Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Кам

, скажу несколько слов и о китайцах, с некоторых пор начавших селиться на алашаньских землях. С самого начала основания резиденции вана в Дын-юань-ине китайцам разрешалось приезжать сюда только с товарами, без семейств; и лишь 15 лет тому назад, когда правитель Алаша оказался в большом долгу у китайцев, последние начали понемногу перевозить в Дын-юань-ин свои семьи, на что ван смотрел "сквозь пальцы". В настоящее время все китайцы - торговцы и ремесленники - живут в городе как у себя на родине. Могущие отойти под культуру хлеба лучшие алашаньские земли, располагающиеся вдоль западного подножья Алашаньского хребта, также начали переходить в цепкие руки китайцев. Китайцы торговцы уже не ограничиваются торговлей в одном Дын-юань-ине: их лавки разбросаны везде, где только сосредоточены кочевья алашаньцев. За право торговли в Алаша китайцы вносят вану незначительный налог, равно не обременительна плата и за арендуемые ими пахотные земли.

   В первой половине минувшего столетия дунгане имели одинаковые с китайцами права на въезд и торговлю в Дын-юань-ине, но после восстания в 60-70-х годах они были изгнаны из страны, и им не разрешалось даже во время переезда оставаться на одном месте свыше трех суток. После же восстания, происходившего в 1895-1896 годах, дунганам запрещено останавливаться проездом через Ала-шань более нежели на одну ночь, затем они должны следовать дальше.

   Всё алашаньское население с ваном во главе подчинено маньчжурскому чиновнику "цзурган-и-цзангину", проживающему в городе Нин-ся. Решения дел посылаются к нему на его рассмотрение и утверждение. Непосредственные власти в Алаша: ван, два тусулакчи, цзахиракчи, мэйрэн, два цзалана, восемь цзангинов, по числу восьми сотен, на которые делится Алаша, и, наконец, восемь хундэ. Все эти чиновники утверждаются высшими властями в Пекине. Кроме этого официального штата у вана имеется еще неофициальный, численностью не менее 200 человек, разных званий и положений, которых жалует и разжаловывает сам ван по собственному усмотрению.

   Все чины администрации делятся на две очереди, обязанные состоять при дворе вана по шести месяцев. Ван поручает чиновникам разбирательство тяжб, ссор, драк и прочих преступлений. На обязанности дежурной части управления лежит и общий надзор за порядком как в самой резиденции вана, так и во всех владениях Алаша.

   Ни один из алашаньских чиновников жалованья не получает, живут они на свои средства, пользуясь от города лишь казенной квартирой во время отбывания очередной службы.

   Для удобства при сборах налогов и назначении повинностей все восемь сотен, или "сумунов", разделены ещё на 33 участка - "баг", управляемых старостами, известными под названием "дамыл". Личная ли это выдумка вана или она разрешена и предусмотрена высшими властями в Пекине, выяснить не удалось; но нам с таким делением сумунов приходится знакомиться впервые. Странно, что с дамылами сносятся уже не начальники сотен, а главное управление в Дын-юань-ине помимо цзангинов.

   Восточные и южные алашаньцы, как то и замечено выше, "садятся на землю" и, работая рядом с учителями китайцами, достигают более или менее очевидных результатов. С другой же стороны близость пустыни дает возможность успешно разводить верблюдов и в свободное время заниматься извозом. Лошадей и баранов эта часть населения Алаша держит сравнительно немного.

   Что касается до остального пустынного района страны, то в нем исключительно занимаются скотоводством, правильнее было бы сказать верблюдоводством, так как Алашаньская пустыня наиболее богата верблюдами, в ущерб баранам, рогатому скоту и лошадям, для которых здесь уже не предоставляется таких удобств, как "для кораблей пустыни", хотя в числе предметов сбыта Алаша очень видное место занимают именно бараны и лошади. Верблюдов же алашаньцы держат для собственной надобности, ради прибыльного извоза и шерсти. Верблюжья и баранья шерсть - главные предметы отпускной торговли края.

   Шерсть или вывозится самими монголами, или же скупается на месте китайцами, агентами английских и немецких фирм в Тянь-цзине. По приблизительному подсчету монголов ежегодное количество вывозимой из Алаша шерсти достигает 20 млн. гинов, или, что то же, 750 тыс. пудов (12 295 т), причем 500 тыс. пудов (8 197 т) приходится на долю верблюжьей шерсти, а 250 тыс. пудов (4 098 г) - на долю бараньей. Стоимость бараньей шерсти колеблется от 5 до 8 рублей за пуд (16 кг), верблюжьей же - от 8 до 12 рублей.

   Помимо скота и шерсти из Алаша вывозится еще и соль, которая добывается из озёр Джаратай-дабасу и Цаган-булун. Последнее расположено в песках, к западу от Дын-юань-ина. Соль монголы сплавляют вниз по Желтой реке, китайцам, с которыми устраивают мену на хлеб. 100 лет тому назад соляные богатства Алаша принадлежали Пекинскому двору, присылавшему сюда своих специальных чиновников; но тогда добыча соли приносила китайскому правительству только убытки. После того богдохан подарил солёные бассейны населению Алаша, которое извлекает из них большие выгоды.

   Пустынники алашаньцы за отсутствием культурного зерна, собирают дикое - семена сульхира (Agriophyllum gobicum). Поджаренные и перемолöтые ручными мельницами, зерна сульхира дают приличную муку, или дзамбу, вполне заменяющую алашаньцам ячменную или овсяную. Из сухой сульхирной муки алашаньские монголы приготовляют толхан, или крутое месиво, - неизменную пищу кочевого населения всей вообще Центральной Азии. Каждая монгольская семья заготовляет на зиму сульхира в количестве не менее 60 мер. Сульхир собирают осенью, в сентябре месяце, и на месте же его произрастания обмолачивают на любой природной площадке, служащей током. Обилием сульхира в Алашансько-Гобийской пустыне обусловливается и огромное количество больдуруков (Syrrhaptes paradoxus), прилетающих в алашаньские пески на зимовку.

   Во всех владениях алаша-вана считается девять монастырей и храмов: Барун-хит, или Западный монастырь, и Цзун-хит, или Восточный монастырь, лежат на западном и восточном склонах Алашаньского хребта; далее, третий монастырь, или храм, расположен в самой резиденции цин-вана - в Дын-юань-ине; четвертый монастырь - Джаратай-дугун - в горах, лежащих к востоку от солёного бассейна - Джаратай-дабасу. Все перечисленные монастыри официально известны китайскому императорскому двору и пользуются поддержкой, остальные же пять - Долон-худук-сумэ, Цокто-куре, Хурестын-сумэ, Цаган-тунгы и Харунэн-агуй, или Лобун-чумбу, - расположенные там и сям по стране, этой привилегией не пользуются. Кроме этих девяти монастырей, в песках и других местах Алаша, до предпоследнего дунганского восстания, существовало немало кумирен, уничтоженных дунганами. Некоторые из них возобновлены, но большинство лежат в развалинах и возобновления в них не предвидится, так как, по словам монголов, буддизм, некогда стоявший здесь высоко, лет 60 тому назад, вследствие усилившегося окитаивания монголов, начал падать. Лам стало меньше, да они и не пользуются тем уважением, которое им оказывалось прежде.

   На второй же день, приведя себя в порядок, я с своими сотрудниками, в сопровождении конвоя, отправился к цин-вану.

   Управитель Алаша являл собой представительного, здорового, хотя и с некоторой бледностью в лице, китайского чиновника, умевшего держать себя с должным достоинством. Ван выразил свое удовольствие по поводу того, что видит меня второй раз и уже в роли руководителя экспедиции, или амбаня.

   Впервые с цин-ваном я познакомился 18 лет назад, когда ещё, будучи юношей, участвовал в четвертом путешествии H. M. Пржевальского, о котором алаша-ван много раз вспоминал с самой лучшей стороны. Несколько портретов великого путешественника украшало стену кабинета наряду с другими семейными или фамильными фотографиями князя.

   Всеми делами по управлению ведал сам ван, которому минуло 57 лет и который, как и прежде, редко расставался с кабинетом, занимаясь чтением китайских книг и газет. Событиями мира алаша-ван интересовался гораздо больше прочих китайцев и периодически, раз в три года, совершал и совершает поездки в Пекин. В последнее время подобные поездки, по словам управителя Алаша, для него лично стали крайне необходимыми, как противодействие ужасной скуке и душевному угнетению, навеваемому близостью монотонной пустыни.

   Обратно к себе на бивуак мы проехали несколько иной дорогой, через внешнюю торговую улицу Дын-юань-ина, где толпилось много приезжих из соседней пустыни монголов. Китайские лавки полны товаром, потребным для кочевого населения. Нам больше всего здесь понравились так называемые алашаньские шерстяные ковры, изготовляемые китайцами в Нин-ся; эти, прекрасной ткани и оригинальных цветов и рисунков, изделия китайских мастеров делятся на два типа - китайский и монгольский: первый увозится в пределы собственно Китая, второй тип сбывается монголам. На дынюаньском базаре чаще всего можно найти монгольские ковры - покрывала жертвенников или бурханных столов с изображением известных восьми драгоценностей ("ашта мангала"), а также ковровые убранства седел или просто коврики, подстилаемые в юртах для почетных гостей.

   2 октября мы оставили шумный Дын-юань-ин с приятной мыслью об Урге и сразу очутились в тихой монотонной пустыне.

   Как и всегда, первоначальный переход наш был очень небольшой, - всего лишь в 9 вёрст, приведший караван на колодец Курэтэ. Здесь мы оставили путь H. M. Пржевальского, отошедший вправо, восточнее солёного озера Джаратай-дабасу, и направились к середине гор Баин-ула. Пустыня представляет большие удобства в смысле самого передвижения каравана, так как ей не свойственны так называемые преграждения дороги: непроходимые болöта, карнизы, крутые спуски и подъёмы; здесь путника страшит одно лишь расстояние, но и то прокладывается чуть не по прямому направлению. Обстоятельно завьюченный караван обыкновенно следует в пути безостановочно, в особенности головной эшелон, по которому путешественник и соразмеряет весь дневной переход. Сухая, с весьма доступными горами и многими обширными долинами, Гобийская пустыня мало изнуряет здоровых, откормленных верблюдов, которые легко идут от утренней до вечерней зари, довольствуясь 8-часовым отдыхом ночью. Освобожденные из-под вьюков и отпущенные на пастьбу, они играют, неуклюже подпрыгивая вверх и разбрасывая по сторонам большие толстые ноги.

   Нынешний год, благодаря сравнительно частым дождям, отмечен в Гоби небывалым урожаем пустынной растительности, нередко сплошным ковром залегавшей на десятки верст по сторонам дороги. Сульхир уродился также прекрасно, о чем свидетельствовали часто сложенные скирды этого дикого хлеба. По словам престарелых монголов, подобные урожайные годы случаются раз в 100 лет; поэтому не все поколения монголов могут видеть свою "пустыньку" в таком богатом убранстве. По случаю тех же обильных дождей на нашем пути по низинам то и дело попадались не только оголенные блестящие поверхности, но дажи и лужи сохранившейся воды. Порой заставляли обращать на себя внимание одиночки или небольшие группы робких хара-сульт, грациозными прыжками исчезающих вдали, реже взлетали дрофы или с шумом бури проносились над головой пустынники-больдуруки. На северо-западе из отдаленных высот и гор мираж - "этот злой дух пустыни" - строил целые системы хребтов фантастических очертаний.

   Мы все были крайне поражены неожиданным приездом вслед за нами, на колодец Улан-татал, русско-подданного таренчи Касим-ахун Абдулвагапова, командированного российским консульством в Урумчи, как значилось в бумаге, переданной мне посланцем, "для разыскания членов и следов экспедиции, покинувшей Россию в 1899 году под начальством поручика Козлова". Со слов хорошо говорившего по-русски Абдулвагапова мы поняли, что в апреле 1901 года в Урумчи появился монгол с вестью о гибели нашей экспедиции где-то в Восточном Тибете. Об этом монгол открыто говорил всем встречным на базаре людям и смело подтвердил при личном допросе консулу В. М. Успенскому. Некоторое доверие к себе пришелец приобрел, согласно показанию Касима, толковыми рассказами о членах экспедиции, о их деятельности в пути, с допустимым подробным изложением о том между прочим, что во время критического положения экспедиции он, монгол, находился в двухнедельном пути к югу от нас, куда он был командирован начальником экспедиции для приискания хороших мест в смысле охоты и пастбищ, что, выполнив задачу, он возвращался в стан экспедиции, но по дороге встречным ламой - товарищем по школе, был уговорен вернуться, если ещё дорога ему жизнь, так как на экспедицию будто бы напало до двух тысяч нголоков, по всей вероятности уже покончивших с русскими.

   Теперь для нас стало ещё яснее, в какой тревоге находились все те, кому были дороги интересы экспедиции и кто так или иначе был связан с нами. Некоторым облегчением путешественникам служило лишь то обстоятельство, что экспедиция возвращалась на родину с чувством удовлетворения, посильно выполнив свою трудную и ответственную задачу.

   Первыми горами на пути экспедиции от Дын-юань-ина были горы Баин-ула, протянувшиеся обособленным невысоким кряжем в юго-западном - северо-восточном направлении. Баин-ула слагается из кирпично-красного мягкого гобийского песчаника, мелкозернистых гнейсов, розово-зеленого гранито-гнейса, темнозеленого мелкозернистого диорита и желто-розового среднезернистого аплита.

   За горами Баин-ула, на пути к колодцу Эцзэгэ и даже далее, до гор Харан-ула, общий характер местности мало изменяется: те же гигантские волны гряд или столовидных высот и те же, залегающие между ними, сухие песчано-каменистые русла, в совокупности обнажающие: белый прозрачный пластинчатый гипс, темнорозовый крупнозернистый гранит, розовато-зеленый сиенит, зелено-серый гранито-гнейс, темнозеленый амфиболит и темносерый гнейсо-гранит. С востока дорогу сопровождают высокие барханы сыпучего песка почти на всем означенном расстоянии. Местность, прилежащая к барханам, изобилует караганой, хармыком, можжевельником, полынкой, песью дурью, кипцом, дэрэсуном, сульхиром и другими пустынными формами растительности, также виднелись и отдельные деревья или небольшие группы ильма. Из птиц, кроме многочисленных больдуруков, чаще других попадались: жаворонки - рогатый, хохлатый и чилийский, саксаульская сойка (Podoces hendersoni), черные вороны. Кочевое население ютилось там и сям по пустыне, группируясь однако в более или менее близком соседстве с колодцами, присутствие которых всегда определял пасшийся вразброд монгольский рогатый скот.

   В последние дни, 7 и 8 октября, северные ветры понизили дневную температуру с 16,5 до 3®, а ночную до 10® мороза и наполнили воздух тонкой пылью, которая с одной стороны сокращала горизонт, а с другой - залепляла глаза, в особенности во время сильных порывов ветра; тем не менее, в эти два дня, мы всё-таки осилили свыше семидесяти вёрст.

   Горы Харан-ула могут считаться непосредственным продолжением гор Ябарай, протянувшихся в том же северо-восточном - юго-западном направлении. В месте нашего пересечения наиболее массивные выходы горных пород отстояли на порядочном расстоянии; вблизи же нашего маршрута обнажались: темнофиолетово-серый сланец, бело-розовый гранит, светлорозовато-серый гнейсо-гранит и светлосерый, мелкозернистый, биотитовый гранит.

   Вдоль южной окраины рассматриваемых гор тянется большая караванная дорога из Гань-чжоу в Калган, открытая нами в передний путь экспедиции. Вблизи этой дороги, на нашем втором ее пересечении, при отличном урочище Шара-бурду, мы встретили одинокую фанзу, в которой проживал торговец-китаец, кое-чем снабжавший караваны.

   Тотчас за Харан-ула вновь расстилаются обширные барханные пески, известные монголам под названием Ямалык. В области этих песков, имевших прежний характер, экспедиция провела почти два дня, в течение которых продвинулась к северу на 80 с лишком вёрст, прежде нежели достигла лучшего гобийского колодца - Хара-сухай. У северной окраины песков Ямалык, на всем их протяжении, стелется полоса саксаулового леса, отдельные деревья которого часто достигают двухсаженной высоты. Окрестные монголы специально приезжают сюда за саксаулом на топливо. На нашем пути, среди саксауловых зарослей, отмечен колодец Дзангин-худук, но мы на нем не остановились с целью лишний день провести на следующем - Хара-сухае.

   Ещё с ямалыкских барханов мы увидели на севере горизонта горы Шарцзан-шили, названные так по имени кумирни, приютившейся вблизи их юго-западной окраины, и другие - Ульцзэ-сай-хан, отстоявшие несколько севернее. Вдоль южного подножья Шарцзан-шили темнели ильмы. По мере приближения к Хара-сухаю показалась и кумирня Шарцзан-сумэ, находившаяся в ведении старшего гзгэна Барун или Цзун-хита. В Шарцзан-сумэ в это время состояло около 40 лам во главе с да-ламой; в шестом же и десятом месяцах, во время хуралов, здесь собирается их до 100 и более человек.

   Миновав затем невысокую горную грядку, сложенную из мелкозернистого известняка и светлосерого и белого кварцев, экспедиция прибыла наконец в Хара-сухай. Солнце скрылось за горизонт; на скаты отдаленных гор легла красивая красно-синяя дымка.

   При двойном колодце Хара-сухай мы встретили шаньсийских китайцев, проживавших в фанзе и занимавшихся покупкой верблюжьей и бараньей шерсти.

   Любители и знатоки огородничества, они сумели и в пустыне развести маленький огородик, в котором хорошо родятся кукуруза, тыква, морковь, капуста, редиска, лук, чеснок и прочее.

   Теперь несколько слов о последнем осеннем пролете птиц, который мы наблюдали в эту осень частью в Восточном Цайдаме, частью в Восточном Нань-шане и частью в Южной и Средней Гоби. Ни в одном из этих мест массового, или так называемого "валового пролета" пернатых видеть не приходилось; приведенный ниже список составился преимущественно из наблюдений сравнительно небольших стай, групп или даже одиночек.

   Некоторое стремление к переселению на юг обнаружено было удодами (Upupa epops) и серыми плисками (Motacilla leocopsis) еще в конце июля.

   1 августа с цайдамских болöт отлетали за горы ржанки (Charadrius dominicus fulvus); в течение же следующих трех дней периодически уносились стаи серых гусей, уток-нырков и куличков-зуйков (Charadrius alexandrinus), 8-го летели одиночками или небольшими стайками улиты-черныши; на следующий день, 9-го, замечен сокол-дербник (Alesalon columbararius regulus).

   В течение второй трети августа при долинах озёр Цаган-нор, Далай-дабасу и Куку-нор почти ежедневно летели жаворонки (Calandrella rufescens kukunorensis) и вновь серые и индийские гуси, турпаны, улит-красноножка (Tringa totanus), башенный стриж (Apus apus), горные ласточки (Biblis rupestris), соловьи-красношейки (Calliope pectoralis Tschebaiewi), пеночки (Phylloscopus affinis), шеврицы (Authus spinoletta), краснохвостки (Phoenicurus alashanicus), коршун черноухий (Milvus migrans), крачки-мартышки (Sterna hirundo), кулички-песочники (Erolla temminckii), выше отмеченные ржанки, удоды и впервые наблюдаемые бакланы (Phalacrocorax carbo).

   21 августа замечены желтые пляски (Rudytes citreola), варакушки-синешейки (Cyanecula suecica), 22-го - опять серые гуси, 23-го - байкальские плиски (Motacilla alba baicalensis), белоголовая овсянка (Emberiza leucocephala), 24-го - чекканы (Pratincola torquata), 30-го - камышовый лунь (Circus spilonotus) и 31-го - какие-то длиннохвостые ласточки.

   Затем следует месяц сентябрь, наполовину проведенный экспедицией в Восточном Нань-шане, наполовину в Южной Монголии.

   3 сентября отлетали на юг, по ущелью гор, изящные белоголовки (Chaemarrhornis leucocephala), 4-го - вновь байкальские плиски, 6-го - также отмеченные выше ласточки, 7-го - шеврицы, или луговые коньки, 8-го - опять длиннохвостые ласточки, на этот раз не в одиночку, а порядочными стайками.

   14 сентября - полевой лунь (Circus cyaneus), 16-го - бекасы (Capeila solitaria), 18-го - шеврицы (Anthus maculatus), 19-го - серые журавли (Grus grus), чибисы (Vanellus vanellus), серые скворцы (Spodiopsar cineraceus), 20-го - пустынные чекканы (Oenanthe deserti) и ласточки-касатки.

   21 сентября - короткохвостый коршун, серые гуси, большие кроншнепы (Numenius arquatus), 23-го - речная скопа (Pandion haliaëtus), серые цапли (Ardea cinerea), снова серые журавли, 24-го - утки-нырки, 27-го - лебеди, гуси, утки-кряквы, утки-чирята, голубь (Streptopelia tranquebarica humilis), прежние турпаны, чибисы, болöтные, или камышовые, лунн, 28-го - отмеченные выше пустынные чекканы (Oenanthe deserti).

   Наконец, в октябре: 7-го - мухоловка, 12-го - ястреб-перепелятник (Accipiter nisus), быть может зимующий в Алаша, 15-го - галочки (Coloeus dauricus) и шеврицы, и в последний день октября - 31-го - запоздалый пролетный рыжегорлый дрозд (Turdus ruficollis), который вероятно приютился на зимовку в княжеских парках Дын-юань-иня.

  

  

   Общий характер Средней и Северной Монголии - пустынно-горный, последовательно переходящий на севере в культурно-горный. Как бы широки ни были долины, но путник при хорошей погоде всегда ориентируется той или другой высотой, тем или иным кряжем, теми или другими горами, разбросанными по всей Гобийской пустыне, не говоря уже про типично-горную страну, какою является Северная, соседняя России, Монголия.

   В первые три дня после колодца Хара-сухай, который мы оставили 11 октября, экспедиция продвинулась в северо-западном направлении около 90 вёрст. Южная половина означенного пути приходилась в области более массивных гор - Шарцзан-шили и Эльцзэ-сайхан, залегавших поперечно и наиболее круто обрывавшихся на внешние противоположные стороны, куда устремлялись песчано-галечные сухие русла.

   Основной породой, слагающей как южные, так и северные горы, является гранит, в первом случае - темнорозовый роговообманковый, средне- и крупнозернистый, во втором - серо-розовый роговообманково-биотитовый, крупнозернистый, с дополнением розово-бурого глинистого песчаника и грязнорозового биотитового гранита, обнажающегося в ущельях, засыпанных с боков и по дну глинистым песком, содержащим дресву и щебень розового гранита. В гранит Шарцзан-шилийских гор включаются: порфирит, порфир, мелко- и крупнозернистый, розовый аплит, светлосерый кварц и серо-розовый крупнозернистый биотитово-роговообманковый гранит, с прожилками, в свою очередь, розового мелкозернистого аплита.

   Относительно гор вообще можно заметить, что они крайне пустынны: лишь по краям русел, там и сям, пестрят площадки золотистого дэрэсуна (Lasiagrostis splendens); повыше, среди сильно обточенных ветром гор, лепится кустарник и кое-где, вдоль самых русел, темнеют более или менее высокие деревья ильма. Зверей мы не встречали вовсе, а из птиц изредка попадались: сокол-пустельга, черные вороны, монгольские вьюрки (Erythrospiza mongolica), жаворонки и большие дрофы.

   Двигаясь по глубокому, коридорообраэному ущелью Торайн-гол, мы встретили в нем одну жалкую юрту, молодая обитательница которой охотно пришла на помощь нашим проводникам и в шторм отлично провела караван на колодец Боригин-усун. Малоощутительный в горах ветер дал знать себя тотчас по выходе нашем в покатую на север долину, служащую восточным продолжением котловины Гойцзо. Последняя в месте этого пересечения экспедицией была сплошь покрыта саксаулом. Холодный северо-западный шторм пронизывал до костей, заметал тропу и поднимал пыль, сквозь которую слабо вырисовывались прилежащие к дороге высоты: Арыкшан, Аргалинтэ и Беркэин-гун.

   В наиболее углубленной части Гоби водоносный горизонт проходит на 5-7 футов (1,5-2,1 м) ниже земной поверхности, которая, вообще говоря, представляет более или менее измельченный продукт разрушения горных пород, вынесенных из гор потоками и обточенных песком. На нашем пути по берегам русел изредка обнажался плотный глинистый известняк и далеко по сторонам виднелись на поверхности пластинчатый гипс, агатовые и халцедоновые конкреции, а также оригинально обточенные песком куски мелкозернистого кварцита.

   Подле большинства гор, по руслам речек, в наиболее глубоких долинах, словом повсюду я встречал следы пребывания монголов-кочевников; то же самое, на всем поперечном пути по Гоби, мне подтверждали и проводники относительно окрестных мест. Это обстоятельство красноречиво говорит в пользу того, что абсолютно безлюдной, абсолютно безводной, пустыня Гоби на большие пространства нигде не представляется, что нет-нет да встретится колодец или родник, что нет-нет да встретится один или несколько монголов.

   В северо-восточном углу Алаша нам нередко попадались личности с большими, сравнительно конечно, глазами, высокими, изогнутыми носами и даже длинными лицами. При расспросах оказывалось, что это результат пребывания на северо-восточной окраине Алашаньского хребта небольшой горсти киргизов или, как их здесь называют, "хотон", живущих, повидимому, несколько обособленно, хотя административно и входящих в состав одного из монгольских сумунов.

   14 и 15 октября мы шли прямо на север, притом в течение всего первого дня по крайне пустынной, дикой местности.

   По своему геогностическому составу южная гряда гор Кэндэсын-ула значительно разнообразнее, нежели северная, хотя, конечно, главное основание тех и других гор очень близкое, однородное. Первую, или южную, гряду слагают граниты, биотитово-роговообманковые гнейсы, известняк, корунд, обнаруживающийся при разломе известняка, слоистый кварц, мелафиры; последние с включением разноцветных мелких и крупных миндалин кварца, агата, халцедона и фельзитовый туф. Вторую, или северную, гряду Кэндэсын-ула составляют: биотитовый гнейс, сланец и доломитовый известняк.

   Покидая Кэндэсын-ула, мы оставляли и землю алаша-цин-вана; перед нами залегали владения Балдын-цзасака, где растительный покров Гоби значительно улучшился: дэрэсун стал встречаться чаще и изобильнее, по высотам пестрел кипец, по которому паслось много баранов, верблюдов и даже лошадей. Местность вообще значительно оживилась. Теперь, взирая на север, мы с ещё большим нетерпением ожидали приближения всплывавших из-за этой части горизонта гор, чтобы с их вершин смотреть на следующие и следующие высоты или гряды. Двигаясь в лабиринте последних, между прочим, устаешь наблюдать их однообразное строение, монотонность; глаз невольно останавливается только на выдающихся вершинах, служащих путникам маяками.

   Теперь о горах Цзун-цохонын-шили, общий характер которых, впрочем, оставался тот же, что и прочих гобийских гор. И эти горы слагались из гранитов гранит-порфира, порфира, порфиритов - со включением порфирового туфа, гнейса, базальта и примешивающихся на окраинах: южной - белого кварца и северной - мергельного известняка. Сюда же можно отнести и породы, слагающие несколько удаленные в северном направлении высоты Сумбур-хайрхан - известняковый сланец и глинистый песчаник, и Тасырха - брекчию и конгломерат.

   Следующими тремя переходами - с 19 по 21 октября - экспедиция перенесла свой лагерь в Шины-кобэр, сделав интересное пересечение гор Ихэ-аргалинтэ и Бага-аргалинтэ, протянувшихся, как и другие гобийские складки, в северо-западном - юго-восточном направлении. Означенные горы, благодаря очень хорошим пастбищам, были населяемы местными кочевниками, нередко проносившимися верхом на быстрых лошадях в ту или другую сторону, выдавая себя громким пением.

   Как те, так и другие горы слагаются преимущественно из мелафировых туфов, эпидотов, брекчии, к которым на северной окраине Бага-аргалинтэ примешиваются: порфир, белый кварц, гранит и красно-бурая, пористая мелафировая лава; последняя впрочем наблюдалась и в южной окраине Ихэ-аргалинтэ, залегая на песчано-каменистой поверхности в виде больших и малых обломков.

   С северной окраины Бага-аргалинтэ мы увидели горы Гурбан-сайхан во всей их пустынной прелести.

   Горы Гурбан-сайхан тянутся около 100 вёрст в северо-западном - юго-восточном направлении, представляя одно из довольно видных звеньев общей цепи Монгольского Алтая. На жолобообразном пьедестале рассматриваемых гор рельефно выступают его "три хороших" вершины - Барун, Дунду и Цзун, то-есть западная, средняя и восточная, достигающая максимальной абсолютной высоты, приблизительно в 8 тыс. футов (2 400 м). Породы, слагающие Гурбан-сайхан, следующие: порфириты, порфиритовые туфы, известняки, сланцы, глинистый песчаник, роговик, риолит, гобийский мергель и белый кварц; кроме того в недалеком сравнительно расстоянии к северу от гор, вдоль их подошвы, там и сям обнажаются: диорит, гранит, гнейс и уже отмеченные выше белый жильный кварц, песчаник и порфиритовые туфы.

   Из растительности, в смысле которой и придано название "три хороших", Гурбан-сайхану свойственны: дикий абрикос, хармык, бударгана, два вида караганы, из травянистых же форм - чернобыльник, полынка, дэрэсун, ковыль (Stipa orientalis), различные злаки, пырей, Calamagrostis и несколько видов солянок. Из животного царства, из зверей: каменные бараны, или аргали, горные козлы, волки, лисицы, хорьки, зайцы и более мелкие грызуны, а из птиц: черные грифы, орлы, соколы, филины, совы, черные вороны, жаворонки, завирушки, вьюрки, горные голуби и каменные куропатки. Монгольское население со своими стадами ютилось в это время по обоим склонам гор, преимущественно вблизи источников и глубоких ущелий, богатых льдом или снегом. Начальник хошуна - Балдын-цзасак - проживал у южного подножья среднего, или Дунду-сайхана. В прилежащей с юга долине также не мало кочевало монголов, группировавшихся главным образом около двух первостатейных монастырей - Байшинтэн-хит и Шюлюты; первый насчитывает в своих стенах от 100 до 500 лам, в зависимости от времени года и периодических хуралов; второй значительно меньше.

   Оставив Шин-кобэр 22 октября, экспедиция в три последующих дня достигла урочища Хонгыр-обо. В первый из этих дней мы ночевали у северной окраины Гурбан-сайхан, второй у южной; пересечение гор было произведено по плоскому луговому перевалу Охии-кутэль, поднятому над морем на 7 270 футов (2 220 м). К югу и северу с массивов Гурбан-сайхан сбегают длинные бэли - покатости, граничащие с большими кукухотоскими дорогами, и открываются широкие виды, в особенности к северу, где местность после котловинообразной долины снова заволновалась высотами и грядами, из которых на нашем пути выделяются Онцо и Хонгыр-обо; к юго-востоку же от них стоят Хан-ула и Аргалинтэ. В долине "Белого дэрэсуна" - Цаган-дэрэс - мы встретили ещё большее оживление и населения и животного мира. Сюда проникают так называемые цаган-дзере, или монгольские антилопы (Gazella gutturosa), изредка подвертывавшиеся под наши выстрелы.

   За долиной первые обособленно стоящие высоты слагаются или из порфиритовой брекчии, или песчаника, переходящего в мелкозернистый конгломерат, который вообще говоря обнаруживался здесь по сухим руслам и обрывистым берегам.

   Весь горный район, пройденный в последние три дня, можно разделить на три группы: южную, или Уйцзин-уха, с горой Сучжин-хир; среднюю с вершинами - Обо, Дэритэ, Баин-боро, и северную, составляющуюся из гор Аргалинтэ и Алгой-хайрхан. Первая из групп слагается из гранитов, бледнорозового кварцевого порфира, порфировых брекчий, гнейса, гнейсо-гранита, туфа, мелафира, трахитовой лавы, белого кварца и белой, твердой, плотной глины. Вторая - из песчаника, туфов, риолитовой брекчии, роговообманкового порфирита и пузыристо-миндалекаменного мелафира; наконец, третья или северная - из сланцев, известняков, порфиритового туфа и гобийского конгломерата. Горные породы, находясь под сильным влиянием ветров, разностей температур, воды и прочих агентов, разрушающих, рвущих, продырявливающих, обтачивающих и уносящих продукты разрушения в прилежащие долины, нивелируют рельеф поверхности Гоби. Преобладающий гранит местами навален в хаотическом беспорядке, местами расположен в виде более или менее правильных пластов, или так называемых матрацов, расставленных этажами в вертикальном или наклонном положении.

   С вершины Алгой-хайрхан открывается широкая долина, граничащая на севере Дэлгэр-хангаем и его непосредственным добавочным крылом, составляющимся из гор, отмеченных у местных монголов названиями: Хайлистан-хир, Хулу-хайрхан и Талы-уха. Перевалив их общую грань, слагающуюся из известняков, гнейса, сланца, доломита, гранита и кварцитов, мы вступили в котловину, поросшую дэрэсуном, где при колодце Дэрэсун-усу, поднятом на 4 130 футов (1 260 м) над морем, приютились на целый день, с целью произвести астрономическое наблюдение и выполнить другие чисто хозяйственные работы экспедиции.

   Навещавшие нас чиновники-монголы, подведомственные Тушету-хану, были в высшей степени любезны и предупредительны. Они же, между прочим, первые дали нам сведения относительно трех монастырей, расположенных по речке Онгиин-голу. Первый из этих монастырей, Хошун-хит, некогда основанный на самом берегу Онгиин-гола, где теперь, по словам монголов, одни лишь развалины - следы мусульман-мятежников, ныне лежит в открытой долине, в некотором отдалении от левого берега речки; размеры этого монастыря значительные: в нем постоянно пребывают до 200 лам в шестом и десятом месяцах, и около 500 в период хуралов. Во главе Хошун-хита стоит заслуженный лама, родом монгол, получивший образование в ургинской школе и в других наиболее важных монгольских монастырях от тибетских учителей. Другие два меньших монастыря расположены верстах в 20 выше, в горах, на том и другом берегу Онгиин-гола, а именно - на правом берегу монастырь Хутухту-ламэн-хит, на левом - Хамбэн-хит; оба названия приурочены к санам настоятелей монастырей, насчитывающих каждый не более 100 человек братии.

   От колодца Дэрэсун-усу до кумирни Кирэ-юнюстэ экспедиция следовала в области гор, сначала Дэлгэрхангайских, затем других - меньших, с востока и запада прилежащих к дороге. Дэлгэр-хангай представляет собой узкий, скалистый кряж, наиболее высоко поднимающий свой острый гребень по середине.

   Дэлгэр-хангай на нашем пути слагается из порфиров, фельд-шпатита, песчаника, гранитов, диабаза, мергеля, известняка, известкового шпата и порфирового туфа. Следующие же за Дэлгэр-хангаем высоты и горки до кумирни Кирэ-юнюстэ включительно - из гранитов, гранит-порфира, диорита, аплита; в междугорных пространствах, по поверхности, залегает более или менее крупный гравий, по которому местами встречаются миндалины агата и сердолика; впрочем, в местах наиболее углубленных виднелись блестящие глинистые площади или темные влажные "солончаковые грязи", быстро съедавшие выпадавший снег. В котловинке же, ограниченной с одной стороны подножьем Дэлгэр-хангая, с другой подножьем соседних высот, находится небольшое солёное озерко Тугрюгин-нор, а у подножья горки Баин-ула, лежащей по соседству с кумирней Кирэ-юнюстэ, поконт воды другое, ещё меньшее - Хонкыр.

   Дорога была прекрасная, на первой половине полого поднимавшаяся на невысокую гряду, на второй так же полого с неё спускавшаяся к небольшому солёному озерку Хара-тологойнын-нор, лежащему на 4 410 футов (1 350 м) над уровнем моря у подножья высот, слагающихся из зелено-серого, мелкозернистого, глинистого песчаника. Упомянутое озерко не глубокое, с плоскими берегами; с южной стороны к нему примыкает болото, с северной - отличный пресный источник, подле которого располагались две больших юрты, приготовленные для экспедиции.

   На утро - 2 ноября - с рассветом мы снова в пути, последовательно пересекая мягко-волнистые очертания поверхности. Мираж во всей прелести: оригинальные фантастические фигуры увенчивали вершины горок, наибольшая из которых Мункутын-тона-ула по временам походила на гигантский корабль, колыхающийся среди высоких волн разбушевавшегося атмосферного океана. Пробегавшие в области миража монгольские дзерены казались призраками. Кроме дзеренов в этой местности мы наблюдали зайцев и пищух; первых терзали орлы, вторых сарычи - бурый и светлый; последний - Buteo leucocephalus - пополнил между прочим нашу орнитологическую коллекцию.

   Оставляя обширную равнину, экспедиция приближалась к горам, обступавшим дорогу с запада и востока и сближавшимся на северо-востоке в форме острого угла, вершиной для которого могла бы служить гора Хайрхан, северная окраина гор Баин-улан.

   3 ноября мы прошли 42 версты (45 км) и все до единого ознобили себе лица, так как вслед за снежным штормом ударил мороз в 27,5®. Накануне бурного дня сплошная облачность помешала мне произвести астрономическое наблюдение в урочище Ихэ-атацик также, как снежный шторм помешал то же самое сделать при ещё более заметном и важном пункте - Хайрхан, где сомкнулись маршруты мой и H. M. Пржевальского. Здесь я закончил свою съёмку.

   Как западные, так и восточные горы, равно и прилежащие высоты, до высот, окрестных колодцу Чжаргалантэ включительно, слагаются из биотитовых гранитов, к которым в горах Ара-уртэ кроме того примешиваются: жильный белый кварц, кварцевый протеробаз, такой же порфир, серо-зеленый габбро и габбро почти афанитовый, переходящий в зелено-серый габбро-диорит.

   По мере приближения к Урге растительный покров Монголии ещё более улучшается, а с этим вместе увеличивается и население. Всюду по сторонам виднелись монголы и их многочисленные стада; дороги были крайне оживлены пестрыми нарядными всадниками, быстро скакавшими в ту или другую сторону. Наиболее привлекали к себе внимание кортежи монгольских князей и старейших лам, одетых в желто-красные одежды. Появились и допотопные скрипучие монгольские двухколесные телеги, длинными вереницами запруживающие дороги.

   Спускаясь с перевала Гангын-дабан, поднятого над морем на 5 480 футов (1670 м) и сложенного из зелено-серого, очень мелкозернистого, твердого, туфовидного песчаника, мы радостно приветствовали священную гору Богдо-ула, сплошь засыпанную снегом, на белом фоне которого резко и красиво выделялись темные, густые заросли леса. На другой же день, 7 ноября, обогнув её у западного подножья и переправившись через шумную, прозрачную Толу, мы вскоре затем достигли и дома ургинского консульства.

   Не берусь описывать тех радостных чувств, которыми мы были переполнены, достигнув конца нашей трудной задачи, увидев родные лица, услышав родную речь... Чем-то сказочным повеяло на нас при виде европейских удобств, при виде теплых уютных комнат, при виде сервированных столов. Наша внешность так сильно разнилась и не подходила ко всему этому комфорту, что консул Я. П. Шишмарев не мог не подвести меня к зеркалу и не показать мне меня же самого. "Таким, как вы теперь, - говорил Я. П. Шишмарев, - некогда вступил в Ургу и ваш незабвенный учитель H. M. Пржевальский, отдыхавший вот в этой большой комнате, которую я приготовил для вас!".

   Время, проведённое в Урге, мелькнуло незаметно. 14 ноября 1901 года мы выступили прежним походным порядком по направлению к Кяхте. На этом известном пути мы заранее знали места остановок каравана, где уже ожидали экспедицию и теплые юрты, и сменные животные, и новые проводники. Если в дороге нас донимали ветры и холода - наибольший мороз был около 35® 19 ноября, то зато в местах ночёвок мы чувствовали себя превосходно, попивая чай и читая газеты, журналы, которыми в достатке нас снабдило консульство.

   Кяхта своим широким гостеприимством заставила ещё более позабыть пережитые нами невзгоды и лишения, сочувствие же Петербурга укрепило нас в сознании посильно исполненного долга.

  

  

   ¹ Примечания. 1. Все даты поставлены на основании архивных материалов Всесоюзного Географического общества. Кроме того, по всей вероятности, П. К. Козлов был почетным членом Английского, Французского и Итальянского Географических обществ, однако, к сожалению, документов об избрании в почетные члены обществ не сохранилось. 2. В списке все даты поставлены по новому стилю.

  

  

   1. Серебряная медаль H. M. Пржевальского Русского Географического общества за труды по изучению природы Центральной Азии - 1891 г.

   2. Константиновская медаль - высшая награда Русского Географического общества - за Тибетскую экспедицию (1899-1901), 1902.

   3. Медаль основателя Английского Географического общества 22 мая 1911 г.

   4. Большая золотая медаль Итальянского Географического общества -19 февраля 1911 г.

   5. Премия Чихачева Французской Академии наук - 19 ноября 1913 г.

  

  

   1. Действительный член Русского Географического общества - 14 октября 1891 г.

   2. Действительный член Московского общества испытателей природы - 27 февраля 1896 г.

   3. Корреспондент Зоологического музея Академии наук - 16 декабря 1896 г.

   4. Почетный член Ботанического сада (теперь Ботанический институт Академии наук) - 7 февраля 1902 г.

   5. Непременный член Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии - 26 октября 1907 г.

   6. Действительный член Русского энтомологического общества - 28 декабря 1908 г.

   7. Почетный член Троицкосавского отделения Приамурского отдела Русского Географического общества - 26 августа 1909 г.

   8. Почетный член Русского Географического общества - 19 апреля 1910 г.

   9. Почетный член Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии - 23 октября 1926 г.

   10. Почетный член Московского общества испытателей природы - 17 февраля 1927 г.

   11. Действительный член Украинской Академии наук - 1928 г.

   12. Почетный член Голландского Географического общества - 25 апреля 1896 г.

   13. Почетный член Венгерского Географического общества - 30 марта 1911 г.

   14. Почетный член Ученого Комитета Монгольской Народной Республики - 1924 г.

  

  

   Аргал - сухой помёт, употребляемый кочевниками в качестве топлива.

   Барантачество - захват чужого скота.

   Больдурук (пустынник или копытка) - птица из отряда рябков, близкого к отряду голубей. Живет в степях Центральной Азии (у нас встречается в Казахстане). "Ножки этой птицы со сросшимися пальцами, которые, как и плюска, сокрыты сверху перышками, действительно напоминают собой копытце" (Мензбир. Птицы России, 1895, стр. 559).

   Бэргэн - дружка на свадьбах у цайдамских монголов.

   Гембу - низший чиновничий класс в Тибете (Каме).

   Гибель Дютрейль де Рейса (см. Дютрейль де Рейс).

   Во время путешествия в Тибете в 1894 году Дютрейль де Рейс допустил неосторожность: при обнаружении кражи лошадей его отряда он распорядился захватить первых попавшихся лошадей тибетцев, что повлекло за собой нападение многочисленного отряда тибетцев на спутников Дютрейля, большинство из которых не умело владеть оружием. В результате стычки Дютрейль де Рейс был убит и труп его брошен в горную реку. Его сотруднику Гренару удалось получить обратно документы экспедиции, после чего он вернулся во Францию через Пекин (Бейпин).

   (См. Гренар. О смерти Дютрейля де Ренса "Туркестанские ведомости" 1897 г., No 27).

   Дунгане - населяют Восточный Туркестан, обычно считаются китайцами мусульманами, хотя происхождение этого народа еще достаточно не выяснено.

   Дунганские восстания - сильное дунганское восстание против власти Китая происходило в 60-70-х годах прошлого века. Возникало даже временное независимое государство с Якуб-беком во главе. В книге "Монголия и Кам" указывается также и другое, менее известное восстание 1895-1896 годов.

   Дютрейль де Ренс (Dutreuil de Rhins J. L.) - французский путешественник (1846-1894 годы). Производил исследования в Индокитае и Египте. По литературным источникам написал две большие работы о Центральной Азии, после чего предпринял экспедицию в Тибет, где и погиб (см. Гибель