Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Дневник во время войны

еперь озабочены однимъ: эвакуировкой и пр³емкой новыхъ больныхъ.

   - Желудочные?

   - Да, но легк³е,- черезъ нѣсколько дней уже назадъ ѣдутъ.

   - Что, какова чистота! - подходитъ военный комендантъ.- Кругомъ ни пылинки!

   - Генералъ Треповъ страсть подтягиваетъ.

   Меня зовутъ обѣдать, и мы обѣдаемъ въ большомъ обществѣ инженеровъ, военныхъ. Приходитъ во время обѣда много народу. Среди нихъ и Н. А. Демчинск³й.

   Все тотъ же, вотъ ужъ пять мѣсяцевъ не надоѣдающ³й разговоръ о войнѣ, о злобѣ дня: отступимъ или нѣтъ отъ Дашичао. Большинство, впрочемъ, не хочетъ отступать.

   - Мало ли что вамъ не хочется: если надо - отступимъ.

   - Несомнѣнно, Куропаткинъ знаетъ, что дѣлаетъ.

   На этомъ мирятся всѣ.

   Поѣздъ уже готовь, и надо ѣхать назадъ. Я смотрю въ окно вагона: по обѣимъ сторонамъ тянется непрерывная цѣпь конныхъ обозовъ по просохшей уже дорогѣ.

   Смѣшно видѣть солдата, управляющаго вмѣсто китайца китайской арбой съ запряжкой: одинъ мулъ въ корню, а три на выносъ и безъ вожжей. Очевидно, приспособился: сидить на арбѣ, помахиваетъ китайскимъ кнутомъ и разговариваетъ съ мулами на какомъ-то русско-китайскомъ жаргонѣ, гдѣ на одно перевранное китайское слово приходится двадцать исковерканныхъ русскихъ, въ родѣ: бросать - мало-мало бросайло.

   Сдѣлано и приспособлен³е: нѣкоторыя арбы соединены, и получается телѣга на четырехъ колесахъ.

   У китайцевъ арба съ запряжкой покупается отъ 500 до 800 рублей.

   Я слышалъ, что количестно такихъ подводъ приказано увеличить на десять тысячъ штукъ.

  

   Командиръ 8-го полка, съ красными лампасами, плотный, бритый, живой, съ коротко остриженными густыми волосами, съ зоркими, съ простодушной хитрицей, глазами - все время въ движен³и. Веселый, общительный и жизнерадостный человѣкъ. Съ молодыми офицерами говоритъ добродушно, и, чѣмъ больше благоволитъ, тѣмъ сильнѣе ласково-ругательное прозвище.

   - Этакая дрянь: взяли еще двухъ такихъ же оголтѣлыхъ и отправились между двухъ цѣпей, нашей и японской, прогуливаться, а пули такъ и свистятъ кругомъ. Я жъ его,- еще разъ попробуй,- выпорю...

   И полковникъ хохочетъ завиднымъ смѣхомъ.

   - Га?

   И онъ опять смѣется.

   - Мой полкъ все время въ бѣгахъ, съ 17-го мая,- вотъ полтора мѣсяца, а у меня, въ хорош³й часъ молвить, четыре убитыхъ и 18 раненыхъ. Все время въ дѣлахъ, и плохихъ не было. 3-го ³юня весь день сдерживалъ своимъ полкомъ, пока отступалъ нашъ правый флаитъ.

   Разговоръ происходитъ въ коридорѣ вагона у открытаго окна. Сократъ въ сторонѣ почтительно говоритъ:

   - Вѣрно, совершенно вѣрно... Съ открытой храбростью, безъ сноровки, въ этой войнѣ всяк³й пропадетъ. Необходима сноровка... хитрость... Стрѣляетъ онъ... Шапку на палкѣ нарочно поднимешь, и одна секунда - три-четыре пули уже прострѣлили шапку... Какъ черногорецъ стрѣляетъ...

   - Ну,- не соглашается полковникъ.- Три человѣка въ пятистаъъ шагахъ вдоль цѣпи гуляютъ и всѣ трое цѣлы,- какая жъ это стрѣльба? Зарядовъ не жалѣютъ. А ужъ солдать, который палитъ и палитъ - какой солдатъ?

   - Снарядовъ много выпускаетъ, зря выпускаетъ,- это вѣрно.

   - А вѣрно, такъ что жъ? Мои казаки никакого вниман³я на его пули не обращаютъ. Вотъ шрапнель - этой поклонишься, какъ штукъ сто разорвется надъ головой, а въ каждой 350 пуль, да собственныхъ осколковъ. И все-таки... Вотъ такихъ сто разорвалось 2-го ³юня надъ нами, а въ результатѣ - ерунда...

   - Вѣрно, вѣрно,- говоритъ раздумчиво Сократъ:- надо умѣть и дѣло сдѣлать и людей сберечь.

   Сократъ задумчиво смотритъ въ окно.

   - Особенная, совсѣмъ особенная война. Надо очень хитро: всю сноровку врага узнать... Въ руки не любитъ сдаваться. Ханшинъ или саки или лепешку сосетъ: сильный дѣлается, самъ себя не помнитъ.

   - Небось, какъ пику или штыкъ увидитъ передъ носомъ, вспомнитъ и себя... А ужъ пику... Прославился я теперь, какъ варваръ, а ужъ пика прославилась... Отъ полусотни два эскадрона послѣ 17-го повернули да маршъ маршемъ назадъ. Забыли и про своихъ пѣхотинцевъ. А тѣ за ними, какъ собаки въ травлѣ. Кричали: "палачи Ермака!". Ладно, мы омск³е, такъ и быть: Ермака Тимоѳеевича прямое наслѣд³е - палачи, такъ палачи Ермака Тимоѳеевича.

   - Почему прямое наслѣд³е?

   - Онъ же насъ по Иртышу посадилъ, - тамъ и осталось все его войско, и мы всѣ отъ него и пошли.

   Смышленые, веселые глаза полковника смотрятъ на насъ.

   - Первый полкъ такъ и называется его именемъ. Какъ казаки говорятъ: полкъ Варнака Тимоѳеевича.

   - Первый полкъ тоже здѣсь?

   - Нѣтъ: охраняетъ китайскую границу. Первый, второй и трет³й.

   - Ну что жъ, и спать,- говоритъ полковникъ.

   - Рано.

   - Привыкъ: съ первой зарей и я глаза открываю,- хоть убей, не засну.

   - Рюмку коньяку?

   - Нѣтъ, благодарю, въ свое время все выпилъ,- теперь ни вина ни водки.

   - Ну, ужъ это даже и на казака не похоже,- говоритъ докторъ.

   - Одно слово - никуда негодный человѣкъ,- смѣется полковникъ.

   - За 17-е много Георг³евъ у васъ получили?

   - Что-о? Георг³я, батюшка, офицеру получить - мно-о-го надо...

   - А вотъ, полковникъ,- говоритъ Сократъ:- если бы лошадей не пожалѣть, да ночью въ ихъ лагерь, пока они лепешекъ еще не поѣли, да пока эта самая шрапнель... Не выдержали бы?

   - Видишь, что. Можетъ, конечно, что и не выдержали бы, да ты то разсуди головой, какъ въ этихъ горахъ съ лошадьми поворачиваться, а вдругъ да спутаешься, не вылѣзешь? Вотъ если бъ его къ Харбину поближе вытянуть - на ладонку, такъ опять не пойдетъ, пожалуй, такой онъ сынъ.

   - Не пойдетъ.

   - Раньше-то раззадорился бы, можетъ, а теперь, пожалуй, раскусилъ.

   Полковникъ уходитъ...

   Сократъ задумчиво смотритъ въ окно съ какой-то затаенной, очевидно, привычной, гнетущей думкой.

   - Умный, дѣльный чоловѣкъ,- говорить онъ про полковника раздумчиво:- зря не сдѣлаеть...

   Сократъ вздыхаетъ.

   - И я спать пойду... Очень радъ, что судьба свела насъ опять. Живы будемъ, будете строить въ Крыму - дайте дѣло. Тутъ что? Война? У него бы на родинѣ война, а тутъ на чужой, совсѣмь посторонней сторонѣ, - Сократь разводитъ зрачками. - Ни ему ни мнѣ никакой пользы... Вся польза китайцу.

   Сократъ безнадежно машетъ рукой и уходитъ.

   Mы съ докторомъ забираемся въ купэ.

   - Вы здѣсь и привилигированномъ положен³и, докторъ?

   - Нѣтъ, обыкновенный военный врачъ.

   - Разница большая?

   - Порядочная. Младш³й докторъ въ "Крстѣ" пятьсотъ въ мѣсяцъ, а военный - 140.

   - Н-да...

   - Васъ интересуютъ всяк³я нововведенья? - спрашиваеть меня докторъ.

   - Всю жизнь только этмъ и занимался. Нововведенья въ жизни, можно сказать, моя прямая спец³альность: всегда къ услугамъ.

   - Тогда прочтите этотъ актъ.

   Я читаю.

   - Сегодня еще былъ объ этомъ разговоръ.

   Это консервирован³е мяса по способу г. Власевича. Опытъ производился во второмъ сибирскомъ корпусѣ, въ 124-мъ пѣхотномъ Воронежскомъ полку, въ ³юнѣ этого года, въ Манчжур³и, въ деревнѣ Хунь-дзянь-тунѣ. Результатъ оказался блестящ³й:

   "Люди чувствовали себя болѣе сытыми, чѣмь обыкновснно, когда пища готовится изъ обыкновеннаго свѣжаго мяса, потому что, по ихъ слсьамъ, порц³я изъ консервированнаго мяса менѣе водяниста и менѣе жилиста, почему съѣдается цѣликомъ и ничего не пропадаетъ зря".

   Это - слова акта за подписью всего полкового начальства и докторовъ.

   Люди заявили, что предпочли бы получать меньшую порц³ю мяса, но консервированнаго. Мясо вкуснѣе. Это все изъ акта. Это понятно: шесть недѣль пролежавши въ консервированныхъ складахъ-холодильникахъ въ Америкѣ, мясо нѣжнѣе, вкуснѣе и переваримѣе нашего, по обычному способу приготовленнаго, жесткаго мяса.

   "Принятое мясо одиннадцать дней хранилось при ротѣ сперва на открытомъ воздухѣ. При выступлен³и же роты въ походъ 26-го мая сего года оставш³йся двухдневный запасъ уложенъ былъ въ китайскую арбу безъ какой-либо особой укупорки и въ такомъ видѣ взятъ былъ въ дорогу. Температура окружавшаго воздуха была не менѣе 30° R. Было жарко и душно.

   "Наваръ получился густой, въ виду чего пища всегда выходила вкусная. Комисс³я нашла, что наваръ гуще, чѣмъ изъ обыкновеннаго мяса. Мясо было болѣе мягкое и нѣжное, а слѣдовательно и болѣе вкусное, чѣмъ мясо свѣжерѣзаннаго скота''.

   - Ну что жъ? Блестящ³й результатъ,- сказалъ я, прочитавъ.- Вопросъ о голодовкѣ, когда такое мясо можно доставлять и изъ Омска даже, вопросъ объ эпидем³яхъ, объ убыткахъ отъ падежей, отъ убиван³я больныхъ, распространен³я заразы, вопросъ сельскихъ хозяекъ во всѣхъ деревняхъ Росс³йской импер³и - какъ лѣтомъ кормить мясомъ семью, когда больше трехъ дней оно не выдерживаетъ въ ледникахъ,- всѣ эти вопросы рѣшены, какъ по мановен³ю волшебнаго жезла, и остается только радоваться, что война и въ этомъ дала толчокъ такому дѣлу. Пр³ятно и за русскихъ изобрѣтателей.

  

   Просыпаюсь и слышу возню подъ окномъ. Выглядываю. Цѣлыя горы мѣшковъ съ мукой. На китайскихъ двуколкахъ одни солдаты подвозятъ, друг³е выгружаютъ, третьи тащатъ мѣшки наверхъ и бросаютъ ихъ другъ на друга.

   - Ребята, тащи, тащи! - командуетъ унтеръ, стоя на самой горѣ изъ мѣшковъ.- Да что вы, черти, русскаго языка не понимаете: куда грузите? Зря вѣдь... Постой тамъ! Постой!..

   - Ну?!

   - Вотъ тебѣ и ну! Когда говорятъ, слушайся.

   Черезъ минуту команда:

   - Пять минутъ отдохни.

   Крики, шумъ затихаютъ сразу. Погодя доносится гулъ разговаривающихъ.

   Я слышу только ближайшихъ ко мнѣ. Жалуется сиплый голосъ, что табаку нѣтъ ни крошки.

   - Табакъ ладно бы... Воды хотя глотокъ бы... ты смотри, пекло какое.

   - Вставай! Ну, живо, живо!

   Понемногу опять закипаетъ работа, и опять вопли старшаго:

   - Ну что жъ вы, какъ бараны, напираете? Смотри, какъ сгрудились. Да не бросай же такъ, мѣшокъ лопнетъ. О, Господи, пропадешь съ вами! Стой, стой, тащи, не вали! Не ва-али! Ну, живо, живо! Еще немножко! Наддай!

   - Наддай, наддай,- ворчить чей-то голосъ:- ладно, они желѣзные были.

   - Поговори, поговори тамъ!

   - Сидоровъ! - раздается утомленный голосъ.- Что жъ ты, чортъ тебя побери, по-дурацки опять все дѣлаешь? О, Господи!

   Я выглядываю: интендантск³й офицеръ при шашкѣ. На горѣ мѣшковъ, вытянувшись, стоитъ старш³й.

   - Вѣдь объяснялъ, вѣдь говорилъ. Говорилъ же. Нигчего не исполняете.

   Офицера разбираетъ злость.

   - Да что же, чортъ тебя побери, думаешь, не найду, откуда ноги у тебя растуть?!

   - Ваше благород³е! Что жъ я могу? Имъ говоришь, а они не слушаются.

   - Да дуракъ ты, и ничего ты имъ не говоришь, а они у тебя ничего не дѣлаютъ, точно не ѣли два дня. Вотъ двадцатъ человѣкъ тамъ вѣдь ничего же не дѣлаютъ.

   - Ваше благород³е! Если мнѣ къ нимъ бѣжать, тутъ станетъ все.

   - И тамъ и тутъ стало, Русскимъ языкомъ толковалъ тебѣ: клади лѣстницей. Теперь что же? Все разбиратъ опять? Говорилъ, говорилъ...

   - Ваше...

   - Да молчи ты, дуракъ. Оттого, что ты разговариваешъ, а не слушаешь, - оттого и дѣла нѣтъ: съ ранняго утра возитесь, и всю работу теперь передѣлывай.

   - Ваше...

   - Стой! Брось всю работу! Брось! Разбирай. Сверху начинай. Складывай здѣсь мѣшки, въ рядъ, вотъ такъ. Ну, теперь такъ. Теперь опять такъ. Поняли?

   - Такъ точно.

   - Почему же не дѣлаешь такъ?

   - Ваше благород³е...

   - Да ты не разговаривай, а смотри, и если опять напутаешь...

   - Какъ можно напутать? Указали, такъ и будемъ дѣлать.

   - Вчера указывали.

   - Я вчера не былъ, ваше благород³е.

   - Не былъ... Кто-нибудь другой былъ, могъ спросить... Я къ обѣду зайду.

   Чей-то голосъ ворчитъ:

   - Хуже этого нѣтъ, какъ передѣлывать: лучше двѣ новыхъ работы.

   - Поговори тамъ!

   Работа продолжается беззвучно. Только мѣшки ухапятъ. Вдоль откоса тянется пѣхота вольнымъ строемъ. Какому-то солдатику показалось мало, и къ своимъ семидесяти фунтамъ онъ добровольно прибавилъ жестяное ведро, въ которое собираетъ, какъ Плюшкинъ, что попадется, а больше щепки, палочки. Въ одной рукѣ у него ружье, а въ другой палка, на которую, идя, опирается.

   Сзади плетется молоденьк³й, безъ усовъ и бороды, солдатикъ. Вѣроятно, дома былъ бабушкинъ баловень. Округленность щекъ еще не исчезла, но щеки эти поблекли и посѣрѣли, и глаза безпомощно, какъ въ кошмарѣ, оглядываются: нѣтъ бабушки, некому пожалѣть, и всего разломило, и гонитъ душу изъ тѣла. Упалъ бы да и лежалъ такъ среди пыльной дороги, знойнаго дня, съ запекшимся сердцемъ и остановившейся мыслью. A вотъ фигурка какого-то дьячка и поетъ тоненькимъ голоскомъ.

   - На Тя, Господа, уповахъ...

   Вѣроятно, послѣдн³й годъ и иимшо³й ему пробыть въ запасѣ: лицо все въ складкахъ отъ морщинъ, и торчатъ во всѣ стороны жидк³е клочья бородки.

   А вотъ съ фигурой Геркулеса атлетъ - стройный и мощный, какъ палочку небрежно несетъ свое ружье. Загорѣлое, красивое лицо, шапка безъ козырька, сѣрая рубаха, сѣрая скатанная черезъ плечо шинель.

   Такихъ много: большинство. Какъ вѣтерь по деревьямъ, несется радостная вѣсть: у той сверкающей на солнцѣ рѣки привалъ и дневка.

   - Охъ, вымоюсь!

   - Давно не мылся?

   - Четвертый мѣсяцъ, несется веселый отвѣтъ.

   Я одѣваюсь и выхожу.

   Такая же плоская станц³я въ долинѣ, тѣ же вагоны, вагоны и вагоны. Тѣ же мухи, мир³ады мухъ.

   - Мухи хорош³й знакъ,- говоритъ докторъ.- Это дезинфекторы здѣшнихъ мѣстъ. Онѣ и дожди: польютъ дожди, превратятъ всю эту долину въ одну сплошную рѣку, и унесетъ она всю грязь.

   - Нa грязь жаловаться нельзя,- говорю я.- На станц³ахъ даже слишкомъ ужь образцовая чистота. Эти сотни китайцовъ подбираютъ даже бумажки, окурки.

   - И все это необходимо и прекрасно. Пусть уйдетъ на это нѣсколько милл³оновъ - это будетъ дешевле того, чѣмъ самая арм³я отъ плохихъ санитарныхъ услов³яхъ стала бы болѣть. Но много есть такого, съ чѣмъ никакой санитаръ справиться не можетъ. Эта страшная пыль, напримѣръ. Никакой метлой ее не выметешь, а въ ней всѣ бациллы. Семьсотъ-девятьсотъ человѣкъ желудочныхъ больныхъ, проѣзжая ежедневно, оставляютъ слѣды, быстро высыхающ³й, превращающ³йся въ пыль,.

   - Докторъ, а зачѣмъ везутъ этихъ больныхъ шестьсотъ верстъ до Харбина, шестьсотъ обратно, санитарныхъ вагоновъ хватаетъ только для раненыхъ. Въ товарныхъ же душно, жарко, нѣтъ приспособлен³й, на станц³яхъ они покупаютъ огурцы, дыни, зеленые абрикосы.

   - Нельзя вездѣ магазины устраивать. Все вѣдь это связано съ массой услов³й: питан³я, удобствь, возможности ухода за больными. Доставка пров³анта! Вы посмотрите когда-нибудь. Это стоитъ. Попробуйте въ какой-нибудь отрядъ Ренненкампфа доставить транспортъ: отрядъ ищетъ японцевь, транспортъ - отрядъ и чѣмъ они тамъ питаются - одинъ Аллахъ знаетъ. Здоровый - заболѣваеть, а больной? Онъ при такихъ услов³яхъ уыреть. А привезсти его въ Харбинъ, смотрите, чрезъ нѣсколько дней онъ уже ѣдетъ назадъ.

   - У японцевъ, говорятъ, холера началась?

   - Вѣррятно, у японцевъ то же про насъ говорятъ. И здѣсь мухи хорош³е показатели. Дѣло въ томъ, что, когда начинается холера настоящая - прежде всего отравляются и исчезаютъ мухи. Отсутств³е мухъ - всегда характерный признакъ холеры.

   - Это, конечно, пр³ятно, хотя сама муха по меньшей мѣрѣ холерина: отъ каждой съѣденной и проглоченной мухи тошнить.

   Среди вагоновъ мы добираемся до маленькой станц³и, наконецъ до еще болѣе маленького буфета, и, стоя въ дверяхъ, я съ тоскою смтрю на всѣхъ этихъ несчастныхъ, которыхъ голодъ загналь сюда. Сотни тысячъ мухъ обсѣли тарелку, жадно млѣдятъ за каждымъ кускомъ и летятъ за нимъ въ ротъ. Въ этой духотѣ и тяжеломъ запахѣ сѣрый офицеръ ѣстъ, весь поглощенный заботой успѣть пронести кусокъ въ ротъ, пропустить глотокъ пива, вина, квасу,- пропустить сквозь сжатые зубы, чтобъ удержать плавающихъ и барахтающихся въ стаканѣ мухъ. Вынимать ихъ безполезно: мгновенно сотни явятся на смѣну.

   - Китайцы,- говоритъ докторъ,- употребляютъ какую-то траву. Они подвѣшиваютъ ее клѣткообразно къ потолку, и всѣ мухи, и живыя и мертвыя - всѣ тамъ. Я видѣлъ это въ лавкахъ,- на этой травѣ ихъ множество; сидятъ тамь и смотрятъ на покупателей... Здравствуйте, коменданть; позвольте познакомить васъ.

   Мы знакомимся.

   Молодой комендантъ озабоченъ и даже растерянъ.

   - Опять истор³я,- говоритъ онъ доктору, разводя руками; - далась имъ эта станц³я: не хотятъ ѣхать, второй часъ уговариваю.

   Комендантъ убѣгаетъ.

  

   Со станц³и мы приходимъ къ Николаю Нкколаевичу Бочарову, строителю вѣтки Хайчена. Домикъ у него очень маленьк³й, бывшее жилье мелкаго агента, но въ маленьк³й садикъ выходить терраса. Прохладная терраса съ завѣсомъ и обвалившейся штукатуркой, съ тонами, которые даетъ только время, и эти тона и эта разросшаяся листва сада, за которой, очевидно, никто не ухаживаетъ, даютъ отпечатокъ заброшеннаго и прелестнаго въ своей заброшенности уголка. H. B. сравнительно свободенъ отъ дѣлъ, такъ какъ пока японцы еще владѣютъ той территор³ей, по которой проидетъ вѣтка.

   Пришелъ В. И., пришло нѣсколько технковь, подрядчиковъ, пришелъ полковникъ.

   - Устроились мои шельмецы и здѣсь отлично. Русск³й солдатъ, говорятъ, не пропадетъ и въ аду, а казаки прямо-таки царствовать тамъ будутъ.

   И полковникъ весело смѣется, такъ весело и отъ души, какъ въ большихъ городахъ уже давно не смѣются.

   Съ Н. Н. они старые знакомые по Хайлару и вспоминаютъ прошлые тяжелые дни китайской войны.

   Между прочимъ. я узнаю подробности о погибшемъ инженерѣ Верховскомъ.

   Какъ-то незадолго до возстан³я Верховск³й, проѣзжая по лин³и, наткнулся на возмутительную сцену расправы китайцевъ со своимъ же подрядчикомъ. Онъ въ чемъ-то ихъ обсчиталъ, а они бросились на него, избили и, пока В. подъѣжалъ къ нему на выручку, успѣли загнать ему подъ ногти заостренныя щепки. Говорятъ, что это страшно мучительная пытка, Тотъ, кому приходилось съ размаху захлопнуть свой палецъ въ дверяхъ, имѣетъ нѣкоторое понят³е объ этой боли.

   В. передавалъ потомъ объ этой пыткѣ съ содроган³емъ и страшно взволнованъ былъ и огорчемъ.

   - Китайцы - это совершенныя дѣти, со всѣми прекрасными качествами дѣтей. И ласковыя, и довѣрчивыя, и безсознательно жесток³я дѣти. Видѣли, какъ дѣти мучатъ муху, щенка, котятъ? Крики боли ихъ только раздражаютъ.

   Думалъ ли тогда несчастный В., что такъ ужасно на немъ самомъ практика жизни оправдаетъ его теор³ю?

   Какъ онъ погибъ? Опросъ очевидцевъ оставиль впеча³лѣн³е, что они упорно о чемъ-то умалчавали. Уже потомъ изъ неясныхь обмолвокъ нѣкоторыхъ сложилось впечатлѣн³е, что его просто-напросто бросили, какъ раненаго, какъ побросали и другихъ раненыхъ и отсталыхъ. Такъ бросили жену одного техника. Такъ погибли дѣти, мучен³я которыхъ перо отказывается описывать. Пытали и мучили, несомнѣнно, и Верховскаго. На это имѣются нѣкоторыя указан³я очевидцевъ его казни. Такъ, старикъ-китаецъ видѣлъ, какъ однажды утромъ притащила толпа къ городскимъ воротамъ большого капитана. Онъ ужъ не могъ итти, и его волочили, издѣваясь надъ нимъ. Нa другой день его казнили: отрубили голову. Эта голова была посажена въ клѣтку и выставлена на шестѣ. Возвративш³еся русск³е чрезъ нѣсколько дней послѣ казни видѣли эту голову и всѣ единогласно признали ее за голову Верховскаго. Пришедшая потомъ сотня казаковъ, знавшая покойнаго, также единогласно признала голову, хотя голова эта, зарытая въ землю и вновь вырытая, уже значительно разложилась. Но цвѣтъ волосъ и общ³й контуръ еще сохранились. Потомъ стали смѣшивать, говорили, что это голова одного техника, въ общемъ похожаго на В. и тоже погибшаго. Но это было уже въ тотъ пер³одъ, когда голова совсѣмъ почти разложилась. И все-таки еще сохраниля какой-то шрамъ, бывш³й у покойнаго. В. И., который еще въ клѣткѣ видѣлъ голову. Говорили, что сомнѣн³я никакого не было, что голова эта Верховскаго. Этотъ же китаецъ, который видѣлъ, какъ тащили Верховскаго въ городъ, удоъстовѣряетъ, что все время мужество не оставляло несчастнаго. По обычаю казни ему предложили стать на колѣни, но въ отвѣтъ на это онъ, собравъ послѣдн³я силы, плюнулъ въ лицо тифангуана.

   Разыскивали его тѣло. Китайск³я власти при этомъ виляли, какъ умѣеть только вилять китайская администрац³я. Послѣ долгихъ и настоятельныхъ требован³й принесли наконецъ гробь въ полурусскомъ стилѣ и въ гробу как³я-то косточки. На глазъ ихъ опредѣлили костями теленка, но пр³ѣхавш³й докторъ удостовѣридъ, что это кости ребенка не свыше двѣнадцатилѣтняго возраста.

   Относительно пропавшей жены техника китайская администрац³я въ Мукденѣ проявила еще большую изворотливость.

   Сперва говорили:

   - Ищемъ и непремѣнно найдемъ.

   Затѣмъ пронесся слухъ, что нашли. Нашли и везуть уже. Везли мѣсяца три. И все это время мужъ томился въ Мукденѣ. Наконецъ привезли и собрались всѣ съ большимъ почетомъ встрѣтить. Но каково же было удивлен³е всѣхъ, когда изъ китайской каретки вышла... чистокровная китаянка въ своемъ нац³ональномъ коспомѣ.

   - Жена русскаго.

   Дѣйствительно. это была жена одного дорожнаго мастера, съ которой онъ по обоюдному соглас³ю и разошелся. И дорожный мастеръ въ это время успѣлъ жениться, и она вышла замужъ, на этотъ разъ за своего же китайца.

   Тѣмъ и кончились розыски пропавшей русской женщины.

   Судьба этой привезенной китаянки была печальна. Новый ея мужъ, считая себя опозореннымъ, отказался отъ нея, русск³й мужь - тоже, и, говорятъ, поставленная лицомъ къ лицу съ голодной смертью, она сдѣлалась проституткой, заразилась и въ ужасномъ видѣ скрылась гдѣ-тo, а теперь, вѣроятно, скрылась уже и за горизонтомъ жизни.

   Что такое эта жизнь въ нашь вѣкъ правъ сильнаго и тѣлеснаго братства?

   Послушайте нѣкоторыхъ изъ здѣшнихъ: какой апломбъ? Прямо пропорц³ональный ихъ невѣжеству. Впечатлѣн³е никогда не вентилированнаго, но жилого помѣщен³я. До дурноты.

   Эти люди напоминаютъ моего героя изъ "Гииназистовъ", Семенова, котораго Корневъ спрашиваетъ:

   - Koro жъ ты любишь, наконецъ?

   Онъ долго думалъ и отвѣтилъ:

   - Испанцевъ.

   Но и тѣхъ, вѣроятно, если бы увидѣлъ, тоже возненавидѣлъ бы онъ.

   Кстати объ этомъ героѣ.

   Лицо это въ дѣйствительной жизни было однимъ изѣ бѣглецовъ подъ Тиренченомъ. Изъ техъ позорныхъ бѣглецовъ, въ которыхъ хотѣли стрѣлять и военноначальники и солдаты. А на этапѣ, когда пришли въ себя, вѣроятно, отъ угрызен³я совѣсти они напилась и, впавъ въ другую крайность, обычную для такахъ натурь - въ буйство, сдѣлала много позорнаго. "Въ семьѣ не безъ урода".

  

   Вчера вечеромъ пр³ѣхалъ въ Ляоянъ, а сегодня мы ѣдемъ въ горы на востокъ, на первый этапъ, въ Ляндансань - резиденц³ю Сергѣя Ивановича.

   Я давно не былъ уже въ полѣ, такъ сказать, на ногахъ, хотя бы и на лошадиныхъ.

   Съ нами Сергѣй Ивановичъ. Опять ѣдеть на маленькой бѣлой дливной лошадкѣ. Отъ худобы ея хребетъ поднялся, ощетинился, съ вытянутой шеей она слегка напоминаетъ дракона, собирающагося улетѣть на небо. Выражен³е лица Сергѣя Ивановича какъ будто говорить:

   - Въ небо, такъ въ небо.

   Онъ совершенно черный отъ загара, споритъ въ худобѣ съ своей лошадью, всѣ кости лица выдались и лицо уменьшилось, и только глаза, син³е и напряженные, стали какъ будто еще больше. Я ѣду на мексиканскомъ сѣдлѣ, на которомъ сдѣлалъ въ 1898 году свой переѣздъ изъ Владивостока въ Портъ-Артуръ, явившись такимъ образомъ, со своимъ спутникомъ Н. Е. Боршинскимъ, первыми сухопутными туристами по этой дорогѣ, сдѣлавъ около 1 ¹/₂ тысячи верстъ. Пока первыми и послѣдними.

   Въ жизни мнѣ пришлось много разъѣзжать, и испробовалъ я всѣ типы сѣделъ. Я отдаю предночтен³е мексиканскому. Во всехъ остальныхъ спина лошади зависитъ отъ искусства наѣздника, и только на мексиканскомъ, даже при желан³и, спина лошади застрахована отъ поврежден³й. И для всадника, по удобству сидѣн³я, сѣдло внѣ конкуренц³и. Нѣкоторые считаютъ недостаткомъ твердость сидѣнья, но на большихъ разстоян³яхъ мягкое сидѣнье вызываетъ такую остановку въ нѣкоторыхъ отправлен³яхъ организма, что дѣло можетъ кончиться и роковымъ образомъ. Я говорю о разстоян³яхъ со счетомъ на тысячи веретъ, конечно.

   Наши мѣстныя мелк³я лошадки, всѣ съ лекой иноходью, несуть такъ легко и какъ будто и сами рады вырваться изъ грязнаго, болотистаго, набитаго мухами, cъ зловонными испарен³ями Ляояна.

   Сидя тамъ, привыкаешь, не чувствуешь всего этого и только здѣсь, по мѣрѣ удален³я и подъема въ горы, ощущаешь всю прелесть кристаллически-чистаго воздуха. День хмурится, легк³й вѣтерокь обвѣваетъ лцца, и мы благословляемъ судьбу, пославшую намъ такой счастливый день. Жаль только, что, выѣзжая изъ города, мы пропылились насквозь въ тучахъ городской пыли, и теперь эта пыль хруститъ на зубахъ, мѣшаетъ смотрѣть запыленными глазами и непр³ятнымъ слоемъ лежитъ на лицѣ, шеѣ и рукахъ.

   - Ничего,- утѣшаетъ Сергѣй Ивановичъ: - пр³ѣдемъ и выкупаемся въ горной рѣчкѣ, чистой, какъ кристаллъ.

   Широкая желтая полоса дороги вьется между засѣянными полями. Узкая ленточка ея накатана, а вся остальная полоса дороги - сплошная спекшаяся грязь отъ бывшихъ двѣ недѣли тому назадъ дождей.

   - Вы видите какой грунть: отъ одного дождя дорога превращается въ сплошной непролазный кисель.

   - Какой же выходъ?

   - Какой?.. Нѣтъ же времени шоссировать, тѣмъ болѣе, что все это не такъ просто: нужны года времени, матер³алы, труды. За цѣлую тысячу лѣть своего существован³я много ли имѣеть Росс³я дорогъ шоссейны³ъ? А здѣсь выходь,- въ сущности съ ничтожнымъ результатомъ,- захватыватъ все время и новыя полосы всѣхъ этихъ посѣвовъ. Послѣ слѣдующаго дождя эта дорога будетъ еще вдвое шире, а во время ливней всѣ эти посѣвы будуть одной сплошной дорогой, или, вѣрнѣе, моремъ грязи, гдѣ будутъ тонуть транспорты, обозы, отдѣльные всадники. Положен³е японцевъ еще хуже: на-дняхъ шесть человѣкъ сдались отъ голода: пришли и сдалась. Китайцы говорятъ: "Черезъ тридцать минутъ японка назадъ въ Корею уйдетъ".- "Почему?" - "Гора, одна гора,- гаолянъ нѣтъ, чумизы нѣтъ, сѣна нѣтъ, никто не живетъ, никто ничего тамъ не сѣетъ,- дожди придуть, всѣмъ имъ помирать надо". Какая-то страшная, совершенно непонятная война. Что-то въ родѣ картинки: "Wo ist die Katze?". А дорвемся наконецъ до сражен³я - ни одного японца не видно. Одинъ раненый говоритъ: "Какъ видите, раненъ и настолько тяжело, что увезутъ въ Росс³ю, а японца такъ и не видѣлъ: поле, горы, что-то вдругъ треснетъ, вспыхнетъ, пыль взовьется". Незавидное положен³е современныхъ баталистовъ: получается что-то въ родѣ перехода евреевъ черезъ Красное море,- евреи ушли, а фараонъ утонулъ.

   - Ну, какъ же вы поживаете, Сергѣй Ивавовичъ?

   - Да ничего, живу... Собственно, если вдуматься, заглянуть, такъ сказать, въ сущность вещей, то можно было бы и не пр³ѣзжать сюда. Не надо большого воображен³я, чтобъ все это представить себѣ, съ одной стороны, а съ другой стороны, то несложное, къ чему приставленъ, безъ всякаго труда и безъ тебя такъ же было бы сдѣлано или, вѣрнѣе, не сдѣлано... Ну, вотъ чинишь, засыпаешь, перевозишь грязь съ мѣста на мѣсто, а, по мѣткому выражен³ю многоуважаемаго Лыки, вѣдь все это, въ сущности, ни къ чему. Одинъ дождь смахнетъ, какъ пыль, всѣ эти тщетныя и бренныя усил³я. Ну, Богъ съ нимъ. Какая зелень, как³е переливы яркихъ, до неправдоподобности красочныхъ тоновъ съ темными. А эти горы, все выше и выше и спять тамъ въ прозрачномъ туманѣ. Развѣ не говорятъ онѣ объ отдыхѣ, покоѣ, о вѣчномъ покоѣ. Помните: "Я умереть..." - нѣтъ, ужъ лучше не пѣть... Обратите вниман³е на этихъ китайцевъ... ну, развѣ не изящны они въ своихъ голубытъ платьяхъ! Съ остроконечными шляпами на головѣ они прямо изящны! Напоминаютъ пасторальныя картинки 18-го столѣт³я. Вотъ китаянка идетъ,- здѣсь ноги имъ не уродуютъ,- высокая, тонкая, гибкая, какъ трость; и сколько изящества, какая красота позы! Если отрѣшиться отъ нашихъ традиц³й, костюма, манеръ, если стараться проникнуть, угадать ихъ идеалъ красоты, пластики - вы почувствуете что-то совсѣмъ другое, чѣмъ первое грубое впечатлѣн³е отъ грязнаго китайца. Я уже чувствую этотъ идеалъ и, если бы былъ художникомъ, я уже смогъ бы воплотить его...

   Мы ѣдемъ, слушаемъ, а Сергѣй Ивановичъ продолжаетъ расхваливать китайцевъ...

   - Въ числѣ рабочихъ моихъ масса прямо прекрасныхъ экземпляровъ... Два молодыхъ - Тайгай и Вася - оба безбородые, оба красавцы. Одинъ итальянецъ, другой съ строгими правильными чертами. Тайгай задумчивъ, женствененъ,- ему снятся сны небесныхъ садовъ, и онъ бросаеть и бросаетъ пустую лопату, не замѣчая, что на ней вочти ничего нѣтъ. А Вася облокотился на такую же лопату и молча внимательно наблюдаетъ. Надо отдать справедливость: на поденщинѣ лодари порядочные. А впрочемъ, гдѣ на свѣтѣ поденщики не лодари. Нѣтъ, я люблю китайцевъ до слабости. Но вотъ что - какъ поденщики, они лодари, а как³е сельск³е хозяева! Вы посмотрите, съ какимъ безконечнымъ трогательнымъ трудолюб³емъ возится китаецъ надъ своими посѣвами. Одинъ агрономъ говорилъ мнѣ, что китайцы единственные изъ народовъ, которые рац³онально рѣшили вопросъ уничтожен³я сорныхъ травъ,- у нихъ нѣ^гтъ въ поляхъ сорныхъ травъ. Ихъ работа предупредительная,- вездѣ ждуть появлен³я этихъ травъ и тогда же ихъ уничтожаютъ. Они не ждутъ, когда вырастетъ трава, и мотыжатъ, и, оказывается, это выгоднѣе, потому что меньше труда надо употребить, чтобы уничтожить зародыши травъ, чѣмъ самую траву, когда она уже вырастетъ. Глѣбъ Успенск³й писалъ о власти земли надъ русскимъ крестьяниномъ. Что бъ онъ здѣсь написалъ! Вотъ гдѣ власть: земля захватила его всего,- это волшебная власть, обожан³е,- здѣсь они хоронили своихъ предковъ, здѣсь все для него, до помѣшательства: вы видите затоптанные посѣвы,- завтра затопчутъ еще больше,- а сегодня, вы видите, онъ все-таки исправляетъ: каждое растен³е подбиваетъ землей, сломанное уже и все-таки окучиваетъ, и сердце его, навѣрное, обливается кровью, больно ему, но зла нѣтъ. Вотъ смотрите...

   Сергѣй Ивановичъ громко крикнулъ кктайцу, работавшему надъ такой помятой полосой.

   Онъ крикнулъ привѣтств³е. Старикъ-китаецъ, вѣроятно, лѣтъ за шестьдесятъ, потому что уже не брилъ усовъ и бороды, и рѣдк³е сѣдые волосы торчали у него надъ губой и на подбородкѣ,- медленно поднялся, ласково кивнулъ въ отвѣтъ головой и снисходительно крикнулъ принятый по этикету отвѣтъ.

   - Вы чувствуете въ интонац³и малѣйшее раздражен³е?

   - Раздражен³я, правда, никакого, но это можетъ происходить и отъ другихъ причинъ. Китайцы славятся своимъ лицемѣр³емъ: онъ видитъ, что сила не на его сторонѣ, и онъ дѣлаеть, какъ говорятъ французы, bonne mine aux mauvais jeu. Но попадитесь ему въ лапы и увидите, что они съ вами продѣлаютъ; самый жесток³й народъ въ м³рѣ.

   - Ну, ужъ и самый жесток³й!.. Отрицать жестокость, конечно, нельзя. Но это жестокость дѣтей: они вотъ, дѣйствительно, самый жесток³й народъ къ м³рѣ. И если мучимый ими щенокъ имѣетъ дерзость визжать при этомъ, то они его еще больше тиранятъ. Это жестокостъ и слабыхъ. Я видѣлъ однажды въ Туркестанѣ - туземцы мстили пьяному солдату: они его били, щипали, я и теперь не забуду ихъ звѣрскихъ лицъ: слабые, они мстили наконецъ сильному. Лишать ихъ и этого права... вѣрнѣе, не понимать этого ихъ состоян³я, значитъ отказаться вообще отъ права на анализъ... Конечно, мы отказались отъ столькихъ правъ, что отказаться еще отъ одного, пр³обрѣтая за это право на новое безправ³е, ничего не стоитъ. Но несомнѣнно, что это не жестокость, или такая жестокость, на какую способны даже женщины.

  

   Долина рѣки Тайдзы, на которой стоитъ Ляоянъ и которая впадаетъ въ Ляохе и во время дождей судоходна,- остается назади. Предъ нами громоздятся горы, рядъ горъ, каждая съ заостренной вершинкой, которая называется сопкой. Мы теперь ѣдемъ по маленькому притоку Тайдзы, долина котораго сужается до нѣсколькихъ десятковъ саженей. И эти десятки саженей и склоны горъ всѣ заняты хлѣбами: чумиза, гаолянъ, бобы. Очевидно, здѣсь еще не сѣютъ пшеницы, овса и ячменя; всѣ эти хлѣба засѣваются пока только около желѣзныхъ дорогъ.

   - Но здѣсь уже тверже грунтъ: судя по откосамъ, что-то въ родѣ камня.

   - Это шинераръ. Отъ солнца, вѣтра и дождя онъ мгновенно превращается въ отвратительный рыхлый грунть, въ которомъ колеса вязнутъ по ось. Везти при такомъ услов³и, да еще въ гору, при дождяхъ, получается нѣчто гораздо даже худшее, чѣмъ тамъ внизу...

   Сергѣй Ивановичъ смотритъ, не мигая, и кончаетъ:

   - Словомъ, одна грусть, какъ говоритъ многоуважаемый Лыко.

   - А что Лыко?

   - Лыко прибавляетъ къ своему жалованью столько же своихъ и, вздыхая, все повторяетъ слова щедринскаго француза: "о, ma mère, o, ma France!". Вотъ вспомнилъ Щедрина, и самому страшно даже стало; кажется, что произносилъ его имя лѣтъ сто тому назадъ - ухо отвыкло.

   - Н-да...

   - А вотъ и Сполиндза - первый полуэтапъ.

   Такъ уютно на возвышен³и долины расположилось нѣсколько китайскихъ построекъ. Въ нихъ устроены отдѣлен³я "Краснаго Креста", комендантское управлен³е, помѣщен³е для проѣзжающихъ. На приступкахъ центральнаго здан³я сидятъ сестры, доктора, военные и пьютъ чай. Предлагаютъ и намъ. Но мы, чтобы не смущать, уходимъ въ этапъ. Надъ особымъ здан³емъ съ китайскими воротами надпись: "Этапъ"; внутри чистаго двора съ трехъ сторонъ, подъ китайскими крышами, за китайскими съ бумагой вмѣсто стеколъ окнами и дверьми кинтайск³я комнаты, всѣ въ цыновкахъ, съ узкимъ проходомъ посрединѣ и высокими нарами-лежанками по обѣимъ сторонанъ,- это же и дымовые ходы, нагрѣвающ³е зимой эти лежанки.

   Желтыя цыновки придаютъ всему помѣщен³ю свѣж³й и чистый видъ. Эта чистота вездѣ: дворъ подметенъ, и его еще и еще подметаютъ нѣсколько солдатъ.

   Маленьк³й полуэтапъ какъ ячейка какого-нибудь большого управлен³я. На каждой двери надпись: канцеляр³я, комендантъ, помѣщен³е для гг. офицеровъ и чиновниковъ, складъ, запасъ и много другихъ назван³й, обычнытъ для военнаго, но трудно запоманаемыхъ статскимъ.

   Четверть часа остановки, и мы ѣдемъ дальше.

   Молодой комендантъ, блондинъ, съ воротникомъ на бѣломъ кителѣ, торчащемъ бахромой, любезно и смущенно провожаетъ насъ, не находя больше словъ для разговора.

   - Все благополучно, значитъ, у васъ?

   - Вчера вотъ только вотъ-то версты двѣ подальше, ближе къ Вамбатайскому перевалу, стрѣляли въ обозъ, двоихъ подстрѣлили.

   - Кто стрѣлялъ?

   - Вѣроятно, хунхузы. По ночамъ не слѣдовало бы ѣздять.

   - Я думаю, не хунхузы,- говоритъ Сергѣй Ивановичъ, когда мы трогаемся,- я думаю... Обратите вниман³е на эту сестру: какая хорошенькая! У насъ, впрочемъ, тоже есть сестры, но со своимъ штатомъ - доктора, братья. Въ сущности, куда вы кинь, все клинъ. Возвратимся къ стрѣлявшимъ, такъ называемымъ хунхузамъ. Мнѣ представляется, что въ дѣйствительности происходитъ вотъ что. Днемъ топчутъ посѣвы, хотя не пасутъ на нихъ лошадей. Вы видите всѣ эти обгрызанные стебли,- очевидно, это все ночью дѣлается. И вотъ китаецъ, дойдя до полнаго отчаян³я, стрѣляетъ и наводитъ такимъ образомъ потихоньку на мысль, что лучше, дѣйствительно, по ночамъ не ѣздить и не кормить лошадей такимъ хорошимъ кормомъ. Ну-съ, а теперь мы начинаемъ подниматься на Вамбатайск³й перевалъ, но прежде обращаю ваше просвѣщенное вниман³е на эту постройку. Проѣдемъ еще немного впередъ,- такъ. Теперь смотрите.

   Тоже на возвышен³и, у рѣчки въ тѣсной долинѣ прячется въ деревьяхъ красивый китайск³й домикъ. Сельск³й домикъ съ каменными ступенями, съ разрисованными воротами и калиткой. Изваянья драконовъ, каменныя фигуры мопсообразныхъ собачекъ, съ удивительнымъ вкусомъ подобранные тона красокъ и на всемъ печать глубокой старины. Здѣсь прожило много поколѣн³й, живутъ, можетъ-быть, и теперь. Какой-то