Главная » Книги

Северцов Николай Алексеевич - Путешествия по Туркестанскому краю, Страница 5

Северцов Николай Алексеевич - Путешествия по Туркестанскому краю


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23

fy">   Очевидно, Северцов, поспешно экскурсируя в западных отрогах Тянь-шаня, был занят здесь преимущественно общими наблюдениями и геологическими работами, зоологический же сбор начал только у Кастека уже на возвратном пути. Потому, вероятно, и записи в дневнике начинаются с "Поганой щели" (район Кастека). В какое именно время и каким путём прибыл Северцов в этот раз на Тянь-шань - неизвестно. Можно предположить, что он проехал сюда тем же путём, которым возвращался, т. е. из Оренбурга через Омск, Семипалатинск и Копал, но ехал торопливо и не позволял себе задерживаться для зоологического сбора.
   Исходя из вышеизложенного, мы нанесли на карту (см. приложенную карту маршрутов Северцова) лишь обратный (доподлинно известный) маршрут Северцова. Путь же его на Тянь-шань показан условно. Самый район исследований за отсутствием данных не показан на карте вовсе.
   Можно сделать и другое предположение по поводу его экспедиции 1879 года. Вполне вероятно, что Северцов не приезжал сюда специально, а остался в Средней Азии без сохранения содержания после экспедиции на Памир.
   Судя по дневникам, в Кастек Северцов прибыл 24 июня. Конец июня и весь июль он провёл в горах, занимаясь преимущественно географическими и геологическими исследованиями. Зоологические сборы в эту экспедицию, как уже указывалось, оыли незначительны. Очевидно, Северцов большую часть времени проводил в разъездах. Точные маршруты их не установлены. Достоверно известно только, что 6 августа он был в Копале, а 17-го по прибалхашским пескам, пересекши Лепсу, достиг р. Аягуз и пошёл вверх по её течению. 18 августа прибыл в Сергисполь, после непродолжительной экскурсии в аркатских песках направился к северу и 23 августа прибыл в Семипалатинск.
   Весь последующий маршрут Северцова лежал через Западную Сибирь к Оренбургу. Во время этой экспедиции, на основании проверки своих прежних наблюдений, Северцов установил впервые зоогеографическое распределение фауны северо-восточной части Туркестана.
   Семиреченская экспедиция дала также возможность Северцову подытожить свои наблюдения над пролётом птиц. Вопрос этот занимал его в течение многих лет, начиная в детских опытов. Затем Северцов продолжал свои наблюдения в Подмосковье в студенческие годы, а в Средней Азии он первый из учёных вёл систематические наблюдения над пролётом птиц и первый установил пролётные пути их. Его посвященная этому вопросу работа: Etudes sur le passage des oiseaux dans l'Asie Centrale particulièrement par le Ferghânah et le Pamir" {Bulletin de la Sociéte des naturalistes de Moscou, v. LV, No 1, Moscou, 1880.} и карта пролётных путей птиц до сих пор еще интересны для специалистов. Кореев и Зарудный в статье "Орнитологическая фауна Семиреченского края" {Бюллетень Моск. общ. исп. прир., в. 7, 1906.}, разбирая вопрос о пролётных путях птиц, пишут: "Громадное большинство видов летит по путям, обозначенным на карте Н. А. Северцова".
   Помимо названной работы Северцовым была опубликована после этой экспедиции втатья "Новые виды туркестанских птиц" {}Изв. Турк. отд. обш. люб. естеств., антроп. и этногр., т. I, в. 1, Ташкент, 1879..
   Поездкой в Семиречье закончился для Северцова период путешествий и экспедиций. Ценнейшие материалы, накопленные в течение целой жизни, ждали своей научной обработки.
   Почти сразу же по приезде из экспедиции (в конце декабря) Северцов выступил в Петербурге на VI съезде русских естествоиспытателей и врачей с блестящим докладом "Об орографическом образовании Высокой Азии и его значении для распространения животных" {Речи и протоколы VI съезда русских естествоиспытателей и врачей, 1880.}.
   Северцов не имел похвального обыкновения Пржевальского сразу же по возвращении сводить результаты экспедиций, которые обычно целиком поглощали всё его время. В промежутках между экспедициями он то уезжал за границу, то обрабатывал свои многочисленные коллекции, находившиеся всегда в образцовом порядке, то готовился к новой экспедиции.
   Публиковать свои работы ему было некогда. Это он откладывал до старости, когда уже не под силу станут поездки и беспокойная экспедиционная жизнь.
   Наступило такое время. Северцов уже стал склоняться на уговоры друзей, чтобы спокойно засесть за рабочий стол.
   Несмотря на многолетнюю бескорыстную и беззаветную работу, старость Северцова оказалась совсем не обеспеченной. Отсутствие опытного хозяина в имении дало себя чувствовать. Сказалось и то обстоятельство, что большая часть средств из доходов Северцова постоянно уходила на его экспедиции, коллекции и т. д. Поэтому Военное министерство и Географическое общество в лице его председателя Петра Петровича Семёнова-Тян-Шанского возбудили активное ходатайство о назначении Северцову пожизненной пенсии и единовременного пособия. В архиве Географического общества сохранилась переписка по этому вопросу.
   Однако Северцову так и не удалось сказать своего последнего слова, не удалось обнародовать наиболее зрелые и цепные свои выводы. Смерть помешала осуществлению больших планов и больших надежд.
   Нелепо оборвалась кипучая жизнь Северцова. Человек, для которого угроза внезапной гибели была вполне реальной в течение двух десятилетий, погиб случайно и бессмысленно. Смерть застала ученого, когда его неутомимая энергия, направленная в молодости на накопление опыта и фактического материала, переключилась на теоретические обобщения, суммирование и систематизацию огромного количества фактов, собранных в течение целой жизни.
   26 января 1885 г. Северцов отправился вместе с соседним помещиком В. М. Стрижевским в Воронеж, где он, очевидно, намеревался заложить часть имения и сдать в печать несколько своих работ. Решили до железнодорожной станции Лиски по случаю бесснежности ехать в колёсном экипаже. Ехали то по правому берегу Дона, то по самой реке. Километрах в четырех от имения Стрижевского, у впадения р. Икорца в Дон, лошади с разбегу проломили лёд и вместе с экипажем стали быстро погружаться в воду. Кучер ловко выскочил из воды, Стрижевскому также довольно скоро удалось доплыть до края полыньи и выбраться на лёд. Но Северцов, и без того грузный, да ещё в плотно застёгнутой тяжёлой меховой дохе, вылезти не мог. С трудом Стрижевский и кучер вытащили его, уцепившись за рукав и не дав ему погрузиться в воду с головой (глубина Дона в этом месте была свыше 2 метров), тройка же и экипаж пошли ко дну. Когда Северцов очутился на льду, первый вопрос его был о портфеле с бумагами. Стрижевский ответил на это, что теперь надо жизпь, а не портфель спасать. Единственным помыслом спасшихся, естественно, было дойти до ближнего жилья, но Северцов не разделял итого стремления: он безучастно сидел на льду. Когда его попробовали вести, оказалось, что ноги не слушаются, и он, пройдя шагов 100, упал на снег. Силы покинули его, но сознания он не терял. Попытки поднять Северцова были тщетны. На все убеждения Стрижевского о необходимости двинуться, он только ответил: "Погибать так погибать". Больше он ничего не говорил. Медицинская помощь подоспела часа через 1 1/2. Но было уже поздно {День смерти Северцова точно не установлен. Биографы обычно упоминают 27 и 28 января. По нашему мнению следует считать наиболее достоверной датой 28 января. Это заключение сделано на основании некоторых некрологов, а также старинного документа (без подписи и даты), сообщающего подробности смерти Н. А. Северцова. Запись, повидимому, сделана кем-либо из близких со слов очевидца и хранится в семейном архиве С. А. Северцова.}.
   Преждевременная кончина Северцова была воспринята передовыми учёными в России и за границей с глубокой скорбью. Научный мир оплакивал безвременно погибшего учёного, от которого так и не удалось услышать последнего заключительного слова о длительных среднеазиатских исследованиях.
   Многие русские и иностранные газеты и журналы поместили его некрологи. Известный русский географ Д. Н. Анучин писал: "Русская наука понесла в Северцовэ чувствительную утрату... Обширные наблюдения и громадные коллекции дали ему возможность внести новые и светлые взгляды в самые сложные вопросы зоологической биологии... Уважение к памяти этого выдающегося деятеля науки должно обязывать его ближайших почитателей и последователей принять все меры к тому, чтобы сделанное им для науки не погибло, но стало общим достоянием" {"Русские ведомости", No 28, 1885.}.
   Обработку литературного наследства Северцова после его смерти взял на себя М. А. Мензбир, он же привёл в порядок и сдал в Академию наук часть не определённых Северцовым коллекций. Так были изданы уже упомянутый выше классический труд Северцова "Орографический очерк Памирской горной системы" 1886 г., монография о возрастных изменениях палеарктических орлов "Etudes sur les variations d'âge des Aquilines palearctiqnes et leur valeur taxonomique", 1885-1888. Идея этой работы возникла у Северцова еще во время его первой экспедиции в Среднюю Азию (1857- 1858 гг.). В течение 25 лет он продолжал копить, группировать и обдумывать материал. Нужно было обладать большим талантом и редкой целеустремленностью, чтобы из такого обилия разносторонних данных выбрать и синтезировать наиболее нужное и ценное и создать работу, о которой Мензбир говорит: "Монография палеарктических орлов навсегда останется образцом, по которому должны работать те, кто хочет оставить после себя в науке не стираемую веками славу точного исследователя и глубокого мыслителя" {М. А. Мензбир. Биографический очерк, стр. XVI.}.
   Из посмертных трудов Северцова необходимо назвать также его зоогеографическую работу "Ornithologie du Turkestan et des pays adjacents (Partie N. O. dela Mongolie, steppes Kirghiz, contree Aralo-caspienne, partie supérieure du bassin d'Oxus. Pamir".
   И для этой работы Северцов собирал материал в течение более двадцати лет. И он здесь сумел отобрать из множества накопленных фактов самые характерные и убедительные и дать выводы совершенно новые, "от первой до последней строчки" {Там же.}, несмотря на наличие авторитетных трудов по этому же вопросу.
   Кроме названных работ, после смерти Северцова был издан ряд статей, среди которых привлекает внимание обзор старинных путешествий на Памир: "Etudes de Gesgraphie historiqae sur les anciens itinéraires à travers le Pamir" (статья эта так и не увидела русского перевода).
   Таким образом, Мензбиром были изданы рукописи Северцова, в большей или меньшей степени подготовленные самим автором к печати. До нас не дошли остальные черновые и незаконченные рукописи Северцова. В частности, как уже упоминалось, погибли, очевидно, его географические работы, являвшиеся по замыслу автора продолжением книги "Путешествия по Туркестанскому краю": материалы по физической географии Средней Азии и материалы для геологии Средней Азии с картами, разрезами и т. д.
   Известно, что с 1880 по 1885 гг. Северцов готовил к печати ряд больших работ. Писал он одновременно на несколько разных тем, анализируя, сравнивая и дополняя их по мере разбора и определения экспедиционных материалов. Свои выводы он строил в основании длительной полевой практики. Накопленный годами материал обрабатывался постепенно, широко и углублённо исследовался, сличался с историческим; написанию работы предшествовал серьёзный анализ литературных источников и коллекций, в случае необходимости - заграничных. Северцов долго и тщательно обдумывал свои теоретические выводы, критически сопоставляя их с имеющимися уже в литературе и с теми, к которым сам приходил раньше. В выводах Северцов бывал чрезвычайно осторожен. Но со свойственными ему независимостью и прямотой он, не задумываясь, отказывался от них, когда признавал устаревшими, и в научных работах всегда стремился привести наиболее новые, с максимальной точностью и чёткостью сформулированные, положения.
   Некоторые из работ Северцова буквально произвели переворот в науке того времени. К работам такой высокой значимости следует отнести, кроме посмертных, которые названы выше, и работы, вышедшие при жизни Северцова, в первую очередь его труд "О зоологических (преимущественно орнитологических) областях внетропических частей нашего материка" 1877 г. В этой работе Северцов предлагает новое зональное деление палеарктики - "нововведение, еще и поные недостаточно оцененное {Л. С. Берг. Памяти Николая Алексеевича Северцова. Изв. ВГО, т. XXII, вып. 1, 1940.}. (курсив мой. - Р. З.).
   В основу своего деления он положил экологический принцип, внеся тем самым большие деформации в господствовавшие схемы деления палеарктики Склэттера и Уоллеса. Этим Северцов на много десятилетий предвосхитил научные положения своего века.
   Его деление легло, в основу трудов позднейших русских зоогеографов и признается ими и поныне. И. И. Пузанов пишет, что этот труд Северцова "определил развитие русской зоогеографии и дал право считать Северцова основоположником русской зоогеографии так же, как и экологии" {Пузанов. Зоогеография, М., 1938.}.
   Сам Северцов во время работы над этой книгой в письме к Кауфману от 10 ноября 1876 г. пишет: "занимался другой работой, зоологической, именно о тех позвоночных (птицах и змеях) Туркестанского края, которые не обработаны в путешествиях Федченко. Эти зоологические работы меня уже давно занимают, и меня к ним так и тянет, потому что таким образом составляю научный труд, который, надеюсь, будет и обширным и капитальным. Я в нем представляю свод положительных фактических данных для решения самых важных, животрепещущих и спорных вопросов зоологической географии и систематики и насчет его обработки советовался в прошлом году с самим Дарвином, который мой план одобрил. Тем не менее, я должен признаться, что эти зоологические занятия весьма чувствительно замедляют мои обязательные работы по физической географии Туркестанского края".
   К классическим работам Северцова нужно отнести также "Вертикальное и горизонтальное распределение туркестанских животных" (1873). Это была первая сводная работа о позвоночных Средней Азии, проникнутая анализом в духе дарвш изма. В ней Северцрв, на основании собственных исследований, описал 15 новых видов зверей и 49 новых видов птиц, показал динамику их развития и распространения. Книга иллюстрирована собственноручными рисунками Северцова. Она до сих пор по мнению специалистов является настольным пособием для зоологов при изучении среднеазиатских животных. Но не только зоологи находят в ней ответы на многие вопросы. Труд этот, раскрывающий в полной мере разносторонность Северцова, его высокую образованность и талантливость, представляет, как указывалось, огромный интерес для зоогеографов и географов.
   Этот классический труд был признан и высоко оценен еще при жизни Северцова. Он привлёк внимание учёных новизной, обилием и разнообразием фактического материала и глубоко научной обработкой его и сразу, несмотря на то, что Северцов считал его лишь "предварительным сообщением", был переведен на английский и немецкий языки.
   Большой интерес при своем появлении вызвали также другие работы Северцова: "Аркары" (1873) и ряд статей по географии и зоологии Тянь-шаня и Памира.
   Переиздаваемая работа "Путешествия по Туркестанскому краю" стоит в числе лучших работ Северцова. Она поставила его имя в ряду крупнейших географов XIX в.
   Значительная часть работ Северцова представляет собой по объёму небольшие статьи или брошюры, зачастую страдающие стилистическими недочетами. Повидимому, это обстоятельство создало у некоторых авторов представление, что Северцов мало и сухо писал. Оба эти положения необоснованны, если учесть полевой характер деятельности Северцова и высокое научное качество его печатных трудов. Конечно, Северцова нельзя сравнить с плодовитыми авторами, написавшими в кабинетах в течение жизни десятки многотомных сочинений. Нельзя сравнить его и с теми авторами, которые легко и быстро описывали результаты своих наблюдений и экспериментов. Он был учёным другого склада; писал он медленно, как указывалось, долго обдумывал и проверял свои выводы и, очевидно, - без большого влечения к литературной работе. Но то, что считал необходимым поведать миру, излагал трудолюбиво, четко, кратко и смело.
   Что касается формы изложения работ Северцова, то и тут он был также самобытен и непосредственен, как и в жизни. Писал он безусловно хорошо, хотя и неровно, недочеты стиля вполне оправдываются постоянным недостатком времени для оформления, но рядом с громоздкими северцовскими периодами перед читателем возникают легкие, изящные фразы. Они сделаны с большим литературным и художественным вкусом, четко и рельефно передают мысль автора как географа. Так писать может только человек, имеющий острый глаз учёного наблюдателя и серьезно любящий природу.
   Свои восприятия, всегда глубоко эмоциональные, Северцов передавал не только образным словом, но и исключительно выразительными, красочными рисунками, которыми обильно снабжены почти все его работы.
   Всё, что создано Северцовым, широко, полно и чрезвычайно многосторонне. Его работы отличались новизной, оригинальностью идей и широтой кругозора.
   Поражает научная многогранность Северцова. Он - выдающийся зоолог, основоположник зоогеографии и экологии; с полным правом можно назвать его и одним из первых, крупнейших географов и геологов России во второй половине XIX в. Хотя Северцову не удалось осуществить свои обширные замыслы, но и то немногое, из специальных его трудов, что стало достоянием читателей, уже показывает огромную эрудицию автора в разнообразных вопросах.
   Нечего добавить к словам Мензбира: "Северцов-зоолог не мог бы написать так, как сказано в монографии орлов; Северцов-геолог никогда не дошел бы до выводов. представленных им в его статье "Об орографическом образовании высокой Азии": Северцов-географ никогда не дал бы такого законченного описания Тяньшанской и Памирской системы, как мы находим это в его географических сочинениях.
   Для работ такого высокого научного значения, как работы Северцова, надо было слитие в одном исследователе нескольких специалистов и подчинение массы частных сведений уму, способному к широким обобщениям путем индукции" {М. А. Мензбир. Биографический очерк, стр. XVII.}.
   К 70-м годам XIX в. он уже крупный, вполне признанный, широко известный географ; его хорошо знали учёные Западной Европы. В письме к Н. X. Бунге от 25 сентября 1884 г. П. П. Семёнов-Тян-Шанский писал о Северцове: "...Географические общества Лондона и Парижа и другие спешили знакомить своих сочленов с монументальными исследованиями скромного русского труженика наук. И многие другие иностранные учёные общества почтили его выражением своей признательности, за труды по географии в особенности".
   Русские географы, в свою очередь, с большим почтением относились к Николаю Алексеевичу и высоко ценили его заслуги перед географической наукой. Популярность Северцова особенно возросла после его путешествий па Тянь-шань и Памир, создавших ему заслуженную славу.
   Многие годы своей деятельности и большую часть своей работы Северцов посвящал Русскому Географическому обществу, в члены-сотрудники которого он вступил еще 11 мая 1857 г., т. е. до первой своей поездки на Сыр-Дарью.
   Ряд возглавляемых Северцовым экспедиций был снаряжен на средства Географического общества. В некоторых случаях общество просто давало ему поручения и печатало в своих изданиях его статьи. Северцов любил Географическое общество и в свои приезды в Петербург проводил много часов в его уютных залах, увлекая почтенных географов своими яркими рассказами о Средней Азии, споря, обсуждая новые интересные вопросы и проблемы.
   Нечего и говорить, какую благодарную память сохранили о Северцове зоологи и зоогеографы. До сих пор специалисты вспоминают и цитируют Северцова; его именем названо много видов животных, птиц и насекомых. Фаунистическке коллекции Николая Алексеевича занимают далеко не последнее место в зоологических музеях Академии наук и Московского университета {Подробнее см. комм. NoNo 9 и 96.}. Помнят Северцова и ботаники. Видные представители ботанической науки в лице Регеля и Липского сделали ему скромные посвящения, назвав его именем некоторые новооткрытые виды растений. Его обширный гербарий хранится в Ботаническом институте Академии наук {М. А. Мензбир. Биографический очерк, стр. IX.}.
   Северцов был не только многосторонним, но и чрезвычайно прогрессивным для своего времени ученым. Ярким подтверждением этому служит его отношение к учению Дарвина. Он один из первых учёных в России ввел в практику своей научной работы новые методы отбора и исследования материала, основанные на законах Дарвина. С теорией Дарвина Северцов познакомился в 1860 г., с момента проникновения в Россию. Теорию эту он не воспринял на веру, а, согласно своему обыкновению, длительно проверял, "...и притом проверял её не по книгам и не в кабинете, а в обширной нагорной стране Центральной Азии...".
   С 70-х годов" до самой смерти Северцов выступает как убежденный, последовательный дарвинист. "...Дарвинова теория,- пишет он,- крайне удобна и хороша, как философическая тема, для подведения к одному знаменателю всех наблюдаемых явлений (в обобщенном виде) органической жизни..." {Замечание это взято из рабочих тетрадей Северцова, хранящихся в личном архиве профессора Ленинградского университета Л. А. Портенко и любезно предоставленных им вместе с рисунками Северцова автору данной статьи, за что пользуюсь случаем принести ему глубокую благодарность.}.
   Обстоятельные и детальные наблюдения над видообразованием и изменчивостью видов тяньшанской фауны привели его к признанию творческой роли естественнсго отбора, революционного ядра дарвинизма. Так, изучение тяньшанского серого сорокопута позволило Северцову сделать следующие выводы: "отличительные признаки всех местных пород незначительны, однородны... но у некоторых пород эти признаки уже постоянны, упрочены естественным подбором - у других еще нет... именно эта неодинаковость в постоянстве однородных признаков и поучительна для решения вопроса о происхождении видовых различий, подтверждая теорию Дарвина..." {См. стр. 171, так же Северцов, "Природа и животные Тянь-шаня".}.
   Приняв однажды эту теорию, Северцов неукоснительно руководствовался ею до конца жизни и не только сам не сходил со своих позиций, но в жарких спорах старался убедить в правильности теории Дарвина и её противников. Об одном из таких споров пишет в своих рукописных воспоминаниях Андрей Петрович Семёнов-Тян-Шанский {Андрей Петрович Семёнов-Тян-Шанский (1868-1942) - известный русский зоогеограф и энтомолог, сын знаменитого П. П. Семёнова-Тян-Шанского.}. Он образно рассказывает, как Северцов, в один из своих наездов в Петербург, сразился с Н. Я. Данилевским, автором критики учения Дарвина {Н. Я. Данилевский. Дарвинизм. СПб., 1885-1889. Подробнее о нем ом; комм. No 16.}.
   "Н. А. Северцов, как убежденный дарвинист, выступил его рьяным противником и, посетив Данилевского в доме, где гостил последний, горячо проспорил с ним целую ночь напролет, к немалому ужасу хозяйки дома. Картину эту надо дополнить тем, что Даниловский всю ночь курил трубку на длинном черешневом чубуке, а Северцов - папиросы из какого-то специфического табака странного запаха. Столкновение двух выдающихся умов, обладавших притом же громадной эрудицией, оставило неизгладимый след в памяти свидетелей этого научного турнира".
   Велика роль Северцова в изучении Средней Азии. Велики его заслуги перед русской наукой.
   До Севзрцова и Семенова-Тян-Шанского единственные сведения о Тянь-шане можно было получить из книги Гумбольдта Asie Centrale, которая, хотя и произвела переворот в представлениях о Средней Азии, была построена, как известно, не на личных наблюдениях Гумбольдта, а на сообщениях древних путешественников и китайских географов. Сведения Северцова по географии и геологии Тянь-шаня не произвели таких серьёзных сдвигов в познании Высокогорной Азии, как позднейшие труды Рихтгофена и Зюсса. Однако их можно смело считать первыми практическими данными учёного-очевидца после теоретических обобщений Гумбольдта и Риттера. Северцов первый из европейцев достиг и изучил самую сокровенную центральную часть таинственного Тянь-шаня. Первый освоил он тяньшанские сырты и первый перевалил Заилийские горы, с которых П. П. Семёнов-Тян-Шанский в 1856 г. лишь любоваться мог величием Тянь-шаня. Первый из европейцев после Марко Поло (XIII в.) перевалил северные снежные хребты Памира и исследовал высокогорные озёра Кара-куль (3 954 м) и Яшиль-куль (3 820 м). Он дал первые сведения об орографии Памира и первый подробно ознакомил учёных с его растительным й животным миром. Одним из первых учёных прошел Северцов Голодную степь и "непроходимые пески" приаральских Кызыл-кумов. Он "дал первые точные данные об уровне Арала" и набросал первый смелый план хозяйственного освоения пустыни. Северцов дал первые научные сведения о выходах приэмбинской нефти, о географии и геологии Арало-каспийских степей, Мугоджар и северного Усть-урта.
   Весь труд Северцова, пожизненное накопление им теоретического багажа были направлены на целесообразное служение человеку в его практической деятельности.
   Северцов изучает горы и пустыни Средней Азии не абстрагированно - его интересуют возможности и пути их хозяйственного освоения. Так, сталкиваясь с вопросами развития производительных сил края, Северцов, исходя из особенностей быта населения и возможностей данной местности, предлагает широкие, но вполне реальные планы развития "благосостояния" того или иного района. Его мысль о проведении железной дороги Москва-Ташкент вдоль нижнего течения Сыр-дарьи была осуществлена через несколько десятилетий. Реальными оказались и его предложения по ирригации, использованию удобных земель в сельском хозяйстве, транспорту и речному судоходству. Занимаясь изучением красной рыбы в уральских водах, он попутно ставив и стремится разрешить вопрос о развитии рыболовных промыслов и судоходства на р. Урале. Мы видели, какое большое значение придавал Северцов разработке каменноугольных месторождений в "безлесном, бездорожном крае".
   Вообще всё, что делал Северцов, не было оторвано от жизни, а имело целью разумную связь теории с практикой.
   Блестящий практик, Северцов обладал и редкими способностями к исследовательской полевой работе и большим талантом к широким теоретическим обобщениям. Слова А. Н. Северцова о том, что Николай Алексеевич не был кабинетным ученым, а "в поле чувствовал себя как дома", справедливы. Северцов действительно не был способен к длительной сидячей работе. До самой старости не угасала его пытливость ко всему новому и страсть к постоянным путешествиям. Он был истинным исследователем полевиком. Но никогда не пытался он монополизировать свои выводы и открытия, а, найдя их годными к использованию, делал достоянием широких масс, указывая пути и методы для практического их применения.
   В этом, вероятно, и был залог популярности и симпатий к Северцову. Но, несмотря на свою известность и признание за границей и среди передовых русских учёных, он не был академиком.
   Реакционерам из "немецкой группы" в Академии наук нередко удавалось воспрепятствовать избранию в академики передовых русских учёных. Вот почему Северцов, подобно Менделееву, Сеченову, Миклухо-Маклаю и многим другим, и не был удостоен этой, заслуженной им, чести.
   Свою научную работу Северцов постоянно увязывал с деятельностью других учёных в смешных областях науки. Он внимательно следил за работами русских орнитологов. Чтобы вести наблюдение над определенной областью, нужно было сопоставление её с другими, а для этого существенно было знать, кто ею занимается. В архиве Л. А. Портенко сохранился составленный Северцовым перечень орнитологических областей России с указанием орнитологов, занимающихся этими областями. При этом против четырех крупнейших областей (Москва, Петербург, Воронежская губ., Оренбургские и Киргизские степи) из общего числа 19 рукой Северцова проставлено "Ego".
   Северцов - не только крупный учёный, но и замечательный человек. Чем ближе знакомишься с его трудами, тем больший интерес он вызывает.
   Материалы о Северцове очень скудны, даже среди учёных мало кто знает о полной неожиданностей трудовой жизни Николая Алексеевича. Его многогранный облик раскрывается во всей своей полноте лишь при детальном изучении различных архивных материалов, воспоминаний современников, его собственных трудов и тех немногочисленных высказываний учёных, которые существуют о Северцове в научной литературе.
   Личность Северцова замечательна во многих отношениях. Светлый самобытный ум, целеустремленность и независимость научной мысли, высокая эрудиция и работоспособность сочетались у него с большой скромностью, с полным отсутствием тщеславия и карьеризма. Вдумчивый, сдержанный, внешне всегда спокойный, даже медлительный, он поражал кипучей энергией во всем, что касалось его занятий, и живостью, которую он проявлял в путешествиях, и блеском остроумия в дружеских спорах.
   В отличие от некоторых путешественников того времени Северцов никогда не пользовался своим привилегированным положением и правами для какой бы то ни было эксплоатации местного населения. Как настоящему гуманисту ему было чуждо всякое национальное угнетение. Он не оправдывал действия русских властей в Средней Азии, часто вызывавшие народные восстания, жестоко подавлявшиеся, и указывал, что "и легко усмирённый бунт оставляет свой вредный след, если поводом к нему было действительное стеснение народа.... Власть, возбудившая бунт, например, отнятием земель у населения, и после усмирения бунта в значительной степени теряет свой нравственный авторитет, а такой потерей пренебрегать нельзя" {См. приложение No 2 к первому изданию "Путешествий по Туркестанскому краю".}.
   Несмотря на свое положение и образованность, Северцов был необыкновенно прост в обращении, особенно со своими подчиненными, будь то инженер или просто охотник, русский или киргиз. За это он пользовался всеобщим уважением и любовью. Знавшие Северцова лично или по рассказам его друзей вспоминают о нем, как о человеке очень серьёзном, отзывчивом и добродушном, но, одновременно, решительном, независимом в своих поступках, даже резком и требовательном к себе и другим.
   Независимость и самобытность Северцова проявлялись даже в костюме и манере держаться и служили поводом для многочисленных анекдотов. А. П. Семёнов-Тян-Шанский в своих рукописных воспоминаниях пишет, что вид Северцова поражал своей необычайностью: поверх военного костюма он носил меховую доху, а на длинных волосах смешно выглядела чиновничья фуражка. В таком виде он появлялся даже в присутственных местах. Приезды Северцова в Москву и Петербург оживляли кабинеты учёных и светские гостиные не только обилием научных новостей, споров, новых тем, но и массой анекдотов вокруг "северцовских историй". Одной из сенсаций - по устным воспоминаниям Тхтого же А. П. Семёнова-Тян-Шанского - было "происшествие с дамой" которую Северцов привел в ужас упорным преследованием на Невском проспекте. Кончилось это "происшествие" тем, что "приличный господин странного вида" быстро подошел вплотную к даме и с озабоченным видом снял с полей её шляпы жука, уронив при этом: "Извините, сударыня, у вас на шляпе - интересный экземпляр".
   Полное безразличие ко всякого рода условностям и пресловутая рассеянность Северцова ни в какой мере не сказывались на работе. Напротив, возможно, они объяснялись крайней сосредоточенностью Северцова на научных вопросах: по словам Мензбира, в рукописях и многочисленных коллекциях Северцова, которые он не только, в основном, собирал сам, но сам препарировал и упаковывал, всегда царил образцовый порядок. Все наблюдения, измерения, съёмки, зарисовки и т. п. Северцов делал, как правило, собственноручно, никому не доверяя этого. В экспедициях он не гнушался никакой работой, и нужно добавить при этом, что делал Северцов все очень тщательно и раз начатое дело всегда настойчиво доводил до конца.
   "Н. А. Северцов принадлежал к числу тех редких тружеников науки, которые, задавшись известной научной идеей, неутомимо преследуют ее до конца своей жизни, невзирая ни на какие неудачи, препятствия и даже несчастья" {И. В. Мушкетов. Туркестан, стр. 192-193.}.
   Своим отношением к труду и умением трудиться Северцов вызывает глубокое уважение и достоин подражания.
   Наряду с такой преданностью науке Северцов проявлял и большой интерес к искусству. Недаром среди его друзей было много одарённых артистов, художников и поэтов.
   Особенно привлекала Северцова живопись. Он любил и высоко ценил произведения великих художников и в свободное время охотно посещал музеи и выставки. Сам Северцов превосходно рисовал, и его рисунки птиц и зверей, по отзывам знатоков, не уступали рисункам Ватагина - знаменитого рисовальщика животных.
   Любовь к живописи сделала Северцова завсегдатаем дома вице-президента Академии художеств - Ф. П. Толстого, где всегда можно было встретить цвет тогдашних художников, увидеть новинки живописи. Здесь же можно было поговорить, поспорить и на научные темы, встретить учёных, писателей и музыкантов. Так, частым гостем у Толстых бывал в то время профессор русской истории Н. И. Костомаров; здесь встретил Северцов знаменитого Щепкина и выдающегося английского трагика Олдриджа, который произвел в Петербурге огромное впечатление своим исполнением роли Отелло.
   У Толстых Северцов встретил и модного по тому времени поэта Щербину, который, находясь в дружеских отношениях с Северцовым, распространял о нём множество остроумных анекдотов, главным образом о его рассеянности. Северцов и сам часто, смеясь, дополнял рассказы Щербины и, недурно владея стихотворной формой, зачастую, в свою очередь, писал едкие эпиграммы на поэта.
   Там же, в семье Толстых, познакомился Северцов с украинским поэтом Тарасом Григорьевичем Шевченко, только что вернувшимся из своей ссылки. У Северцова было много "точек соприкосновения" с ним; особенно ему было симпатично то, что Шевченко тоже был, хотя не по своей воле, в Средней Азии и тоже путешествовал по Аральскому морю. Шевченко написал тогда с Северцова портрет, который, судя по описаниям Юнге {Е. Ф. Юнге - дочь Ф. П. Толстого, современница и приятельница Северцова. Она оставила интересные мемуары, в которых немалое место уделено и Северцову. "Воспоминания В. Ф. Юнге", изд. "Сфинкс" без обозначения года.}, как нельзя более удачно отразил самые характерные черты Северцова: его внешность и манеру держаться.
   Известно, что Северцов был очень некрасив, особенно в молодости. Вот как характеризует его внешность Юнге: "не знакомых с ним близко людей Северцов поражал странностью своих манер и наружностью, которую многие называли страшной. Николай Алексеевич действительно не был красив. Голову держал он всегда вниз и смотрел через очки; ходил, приподняв плечи и как-то бочком; говорил громко, отрезывая слова и вставляя в речи азиатские словечки, вроде "джок", "джемак", или присущие ему одному выражения: "отнюдь", "линия такая", "похоже, как укус на колесо". Войдет, бывало, в гостиную и, издали завидев книжку журнала, ни с кем не здороваясь, с возгласом: "А, у вас уже есть" - садится читать, как будто он один в комнате. Особенно смущалась публика способом беседы Северцова. Дело в том, что Николай Алексеевич часто в разговоре долго обдумывал заинтересовавшие его взгляды собеседников и по поводу их прослеживал собственную мысль: замолчит, задумается, щиплет свою бороду и вдруг после долгого времени вытянет руку со скрюченными пальцами и выпалит своим зычным голосом: "джок", или "а это ведь верно" - когда разговор уже успел перейти на десять новых тем. Происходило это у него не от медлительности мышления, а потому, что чужое слово тут же зарождало в нём целые потоки возражений, выводов, которые он должен был развить и сгруппировать сам в себе, прежде чем сообщить слушателям. Вообще он как бы въедался в какую-нибудь мысль и иногда продолжал развивать её еще и на другой и на третий день".
   В таком же духе вспоминают о Николае Алексеевиче художник В. В. Верещагин в своих "Воспоминаниях", Д. М. Погодин {Погодин, Воспоминания. Ист. вестник, 1892, апрель.} и другие его современники. А. П. Семёнов-Тян-Шанский, единственный из современных нам учёных, сохранивший личные воспоминания о Северцове, так пишет о нем: "Н. А. Северцов был очень некрасив; при крупном росте и массивной сутулой фигуре наружность его для детей была прямо устрашительна. Впечатление усиливалось неизгладимыми в течение всей его жизни следами его боевой схватки с кокандцами,в которой он не погиб только благодаря своему мужеству и богатырской натуре... Лицо его было в шрамах, а одно ухо осталось рассеченным. Он не только не маскировал эти изъяны, но охотно показывал интересующимся свое разрубленное ухо..." {Из вышеупомянутых рукописных воспоминаний.}.
   Так из отрывочных воспоминаний возникает перед нами цельный обаятельный образ крупного учёного и замечательного человека, понятный и близкий нашим современникам. Разносторонность и многогранность Северцрва ещё усиливает нашм симпатии к нему. Это был истинный учёный-энциклопедист в лучшем, современном смысле этого слова.
   Переиздание книги Северцова "Путешествие по Туркестанскому краю" хочется считать началом выхода в свет и других давно забытых, но безусловно нужных для современных учёных работ Севердова. Географическое издательство первое привлекает внимание советского читателя к имени и трудам Северцова, и в этом его большая заслуга. Николай Алексеевич Северцов достоин широкой известности среди всех народов Советского Союза. Лишь советский народ в состоянии отдать должное таланту и самоотверженному трудолюбию Северцова, оценить огромный вклад, внесённый им н историю исследований России, его беззаветную преданность русской науке.

Р. Л. Золотницкая

 []

  

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

  
   Считаю не лишними несколько слов о плане и программе настоящего труда, обнимающего (в полном своем составе) большую часть моих 11-летних исследований в арало-каспийских степях и на Тянь-шане, по разным отраслям естествознания.
   Первая часть этого труда перед читателем, и относительно её нужно только объяснить несоразмерность между кратким отчётом о трёх путешествиях, не составляющим и трети этой части, и подробным рассказом об о_д_н_о_й 6-недельной поездке: объясняется же это тем, что если бы все путешествия были рассказаны с такой же подробностью, как поездка на тяньшанские сырты, то вышла бы многотомная беспорядочная куча сырого научного материала, все-таки требующая систематической обработки, при которой было бы неизбежно повторение в более правильном порядке наблюдений, уже раз изложенных в рассказе о моих путешествиях.
   Потому я здесь вообще и ограничился краткими указаниями хода и научных результатов моих среднеазиатских поездок, отлагая более подробное изложение своих наблюдений до их систематической научной обработки, которая явится в следующих частях настоящего труда.
   Подробное же описание одной из моих многих экскурсий помещено здесь для того, чтобы дать читателю понятие и о сыром материале, собранном мной на месте и послужившем для только что упомянутой обработки. Это не бесполезно для критической оценки научных выводов, которые я потом представлю, например, относительно орографического и геогностического строения Тяньшанской системы; не лишне тоже, чтобы по возможности передать читателю непосредственное впечатление, цельный образ тяньшанской природы. Чтобы достигнуть этого при обработке для печати своего походного дневника, я отчасти дополнил его и сведениями о пройденных местностях, полученными уже впоследствии, но такие сведения везде отличены (указанием их источника) от собственных наблюдений. Для той же цели вставлены кое-где в дневнике и некоторые более общие орографические и геогностические соображения... но довольно объяснений о том, что уже перед глазами читателя.
   Вторая часть настоящего труда, которая будет печататься в течение нынешнего 1873 года, содержит материалы для физической географии Туркестанского края и вообще Высокой Азии; в эту часть входят:
   A. Гипсометрия и орография.
   1. Список высот, измеренных в горных системах, отчасти принадлежащих к Туркестанскому краю: Тяньшанской и Памиро-тибетской. На основании этого списка составлены мной прилагаемые к этой части моего труда гипсометрические карты: 1) всей внутренней Азии между 27° и 48° северной широты, 61°-58° и 89-91° восточной долготы от Парижа и 2) в большом масштабе одного Туркестанского края.
   2. Исторический очерк новейших путешествий в Высокую Азию, совершенно изменяющих еще недавние и до сих пор общепринятые понятия о её рельефе и орографическом строении. Тут же указаны и источники, которыми я в настоящем труде дополнял собственные наблюдения.
   3. Орографическое расчленение Высокой Азии на горные системы, согласно собранным этими путешествиями сведениям, с пояснительной запиской к её гипсометрической карте, уже упомянутой.
   4. Более подробное описание орографического строения собственно Тяньшанской системы.
   Б. Гидрографические заметки:
   1. Обозрение речных систем; общий характер и особенности рек Туркестанского края.
   2. Отношение водоразделов к горным хребтам.
   3. Изменения русла и протоков в низовьях Сыра; наблюдения над продолжающимся усыханием Аральского моря; применения этих наблюдений к вопросу о прежнем течении Аму в Каспийское море.
   B. Материалы для климатологии и ботанической географии Туркестанскогокрая.
   1. Метеорологические наблюдения в Перовске, Азрете, Чимкенте, Ходженте.
   2. Заметки о различиях климата на разных высотах: характеристика времен года, вертикальные различия в продолжительности и свойствах лета и зимы; пояс горных дождей; снежная линия, разнообразие её высоты в разных частях Тянь-шаня и условия, производящие это разнообразие; времена накопления и убыли вечных и ежегодно тающих снегов; колебания в обширности тяньшанских ледников по наблюдениям на Мусарте, китайским и Полторацкого, Каульбарса и Шепелева; климатические условия этих колебаний.
   3. Пояснительная записка к карте распространения разных деревьев и культурных растений в Туркестанском крае; физические условия этого распространения.
   Часть третья. Материалы для геологии Туркестанского края, с геологическими картами и профилями.
   А. Более древние формации, рудные и каменноугольные местонахождения.
   1. Геологические разрезы.
   2. Кристаллические и метаморфические породы; рудные местонахождения.
   3. Осадочные породы, до третичной включительно; их рудные жилы и прииски каменного угля.
   4. Отношения напластования пород; материалы для исторического-очерка образования теперешнего тяньшанского рельефа.
   Б. Наблюдения следов ледникового периода в Тяньшанской системе; значение их для объяснения общих физических условий ледникового периода.
   1. Список и описания найденных мной на Тянь-шане следов древних ледников, сравнение их с альпийскими.
   2. Следы бывшего послетретичного моря в киргизской степи.
   3. Связь между бывшим распространением тяньшанских ледников и бывшим киргизским морем; объяснение ледникового периода последовательными изменениями в распределении материков и морей на земной поверхности.
   4. Влияние ледникового периода на географическое распространение среднеазиатских животных и растений.
   Общее заключение: естественные производительные средства Туркестанского края; их промышленное и торговое значение; возможность их развития.
   Не могу поручиться, чтобы весь этот труд был бы кончен печатанием в течение нынешнего или даже будущего года, так как мне предстоит ещё поездка в Туркестанский край для некоторых дополнительных исследований; но орографический отдел, в рукописи почти готовый, во всяком случае отпечатается в нынешнем году и составит довольно объёмистый первый выпуск второй части; карты к нему уже отлитографированы.
   Остальные части будут высылаться в печать и из Туркестанского края, по мере их окончания; впрочем, поездка предвидится не долгая, а между тем далеко не бесполезная для дополнения и усовершенствования настоящего труда.

Н. Северцов

  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


Другие авторы
  • Гайдар Аркадий Петрович
  • Арцыбашев Михаил Петрович
  • Грот Константин Яковлевич
  • Толстая Софья Андреевна
  • Фонвизин Павел Иванович
  • Коринфский Аполлон Аполлонович
  • Бурже Поль
  • П.Громов, Б.Эйхенбаум
  • Якубович Петр Филиппович
  • Мансырев С. П.
  • Другие произведения
  • Уаймен Стенли Джон - Французский дворянин
  • Маяковский Владимир Владимирович - Стихотворения (Вторая половина 1925 и 1926)
  • Веневитинов Дмитрий Владимирович - Песнь Клары
  • Красов Василий Иванович - Красов В. И.: Биобиблиографическая справка
  • Ленский Дмитрий Тимофеевич - Хороша и дурна, и глупа и умна
  • Федоров Николай Федорович - Критицизм как игра или развлечение
  • Бекетова Мария Андреевна - Веселость и юмор Блока
  • Лейкин Николай Александрович - Третья жена
  • Коржинская Ольга Михайловна - Приключения Викрама Магараджи
  • Мазуркевич Владимир Александрович - Стихотворения
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 713 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа