Северцов Николай Алексеевич - Путешествия по Туркестанскому краю

ога, которого направление с юго-запада к северо-востоку; тут она пересекает три ручья, спускающиеся в Атбаши с этого отрога с его северо-западного склона, между тем как Тас-су течёт вдоль юго-восточного. Ельники по этим речкам всё еще спускаются до дороги, но уже узкими полосами, так как дорога пересекает ручьи там, где они, при выходе из гор, текут в широких плоских лощинах; сплошной же лес, растущий выше по этим речкам, где овраги часты и глубоки, от дороги постепенно отходит.

   Вообще чем далее вниз по течению Атбаши, тем более расширяется у подошвы Уюрмень-чеку полоса безлесного мелкосопочника, с округлёнными формами холмов и отлогими краями лощин; весь этот мелкосопочник покрыт отличными пастбищами, а в лощинах и самой долине Атбаши трава достигает сенокосного роста, но верстах в 12 от устья Тас-су мы нашли эту траву потравленной скотом, и так до ночлега. Это было верстах в шестидесяти от слияния Атбаши с Кара-коином, где Полторацкий, после своего чатыркульского похода, указывал мне зимовки Умбет-алы, но он занимал и всю нижнюю долину Атбаши, называемую Чон-бурунды. Следов аулов мы, однако, у дороги не встречали; по киргизскому обычаю, они были, вероятно, в лощинах мелкосопочника, так как у горных каракиргизов я почти никогда не видал аула в открытой местности.

   По снегу, еще и тут лежавшему полосами, видны были многочисленные следы скота, все в одном направлении, к юго-западу, вдоль реки; следы выходили из горных лощин, и по ним было ясно, что аулы откочевали, и притом не далее как накануне. Тогда нам стали ясны и следы одиноких лошадей по нашей дороге у верхней Атбаши, 11-го и 12-го; это были киргизы, из аулов у Чон-бурунды, издали наблюдавшие движение нашего отряда, как мы уже тогда догадывались. Откочевавшие аулы мы сочли за аулы Умбет-алы, что подтвердилось, но неизвестно было, для чего они откочевали, и не ожидала ли нас засада на нашем обратном пути, на котором я положил выйти к бывшему китайскому мосту на Нарыне, выше устья Атбаши, чтобы этим пунктом связать свою съёмку с более западной Полторацкого.

   Кроме полосы мелкосопочника, расширяющейся вниз по Атбаши, расширяется и само дно долины Чон-бурунды, по мере удаления от прорываемой рекой поперечной гряды. В этой широкой долине река течёт еще в углублённом займище, но далеко не в таком глубоком, как в верхней части долины; его края не выше 30-40 фут. над рекой, которой падение уменьшается после порога в трещине не вдруг, а постепенно. Самое широкое место собственно долины, где она достигает в ширину вёрст почти до двадцати, находится у слияния Атбаши с её встречным притоком, вливающимися в неё с юго-запада, с Кара-коином.

   Вся эта долина безлесна, но займище реки, тоже шириной в 200-300 саж., заросло кустарником, сперва тальником, потом, верстах в пятнадцати ниже устья Тас-су, является и облепиха; ещё верст двадцать ниже, у могилы Саурук, тополи; высота этой могилы, по барометрическому наблюдению Рейнталя, достигает 7 700 фут.; граница облепихи, судя по падению реки, от могилы Саурук постепенно возрастающему,- около 8 100 фут., а на ещё большей высоте, которую я полагаю в 8 500 фут., ели уже отходят от реки и достигают своей нижней границы у ручьёв, текущих в неё с Уюрмень-чеку. Эта нижняя граница елей весьма высока, что объясняется не климатическими, а топографическими условиями, отлогостью мелкосопочника, его открытым положением, шириной долины; подобные условия, при сухом климате Средней Азии, вызывают степную растительность на какой бы то ни было высоте. На всякой же высоте ельники Тянь-шаня прячутся в заслонённых от солнца оврагах и восходят на их промежутки только там, где эти промежутки тесны, а овраги часты: так, у прорыва Атбаши в её нижнюю долину, над Кегенским плоскогорьем у вершин трёх Мерке и близ Санташа, на склонах Талгара и Алматинского пика, и т. д.

   Но атбашинские ели, вероятно, другого вида, нежели в Заилийском Ала-тау. На последнем растёт семиреченская Picea Schrenkiana, у Атбаши, вероятно, Picea tianschanica Rupr.. найденная Остен-Сакеном у перевала Молда-асу, с Сон-куля к Куртке. Различие этих елей ограничивается формой чешуи на шишках, но упоминаю о нём потому, что, по замечанию академика Рупрехта, Р. tianschanica, именно по признакам своих шишек ближе к гималайской группе видов елей, между тем как Р. Sehrenkiana ближе к сибирской группе. Но фауна южных, атбашинских ельников мне показалась совершенно одинаковой с фауной иссыккульских и алматинских, по крайней мере, я на Атбаши не нашёл ни одного вида, не встречающегося и севернее,- как видно и из каталога найденных видов птиц, представленного выше в подстрочном примечании (см. стр. 210). Впрочем, это фаунистическое тождество может быть и только кажущимся, зависящим от того, что я посетил Атбаши не ранее октября; я считаю вероятным, что там найдутся ещё многие гималайские птицы, доселе не найденные в Тянь-шане.

   Но большое сходство в фауне ельников по обе стороны Нарына между собой и с иссыккульскими, вероятно, подтвердится и полнейшими наблюдениями, а найденное мной распространение до Атбаши, т. е. ровно до 41° широты, северных птиц, вроде Surnia nisoria, Nucifraga caryacatactes и пр., уже одно сближает фауну атбашинских ельников с иссыккульской и семиреченской.

   Замечательно в тяньшанских ельниках отсутствие или, по крайней мере, великая редкость клестов, Loxia, которые есть и на Алтае и на Гималае, причём гималайская форма, близкая к Loxia curvirostra, едва отличается от североевропейских и сибирских особей этого вида меньшим ростом и более слабым клювом, соответственно более тонкой чешуе гималайских еловых шишек.

   Можно было бы, следовательно, ожидать, что этот или едва различимый от него вид найдется и в многочисленных тяньшанских ельниках, которые тянутся на сотни вёрст, хоть и не сплошными борами, но всё-таки рядами весьма близких друг к другу рощ. Однако, мне нигде и никогда не удалось добыть или хоть заметить клеста на Тянь-шане {Карелин упоминает клеста Loxia leueoptera (вероятно, L. taenioptera) у истоков Саркана, в северо-восточной части Семиреченского Ала-тау (Jubileum semisaeculare clar Fischer von Waldcheim). Туда клест, птица неправильно-бродячая, еще может попадать с Алтая.}; а между тем эта птица везде, где водится, смирна и по своему корму не прячется, а на елях гораздо более держится снаружи дерева, где есть шишки, на концах ветвей, нежели крайне скрытная и мелкая и всё-таки добытая в мою коллекцию Leptopoecile sophiae. Притом красный цвет клеста гораздо резче выказывается на тёмной зелени елей, нежели фиолетово-синие оттенки Leptopoecile, и клесты особенно на виду зимой и осенью. Потому я думаю, что их на Тянь-шане и нет(¹³⁶): их корм, еловое семя, клюют там другие птицы, кедровки (Nucifraga caryocatactes), гималайские дубоносы (Mycerobas speculigerus) и два вида розовых дубоносов (Carpodacus rubicilla и С. rhodochlamys). Первый из названных видов алтайский и на Гималае заменяется крайне близким (Nucifr. raultipunctata), второй - гималайский; два последних - собственно тяньшанские, но Carp. rubicilla к северу доходит и до Алтая. И на Алтае, и на Гималае гораздо большее разнообразие пород хвойных, нежели на Тянь-шане, а потому я полагаю, что клесты, которых каждый вид формой своего клюва приноровлен к одному роду или даже виду хвойных {Один к елям (Loxia curvirostra), другой к нашей сосне (L. pityopsittacus); третий - к алеппской сосне или пинии (L. balearica, Hom.), четвертый к лиственице (L. taenioptera) и т. д.}, там могут жить и живут при других потребителях семян этих деревьев. А на Тянь-шане, которого ели крайне однообразны, эти другие потребители, только что перечисленные, оттесняют клеста; тем более, что я заметил что-то мало шишек в тяньшанских ельниках, так что их урожай бывает, вероятнее, не ежегодно, и даже не через год, а в редкий год; это даёт перечисленным выше птицам, питающимся еловыми семенами между прочим, большое преимущество в борьбе за существование с клестом, по устройству перекрещенных челюстей своего клюва питающимся этими семенами почти исключительно.

   Из шести ручьёв, отчасти весьма небольших, осмотренных нами 18-го и впадающих слева в Атбаши ниже устья Тас-су, ели спускаются до долины Атбаши только на трёх первых; по следующим речкам растет один тальник, и немного ещё поднимается по ним от русла Атбаши облепиха.

   Наши охотники с винтовками, напрасно проискавши в ельниках маралов и медведей, по их многочисленным следам, спустились к Атбаши и вдоль её русла нашли множество кабанов. Охота за ними в кустах не была так успешна, как на голом Нарынском сырту, где кабану негде укрыться; однако, пара свиней была убита. Атбаши тут, по выходе из щели, опять течёт многими рукавами, и острова между ними заросли густым кустарником, в который кабаны и прятались; Катанаев и Чадов ехали степью, и на них много других казаков, ехавших по кустам, выгоняли кабанов. Везде по долине, да и в мелкосопочнике, было много кабаньего рытья.

   Интереснее кабанов, самой обыкновенной крупной дичи в Туркестанском крае, которых зимой в окрестностях Чимкента три хороших охотника добывали в два дня пятьдесят и даже, до семидесяти (считая с поросятами), была мне рыба из Атбаши, для сравнения с аксайской.

   Рыболовов тут прибавилось; кроме Гутова, впрочем, на этот раз гонявшего кабанов, два солдата наловили множество османов, отчасти отличных от аксайских цветом и тониной губ, но отчасти совершенно тождестственных; наловлены они были силками. За отобранием в коллекцию по нескольку тех и других, остальные дали отличную уху, в которой я заметил, что хотя османы (Oreinus) и принадлежат к семейству карповых, подобно сазану или карасю, но в этом семействе не по одним наружным признакам составляют некоторую аномалию, значительно уклоняясь от общего типа. Они далеко не так костисты, как сазан или карась; напротив, междумышечных косточек у них не более, нежели у форелей, подобно им живущих в горных речках.

   У пятого левого притока Атбаши, считая от устья Тас-су, мы остановились, найдя не вытравленное пастбище; помнится, но не наверно, что тут были и кусты можжевельника, вообще редкого на левом берегу Атбаши. Я попробовал проехать далее,- опять всё было вытравлено.

   С этого места мы 19 октября повернули к Нарыну, по дороге, наискось пересекающей поперёк долину Чон-бурунды, к перевалу Чар-карытма) и речке того же имени, впадающей в Нарын почти у самого бывшего китайского моста.

   Долина Атбаши тут достигает почти 10-вёрстной ширины и, должно быть, за эту ширину и носит особое название, Чон-бурунды, вместо того, чтобы называться просто по имени реки.

   Направление нашей дороги было теперь к северо-западу, и хребет между Атбаши и Нарыном, который нам предстояло переходить, тут уже значительно изменил свой вид против верхней части долины. Вёрст ещё 15 западнее поперечной гряды, прорываемой Атбаши, этот хребет coxpaняет свой скалистый гребень, направляющиеся прямо к югу крутые скалистые отроги, разделяемые ими ущелья и густые заросли можжевельника; тут он зовется Ак-чеку, но далее скалистый гребень хребта переходит: в широкую выпуклость, называющуюся Ала-мышат(^13?), с которой под весьма острым углом текут ручьи в Атбаши, направляясь к юго-западу; вместо скалистых отрогов, эти ручьи разделяются округлёнными увалами и, при своей маловодности, до Атбаши не доходят, выходя из гор в ту часть Чон-бурунды, где и Атбаши имеет уже довольно слабое падение.

   Верхние части спускающихся с хребта косых лощин, повидимому, глубоки и тенисты, в них виднеются небольшие еловые рощи, а на солнцепёках уже редко-рассеянные купы стелющегося можжевельника; западнее, ниже по лощинам, уже никаких деревьев, но все эти округлённые части хребта снизу доверху покрыты превосходными пастбищами, которыми, вообще, чрезвычайно богата долина Атбаши.

   Верхняя линия этой округлённой части хребта вёрст еще на 15 понижается довольно незначительно и весьма ровно; тут ещё выглядывает из-за него, тоже понижаясь к западу, ряд отдельных утесов, обозначающих видные в разрезе отроги к Нарыну. Эти высшие точки хребта, пики, поднимаются всего на несколько сот футов и не на общей вершине хребта, а на его отрогах, ближе к Нарыну; все склоны этого хребта к Атбаши, как покатые к югу, 19-го утром и даже 18-го под вечер были бесснежны, кроме немногих узеньких снеговых полос у самих вершин.

   Около истока третьей речки, наискось текущей к Атбаши, верхняя линия хр. Ала-мышат понижается весьма явственным, хотя и отлогим уступом, у подошвы которого и находится перевал, затем понижение всё продолжается, опять крайне отлогое, ещё вёрст слишком на 20, образуя седловину, которой самое низкое место занято трещиной Атбаши; с того места, откуда я смотрел, т. е. с мелкосопочника под Уюрмень-чеку, видна эта трещина тёмной полосой. В неё вливается Атбаши, принявши Кара-коин, у самого входа в трещину; их слияние заслонено отрогом хребта к югу; затем, всё тесной и непроходимой щелью, Атбаши течёт в Нарын. Западнее трещины Атбаши седловина гораздо короче, нежели к востоку; тут с неё круто поднимается хребет на левом берегу Кара-коина.

   Вообще к западу, за описанной седловиной Мышата и через неё, видны три горных массы, кажущиеся довольно близкими, хотя в действительности я на них смотрел в расстояниях от 50 до 80 вёрст; все три представляются сероватыми, голыми и каменистыми; все три я 19 октября видел еще бесснежными, и по цвету, а также по своей форме, эти горные массы показались мне известняковыми. Все три довольно умеренно поднимаются над седловиной, прорванной Атбаши, однако еще значительно.

   Самая южная из трёх представляется крайне массивной, с широкой, слабозубчатой вершиной и обрывистыми склонами; это видный в раккурсе хр. Койкагар-тау, идущий с юго-запада к северо-востоку и образующий северный край долины Кара-коина; он заслоняет собою параллельный ему Байбиче-тау, который севернее, но весьма близко.

   Немного левее, но гораздо дальше, выглядывают (в расстоянии 150 вёрст) снежные пики; я их ошибочно принял за Джаман-даван, но это пики хр. Кугарт, далеко за Арной, видные через долину Кара-коина.

   Правее этой массы высот у Кара-коина и, повидимому, совершенно отдельно от неё, поднимается из-за седловины довольно высокий, скалистый горб, с округлённой вершиной и крутыми склонами: это видные в поперечном разрезе горы Ак-тал, короткий хребет, который всего вёрст на двадцать тянется вдоль Нарына, между реч. Ак-тал и Байбиче, западнее устья Атбаши(¹³⁸). На всём своём протяжении г. Ак-тал от Байбиче-тау отделяются продольной долиной, которая западнее р. Ак-тал расширяется в плоскогорье Бурлю; его южный край есть весьма пониженное продолжение хр. Ак-тал.

   Эта продольная долина, посещённая в западной своей части Полторацким, весьма суха; вдоль неё нет никакой речки, но поперек текут многие с Байбиче-тау, большей частью летом пересыхающие, на Бурлю и текущие ниже из родников в своих руслах; все протекают поперечными трещинами через хребет Ак-тал.

   Ещё правее его, уже к северо-западу видна обширная масса Сонкульского плоскогорья {На месте я тотчас признал Койкагар-тау и Сонкульское плоскогорье, но отдельная гора между ними (Ак-тал) меня затрудняла.}, отчасти заслонённая постепенным возвышением к востоку хр. Ала-мышат; т. е., собственно, выступающая к юго-востоку часть плоскогорья, по обе стороны стекающего из Сон-куля в Нарын потока Кой-джарты; промежуток между этим плоскогорьем и горами Ак-тал означает весьма широкую к западу от Атбаши долину Нарына.

   Наша дорога шла к перевалу у восточного истока реч. Чар-карытма, между тем как Полторацкий и Остен-Сакен с Кара-коина прошли к бывшему китайскому мосту по западной вершине той же речки; по западной же вершине поднялся с Нарына Рейнталь, к перевалу Богушты через Уюрмень-чеку; он перешёл Атбаши у могилы Саурук, 17 вёрст ниже нашей переправы, и на своём пути определил барометрически некоторые пункты, которые, при принятии в расчёт только что описанного вида через седловину, могут послужить и для определения высоты некоторых других, не измеренных пунктов.

   Уровень Атбаши, у могилы Саурук, находится на высоте 7 700 фут.: тот же уровень, 15 вёрст выше, на месте моей переправы около 7 900 фут. и никак не более 8 000 фут., судя по весьма умеренной быстроте реки (правда, в маловодье); холм в мелкосопочнике, с которого я смотрел, можно положить футов двести выше; это даёт для седловины Мышата, в её низшей точке, высоту не более 8 000 фут., иначе не была бы видна тёмной полосой трещина Атбаши.

   Что же касается до горных масс, видных через седловину, то, по их относительной высоте над ней, я полагаю ближние вершины Койкагар-тау около 12 000 фут.; далее к западу хребет возвышается за р. Байбиче до вечного снега, но эти высокие горы заслонены ближними, так же как и Джаман-даван.

   Горы Ак-тал ниже, в 10 500 фут., или много 11 000 фут.; до последней высоты и, вероятно, даже до 11 500 фут. поднимается и хребет, составляющий южную окраину Сон-куля, но восточнее к р. Джиргетал он понижается, и тут заслонён; уровень самого Сон-куля, по измерению Буняковского, достигает 9 400 фут.; по позднему таянию льда, найденному при походе Проценко в 1863 г., я полагал его выше.

   Атбаши в том месте, где мы переправились, течёт двумя рукавами; займище почти безлесно, и края его круты, часто обрывисты, ширина каждого рукава, на глаз, 8 или 10 саж., глубина до 2 ¹/₂ фут.; но так глубока весьма узенькая часть каждого русла; в большую воду, видимо, заливается всё займище, и подмываются его края. Травы на дне долины более тощи, нежели на мелкосопочнике под Уюрмень-чеку, и на правом берегу ещё более тощи, чем на левом, до которого 19-го почти доходили снежные полосы: это длина утренней тени от Уюрмень-чеку. Догнавши на Атбаши переправлявшийся отряд, я поспешил вперед, чтобы срисовать вид долины с левого берега реки, для чего нашёл удобное место у второго из косвенно текущих с северо-востока к Атбаши ручьёв, у каких-то киргизских могил; небо заволакивалось облаками, и потому я спешил срисовать Уюрмень-чеку, пока эти облака не закроют его вершин, в чем и успел.

   С места, где я стал рисовать, и которое еще весьма незначительно возвышается над долиной, еще видны, однако, через седловину западный край атбашинской трещины, круто поднимающийся над седловиной Койкагар-тау, Актал-тау и небольшая уже часть Сонкульского плоскогорья, что подтверждает понижение этой седловины до высоты не свыше 8 000 фут., т. е. до уровня Атбаши на месте нашей переправы. Что же касается до Уюрмень-чеку, то я срисовал его самую высокую часть, пики у перевала Богушты, который мне, впрочем, киргизы назвали иначе, Тюйо-буек, а Богушты, по их словам, это - речки, текущие из-под этого перевала в противоположную сторону, в Атбаши и в Аксай. Срисовал я тут и пик Джиль-тегермень, на который потом поднимался Буняковский; несмотря на свои 16 000 фут., этот пик почти не превышает соседних, которых высота над перевалами немного менее, нежели видимая высота Койкагар-тау над седловиной Алты-мышат, но более высоты Актал-тау; расстояние от места, с которого я смотрел, одинаково, что и принято в расчет для вероятно-приблизительной абсолютной высоты этих хребтов.

   Вообще Уюрмень-чеку мне показался ровным рядом снеговых пиков, которых высота весьма быстро понижается на последних 20 верстах перед мысом близ перевала Тас-асу, но и этот мыс еще почти сохраняет высоту перевалов, которая на Богушты, по согласным барометрическим определениям Буняковского и Рейнталя, достигает 12 750 фут., перевал Таш-рабат, у западного конца хребта, ещё немного выше, до 12 900 фут., но пики тут уже значительно ниже Джиль-тегермена; они не превышают 14 000 фут., поднимаясь только футов на тысячу над перевалом или и менее. Вечный снег, по определению Буняковского, на Джиль-тегермене лежит в 12 670 фут., но перевал хотя и немного выше, вероятно, освобождается от снега, подобно Барскаунскому, бесснежному, выше вечных снегов северного склона и подобно Таш-рабату на западном продолжении того же Уюрмень-чеку, где Остен-Сакен в конце июля и начале августа 1867 г. нашёл не снег, а богатую и разнообразную альпийскую флору на самой вершине перевала {Sartum tianschanicum etc., p. 18.}.

   Верхний предел деревьев у Богушты и вообще на Уюрмень-чеку Буняковский нашел на высоте 10 760 фут., как уже упомянуто; это граница елей, так как я видел ельники тут широким поясом на хребте, и их нижнюю границу у Богушты футов, по крайней мере, на 1 000 над уровнем Атбаши, следовательно, около 9 000 фут. абсолютной высоты. Причина этой большой, даже изумительной высоты нижнего предела елей на Уюрмень-чеку уже объяснена выше: это - расширение степной долины Атбаши, соответственно которому нижний предел елей к западу всё поднимается, и лесная полоса суживается. Не могу сказать положительно, как далеко к западу простираются ельники на Уюрмень-чеку, но подъём на Таш-рабат уже безлесен, и Остен-Сакен {Там же, стр. 23, 24.}, прошедший вдоль Кара-коина, не упоминает об ельниках на Узектын-беле, над этой долиной; не говорил мне о них и Скорняков {Помнится, что последний даже отрицает ельники у Кара-коина, на хр. Узек-тын-бель, но с устья Кара-коина в Атбаши видел ельники на Уюрмень-чеку.}. Впрочем, они шли у самой почти подошвы Узектын-беля, и западный конец ельников мог быть заслонён ближайшими отрогами и снизу не виден, так что верно только их отсутствие в ущелье Таш-рабат, а прекращение против устья Кара-коина в Атбаши только вероятно.

   Подъём на Богушты по мелкосопочнику у подошвы хребта длинен и отлог, но далее - крут; первая, нижняя половина пути поднимается на 1 900 фут. над Атбаши, 9 600 фут. абсолютно, по барометрическому наблюдению Рейнталя; вторая верхняя половина поднимается над этим пунктом уже на 3 150 фут., до вершины перевала: наибольшая крутизна - под самой вершиной. Это мог видеть и я, снизу, из-за Атбаши, по изменениям крутизны на склоне отрогов между ущельями, которых дно, конечно, не видно.

   Восточнее Богушты, между ним и Тас-асу, и западнее, до Таш-рабата. неизвестно {Найден потом Каульбарсом, немного восточнее Таш-рабата, перевал Теректы.} доступных перевалов, т. е. доступых для транспортов и перекочёвок. Охотникам за тэками, вероятно, доступны все перевалы, т. е. седловины между пиками Уюрмень-чеку.

   Только что я успел срисовать вершины, как они стали заволакиваться тучами; между тем, я наметил красками на эскизе ельники, уже набросанные карандашом,- заволоклись и они, скрылись видные через седловину Мышата дальние хребты,- эскиз был набросан только что во-время, назначены на нём и тени,- я пустился догонять давно прошедший отряд. Между тем, заволокло облаками и поднимающийся к востоку над перевалом верхний уступ Ала-мышата; день сделался пасмурным, по временам накрапывала мелкая изморозь, туман спускался до самой дороги, а иногда однообразно серые облака раздвигались, и между ними мелькали небольшие группы елей в вершинах оврагов. Но у дороги не было и кустарников.

   Тут я заметил пролет сибирских овсянок Emberiza cioides, они тянули прямо к западу, направляясь к Нарыну наискось вдоль седловины Ала-мышата; тянули низко над землёй, небольшими стайками, и часто садились; после 12-го, когда я их добыл в можжевельниках у Тас-су, я не встречал этой птицы в долине Атбаши - и сопоставление этих наблюдений между собой и с иссыккульскими показывает, что тяньшанские экземпляры этого вида, не пролётные из Сибири, а гнездящиеся на месте, высоко в горах, а осенью и с севера и с юга сбирающиеся в долину Нарына, которая, как увидим далее, вообще составляет главный пролётный путь собственно для горных птиц Тянь-шаня.

   Путь к перевалу поднимается через отлогие гряды и плоские между ними лощины; это ряд весьма незначительных подъёмов и спусков, так что общий подъём нечувствителен, кажется, что дорога просто идёт волнистой степью. Дорога пересекает упомянутые уже три ручья, наискось текущие с Ала-мышата к Атбаши {Эти ручьи зовутся Чон-бурунды, как и расширение долины Атбаши у выхода их из гор.}, переход через первый еще в долине Чон-бурунды - не глубокая, но крутая рытвина, с едва сочащимся на дне ручейком.

   Второй ручей пересекается дорогой у самого слияния его двух вершин, и отсюда начинаются увалы: в углу этих двух соединяющихся ручьёв киргизские могилы, у которых я рисовал Уюрмень-чеку, и дорога немного поднимается по правой, западной вершине ручья, а затем переходит с увала на увал, между которыми, особенно в пасмурную погоду, неразличим увал, составляющий самую вершину перевала. Эти увалы располагаются несколько веером, общее направление их к западу, поближе к Атбаши с некоторым уклоном к юго-западу, а далее, по дороге к северо-западу, тут уже начало спуска. Дорога, пересекши несколько таких лощин, наконец, входит в одну из них, поворачивающую тут круче к северу, и направляется вдоль этой лощины - это левая вершина реч. Чар-карытма, весьма незначительного притока Нарына, но сначала в этой лощине нет речки, а только небольшая сухая рытвинка; справа открываются в неё ещё несколько лощин; только пройдя вёрст пять дороги по главной лощине, являются ключи; рытвина образуемого ими ручейка постепенно углубляется в толщи довольно рыхлого, буро-красного глинистого песчаника, и ещё версты две ниже подходит, прямо с юга, текущая в неглубоком же овраге, средняя вершина речки, которая тут почти водопадом спускается в глубокий, непроходимый овраг. Сажен всего десять выше, у соединения ручьёв, небольшая площадка, и тут дорога, по которой мы следовали, переходит на мыс между средней и правой или западной вершиной речки.

   Подъём на этот мыс весьма незначителен, но спуск - крут, и протоптанная в красной глине по косогору дорожка размыта в рытвину; тут подходит и идущая по выпуклости мыса дорожка вдоль западной вершины Чар-карытмы.

   Мыс между этими двумя главными вершинами речки, западной и соединённой восточной, к своему северному углу кончается двумя уступами; верхний есть отвесный обрыв, нижний - округлённый горб, а под ним, у слияния ручьёв, треугольная площадка из их же наносов, с хорошим кормом, но и в эту площадку сливающиеся на ней ручьи продолжают углубляться и прорывают опять рытвины. Тут мы остановились, всего верстах в шести от Нарына.

   Оглянемся теперь немного назад и постараемся определить высоту перевала Чар-карытма, к сожалению, несколько гадательно, так как единственное положительное измерение сделано тут не на самой вершине перевала, а только вблизи неё. Это есть измерение Рейнталя, который в своем списке барометрических высот упоминает о нем на переходе от бывшего китайского моста (где теперь поставлено Нарынское укрепление), и реч. Чары (Чар-карытма), где был, повидимому, ночлег. В наблюдениях для этого места помечены 5 ¹/₂ час. вечера, барометр 557, 5 мм и 1 ¹/₂ час. утра, барометр 557 мм, при температурах -2 R° и -2 ¹/₂ R°, что даёт высоту около 8 600 фут., т. е. почти на 2 000 фут. выше долины Нарына. Не сказано, на какой вершине речки находится измеренный пункт, но на восточной - площадка нашего ночлега далеко не так высока над Нарыном, а выше у пастбищных мест лощины речка пересыхает, и, вообще, удобного места для ночлега нет, между тем как у самого истока западной вершины Остен-Сакен {Sartum tianschanicum, p. 24.} упоминает хорошую луговую площадку с ключевым ручейком, а сверх того, по западной же вершине прямой путь на перевал Богушты, на который Рейнталь поднялся с Атбаши. Эта площадка с ручьём, по описанию Остен-Сакена, находится не на вершине перевала, а уже на спуске к Нарыну, но немного ниже вершины, которая представляет весьма плоские продольные лощины; вершину перевала можно положить около 9 000 фут., а по моей дороге - немного выше, между 9 000 и 9 500 фут.

   Самое же низкое место седловины я полагаю не выше 8 000 фут.; это нижайшее место весьма близко от трещины, которой Атбаши стекает из долины Чон-бурунды к Нарыну, но не занято самой трещиной, та - немного западнее.

   Тут считаю не лишними некоторые сведения об этой замечательной трещине, по словесному сообщению генерала Краевского при моем чтении в Географическом обществе об описываемой здесь поездке. Привожу это сообщение по стенограмме заседания:

   "Я был на самом выходе Атбаши в Нарын, это такая картина, которую трудно описать. Узкая щель, сначала в несколько десятков сажен, разрывает гору в несколько сот сажен высоты; на дне трещины - вода в 2 арш. ширины и сажен двадцать глубины. В этой трещине (если смотреть сверху) птицы летают между вашим глазом и водой, которая, я думаю, сажен в двадцать, а может быть, и глубже, а птицы летают и гнезда вьют. Атбаши сужена во всё время прохождения через хребет, а как только оканчиваются горы, сразу расширяется до 20 саж. из двух аршин".

   Это описание несколько сбивчиво тем, что в нём не различены разные части 20-вёрстной щели; если "птицы летают между вашим глазом и водой", то значит, что последняя шире верхнего расстояния краёв трещины, и сужение воды до 2 арш. относится к другому месту щели, и притом доступному снизу, близ выхода реки, что говорит и Краевский; сближение же верхних краев щели, вероятно, ограничивается небольшим пространством в несколько сажен длины, как на Ак-тогое, иначе не было бы видно летающих птиц в темноте, если бы вся щель была так сужена.

   У выхода Атбаши в нарынскую долину Остен-Сакен нашел большую лиственную рощу, самую большую на всём пространстве между Нарынским укреплением и Курткой, тут можно проехать верхом ¹/₄ часа в тени. Самый же большой лес из виденных мной, вообще, в Тянь-шане находится у Атбаши, в ущелье между долиной Чон-бурунды и её верхней долиной, описанной выше. Тут мы ехали слишком три часа в тени.

   На Чар-карытма кончилось золотое время моей поездки, когда ничто, никакие заботы и хлопоты не нарушали моего мирного наслаждения величественной тяньшанской природой и накоплявшимися в коллекции зоологическими редкостями; наблюдения продолжались и после, но, кроме того, пришлось возиться с киргизами и сдерживать хищнические наклонности сопровождавших меня семиреченских казаков, при принятии покорности бунтовавшего, как уже рассказано выше, с 1863 г. Умбет-алы. О том же, что он покоряется, мы получили первое известие на Чар-карытме: тут, часа в два пополудни 19 октября, в верхнем сухом логу восточной вершины этой речки, встретились нам несколько киргизов, вооружённых пиками и саблями; Атабек их признал за богинцев, откочевавших к Умбет-але отчасти из его волости, отчасти из арзаматовой, - и захватил, чтобы посредством их вернуть и других беглецов, для возвращения которых и пошёл со мной, и с начала похода, как уже сказано выше, безуспешно стремился душой к Малому Нарыну; теперь же выходил на его улице праздник. Встреченные киргизы были захвачены все; ни один не ускользнул, чтобы поднять тревогу.

   Пойманные не скрыли, что они беглые богинцы, но настаивали на том, что они не бунтовщики, а откочевали, как объяснено выше, чтобы избавиться от сарыбагишских набегов; откочевало прежде всех богинское отделение Молдур, самое западное, с Тона, и потому наиболее подверженное набегам сарыбагищей, которые молдуры прекратили покорностью Умбет-але; к ним, с той же целью своей безопасности, присоединялись и другие беглые богинские аулы, которые все кочевали теперь на Малом Нарыне, причём беглецы из двух барскаунских волостей - арзаматовой и атабековой - на своих новых кочевьях составили особую волость, с особым старшиной и участвовали в барантах Умбет-алы с саяками, кочующими на Нарыне и его притоках ниже устья Атбаши, а отчасти и на Кара-коине, откуда их Умбет-ала вытеснял. Из-за этой баранты нам и встретились малонарынские богинцы, которые, по их словам, ехали на Кара-коин для угона скота у тамошних саяков, в отомщение за убитого последними, при баранте, сына их старшины; саякский скот встреченные нами богинцы хотели угнать в качестве куна - киргизской платы за кровь.

   Расспросил я их и о множестве следов, виденных нами по дороге,- они подтвердили нашу догадку, что это следы откочевавших аулов Умбет-алы, говоря, что последний, с братом Чаргыном и подручным старшиной Османом, всего в количестве 3 500 кибиток (1 500 в непосредственном ведении Умбет-алы и по 1 000 у двух прочих старшин) перешёл с Атбаши на правый берег Нарына, направляясь в свои старые кочевья у Кара-ходжура, восточнее вершины Чу. Они прибавили, что Умбет-ала, узнавши о моём походе, следил за отрядом, но движение на Аксай привело его в полное недоумение; он не знал, нападёт ли на него русский отряд и откуда ожидать нападения, не решался и сам напасть, да и к тому же был и болен. В этом недоумении он собрал свой род и, обсудивши положение дел, объявил решение покориться и вновь вступить в русское подданство,- это ремение было принято всем родом и, по киргизскому обычаю, утверждено жертвоприношением; после чего все аулы откочевали к северу 16 октября, а 19-го утром, когда захваченные нами киргизы переезжали Нарын, они встретили в углу между этой рекой и впадающим в неё Оттуком аулы Чаргына и Османа; сам же Умбет-ала двигался вверх по Оттуку.

   Это были известия недурные, но требовавшие подтверждения, в ожидании которого пойманные барантачи были задержаны; причём я им объявил, что они будут отпущены, когда окажется, что они говорят правду. Они отвечали, что до того и сами не желают быть отпущенными.

   Можно было опасаться, что покорность Умбет-алы - притворная, с целью укрыть свои аулы и скот, хотя бы и не там, где нам сказывали, и затем напасть на отряд с одними джигитами, но Атабек не разделял этих опасений. Он просил казаков, чтобы заворотить с Малого Нарына свои беглые аулы, и эту просьбу поддерживал офицер, командовавший конвоем, который выставлял надобность быстрой рекогносцировкой проверить показания пойманных киргизов, определить за Нарыном истинное направление откочевавших с Атбаши аулов и на Малом Нарыне собрать о них ещё сведения.

   Я, со своей стороны, имел в виду дополнить съёмку неизвестной еще части Нарына вверх от устья Чар-карытмы, а потому согласился отрядить казаков на Малый Нарын, с Атабеком и отрядным офицером; только присоединил к ним Вязовского для съёмки и Скорнякова для сбора в коллекции. К Малому Нарыну было положено ехать с возможной быстротой и, в случае худых вестей, рекогносцировочной партии тотчас ко мне вернуться; если же всё спокойно, так известить меня о том через джигита и на обратном пути производить съёмку. Я же с отрядными солдатами, 10 казаками и всеми верблюдами решился остаться дня два-три на Большом Нарыне, у места бывшего китайского моста, и подробнее осмотреть местность для предлагаемого тут Полторацким укрепления.

   Опасался я несколько казачьей хищности, да ещё чтобы Атабек не стал заворачивать в свою волость молдуров, возвратившихся в наше подданство при походе Полторацкого и оставленных им на привольном малонарынском кочевье; за этим я поручил наблюдать Вязовскому и Скорнякову, при которых был надёжный переводчик и съёмочный вожак из богинцев, не ладивший с Атабеком; я им поручил уведомить молдурских старшин, что я знаю от Полторацкого о их верноподданности и не дам в обиду, а потому в случае пререкания или обиды от казаков пусть обращаются с жалобой ко мне, да и отрядному дал инструкцию, чтобы не допускал заворачивать молдуров, что запретил и Атабеку, заявлявшему было притязание и на них. Захваченных барантачей было, помнится, десять человек; четверо отправились вожаками с казачьей партией на Малый Нарын, где, при покорности беглых богинских аулов, должны были быть отпущены, а шесть остались со мной, чтобы быть отпущенными не ранее приезда с Малого Нарына условленного джигита.

   Что же касается до Умбет-алы, то, при дальнейшем опросе временно-пленных барантачей, я нашёл весьма вероятным, что его намерение покориться искренне; ему более нечего было делать. От отряда Полторацкого в конце июля того же 1867 г. он спасся только потому, что сарыбагишские вожаки, подведомственные манапу Тюрюгильды, завели отряд западнее его кочевья, на трудный Джамандаванский перевал, к продольной долине Арпы и, вообще, вели к Чатыр-кулю весьма кружно, чем дали ему время скрыться {Эти сарыбагиши указали Полторацкому аулы Умбет-алы на Арпе, а пойманные моим отрядом барантачи сказали мне, что на Арпе джайляу, т. е. летние кочевья саяков, имеющих пашни у Куртки, тех самых саяков, к которым они ехали угонять, скот; но у этих саяков, бежавших от Полторацкого, была давнишняя баранта и с сарыбагишами Тюрюгильды, которые потому и старались навести на них русский отряд.}, впрочем, с некоторой пользой для полноты рекогносцировки и съёмки Полторацкого. Со всем тем, движение с первым русским отрядом, перешедшим за Нарын, до которого мы после похода Проценко в 1863 г. четыре года и не доходили, и произведённая Полторацким рекогносцировка Чатыр-куля, Кара-коина, Арпы, верховьев Аксая, спуска с Чатыр-куля к Кашгару, - всё это сильно обеспокоило Умбет-алу, давши ему ясно понять, что ему уже и за Нарыном от русских не безопасно. Попробовал он после этого похода, как я узнал и от этих барантачей и из других источников, принять кашгарское подданство, но кашгарский владетель велел ему убираться из своих владений, пока еще не пойман и не казнён кашгарцами.

   На такой суровый отказ была, впрочем, и уважительная причина: к каракиргизам ходят кашгарские караваны с матой(¹³⁹) и халатами, которые обменивают на скот для городского продовольствия, и из этих караванов Умбет-ала пропускал без грабежа только ходившие в его собственные аулы, с лично ему знакомыми караван-башами, через которых и попробовал сноситься с кашгарским владетелем, а все караваны, ходившие к другим родам, он грабил беспощадно, содержа засады на караванных путях, и жалобы на эти грабежи я ещё на Иссык-куле слышал от ограбленных купцов.

   Не лучше было и со стороны Коканда: и андижанские караваны, ходящие к каракиргизам, Умбет-ала допускал без грабежа только в свои аулы, а не в чужие, перехватывал и кокандские транспорты в Куртку, не раз блокировал тамошний гарнизон, требовавший с него зякета(¹⁴⁰) и бежавший при приближении Полторацкого, как прежде от Проценко.

   Что касается до киргизских соседей, то Умбет-ала был в одинаковой вражде со всеми: и с русскими подданными - богинцами, и с кашгарскими чириками, и с кокандскими - саяками.

   В таких-то обстоятельствах он узнал о моём отряде - втором в одно и то же лето русском отряде за Нарыном; я обходил его атбашинские кочевья с востока, в то время как Полторацкий обошёл их с запада; и эти учащённые рекогносцировки он понял и правильно в смысле предстоящего русского занятия его убежища на Нарыне и Атбаши, которое и осуществилось в следующем 1868 г. построением Нарынского форта. Сойти с Атбаши для продолжения прежней вольно-разбойничьей жизни было некуда при только что объяснённых враждебных отношениях к Кашгару и Коканду; оставалось только обеспечить возможную безнаказанность прежних разбоев добровольным возвращением в русское подданство, причём, по занятии нами Нарына, сохранялись его аулам просторные кочевья, для расширения которых, как объяснено выше, он и отложился.

   Взбунтовался он в удобное время, когда мы готовились к войне с Кокандом, а кашгарцы - к восстанию против Китая: и то и другое вспыхнуло в 1864 г., а он возмутился в 1863 г. - и покорился тоже ещё не слишком поздно, когда в Кашгаре установилось твёрдое правление Якуб-бека и наши отряды за Нарыном показали ему конец войн, до того занимавших русские войска в Средней Азии.

  

  

   Рано утром 20 октября тронулись с Чар-карытмы казаки, отправленные на Малый Нарын; мне же предстоял только 7-вёрстный переход к Большому Нарыну, и спешить было нечего. Потому я принялся срисовывать величественный вид из ущелья Чар-карытма на хребты к северу от Нарына, поднимающиеся тремя уступами: нижний - мелкосопочник, волнистая степь с пожелтевшей осенней травой, изрытая во всех направлениях частыми лощинами; за нею краснопесчаниковый скалистый хребет, прорываемый Оттуком и Малым Нарыном и дающий начало многим мелким притокам Большого Нарына между прорывами этих двух, более значительных; наконец, еще далеко сзади на горизонте, группа высоких снеговых вершин, на южном конце водораздела Караходжура и Малого Нарына. Хребет, к которому принадлежат эти снеговые пики, понижается и к востоку и к западу от них; восточнее он составляет водораздел второстепенный, между текущей с запада на восток западной вершиной Малого Нарына и Большим; западнее же снеговых пиков это водораздел Караходжура и Оттука, т. е. часть первостепенного, между Нарыном и Чу.

   Из ущелья Чар-карытма, которое тут заворачивает несколько к юго-западу, видны только снеговые пики, а следующий заворот Чар-карытмы к юго-западу с понижающимися боками ущелья закрывает долину Нарына; видна только даль, которой смягчённый колорит, с голубыми тенями и золотистыми отблесками солнца на мелкосопочнике, с нежнопурным оттенком краснопесчаникового хребта, с яркой синевой неба над сверкающей белизной снега, представляет великолепный контраст с сильной и густой окраской рамки этой воздушной картины боковых стен ущелья, поднимающихся сажен на триста, с резкими выступами крутых утёсов буро-красного и темнооливкового конгломерата, усеянных редкими, уже безлистными кустиками. Как кому, а мне была чарующая прелесть в этих осенних видах Тянь-шаня, без леса и без зелени, но со строгой, величественной красотой смелых очертаний гор и горячего солнечного колорита при морозном, дивно прозрачном осеннем воздухе; прелесть отчасти в самом контрасте этих красок знойной, выжженной солнцем степи с горными линиями пейзажа и со льдом на ручье Чар-карытма.

   Набросавши рисунок, я пошёл к Нарыну; над местом, откуда я рисовал, высоко на вершине восточного края ущелья, виднеются ели; от них к Нарыну хребет круто спускается, и уменьшается высота краёв ущелья, спускающихся к ручью весьма круто, под углами 45-60°; спуск же дороги довольно отлог, и вдоль ручья идёт удобная тропинка; только сажен на пятнадцать, близ нижнего конца ущелья, дно его суживается так, что нет иного пути, кроме 2- или 3-аршинного русла ручья; у выхода его в долину он небольшими арыками разводится на пашни, принадлежавшие Умбет-але. При моём посещении хлеб был убран, но можно было узнать посев - пшеницу и просо; эти пашни уже весьма высоки, в 6 700 фут., и, следовательно, футов на тысячу выше предела земледелия у Иссык-куля, но уже по родам хлеба видно, что они ещё не составляют предела земледелия в этой части Тянь-шаня, и действительно, Остен-Сакен видел по соседству пашни ещё выше, на Кара-коине и на Атбаши у его устья. Последнюю местность я полагаю не ниже 7 300 фут., а вероятнее в 7 500 фут., судя по измерению Рейнталем переправы через Атбаши (7 700 фут.) между Чар-карытмой и Богушты, а на Кара-коине пашни, и притом пшеница ещё выше, верстах в двенадцати-пятнадцати от устья, у верхних кустов облепихи; их можно положить в 7 700-7 800 фут., или даже и в 8 000 фут., но ясно, что предел пшеницы не есть еще крайний предел возможного земледелия: такой предел определяется ячменём, и притом гималайским, который теперь, сколько мне известно, на Тянь-шане не разводится, так что нет и положительных данных для возможного на Атбаши предела земледелия; можно только сказать, что ячмень, даже обыкновенный туркестанский, может родиться и выше пшеницы.

   По поводу земледелия на Атбаши я должен еще упомянуть, что её долина весьма понравилась сопровождавшим меня казакам, относительно приволья для русских поселений; они находили её нисколько не хуже лучших мест у Иссык-куля, упомянутых выше. Высокий рост трав тут указывает на летние дожди и возможность дорогого русским поселенцам земледелия без орошения; обильны и естественные сенокосы, по лощинам мелко-сопочника и в самой долине, где, впрочем, особенно на правом берегу, есть и бесплодные участки. Лучшие сенокосы - в расширениях долин левых притоков Атбаши, при выходе их из гор Уюрмень-чеку; выше по тем же речкам и строевой лес, а для топлива вполне достаточно и стелющихся можжевельников, очень обильных на горах правого берега. Нравилось казакам и обилие крупного зверя таких же видов, как и на Иссык-куле, только медведей больше; можно ожидать и хороших угодий для пчеловодства. Место же для поселения самое лучшее было бы у могилы Сарык, против истока западной вершины Чар-карытмы; тут близки и пахотные места, вниз по реке; и сенокосы - вверх. На Нарыне я 20-го остановился почти против самого ущелья Чар-карытма [Кызыл-су у Остен-Сакена] {Sertum tianschanicum, стр. 24.}; долина его тут, кроме орошённых полей, суха и бесплодна, несколько более корма для отрядного скота нашлось на острове между главным руслом Нарына и старицей, отчасти пересохшей. Тут же ближе к главному руслу и лесок из облепихи, ветлы, тальника и невысоких кривых осокорей; деревья ещё сохраняли почти все листья, на осокоре уже сильно пожелтевшие, на облепихе всё еще серовато-зелёные, как и летом; зрелые ягоды облепихи привлекали множество мелких птиц {Добыта в Чон-бурунды, 19 октября, Ember. cioides; замечены 18-19-го: Turdus pilaris, Т. merula, Certh. familiaris, в ельниках; там же Ruticilla lugens; на реке Fuligula ferina, Rut. erythrogastra в облепихе, по скалам Col. rupestris. Добыты на Нарыне, 20-22 октября: Phyllopneuste superciliosa, Ph. fulvessens, Sturnus purpurascens, Gould, Accentor atrogularis, Ruticilla erythrogastra: многочисленна в облепихе у реки, держится и осенью более парами, самец на вершине куста, самка более прячется; клюет ягоды облепихи, и, вероятно, ей принадлежат найденные там полукруглые гнезда; Bmberiza pittryornis, Panurus barbatus, Rutic. erythronota, Turdüs atrogularis, в облепихе; Perdix daurica, по обрывам; замечены на Чар-карытме и Нарыне: Gypaetos barbatus, Vultur cinereus, Anthus aquaticus (au pratensis? на луговине), Parus cyanus, Perdix chukar, Cinclus leucogaster, Anas boschas; на Сары-булаке Phasianus mongolicus.}.

   Северный край долины состоял из совершенно обнажённых, почти отвесных