Сумароков Александр Петрович - Письма

, в пользу употребленном" (1760, ч. 2), в том числе и "Челобитная от Российской Мельпомены" (включена в статью "Сон"), где он писал: "Российским авторам делают иноплеменники всякое препятствие; да и работы своей авторам издавати едва возможно, ибо печатание книг по предложению и по основанию недоброжелательных иноплеменников несносно дорого" (ПСВС, изд. 2-е, т. 9. М., 1787, с. 285).

  

  

  - 23. И. И. Шувалову

  

   Милостивый государь! Я сии дни смертно был болен и насилу пишу, хотя мне и легче. Взавтре праздник, а отчаяние мое на самом верху своей меры. Вы мне изволили предлагать об академическом месте, которое, кажется мне, и принадлежит несколько мне. При театре я больше под гофмаршалом ради десяти тысячей жалованья быть не хочу. Ежели я в какую-нибудь службу гожуся, столько хотя как ген<ерал>-майор Протасов,¹ постарайтеся о мне, а я при театре у гр. фон Сиверса быть не хочу: ибо нападения его несносны мне стали, а сделать при нем театру доброго ничего нельзя. Ежели ж я никуда не гожуся, так прошу исходательствовати мне отпуск на несколько времени из государства искать хлеба, а я его сыщу. Помилуйте меня. Пускай Ломоносов обладает всеми науками. Помилуйте меня и освободите от гр. Сиверса и от команды Тауберта, Штелина, Миллера² и Ломоносова по печатанию книг. Помилуйте меня. А сверх того и чина я не получаю.

   Всепокорнейший и нижайший слуга

   17 декаб. 760.

  

   23. Автограф - ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 46. Впервые: Записки АН, с. 43.

   ¹ Протасов Яков Яковлевич (1713-1779), получив тяжелые ранения во время Семилетней войны, в 1759 г. подал прошение об отставке. Однако главнокомандующий граф Фермор определил, что хотя из-за слабости и неизлечимых болезней Протасов не способен к несению полевой и гарнизонной службы, "при штатских же делах служить еще может". 16 апреля 1759 г. Протасову был присвоен чин генерал-майора (минуя бригадирский), и он был назначен членом в Главный кригс-комиссариат.

   ² Миллер Герард-Фридрих (1705-1783) - с 1730 г. профессор истории Петербургской Академии наук. С 1754 г. - конференц-секретарь Академии наук. В 1755-1765 гг. редактировал журнал "Ежемесячные сочинения".

  

  

  - 24. И. И. Шувалову

  

   Милостивый государь! Мне того письма, о котором говорено, в оправдание себе изготовить было некогда; я болен и всякую минуту <от> гофмаршала мучим.

   Преизрядное воздаяние мне от него, что я завел, уставил и основал театр: это мне неожидаемые здоры, чего мне никогда и не снилося. Voilà les fruits de ma Muse. Voilà Melpomène, le thêâtre, les belles-lettres et la langue par moi êpurêe.*

   Однако теперь о том только, что точно до особы вашего превосх<одительства> касается. Двор нанят. Ежели актеры, как может быть учреждено, переедут, мне на Васильевском острову жить нельзя, и вместо малой цены должно мне платить большую. А денег негде взять; на той стороне дома меньше пятисот рублев нанять не можно. Ежели мне не будет места, где актеры жить будут, так надобно мне в воду броситься. Я о квартерных деньгах никогда вашему превосх<одительству> не докучал, а требовал от театра тысячи двухсот рублев; да квартерных же денег мне и не дают. Сжальтеся вы надо мною, и когда угодно вашему превосх<одительству> Головк<инский> дом взять,¹ так подумайте, куда мне деваться. Мне сносняе терпеть от гр. Сиверса, а ваше превосх<одительство> - мой милостивец, на которого я имею надежду. В том же доме церковь, и приезжают в нее все, кто хочет. Это спокойство <нрзб>. А церковь, когда хозяина нет, надобно вывесть или, по крайней мере, запереть; ибо Бог не хочет того, чтобы именем Его люди отягощалися, а в церквах без хозяев службы и в архиерейских домах не бывает.

   Ежели я достоин милости вашей при этом найме двора, так, кажется, и мне тут жить надобно; а когда недостанет комнат, так ради некоторых актеров можно нанять еще небольшой домик. А от театра я отброшен быть не заслужил, и в угодность подьячим, вымаравшим меня у г. марш<ала>, который меня марает далее, я Мельпомену покинуть не хочу, когда я за нее ото всех военных и штатских с одним Воейковым² только, как рак на мели, остался и когда профессор картежной игры Юшков³ носит на себе знак отменной чести. Все сие меня умерщвляет; сохраните мою жизнь.

   Вашего превосх<одительства> нижайший, всепокорнейший и отчаянный слуга

   Февр. 23 дня 761.

  

   Перевод:

   * Вот плоды моей Музы! Вот Мельпомена, театр, словесность и язык, много очищенный!

  

   24. Автограф - ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 47-47 об. Впервые: Записки АН, с. 43-44.

   ¹ Головкинский дом (принадлежавший ранее опальному М. Г. Головкину) был взят из ведения Канцелярии конфискации и передан в Канцелярию от строений для устройства в нем русских спектаклей в 1752 г.; с этого времени он именовался в объявлениях "российским комедиальным домом". Этот каменный дом с подсобными строениями находился на углу 3-й линии Васильевского острова и набережной, рядом с Кадетским корпусом (Меншиковский дворец). 15 февраля 1761 г. Придворная контора распорядилась передать его Академии художеств, организованной по проекту И. И. Шувалова. Для актеров, живших при Головкинском доме, предполагалось снять на Адмиралтейской стороне дом графа Ефимовского (Волков, с. 140). В конце концов актеры переехали в дом подполковницы Макаровой в 1-й линии Васильевского острова.

   ² Михаил Воейков одновременно с Сумароковым служил генеральс-адъютантом при А. Г. Разумовском (Панчулидзев С. История кавалергардов, т. 1. СПб., 1899, с. 260).

   ³ Юшков Иван Иванович 16 августа 1760 г. получил чин действительного статского советника и был назначен президентом Камер-коллегии, а 10 февраля 1761 г. пожалован орденом св. Анны; позднее, до 1773 г., занимал место Московского гражданского губернатора. Его сестра Мария Ивановна (р. 1733) была замужем за Василием Петровичем Сумароковым, братом писателя; таким образом, Сумароков находился в свойстве с Юшковым, примечательным даже для Москвы богачом и оригиналом. В 1763-1764 гг. Юшков бывал при дворе. Он упомянут в сатирическом каталоге придворных, составленном между 26 февраля и 5 августа 1765 г.; Юшкову в этом каталоге приписано авторство книги: "Histoire des Grecs et de ceux qui corrigent leur fortune au jeu, par M. Youchkoff". (Рус. архив, 1871 No 12, с. 2041, 2050). Grec - по-французски одновременно и грек, и шулер. По преданию, Юшков и Н. П. Архаров были единственными из известных москвичей, кто провожал гроб Сумарокова на кладбище Донского монастыря.

  

  

  - 25. И. И. Шувалову

  

   Monseigneur! Voilà la lettre, ma dernière ressource pour les belles lettres et particulièrement pour le thêâtre. Je suis au dêsespoir à prêsent, le temps presse, je dois quitter mon quartier, un misêrable secrêtaire a achetê la maison ou il veut acheter; on me chasse; la maison de Goloffkin est prise par votre ordre; je ne sais où je dois entrer n'ayant pas ni le temps ni l'argent. - Je vous ai priê, je n'ai point de rêponse. La rivière est prête de chasser la glace: sans la glace on ne peut point vivre pendant l'êtê.

   Faut-il, monseigneur, que Melpomène et les beaux arts m'ordonnent de souffrir et encore plus faut-il que votre Acadêmie me fasse le malheur? Tout le monde avance dans l'êtat de guerre et dans l'êtat civile, et moi je vis sans honneur, sans argent, sans repos et dêsespêrê.

   Нижайший слуга

   10 марта 761.

  

   Перевод:

   Милостивый государь! Письмо это - моя последняя надежда ради словесности и особенно театра. Я ныне в отчаянии, а время не терпит.

   Должен я съехать с квартиры. Какой-то подлый секретарь уже купил дом или хочет купить; меня выгоняют. Дом Головкина занят по вашему приказу. Не имея ни времени, ни денег, не знаю, куда мне податься. Я уже писал к вам, но ответа не получил никакого. Река вот-вот вскроется, а без лêдника на лето невозможно оставаться.

   Заслужил ли я, милостивый государь, чтоб Мельпомена и изящные искусства стали причиною моих страданий, и того больше, чтоб ваша Академия горе мне причиняла? И военные, и статские по службе продвигаются, и только я пребываю без почестей, без денег, без отдыха и без надежды.

  

   25. Автограф - ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 49. Впервые: Записки АН, с. 45.

  

  

  - 26. И. И. Шувалову

  

   Милостивый государь! Я писал долгое письмо к вашему превосх<одительству>, все мои мнения объявляя. Я прошу только о том, что ежели я заслужил быть отброшен от театра, так по крайней мере чтобы без продолжения это сделано было. А при театре стихотворцем остаться я не желаю и работать, когда я лишуся моей должности, истинно я по театру не буду, поверьте мне. Я клянуся в этом честию моею, хотя с моею фамилиею по миру пойду за мои по театру труды, которые, кажется мне, больше, нежели то, что Волков шишаки сделал. И у Волкова в команде быти мне нельзя;¹ а просити, чтобы я отрешен был от театра, я не буду прежде, покамест не сойду с ума. Его сиятельство гневается на меня напрасно; а извиниться я не могу, ради того что его сиятельство никаких оправданий не приемлет от меня. Ежели я заслужил наказание, я подвергаюся наказанию, а отошед от гр. А<лексея> Григорьевича,² я определен именным указом в директоры театра, а не в подлое звание театрального стихотворца, каков был Бонеки.³ Будто это возможно, чтобы я имел охоту сочинять драмы после отброшения! Не думайте никогда, чтобы я предпочтил живот мой моей чести. Я не отставлен; а против воли отставляют людей за негодство, это я понимаю. И определен я не Бонекием к театру, но директором, и от Волкова и Ильи Афанасьева⁴ зависеть не могу.

   Что же касается до особы его сиятельства, я не подал ни малейшей причины ко гневу;⁵ а ежели я винен пред ним, - хотя и подлинно невинен, - я просити и прощения готов: иное дело его сият<ельство>, а иное те гадкие люди, которые для своей бестияльской пользы старалися меня с его сият<ельством> смутить, хотя его сиятельство о моей честности и уверен был много лет.

   Сделайте мне милость и скончайте посредством вашим мое беспокойство; а ежели я достоин наказания, так постарайтеся, чтобы я брошен был. Я лишен будучи жалованья, лишаюся квартеры; река худа, а я о себе не знаю, где я буду. Провизии мне больше иметь едва можно, и жить должно безо льду. А того, чтобы я сочинял драмы на эдаком основании, не думайте, а ежели буду сочинять, скажите всему свету, что я как бесчестный человек преступил мою клятву. А его сият<ельство> умилостивляти мне не стыдно, и злобы в моем сердце против его особы нет, и ежели столько же и в его сердце против меня, так я не ведаю, что препятствует возвращению моего спокойства. Я готов отброшение от театра терпеть; все потомство о моей прослуге знать будет, ведая, сколько я России театром услуги сделал. Я хочу лишь того, чтобы было сделано со мною либо то, либо сьо. А театральным поэтом Бонекием из директоров театра я не буду, хотя бы мне это живота стоило.

   Нижайший и покорнейший слуга

   Марта 12 дня 761.

  

   26. Автограф - ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 50-51. Впервые: Записки АН с. 45-46.

   ¹ Волков Федор Григорьевич (1728-1763) - основатель первой русской профессиональной труппы. Известно, что в последние годы жизни он интересовался сценической режиссурой и считался возможным преемником Сумарокова в качестве директора театра. Возможно, речь идет о первых попытках придать национальный характер условному трагедийному костюму: шишаки упоминаются в перечне костюмировочных материалов за 1758 г. (Волков, с. 131).

   ² Алексей Григорьевич Разумовский, в штате которого Сумароков прослужил с 1741 по 1755 г.

   ³ Бонеки Джузеппе (ум. 1795) прибыл в Россию в 1742 г. вместе с итальянской оперной труппой в качестве "композитора" (сочинителя) опер и стихов с жалованьем 600 руб. в год. Известно несколько опер Фр. Арайя на либретто Бонеки, написанных в России. В октябре 1752 г. Бонеки возвратился на родину во Флоренцию, получив небольшую пенсию, и больше в России не был. Говоря о "подлом звании театрального стихотворца", Сумароков, видимо, имеет в виду не только работу Бонеки "по заказу", а не по вдохновению, но и его недворянское происхождение: он был сыном мебельного мастера.

   ⁴ Имя "Илья Афанасьев" - результат явной описки; речь идет о втором после Волкова ведущем актере труппы Иване Афанасьевиче Дмитревском.

   ⁵ Гнев "его сиятельства" К. Е. Сиверса был вызван целой серией сатирических нападок Сумарокова на него и возглавляемую им Придворную контору, которые он предпринял после того, как обращения к Шувалову оказались бесполезными. В статье "О копиистах" в последнем, декабрьском номере "Трудолюбивой пчелы" (1759) Сумароков прямо и публично указал на Сиверса как на врага русского театра: "Озлобленный мною род подьяческий, которым вся Россия озлоблена, изверг на меня самого безграмотного подьячего и самого скаредного крючкотворца. Претворился скаред сей в клопа и всполз на Геликон, ввернулся под одежду Мельпомены и грызет прекрасное тело ея... Страдает богиня, а клоп забавляется и говорит: "Высокопревосходительная, высокоблагородная и высокопочтенная госпожа, госпожа богиня! Не имелося у меня с вашим благородием никакой каришпанденции до 1759 года, генваря до 6 дня, а от того числа отправляю я при Российском театре прокурорскую должность (дата перехода труппы в ведение Придворной конторы, - В. С.)"" (с. 759-760). В статье "Блохи" он также писал о "блохе чухонской" (т. е. лифляндской): "Автор беснуется от Чухонской блохи, как от нечистого духа. О чада любезного моего отечества, старайтеся освободить Российский Парнас от сея гадины! На что нам Чухонские блохи? у нас и своих довольно" (Праздное время, в пользу употребленное, 1760, ч. 2, с. 336). Ссылки на "подьячих", которые ссорили его с Сиверсом, делались для отвода глаз.

  

  

  - 27. И. И. Шувалову

  

   Милостивый государь! Препятствие моему жалованью по Придворной конторе такое. Я посылал ко секретарю Ивану Алекс<еевичу>. Он сказал: пошли к гофмарш<алу>. Я посылал к гофмарш<алу>. Он сказал: коли есть мне какое дело, так бы я послал к асессору, определенному из секр<етарей> Сунгурову. Сунгуров сказал, чтобы я послал к Ивану Алекс<еевичу>. Это по-русски так: оттолева было доселева, а отселева было дотолева. А мне между тем нечего есть. Штатс-контора по чину моему дает мне ассигнацию; однако я должен Университету по моей ассигнации триста рублев.

   Прикажите до будущей трети с меня не взыскивать. А со мною сделайте резолюцию вашим предстательством какую ни есть, и не давайте меня за услуги обществу и за пользу, учиненную мною по российскому языку, графу Сиверсу мучить. Сделайте мне вашим предстательством либо то, либо сьо и удержите мою гиблющую жизнь, доколе можно. А от театра меня безо всякого основания и без указу бросить непристойно; это худое одобрение впредки таковым людям, которые служити захотят Музам. Не думайте вы, что мне очень хочется быти при театре; я об этом больше не пекуся, мне все равно, когда мои старания такое воздаяние заслужили. Помнится мне, что при отставке даются чины всем, хотя бы кто год только в чину своем был настоящем. А я шесть лет старший бригадир и несчастнейший человек, и только то мне осталося, что я называюся вашего превосходительства всепокорнейшим слугою

   Марта 30 дня 761.

  

   27. Автограф - ААН, Р. II, оп. 1, No 226, л. 48. Впервые: Записки АН, с. 44-45.

   Описка-повтор в присловье: "оттолева было доселева, а оттолева было доселева" - исправлена по смыслу.

  

  

  - 28. И. И. Шувалову

  

   Милостивый государь! Для имени Божиего помилуйте меня и не позабудьте моей просьбы. Помилуйте меня: я служил ровно тридцать лет, и двадцать лет взавтре исполнится, как я служу е. в. Чести несколько я моему Отечеству сделал, а особливо в таком роде, в котором от россиян Европа не ожидала. Мне сегодни Сиверс новое озлобление сделал противу всех на свете прав, или паче сделали по жалованью моему его подьячие; ибо его сиятельство о немногом по театру знает, а правят театром подьячие. Помилуйте меня и избавьте от Сиверса; избавьте меня и сделайте мне отставку. Я только не хочу штатского чина; ибо я, нося во весь век мой мундир и сапоги, башмаки носить не скоро выучуся, да я ж иду в отставку, а не к штатским делам, и лучше пойду в капитаны, нежели с произвождением во штатский чин. Я жду взавтре или помилования, или жесточайшей болезни. А двадцать лет е. в. во службе и тридцать лет всего службы моей без отпусков прошло. Я был при графе, правил Канц<елярией> Лейбкомпании десять лет, основал порядок тамо по Канцелярии.¹ Лейбкомп<ания> была осмьнадцать тысячей должна; а я собрал с полтораста тысячей: граф свидетель. Я уставил театр. Я сочинениями своими России бесчестия не сделал, и еще сочинять буду многое, кроме драм, покамест театр зависети будет от Сиверса и от приказных служителей. Да и всего времени к сочинению осталося мне четыре года. Помилуйте меня и не лишите меня оставшего моего здоровья и оставшего моего времени. Отставьте меня предстательством своим. Помилуйте меня, а при театре я стихотворцем из директоров быть не хочу; да и никак, а особливо с моим злодеем главным Сиверсом, я никакого дела иметь не хочу. Помилуйте меня. Взавтре двадцать лет, как я служу е. в., а всей моей службы тридцать лет уже прошло.

   Покорней<ший> с<луга>

   Апр. 24, 761

   Притчи мои,² когда не посланы, а достойны печати, так прошу послать.

   Моя отставка,³ не бесполезная отставка будет, но полезная служба весьма Отечеству моему.

  

   28. Автограф - AAH, P. II, оп. 1, No 226, л. 52-53. Впервые: Записки АН, с. 47.

   ¹ А. Г. Разумовский был поставлен во главе Лейб-компании в конце 1745 г., после смерти принца Гессен-Гомбургского (12 октября 1745 г.). После этого делами Лейб-компании практически стал заведовать его первый "генеральс-адьютант" Сумароков. Вместе с канцеляристом Слядневым он имел казенную квартиру при Лейб-компанской роте; писарь Лейб-компании Беляев ("из подьяческих детей") был кумом Сумарокова. Беляев, которому Сумароков помог оправдаться в связи с обвинением во взятках с поставщиков, явился затем причиной враждебных отношений Сумарокова с П. И. Шуваловым. По преданию, лейб-компанцы относились к Сумарокову неприязненно (Панчулидзев С. История кавалергардов, т. 1. СПб., 1899, с. 260, 391, 394).

   ² Первая книга "притчей" Сумарокова печаталась в типографии Академии наук между 25 июля и 13 августа 1762 г. (Семенников В. П. Материалы для истории русской литературы... СПб., 1914, с. 94). Упоминание о них здесь позволяет предположить, что из-за запрета, наложенного на печатание его книг в Академической типографии, Сумароков собирался издать "Притчи" при Московском университете, куратором которого был Шувалов.

   ³ Указ императрицы об отставке Сумарокова - он датирован 13 июня 1761 г. - был отдан через генерал-адъютанта И. И. Шувалова: "Е. и. в. изволила указать: господина бригадира Сумарокова, имеющего дирекцию над российским театром, по его желанию от сей должности уволить. Жить ему где пожелает. И всемилостивейше указала за его труды в словесных науках, которыми он довольно сделал пользу, и за установление российского театра производить жалованья, каковое он ныне имеет, без задержания. Господин Сумароков, пользуясь высочайшею е. и. в. милостию, будет стараться, имея свободу от должностей, усугубить свое прилежание в сочинениях, которые сколь ему чести, столь всем любящим чтение, удовольствия приносить будут" (Волков, с. 145-146).

  

  

  

  - 29. В правительствующий Сенат

  

   По именному блаженныя и вечнодостойныя памяти государыни императрицы Елисавет Петровны указу, подписанному собственною е. и. в. рукою, получал я определенное мне жалованье; а по увольнении от театра, изустным е. и. в. повелением оное жалованье мне еще подтверждено, и по многим моим прошениям е. в. благоволила указать выдать мне жалованье без задержания. Штатс-конторы президент Шишкин,¹ оказывая мне всегдашние грубости и злодеяния, находя о жалованье моем в именных повелениях неясности, которых не было, старался только, чтобы умедлением выдачи надлежащего мне оклада лишить меня пропитания. То ему и удалося, ибо я ни в Банковую контору процентов, ни протестованных на меня векселей заплатить не мог, а сверх того все мое имение, закладывая, просрочил. Ежели бы жена моя не получила от е. и. в. милостивого вспоможения, так бы я во все прошедшее владение был должен ходить по миру. Правительствующий Сенат изъяснил то Штатс-конторе, что в именных указах написано было, ибо президент Шишкин именные указы толковал неправильно, позабыв то, что именных указов перетолковывать не велено. За болезнью моею я в Штатс-контору не поехал. Послал я к господину прокурору Елагину с прошением копииста Российского театра, объявляя оному господину прокурору со всякою учтивостью, что я отъезжаю через восемь дней в Москву и ради того прошу о неумедленном жалованья моего исполнении. Шишкин прогневался на посланного от меня просителя и говорил: "Пущай он едет хотя через восемь часов: мне этого <не> жаль; здесь освященное место и зерцало, а президует сама государыня; а тебя-де я из сего священного места выкину из окошка". Я нижайше прошу о моем жалованье подтвердить, Шишкина от исканий моих отрешить. А сам я, услышав таковые наглости, что Шишкин уграживает челобитчиков выкидывать из окон, и зная, что Штатс-контора от земли гораздо высока, просить его о моем жалованье более не дерзну, потому что разбойники из окон людей выкидывают, а не президенты; ибо мне все равно - как из освященного, так из неосвященного места выкинуту быть из окна. А естественное право для защищения жизни и Волтера против таких разбойников обороняться позволяет, которые, не спрашивая, угрожают людей метать из окон, не помня того, что таких наглостей вышнее правления и милосердие государское терпеть не могут. А в освященных местах говорить должно дело по поручению должностей, а не наглости, за которые предписана жестокая казнь, ибо освященные места устроены для народного благополучия и искоренения плутней, а не для утеснения честных людей. Мне лучше вечно отступиться от моего жалованья, нежели несносные терпеть гонения от такого человека, каков Шишкин, и ради его грубости погублять все мое время, которым я обществу всеконечно больше Шишкина услуги сделать могу, в чем он, ежели в нем хотя искра благорассуждения осталася, и сам признается. А что я стражду, о том я никогда и не усумневался: злодей никогда ни о ком жалости не имеет. Но здесь дело не о жалости, но о медленном исполнении именных и сенаторских указов; так сего больше подозрения, что он просителя по моему делу грозит выкидывать из окошка, почему мне кажется что он сошел с ума; ибо нет того ни в Уложенье, ни в указах, чтобы судьям страждущих просителей и объявляющих нужды свои метать из окон. А сколько оное противно правосудию и человеколюбию и сколь велико неистовство и сумасбродство Шишкина, оное я предаю рассуждению правительствующего Сената, ибо таковых безобразий ни в каком присутственном месте еще не делалось. А что я предлагаю истину, в том я посылаюся на господина прокурора Елагина.

   Июля дня 1762 года.

  

  

   29. Местонахождение оригинала неизвестно. Впервые: Осмнадцатый век, т. 3. М., 1869, с. 184-186. Л. Н. Майков напечатал данное письмо и письмо No 102 по копиям в рукописном сборнике из собрания А. Ф. Бычкова, который датирован им временем около 1800 г. Снятые Майковым копии, по которым делалась публикация, см. - ИРЛИ, ф. 166 (Л. Н. Майков), No 107.

   ¹ В перечне служащих Штатс-конторы за 1762 г. упоминается Александр Шишкин, статский советник в должности президента Штатс-конторы (Сборник рус. ист. о-ва, 1880, т. 28, с. 47-55); в 1754 г. секретарем Штатс-конторы был также некто Яков Васильевич Шишкин (р. 1714) (ЦГАДА, ф. 248, кн. 8122, ч. II, л. 907). Возможно, с изложенным в письме эпизодом связан следующий анекдот о каламбуре Сумарокова по поводу книги "Честной человек и плут" (СПб., 1762): "Сумароков, сидя в книжной лавке, видит человека, пришедшего покупать эту книгу и спрашивает: от кого? Тот отвечает, что его господин Афанасий Григорьевич Шишкин послал его купить оную. Сумароков говорит слуге: "Разорви эту книгу и отнеси "Честного человека" к свату твоего брата, Якову Матвеевичу Евреинову, а "Плута" - своему господину вручи"" (Рус. архив, 1874, No 4, с. 01097).

  

  

  

  

  

  - 30. Екатерине II

  

   Всемилостивейшая государыня императрица!

  

   По необходимости дерзаю вторично прибегнуть к милосердию в. и. в. По подании первого в. в. моего прошения сошли в Комиссию об обиженных по армии. А я паче всех изобижен; ибо я без малейшей моей прослуги, трудяся и по моей должности, и сверх моей должности во словесных науках, ото всех, не только от моих товарищей, но и от тех, которые чинами меня гораздо были ниже, остался. А я не отставлен; только от театра, будто по желанию моему, уволен, и имя мое по именному указу в военном списке. А сие умножает мое мучение, что я еще не облегчен, хотя и вижу мою покровительницу, покровительницу наук и защитницу истины на российском престоле. В толь худых моих обстоятельствах преселился бы я в чужие краи, ежели бы меня не остановляло, что я ужасаюся вечно отлучиться от лица в. в. и от любезного моего отечества. Ежели, всемилостивейшая государыня, в. в. не удостоверены сколько я изобижен, так я всенижайше прошу повелеть рассмотрети, справедливо ли я в. в. докучаю. Я сие мое прошение с трепетом подношу, стыдяся и жалея, что злые мои обстоятельства принуждают меня утруждать мою государыню. То извиняет меня только, что я в таком состоянии, в котором сам о себе не ведаю, что я, в какой я службе, где мне жить, куда ехать, за что я стражду, и что о себе думать. Я только всенижайше прошу у в. и. в. о решении и того единого паче всего желаю, чтобы я по крайней мере мог расположити жизнь мою.

   В. и. в. всенижайший и всеподданнейший раб

   Августа дня 762 г.

  

   30. Автограф - ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 43. Впервые: Рус. беседа, 1860, т. 2, кн. 20, с. 230-231.

   В соответствии с этим "прошением" 22 сентября 1762 г., в день коронации, Сумароков получил чин действительного статского советника и подтверждение размера получаемого им жалованья, складывавшегося из 1099 руб. 21 1/2 коп. бригадирских денег и 1000 руб., которые он должен был продолжать получать из театральной суммы (Сборник рус. ист. о-ва, 1880, т. 28, с. 44, 85-86).

  

  

  - 31. Г. Г. Орлову¹

  

   Я нижайше вашему сиятельству об отце, который, может быть, через неделю отъедет в деревни, а е. в. поход скоро в Ростов.² Он один во своем чине оставлен без прикрасы.

   Фамилия моя может показать знаки верности Петру Великому, которого отец мой крестник. Я надеюся на е. в., что и я в рассуждении того, сколько меня обошли, а именно, человек с триста, некоторый поправки достоин. Я же и кроме поэзии, может быть, некоторые достоинства имею и мог бы пером моим кроме стихов много принести пользы, а особливо по рефлексиям на Россию.

   О банковых деньгах, которые с меня поруки правят, напамятуйте.

  

   31. Рус. архив, 1867, No 1, с. 100, по тексту, сообщенному M. M. Евреиновым. Местонахождение автографа неизвестно. M. M. Евреинов также сообщил П. И. Бартеневу анекдот о Сумарокове в записи А. М. Евреинова, сделанной в XVIII в. на книге "Честной человек и плут" (см. No 29). Возможно, в связи с этим письмом находится запись в бумагах А. В. Олсуфьева (ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 1-2) о выдаче Сумарокову 2 июля 1763 г. из Кабинетских денег 500 руб. серебром в возмещение трат на проезд из Петербурга в Москву.

   ¹ Орлов Григорий Григорьевич (1734-1783) - один из организаторов дворцового переворота 1762 г. и фаворит Екатерины II.

   ² Поездка Екатерины II в Ростов состоялась 12 мая 1763 г.

  

  

  

  - 32. В. В. Фермору¹

  

   Сиятельный граф! Милостивый государь!

  

   Я намнясь во дворце видев ваше высокографское сиятельство просил, дабы меня свозить к ф<он> Миниху. Не имеет ли ваше сиятельство времени взавтре к обеду туда меня свезти; так бы я был перед тем временем в доме вашем и с вами бы поехал туда. А я до ф<он> Миниха никакой нужды не имею, кроме чтобы сего достойного человека увидеть и с ним говорить.

   Вашего высокографского сиятельства, милостивого государя, покорнейший слуга

   26 марта 764.

  

  

   32. Автограф - ИРЛИ, Р. I, оп. 25, No 151, л. 1.

   На том же листке ответ Фермора: "Государь мой Александр Петрович! Я не преминул о вашем благосклонном желании его сиятельству Ф<он> М. объявить, который с приятностию непременно за честь почитать будет ваше превосходительство в доме своем видеть".

   ¹ Фермор Виллим Виллимович (1702-1771), в 1764 г. назначенный председателем Комиссии о соляных сборах, был хорошо знаком с фельдмаршалом Б.-Х. Минихом, при котором служил с 1729 по 1739 г. Миних (1683-1767), учредитель Сухопутного шляхетного корпуса, в котором учился Сумароков, был возвращен из ссылки в 1762 г. Знакомство его с Сумароковым продолжалось и далее; известно его любезное письмо к Сумарокову от 25 апреля 1765 г. при посылке своего гравированного портрета и с приглашением к обеду (Отеч. зап., 1858, No 2, с. 583).

  

  

  - 33. Екатерине II

  

   Просил я графа Григория Григорьевича, дабы представить в. в. о моем проекте, дабы мне ехать и описать Италию, также, для театров, увидеть и Париж, - ибо такое описание, конечно, может быть к пользе России, а те описания, которые деланы чужестранцами, России никакого плода принести не могут, хотя бы они и переведены были, ибо потребно чужих земель сравнение со своим отечеством. Ежели бы я получил по семи тысяч в год к моему жалованью, так бы я оное путешествие охотно учинил, потому что мне без фамилии моей ехать нельзя, ради того что я не учиться еду, но принести пользу России, и в оставших моих летах среднего века потерять двух лет на разлуку с моими домашними, которым мое присутствие нужно, я не могу. Деньги, которые бы я получил на два года и четыре месяца, по прибытии моем возвратилися бы в казну, а книга бы ко просвещению народного любопытства осталася навсегда. А я бы сделал описание совсем на ином основании, как они делаются; а перо мое, по апробации всех ученейших в Европе, к пользе моего отечества способно. Основательно ли мое требование, это я предаю воле в. в., ибо моего интереса в том нет, и ежели на то не будет благоволения, так я оный отказ безо всякого приму огорчения, ибо не мой того интерес требовал. Я в прочем не имею никакого места и должности. Я ни при военных, ни при штатских, ни при придворных, ни при академических делах, ни в отставке. Я приемлю дерзновение в. и. в. принести мою просьбу, дабы мне было учинено что-нибудь, чтобы я знал, что я. Ежели я в отставке, так следует мне чин, ибо я от графа Разумовского, исполняя беспорочно службу мою, без обыкновенного награждения чина отбыл, а от театра также, хотя сколько я России по театру услуги сделал, и вся Европа ведает, а особливо Франция и Вольтер.¹ Не примите, всемилостивейшая государыня, во гнев сего челобитья моего, ибо мне и смерть легче, нежели прогневать в. в., к особе которой я, сверх моей подданнической должности, всем сердцем привязан, о чем, может быть, и в. в. известно.

   То только неизвестно, что все прожекты умершего Федора Волкова не его, но мои;² а что он мое имя умолчал, в том он несколько согрешил; но я не для того сие представляю, чтобы и я какого воздаяния требовал, но чтобы только о том в. в. от меня донесено было. Я по генеральном произвождении, которое еще до войны было, был второй или третий бригадир,³ и обошли меня не только все бригадиры, полковники и подполковники, но многие и обер-офицеры, да и ныне все те, которые уже во время в. в. владения из полковников жалуются, берут у меня по военному чину старшинство, а я в штатских делах не бывал никогда. По театру я сделать хотел, следуя склонности своей и ища славы себе, а паче стараяся угодить в. в., ибо слава моя уже сделана и приносит не токмо честь мне, но и моему отечеству и нашему веку. Но мне в сочинении драм упражняться от Сиверса никак не можно. Довольно того, что я не знаю, когда мои драмы играют; он мне того не сообщает, а я по театру не пятое колесо. Два раза опера играна после праздника рождения;⁴ я не был ни разу, не зная того до третьего часа того дни, когда уже поздно ехать, а я не в таком состоянии, чтобы ехать без приготовления, имея только для себя и для всей фамилии двух лошадей. Он говорит, от него приказано мне о том сообщать; но какие то командирские приказания, которые подчиненными не исполняются. Ныне ко представлению, ко вторнику, к 4-му мая трагедия "Димиза" совсем была готова, так он, всемилостивейшая государыня, бывшего моего копииста, который от меня в полиции заявлен, что он от меня съехал и покрал у меня письма, определил в суфлеры; а следственно, я пьесы своей ему суфлировать не дам. Итак, хотя я, автор их, и представлял, что оной трагедии я дать не могу, не только проб видеть, покамест оный вор-копиист от театра не отрешится, а мне мнится, что, всемилостивейшая государыня, лучше театру его, оного суфлера, лишиться, нежели меня. Начто суфлер, когда нет автора, а автор в России не только по театру, но и по всей поэзии я один, ибо я сих рифмотворцев, которые своими сочинениями давят Парнас российский, пиитами не почитаю; они пишут не ко славе нашего века и своего отечества, но себе к бесчестию и к показанию своего невежества. Итак, весьма потребно, чтобы сей мой копиист и заявленный вор от театра Сиверсом отрешен был, ежели я к услугам по театру еще годен, а кроме моих драм, ни трагедии, ни комедии во сто лет еще в России не будет, а переводные комедии наших нравов не правят, да и чести немного Российскому театру, что мы играем переводные только пьесы, да и то скаредных переводов.⁵

   Граф Сиверс править театром не может, хотя бы он меня и жаловал и любил Российские представления. Ибо он о науках, которые правящему театр надобны, ни малейшего понятия не имеет и в науках никогда не упражнялся.⁶ Чего ради Российского театра быть не может; да и представления порядочного быть не может же. Который автор захочет сочинять драмы, когда такой шум и крик в ложах и в партере, что большая часть спектатеров сами агируют,⁷ не помня того, что им ролей не написано, и что в. и. в. высочайшее присутствие по всем правам должно сим крикунам имети яснее в глазах, ибо и на вольных театрах ни в Париже, ни в Лондоне зрители в партерах и в театральных ложах не бредят, а бредят у себя дома, что бы господам маршалам должно наблюдать, дабы к сочинению у авторов не пропадала охота, которые и тамо несколько берегутся, где их много. Но Сиверс, довольно обо мне слыша в Париже,⁸ каков я, должен бы был поменьше меня трогать и обижать. Кратчайшее дело с ним не иметь хлопот, чтобы ничего по театру не сочинять, что я уже давно и делаю, ибо покамест он над театром имети такое будет ведомство, так истинно, всемилостивейшая государыня, театру быть нельзя, а мне от него театр противнее стал смерти. И ежели по крайней мере он не отбросит заявленного от меня в полиции суфлера, я ничего на театр дать не могу, хотя бы и всею хотел охотою.

   Во окончание всего я прошу в. и. в., чтобы, ежели угодно воле вашей, меня снабдив, как я изъяснился, уволити для описания Италии, смотрения театров, как тамошних, так и парижских, и для истинной пользы и просвещения в географии на два года и четыре месяца. Ежели же по воле вашей оной суммы мне выдано быть не может, которая бы книгами возвратилася, я и это дело оставляю, а прошу только по крайней мере о том, чтоб я знал, что я: в службе ли и в какой? Или отставьте меня надлежащим порядком, как все добрые люди отставляются, с надлежащим при отставке чином и, ежели будет воля в. в., со прибавкою еще к жалованному мне покойною государынею пансиону. А я служил тридцать два года⁹ беспорочно и всегда с успехом, хотя мне, быв в военном чине, на войне быть и не удалося. Помилуйте! Я подвергаюся щедроте, правосудию и в. в. милосердию. В. и. в. всеподданнейший и нижайший раб

   764, мая 3 дни.

  

   33. Автограф - ЦГАДА, ф. 5, оп. 1, No 113, л. 4-5. Впервые: Рус. беседа, 1860, т. 2, кн. 20, с. 232-236.

   Предназначенная для императрицы и переданная через Г. Г. Орлова записка Сумарокова о заграничном путешествии напечатана Н. И. Новиковым в девятом томе ПСВС в виде статьи под заглавием "О путешествиях". В ней Сумароков указывает, что собирается, посетив Италию, поехать в Париж и вернуться в Россию через Голландию, подробно описав увиденные города и государства.

   ¹ Видимо, для Сумарокова несомненным было знакомство Вольтера со статьей о "Синаве и Труворе" в "Journal êtranger", издававшемся А. Ф. Прево (см. No 39, 64).

   ² Под "прожектами" Ф. Г. Волкова Сумароков имеет в виду сценарий коронационного маскарада "Торжествующая Минерва" в Москве 30 января и 1-2 февраля 1763 г. По-видимому, в связи с этими "умолчаниями" находится и вопрос об авторстве "Хора ко превратному свету".

   ³ Чин бригадира Сумароков получил 25 декабря 1755 г. (ЦГАДА, ф. 286, кн. 310, л. 404, 446).

   ⁴ День рождения Екатерины II - 24 апреля; известны представления оперы "Альцеста" 23 апреля ("в Оперном доме при новопостроенном каменном Зимнем дворце") и 2 мая.

   ⁵ Отзыв о "переводных комедиях", возможно, направлен против елагинского кружка переводчиков (В. И. Лукин, Д. И. Фонвизин, Б. Е. Ельчанинов и др.).

   ⁶ По распространенным устным преданиям, К. Е. Сиверс сначала служил наемным лакеем, а придворную карьеру начал с должности форейтора и кофешенка при цесаревне Елизавете Петровне (Записки АН, с. 50).

   ⁷ Спектатеры сами агируют (франц. les spectateurs agissent) - зрители сами играют.

   ⁸ Упоминание Сумарокова о поездке Сиверса в Париж позволяет предположить, что именно он мог быть тем лицом, через которое в Париж попала коллекция пьес русского репертуара 1750-х гг. (например, см. помету на списке пьес: J'ai les laissê aux comêdiens pour leur rêpêtitins - я оставил их актерам для репетиций). По этому вопросу см.: Резанов В. И. Парижские рукописные тексты сочинений Сумарокова (ИОРЯС, 1907, No 2, с. 135-169) и Берков П. Н. История русской комедии XVIII в. Л., 1976, с. 49-53.

   ⁹ В данном случае Сумароков исчисляет свою службу с момента зачисления в Сухопутный шляхетный корпус 30 мая 1732 г. и получения первого чина.

  

  

  - 34. Екатерине II

  

   Ma terrible maladie m'empêche de m'expliquer comme je voudrais. - L'Ode ne sortira pas de mes mains. Deux exemplaires sont dêjà sortis sans retour, mais deux exemplaires ne feront aucune impression dans le public; quoique il n'y ait rien dans toute cette composition, qui peut donner aux gens d'esprit quelque ombrage. Le terme " Да укрепятся в них союзы" ne choque aucune?ment les oreilles, n'ayant autre signification que je souhaite l'alliance entre les deux nations, qui sont toutes deux slavoniennes. Le roi est admirateur de mes ouvrages et c'êtait la raison de mon Ode, sachant bien qu'il entend la langue russienne comme un Russe, et ayant le goût pour les belles lettres. En parlant de lui il ne m'êtait permis de ne nommer dans cette Ode ma souveraine, et voilà la raison pourquoi votre majestê impêriale est nommêe. Le bruit a parcouru très mal à propos que je vais prêsenter un exemplaire de cette composition. Comment pouvais-je prêsenter à l'impêratrice de ma patrie une pièce adressêe au roi êtranger? En même temps avant que de faire sortir ces vers je demandai, si j'osais la distribuer, sans montrer à ma souveraine, et j'êtais assurê, ou plutôt confirmê, que je la fasse sortir selon ma bonne volontê, mais je ne la montre pas, là où j'êtais intentionnê de la montrer. Je brûlerai mon Ode et s'il y aura par l'imprimerie quelques exemplaires, cette