Главная » Книги

Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Кам, Страница 2

Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Кам


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24

ткрытиям. И на этот раз присужденный ограничиться изучением Монголии, он делает открытия, пожалуй, не менее интересные, чем древности Хара-хото. В горах Кентей (Северная Монголия) П. К. Козлов обнаруживает курганы среди леса, которые, как выяснилось по найденным там предметам, имеют 2 000-летнюю давность. Благодаря вечной мерзлоте здесь сохранились куски художественной ткани, женские косы и предметы утвари того времени.
   Академия истории материальной культуры после реставрации тканей выпустила специальную книгу, богато иллюстрированную в красках, где показаны эти исключительные коллекции, проливающие яркий свет на историческое прошлое Центральной Азии (К. Тревер. 1932 год, на англ. яз. См. спис. литер.).
   Краткие сведения о работах экспедиции 1923-1926 годов П. К. Козлов изложил в предварительном (до окончания работ) кратком отчете (1925 год) и в более распространенном кратком отчете (1928 год), а также и в изданных научно-популярных лекциях (1927 год), где приложена и карта маршрутов.
   Эта экспедиция имела в своем составе следующих специалистов: орнитолога Е. В. Козлову (жену Петра Кузьмича) {Е. В. Козлова. Птицы юго-западного Забайкалья, Северной Монголии и Центральной Гоби, 1930.}, ботаника Н. В. Павлова {Н. В. Павлов. Введение в растительный покров Хангайской горной страны. Предварительный отчет Ботанической экскурсии в Северную Монголию 1929 года.} и географа С. А. Глаголева, композитора С. А. Кондратьева {С. А. Кондратьев. О работах по изучению монгольской музыки в октябре-декабре 1923 г. в Урге. Изв. Русск. Геогр. об-ва, 1924 г., т. 56, в. 1.}, который принимал также деятельное участие в раскопках ноинульских курганов.
   Экспедицией покрыто маршрутно-глазомерной съёмкой около 3 500 км на участке между городом Улан-Батор (б. Урга) и мертвым городом Хара-хото, то-есть в районе Хангая и Монгольского Алтая. Здесь произведены широкие естественно-исторические и археологические изыскания. Отметим некоторые научные достижения экспедиции, помимо уже отмеченных ноинульских курганов в горах Кентей.
   В Северной Гоби обнаружен район, весьма богатый ископаемыми остатками позвоночных.
   В горах Бичиктэ-дулан-хада сфотографированы надписи на скалах, являющиеся, по свидетельству Б. Я. Владимирцева, ценнейшим памятником монгольской старины.
   В верховьях Орхопа открыт водопад, единственный в Монголии.
   В Монгольском Алтае обнаружен древний мавзолей хана.
   В горах Хангай открыты развалины китайского города Шюн-уй-чжэн и в другой части этого хребта - усыпальница тринадцати поколений потомков Чингис-хана.
   Наконец, были произведены дополнительные раскопки мертвого города Хара-хото.
   Полное изложение трудов экспедиции он не успел написать. В данное время в Географическом обществе идет подготовка к изданию его дневников, относящихся к последней Монголо-Тибетской экспедиции.
   Жизнь в большом городе его тяготила, и он предпочитал последнее время своей жизни проводить в глухой деревне Стречно, Залучского района, Ленинградской области, в 50 км от ближайшей железнодорожной станции Старая Русса.
   Здесь имеются обширные леса, где и по сие время ещё водятся медведи, не говоря уже о мелкой дичи.
   Петр Кузьмич жил здесь в маленьком охотничьем домике из одной комнаты и кухни; во дворе жила старушка, которая его обслуживала. Каждый день он вел фенологические и краткие метеорологические записи и принимал у себя различных посетителей.
   Благодаря его общительному характеру он был известен широко вокруг. Наиболее частыми посетителями его были, конечно, охотники, с которыми он ходил на медведя, на тягу вальдшнепов и на другую дичь.
   Кроме того целая группа деревенской молодежи обучалась у него препарировке животных, главным образом, птиц. В Залучском райсовете он прочел несколько лекций. Когда я в 1934 году посетил отца, у него в домике была уже целая зоологическая коллекция, аккуратно сложенная, этикетированная, с указанием латинского и русского названий.
   Домик был обсажен молодыми деревцами, собственноручно им выкопанными в лесу и им же посаженными. В домике находилась небольшая библиотека; по стенам, в числе других, висели и оригинальные китайские картины.
   После кончины отца я попытался организовать здесь краеведческий уголок, передав в ведение Залучского районного отдела народного образования домик, часть мебели, библиотечку научно-популярной литературы, несколько книг Петра Кузьмича, портреты его и Пржевальского, а также и коллекцию местных птиц. Повидимому, все это погибло, так как под Старой Руссой шли ожесточённые и упорные бои и немцы особенно свирепствовали.
   Еще в 1927 году П. К. Козлов писал: "В настоящее время, уже на склоне лет, я все ещё не могу представить себе, что можно положить свой страннический посох. Путешественнику невозможно позабыть о своих странствованиях даже при самых лучших условиях существования. Всегда грезятся мне картины прошлого и неудержимо влекут к себе. И хочется вновь и вновь променять удобства и покой цивилизованной обстановки на трудовую, по временам неприветливую, но зато свободную и славную странническую жизнь" (1927 год).
   Полной жизнью он жил только в экспедициях, жизнь в промежутках между экспедициями была только временным перерывом общего большого дела исследования природы Центральной Азии. И конечно и после Монголо-Тибетской экспедиции, несмотря на свой преклонный возраст (близкий к 70 годам), он намеревался отправиться в новую экспедицию.
   В конце 1933 года Всеукраинская Академия наук просила его взять на себя руководство комплексной экспедицией в бассейн Иссык-куля и на Хан-тенгри. Однако зимой 1934/35 года он почувствовал себя плохо. Сердце не выдержало: сказались те моменты сильного напряжения, которые неоднократно приходилось испытывать в путешествиях. Характерно, что и в эту зиму он собирался отправиться на схоту в свои любимые места и самым большим огорчением его было известие о раннем половодье, так как при разливе река Ловать на некоторое время преграждала путь из Старой Руссы в Стречно. Он должен был остаться в Ленинграде; болезнь ухудшилась; летом его перевезли в санаторий в Старый Петергоф (Петродворец). Отсюда он писал мне следующее (9 июля 1935 года, Старый Петергоф, санаторий имени Кирова):
   "Живу я с 17 мая по сей день великолепно благодаря исключительному вниманию председателя СНК Вячеслава Михайловича Молöтова, которому я телеграфировал: "Глубоко тронут чутким вниманием правительства, оживившего путешественника своим скорым и теплым откликом".
   Живу я в лучшем санатории, уход и еда превыше всех похвал.
   20 июня Молöтов еще раз спрашивал: не нуждаюсь ли я в чем-нибудь, не нужен ли консилиум? Соседи-учёные, по большей части знакомые, внимательно ко мне относятся".
   В числе друзей-учёных находился тогда здесь и академик Ю. М. Шокальский, при содействии которого как председателя Географического общества состоялась последняя экспедиция П. К. Козлова, Помещаем здесь фотографию двух этих ученых в саду Петергофского санатория.
   26 сентября последовала кончина П. К. Козлова. Он умер спокойно: вечером лег слать, а на утро его уже не добудились...
  

МЕТОДЫ РАБОТЫ П. К. КОЗЛОВА

  
   Как уже показано выше, П. К. Козлов начал свою научную деятельность под руководством H. M. Пржевальского, был участником его последней экспедиции, в промежутках между экспедициями подолгу жил вместе с H. M. Пржевальским. Несомненно, H. M. Пржевальский оказал огромное влияние на его жизнь и деятельность. П. К. Козлов всегда сам это подтверждал и часто в своих трудах называет H. M. Пржевальского своим незабвенным учителем.
   Продолжая великое дело, начатое H. M. Пржевальским по изучению неведомых дотоле районов Центральной Азии, П. К. Козлов, как увидим ниже, значительно углубил и расширил программу исследований. Все же, говоря о методах работы П. К. Козлова, следует начать с указания принципов, положенных в основу широких географических изысканий H. M. Пржевальским. Эти принципы возникали на основании большого долголетнего опыта, изложены H. M. Пржевальским в главе "Как путешествовать по Центральной Азии" ("Четвертое путешествие") и несомненно в основном принимались и П. К. Козловым.
   Чтобы проникнуть в глубь Тибета и произвести там научную работу, хотя бы рекогносцировочного характера, необходимо было провести 2-2,5 года в тяжелых условиях как бытовых, так и климатических, надо было совершенно оторваться от цивилизованного мира.
   Вот почему H. M. Пржевальский огромное значение придает личности путешественника и весьма детально останавливается на снаряжении.
   H. M. Пржевальский прежде всего подчеркивает, что его экспедиции следует рассматривать как научные рекогносцировки (по организации именно таких экспедиций он и дает советы), которые должны в дальнейшем смениться более детальными исследованиями на меньших площадях и стационарными наблюдениями.
   Большое значение H. M. Пржевальский придавал выбору и воспитанию своих спутников. Он рекомендовал привлекать в экспедицию людей физически крепких, неизбалованных комфортом городской жизни {Кроме переводчиков и проводников в состав экспедиции H. M. Пржевальского входили только военные.}. Под руководством H. M. Пржевальского участники экспедиций приобретали навыки новой для них работы и становились ценными помощниками. Некоторые из них стали неизменными участниками экспедиций Пржевальского и Козлова. Так, препаратор - забайкальский казак Пантелей Телешов участвовал в шести экспедициях, а Г. И. Иванов в пяти. Иванову П. К. Козлов доверял всю укладку снаряжения. Он же был "нянькой" верблюдов: знал их повадки и умел лечить их болезни. Бурят Цокто Гармаевич Бадмажапов участвовал с П. К. Козловым в двух экспедициях и сыграл большую роль в открытии мертвого города Хара-хото.
   Очень большое значение Николай Михайлович придает и личности путешественника. "Для путешественника, - пишет он, - в высоком значении этого слова, требуется сочетание многих незаурядных физических и нравственных качеств, без чего крупный успех дела, даже при самой лучшей внешней обстановке, мало будет обеспечен. Откровенно говоря, путешественником нужно родиться, да и пускаться вдаль следует лишь в годы полной силы".
   Эти слова нам интересны еще и потому, что H. M. Пржевальский в лице П. К. Козлова сам выбрал себе помощника и, следовательно, П. К. Козлов, по мнению Пржевальского, обладал этими высокими качествами.
   Что касается до снаряжения, то H. M. Пржевальский дает самый подробный перечень необходимых предметов, однако указывает, что с предметами комфорта путешественник должен расстаться, чтобы облегчить экспедицию.
   Так, например, походных коек в экспедиции Пржевальского не полагалось. "Чем более путешественник будет, так сказать, в "черной шкуре", - пишет Николай Михайлович, - тем лучше. Мы лично при всех путешествиях жили одинаково с казаками - в одних и тех же палатках, спали на одинаковых войлоках, ели из одной чаши". По мнению Пржевальского, личный пример начальника является "нравственной подкладкой дисциплины", а следовательно, и одним из важных элементов успеха экспедиции.
   В то же время Пржевальский считал, что участие в экспедиции воспитывает, совершенствует человека. "Путешествие, - пишет он, - неминуемо окажет благодетельное влияние на своего деятеля: его здоровье и характер закалятся, выработается находчивость и навык к практической работе".
   В своих работах Пржевальский очень часто указывал на лживость современного ему цивилизованного общества. В его высказываниях выявляется его миропонимание, неудовлетворённость средой, искание правды среди нетронутой чистой природы.
   В своих исследовательских работах H. M. Пржевальский утверждал, что в больших далеких экспедициях надо исполнить то, что "возможно", а не что "желательно", необходимо "всего более наблюдать, то-есть собирать голые факты", и тут же на свежую память записывать. Однако ежедневно эти записи систематизируются и переписываются в разные дневники (по специальностям). Наблюдения сопровождаются коллектированием.
   Маршрутные описания всего виденного и слышанного сменяются в трудах Пржевальского и Козлова обобщающими главами для той или иной естественно-исторической области. Пржевальский считает, что на первом месте должны стоять чисто географические исследования, затем естественно-исторические и этнографические, и указывает, что по разным причинам последние (этнографические) он не мог вести с желаемой полнотой.
   Вот здесь замечается разница в работах Пржевальского и Козлова, правильно подмеченная академиком Ольденбургом (1929 год) {"Н. М. Пржевальский, как человек и деятель". Изв. Рус Геогр. об-ва" 3929. т. 61. в. 2.}. Если в трудах H. M. Пржевальского находим лишь (по словам академика Ольденбурга) "ряд довольно случайных заметок этнографического характера и небольшое количество археологических указаний", то в трудах П. К. Козлова имеются специальные главы, посвященные этнографическому описанию, а описание раскопок Хара-хото имеет настолько большое значение, что название этого города входит даже в заголовок всей книги. Такое же большое значение имели и раскопки курганов в Ноин-Ула. Многочисленные ценные находки из этих раскопок дали материал для отдельных работ специалистов и еще до сих пор являются объектом изучения. Вполне естественно, что этнографические исследования шире развернулись в работах П. К. Козлова, путешествовавшего позже H. M. Пржевальского: необходима была продолжительная работа, чтобы рассеять недружелюбное отношение отсталых диких племен Центральной Азии к чужеземным пришельцам. H. M. Пржевальский отмечает, что лобнорцы оказались значительно более приветливыми и даже дружелюбными при вторичном посещении их.
   Однако, несомненно, здесь имели значение и личные наклонности исследователей (см. также статью академика Ольденбурга).
   В книге "Монголия и Кам" можно указать целый ряд мест, где описываются хорошие отношения монголов и тибетцев к русской экспедиции, помощь, ими оказанная, и даже использование авторитета русских: настолько высоко он был поднят во время экспедиции П. К. Козлова. "С наступлением сравнительно ранних холодов в Алтае, - пишет П. К. Козлов, - монголы предупредительно выставляли юрты на пути следования отрядов, запасали топливо, а по ночам пасли наших лошадей. В проводниках мы никогда не чувствовали недостатка... Благодаря такой системе путешествия достигается не линейное, а скорее площадное исследование страны... получается большее знакомство с физическими явлениями природы, а также и самим обитателем страны - человеком" (стр. 44). Когда в другом случае П. К. Козлов обратился через своего посланного к местному правителю за караванными животными, тот, несмотря на бездорожье, ответил: "Охотно исполню все ваши требования только потому, что давно уже слышал от достоверных людей о вашем дружелюбном отношении к нашему монгольскому народу".
   И даже с воинственными тибетцами П. К. Козлов умел завязывать хорошие отношения. Надо полагать, что именно такие отношения помогли П. К. Козлову во-время узнать о засаде тибетцев племени лин-гузэ и предпринять соответствующие меры обороны.
   Интереснее всего то, что даже по отъезде экспедиции на родину местное население старалось использовать свои дружеские отношения с начальником экспедиции для защиты своих интересов перед китайскими чиновниками, о чем письменно уведомило П. К. Козлова.
   И эти дружеские отношения не были у П. К. Козлова чем-то искусственным, они увязывались с его широкой общительной натурой.
   Вполне понятно, что каждый исследователь среди диких племен, мало считающихся с пропусками, выданными вышестоящими органами власти или даже вовсе их не признающими, должен стараться наладить контакт с местными представителями власти. Дипломатические подарки и угощения здесь обязательны.
   Однако то дружелюбное отношение к народам Центральной Азии, которое можно проследить при чтении Трудов Петра Кузьмича, наблюдается далеко не у всех путешественников. Так, Bower {Bower. Dlary of a journey across Tibet. 1894.} считал ошибкой быть вежливым или проявлять дружбу в отношении тибетцев или китайцев, а презрительный тон Rock'a в сношениях с жителями Тибета уже отмечен редакцией Известий Географического общества {"Известия Русского Географического общества", 1931, т. 63, вып. 4.}.
   Несомненно, доброжелательное отношение П. К. Козлова к местному населению имело большое значение и в установлении сношений с далай-ламой, который позволил П. К. Козлову сделать с него первый портрет, получить много интересных сведений от его свиты и, наконец, дал разрешение посетить Лхасу, запретную для европейцев.
   Хорошие отношения к монголам и тибетцам помогли Козлову узнать много неведомого дотоле, помогли отыскать древний, засыпанный песком город и затерянные в лесу курганы.
   "Мною было принято за правило держаться дружественных отношений с номадами..." - рассказывает П. К. Козлов.
   В описаниях путешествий Козлова читатель найдет немало ярких эпизодов, показывающих, что это правило им выполнялось неуклонно.
  

НАПРАВЛЕНИЕ РАБОТ П. К. КОЗЛОВА И ЕГО НАУЧНЫЕ ДОСТИЖЕНИЯ

  
   Познакомившись с предлагаемым произведением П. К. Козлова, читатель увидит, что исследования его имели прежде всего географический характер. Автор как бы ведёт читателя по своему маршруту, увлекательным, живым описанием окружающей местности даёт ясное представление о природе Монголии и Тибета. В его Трудах даются всесторонние описания рельефа, горных пород, животного мира, растительного покрова и обитателей страны.
   И всё это в виде живого изложения личных наблюдений исследователя.
   Читая работы П. К. Козлова, невольно вместе с ним переживаешь и радости и горести отряда, живее представляешь себе эти далекие страны.
   При описании охоты на медведей П. К. Козлов указывает на повадки этого зверя; при описании вьюрков приводит наблюдения за жизнью этих птиц среди местной природы; дает также характерные штрихи из жизни обезьян. Крутизна подъёмов, каменистость пути чувствуется по утомленности вьючных животных и пр.
   Но кроме описаний картин природы, даются и обобщающие главы, подытоживающие сказанное для определённого естественно-исторического района, как например, глава "Восточный Тибет и его обитатели".
   Таким образом, П. К. Козлов даёт описания ландшафтов в самом широком смысле этого слова.
   При всей увлекательности изложения П. К. Козлову не свойственно преувеличение трудностей ради большего эффекта изложения, чем страдают некоторые его иностранные коллеги. Так, например, американец Рокк {См. Изв. Русского Географического общества. 1931, т. 63, вып. 4.} (1930 год) приводит массу курьёзов из быта тибетцев, чтобы позабавить читателя, что мешает правильному пониманию их быта.
   Напротив того, хотя П. К. Козлов и отмечает отсталость и дикость этих отдаленных народов, невежественность их лам (натравлявших тибетцев на экспедицию), описание их быта вполне беспристрастно и чувствуется дружелюбное отношение путешественника к ним, особенно к монголам.
   Трудные моменты в жизни экспедиции П. К. Козлов всегда описывал просто, без прикрас, но факты сами за себя говорили. Таково его описание опасности, которой он подвергался в горах Тянь-шаня, когда скользил по обледенелому склону к пропасти и только случайно попавшийся по пути камень помог ему задержаться. Этот случай, когда он был на волосок от смерти, он называет просто: "на волос от беды" {Отчет помощника начальника экспедиции П. К. Козлова, 1899, стр. 17.}. Таково же всё его описание стычек с отрядами разбойнических племен в Тибете: спокойно, с знанием дела даются распоряжения по отряду, атаки во много раз превосходящего численностью противника отражаются, и экспедиция следует далее, вступая даже в сношения с бывшим неприятелем.
   При разносторонности своих исследований П. К. Козлов выделял отрасли, которыми ок лично больше интересовался, а именно зоологию (особенно её отделы млекопитающих и птиц) и впоследствии, начиная с экспедиции 1907-1909 годов, археологию.
   Любовь к зоологии передалась ему от H. M. Пржевальского. В четвёртой экспедиции Пржевальского П. К. Козлову было поручено коллектирование позвоночных.
   В экспедиции Певцова и Роборовского П. К. Козлов также ведал зоологическими сборами; наконец, во всех экспедициях, которыми он руководил, изучение млекопитающих и птиц он оставлял за собой, поручая другие исследования своим помощникам.
   Археологические изыскания (мертвый город Хара-хото и могильники в горах Ноин-Ула) проводились под его личным руководством и только в конце раскопок в Ноин-Ула в его экспедицию были направлены специалисты.
   После его кончины было написано несколько статей, где подведены итоги его деятельности в разных областях знаний.
   Приведем некоторые отзывы.
   А. П. Семенов-Тян-Шанский пишет следующее (1937 год): "В течение всех экспедиций, в которых он участвовал, П. К. Козлов вел подробные орнитологические дневники, лишь отчасти использованные В. Л. Бианки в его научной обработке птиц, добытых Монголо-Камской экспедицией. По свидетельству Б. К. Штегмана дневники Козлова очень содержательны и могут быть ещё широко использованы в будущем. Обладая тонкой наблюдательностью, прекрасно разбираясь в голосах птиц и отлично зная их названия, П. К. Козлов собрал в своих дневниках высокоценный материал по экологии и биологии птиц Центральной Азии. При этом многим характерным представителям этой авифауны, как например, ушастым фазанам (Crossoptilon) и многим другим, он посвятил обстоятельные специальные очерки, как и многим млекопитающим". "Млекопитающих экспедициями П. К. Козлова доставлено несколько более 1 400 экземпляров". Имеется много редких или даже совершенно отсутствующих в других музеях животных. "Среди млекопитающих оказалось два новых рода тушканчиков: Cardiocranius satun и Salpingotus vinogradowi".
   Птиц доставлено П. К. Козловым свыше 5 тыс. экземпляров. Среди птиц были совсем новые виды; некоторые из них носят теперь его имя: уллар - Tetraogallus kozlowi, Emberiza kozlowi, Aceritor koz-lowi, Janthocincla kozlowi {Раньше птица Janthocincla koslowi выделялась в отдельный род Kaznakcwia koslovi.}. Но наиболее замечательна птица, принадлежащая к новому роду и носящая теперь название Kozlovia roborovskii.
   Согласно сводке Семенова-Тян-Шанского, пресмыкающихся и земноводных доставлено экспедициями Козлова 750 экземпляров, рыб около 300 экземпляров, насекомых, начиная с участия в четвёртой экспедиции, - не менее 80 тыс. экземпляров.
   "Все материалы по зоологии, - пишет далее А. П. Семенов-Тян-Шанский, - доставленные экспедициями П. К. Козлова, были совершенно образцово законсервированы, заэтикетированы и упакованы. Материалы эти были так или иначе использованы в работах 102 специалистов".
   По свидетельству А. П. Семенова-Тян-Шанского экспедиции, в которых П. К. Козлов ведал сбором зоологических коллекций, доставили единственный в мире по полноте и ценности материал по фауне Внутреннего Тибета.
   Известный ботаник Б. А. Федченко в некрологе ("Советская ботаника", 1936, No 1) пишет следующее:
   "Насколько обильны и ценны были ботанические коллекции (П. К. Козлова), видно из следующего. Коллекция 1899-1901 годов состоит почти из 25 000 экземпляров, собранных так, что качество их в смысле сушки и сохранности не оставляет желать лучшего, особенно учитывая суровость климата и трудности походной обстановки. Растения собраны и засушены так полно и хорошо, что на сбор некоторых видов требовались не только часы, но и целые дни. К этому нужно еще прибавить, что при каждом экземпляре имеются точные указания об условиях его сбора. В научном отношении ценность коллекции 1899-1901 годов определяется тем, что из Северо-восточного Тибета в этой коллекции имеется свыше 1 000 видов цветковых растений, в то время как одновременно с тем появившаяся английская сводка всего известного до того времени из Тибета заключает всего 295 видов. Это объясняется тем, что Козлов не только умел сам работать, но и знал, как воодушевить своих сотрудников по экспедиции, как заставить их работать с полным энтузиазмом".
   Не остались в стороне и другие отделы естествознания. П. К. Козлов производил краткие геологические описания и привозил большие коллекции горных пород, а в экспедиции 1907-1909 годов в числе его спутников был геолог А. А. Чернов. О ценности метеорологических наблюдений, умело организованных в трудных условиях, говорится в заметке Каминского (см. стр. 433).
   Значение археологических изысканий П. К. Козлова трудно переоценить. Открытие им мертвого города Хара-хото дало в руки археологов 2 000 томов книг на неизвестном (древнетангутском) языке, причём среди этих книг оказался и тангутско-китайский словарь, который дал возможность разобраться в этих рукописях.
   До раскопок П. К. Козлова был известен только факт введения при Юаньской династии (1280-1368 годы) бумажных денег, но находка таких денег сделана впервые П. К. Козловым. Кроме того а Хара-хото были найдены статуэтки и рисунки буддийского культа и предметы быта.
   Не менее ценны археологические находки экспедиции 1923-1926 годов, извлеченные из курганов Ноин-Ула {Всего было отмечено 212 курганов.}, относящихся ко времени Ханьской династии, то-есть к III-IV веку до нашей эры.
   Оказалось, что помимо предметов местного изготовления в этих усыпальницах знатных людей были обнаружены и произведения других культур, а именно греко-бактрийской, парфянской и китайской.
   Весь этот огромный материал, требующий десятков лет на его обработку, прольет свет на малоизвестное прошлое народов Центральной Азии.
   Наконец, следует отметить и огромный вклад П. К. Козлова в картографию Монголии и особенно Тибета. До экспедиции Пржевальского и его последователей приходилось пользоваться материалами китайскими, весьма неточными и далеко не полными. П. К. Козловым пройдено около 50 тыс. километров, причём путь его шел далеко вглубь Тибета, где приходилось заново наносить иа карты целые горные хребты. О его топографической работе дают представление приложенные к этой книге листы маршрутной съёмки. Поскольку более детальных съёмок в Тибете до сих пор не производилось, эти данные и поныне не утратили своего значения.
   Об общегеографических заслугах П. К. Козлова говорят опубликованные им Труды - отчеты экспедиции. Особенно обширны Труды Тибетской (1899-1901 годы) и Монголо-Сычуаньской (1907-1909 годы) экспедиций. Дневники третьей возглавлявшейся им экспедиции Монголо-Тибетской (1923-1926 годы) в настоящее время подготовляются ж печати Всесоюзным Географическим обществом.
   О признании его заслуг у нас и за рубежом говорят следующие факты: он состоял почетным членом 5 русских организаций и не менее 3 иностранных и имел пять наград (см. список); в 1928 г. был избран действительным членом Украинской Академии Наук.
   Следует также отметить, что П. К. Козлов всегда живо реагировал на текущие события, не говоря уже о том, что он несколько раз отмечал небольшими статьями юбилейные даты своего незабвенного учителя Н. М. Пржевальского и своего старшего товарища В. И. Роборовского. Он выступал ещё в печати по следующим вопросам.
   В 1897 году Петр Кузьмич выступил против утверждения известного географа Рихтгофена, считавшего, что описанное H. M. Пржевальским озеро Лоб-нор нельзя отождествлять с древним Лоб-нором, так как его положение не соответствует нанесенному на китайских картах.
   П. К. Козлов доказывал неточность китайских карт и подтверждал правильность определения, данного Пржевальским.
   В последние годы своей жизни, на основании сообщения Шомберга (1929 год) о замеченном им перемещении вод реки Конче-дарьи и оживлении сухого русла Кум-Дарьи, П. К. Козлов (1935 год) нашёл возможным примирить оба положения. Он указал, что несовпадение границ озера китайской карты и отмеченных Пржевальским происходило от фактического перемещения северной границы озера вследствие большего или меньшего поступления в него воды в связи с перемещением вод Конче-дарьи.
   В 1903-1904 годах английский отряд под начальством полковника Jounghusband силой проник в Лхасу. П. К. Козлов реагировал на это статьей "Английская экспедиция в Тибет", в которой яркими красками обрисовал событие, осуждая насилие над слабым народом.
   В статье "Правда о дикой лошади Пржевальского" {В книге "H. M. Пржевальский и лошадь его имени", 1914 год.} П. К. Козлов опровергает вздорное утверждение Вагенера об открытии лошади Пржевальского Гагенбеком - директором Гамбургского зоологического сада.
   Наконец, следует отметить, что П. К. Козлов всегда охотно шёл на популяризацию знаний о Центральной Азии. Известны его статьи о Пржевальском (см. список Трудов П. К. Козлова), о Хара-хото, помещенные в разных журналах и газетах. Кроме того он выпустил в печать сокращенное (в целях удешевления, а следовательно и доступности) издание путешествия 1899-1901 годов.
   Его увлекательные описания живой природы и человека, особенно в его личном изложении, заражали молодежь энтузиазмом и содействовали росту кадров новых путешественников.
   Итак, мы видим, что основная цель крупных экспедиций, научных рекогносцировок, - как называл их Н. М. Пржевальский, - дать правильные научно-обоснованные и всесторонние описания пройденных местностей, умело и наиболее полно собрать естественно-исторические коллекции - П. К. Козловым выполнено с честью, несмотря на все трудности путешествий по Тибету.
   Кроме того ему принадлежит заслуга открытия древнего города и могильников, что пролило свет и на историю Центральной Азии, которая до его работы была так мало известна.

В. П. Козлов.

  

ПО МОНГОЛИИ ДО ГРАНИЦ ТИБЕТА

  

ГЛАВА ПЕРВАЯ

НА ПУТИ В МОНГОЛЬСКИЙ АЛТАЙ

План экспедиции.- Снаряжение.- По родным пределам.- Богатый Алтай: красота гор, долин и рек.- Дальнейший путь экспедиции.- Русско-китайская граница.- Бассейн Кобдо, влияние соседней пустыни.- Город Кобдо.

  
   Незабвенный мой учитель Н. М. Пржевальский придавал особенное значение исследованию природы Кама - крайнего востока Тибета. Кам был им поставлен целью пятого, увы! - неосуществившегося путешествия.
   По смерти первого исследователя природы Центральной Азии продолжателю его М. В. Певцову намечены были иные, более скромные задачи, блестяще им и разрешённые. Следующая затем экспедиция, с В. И. Роборовским во главе, направилась было в Восточный Тибет, но у его порога руководителя экспедиции сразила жестокая болезнь... Не всегда в путешествии можно рассчитывать достигнуть желаемого, несмотря на энергию и богатый запас опыта, - горькое заключение, к которому пришел я, участник трех больших экспедиций - Н. М. Пржевальского, М. В. Певцова и В. И. Роборовского, превосходно обставленных и руководимых, в которых мне довелось принимать участие на началах всё большей и большей самостоятельности.
   Мне посчастливилось достигнуть Кама и провести в нем некоторое время, но проникнуть в Средний Тибет не удалось...
   В конце 1898 года я представил в Совет Географического общества вместе с отчетом о минувшей экспедиции план новой экспедиции в Центральную Азию и Тибет. Задачей этого путешествия ставилось исследование Южного, или Монгольского, Алтая, прилежащей к нему Центральной Гоби, а также, притом главным образом, исследование Восточного и Среднего Тибета.
   Для производства астрономических, гипсометрических и метеорологических наблюдений экспедиция имела в своем распоряжении: небольшой универсальный инструмент Гильдебрандта с деклинатором для определения магнитных склонений, зрительную трубу Фраунгофера, три столовых хронометра, два барометра Паррота, гипсотермометр Бодена, анероид Naudet, часы Флеше, четыре буссоли Шмалькальдера и дюжину различных термометров. Все инструменты были тщательно выверены и снабжены должными поправками.
   Благодаря хорошим материальным средствам мы могли обстоятельно снарядиться, придерживаясь в общем советов H. M. Пржевальского {H. M. Пржевальский. Четвертое путешествие в Центральной Азии, СПб., 1888, гл. 1.}.
   Для плавания по озёрам и производства разного рода лимнологических исследований (сбора - впервые в Центральной Азии - планктона, то-есть микроскопической озёрной флоры и фауны, измерения глубин озёр и их температур и т. д.) была приобретена в Петербурге складная брезентно-пробковая лодка, приспособленная для перевозки вьюком. Лодка эта, поднимавшая двух человек, имела в длину семь футов (2 м) и весила всего около шести пудов (100 кг).
   Запасный спирт хранился в плоских ведерной емкости жестянках, закупоренных резиновыми пробками и обшитых войлоком, которым вообще обшивались всякого рода жестянки и стклянки с коллекциями перед окончательной их укладкой в большие вьючные ящики.
   Для хранения воды при движении экспедиции по безводной местности были заказаны резиновые мешки емкостью около трех ведер (30 л) каждый.
   Взята была в путешествие и маленькая железная печь с топочною дверью и колосниками. Печь эта зимой давала возможность сравнительно скоро согреть наше походное жилище, а затем заниматься чем угодно.
   Было приобретено все необходимое на повседневные расходы в путешествии серебро в слитках. Из общего количества серебра 10 пудов (160 кг) было в виде больших, средних и малых китайских ямб, а остальные 8 пудов (128 кг) - купленные в Гамбурге, представлялись в виде плиток серебра высокой пробы.
   Покончив снаряжение экспедиции в Петербурге, я выехал в Москву, а в начале мая счастливой весны 1899 года я и мой молодой спутник А. Н. Казнаков сели в сибирский скорый поезд, чтобы отправиться дальше.
   В Омске, где нас принял пароход "Ольга Карпова", мы были встречены моим вторым сотрудником В. Ф. Ладыгиным. 22 мая, лишь только зардела весенняя заря, наш пароход тихо отчалил от берега и, приняв баржу, направился вверх по течению дремавшего Иртыша, поднимая высокие волны на тихой, зеркальной его поверхности.
   Наше недельное плавание до Семипалатинска носило характер приятной прогулки. С неменьшим удовольствием покачивались мы и в тарантасе, везомом лихой почтовой тройкой от Семипалатинска до станции Алтайской - исходного пункта экспедиции. Тяжеловесный багаж следовал отдельными транспортами под наблюдением московских гренадер, зачисленных в состав экспедиционного конвоя.
   Станица Алтайская расположена в открытой долине, ограниченной на юге хребтом Нарымским, на севере же красавицей Бухтармой. Ближайший склон гор покрыт сплошным лесом: лиственица, кедр, пихта и ель перемешаны между собою; там и сям стелется разнообразный кустарник. Пышные ковры цветов луговой растительности всюду расстилаются по опушкам леса. Животная жизнь также богата и представлена здесь типичными формами алтайской фауны. Глаз наблюдателя невольно останавливается на выдающихся вершинах, покрытых снегом, ослепительно блестевшим на солнце.
   С приездом в станицу Алтайскую все отдались энергичному снаряжению каравана. Время за делом бежало быстро. Недели через две прикатили на почтовых тройках и забайкальские казаки.
   Таким образом, личный состав экспедиционного отряда сформировался из 18 человек кроме меня, как начальника, и двух моих ближайших сотрудников, в него вошли: и. д. фельдфебеля старший унтер-офицер Гавриил Иванов, младший унтер-офицер Илья Волошин, ефрейтор Гавриил Киясов и рядовые: Егор Муравьев (впоследствии наблюдатель на метеорологической станции в Цайдаме), Иван Шадриков, Архип Войтенко, Александр Беляев, Александр Ванин и Хусайн Бадукшанов; забайкальские казаки: старшие урядники Пантелей Телешов (препаратор) и Семен Жаркой; фельдшер, кандидат на классную должность Александр Уарович Бохин и малолетки: Цокто Тармаев Бадмажапов (переводчик монгольского языка), Арья Мадаев (препаратор) и Евгений Телешов.
   Когда собрались все участники экспедиции, работа по снаряжению каравана пошла быстрее. По временам, разнообразя труд, мы уезжали или в горы, или на реку Бухтарму, и всякий раз возвращались с богатой научной добычей.
   Среди самой разнообразной и кипучей деятельности в Алтайской незаметно прошел месяц. Накануне выступления в поход прибыли наши верблюды. Все было осмотрено и налажено. Наконец-то экспедиция дождалась лучшего и всегда памятного для нее дня, дня выступления собственного каравана в далекий путь. Таким днем для экспедиции было 14 июля (1899 года). С утра моросивший дождь и густые облака, нависшие по горам, задержали выступление. К полдню немного прояснилось, и багаж, несмотря на неопытность молодых участников отряда, был скоро и спокойно завьючен. Караван представлял разделенную на семь эшелонов вереницу в 54 верблюда и 14 лошадей.
   Каждый участник экспедиции, распрощавшись с присутствующими алтайцами, направился занять свое, заранее определенное место. Ещё несколько минут - и караван, извиваясь лентой, двинулся к востоку.
   Первый переход, по обыкновению, был небольшой - семь вёрст. Бивуак экспедиции приютился на склоне того же Нарымского хребта, который с Большим Алтаем сопровождает в верхнем течении Бухтарму. Эта река то серебряной змеей блестела издали, то скрывалась в темном, глубоком ущелье.
   Пройдя последних на своем пути по верхней Бухтарме жителей, мы круто уклонились к востоку. Бухтарма стала ещё яростнее прыгать и рассыпать свои пенистые брызги среди больших валунов. С крутых лесистых склонов, с их убранных мхом выступов, нередко красиво ниспадали серебряные каскады. По дну реки иногда располагались лесистые острова, у которых лежали великаны-деревья, продолжавшие бороться с неудержимым потоком вод. Стремительность последних вызывала сильное дрожание материка; рев реки не давал возможности ничего слышать.
   С каждым днем становилось холоднее. Лес редел и приближался к своей верхней границе. А вот и плато Укок, где по ночам иней серебрил земную поверхность, а вода на болöтах покрывалась ледяной корой. Массивные снеговые горы Табын-богдо, или Пять святых, в ясную погоду представлялись дивно прекрасными и невольно привлекали взор своею матовою белизною.
   Миновав перевал Улан-дабан, где проходит русско-китайская граница, экспедиция вступила во внутренний, или монгольский, бассейн - в систему реки Кобдо. Как различны в климатическом отношении бассейны Бухтармы и Кобдо! В первом - влага, богатство атмосферных осадков, пышная флора, замечательная прозрачность воздуха; здесь же совсем обратное: по долине, почти лишённой растительности, кружат высокие, затейливые по своим очертаниям, пыльные вихри, свидетельствующие о крайней сухости почвы, а воздух во время ветра наполнен мельчайшей пылью, заволакивающей даль туманной дымкой.
   3 августа караван вступил в долину реки Кобдо, которая несла свои прозрачные воды по каменистому ложу очень быстро, но плавно. Ширина ее в месте переправы простирается до 40-50 сажен (80-100 м), при глубине в одну сажень (2 м) и более, несмотря на то, что летний уровень стал уже понижаться. Долина реки и ее острова покрыты лесом из тополя и тальника (Populus et Salix), перемешанных разным кустарником. Там и сям на более низких местах виднелись отличные мокрые луговины и болöтистые площади с небольшими озерками, дающими приют пролётным плавающим и голенастым пернатым. Общее протяжение этой первостатейной реки Монголии доходит до 500 вёрст. Берёт она начало в горах Южного Алтая из многочисленных ледников. В верховье река образует два глубоких, живописных озера, лежащих близко одно от другого; немного ниже она принимает реки Цаган-гол, Суок, Саксай, и, обогатившись этими данниками, представляется в месте переправы огромной рекой. Описав в дальнейшем своем течении к северо-востоку и юго-востоку значительную излучину, в вершине которой вливаются воды из озера Ачит-нор, река Кобдо постепенно оставляет горы, долина ее расширяется, течение становится более спокойным до самого впадения в большое пресноводное озеро Хара-усу.
   В день прихода на реку Кобдо нам удалось переправиться на правый её берег. Переправа здесь казенная, перевозчики - монголы. Багаж и люди помещаются на двух маленьких паромах, связанных из 4-5 утлых челноков. Животных, даже баранов, пускают вплавь. Через месяц, в сентябре, вода настолько спадает, что переправа на верблюдах и лошадях в то время свободно производится в брод.
   В месте переправы долина реки вытравлена животными проходящих караванов и потому мы здесь не остановились: пройдя на 7 вёрст и встретив богатые пастбища, мы разбили наш бивуак между двух озерков. Это было лучшее место на всем пути от отечественной границы до города Кобдо. Наши белые палатки живописно выделялись на изумрудной зелени и укрывались тенью высоких тальников, окаймляющих берег Кобдо. Сидя в палатке, можно было любоваться общим видом местности. По реке временами свободно проплывали дикие гуси; с ветвей, осенявших палатку, неслись нежные трели голубой синицы (Parus cyanus); с соседних скал доносилось звонкое кэ-кэ-ди... кэ-кэ-ди... массы каменных куропаток (Alectoris graeca). На подобных стоянках мы всегда купались и ловили рыбу. Рыбы здесь много, но видов только два - хариус (Thymallus brevirostris) и ускучь, по крайней мере согласно нашим наблюдениям {Вообще же в кобдоском бассейне нами добыты, кроме указанных рыб, еще голец (Nemaehilus microphthalmus) и осман (Oreoleuciscus potanini).}. По вечерам в виду нашего бивуака происходил правильный перелёт диких гусей, а иногда и лебедей, мелодичные звуки самого полета которых невольно заставляли сосредоточивать на себе наше внимание. Воздух был тих и спокоен; по мере того как вечерние сумерки сгущались и переходили в ночь, в верхней части небесного свода загорались и довольно ярко блестели звезды, но чем ближе к горизонту, тем гуще и гуще окутывалось небо пыльной дымкой. До поздней ночи просидел я на берегу Кобдо, прислушиваясь к слабому, мерному всплескиванию её вод; мысленно побывав на далеком севере и на далеком юге и, убаюканный лаской природы, ушел затем в палатку, чтобы скорее забыться крепким сном...
   Оставив реку Кобдо, 5 августа мы вступили в более пересечённую местность, где приходилось чаще опускаться и подниматься на поперечные отроги, далеко убегавшие к северу. Между отрогами или увалами лежат долины речек с каменистыми, круто падающими ложами. Береговые обрывы этих речек слагаются главным образом из гранитов и глинистого сланца. По долинам местами стояли одинокие тополи и приветливо раскидывались зеленые поляны; что же касается до прилежащей к ним местности, то вся она казалась серовато-желтой, опаленной; там лишь кое-где торчали, заметные только вблизи, представители флоры пустыни, дающие впрочем зимою возможность кочевникам пасти свои стада. Теперь же там держались небольшие группы или одиночки монгольских дзеренов (Gazella gutturosa), да порою с обычным шумом пролетали больдуруки (Syrrhaptes paradoxus).
   На четвертый день движения от реки Кобдо мы пришли в соседство вечноснеговой, отдельно стоящей группы гор Гурбан-цасату, то-есть "Три снежных вершины", и при небольшом озерке в урочище Алтын-чюгучу ("Золöтая жертвенная чаша") на плоской высоте, в 2 260 м над уровнем моря, расположились бивуаком. На берегу озерка, по всей вероятности искусственного, сложено "обо", над которым развевались различные матерчатые приношения и стучали от ветра подвешенные рядом бараньи лопатки, испещренные темными узорчатыми письменами.
   Как здесь, в этой долине, так и во многих других местах по нашему пути от реки Кобдо нам приходилось нередко встречать каменные конической формы сооружен

Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
Просмотров: 721 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа