Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Дневник во время войны

  

  

  

  

   Отправляясь въ центръ интереснѣйшихъ событ³й нашей эпохи, я буду переживать ихъ тамъ, воспринимать, чувствовать. Я и всѣ тамъ находящ³еся.

   Въ каждомъ изъ насъ, какъ въ капляхъ все того же океана, отразится переживаемое этимъ океаномъ. Въ свою очередь, передать это читателю, дать и ему почувствовать то, что переживаешь - цѣль этого дневника.

   Я беру на себя большую отвѣтственность передъ читателемъ: быть правдивымъ.

  

   Мой поѣздъ выходить изъ Москвы 29-го апрѣля. Я пользуюсь временемъ и ѣду по Волгѣ съ тѣмъ, чтобы сѣсть на поѣздъ въ Самарѣ 1-го мая.

   Съ Волгой очень много связано у меня въ жизни, и для меня было бы очень тяжело не повидать ее еще разъ, еще разъ не пожить ея жизнью: проѣхать на пароходѣ, подъ шумъ колесъ вспоминать, думать, читать, писать.

   Сегодня я сѣлъ на пароходъ въ Нижнемъ.

   Литературный кружокъ, провожавш³й меня, уже высадился.

   Я стою у широкаго окна, и на душѣ пусто, и давитъ душу мысль, что уже немного близкихъ и дорогихъ остается пока со мной, а остальные остались тамъ, за этими широкими, безмолвными очертан³ями воды, лѣса, далекихъ горъ.

   Весна только начинается и вся еще охвачена пустотой. Едва примѣтна молодая зелень деревьевъ, только еще начинаютъ зеленѣть поля, и подавляютъ эту начинающуюся жизнь водная даль, да небо, да вѣтеръ. Въ уютномъ уголкѣ гдѣ-нибудь на палубѣ тепло, нѣжно ласкаеть солнце; но на открытомъ мѣстѣ пронизываетъ еще холодный вѣтеръ, и нѣтъ еще растворившей весь холодъ настоящей весны.

   Нѣтъ того мгновен³я, о которомъ говорятъ крестьяне: "вздохнула земля". Мгновенья, когда паръ идетъ съ земли. Паръ и ароматъ и тепло.

   Когда холодный вѣтеръ смѣняется млѣющимъ, нѣжнымъ, какъ ласка, вѣтеркомъ - вѣтеркомъ, который прозрачными волнами рябитъ надъ землей.

   И когда такая весна приходитъ во-время, крестьянинъ крестится и думаетъ: "Быть урожаю". Думаетъ, но не говорить: боится сглазу.

   Вечерѣетъ. Изъ окна я вижу только небо да края береговъ. И весь воздухъ кажется голубымъ, совершенно голубымъ, сперва нѣжнымъ, прозрачнымъ, а потомъ густымъ, темнымъ. Вода Волги еще мутна и, не отражая, не сливаясь съ небомъ, течетъ во тьмѣ широкой, грязной полосой.

   Я смотрю, и картинки недавняго прошлаго проносятся въ головѣ.

   Въ Петербургѣ, на улицѣ. Съ тяжелымъ грохотомъ везутъ снаряды, лафеты.

   Вотъ я въ Москвѣ, въ китайскомъ магазинѣ.

   Три китайца. Молодые, съ длинными косами, нѣжный рѣзецъ контуровъ. Что-то болѣзненное въ этихъ вздутыхъ складкахъ надъ раскрашенными глазами, въ прозрачной желтоватой кожѣ. Красивая рука, смущен³е и красота движен³й.

   Я спрашиваю:

   - Китайцы будутъ воевать съ нами?

   Китайцы молча переглядываются между собою.

   - Нехорошо воевать,- говоритъ одинъ...

  

  

   Большая столовая парохода загорѣлась электрическими лампочками. Публика дѣловая. Туристы, нарядныя дамы, ароматъ черемухи и липы, бархатныя син³я ночи - все это еще впереди.

   Теперь же въ большинствѣ за столами сидятъ купцы - то бородатые, старинные, то новые, внѣшнимъ видомъ напоминающ³е иностранцевъ. Много и настоящихъ иностранцевъ. Говорятъ о войнѣ, о дѣлахъ.

   Что касается до дѣлъ, то дѣлъ никакихъ, и единственный товаръ теперь - деньги, товаръ, котораго "ни по чемъ не найдешь".

   Какой-то москвичъ, бритый, круглый, одѣтъ съ иголочки, округленно жестикулируя, говоритъ:

   - Помилуйте, намъ, москвичамъ, въ пору и въ гробъ ложиться: весь оборотъ съ Сибирью сталъ. Вѣдь вся торговля съ этой Сибирью на векселяхъ. Ну, поставишь свой бланкъ, учтешь, и идетъ дѣло, а теперь ни съ какимъ бланкомъ векселя не проходятъ; этакую груду векселей извольте держать въ своемъ столѣ; кто же выдержитъ? Говорятъ о войнѣ...

  

   Послѣдн³й день по Волгѣ.

   Завтра утромъ уже Самара.

   Рѣка шире. Зелеными островами раскинулись по всему горизонту лѣса, рощи. Уютно пр³ютились къ нимъ домики, и идилл³ей вѣетъ отъ нихъ.

   Въ Казани встрѣтилъ знакомаго инженера, тоже ѣдущаго на войну.

   - Когда ѣдете?

   - Мѣсяца черезъ три.

   - Почему такъ поздно?

   - Я приглашенъ командующимъ манчжурской арм³ей на постройку какой-то стратегической лин³и въ тылу арм³и. Постройка должна начаться съ момента начала наступательныхъ дѣйств³й нашей арм³и. Тогда командующ³й,- мой разговоръ съ нимъ происходилъ 20-го февраля,- говорилъ мнѣ, что это произойдетъ, если дожди не помѣшаютъ, въ ³юнѣ, а если помѣшаютъ, то надо прибавить, слѣдовательно, еще на пер³одъ дождей два мѣсяца.

   - Такъ что наше теперешнее отступлен³е отъ Ялу планомѣрно?

   - Вполнѣ. Я настаивалъ тогда ѣхать сейчасъ же, съ тѣмъ, чтобы, если не строить, то подготовить изыскан³я. Генералъ мнѣ отвѣтилъ: "Как³я же изыскан³я, когда всѣ эти мѣста будутъ заняты съ весны непр³ятелемъ?"

   - Но въ такомъ случаѣ, зачѣмъ же тогда тюренченск³й бой, эти уничтоженные запасы въ Фынхуанченѣ?

   Инженеръ пожалъ плечами.

   - Я - не военный и въ военныхъ дѣлахъ ничего не понимаю.

   - Мнѣ представляется,- обратился къ намъ пожилой военный артиллеристъ, завтракавш³й также за нашимъ столомъ,- дѣло въ слѣдующемъ видѣ: выполнен³е плана кампан³и (несомнѣнно) затянулось въ японской арм³и. Еще мѣсяцъ - и, можетъ-быть, съ прибывшими изъ Росс³и подкрѣплен³ями наша арм³я могла бы не впустить японскую въ Манчжур³ю. Въ виду этого и работа шла въ двухъ предположен³яхъ: и на случай наступлен³я и на случай отступлен³я. Благодаря этому и необходимы укрѣплен³е полотна желѣзной дороги и подвозъ запасовъ. И при такомъ настроен³и арм³и, при естественномъ желан³и поскорѣе помѣряться силами, можетъ-быть, и непосильной задачей уже было для ближайшихъ исполнителей плановъ командующаго удержаться въ рамкахъ указаннаго. Но, разъ дѣло сдѣлано, оно имѣетъ громадное значен³е для всего нашего дальнѣйшаго плана кампан³и. Всѣ эти гаубицы и осадныя оруд³я освѣтили картину будущихъ битвъ и сражен³й въ томъ смыслѣ, и как³я мѣры и контрмѣры надо предпринять, и съ чѣмъ намъ придется считаться. А узнать все это лучше вначалѣ, чѣмъ въ генеральномъ сражен³и.

   - И слѣдовательно, пока эти мѣры не будутъ приняты, мы отступаемъ? - спросилъ я.

   - Первоначальный планъ остается въ силѣ...

  

   Путешеств³е мое по Волгѣ кончается. Ставрополь прошли, проходимъ Жигулевск³я ворота, черезъ часъ - Самара, Все - мѣста большихъ хозяйствъ, широкаго хлѣбопашества.

   Хозяйство - дѣло близкое моему сердцу, и я разспрашиваю о положен³и дѣль. Зима въ первой половинѣ была малоснѣжная. Почти до Новаго года дорогъ не было. Къ концу зимы снѣгу выпало много, но такъ какъ земля глубоко промерзла, то снѣгъ сошелъ, не впитавшись въ землю. Сухостью отличалась и осень прошлаго года. Въ общемъ, какъ результатъ, влаги въ землѣ мало, и разливъ Волги въ этомъ году очень небольшой. Вся надежда на атмосферные осадки, которыхъ въ этомъ году надо больше и значительно больше нормальныхъ. Сѣвъ въ разгарѣ, ждутъ дождей. Но дождей пока нѣтъ. Небо мглистое, и сухой туманъ застилаетъ горизонтъ. "Мгла стоитъ" - то, что на мѣстномъ языкѣ называютъ "помохой". Во время выколашиван³я и цвѣтен³я хлѣбовъ такая "помоха" губительна. Каково ея вл³ян³е при посѣвѣ - вопросъ совершенно не изслѣдованный, какъ не изслѣдовано, впрочемъ, и само явлен³е "помоха". Несомнѣнный факта только тотъ, что хорош³я сѣмена, хорошая пашня и своевременный посѣвъ даютъ колосъ сильный, здоровый, лучше сопротивляющ³йся "помохѣ". И чѣмъ новѣе земля, тѣмъ сопротивлен³е большее. Но новыхъ земель мало, старыя въ общемъ, за ничтожными исключен³ями, совсѣмъ не удобряются; трехпольная, самая истощающая землю культура процвѣтаетъ, и можно ли удивляться, что мѣста, бывш³я нѣкогда житницами, теперь не выходятъ изъ неурожаевъ?

   Единственный выходъ - переходъ къ многопольной системѣ съ травосѣян³емъ.

   Но и несвоевременный переходъ влечетъ за собой величайш³я бѣдств³я. Достаточно вспомнить Польшу, которая за этотъ несвоевременный переходъ поплатилась своей политической самостоятельностью. Потому что политика всегда - только шапка экономики.

   Въ Симбирскѣ сѣлъ на нашъ пароходъ "Некрасовъ" одинъ изъ п³онеровъ новаго многопольнаго хозяйства. Человѣкъ предпр³имчивый, но очень склонный къ риску. Повелъ дѣло въ широкихъ размѣрахъ, истратилъ болѣе милл³она и теперь находится при послѣднемъ издыхан³и. Вся его надежда на урожай этого года, но его управляющ³й того мнѣн³я, что никакой надежды нѣтъ.

   Реакц³онный элементъ торжествуетъ. Грабящ³е его ростовщики всевозможныхъ типовъ и шаблоновъ, возбуждаемые злобнымъ шипѣн³емъ этого элемента, чувствуютъ себя и дѣйствуютъ открыто, во всю. Чуть не кричатъ:

   - Мошенникъ!

   А этотъ "мошенникъ" разсвпалъ населен³ю этихъ мѣстъ больше милл³она. Выстроилъ желѣзную дорогу, ввелъ въ течен³е двадцати лѣтъ цѣлый рядъ прочно установившихся новыхъ культуръ: люцерну, клеверъ, подсолнухъ, макъ, чечевицу; завелъ непосредственныя сношен³я по сбыту всѣхъ этихъ хлѣбовъ съ м³ровыми рынками, представители которыхъ завели теперь здѣсь постоянныя конторы.

   Придетъ, конечно, и для него истор³я, но его уже не будеть. Судьба п³онера и дѣло его безповоротно проиграны.

   Онъ добродушно говоритъ:

   - И вотъ, подите, что значитъ русск³й человѣкъ! Надо, чтобы пропали лучш³е годы жизни, масса труда, масса денегъ, чтобы каждый наконецъ сталъ разсуждать. Въ сущности, чего я хотѣлъ? Доказать, что въ некультурныхъ услов³яхъ можно культурно устроиться? Что некультура ничему не мѣшаетъ?!..

   Онъ смѣется:

   - Все-таки я понялъ въ концѣ концовъ, что я - культурный одиночка... А отсюда все та же непоколебимая вѣра въ себя, какъ русскаго.

   - Да, милл³оны - больш³я деньги, и, исходя изъ принцип³альной постановки вопроса, на эти деньги, въ общекультурномъ направлен³и ихъ, какъ много можно было бы сдѣлать!

   - Можно, можно,- торопливо соглашается мой спутникъ и, опираясь локтями о столъ, нервно ерошитъ свои уже посѣдѣвш³е волосы.

   Коммерсанть за сосѣднимъ столомъ кончилъ свой ранн³й завтракъ, ковыряетъ въ зубахъ и, слушая нашъ разговоръ, такъ смотритъ, точно думаетъ:

   "Дуракъ то, дуракъ!"

   П³онеръ добродушно обращается къ нему и спрашиваетъ:

   - Какъ дѣла?

   Не мѣняя лица, коммерсанть бросаетъ:

   - Не веселятъ...

   И, помолчавъ, прибавляетъ:

   - Угнетен³е большое: на биржу хоть не ходи,- неловко складывается дѣло. Вы что, до Самары?

   - Да.

   - Вотъ она.

   Мы поворачиваемъ, и подходимъ къ пристани.

   Есть мѣста, которыя только разъ въ жизни достаточно увидѣть, и то за наказан³е, но, вѣроятно, много у меня грѣховъ, что такъ тѣсно я связанъ съ этимъ прозаичнѣйшимъ городомъ въ м³рѣ.

   Мы шагомъ пробираемся въ гору по отвратительной булыжной мостовой. Солнце, жара; вѣтеръ вихрями крутитъ пыль и засыпаетъ лицо, глаза, шею.

   Как³я сонныя, как³я прозаичныя лица! Изъ очень немногихъ живыхъ, съ иниц³ативой людей, живш³й въ этомъ городѣ Яковъ Львовичъ Тейтель переведенъ отсюда. И въ нѣсколько мѣсяцевъ отъ всѣхъ его общественныхъ затѣй ничего не осталось.

   И, Боже мой, какъ рады этому любители тишины и покоя, и какъ сладко спятъ на лаврахъ безъ доктора Гааза здѣшн³я мѣста!

   Да, правы, пожалуй, китайцы, говоря, что и отъ одного хорошаго человѣка весь м³ръ дѣлается уже лучше.

   Хорошихъ людей нѣтъ или очень мало,- хорошихъ въ смыслѣ идейномъ, а такъ, вообще, людей въ Самарѣ очень много, и съ каждымъ годомъ городъ растетъ и застраивается въ противоположность охватившимъ его со всѣхъ сторонъ поволжскимъ степямъ.

   Тамъ, въ степяхъ, изъ года въ годъ все хуже и хуже, а за счетъ соковъ этихъ степей растетъ и ширится этотъ городъ.

   - Скажите, почему нѣтъ свободныхъ номеровъ въ гостаницахъ? Съѣздъ земск³й, дворянск³й?

   Никакого съѣзда нѣтъ, а просто съ открыт³емъ навигац³и поѣхалъ разный дѣловой людъ: торговцы, коммивояжеры.

   - Война чувствуется у васъ?

   - Война? Мы что? Щупайте пульсъ - Москву, Петербургъ, а мы не скоро еще почувствуемь. Хотя, конечно, чувствуемъ и мы, но это не то, что въ Москвѣ и даже въ Варшавѣ.

   - Ну что жъ, побѣдимъ мы?

   - Мы? Да надо бы... Слухи вотъ только здѣсь разные ходятъ.

   Разсказчикъ оживляется.

   - Господи, сколько слуховъ!

   - По-прежнему собираетесь, толкуете?

   - Да нѣтъ. Какъ-то эта война перемѣнила все: не узнаешь людей... То, что казалось единымъ, теперь стало стообразнымъ: каждый при своемъ мнѣн³и. И такъ: съ вами будетъ вашего мнѣн³я, а съ другимъ - другого... Чушь какая-то и большая пошлость!..

  

   Безоблачное утро, нарядное, праздничное. Съ размаха останавливается у платформы скорый скбирск³й поѣздъ въ составѣ пяти вагоновъ Международнаго Общества. Изъ щегольскихъ вагоновъ подъ тѣнь дебаркадера спѣшатъ разныхъ формъ военные. Мундиры больше штабные, инженерные. Лица спокойныя, удовлетворенныя: одно дѣло кончили, другое тамъ впереди, а пока передышка, покои, интересы туристовъ. Я нахожу своихъ, мы весело здороваемся.

   Въ переноскѣ вещеи, въ суматохѣ быстро проходятъ двадцать минутъ остановки, и поѣздъ уже трогается.

   Послѣдн³я милыя, дорог³я сердцу лица стоятъ тамъ на платформѣ, и въ первый разъ, какъ молн³ей, прорѣзывается сознан³е, что ѣдешь далеко-далеко, къ чему-то большому, невѣдомому... и страстный порывъ назадъ пробуждается въ душѣ, а сила, не отъ меня зависящая, уноситъ меня все быстрѣе впередъ. Едва видны фигуры, поворотъ - и все исчезло, а въ душу, охваченную пустотой, ужъ врываются новыя впечатлѣн³я,- сверкающ³я зеленью поля, безмятежная даль ихъ. Мало этихъ впечатлѣн³й, чтобы заполнить нестерпимую пустоту. А вотъ идетъ навстрѣчу мой знакомый и сотоварищъ, высок³й, молодой инженеръ В.

   - Какъ хорошо, Викторъ Петровичъ, что вы пришли,- говорю я и крѣпко жму его руку.

   Я теперь радъ ему, какъ самому близкому, потому что этихъ близкихъ моихъ зналъ и онъ,- съ нимъ теперь еще тѣснѣе связались они.

   - Идемъ въ столовую, тамъ всѣ.

   Мы идемъ по вагонамъ, насъ мягко покачиваетъ, въ открытыя двери купэ мы видимъ, что дѣлается тамъ внутри. Шашки, военныя пальто, чемоданы, масса вещей, кое-гдѣ изъ-за нихъ выглядывающ³я лица. Лица - какъ книги въ обложкахъ, красивыхъ, простыхъ, но всѣ съ невѣдомымъ содержан³емъ.

   Вотъ и столовая, съ необычной, исключительно почти военной публикой.

   В. знакомитъ насъ, мы прикладываемъ съ каждымъ по очереди рукy къ козырьку и затѣмъ жмемъ другъ другу руки.

   - Кофе? Чай?

   Да, здѣсь уже запахло войной. Я пью кофе и слушаю.

   За сосѣднимъ столомъ говоритъ докторъ-хирургъ, профессоръ к³евскаго университета. Мягкая, плавная рѣчь интеллигента. Пиджакъ, маленькая шапочка на головѣ. Онъ говоритъ о консервативномъ направлен³и современной хирург³и въ смыслѣ стремлен³я сохранять по возможности поврежденные члены, говоритъ о безполезно отрѣзанныхъ цѣлыхъ горахъ рукъ и ногъ во время седанской кампан³и у французовъ.

   - Прежде одно сомнѣн³е уже требовало ампутац³и, а теперь то, что прежде было внѣ сомнѣн³я въ смыслѣ ампутирован³я, теперь не ампутируется. Конечно, громадное значен³е пмѣетъ и современное ружье, пуля. Самая гуманная - японская, 6 ¹/₂ всего калибра.

   - А наша?

   - Семь съ небольшимъ. Такая же, какъ и у всѣхъ остальныхъ. Японская пуля насквозь пробиваетъ желудокъ, кишки, легкое - и черезъ двѣ ведѣли человѣкъ опять на ногахъ.

   - А если въ кость?

   - Раздробляетъ.

   - Ну?

   - Ну, и заживаетъ, срастается: ранка такъ мала, что сейчасъ же затягивается, и доступа воздуха нѣтъ.

   - А почему же,- спрашиваю я,- и другимъ арм³ямъ не завести так³я же ружья?

   - Дѣло въ томъ,- отвѣчаетъ докторъ,- что эти ружья очень легки. Съ такими ружьями, какъ показалъ опытъ, проигрываются войны. Правда, патроновъ можно носить на 20 больше,- нашъ солдатъ имѣетъ 120 патроновъ, японск³й - 140, но смертность отъ нашихъ ружей на 30% больше. Японск³я ружья хороши только на близкой дистанц³и, такъ какъ первоначальная скорость ихъ 700, а у нашихъ - 600 только, какъ у французскихъ и нѣмецкихъ, но зато на 1.000 метровъ наши бьютъ выше, и затѣмъ - у нашихъ прямой бой.

   - Прямой бой?

   - Не навѣсный прицѣлъ.

   Докторъ употребляетъ много спец³альныхъ словъ, коюрыя изъ моей памяти, не-спец³алиста, ускользаютъ.

   Доктора слушаетъ большой кружокъ военныхъ. Въ центрѣ сидитъ штабный офицеръ, блондинъ, съ широкимъ открытымъ лицомъ, лѣтъ 35-ти, начальникъ штаба 9-й дивиз³и.

   Онъ поддакиваеть, называетъ разныя системы ружеий

   Разговоръ переходитъ на пушки. И пушки у насъ оказываются не плохими, хотя какая-то французская фирма выше Круппа. И лучшими оказываются французск³я пушки, а у насъ пушки отъ французовъ, какъ и ружья.

   - А осадныя?

   - Вѣдь это только на Ялу. Дальше ихъ не будетъ.

   - Почему?

   - Девятьсотъ пудовъ вѣсу.

   - Такъ что японцевъ мы побьемъ?

   - Никакого сомнѣн³я.

   Смотрю на лица: сомнѣвающихся нѣтъ.

   Молодой военный инженеръ К., завоевавш³й уже, очевидно, право говорить и думать, что хочетъ, перебиваетъ:

   - Какъ вамъ не надоѣстъ все о томъ же? Исключительный народъ русск³е: у нихъ не существуетъ настоящаго. Настоящимъ они никогда не живутъ. Сегодня вѣдь 1-е мая. Нѣмецъ въ этотъ день сплошь выходитъ въ поле, бѣжитъ къ рощѣ на велосипедѣ, верхомъ, на своихъ двоихъ сорвать вѣтку. Сорвалъ и смотритъ на нее, и счастливъ, и весь въ своемъ мгновен³и: все забыто. А русск³й какъ разъ въ это мгновен³е и подымаетъ всѣ проклятые вопросы - прошедшаго, будущаго, всего, чего хотите, только не настоящаго - настоящаго, даннаго мгновен³я,- оно для него не существуетъ. Первое мая - остановимъ поѣздъ, выйдемъ въ поле, потребуемъ вина.

   Полный, съ сѣдыми, раздвоенными бакенбардами, полковникь степенно отвѣчаетъ:

   - Ну, поѣздъ намъ остановить не позволятъ, а вино и здѣсь есть...

   Завтракъ кончился, устраиваются карточные столики, играютъ въ шахматы, уходятъ спать. Весь поѣздъ погруженъ въ пр³ятное ничегонедѣлан³е.

   Въ шесть вечера обѣдъ. Кормять вкусно: завтракъ - два, обѣдъ - три блюда. Водки, вина пьютъ совсѣмъ мало. Въ ходу сельтерская, содовая, нарзанъ. Чувствуется, что или берегутъ деньги, или ихъ мало. Послѣднее - вѣрнѣе. Приготовлен³я къ дорогѣ съѣдаютъ всѣ деньги. И чѣмъ моложе люди, тѣмъ больше у нихъ вещей. Старш³е смѣются и говорятъ:

   - Все это, такъ называемое полезное придется бросить,- плакали ваши денежки, только и видѣли ихъ.

   - Но, помилуйте, ванна резиновая, она занимаетъ очень мало мѣста.

   - Ха-ха!

   Другой говоритъ:

   - Я везу только лошадь.

   - Именно то, что совершенно не нужно.

   - Почему?

   - Да сдохнетъ тамъ ваша лошадь. Нужна тамошняя, которая листья на деревьяхъ ѣстъ; нѣтъ листьевъ - кожу, кожи нѣтъ - засохш³й стебель гаоляна, кукурузы ѣстъ. А наша только смотрѣть да плакать да умирать будетъ. Сперва ослѣпнетъ отъ слезъ, а потомъ околѣетъ. По горамъ отвѣснымъ наша тоже не всползетъ, а тѣ какъ кошки лазять. И шкура у нихъ въ три раза толще, это имъ подарила мудрая мать-природа, какъ средство противъ непросвѣтной тьмы-тьмущей комаровъ, слѣпней, оводовъ.

   - Но всѣ везутъ лошадей.

   - Ну что жъ? Китайцы ѣдятъ лошадиное мясо. Вотъ мулъ тамошн³й, а еще лучше - высок³й оселъ съ шелковой шерстью. Ну, и тамъ цѣна имъ тысяча рублей.

   Толстый капитанъ плюется.

   - Шесть часовъ вечера, а жара, какъ въ полѣ. Вотъ переѣдемъ Байкалъ, дамъ не будетъ, сниму все - въ рубашкѣ ходить буду...

   Двѣнадцать часовъ ночи - жара. Всѣ не спятъ: ждутъ телеграммъ. Никакихъ. Ни одного номера здѣшней газеты. Остальныя имѣются, но всѣ прочитаны. Спать.

  

   Сегодня, проснувшись, открылъ-было окно и сейчасъ закрылъ: холодно,- мы на Уралѣ.

   Дорогу отъ Уфы до Златоуста проѣхали ночью. И сколько я ни ѣздилъ, всегда поѣзда и туда и обратно проходять ее ночью. А между тѣмъ почти вся эта мѣстность - одна изъ живописнѣйшихъ въ м³рѣ, а сама дорота - одно изъ чудесъ искусства. Если бы было сколько-нибудь вниман³я къ публикѣ, если бы желѣзнодорожное начальство чувствовало сколько-нибудь необходимость быть чуткимъ къ интересамъ туристовъ, то, конечно, и эту дорогу и мостъ черезъ Волгу, тоже одно изъ чудесъ (изъ роскошныхъ системъ - второй въ м³рѣ по величинѣ продетовъ), проѣзжали бы днемъ. Что вниман³е! Надо забыть о существован³и публики, общества, забыть, не помнить, удивиться, когда скажутъ, что есть какое-то общество, публика,- чтобы поступать такъ, какъ поступаеть уже больше десяти лѣтъ желѣзнодорожная администрац³я. Распоряжайся она гдѣ-нибудь на Альпахъ, кончилось бы тѣмъ, что м³ръ забылъ бы, пожалуй, и объ Альпахъ.

   Захватили самый конецъ Уфа-Златоустовской дороги, поездъ подходить къ Златоусту.

   - Одно назван³е чего стоитъ,- замѣтилъ военный инженеръ.

   - Не торопитесь, Сергѣй Ивановичъ, язвить,- отвѣтилъ ему маленьк³й молодой казакъ съ глазами на выкатѣ, съ безшабашнымъ выражен³емъ лица.

   Дѣйствительно, когда поѣздъ завернулъ и въ ущелъѣ сверкнулъ и сразу развернулся съ своими прудами и заводами Златоустъ, весь окруженный контурами горъ, Сергѣй Ивановичъ вскрикнулъ:

   - Чортъ побери! Дѣйстительно, вѣдь хорошо! Вотъ гдѣ поселиться и пожить и забыть обо всемь и вся. Давайте - Богъ съ ней, тамъ съ войной - останемся здѣсь, а?

   Какой-то армейск³й офицеръ, лысый, пожилой, съ некрасивымъ лицомъ, съ Владимиромъ за 25-лѣтнюю службу, смотря въ окно, задумчиво проговорилъ:

   - Это напоминаетъ нашу крѣпость на границѣ Афганистана.

   Онъ помолчалъ и прибавилъ, какъ мысль, вслухъ.

   - Года не проходило, чтобы кто-нибудь съ ума не сошелъ. Все больше доктора. Нашъ братъ потверже, дуетъ себѣ съ утра до вечера водку - и горя мало.

   Мы уже огибали поселки Златоуста.

   - И какъ это у нихъ все ловко,- говорилъ Сергѣй Иваповичъ.- Такъ и ставятъ дома по косогору. видите, укломъ крышъ такой же, какъ и скатъ косогора, очевидно, и фундаментъ не ватерпасять. Все-таки нѣкоторое разнообраз³е. ходитъ себѣ по комнатѣ, идетъ въ одну сторону - въ гору, идетъ назадъ - съ горы. Чего ни выдумаеть человѣкъ въ интересахъ разнообраз³я! Мы вотъ на войну ѣдемъ, а они... А это что же? Два кладбища: одно побольше, другое поменьше. Одно, вѣроятно, для самоуб³йцъ, убѣжавшихъ отъ разнообраз³я. Интересно, которое изъ двухъ, въ такомъ случаѣ?

   На вокзалѣ, въ открытыхъ лавчонкахъ, кустари продаютъ свои издѣл³я: ножи, сабли, вилки, все - убогое, низкаго качества.

   Когда-то, очень давно, здѣсь процвѣтало это дѣло, но вотъ умеръ какой-то мастеръ и, какъ и изобрѣтатель греческаго огня, унесъ свой секреть въ могилу.

   - Говорятъ, очень богатый край?

   - Да, но онъ въ рукахъ казны.

   Одна поразившая меня новинка: громадныя кучи каменнаго угля.

   - Откуда?

   - Мѣстный.

   - Давно?

   - Два-три года.

   - Далеко отсюда!

   - Нѣтъ, гдѣ-то близко.

   Жизнь, значитъ, все-таки идеть впередъ.

   Уже зовутъ въ поѣздъ, и мы ѣдемъ; извиваясь, взбираемся на уральск³й водораздѣлъ. Гдѣ-то подъ самымъ Златоустомь горить лѣсъ. Мы то совсѣмъ близко подъѣзжаемъ къ нему, то опять уходимъ. Въ одномъ мѣстѣ описываемъ полный крутъ и возвращаемся къ тому же мѣсту, но уже на десятки саженей выше. Горящ³й лѣсъ у самаго полотна. Очевидно, горить уже не первый день; но очевидно также, что лѣсной пожаръ никого не заботитъ, благо горитъ отъ полотна: перемѣнится когда-нибудь вѣтеръ, повернетъ назадъ, и самъ собой прекрататся пожаръ.

   А вотъ и М³асъ - ворота въ царство золотыхъ розсыпей. Недалеко, въ селѣ Масловкѣ, все село занимается поискомъ золота: богатѣютъ, разоряются, обманываютъ. Очень интересная, совершенно особенная жизнь этихъ казаковъ-золотоискателей.

   Жизнь и въ нашемъ поѣздѣ, впрочемъ, особая, ни на что обычное не похожая. Наши пять вагоновъ - всѣ изъ отдѣльныхъ купэ, всѣ соединенные гармониками, съ центромъ - столовой,- напоминаютъ гостиницу съ длинными коридороми, съ открытыми дверями во всѣ номера. Что-то общее на всемъ съ безконечнымъ разнообраз³емъ въ частностяхъ. Въ одномъ купэ идеть карточная игра. Нѣсколько человѣкъ окружили играющихъ и внимательно слѣдятъ за игрой. Въ другомъ - молодой офицеръ внимательно выслушиваетъ какой-то горяч³й разсказъ смущенной барышни. Въ слѣдующемъ одиноко сидить офицеръ и внимательно смотрить на концы своихъ вытянутыхъ ногъ. Толстый капитанъ, несмотря на холодъ, сидить безъ сюртука, съ открытымъ окномъ, и чиститъ револьверъ. А то просто гуляютъ по коридору, остановятся, посмотрять, дальше пойдутъ. Послѣднюю телеграмму принесъ кондукторъ. Э, чортъ, опять все то же, что уже читали! Ну, и провинц³я: когда къ нимъ новости доходятъ? Пять дней ѣдемъ - и все тѣ же телеграммы. Ну, вотъ въ Челябинскѣ узнаемъ.

   Телеграмму все-таки прочитываютъ.

   - Какъ будто мы не хотимъ оставлять Ляояна?

   - Да, интересно, на что рѣшится командующ³й.

   - Насъ-то ужъ не станетъ ждатъ, рѣшилъ уже, навѣрное.

   - Неужели останется въ Ляоянѣ?

   - А неужели же уйдетъ?

   - А по-моему, уйти до осени,- пусть-ка потянется за нами. Лѣтомъ дожди, а послѣ дождей, какъ окажется у насъ войска тысячъ четыреста, ясно станетъ, что и войнѣ конецъ.

   - Кстати, не выпить ли пива?

   И мы опять въ столовой.

   За столикомъ нѣсколько человѣкъ говорятъ о Горькомъ, Чеховѣ, Андреевѣ.

   Память у Сергѣя Ивановича поразительная: цитируетъ цѣлыми страницами.

   - Какъ хотите,- говоритъ докторъ-профессоръ,- а всѣ темы андреевск³я - патологическ³я. Идите на наши лекц³и и убѣдитесь.

   - А Достоевскаго темы? - перебиваеть Сергѣй Ивановичъ.

   - Ну что жъ, и Достоевскаго.

   - Нѣтъ, давайте лучше выпьемъ.

   - Горьк³й, конечно, громадный талантъ, но свое уже сказалъ.

   - А про какой талантъ не говорили того же? Молодой человѣкъ еще, только-что развертывается.

   - Однако книги его пошли тише.

   - Да теперь до какихъ книгъ? А вотъ кончится война, я первый, даромъ что уже три раза покупалъ и читалъ, опять куплю и прочту. Если, конечно, къ хунхузамъ не попаду.

   - А на этотъ случай вотъ,- перебиваетъ Викторъ Петровичъ и показываетъ Сергѣю Ивавовичу баночку съ сулемой.

   - Ну, вы хотя синильною, что ли, запаситесь, а то вѣдь мучиться сколько же будете? Нѣтъ, вотъ я бы на мѣстѣ нашихъ писателей ничего бы во время войны и писать не сталъ. Все равно, что ни напишешь - ничего не прочтугь. Вотъ шестой день книгу пишу я, двухъ страницъ не прочелъ, газеты бросилъ, телеграмму поскорѣй - ну, еще такъ.

   Ко мнѣ обращается профессоръ:

   - Правда, что Андреевъ пьетъ запоемъ?

   - Въ роть ничего не беретъ.

   Какой-то офицеръ спрашиваетъ:

   - А правда, что у Горькаго три имѣн³я?

   - Ни одного и ни одного гроша за душой.

   Сергѣи Ивановичъ съ комической мрачностью говоритъ:

   - Все изовралось, изолгалось! Что будетъ со мной, несчастнымъ, если меня убьютъ японцы!

   - А пока давайте въ карты играть.

   - Какая игра! Подходимъ къ Челябинску.

   Всѣ рады остановкѣ на два часа и веселой гурьбой высыпаютъ на платформу. До сихъ поръ войны не чувствовалось, но здѣсь она уже чувствуется. Кромѣ нашего поѣзда, стоятъ еще два воинскихъ, готовые къ отходу. Все это время идетъ отправка только сибирскихъ войскъ на театръ военныхъ дѣйств³й..

   Въ буфетѣ - офицерская семья, задумчивыя лица; съ ними сидить уѣзжающ³й на войну кормилецъ - сутуловатый, съ нуждой на лицѣ, армейск³й офицеръ. Какими щеголями выглядятъ офицеры нашего наряднаго поѣзда!

   Зала третьяго класса переполнена семьями, провожающими своихъ мужей-казаковъ. Дѣти одиноко прижались къ бабамъ, а мужчины, всѣ хмѣльные, всѣ съ желтыми околышами, осовѣло, безъ цѣли ходятъ, заглядываютъ на платформу, возвращаются и_; подумавъ, идутъ опять къ буфету.

   Видя меня стоящимъ праздно, подходитъ хмѣльной казакъ.

   - Вотъ двухъ сыновей отправляю. Надо... Да, да, отправляю... Всей семьей пр³ѣхали провожать, вотъ уже недѣлю живемъ... Теперь ужъ скоро: дня черезъ три, говорятъ, повезутъ.

   Казакъ размахиваетъ руками, пьяненько жмется и не то улыбается, не то зубы скалитъ. Мочальнаго цвѣта сбитая борода, круглое, съ мелкими чертами, плоское лицо.

   Подходитъ его сынъ, похож³й на отца, но помоложе.

   - Богъ этотъ самый сынъ мой и будетъ: онъ и ѣдетъ... Вотъ, докладываю, что, значитъ, черезъ три дня...

   Тоже выпивш³й, сынъ строго обрываетъ отца:

   - Я тебѣ вѣдь объяснилъ,- онъ начинаетъ говорить медленно, раздѣльно:- сперва отойдетъ артиллер³я, потомъ женское...

   - Какое женское?

   - Ну, сестры тамъ, что ли, а тутъ ужъ за ними и мы...

   - Ну, и я вотъ такъ докладывалъ.

   - А ты помни: сперва артиллер³я...

   Я ухожу на телеграфъ.

   На обратномъ пуги меня опять ловитъ отецъ-казакъ: около него уже два сына; всѣ трое - одно лицо, но младш³й совершенно трезвъ.

   - А этотъ,- показываеть отедъ на младшаго,- семь мѣсяцевъ всего какъ съ западной границы вернулся, а теперь вонъ куда перебросило: на восточную. Ну что жъ? Повоевать надо: зато земли прибавится. Говорятъ, и земли же - наши ничего противъ ихнихъ не стоятъ. А вы сами тоже туда? Въ какое мѣсто?

   - Въ Ляоянъ!

   - Въ самое пекло, значитъ?

   - Я не буду драться.

   - Какъ угадаешь? Не ждали, не гадали тутъ, а вотъ приходится, а въ пеклѣ да чорта не увидѣть...

   Мотаетъ головой, машеть рукой:

   - Шашкой доброй, а то и винтовкой запасайся: какъ разъ и пригодится. Може, моихъ тамъ встрѣтишь, а то и выручите, можетъ, другъ дружку.

   - А какъ звать?

   - Андрей, а это Иванъ Кабановы. Запомни. А вы тоже въ лицо вглядитесь: на чужой сторонѣ встрѣтитесь, какъ свои будете.

   Мы жмемъ руки и расходимся.

  

   Ночью не спалось. На какой-то маленькой станц³и насъ нѣсколько человѣкъ вышло изъ вагона. Стояла въ темнотѣ одинокая фигура. Подошелъ ближе.

   - Татаринъ,- говоритъ Сергѣй Ивановичъ.

   - Татаринъ-то татаринъ,- отвѣчаеть фигура,- да крещеный.

   - Татаринъ? Какъ же это ты, братецъ мой_: крестился?

   - Такъ, додумался.

   - Додумался?! Какъ же ты додумался?

   - А что, запрещено?

   - А что же ты тутъ дѣлаешь?

   - А вотъ сына караулю. Въ солдатахъ, ѣдеть на войну, письмо прислалъ. Вотъ и караулю.

   - Давно караулишь?

   - Недѣлю. Сказываютъ, черезъ четыре дня еще.

   - Охота видаться?

   - Повидаться ладно,- наказать насчетъ земли надо.

   - Какой земли?

   - Да вотъ, что послѣ войны отберутъ: земля, сказываютъ, больно хороша,- такъ вотъ участочекъ бы прихватилъ: все равно тамъ же будетъ. Тамъ, можетъ, заслужитъ, такъ креста, видно, не надо,- пусть участокъ проситъ, а крестъ другому.

   И еще на одной станц³и сегодня утромъ столпиласъ кучка переселенцевъ изъ новаго поселка тутъ же около вокзала.

   - Ну, что война?

   - Война... Всѣхъ погнали, остальныхъ черезъ мѣсяцъ въ ополчен³е, а весна, вишь, поздняя,- такъ, видно, нынче и сѣять не придется. Съ кѣмъ сѣять? Только старики и останутся.

   Другой голосъ, сонный:

   - А хоть и не сѣять: что въ ней? Солонецъ - солонецъ и есть. Пускай бы всѣхъ угоняли и съ бабами и ребятишками,- земли тамъ, толкуютъ, не родня здѣшнимъ. Такъ ходомъ бы пошло дѣло: впереди войско, а сзади мы на участки выѣхать...

   - Да вѣдь, хоть и завоюемъ, хозяева земель тамъ налицо.

   Съ тревогой спрашиваютъ:

   - Еще как³е хозяева?

   - Китайцы.

   - Когда завоюемъ, какой же китаецъ тогда? Коли ты китаецъ, долженъ уходить тогда.

   - Куда?

   - На свое мѣсто.

   - Да онъ и сейчасъ на своемъ мѣстѣ.

   - Коли намъ достанется земля, такъ, видно, уже мѣсто не его будетъ.

   - И воюемъ мы не съ китайцемъ, а съ японцемъ.

   Звонокъ. Мы въ вагонахъ у оконъ. На насъ угрюмо смотритъ только что разговаривавшая съ нами группа.

   И съ кѣмъ изъ крестьянъ ни заговоришь здѣсь въ Сибири, для всѣхъ эта война - какой-то походъ въ обѣтованную землю. И землю отдадутъ имъ, сибирякамъ, потому что всѣхъ своихъ мужей-кормильцевъ отдали на войну.

   - И арм³ю свою и ополчен³е; намъ первымъ и почетъ послѣ войны.

   Я смотрю въ окна. Все такая же ровная, какъ ладонь, мѣстность.

   Признаковъ весны все меньше и меньше. Береза - и та еще стоитъ голая. Прошлогоднее жнивье торчитъ. Урожай въ прошломъ году былъ громадный, но весь погибъ отъ дождей, и хлѣбъ ѣдятъ солодовый, тяжелый.

   - Животами замаялясь,- говорятъ крестьяне - и дождей съ осени и зимой снѣгу много было,- вишь вода въ полѣ, какъ въ рѣчкѣ, стоитъ, а земля раскиселилась вся,- не воткнешь соху. Поѣхали-было пахать, да только лошадей завязили, утопили,- такъ ни съ чѣмъ и вернулись.

   Мѣ