эх и дети пошли в нынешнее время, одно горе, одна печаль. Пиши же обо всем интересном. Очень бы хотелось встретиться с тобой в сентябре. Сообщи, в Харькове ли Тамара? Я опять хочу ей написать. У меня все по-старому...

Крепко жму твои руки.

Твой отец Николай.

23 июня 1930 г.

А. А. ЖИГИРЕВОЙ

16 июля 1930 года, Сочи.

Милая Шурочка!

Только что прочли мне твое письмо от 12/VII. Сообщаю тебе, что Рая, верно, не ответила своевременно, потому что 2 недели она болела ангиной, и мы тоже не получали никакого ответа от нее, так что не удивляйся ее молчанию. Насчет твоей руки дело серьезное, было бы очень хорошо, если бы ты полечилась в этом году с ней, и откуда эта напасть на тебя взялась. Со своей психостенией я помаленьку разделываюсь, это такая отвратительная буза, что не могу тебе рассказать; того скверного состояния, какое я привез из Москвы, у меня уже нет. Но так как жизнь иногда приносит горя немного, то это все вместе взятое производит рецидивы, но все это должно когда-нибудь окончиться. В голове моей никаких заварушек нет, работает на 100%, только бывает временами подавленное состояние, с которым не могу никак справиться. Но ведь жизнь страшно беспокойная. Я ведь только и помню хороший период - прошлый год, когда у меня были друзья и ты, вот единственно спокойное время, а потом началась жизнь, от которой и здоровый может заболеть. В конце сентября думаю переехать в Москву. Раенька работает и растет, как партиец, быстро и правильно. Славная пацанка, живем мы с ней вдоску, по-хорошему. Хоть в этом мне в жизни повезло.

Значит, Петя и у тебя был? Жаль, что он так расхваливал меня перед тобой, ведь ты прекрасно знаешь, что я не стою этих похвал. Буду писать тебе обо всем, что будет нового, а ты тоже не забывай о своем приемыше.

Крепко, крепко жму твои руки.

Николай.

P. S. Шлют тебе искренний привет мама и сестра Катя, которая пишет это письмо.

Получаешь ли ты письма от Войцеховской? Слыхала ли ты, что курица стоила бы 10 руб.? Боюсь, что Сочи в этом отношении побили всесоюзный рекорд.

Привет Ленинграду и тов. Ольге.

16/VII -30 г.

П. Н. НОВИКОВУ

16 июля 1930 года, Сочи.

Почему же ты, сыночек, молчишь, что это за новости!

Жигирева пишет, что ты был у нее и, к моему величайшему удивлению, сказал пару теплых слов обо мне. (А я думал, что ты ругаться будешь.) Поскольку не знаю ничего о тебе, расскажу о себе. Был и уехал братишка. Особых новостей у меня нет. Никто из чертенят мне не пишет, кроме Розочки. Я ведь тебя спрашивал, где Тамара в настоящее время? Почему не ответил? Ты знаешь, Рая была больна две недели тяжело - ангиной. Я уверен, что не забываешь ее своими дружескими письмецами. Все же я надеюсь встретиться с тобой, авось тебя занесет в наши края. Мое письмо носит позывной характер: нельзя же, сыночек, забывать старика, был такой аккуратный парнишка, а теперь уже столько времени молчишь, как воды в рот набрал. "Правду" получаю, и читают мне от утра до вечера.

Крепко жму твои руки.

Твой Николай.

P. S. Привет искренний шлем вам мама и я. Пишите чаще, а то Коля скучает без ваших писем. Митя пробыл всего две недели.

Катя.

16 июля 1930 г.

П. Н. НОВИКОВУ

Лето 1930 года, Сочи.

Милый Петя!

Поверь, дружок, что нет людей, чтобы писали к тебе,- все в разгоне, видишь, сам взялся за оружие. 3 сентября приедет в Ленинград тов. Жигирева. Зайди к ней, она все расскажет обо мне, это лучше всякого письма. Роза меня спрашивает: "За что на меня сердится Петя?" Петя спрашивает тоже. Она приедет к нам 3 сентября на 10 дней. В Москву еду, наверное, не раньше 15-20 октября - не ранее. В Москву поеду, наверное, 15 октября. В Ялте, в Ливадии, Паньков. Роза у него была. Раечка была сильно больна, с 26 августа едет в дом отдыха. Тамаре я не писал по той же причине, вот когда Роза будет, тогда все долги отдам, друзьям своим.

Петушок милый! На тебя я никогда еще не сердился, и мое молчание вынужденное. Есть много, много новостей, но в письмах их не напишешь. У меня всегда есть - есть желание жить с тобой в одном месте в Москве. Если бы удалось, я был бы очень рад. Здесь жара 40-42®, трудно дышать. Пишет ли тебе Хоруженко? Розу я ожидаю, она мне наговорит 20 мешков арестантов, и будет весело - ведь у нее за год сколько материала! Плохо то, что между вами идет гражданская война. Петя, устал я.

Жму тебе руку.

Твой Коля.

Лето 1930 года.

А. А. ЖИГИРЕВОЙ

10 сентября 1930 года, Сочи.

Милый товарищ Шурочка!

Сообщаю тебе последние новости: 3-го приехала Роза и 14-го уезжает.

Привезла мне кучу новостей, шума, смеха и книг.

Я 12-го еду в санаторий. После прошедших дождей погода устанавливается. Снова тепло, даже жарко.

В санатории находятся 2 моих приятеля - Пузыревский и Феденев. Они мне помогут перебраться в Мацесту.

Катю сократили из-за ремонта. Она в поисках другой работы.

Головку уже разогнали. Кого куда.

У нас идет подготовка к эвакуации. Все стремления наши к Москве. Там ждет новая жизнь и струя свежего воздуха.

С приездом Розы я восстанавливаю письменную связь со всеми друзьями, которая замолкла за прошлый период.

Писем ни от кого не получаю.

Итак, выбраться отсюда мы сможем лишь 20-го - 25 октября. Не позже.

К тебе придет Петя Новиков, и ты ему расскажешь все, что знаешь обо мне.

И так как впереди отъезд в Москву, а с ним и перемена атмосферы, то и вся наша ячейка живет установкой на тот день, когда колеса вагонов отстучат подальше от Сочи и поезд просвистит последнее "прости"...

Итак, Шурочек, пока всего хорошего.

Когда у тебя будут новости, о которых мы говорили - ты мне о них напишешь.

Я буду впредь тебе писать обо всем как хорошем, так и плохом, несмотря на то, что ты не сумеешь часто мне отвечать.

Крепко жму твою руку.

Привет товарищу Ольге и "Ленинградцу".

Николай.

Сочи, 10/IX - 30 г.

П. Н. НОВИКОВУ

11 сентября 1930 года, Сочи.

О всех прошлых восьми месяцах сумятицы не буду тебе писать. К черту! Это сплошной клубок из боли и крови, чуть не стоивший мне жизни. Удовлетворяет меня лишь то, что я все же пока ушел от смерти, или она удрала от меня.

После всего прошедшего это редкое исключение или недоразумение. Прибавился еще один громадный шрам, но не боевой,- лазаретный, и только...

У меня есть план, имеющий целью наполнить жизнь содержанием, необходимым для оправдания самой жизни.

Я о нем сейчас писать не буду, скажу пока кратко: это касается меня, литературы, издательства "Молодая гвардия".

План этот очень трудный и сложный. Если удастся реализовать, тогда поговорим. Вообще же непланированного у меня ничего нет. В своей дороге я не "петляю", не делаю зигзагов. Я знаю свои этапы, и пока мне нечего лихорадить. Я органически, злобно ненавижу людей, которые под беспощадными ударами жизни начинают выть и кидаться в истерику по углам.

То, что я сейчас прикован к постели, не значит, что я больной человек. Это неверно. Это чушь! Я совершенно здоровый парень. То, что у меня не двигаются ноги и я ни черта не вижу,- сплошное недоразумение, идиотская шутка, сатанинская! Если мне сейчас дать хоть одну ногу и один глаз,- я буду такой же скаженный, как и любой из вас, дерущихся на всех участках нашей стройки.

Николай.

11 сентября 1930 года.

А. А. ЖИГИРЕВОЙ

3 октября 1930 года. Старая Мацеста.

Милая Шурочка!

Твое письмо прочли... Расскажу о себе... Я лечусь. Целые дни на воздухе. Делают массаж. Кормят прекрасно. Погода прекрасная, я греюсь на солнышке.