Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Дневник во время войны

Читаемъ жадно, но все это уже читали въ Иркутскѣ.

   - Боже мой,- говоритъ Сергѣй Ивановичъ, - если бы намъ принадлежалъ весь м³ръ, какъ поздно узнавались бы новости!

   - Господа, одинъ изъ трехъ уцѣлѣвшихъ ротныхъ 11-го полка, въ которомъ изъ тридцати четырехъ уцѣлѣло девять офицеровъ подъ Тюренченомъ! - указываетъ кто-то на одного офицера.

   Смотримъ - тонк³й, худой армейск³й офицерикъ. Поношенный мундаръ, погоны,- все это потемнѣло, какъ потемнѣлъ и онь самъ. Тѣнь какая-то. Кажется, онъ еще не совсѣмъ увѣренъ, что все кончилось. Но онъ уже увѣренъ, что онъ-то останется такимъ же, какимъ стоитъ предъ нами. Точно съ кѣмъ-то третьимъ все это происходило или еще будетъ происходить. Весь онъ - непередаваемая простота и скромность. Нѣтъ словъ, чтобъ передать эту простоту. Громадное сводится къ чему-то очень простому.

   Ахъ, какъ это все просто было: два дня боя, а въ послѣдн³й день - сражен³е семь часовъ подъ-рядъ, пока не пришелъ наконецъ, какъ прикрыт³е, 10-й полкъ. Тогда они начали отступлен³е, а японцы перестали стрѣлять, аплодировали и кричали "браво" своему благородномуиврагу. А потомъ они еще 60 версть шли и еще два дня ничего не ѣли...

   А теперь онъ, этотъ офицеръ, пролежавъ въ Читѣ и вылѣчившись отъ ранъ, ѣдетъ назадъ, въ Ляоянъ.

   - Правда, что японск³я раны легки?

   - Очень! Скажетъ солдатикъ: "Ваше благород³е, я раненъ въ ногу" - и остается въ строю. Одинъ былъ раненъ въ плечо, и пуля черезъ легкое прошла въ бокъ, а онъ остался въ стро³о.

   - Но такъ, по совѣсти, безъ пристраст³я, скажите: какой солдатъ васъ больше удовлетворитъ въ смыслѣ храбрости, нашъ или японск³й?

   Офицеръ отвѣчаетъ не сразу.

   - Нашъ потому, что у нашего веселѣе это все какъ-то выходитъ. Японецъ не хочетъ умереть. Раненый, онъ доползаетъ до берега и бросается въ рѣку. Плѣнный колотится головой о камень. Потомъ, когда обошлись, нѣкоторые плѣнные говорили, что думали, что будутъ у нихъ ремни изъ спины вырѣзывать.

   - А наши плѣиные какъ себя тамъ чувствуютъ, не слыхали?

   - У меня одинъ солдатикъ два дня пропадалъ. Вдругъ является. "Ты откуда?" - "Изъ Япон³и".- "Какимъ образомъ?" - "Да не захотѣлъ оставаться. Привели меня, посадили въ сторонкѣ и сами сѣли: сами рись ѣдятъ, а мнѣ чумизу дали,- кушайте сами! Дождался ночи и ушелъ".

   - А правда, что въ атаку японцы идутъ въ двѣ шеренги - передняя падаетъ и работаетъ ножами снизу, въ то время, какъ вторая шеренга колетъ штыкомъ? Такъ что такимъ образомъ на каждаго нашего солдата приходится два: одинъ сверху, другой снизу?

   - Нѣтъ, ничего подобнаго! У нихъ прекрасно организованы резервы, у нихъ, какъ въ шаматахъ: самая маленькая фигурка защищена слѣдующей. Они, напримѣръ, саженей на сорокъ подойдутъ: значтъ, въ штыки. А бросишься - они назадъ, а резервы въ это время разстрѣливаютъ. Назадъ - не потому, что боятся, а потому, что пакетами больше переложишь народу, чѣмъ каошъ бы то ни было штыкомъ.

   - Ну, а нравственное впечатлѣн³е у нашего солдата какое осталось: можно справиться съ такими врагами?

   - Несомнѣнно, что да. Вѣдь как³я же исключитильно благопр³ятныя услов³я для японцевъ: численность ихъ въ нѣсколько разъ большая, затѣмъ осадная артиллер³я. Вѣдь что это было! Удивляться надо, что и мы остались. Нѣтъ, не обижая японцевъ, я говорю съ полной увѣренностью, что при сколько-нибудь равныхъ услов³яхъ русское войско окажется выше. Это говорю при всемъ уважен³и къ ихъ храбрости и прекрасной тактикѣ. И теперь выяснилось уже очень важное наше преимущество: наше ружье сильнѣе японскаго, но ихъ калибръ меньше; съ ружьемъ такого калибра итальянск³я войска проиграли войну въ Абиссин³и.

   - Можно вамъ задать одинъ нескромный вопросъ: до войны лично вы какъ относились къ японцамъ?

   Все тотъ же острый, напряженный взглядъ.

   - Считалъ ихъ макаками.

   Еще одна черточка въ этомъ офицерѣ: ласковый, готовый удовлетворить всякое ваше любопытство, онъ не смѣется. Онъ ни разу не улыбнулся.

   - Онъ еще не началъ смѣяться? - говоритъ Сергѣй Ивановичъ.

   - Пойдемъ, поблагодаримъ его,- предлагаю я Сергѣю Ивановичу.

   - Не смѣю,- отвѣчаетъ Сергѣй Ивановичъ и своими умными и добрыми глазами смотритъ на молодого героя.

  

   Вчера подъ вечеръ мы остановились на одной станц³и: "Кручина". Лѣсъ давно, еще не доѣзжая Читы, исчезъ. Открытая, холмистая мѣстность во всю даль.

   - Напоминаетъ Самарскую губерн³ю.

   - Тульскую.

   - Таврическую.

   - Всѣ губерн³и,- рѣшаетъ Сергѣй Ивановичъ споръ; - только людей нѣтъ. А назван³е: "Кручина".

   Солнце садится. Такъ безмолвно, такъ пусто. Тихо отходитъ поѣздъ, и въ вечернемъ туманѣ уже заволакивается далью "Кручина".

   А сегодня весь день все та же безлѣсная даль. И такъ до самаго вечера, до ночи, когда останавливается поѣздъ и проводникъ говоритъ:

   - Станц³я "Манчжур³я".

   А вотъ наконецъ что-то новое. И хочется скорѣе увидѣть, почувствовать, получить первое впечатлѣн³е.

   Стоя у дверей вагона, мы напряженно всматриваемся въ темноту ночи. Нѣсколько тусклыхъ фонарей, какъ огарки сильно нагорѣвшихъ свѣчекъ; крошечное здан³е, родъ большой будки.

   - Вѣроятно, разъѣздъ?

   - Станц³я "Манчжур³я".

   - Здан³й нѣтъ, и Богъ съ ними! - говоритъ меланхолично Сергѣй Ивановичъ,- но гдѣ же, по крайней мѣрѣ, носильщики?

   Намъ отвѣчаютъ изъ темноты:

   - Носильщики убѣжали: какое-то нападен³е было, стрѣляли. Говорятъ - монголы...

   Мы идемъ на станц³ю. Вблизи будка вырастаетъ въ казарму. Съ одной стороны казарма эта - станц³я Забайкальской желѣзной дороги, а съ противоположной - Манчжурской. Бравый комендантъ сообщаетъ намъ, что насъ ждутъ вагоны, что поѣдемъ мы завтра утромъ съ дворянскимъ поѣздомъ "Краснаго Креста", съ тѣмъ, который снарядило дворянство 49 губерн³й, Съ этимъ поѣздомъ ѣдетъ и M. А. Стаховичъ.

   - А буфетъ есть у васъ?

   Намъ указываютъ на деревянный сарай, и мы идемъ туда. Внутренность длиннаго сарая уставлена столами и стульями. Масса народа въ буфетѣ: женщины и дѣти. Бѣдныя маленьк³я дѣти! Они такъ жалобно плачуть, такъ много ихъ, такъ безпомощны матери. Какая-нибудь трехлѣтняя малютка смотрить и смотритъ своими большими черными глазками. Жутко и болитъ душа. Кажется, мои это все дѣти, и безсиленъ я помочь имъ чѣмъ-нибудь.

   Носильщики возвращаются. Толпа монголовъ, какъ распространяли слухи, превращается въ одного. Онъ лѣзъ въ окно - его застрѣлили и прикололи штыкомъ. Въ дальнѣйшемъ выясняется, что это не монголъ, а русск³й бурятъ. Убитый, онъ такъ и застрялъ въ окнѣ въ ожидан³и слѣдователя. Никакого оруж³я при немъ не оказалось. И окно-то половинчатое, въ которое развѣ только застрять можно, но пролѣзть ни въ какомъ случаѣ нельзя.

   - Просто пьяный,- рѣшаетъ кто-то,- А хозяинъ, конечно, съ перепугу...

   Вся ночь проходитъ въ переселеньи въ друг³е вагоны. На разсвѣтѣ начиваютъ появляться китайцы, черные, въ косахъ, съ темными, изможденными лицами.

   Хотя я и провелъ въ прошлую свою поѣздку два мѣсяца съ китайцами, все же жадно теперь всматривался въ нихъ, стараясь угадать, что у нихъ тамъ въ душѣ, и стараясь въ этихъ косыхъ глазкахъ, тощихъ фигуркахъ и въ этихъ загадочныхъ ³ероглифахъ угадать, прочесть близкое, но невѣдомое намъ будущее.

   Да, вотъ сколько насъ, сильныхъ, здоровыхъ, пр³ѣхало сюда, а раньше сколько пр³ѣхало, а сколько пр³ѣдеть еще! Сколько осталось уже на поляхъ батвы, и кому изъ насъ не суждено возвратиться назадъ?

   А дѣти все плачутъ. Ихъ много въ сараѣ, еще больше на дворѣ. Ночь холодная. Повисла черная туча, и вотъ-вотъ ударитъ дождь. Всю дорогу поливалъ насъ дождь, и здѣсь, оказывается, так³е же, по нѣскольку разъ на день, дожди.

   Что-то носятъ въ узелкахъ китайцы,- грязные, черные, съ запахомъ этого ужаснаго кунжутнаго масла.

   - Что у тебя?

   И я опять слышу знакомую птичью рѣчь безъ ,,р", "т".

   Это папиросы,

   - Вмѣсто носа, глазъ - как³я-то черточки, запятыя,- говорить Сергѣй Ивановичъ,- и знаете, мнѣ кажется, что они на насъ такъ же насмѣшливо смотрять, какъ и мы на нихъ.

   - Но устраиваетъ ихъ то, что мы пр³ѣхали къ нимъ?

   - Вотъ этихъ, что продаютъ, можетъ-быть, и устраиваетъ, но всехъ вообще - не думаю. А впрочемъ, можетъ-быть, это имъ и правится, и мы какъ разъ угадали ихъ вкусъ.

   Въ общемъ глазъ скоро привыкаетъ, и устанавливаются добродушныя отношен³я.

   - Хунхузынъ ю (есть хунхузы)?

   Смѣются...

   - Me ю (нѣтъ)!

   Вагоны готовы, давно пора ложиться спать, но никто не спитъ, и мы бродимъ изъ буфета во дворъ, подходдмъ то къ одной, то къ другой группѣ.

   Раненый въ руку, съ раздробленной кистью, унтеръ-офицеръ съ Георг³емъ. Раненъ подъ Тювенченомь, на ногахъ дошелъ до Фынхуанчена.

   - Жарко было?

   - Жарко: ста смертямъ сразу въ глаза смотришь... Ядра, пули - роютъ землю, обсыпаютъ, тотъ упалъ и тотъ упалъ, ротный валится... Бросишься къ нему въ штыки,- вотъ-вотъ достанешь,- провалился, какъ сквозь землю, а новые сзади, и начнутъ опять палить,- такъ и крошатъ. Все бы ничего, да вотъ осадныя оруд³я еще: никакъ невозможно стало; изъ 108 лошадей - двѣ уцѣлѣли.

   - Наши хорошо дрались?

   - А чьими жe тѣлами устлали гору?

   - А японцы?

   - Тоже не плохи, да вѣдь ихъ де.сять противъ одного нашего, да осадныя оруд³я...

   - А если бы такъ одинъ на одинъ? Ну, можно развѣ равнять?

   - Раны отъ японскихъ ружей тяжелыя?

   - Нѣтъ, равы легк³я,- особенно, если въ мякоть,- насквозь прострѣлитъ, а черезъ недѣлю опять возвращается въ строй. Ну, попадетъ въ кость - дробитъ... Извините, ваше вскрод³е, усталъ,- полежать пойду.

   Матросъ. Былъ раненъ на "Палладѣ". Оглушенъ и отравленъ газами вспыхнувшаго бездымнаго пороха.

   - Живъ бы Макаровъ былъ,- даль бы битву. Тамъ что было бы, а далъ: крѣпко на него надѣялись матросы. Какъ пр³ѣхалъ - все дѣло сразу перемѣнилъ.

   - Ну что жъ, плохо теперь наше дѣло?

   - Ничего не плохо: такъ что, надѣюсь, не выдадутъ наши... отдышусь вотъ...

   - Я узнавалъ,- шепчетъ докторъ,- у него развился острый туберкулезъ: черезъ мѣсяцъ конецъ.

   Я смотрю на матроса: молодое, тонкое лицо, больш³е глаза, ласковые, задумчивые. Въ буфетѣ обступили новаго разсказчика:

   - ... А судьба командира "Манчжура"? Переодѣтый, удралъ отъ японцевъ въ Читу, въ китайской джонкѣ, на днѣ укрытый проѣхалъ подъ носомъ японскаго броненосца, благополучно добрался до Портъ-Артура. Является къ Макарову: "Некогда,- говоритъ,- послѣ сражен³я поговоримъ!.. Ну, ужъ взобрались на "Петропавловскъ",- оставайтесь пока",- говоритъ Макаровъ. Ну, и остался.

   - Утонулъ тоже?

   - Утонулъ! Мнѣ разсказывалъ офицеръ съ "Петропавдовска". Все такъ быстро произошло, что не было возможности какой-нибудь отчетъ отдать себѣ... Вдругъ взрывъ, и темью стало. Сперва голубоватая темнота, а потомъ совсѣмъ черно. Схватился я, говоритъ, за перила мостика и держусь изо всей силы, и кажется мнѣ, что все мое спасенье въ этомъ. Вдругъ опять взрывъ,- и отбросило меня. Я ни на мгновенье не потерялъ сознан³я: вода, холодно, надо выплывать. Выплылъ, слышу, кто-то кричитъ: "спасайте князя!". И я сталъ кричать: "спасайте князя!". Мы всѣ желто-черные были, когда насъ вытащили; я на мгновенье потерялъ сознанье, а потомъ мнѣ стало больно, и я въ полусознаньи застоналъ. Но вдругъ вмѣстѣ съ моимъ стономъ я услыхалъ какой-то такой страшный стонъ, что я вскочилъ и сразу пришелъ въ себя: всѣ стонали, ей, какъ стонали! А что на борегу дѣлалось! Два офицера съ ума сошли...

   День давно. Поѣздъ отправляется.

   - Ну, идемъ, а то останемся.

   Горько плачетъ маленькая дѣвочка на плечѣ у китайца-няньки. Друг³я плакали, плакали, такъ и уснули. Бѣжитъ заплаканная, но радостная женщина:

   - Собирайтесь, ѣдемъ! Въ ноги упала: пятый день! Дѣти больныя! Сжалился: вотъ... Слава Тебѣ, Боже! Слава Тебѣ, Пресвятая! ѣдемъ же, милыя...

   Это все бѣглецы въ Росс³ю...

  

   Подъѣзжаемъ къ Харбину. Послѣдн³е пригорки разгладились, и въ окна виднѣется степь, безпредѣльная степь. Она уже зеленѣетъ. Первый день теплый, весенн³й. Сегодня Троица. Нашъ поѣздъ украшенъ зелеными вѣтками. Одна такая вѣтка и на моемъ столѣ: подарокь Михаила.

   Вотъ будка. Рядомъ съ нею землянка. Стоятъ нѣсколько человѣкъ пограничной стражи. кругомъ нѣсколько небольшихъ земляныхъ рвовъ точно высматриваютъ безпредѣльную даль. Это окопы на случай набѣга хунхузовъ.

   Влизъ одной изъ станц³й, которую мы проѣхали третьяго дня, такое нападен³е произошло. Убиты два казака, двое ранены. Въ погоню за хунхузами высланы войска. Трехъ плѣнныхъ хунхузовь уже привезли. Одинъ громадный, мрачный, какой-то сказочный богатырь. Они всѣ трое лежали въ темномъ вагонѣ. Его толкнули ногой подъ бокъ, чтобы онъ всталъ. Маленьк³й фонарь по частямъ освѣщалъ эту громадную фигуру, отчего она казалась еще больше. Сверкнули больш³е черные, едва раскошенные глаза, темно-красное лицо, низк³й бритый лобъ. Другой хунхузъ поменьше, съ лицомъ фанатика, который при всѣхъ обстоятельствахъ останется такимъ же фанатикомъ. Трет³й совсѣмъ молодой, растерянный, весь охваченный ожидающей его участью. Онъ говорить по-русски два-три слова и такъ жадно хочеть говорить.

   - Бабушка (жена) есть?

   - Еста.

   - А дѣти?

   - О, еста! Дуа.

   И онъ мучительно показываеть два пальца и прижимаетъ руки къ груди и умоляюще смотритъ.

   Ихъ везутъ къ ихъ начальству. Ихъ будуть судить и казнятъ.

   Сегодня видѣли у самаго полотна дороги двухъ китайцевь, кѣмъ-то убитыхъ,- лежали лицомъ къ землѣ. А кругомъ веселая мирная даль; обольетъ ее дождемъ,- и опять свѣтитъ солнце, воздухъ нѣжный и ароматный, капли дождя сверкаютъ на солнцѣ.

   А на станц³яхъ оживленаая безпечная толпа нашего поѣзда: сестры милосерд³я, братья, доктора, военные, масса мѣстныхъ китайцевъ.

   Продаютъ орѣхи, яйца, папиросы. Китайск³й брадобрей со своимъ незатѣйливымъ приборомъ, нищ³е китайцы, дѣти, старики. Они крестятся и получая милостыню, говорятъ: "спасиби". Bсе веселы, смѣются, охотно вступаютъ въ разговоръ.

   - Хунхузъ?

   - Ха-ха-ха!

   - Покажи рѵки. Мозолей нѣтъ? Смотри: хунхузъ.

   - Ха-ха!

   Напоминаеть что-то... Игру въ жмурки! Когда на того, у кого глаза завязаны, всѣ смотрять лукаво: а ну-ка, поймай! Нѣтъ, не поймаешь.

   - Но скажите,- спрашиваю я у офицера пограничной стражи,- какъ по-вашему: спокойно населен³е?

   - Верстъ на 25 отъ лин³и - да, пожалуй, а туда дальше... Тамъ уже разные слухи ихъ смущаютъ. Да и не видятъ тѣ того, что эти видятъ: наши войска, устройство, вотъ подойдутъ еще новыя войска, а съ другой стороны - хорош³й заработокъ. У нихъ деньги все; платите и хунхузамъ, и хунхузы друзьями будуть. Тамъ родина, патр³отизмъ - этого ничего нѣтъ.

   Подходитъ офицеръ, угрюмый, мрачный.

   - Скажите, пожалуйста, что это еще за мода завелась у васъ - въ плѣнъ брать эту сволочь?..

   - Ну, если начать дѣйствовать, то, пожалуй, назадъ никто не воротится отсюда.

   - Э, ерунда! Именно какъ можно рѣтишельнѣе надо! Не теряя времени, расколотить японцевъ: разъ, два! А потомъ и за эту сволочь взяться. А то начнемъ такъ тянуть да отступать еще, тогда, пожалуй, дождемся, что насъ, дѣйствительно, какъ курчатъ прирѣжутъ.

   - А по-моему, вотъ совершенно наоборотъ: была бы цѣла арн³я, а наступать успѣемъ. Наступать можно, когда у васъ будетъ полмилл³она. Къ осени мы можемъ ихъ имѣть. Вотъ тогда наступать,- тогда риску не будетъ, а иначе и будетъ какъ разъ рискъ.

   - Да никогда у насъ къ осени не будетъ полмилл³она.

   - Ну, тогда къ веснѣ милл³онъ давайте, да два милл³арда на лишн³й годъ войны.

   - Да, но какъ и чѣмъ прокормить?

   - Здѣшнимъ урожаемъ два милл³она прокормить можно.

   Звонокъ, и мы спѣшимъ въ поѣздъ.

   У меня въ купэ М. А. Стаховичъ, князь Долгорук³й - распорядители дворянскаго отряда.

   М. А. лѣть подъ сорокъ - сильный, сохранивш³йся, русый, съ вьющимися волосами и энергичнымъ лицомъ. Въ перчаткахъ, одѣтъ подорожному, изящно, хотя чувствуется, что это только привычка. Онъ все все время ѣдетъ съ поѣздомъ и разсказываетъ намъ о своихъ злоключен³яхъ.

   Мы слушаемъ и смѣемся.

   - Нѣтъ, вы понимаете, сегодня 26-й день. Девяносто три сестры, женщины,- все незнакомо имъ, все пугаетъ. Стучитъ что-то тамъ въ колесѣ. Почему стучитъ, опасно или нѣтъ? Я и самъ ничего не вонимаю. До сихъ поръ во всѣхъ своихъ дѣлахъ я чувствовалъ почву: я зналъ, почему удача, почему неудача. Здѣсь я ничего не знаю: я не хозяинъ положен³я, я выбить изъ колеи, я утратиль почву. Да, стучитъ какъ будто. Надо справиться у начальства. "Какой вагонъ? Классный? Какого класса?" - "Второго".- "Надо осмотрѣть". Осматриваеть: "Да, выбоинка въ бандажѣ два миллиметра... да... вагонъ этотъ дальше итти не можетъ". Нашъ вагонъ отцѣпяютъ, а намъ даютъ вмѣсто него трет³й классъ: другого нѣтъ. Сестры въ отчаян³и. Но новый вагонъ стучитъ еще сильнѣе: такъ и кажется, что вотъ-воть разлетится въ дребезги. Иду опять къ начальству черезъ нѣсколько станц³й. "Помилуйте, говоритъ, три миллиметра всего, выбоинка совершенно законная и въ мирное время, а теперь, въ военное время, когда допускается шесть миллиметровъ". Почему въ военное время полагается стали быть вдвое выносливѣе? "Но почему же мнѣ вотъ что и вотъ что сказалъ вашъ коллега?" Подмигиваетъ: "Да просто вагонъ вашъ понадобился". Теперь вотъ и возимся: на ночь дежурныхъ ставимъ. "Чуть что,- вы за веревку предохранительную дерните". Вотъ и держимся все время за веревку. Главное - дамы. Я ужъ самъ и сидю надъ злополучнымъ колесомъ. А что съ нами было на Яблоновомъ хребтѣ!

   Новый разсказъ, какъ машинистъ порвалъ фарконели въ поѣздѣ.

   - Порвалъ и плюетъ: "Такого проклятаго поѣзда еще никогда не возилъ". Но до Манчжур³и все-таки тихо ѣхали, а тутъ нашъ отрядъ подвернулся: пришлось четыре вагона отцѣпить. Поклялись, что съ слѣдующамъ поѣздомъ отправятъ. И вотъ ѣду и мучусь: а вдругъ да не отправятъ? О, Боже мой, только бы доѣхать. И клякусь - впередъ дальше одной станц³и отрядовъ не возить.

   Въ то время, какъ сестры и доктора ѣдятъ на станц³яхъ, онъ, Кноррингь, Языковъ и его помощники и санитары ѣдятъ на продовольственныхъ пунктахъ,- ѣдятъ щи и кашу. А если гдѣ ихъ плохо кормятъ, то на замѣчан³е ихъ о плохой пищѣ язвительно говорятъ имъ:

   - Бабья и тряпья довольно и безъ васъ.

   Намѣченъ до сихъ поръ расходъ на "Красный Крестъ" - сумма до 300 тыс. руб. Остальной милл³онъ и будущ³я пожертвован³я будутъ назначены къ расходу при ближайшемъ ознакомлен³и съ дѣломъ.

   Князь Долгорук³й, пр³ѣхавш³й только что навстрѣчу поѣзду изъ Ляояна, разсказываетъ много интереснаго, но пока для печати недоступнаго.

   Слава Богу, никакихъ эпидем³й въ арм³и нѣтъ. Надо особенно бояться трехъ: изъ Инкоу - чумы, изъ Харбина - холеры и отовсюду - сыпного тифа. Такимъ образомъ теперь существенно необходнмы всякаго рода предусмотрительныя мѣры.

   И чистота тѣла - самая первая изъ нихъ, самая важная, самая существенная между ними. Необходимы баня и прачечныя. Вѣдь безъ бани нельзя же вымыться, а пребыван³е нѣсколько мѣсяцевъ безъ мытья подготовляетъ почву для всякой эпидем³и. Всѣ газеты должны поднять этотъ вопросъ, чтобы привлечь пожертвован³я на это насущно-необходимое дѣло. Если бы каждый хоть разъ увидѣлъ результаты отсутств³я бань и прачечныхъ, онъ никогда бы не забылъ этого ужаса.

   И какъ ничтожно мало, въ сравнен³и съ остальнымъ, нужно денегъ для этого! Если ваша редакц³я {Редакц³я газеты "Новости Дня", гдѣ помѣщались очерки Н. Гарина. Ред.} согласна открыть на это дѣло подписку, я предлагаю свои услуги - передавать деньги въ тѣ части войскъ, гдѣ буду видѣть нужду въ баняхъ и прачечныхъ".

  

   Харбинъ - Старый и Новый. Старый въ семи верстахъ, а Новый предъ глазами.

   Впечатлѣн³е ошеломляющее! Три-четыре года тому назадъ здѣсь была пустыня. Теперь это - городъ, американск³й городъ, выстроенный по мановен³ю волшебнаго жезла, и какой городъ, как³я постройки! И на всемъ отпечатокъ одной строительной руки: красныя кирпичныя здан³я, свѣтлыя металлическ³я крыши. Это придаетъ всему городу однообразный, казенный и скучный тонх.

   Говорать, въ Дальнемъ удалось избѣгнуть этого. Но тамъ размахъ еще шире. Такихъ здан³й свыше тысячи.

   Глядя на этотъ городъ, кто-то говорить:

   - Развѣ можно эти десятки, сотенъ милл³оновъ отдать назадъ?!

   Кто-то вспоминаетъ слова Лихунчанга:

   - Не мѣшайте русскимъ строить.

   Вспоминаютъ о центрѣ.

   - Центръ, центръ!..- говоритъ одинъ:- вѣдь уже выясненъ геометрическ³й центръ тяжести, Томскъ, а это, право же, не такъ далеко...

   - Во всякомъ случаѣ,- замѣчаетъ Михаилъ Александровичъ Стаховичъ,- настолько далеко, что засѣдан³й о центрѣ здѣсь не устроишь. А сестры ждутъ.

   Онъ уходить, и мы ѣдемъ въ городъ.

   И старый городъ и новый - грязные. Тамъ, гдѣ мостовыя, еще хуже: безъ мостовыхъ ухабы мягки, а на мостовыхъ громадные камни вывалились изъ своихъ постелей,- и въ результатѣ проѣздъ несносный, извозчики парные: дрожки, коренникь и пристяжка. извозчики всѣ русск³е.

   - Ну что жъ, хорошо тутъ?

   - Чего хорошаго? Чужая сторона! Только и дожидайся, что какъ барана прирѣжутъ.

   - Тогда зачѣмъ живешь здѣсь?

   - Копейку достать можно. Я самъ питерск³й. Тоже извозчикомъ былъ. Тамъ четыре рубля если выѣздишь, то и кричи ура. А здѣсь и семь рублей въ день не заработокъ.

   - Ячменемъ кормите?

   - Ячменемъ.

   - Почемъ?

   - Шестьдесятъ пять.

   - Ну что жъ? Совсѣмъ хорошо.

   - Хорошо, да не очень. Вотъ эта постромка въ Росс³и 2-3 руб., а здѣсь 6-7 р. отдай. И все такъ. Квартира, а и квартира какая - чуланъ,- тридцать рублей въ мѣсяцъ.

   - А хлѣбъ по чемъ?

   - Булками покупаемъ: двѣнадцать коп., фунта два съ половиной будетъ.

   - Бѣлый?

   - Бѣлкй.

   - Ну, а съ китайцами какъ вы живете?

   - Что съ китайцами? Побѣдятъ наши,- мы веселые; японцы,- китайцы всселые.

   Масса извозчиковъ. Ѣдутъ военные, сестры. масса штатскихъ,

   - Сколько васъ, извозчиковъ?

   - Пятьсотъ восемьдесять съ хвостикомъ.

   - Куда же это всѣ ѣдутъ?

   - Куда? На пристань, въ сады, въ театры, циркъ.

   - Весело живутъ?

   - А что не жить? Другому, можетъ, и жить-то осталось, что только здѣсь поживетъ.

   Театры, цирки, кафе-шантаны, рестораны и извозчики работаютъ прекрасно. Все это низкопробное, балаганное. Но цѣны громадныя. Первый рядъ 5 р. 50 к. Театръ биткомъ набитъ. Выборъ пьесъ невозможный. Ни въ одномъ народномъ театрѣ не видѣлъ я такихъ бездарныхъ и устарѣлыхъ пьесъ патр³отическаго содержан³я и съ такимъ плохимъ исполнен³емъ. "Рука Всевышняго отечество спасла" - вещь недосягаемая въ сравнен³и съ тѣмъ, чѣмъ угостили насъ въ Харбинѣ. Баронъ Бромбеусъ и тотъ бросилъ бы подъ столъ эту пьесу въ свое время, сказавъ обычное: "Ванька, это твоя литература". Это даже не пятидесятыхъ, а какихъ-то двадцатыхъ годовъ литература. Даже и безхитростнаго райка она не удовлетворила: актеры еще кричали "ура!" (на слова какой-то дѣвы, которая жаждетъ повторен³я Севастополя и новой славы нашимъ морякамъ на морѣ и на сушѣ), а публика спѣшитъ въ такъ называемый городской садъ исполъзовать свой антрактъ - куреньемъ, выпивкой, осмотромъ накрашенныхъ дамъ въ сомнительвыхъ по свѣжести и модѣ костюмахъ.

   Слѣдующая пьеса - "Овечки". И изъ эпохи сороковыхъ годовъ мы переносимся къ турецкой кампан³и 1877 года: Кишиневъ, Бухареста, Адр³анополь, Бургасъ. Тотъ же тылъ арм³и, тѣ же кафе-шантаны, женщины и разгулы, но масштабъ другой: тамъ денегъ было больше, больше блеску. Здѣсь тускло, балаганно.

   "Овечки", несмотря на овечьи голоса и ужасную музыку и несмотря на невозможное исполанн³е, слушаются публикой взасосъ, въ особенности въ тѣхъ сценахъ, гдѣ дѣйств³е происходитъ ночью, въ спальняхъ женскаго панс³она.

   Даже та доля сатиры,- лицемѣр³е воспитателей,- которая имѣется въ этой пьескѣ, въ такомъ исполнен³и исчезаетъ. Царитъ сплошная пошлость. и всякая новая вставка въ этомъ направлен³и энергично поощряется.

   - Дорогой мой,- объясняетъ кому-то Сергѣй Ивановить,- выпьемъ же! Выпьемъ! Я похожъ на человѣка, который двадцать пять лѣтъ спалъ, и вотъ я проснулся, и это мои первыя движен³я: я потягиваюсь, я жадно вдыхаю въ себя этотъ свѣж³й воздухъ... Только уйдемъ немного отъ этого окна, потому что тутъ довольно мерзко: этотъ чадъ изъ кухни... Я не люблю... дорогой мой, этотъ чадъ, но, конечно, если надо, я полюблю и его...

   Мы возвращаемся на вокзалъ, и я отдаю себѣ отчетъ пережитаго дня.

   Слышали новыя подробности о вчерашней стычкѣ съ хунхузами. Но это были не хунхузы, а какое-то небольшое племя, весной перекочевывающее съ семьями и скотомъ на западѣ. Толпа и ружья ввели въ заблужден³е охранную стражу. Между прочимъ, убиты двѣ женщины. Тѣ трое хунхузовъ, которыхъ мы видѣли, весьма возможно, что тоже отставш³е изъ этого же племени. Но ихъ взяли, потому что они были съ ружьями.

   Слышали еще одинъ грустный эпизодъ изъ послѣднихъ преслѣдован³й хунхузовъ. Тоже по ошибкѣ подстрѣлили въ степи монголку. Пуля разбила ей колѣнную чашку. Отрядъ былъ небольшой, надо было продолжать преслѣдован³е. Ей сдѣлали перевязку, положили около нея кусокъ хлѣба и ушли. Черезъ нѣсколько дней развѣдчикъ другого отряда нашей стражи, увидѣвъ выглядывавшую голову, принялъ ее за хунхузскую, выстрѣлилъ и наповалъ убилъ эту монголку. Рана уже зажила, хлѣбъ такъ и лежалъ возлѣ нея нетронутымъ.

   Слуховъ и сплетенъ очень много. Два течен³я рѣзко обозначаются: одно - за наступлен³е, другое - противъ. За наступлен³е немног³е, и не изъ состава войска. Но говорятъ они увѣренно и съ большимъ задоромъ.

   - Вы говорите, что надо пятьсотъ тысячъ этимъ лѣтомъ, чтобъ война была побѣдоносная? и это будетъ военное искусство? Тогда и этотъ парикмахеръ побѣдитъ.

   Говорящ³й показываетъ на стригущаго его парикмахера. Кажется, несомнѣнный факть изъ всего слышаннаго, что японцы, оставивъ въ Фынхуанченѣ заслонъ въ 30 тысячъ, направили свои войска на Ляодунъ къ Портъ-Артуру. Эта перемѣна вызвала соотвѣтственную перемѣну въ распредѣлен³и войскъ и съ нашей стороны: мы опять и еще и еще укрѣпляемъ Ляоянъ.

   На распространивш³йся слухъ, что Кинчжоу взять, распространяется встрѣчный слухъ, что на выручку изъ Ляояна пошелъ корпусъ.

  

   Дворянск³й поѣздъ остается въ Харбинѣ, а наши вагоны прицѣпливаютъ къ воинскому артиллер³йскому поѣзду. Это одинъ изъ эшелоновъ сибирскаго четвертаго корпуса.

   Съ нами же ѣдетъ дальше и М. А. Стаховичъ. Мы очень рады такому спутнику и устраиваемъ его въ нашемъ вагонѣ.

   Въ окнахъ виднѣется все та же спокойная и безмолвная степь.

   Вспоминается что-то далекое, забытое, мирное. Дѣтство, поѣздка на долгихъ, деревни въ южныхъ степяхъ Новоросс³и. Дрофа тяжело поднималась и тянулась туда, гдѣ на горизонтѣ, точго насторожившись, выглядывали далек³я скирды. Тамъ, въ этихъ степяхъ, бродили мы, маленьк³я дѣти, смотрѣли на проносящ³йся поѣздъ, думали, мечтали, всей душой воспринимали радости быт³я. Тѣ степи остались, но дѣти ушли, выросли и разошлись по разнымъ дорогамъ жизни.

   Иныя степи, иная даль - чуждая, невѣдомая, передо мной теперь, и напрасно пытливо ищешь въ ней отвѣтовъ на всѣ мучительные вопросы.

   Отъ Харбина къ югу начинаются обработанныя поля. Обработка огородная: самая тщательная, рядовая, съ прополкой до послѣдняго корешка. Осенью послѣ уборки опять будутъ полоть, выдернутъ и злаковые корни и все снесутъ въ компостныя кучи, сперва сжигая, какъ топливо, это корни. Эти кучи - украшен³е усадьбы - стоятъ передъ домами, черныя, вонюч³я, и чѣмъ ихъ больше, тѣмъ богаче владѣлецъ.

   Отъ картинъ природы въ окнахъ нельзя оторвать глазъ. Столько манящей ласки, нѣги и покоя въ этомъ весеннемъ днѣ, въ этихъ разбросанныхъ рощахъ, далекихъ деревняхъ. Садится солнце, горятъ на горизонтѣ одинок³я деревья, и все новая и новая развертывается даль, и уходятъ поля и сливаются тамъ на горизонтѣ съ золотистою далью уже небесныхъ полей. И такъ безмятежнозпрекрасенъ этотъ задумчивый видъ догорающаго дня.

   Станц³я. Сѣрое изъ дикаго камня здан³е съ китайской крышей изъ гонта, выгнутой и приподнятой къ краямъ. Постройки кругомъ. Ѣдущ³й съ нами пограничный офицеръ дѣлаетъ тревогу, и на выстрѣлъ въ нѣсколько минутъ собираются конный и пѣш³й отряды. Пѣш³й маршируетъ по платформѣ, весь поѣздъ высыпалъ и смотритъ. Красавцы-артиллеристы нашего поѣзда, гиганты, смотрятъ, какъ усердно отбиваетъ землю пѣхота изъ маленькихъ въ папахахъ солдатъ и ѣстъ глазами начальство.

   Нашъ гепералъ выражаетъ одобрен³е офицеру за быстроту, но вникаетъ во всю постановку обороннаго дѣла и не совсѣмъ удовлетворевъ отвѣтами. Онъ находитъ, что отрядъ разбросанъ, можетъ быть по частямъ отрѣзанъ, и нѣтъ удобнаго сборнаго пункта.

   - Вотъ эта круглая водокачка, немного увеличенная, если бы была ближе поставлена, могла бы служить прекрасной цитаделью, съ бойницами, со складомъ боевыхъ припасовъ, пров³анта. Тутъ нѣсколько человѣкъ могутъ какъ угодно отсидѣться, пока придеть помощь.

   На каждомъ шагу по дорогѣ слѣды обороны: часовые, будки, обнесенныя кирпичной стѣной, съ башенками по угламъ, съ прорѣзями въ нихъ и стѣнахъ для стрѣльбы. На мостахъ побольше - отряды въ пять-шесть человѣкъ. Столбы, обмотанные соломой; на случай нападен³я, такой столбъ зажигается, за нимъ слѣдующ³й - и такимъ образомъ вѣсть доходить до станц³и.

   - Но вѣдь ночью къ часовому легко и подкрасться, прирѣзать.

   - На-дняхъ, до луны, такъ и было. Подкрались, и часовой получилъ четыре ружейныхъ раны, но они не замѣтили подчасового,- тотъ выстрѣлиль,- конный разъѣздь былъ всего въ полуверстѣ: прискакали, но ужъ никого не нашли.

   - Хунхузы?

   - Конечно.

   - Много ихъ?

   - Сколько угодно.

   - А населен³е?

   - Тоже готовится. И войска и полиц³я увеличиваются постоянно. Вонъ видна деревня: въ ней 27 запасныхъ, имъ указанъ начальникъ, складъ, гдѣ оруж³е лежитъ.

   - Гдѣ?

   - Если бы зналъ,- взялъ. Да это все равно: всѣхъ же складовъ не заберешь. Тутъ недалеко городокъ: не имѣетъ права держать ни одного ружья, ни одного солдата. А держатъ: офиц³ально 60 человѣкъ, а я знаю, что у нихъ больше четырехсотъ.

   - А у васъ сколько?

   - У меня всѣхъ сейчасъ 53, но на-дняхъ 14 уйдутъ. Хунхузовъ сколько хотите; верстъ 10-15 выѣзжайте: конные отряды съ ружьями. Встрѣтятъ насъ въ большомъ количествѣ - умчатся, а то отстрѣливаться начнутъ.

   - Ну что стоитъ ихъ стрѣльба? Я помню, въ китайскую кампан³ю...

   - Это уже и народъ другой и ружья друг³я: трехлинейныя, четырехлинейныя, маузера, Винчестера. Стрѣляютъ залпами, стойко, отступаютъ стройно.

   - Можетъ быть такой случай, что въ одну прекрасную ночь по данному сигналу всѣ эти шайки надвинутся, и дороги не станетъ?

   - Можетъ. Хуже всего, что у нихъ и пушки. Въ этомъ городкѣ нѣтъ пушекъ.

   - Отчего вы ихъ не отберете?

   - Надо знать, гдѣ именно онѣ. Надо имѣть средства наконецъ для этого. Ужъ отбирать - Богъ съ ними; знать бы, по крайней мѣрѣ. Въ моемъ распоряжен³и есть восемнадцать рублей въ мѣсяцъ на шп³оновъ, но... плохому переводчику платиться десятъ. Зааемъ, что много ихъ, знаемъ чрезъ одного князька монгольскаго, что проходятъ всѣ къ западу, къ Нингутѣ, но это только оданъ князекъ, а остальные - не наша сторонники.

   - Правда, что японск³е офицеры руководятъ ими?

   - Во всякомъ случаѣ, я вамъ говорю, что строй у нихъ измѣпился: это уже отряды, а не сбродъ.

   - Но вѣдь съ виду китайцы такъ же мирные, ласковые?

   - Тотъ, который у васъ въ рукахъ. Тотъ будетъ и ласковый и дураками своихъ обзывать; а попадитесь вы къ нему въ руки,- онъ васъ замучить такини муками, о которыхъ и говорить не хочется. Или ядъ, или послѣднюю пулю въ револьверѣ надо держать для себя на случай плѣна.

   И офицеръ называетъ нѣсколькихъ такъ замученныхъ.

   Солнце сѣло. Мягк³я сумерки охватываютъ темной паутиной. Далек³й западъ, какъ просвѣтъ, какъ выходъ, еще горитъ въ этомъ прозрачномъ мракѣ. Уже играетъ походъ высок³й статный артиллеристь, высоко вверхъ поднята его труба, и тревожные мелодичные звуки будятъ тишину вечера,- ароматичнаго весенняго вечера.

   Мы медленно идемъ къ вагонамъ.

   - Но если таково положен³е дѣлъ, то не могутъ же не знать его тѣ, которые говорятъ, что войска достаточно? Какая же цѣль?..

   - Ахъ, дорогой мой!- мягко обнимаетъ, нагоняя сзади, Сергѣй Ивановичъ.- Поѣдемъ дальше и дальше, въ Ляоянъ, и выбросимъ изъ головы всѣ проклятые вопросы: почему, зачѣмъ? Не все ли равно теперь намъ? Уподобимся матери нашей, природѣ, этому вечеру, этой нѣгѣ, этому звенящему кузнечику...

  

   Можетъ, озадачитъ,

   Можетъ, не обидитъ:

   Вѣдь кузнечикъ скачетъ,

   А куда - не видитъ.

  

   И Сергѣй Ивановичъ смѣется, а за нимъ и всѣ, потому что нельзя не смѣяться, когда смѣется онъ своимъ подмывающимъ, веселымъ и безпечнымъ смѣхомъ.

   - О чемъ въ самомъ дѣлѣ безпокоиться;- продолжаетъ онъ.- Что будетъ Варѳоломеевская ночь, что прирѣжутъ насъ? Чѣмъ мы лучше другихъ и что убиваться?.. Ха-ха-ха! Вы, кажется, огорчены, дорогой профессоръ? Но что жъ я могу тутъ сдѣлать? Если бъ я могъ дажк крикнуть такъ, чтобы весь м³ръ услыхалъ меня: "Господа, соединимся въ одно предъ этой страшной опасностью, будемъ гражданами, не будемъ топить одпить другого, потому что всѣ потонемъ...",- то вѣдь и тогда, зная всю подлость человѣческаго естества, ничего изъ этого не вышло бы. А если къ тому же я и не могу... Кажется, поѣздъ уже идетъ, а мы еще на платформѣ! Прыгайте же скорѣе, мой дорогой профессоръ, чтобъ не случилось худшаго. И будь, что будеть!

  

   Мы подъѣзжаемъ къ Мукдену. Сегодня опять новый видъ. Далек³я горы охватили со всѣхъ сторонъ горизонть. Иногда эти горы приближаютя и потомъ опять уходятъ. Высота ихъ - высота горь средняго Урала, но отдѣльныя вершины ихъ острѣе, и издали онѣ кажутся сплошь иззубренными. Точно острый хребетъ съ массой бугорковъ какого-то невѣдомаго звѣря, остановленнаго навѣки въ тотъ моментъ, когда онъ весь былъ въ движен³и.

   А близко къ дорогѣ все тѣ же прекрасно обработанныя поля, отдѣльныя рощицы и деревни, мирныя картины сельской жизни. Вотъ убѣгаетъ дорожка и прихотливо вьется среди полей молодой зелени. Ѣдетъ по ней двухколесная арба, и въ синей кофтѣ, широкихъ панталонахъ, въ туфляхъ, подбитыхъ толстымъ войлокомъ, съ длинной черной косой, ѣдетъ китаецъ и поеть свою пѣсню, какую-то, всю на диссонансахъ построенную, дикую мелод³ю. Въ запряжкѣ у него и лошадь, и быкъ, и мулъ, и оселъ, и корова.

   Китайцевъ много, но женщинъ китайскихъ мы еще не видали. Онѣ и къ званымъ гостямъ не выходять, а къ незванымъ и подавно. Онѣ только спрашиваютъ своихъ возлюбленныхъ богатырей:

   - Ты все еще не прогналъ ихъ, этихъ гостей, чтобы могли мы, какъ прежде, ходить и ѣздить по роднымъ полямъ?

   И онъ поеть ей пѣсню о терпѣн³я, о темной ночи и о кровавомъ пирѣ съ непрошенными гостями, и послѣ этого пира онъ пр³ѣдетъ за ней на парѣ быковъ, украшенныхъ лентами, и въ праздничныхъ одеждахъ они подутъ опять по роднымъ полямъ, къ милымъ могиламъ предковъ, и онъ покажетъ ей одну большую, на тысячи верстъ могилу, куда уложили они, богатыри, спать своихъ непрошенныхъ гостей послѣ кроваваго похмелья.

   На каждомъ шагу эти могилы. Всѣ эти р