Северцов Николай Алексеевич - Путешествия по Туркестанскому краю

  

   Первое моё знакомство с нынешним Туркестанским краем(¹) было в экспедицию(²), снаряжённую Академией наук преимущественно для исследований ботанической и зоологической географии и более специально для изучения влияния крайне континентального климата на растительную и животную жизнь {Ботанические работы были поручены И. Г. Борщову, зоологические и общее распоряжение экскурсиями - мне; на Сыр-дарье мы в лето 1858 г. экскурсировали отдельно.}. Июнь и июль 1857 г. были употреблены на снаряжение экспедиции в Оренбурге [ныне Чкалов], так как нужно было обеспечить беспрепятственность ее исследований в степи при тогдашних киргизских смутах, вызванных бунтом Исета Кутебарова(³). Затем, вместо прямого движения к Сыру(⁴), мы с 1 августа до второй половины октября осмотрели степи у Илека и Эмбы почти до устья последней, Мугоджары, северный Усть-урт и прибрежные с севера степи у Аральского моря; на низовьях же Сыра вышли не ранее 18 октября у оз. Камышлы-баш и занялись их изучением, а также восточным прибрежьем Аральского моря до поздней осени следующего 1858 г.

   По возвращении И. Г. Борщов напечатал свои ботанические труды в изданиях Академии наук; что же касается меня, то обработка собранного за эту поездку материала привела меня к заключению, что мои исследования за эту экспедицию могут быть только довольно успешным началом дальнейших работ для изучения на месте среднеазиатской природы. За эти работы я, при первой возможности, и принялся, отложив пока печатание моих первых сырдарьинских исследований, теперь примкнувших к более обширному изучению Туркестанского края; причём, как я ожидал еще в 1858 г., наблюдения в горной области истоков Сыра объяснили мне многие особенности природы низовьев этой реки сравнительно с прочими осмотренными мной {В Киргизской степи и потом, в 1860-1862 гг., вдоль р. Урала до устья, а также у Нижней Волги (⁵).} частями Арало-Каспийской низменности. Поэтому и зоологические материалы моего первого сырдарьинского путешествия кратко обработаны в печатающейся теперь фауне туркестанских позвоночных(⁶), а прочие наблюдения войдут в соответствующие части настоящего труда. Здесь я ограничусь указанием экскурсий, сделанных мной у низовьев Сыра.

   Прибывши 18 октября на оз. Камышлы-баш и 20-го в Казалинск (тогда форт No 1), мы с Борщовым и сопровождавшим нас топографом А. Е. Алексеевым остались там до 5 ноября, снаряжаясь для дальнейшего похода к югу и ожидая возможности переправы через Сыр по льду.

   Река стала 27 октября, но только 2 ноября могла поднять верблюдов; последние были собраны 3-го, а на следующий день, при начавшейся оттепели, переправлены; 5-го утром переправились и мы, а вечером река опять вскрылась, разломав лёд.

   Осмотрев 7-го развалины Джанкента(⁷), мы 8-го перешли сухое русло Куван-дарьи, где Алексеев начал съёмку нашего пути, и 9-го вышли на восточный берег Аральского моря, где меня поразили признаки его продолжающегося усыхания(⁸), например, еще свежие, не потерявшие цвета нынешние морские раковины в прибрежных песках и живые - во встречающихся между ними солёных озёрах. Съёмка показала также, что многие прибрежные острова, нанесённые в 1847 г. на карту Бутаковым, в 10 лет успели соединиться с берегом без занесения песком отделявших их прежде проливов.

   Пройдя берегом несколько более 100 вёрст, мы 15-го углубились в степь вёрст на 20 и направились прямо к югу, к сухому руслу Джаны-дарьи. Таким образом, постепенно удаляясь от моря, мы проследили его геологически последние осадки, составляющие резко обозначенную ботаническую область многочисленных, большей частью вновь открытых Борщовым видов Calligonum; верстах в 15 от моря начинается смесь их с саксаульниками и самая богатая флора оригинальных степных лесов. Тут всего обильнее и редкая южнокиргизская птица Podoces Panderi, переходящая, впрочем, и в следующую ботаническую полосу, где саксаульники уже вытесняют Calligonum. Я проследил Podoces по Джаны-дарье до его восточной границы в этой местности, в 30 верстах от Сыра.

   На сухое русло Джаны мы вышли 20 ноября у бывшей плотины Кум-бугут; шли малыми переходами, как и прежде, и только 26-го нашли в русле текущую воду, едва доходившую до задерживавшей её плотины Исен-тюбя, верстах в 100 выше Кум-бугута; но уже вёрст 10 выше течение было быстрое; 28-го мы пересекли бухарскую караванную дорогу, и тут Джаны-дарья уже порядочная река. Мы отошли от неё у Ак-кыра, почти прямо к югу от Ходжаниаза, где, верстах в 150 от форта Перовский [Кзыл-орда], кончалась ведённая оттуда в 1856 г. съёмка реки, и 1 декабря направились к покинутому хивинцами укреплению Ходжаниаз в разливах Куван-дарьи. Тут Борщов поехал прямо в форт Перовский, а я ещё искрестил в разных направлениях сообщающиеся разливы Куван-дарьи и Джаны-дарьи и 12 декабря прибыл также в форт Перовский с весьма удовлетворительным зоологическим сбором и порядочным запасом наблюдений оседлых и зимующих птиц. Географические же результаты этой поездки и последовавших за ней будут помещены далее, во II части настоящего труда, при общем обзоре продолжающихся изменений низовьев Сыр-дарьи и аральских берегов {Собственно же Джаны-дарья, в дельте Сыра, мне кажется, представляет большую аналогию со старым руслом, идущим от Аму-дарьи к Каспийскому морю; думаю также, что она есть и загадочная средневековая Кызыл-дарья, которая в прошлом веке, возобновивши течение после нескольких веков сухого русла, получила имя Новой Реки - буквальный смысл слова Джаны-дарья.}.

   Прибыв в форт Перовский, я поручил препараторам экспедиции производить постоянный зоологический сбор, который продолжался на том же месте до сентября следующего года и доставил особенно богатую коллекцию птиц и менее полные, но довольно любопытные, зверей, пресмыкающихся и рыб {Все коллекции этой экспедиции сданы в Академию наук(⁹).}. Во всех классах сухопутных животных, особенно между зверями и птицами, нашлись формы, не свойственные прочим частям арало-каспийской низины; и, за весьма немногими исключениями {Sorex pulchellus, Podoces panderi, Vanellus leucuras.}, почти все эти формы потом оказались спустившимися с Западного Тянь-шаня и только отчасти изменившимися в низменной степи {Так, горный Meriones montanus есть средняя форма между дарвинскими М. tamarinicus и М. opimus и, вероятно, коренная форма обоих дарьинских видов; то же для многих птиц.}.

   В ту же зиму, в январе, я посетил и проехал остров между Джаман-дарьёй и Кара-узяком, а открытие весны встретил в Кара-куме, где наблюдал пролёт птиц, затем прошёл от Казалинска вверх по Сыру левым берегом Джаман-дарьи и, переправившись почти вплавь через Куван-дарью, 16 апреля вернулся в форт Перовский, откуда 20-го опять выступил вверх по Сыру.

   В эту экскурсию я уже 26-го был кокандской партией захвачен на охоте и, защищаясь, порядочно изранен, а затем увезён пленником в г. Туркестан(¹⁰), причём впервые ознакомился с южными предгорьями Кара-тау в самых неблагоприятных для наблюдений условиях. Освобождённый благодаря энергическому настоянию генерала Данзаса, тогдашнего начальника сырдарьинской линии(¹¹), которого я нашёл средства уведомить о себе через кокандское же пограничное начальство, я 25 мая был отпущен из плена, а 30-го прибыл в форт Перовский с незажившими ещё ранами.

   И тут я должен поблагодарить бывшего со мной старшим препаратором И. Гурьянова(¹³), который весьма успешно во время моего плена продолжал сбор коллекций. Вернувшись, я к этому прибавил метеорологические наблюдения, особенно психрометрические для пополнения и поверки производившихся уже в форте. Журнал последних я имею за полный год и, по сличении со своими, считаю их достоверными.

   Около половины июля я был в состоянии опять понемногу ходить на охоту, а с 1 августа принялся за экскурсии, начиная с небольших: 1-4-го на баркасе вверх по Сыру и Кувану; 7-10-го верхом к новому протоку Сыра-Хан-узюк, идущему параллельно главной реке к Джаны-дарье. Затем 13-20 августа была сделана более значительная экскурсия в Голодную степь [Бетпак-дала], на чинки, т. е. плоские возвышенности с обрывистыми краями к северу от Сыра у солёных озёр Куль-туз и Арыс-туз. Искали в них пластов известняка для постройки форта, но не нашли, а нашли загадочную краснопесчаниковую формацию(¹³), залегание которой выяснилось мне только впоследствии - на Тянь-Шане, где она покрывает каменноугольные пласты и сопровождающие их породы, приподнята в предгорьях, а местами проникает и внутрь нагорья.

   В эту же экскурсию я нашёл следы течения от Балхаша к Аральскому морю, до того ясные, что по ним и пространство между разливами Кара-узяка и ближайшим к ним чинком зовётся Дарьялык - область реки(¹⁴). Но действительно речного русла нет и подобия, следы же течения заключаются в весьма низких грядках слоистого иловатого песка с хрящем и мелкой галькой, симметрично расположенных на ровной глинистой пустыне низкими дугообразными валами, выпуклостью к западу. Для исследования туркестанских послетретичных формаций и способа их образования эти дарьялыкские грядки мне кажутся такими же поучительными, как северные озы (Asar) для формаций того же периода в Скандинавии и северной России.

   Вернувшись в форт Перовский, я стал готовиться к обратному пути, для которого выбрал отчасти новую дорогу, чтобы дополнить изучение низовьев Сыра и восточноаральского прибрежья. Выступивши 1 сентября, мы направились правым берегом Сыра по Дарьялыкской окраине разливов Кара-узяка; 6-го дошли до форта No 2, у слияния Кара-узяка с Джаман-дарьёй; 7-го отправились далее по осмотренной уже дороге до Казалы, где смена верблюдов задержала меня с 13 го до 20-го.

   Затем я направился правым берегом Сыра, огибая все его разливы, прошёл к упраздненному Раимскому укреплению(¹⁵), обошёл кругом оз. Камышлы-баш и проследил, таким образом, берег Сыра до самого устья; около последнего оказались ясные следы усыхания Аральского моря.

   Нанесённые в 1847 г. на береговую съёмку Бутакова мелководные проливы, разделявшие о-ва Кукуш от материка и между собой, я нашёл обращенными в небольшие, мелкие же заливы; на высохших же частях лежали морские раковины, преимущественно Cardium, не занесённые речным илом; острова соединялись с материком, а глубина на баре, как оказалось при плаваниях этого и следующего годов, с 1847 г. не изменилась; значит, при понижении морского уровня, река прорыла себе русло глубже.

   С устья Сыра я пошёл берегом залива Сары-чаганак, чтобы ещё осмотреть следы усыхания, и нашёл весьма резкие: все береговые бухты убавились и изменили очертание с 1847 г., а у северо-восточного конца Сары-чаганака, у урочища Ак-джулпас, я нашёл даже резкую перемену за один год. Так, в октябре 1857 г. я там видел ряд солёных лиманов, которые тянулись (вёрст на 7), сообщаясь небольшими мелководными проливами) между собой и с морем, а в октябре 1858 г. проливы были сухи, уменьшенные лиманы отделены от моря {В 1865 и 1866 гг. я их нашёл совершенно сухими.}. В эту же поездку, а также и прежде, в марте того же года, я наблюдал и процесс постепенного разрушения морских раковин, во множестве остающихся на усыхающих частях аральского дна.

   При всех этих наблюдениях и разъездах в сторону от дороги, причём я внимательно следил также за пролётом птиц и порядочно их собрал,- поход был медленный. Почти три дня 26-28 сентября были проведены у устьев Сыра, и только 4 октября я вышел на Ак-джул-пас. Оттуда я отправил транспорт обыкновенной орской дорогой, а сам поехал через Кара-кум к северо-востоку, к оз. Челкар-тенгиз и низовьям Иргиза и Тургая, и 17 октября окончил экспедиционные поездки прибытием в Уральское укрепление [Иргиз] на р. Иргизе, откуда отправился в Оренбург на почтовых по только что открытому тогда орско-казалинскому тракту(¹⁶).

   Главные результаты моих работ в эту экспедицию были зоологические и особенно орнитологические. Для физической же географии - наблюдения следов усыхания Аральского моря, его бывшего сообщения с Балхашем, изменений протоков нижнего Сыра, образование степных солонцов. Наблюдения, конечно, не достигли подробности исследований Н. Я. Данилевского(¹⁷) у Азовского моря, так как моё внимание постоянно отвлекалось местной фауной позвоночных, но дали возможность по нанесённым на топографическую карту солонцам, солёным грязям, чинкам и пескам солонцеватой степи восстановить очертания бывшего Арало-Каспийского моря в разные периоды его постепенного осушения до настоящих раздельных водоёмов Каспийского, Аральского, Балхашского, Алакульского и еще многих солёных озёр степи, как, например, Чалкар-тенгиз. Такое восстановление очертаний прежнего моря весьма существенно для объяснения найденных мной впоследствии на Тянь-Шане следов ледникового периода.

   Этим, а также и фаунистическими наблюдениями моё первое путешествие на Сыр тесно связывается в своих научных результатах с последующими поездками на Тянь-шань, куда я еще с Сыр-дарьи, зимой 1857-1858 г., уже желал проникнуть.

  

  

   В начале 1864 г., как известно, правительство решило занять пограничные кокандские владения, находившиеся между тогдашними Сырдарьинской линией и Алатавским округом. Для этого генерал Черняев(¹⁸) со стороны Алатавского округа должен был взять Аулие-ата [Джамбул] и двинуться затем к г. Туркестану, а генерал Веревкин со стороны Сырдарьинской линии должен был взять Туркестан и выслать отряд к Чалак-кургану по дороге в Аулие-ата навстречу генералу Черняеву.

   Узнавши об этом, я просил генерала Черняева устроить мое прикомандирование к его отряду, движения которого мне обещали возможность осмотреть большую часть Западного Тянь-шаня, что и исполнилось. Я был командирован с научной целью от военного министерства с содержанием из суммы, назначенной на поход, и пособием в 500 рублей от Географического общества(¹⁹). Нанявши препаратора для зоологического сбора, я с ним отправился из Петербурга в половине марта.

   Отчёт об этой поездке уже напечатан в Записках Географического общества, по отделению общей географии, т. I, 1867 г., стр. 75-164; здесь он является, следовательно, вторым изданием для полноты свода моих среднеазиатских поездок и притом с многими изменениями. Из него извлечены одни фактические наблюдения, с исправлением некоторых неточностей, установленных при последующих поездках. Общие же выводы, основанные на сличении этих наблюдений с прежними сведениями о географии и геологии Средней Азии, здесь выпущены, так как этот предмет, на основании уже не одной, а всех моих поездок, с 1857 по 1868 г. включительно, обработан во II и III частях настоящего труда.

   Отряд генерала Черняева собирался в Верном [Алма-Ата], куда я и направился через Омск, Семипалатинск и Копал; моя поездка была сильно замедлена бездорожьем в весеннюю ростепель и часто встречавшимся на станциях недостатком лошадей.

   Только в конце апреля я был порадован видом снежных вершин первого по пути хребта Тяньшанской системы - Семиреченского Ала-тау; ещё поразительнее показались мне громады Заилийского Ала-тау, из которых вершина Алматинского пика от Верного менее чем в 20 вёрст по прямой линии, а поднимается над городом, прямо из степи, почти на 12 000 фут.

   В Верном я уже застал только что выступивший отряд, но успел еще собраться в поход, т. е. обзавестись верховыми лошадьми и верблюдами для вьючки багажа и коллекций, сбор которых был уже начат дорогой во время весеннего пролета. Я догнал отряд в укреплении Кастек [Бургунь], откуда выступил в поход 5 мая.

   Кастек находится, как известно, у северной подошвы хребта Заилийского Ала-тау, как и Верное, 80 вёрст западнее последнего города.

   По измерениям А. Ф. Голубева(²⁰) абсолютная высота Кастека(²¹) 3 300 фут. {Верное построено на абсолютной высоте 2 400 фут., а Алматинский пик поднимается несколько выше 14 000 фут. над уровнем моря(²²).}; он находится на отлогой, степной покатости от гор к Или.

   Из Кастека я отправился прямо к югу, вдоль речки того же названия; выход этой речки из горного ущелья находится в 12 верстах южнее укрепления. Хр. Заилийский Ала-тау тут не имеет холмистых предгорий, как под Алматами, предгорья заменены ровным отлогим скатом, поднимающимся от р. Или почти до 4 000 фут. Местность между укреплением и горами, однако, несколько волниста, но сохраняет общий вид степи, холмы отлоги. Переход от степной природы к горной очень резок; с первых шагов ущелье является уже узкой трещиной между крутых утёсов, на которых изредка цепляются кустарники; на дне трещины шумно и стремительно бежит Кастек, прыгая по огромным валунам и перекатывая менее значительные, что вообще свойственно горным потокам. Дорога местами не шире 2 саж. Между рекой и утёсами, да и то отчасти искусственно расширенная, беспрестанно переходит с берега на берег. Скалы сначала состоят из твёрдого известняка; их тёмный цвет усиливает мрачный характер теснины, особенно если прибавить то обстоятельство, что когда я их увидел в первый раз, то их вершины уходили в низко нависшие, тяжёлые дождевые тучи. Версты через три известняк сменяется кристаллическими породами, преимущественно гранитом, с крупными кристаллами розового полевого шпата и более мелкими - кварца и слюды; он перемежается на северном склоне хребта с сиенитом и диоритом, не разграничиваясь резко ни с той ни с другой породой; выше, на правом берегу, тёмный известняк, на левом - гранит {Это залегание прослежено от Кара-булака до Токмака, где хребет кончается.}. Вершина перевала состоит из вертикально поднятых пластов слюдяного сланца.

   Южный спуск с хребта гораздо короче подъёма по р. Кастек, ключей и горных речек на нём меньше; растительность скуднее, кроме самых глубоких лощин с ручьями. Желтые тюльпаны северного склона на южном сменяются красными, оранжевыми и пёстрыми, красными с жёлтыми струйками {На обоих склонах я нашел видоизменения одного и того же вида тюльпанов (джантык), соединённые всевозможными переходными формами.}, которые ещё отличаются и более крупными цветками; вообще менее зелени, но более разнообразных цветов.

   На обоих склонах тюльпаны доходят до одинаковой высоты, окола 700 фут., но на северном, по мере возвышения, и стебель их становится ниже и цветы мельче; на южном только понижается стебель, а цветы остаются крупными до своего крайнего предела вверх. На перевале, на высоте около 7 500 фут., являются уже альпийские формы растений {Гербарий этой поездки погиб от сырости в Чимкенте, где мне пришлось его оставить(²³).}, вернее, их альпийский habitus - цветы почти что на земле, так как тут была найдена довольно полная, хотя и скудная флора уже в начале мая, а настоящие альпийские растения начинают расцветать только в конце месяца, не ниже 8 500 фут., т. е. высоты, до которой этот перевал от Кастека к Чу, у Кара-булака {Ручей на южном склоне, впадающий в Малый Кебин.}, далеко не достигает. Ещё одно различие обоих склонов состоит в том, что на южном прямые, по склону, овраги чаще и суше, их бока менее скалисты, а боковые овраги пересекают их под более острыми углами. Вообще южный склон менее живописен, нежели северный, и по растительности более степного характера.

   Но и на северном склоне чий (Aira sp.), растение из самых характеристических для Киргизской степи {Где оно, впрочем, характеризует сухие места речных долин и впадины с подземной водой на малой глубине.}, является в горах, в расширении долины р. Кастека, на высоте 4 500 фут., если не более. Это расширение начинается верстах в пяти от северной подошвы хребта и продолжается вёрст на семь; на этом пространстве Кастек всё течёт под правым утёсистым краем долины, а вдоль его левого берега, между рекой и гранитными скалами, тянется волнистая площадь шириной в 200-300 саж., пересечённая несколькими речками, текущими с зубчатых вершин Суок-тюбе в Кастек. Тут тянутся параллельно Кастеку грядины в виде довольно крутых огромного размера валов до 200 фут. высоты; против выходов боковых долин, спускающихся с Суок-тюбе, они пересекаются другими валами, такими же, но направленными перпендикулярно к р. Кастек.

   Все эти валы кажутся мне моренами древних ледников(²⁴). Они состоят из валунов гранита, сиенита и диорита разной величины, отчасти огромных, более или менее округлённых, отчасти даже с резкими углами и острыми краями; многие на поверхности выветрились и покрылись тонким слоем каолина. Промежутки валунов в этих древних моренах наполнены неслоистой глиной.

   Это были первые следы морен, замеченные в Средней Азии и, к счастью, весьма явственные и почти что не изменившиеся со времени таяния образовавших их ледников. Они заставили меня признать за остатки таких же морен, но впоследствии размытых, бесчисленные, отчасти весьма крупные, разбросанные валуны, которые я прежде видел около Алматов, но не ниже р. Или. Они же, т. е. кастекские морены, заставили меня искать следов ледникового периода в хребтах между Чу и Сыр-дарьёй, и не бесплодно: подробно изучив при троекратном осмотре кастекские морены, я узнавал потом с первого взгляда и менее ясные следы прежних ледников.

   Вид, открывающийся с вершины перевала, поражает своим пустынным величием. Слева гряда за грядой, одна другой круче и скалистее, поднимаются до Талгара - главной вершины Заилийского Ала-тау, причём ясно различаются два ряда этих гряд, два параллельных хребта, и не менее ясно видно, что южный, растреснувшийся Буамским ущельем (по которому протекает Чу), продолжается и к западу под именем Киргизнын-Ала-тау (Александровского хребта) [ныне Киргизский]. Видны долины обоих Кебинов, Большого и Малого. Вправо Чу серебристой сетью протоков уходит в безграничную степь; прямо впереди встаёт громадной стеной Киргизнын-Ала-тау; синея в тумане, он упирается в волнующиеся, беспрестанно сползающие по его ущельям тучи. Вершины Тянь-шаня к югу от р. Кутемалды были тогда (8 мая) закрыты облаками в более близких горах у Буамского ущелья. Все бесчисленные горы на этом слишком 200-вёрстном горизонте годы и скалисты, только у Кебина и в Буамском ущелье видны на утёсах узкие тёмносиние полосы ельника.

   С того же хребта, но западнее и ближе к Суок-тюбе, смотрел в 1856 г. на долину Чу и на Кокандские горы следовавший в Буамское ущелье П. П. Семёнов(²⁵) как на дорогой, но ещё запретный плод. В 1864 г. я видел тут же иное,- именно принимал эту необъятную даль столь долго таинственных хребтов Средней Азии в своё научное владение и от души радовался тому, что мне здесь довелось продолжать открытия первого из европейских учёных, посетившего Тянь-шань {П. П. Семёнов, в 1856 г. спустившись с горного прохода в Чуйскую долину, перешёл эту реку выше бывшего кокандского укрепления Токмака и повернул к юго-востоку вверх её течения и через Буамское ущелье вышел у западной конечности Иссык-куля.}.

   Всего жаднее смотрел я на Киргизнын-Ала-тау, с которого должны были начаться мои исследования, но долго, целую неделю, этот заветный хребет упорно прятался в тучах, и тем сильнее, тем раздражительнее впечатление производил на меня его вид.

   Эти тучи, угрюмые, но вместе с тем прихотливо бегающие по горным громадам, наглядно представляли ту метафорическую "завесу", которая так долго скрывала Среднюю Азию от европейской пытливости, и так мельком, неполно, но заманчиво раскрывается в источниках(²⁶), которыми пользовались Гумбольдт(²⁷) и Риттер(²⁸).

   В эту неделю я впервые ознакомился с каракиргизами(²⁹) родов султу и сарыбагиш. Они мне показались более опрятными, чем их описывают М. И. Венюков(³⁰) и Ч. Ч. Валиханов(³¹), к описаниям которых {Зап. РГО, 1867, кн. I, стр. 184-200; кн. II, стр. 35-58; кн. IV, стр. 79-116.} мне, плохому этнографу, прибавлять, впрочем, ничего не приходится, разве то, что парадные выезды их манапов (родоправителей), как, например, к нам в отряд, делаются с музыкой, с флейтами. Форма черепа у них общекиргизская: короткоголовая, несколько крышеобразно суживается к темени; черты лица менее разнообразны, нежели у киргиз-кайсаков(³²), все скуластые, широкие, угловатые, плосконосые, узкоглазые лица с редкими бородами {У киргизских лиц скулы и нижняя челюсть почти одинаковой ширины, так что склад лица приближается к квадратному; скуловая дуга (arcus zygematicus) мало отстает от висков. У калмыцких лиц эта дуга весьма выпукла, так что склад лица приближается к ромбическому.}.

   16 мая, наконец, сошла облачная завеса с Киргизнын-Ала-тау, и забелели на яркосинем небе его зубчатые снеговые вершины; туда я и направился к долине Иссык-аты. Все сколько-нибудь отлогие скаты, как и узкое дно долины, покрыты роскошной растительностью из разнообразных трав и кустарников, бывших тогда, в половине мая, большею частью в цвету. Обширные, сплошь голубые ковры незабудок покрывали склоны предгорий Киргизнын-Ала-тау. Кустарник начинается на высоте около 4 000 фут., вёрст 15 выше по долине; на высоте 5 350 фут. начинается ельник (Picea Schrenkiana(³³). Тут мы должны были возвратиться и на следующий день перешли в продольную долину между предгорьями и главным хр. Киргизнын-Ала-тау. Эта долина пересекается р. Наурузом и многими его притоками; она холмиста и по тучному чернозёму покрыта превосходными пастбищами, но без деревьев и кустов; высота её без малого 5 000 фут. [Здесь Н. А. Северцов снова описывает "довольно явственные" морены древних ледников, но, как уже указывалось (см. комм. 24), это не что иное, как силевые выносы. - Ред.].

   В этой части Киргизнын-Ала-тау мы встретили мпожество каракиргизских аулов рода султу, особенно в долине Иссык-аты.

   18 мая мы с Фрезе(³⁴) вышли вдоль р. Ала-медына в долину Чу, к Пишпеку [Фрунзе] и до Мерке продолжали путь у северной подошвы Киргизнын-Ала-тау. Этот хребет от Буамского ущелья до р. Ала-арчи, вёрст 12 западнее Ала-медына, постепенно возвышается; вечные снега являются на нём против Токмака, у р. Шамси; высочайшие пики у Ала-медына и Ала-арчи до 15 000 фут.

   Полковник А. П. Проценко(³⁵), посетивший эти места в 1863 г., говорил мне, что между горными снегами у вершин Ала-арчи он видел блестящие полосы, показавшиеся ему ледниками, но видел их за 60 вёрст, так что это замечание требует ещё поверки более близким осмотром; я ничего подобного не заметил.

   Вечные снега и пики, восходящие до 13 000-14 000 фут., Киргизнын-Ала-тау сохраняет до истоков р. Карабалта; потом постепенно понижается к западу до Мерке, близ которого, у истоков Урянды, он не выше 9 200 фут. о не имеет пиков. Далее к западу, между истоками Чанара и Макмала, хребет опять быстро поднимается выше снежной линии, т. е. приблизительно до 13 000 фут., а западнее р. Макмала ровно понижается к Аулие-ата, у которого его западный конец, мыс Тек-турмас, возвышается всего футов на 150 над уровнем Таласа и около 2 600 фут. над уровнем моря.

   Из Мерке (высота 2 100 фут.) мы с Фрезе делали опять экскурсии в горы и сперва поднялись вверх по р. Мерке. Здесь она протекает узкой щелью, дно которой, весьма неровное, покрыто острым известняковым щебнем, мучительным для лошадей; часто нет иной дороги, как по руслу потока, который не успевает округлять падающий в него с утёсов щебень, по крайней мере у берегов. Мы потому вернулись из этого ущелья и поднялись опять в горы по р. Урянде, к перевалу Кыр-джол, самому низкому в этой части хребта.

   Тут опять красный песчаник с волнисто изогнутыми пластами; он образует предгорья хребта; за ними следует известняк, образующий гребень хребта.

   На первых двух Уряндах и у вершин третьей известняк образует горы довольно крутые, но не скалистые, и потому удобопроездные. Они покрыты роскошнейшими цветущими травами и представляют превосходные пастбища; высокие травы, горный мак и пионы поднимаются до 7 500 фут., т. е. до предела снега в оврагах (в конце мая). В августе эта часть хребта совсем бесснежна, но и в конце мая сам перевал уже бесснежен и представляет низкоствольные, стелющиеся травы, с множеством цветов и альпийским habitus.

   Деревья (Juniperus pseudosabina) [можжевельник](³⁶) найдены только близ второй Урянды, отдельно стоящие и небольшими купами; в последних есть и кусты чёрной смородины (Ribes sp.).

   Третья Урянда течёт по трещине в известняке, узкой и глубокой, между утёсистыми стенами, поднимающимися почти отвесно на 1 000 фут.

   Дно трещины и все даже малейшие выступы скал густо заросли разнообразным кустарником, рябиной, чёрной смородиной, а ниже - боярышником; выше по утёсам можжевеловые деревья. Местами края трещин образуют, однако, голые, гладкие, отвесные стены.

   Песчаниковые предгорья вообще не скалисты и покрыты травой, но кустарников нет, кроме шиповника разных пород, все с жёлтыми цветами. Травы на них скуднее, чем на известняковых, не скалистых горах. [Следует геологическое описание Киргизского хребта и петрографическая характеристика слагающих его пород и такое же описание дальнейшего пути до долины р. Таласа. - Ред.].

   Долина Кара-арчи, впадающей в Каинды, приток Таласа, заросла мелким березняком (крупные берёзы вырублены для построек Аулие-ата). По скалам разбросан Juniperus pseudosabina, который тут спускается замечательно низко, до 3 150 фут., т. е. до нижнего предела берёз. Дальнейшие поперечные долины часты, но до истока Каинды вообще безлесны.

   Перевал Кыр-джол от Каракола в Урянде, по которому мы в экскурсии вверх по Таласу перешли к Мерке, идёт через два хребта.

   Дорога с Каракола к Мерке поднимается по ручью Талды-булак, притоку Каракола; его лощина безлесна, так же, как и противоположный спуск по другому Талды-булаку {Две реки, вытекающие друг против друга на противоположных склонах хребта, у киргизов вообще называются одним именем. Так, два Талды-булака, две Кара-арчи, два Макмала.}, одной из вершин Кара-кыштака. Долина этого северного Талды-булака начинается котловидным расширением, покрытым пастбищами, из которого ручей вытекает узким ущельем, между скалами диоритов и сиенитов.

   При выходе из этого ущелья открывается продольная долина верхнего Кара-кыштака, по которой текут и соединяются две его вершины: западная - Талды-булак и восточная - собственно Кара-кыштак, последняя длиннее и многоводнее. Направление долины от востока к западу, длина до 36 вёрст, ширина между хребтами около 8 вёрст, поверхность волнистая, гряды холмов тянутся параллельно продольной оси долины от востока к западу.

   Эти холмы состоят из неслоистой глины с валунами, но вообще мелкими; я и в них признаю морены древних ледников (³⁷), тем более, что поперечные долины, впадающие с юга в эту продольную, повидимому, как я заметил в долине Талды-булака, начинаются котловинами - обстоятельство, благоприятное для ледников. Эти древние морены покрыты довольно скудною степною растительностью, в которой преобладает кормовая трава ибелек (Ceratocarpus sp.) {Без сомнения, Ceratocarpus arenarius. Ибелек есть та самая трава, которою киргизы откармливают свой скот на зимовках. П. С. (³⁸)}.

   По слиянии вершин Кара-кыштака река прорывает северный хребет Киргизнын-Ала-тау узким, почти непроходимым ущельем; дорога этим ущельем не идет, а поднимается к третьей восточной Урянде, сперва карнизом вдоль южного склона северного хребта, потом, по небольшой долине вдоль того же склона, переваливает через высокую скалистую гряду, отрог северного хребта, поросший можжевельником, жилище многочисленных зайцев (Lepus tolai), на высоте 8 000-9 000 фут., и карнизом вдоль этого отрога поднимается на главный перевал к Урянде.

   Вид к югу с северного хребта Киргизнын-Ала-тау, с Уряндинского перевала, великолепен: на первом плане, под ногами, поросшие можжевельником утёсы заслоняют пустынную долину верхнего Кара-кыштака; далее чёрной зубчатой стеной, бесснежной уже в мае, встаёт южный хребет Киргизнын-Ала-тау; за ним, повидимому, близко, громоздятся, сверкая на солнце вечными снегами, колоссальные белки Уртак-тау [Таласский хребет]... Особенно хороши они в конце мая, когда вся видимая с этого перевала часть их покрыта снегом и резко отделяется от заслоняющего их подошвы чёрного хребта и от тёмносинего неба. В августе снег остаётся только на самых вершинах.

   К северу с того же перевала виднеется под ногами множество бесснежных гряд Киргизнын-Ала-тау, понижающихся к Чуйской степи, а за ними необъятная даль этой степи на горизонте сливается с небом.

   Таков Киргизнын-Ала-тау; насколько я его видел, он мне показался состоящим из двух главных хребтов: южного, почти исключительно кристаллического, и северного, состоящего преимущественно из осадочных пород. Оба, между Аулие-ата и Мерке, пробиты речками; сквозь первый прорываются Кень-кол и другие речки; он оканчивается сиенитовыми холмами у Тек-турмаса. Сквозь северный хребет, вытекая из южного, прорывается, как мы видели, Кара-кыштак.

   Обратимся к местности у подошв Киргизнын-Ала-тау, северной и южной.

   Вдоль северного склона, между песчаниковыми предгорьями и ровной степью, тянется холмистая полоса, шириной вёрст до 15. В ней между реч. Джар-су и Северной Каиндой, текущими к Таласу, видны явственные морены древних ледников (³⁹), так же, как и в продольной долине между Иссык-аты и Ала-медыном.

   Почвы этой холмистой полосы представляют явственные следы своего происхождения из кристаллических пород, известняка и песчаника: это лёгкий песчанистый, отчасти известковый суглинок, с весьма разнообразным содержанием глины и песка.

   К востоку от Мерке суглинок преимущественно желтоватый,- западнее переходит в сероватый мергелистый ил, не менее плодородный при орошении, но уже с худшими травами без орошения. Против иных горных долин есть полосы чернозёма, но только к востоку от Мерке.

   Судя по тому, что я видел у лесистой долины Иссык-аты, мне кажется, что этот чернозём происходит из горных лесов, теперь большей частью не существующих. Вероятно, они росли при более сыром климате, в ледниковый период и вскоре потом, так как ледники не спускались здесь до уровня моря, покрывавшего тогда Киргизскую степь, а самые низшие следы их находятся на высоте слишком 2 000 фут. под Алматами и у р. Каинды.

   Замечателен водораздел между притоками Чу и Таласа, у северного склона Киргизнын-Ала-тау. Это едва приметная возвышенность из наносных почв, изрытая оврагами, из которых иные поперечные, покаты на обе стороны и принимают весеннюю воду из оврагов вдоль по возвышенности.

   Этот водораздел находится между реч. Темдул, притоком Чу, и Джар-су, притоком Таласа; в горах против него находится высочайшая часть хребта между Мерке и Аулие-ата. К северу этот низкий водораздел расширяется в обширную шющадь песков с редкими колодцами.

   Южный склон Киргизнын-Алатау упирается в долины Таласа и верхнего Сусамыра; осмотрена только первая; она вообще много выше, чем подошва северного склона, и имеет степной характер, кроме срединной лесистой ложбины, составляющей займище реки.

   Расширяется долина уже после слияния Учь-кош-сая с Караколом, которые оба текут в узких лесистых долинах между утёсами, имея вполне характер горных речек, и сам Талас, после слияния их, ещё пробивает скалистую возвышенность. Леса по его долине идут вниз до устья Чаал-данын-су, т. е. до высоты около 3 400 фут.; к ним примыкают лесистые полосы вдоль каждого из его притоков. Состоят эти леса из тополя (Populue sp.), похожего на нашу осину, с примесью разных пород ветлы, из кустарников облепихи (Hippophae rhaninoides), боярышника (Crataegus sp.) и тальника. Русла Таласа и Каракола беспрестанно дробятся на протоки и образуют лесистые острова; почва займища состоит из чернозёмистого ила и речной гальки, тут живут кабаны и барсы (Felis irbis); тут же помещаются и киргизские зимовки.

   Вверх по Учь-кош-саю, Караколу и по притокам Таласа, там, где их долины принимают характер горных ущелий, к тополю присоединяется берёза (Betula tianschanica Rupr.) и далее вверх его вытесняет. Нижний предел берёзы, повидимому, зависит от свойства долин, в которых она растёт. На р. Ча-арча берёза уже является на высоте 3 200 фут., а на Караколе я её не видал и гораздо выше, на высоте 4 300 фут.

   Живописен уже упомянутый прорыв Таласа через горы Ча-арча.

   Река течёт одним руслом, почти во вою ширину ущелья, не более 25-30 саж., между чёрными, голыми сланцевыми скалами, которые почти отвесно поднимаются на 1 000 фут. над рекой, едва оставляя место для дороги из Аулие-ата в Наманган; немногие весьма маленькие островки с густым кустарником, посреди стремительных вод Таласа и в мрачной обстановке утёсов, блестят на солнце, как изумруды в серебряной оправе.

   Прорвавшись через Ча-арча, Талас, всё еще беспрестанно разделяясь на протоки и образуя острова, большей частью покрытые роскошными лугами, течёт прямо к северу, до подошвы Тек-турмаса, омывая которую, направляется к северо-западу, к Аулие-ата, и тут, огибая Тек-турмас, опять поворачивает к северо-востоку. Ниже Аулие-ата Талас уже выходит в степь; еще вёрст на восемь долина его пестреет городскими садами, а далее поросла камышами. Тут при выходе в степь Талас еще сохраняет характер горной реки и множеством светлых притоков быстро бежит по гальке, представляя повсеместные броды.

   Высокая вода, но весьма изменчивого уровня, держится от мая до половины июля от таяния снега в горах, из которых Талас сам выходит и получает все свои притоки; самая низкая вода в начале сентября, потом опять небольшая прибыль от осенних дождей, которые выше 5 000-6 000 фут. заменяются скоро тающим снегом. Неизвестно, далеко ли в степи он сохраняет этот характер горной реки; низовья его к 1 января 1865 г. ещё не были осмотрены.

   Озеро Кара-куль, в которое он впадает, есть собственно сеть разливов между песчаными буграми; так видел Потанин его западную часть, по дороге от Чу к Чалак-кургану.

   По массе вод Талас немногим меньше Чу, и притоки все до него доходят и довольно многочисленны, тогда как в Чу, ниже Токмака, вливаются только две речки - Ала-медын и ещё какая-то, вероятно, Кара-гаты.

   Это объясняется, быть может, тем, что Талас в низовьях течёт полным руслом, а не представляет ряд омутов, изредка соединяющихся, но, с другой стороны, нужно принять в расчёт, что 50 вёрст ниже Аулие-ата он входит в пески. Эти пески по низовьям Таласа, близ реки, считаются киргизами за хорошие зимовки и потому зимой покрываются их аулами; про нижнее течение Таласа они говорят, что он доходит до Кара-куля цельным руслом, но уже весьма маловодным и часто заносимым песками.

   Связь Киргизнын-Ала-тау с Уртак-тау, замеченную, как уже упомянуто, и на верхнем Таласе, я ещё раньше, в конце июня, проследил в экскурсии из Аулие-ата на верховья Чирчика по наманганской дороге; эту связь показывает уже описанный хр. Ча-арча и северные предгорья Уртак-тау.

   Дорога идёт из Аулие-ата правым берегом Таласа до гор Ча-арча, всё возделанными полями, орошаемыми канавами из Таласа, которые выведены из него еще в ущелье; потом через это ущелье, мимо реч. Чемгет к р. Кара-бура и вверх по ней.

   Речка Чемгет замечательна тем, что она вытекает на равнине, составляясь из нескольких ключей, входит в хр. Ча-арча и по трещине его вливается в Талас, посреди гор. Далее дорога к Уртак-тау идёт опять полями, орошаемыми уже из р. Кара-буры, дающей своё имя и части хребта, где она протекает. Выход этой реки из гор находится верстах в сорока от Аулие-ата; первая порода, обнажающаяся в горах, есть неслоистый рыхлый конгломерат из красноватой глины и разной гальки, затем вертикально поднятые пласты черного глинистого сланца. У входа в ущелье, в степи, есть каракиргизские глинобитные укрепления в самом начале ущелья, перед обнажениями глиняного сланца,- родник и небольшая роща из старых больших тополей (Populus sp.), такие же, как на Таласе, средняя форма между осокорью и осиной. Другая такая же роща есть верст восемь выше, у слияния двух истоков Кара-буры.

   Всё это пространство Кара-бура течёт еще в предгорьях хребта, состоящих опять из конгломерата, но уже напластованного, падение пластов около 30° на юго-юго-запад, навстречу хребту; у слияния вершин Кара-буры обнажается опять глиняный сланец.

   Далее дорога идёт вверх по р. Кечкене-кара-бура по восточной вершине, вёрст слишком на тридцать, между голыми однообразными утёсами, в которых глиняный сланец перемежается с тёмнобурым, тонкослоистым известняком; обе породы без органических остатков. Речка очень быстра, долина с луговинами, но сначала без деревьев; только есть мелкие кусты колючки (Garagana sp.), вроде сырдарьинской и с такими же розовыми цветами. Она растёт преимущественно между 4 000 и 5 000 фут. высоты, есть и ниже, но не выше, до нижней границы берёз не доходит. Эта граница на высоте 5 200 фут. идёт сперва по скалам с осыпями левого берега Кара-буры, горизонтальной линией около версты, и упирается в долину реки, которая далее вверх становится лесиста и течёт прямо с юга к северу, но берёзы невысоки, кривы, с обломанными верхушкам, вероятно, от снежных обвалов.

   Заметим, что нижний предел берёз (5 200 или, может быть, 5 300 фут.) весьма близко совпадает с нижним пределом ели (5 350 фут.) в восточном Киргизнын-Ала-тау.

   В этой сравнительно лесистой части своей долины Кечкене-кара-бура в нескольких местах пробивается узкими щелями, где дорога висит над обрывами сажен в 50-60; тут внизу самая густая зелень деревьев.

   На высоте около 7 000 фут. являются первые верески (можжевельник Juniperus pseudosabina); версты три далее, на высоте 7 400 фут. сливаются две вершины Кечкене-кара-буры, и дорога свертывает вдоль восточной влево, к перевалу, и версты на две идёт преимущественно руслом потока, который тут со страшной быстротой и падением в 10-15° прыгает с камня на камень, между берёзами и цветущими кустарниками; но он здесь, близко к вершине, уже маловоден и потому, несмотря на стремительность, удобопроходим.

   При выходе из этого ущелья открывается широкая котловина верхней Кара-буры, которой сходящиеся лесистые долины разделены довольно отлогими перевалами.

   Тут только, на высоте около 8 000 фут. является на Кара-буре рябина {В Киргизнын-Ала-тау, как мы видели, можжевельник и рябина спускаются гораздо ниже.}, но её верхний предел совпадает с верхним пределом берёз и высокоствольных можжевельников, в 8 700-8 800 фут. Первый предел измерен по дороге,- в боковых долинах, более защищенных, лес поднимается несколько выше.

   Подъём по дну этой котловины довольно отлог, не более 1 000 фут. на 5 вёрст, но далее к перевалу крут, именно 1 500 фут. на полторы версты. Тут альпийские пастбища и стелющиеся отдельные кусты можжевельника, и тут по отлогим перевалам и травянистым косогорам у самого гребня удобные переходы из вершин одной долины в вершины другой, между тем как ниже эти долины разделены крутыми, едва проходимыми или и вовсе непроходимыми утёсами. Тут на высоте в 9 000-11 000 фут. находятся летние кочевья каракиргизов, и когда мы проходили в конце июня, то все пастбища по Кара-буре и её восточным вершинам были уже вытравлены до высоты почти 10 000 фут., тем более, что тут и большая скотопрогонная дорога из Аулие-ата в Наманган; киргизы кочуют по сторонам её, куда проходят с дороги вдоль гребня хребта.

   Выше 10 000 фут. мы 22 июня нашли снег только что сошедшим; растительности еще не было; в лощинах были большие пятна снега, по нескольк