Козлов Петр Кузьмич - Отчет помощника начальника экспедиции П. К. Козлова

ого марала добыть не удалось; один тяжелораненый красавец ушел далеко. Поздние сумерки, застигшие вдали от бивуака, не позволили преследовать зверя. Среди пернатого царства, кроме приобретенного улара, интересных видов здесь не встретилось.

   Еловый лес {Ель монголы называют "карагай".} (Abies Schrenkiana?) прекрасно растет по склонам, обращенным к северу, на 11-12 тысяч футов над морским уровнем. Наибольшие размеры, достигаемые здесь этим деревом, таковы: высота, примерно, 10 сажен, толщина (диаметр) у корня около 12 вершков. Обыкновенно ель кажется стройной, густоветвистой. Нередко встречались лесные заросли, где Abies Schrenkiana чередуется с древовидным можжевельником, хотя Juniperus pseudosabina занимает преимущественно южные склоны гор и растет приблизительно на одинаковой с елью абсолютной высоте. Нижнюю и верхнюю границы хвойных деревьев сопровождает низкорослый кустарник, который особенно густо устилает собою наиболее пригодные к тому площади альпийских лугов. В еловом лесу видны следы порубок, производимых монголами Цайдама втихомолку от тангутов. Они являются в эти места летом, когда их заклятые враги укочевывают на верховье р. Цаса-гола.

   Покинув отличное лесное ущелье, мы направились к р. Карагайнын-голу. Она отстояла в пяти верстах к востоку. Затем, пройдя вверх по ее долине еще 13 верст, мы расположились бивуаком у обильных ключей, дающих начало названной реке.

   Река Карагайнын-гол. Карагайнын-гол течет из окраинных Тибетских гор; его сухое русло, смачиваемое только летними дождями, поднимается от ключей "Усу-экин" к востоко-юго-востоку, по всей вероятности, к западному продолжению хребта Сянь-си-бей. Туда уходит бесплодная равнина. Собрав же своих постоянных данников в урочище Усу-экин, Карагайнын-гол стремительно несется в одном русле к выходу из гор. Направление реки в этом районе с северо-востока на юго-запад. Падение каменистого дна, по которому струятся чистые, как кристалл, воды, очень большое; бурление громкое. Ширина русла 3-5, редко более сажен. Глубина извилистой реки была в то время около 1 1/2 футов. Низменные берега обильно поросли травянистой и скуднее кустарной растительностью. По выходе из гор река держится прежнего юго-западного направления, будучи справа окаймлена высокими барханами песков; слева же ее сопровождает щебне-галечная пустыня. Через 30 верст равнинного течения Карагайнын-гол впадает в многоводную реку Цаган-усу, которая выходит восточнее из тех же гор. Далее вниз река течет в начале около 30 верст среди песков; под именем Тэпка-шугуль; по выходе же в растительную полосу Цайдама, именуясь одновременно и Шара-голом и Цаган-усу, впадает справа в Баин-гол.

   Пройденная часть долины Карагайнын-гола обставлена высокими горами. Справа, к западу, круто ниспадают лесные ущелья; слева - более полого обнаженные или слегка прикрытые луговыми травами; и только на высоких вершинах, по северным склонам, темнели одиночные деревца. От прибрежной растительной полосы тянутся к подножью гор сухие глинистые площади, покрытые нередко соляным налетом.

   В то время описываемая долина была свободна от кочевников. Взамен их скота, паслись стада хуланов, которые, по обыкновению, завидя караван, быстро неслись к нему и, подбежав, довольно близко, или останавливались, или же продолжали бежать рядом с нами, удовлетворяя свое любопытство. Не без удовольствия и мы смотрели на этих свободных животных. Особенно интересны молодые особи, которые, держась в середине табуна, резвились, как домашние жеребята. Из птиц попадались только знакомые нам виды и ютились в прибрежной полосе долины.

   Встреча с тангутами. В этой долине мы встретили большой тангутский караван, шедший из окрестной городу Синину местности - Гоми-Тохой - в восточный Цайдам. Путники следовали на лошадях, везя продовольственные запасы, своей братии, едущей из Лхасы, на родину. Во владениях Барун-засака они намеревались ожидать паломников, откармливая своих усталых животных.

   Дальнейший наш путь направлялся к северо-западу, где виднелся вход в долину Цаса-гола. Прямо на севере стоял хребет, ограничивающий с юга упомянутую реку. На юго-западе тянулись горы, принадлежащие группе Карагайнын-ула. На гребне первого выделялись деревья арчи; вторые имели пустынный, оголенный характер. Проход из одной долины в другую отличный. Цаса-гол, где мы на него вступили, течет не в таких грандиозных горах, какие его сопровождают выше, к юго-востоку. Через 30 верст он уже покидает последние отпрыски Тибетских гор, круто изменяя свое северо-западное направление на юго-западное, и вскоре сливается с водами Долон-тургына (Иргицык). В месте нашей стоянки река неслась прозрачной лентой по галечному дну. Падение ее большое, направление извилистое, а течение быстрое. Прибрежная долина представляет отличные пастбища, но кочующих тангутов в ней не было. По словам проводника, тангуты в это время живут выше по этой долине. Ближайших палаток можно достигнуть через день верхового пути, истоки же Цаса-гола удалены еще на три таких переезда. Там в то время везде обитали номады, проводящие зиму по Карагайнын-голу и в его окрестностях.

   Престиж русского имени. В районе тангутских кочевок, где по временам показывались разъезды грабителей, приходилось быть осторожным. По ночам держались караулы. Наш проводник-монгол сильно трусил и ужасно удивлялся нашему равнодушию. Он не мог понять причины, по которой русские (три человека) так смело, путешествуют там, где не смеет показаться большой монгольский отряд. "Вероятно, - говорил проводник,- вы все заколдованы или замолены от пуль; об этом хорошо знают и тангуты, почему и боятся на вас напасть. А кто раз имел дело с русскими, тот уже никогда не забудет их ужасного огня". Интересен, между прочим, тот факт, что всех европейских путешественников в Центральной Азии, в особенности в районе этого путешествия, туземцы называют "орус", т. е. русскими. Нам пришлось убедиться на месте, что это название носят и англичане, и французы, и немцы. Туземцы доверчиво именуют западноевропейских путешественников русскими, тем более, что многие из них выдают себя за русских и прикрываются русским именем...

   Горы Тамыртын-ула. В виду предстоявшего безводного ночлега мы покинули долину Цаса-гола, запасшись водою. Впереди к северу, куда направлялся наш путь, стоял, хребет Тамыртын-ула. Он служит с той стороны оградой долине, нами покинутой. Означенный хребет имеет в ширину до 12 верст и в недалеком протяжении к западу оканчивается. Северный склон его крут и короток, южный и положе, и шире. Оба ската гор, в особенности же долины, покрыты богатой растительностью. Правда, южный склон пышнее своими формами; здесь густо темнел древовидный можжевельник, местами совершенно устилая ущелья. Травянистых площадей также больше. Растительность до 10 000 футов над уровнем моря заметно развивалась; но выше обнаруживались лишь слабые проблески ее, да и то на солнцепеках. Хребет в описываемой части не имеет вечных снегов, ни родников, а поэтому все ущелья были безводны. На вершине самого гребня виднелись обнаженные скалы. Россыпи редки; только от возвышенных частей гребня они узкими языками опускаются вниз, но обыкновенно недалеко. По северному склону, у подножья россыпей, лежало немного снега, откуда струился грязный ручеек.

   Перевал Тамыртун-хутул, на который мы направлялись, приходится восточнее скалистой части гребня; абсолютная высота его около 13 140 футов; западные вершины поднимаются вверх еще футов на тысячу, восточные - ниже. Гребень перевала состоит из гнейса (роговообманково-хлоритово-мусковитовый). Растительность поднимается на вершину перевала. Арча лепится много выше, тогда как травы и низкорослый кустарник едва лишь достигают ее. С вершины перевала, обе стороны которого (подъем и спуск) очень удобны, открывается вид на солончаки Сырхэ-нора и далее к северу на высоко поднятый хребет Южно-кукунорский. Вблизи тянется восточная оконечность Сарлык-ула. Зверей мы на своем, пути не встретили, хотя, по всей вероятности, здесь обитают те же из них, которые свойственны соседним Южно-кукунорским горам. Что же касается птиц, то чаще других встречались высоко пролетавшие у скал грифы - бурый (Vultur monachus), снежный (Cyps himalaycnsis) и бородач-ягнятник (Gypaëtus barbatus), или громко свистевшие улары; в нижнем поясе ущелья держались: завирушки (Accentor fulvescens), горихвостки (Ruticilla rufiventris, К. alaschanica), овсянки (Emberiza Godlewskii) и др. Кочевников в пройденных нами ущельях не было; они живут там только зимой по причине безводья.

   Путь к северу. Переночевав у северного подножья главного хребта, мы, держась прежнего курса, направлялись к ставке Куку-бэйле. Вначале наш путь пролегал ущельем, направляющимся от Тамыртын-котула, далее вышел на щебне-галечную неширокую долину, ограниченную на юге пересеченным хребтом, на севере хребтом Сарлык-ула и его восточным продолжением, загибающимся, подобно Тамыртын-котулу, на юго-восток. Туда описываемая долина простирается на два дня пути и в первой половине бесплодна, а во второй богата пастбищами; далее хребты смыкаются и долина оканчивается.

   Перейдя поперек помянутую долину, мы пересекли хребет Сарлык-ула в восточной части, которая узка, скалиста, несет пустынный характер, но, по мере удаления к западу, значительно повышается и расширяется. От ее северного подножья направляются сухие каменистые русла, теряющиеся в солончаках оз. Сырхэ-нор. Последовав у восточной оконечности последнего по болотам, где медленно текла мутная соленая речка, соединяющая озера Дулан-нор и Сырхэ-нор, мы вскоре затем достигли хырмы {Крепость.} Куку-бэйле.

   Ставка Куку-бэйле. Вновь возведенное укрепление здешнего правителя расположено на правом берегу Сырхэ-гола, текущего из хребта Южно-кукунорского в оз. Сырхэ-нор. Квадратная хырма, занимая по фасу около 30 сажен, ориентирована с северо-востока на юго-запад. Высота глинобитных стен с бойницами - три сажени. По углам крепости возведено нечто вроде башен; над одиночными воротами тоже возвышение. Стены крепости, имея значительную ширину, составляют надежный оплот для осажденных. В мирное время там прогуливается часовой и сквозь бойницы обозревает соседнюю окрестность. Крепость внутри разделена на две половины: в восточной части устроены жилые помещения и кладовые бэйле, тут же и кумирня. Западная же предназначена исключительно для загона скота. Неподалеку от хырмы стоит главная кумирня, перед которой зеленел молодой тополевый парк. Князь проживал в это время в северных горах. Ниже крепости правителя стоят глиняные постройки подчиненных монголов; кругом виднелись юрты, которые номады предпочитают постоянным жилищам. Даже князья занимают свои помещения в домах лишь в крайнем случае. В мирное же время они живут настоящими кочевниками в юртах или палатках, притом летом в горах, зимой на равнинах. Таков характер и склад номада. Ему не усидеть в закрытом помещении, где он не видит неба. Кочевник счастлив тогда, когда он близок к природе: дышит полной грудью и свободно носится на резвых лошадях по необозримым равнинам. Там пасутся его стада, с которыми он так тесно связан.

   Покинув хырму Куку-бэйле, мы направились к Дулан-голу, который несет свои чистые воды в соленое озеро Дулан-нор. В долине этой реки повсюду жили монголы; и только в верхнем течении ее стояли черные палатки тангутов. Жилища монголов располагались правильным кругом, во внутренность которого загонялся на ночь их скот. Все это делается из боязни своих соседей - тангутов. В урочище Улан-Удзур, где река от подножья главного хребта уклонилась к югу, залегает долина. На ней виднелись монголы, обрабатывающие свои пашни. Здесь уже сеяли ячмень. Повсюду журчали арыки. Днем было очень тепло. При арыках зацвели некоторые растения, по ним летали бабочки и ласточки. В обрывистых берегах реки гнездились индийские гуси и турпаны. Эти два представителя пернатых были замечательно доверчивы к охотнику, тогда как кулик-серпоклюв (Ibidorhyncha Struthersii) избегал с ним встречи.

   На южном, обращенном к нам склоне гор резко выделялась темная полоса леса. Повыше виднелись площади альпийских лугов, к которым, склонялись обнаженные уступы скал и россыпи. Горы, в особенности лесные, манили к себе. Думалось не один раз - что таится в этих больших и малых ущельях, одетых хвойной зеленью...

   На следующий {30 апреля.} день, миновав кумирню Дулан-кит, мы зашли в одно из ущелий южных гор и у нижней границы лесной зоны расположили свой бивуак. Крутизна склонов, неприступные скалы, безводие не дали нам тут засидеться. Познакомившись с лесной жизнью и вообще с характером этой части хребта, мы 1 мая направились в лучшее ущелье противолежащих гор. Пройдя стойбища монголов, вступили в лесную область и здесь в долине шумящих вод, среди высоких елей, поставили свою палатку. Крутом было замечательно хорошо. Глаз отдыхал на лесном убранстве ущелья, со скалистого гребня доносились голоса уларов, там кружили грифы. Подле нас трещали дрозды, монотонно издавали звуки дубоносы и пели мелкие птички. Мы пришли в этот памятный уголок поздно - около четырех часов вечера. Сумерки настали незаметно. Заря погасла. Небо заискрилось блестящими звездами. Удивительно красив лес в такое время. Огонь большого костра фантастически освещал деревья, под сенью которых укрывался наш бивуак. Ночная тишина нарушалась только однообразным, бурлением горных ручьев. В такое время долго-долго не спится и мысль невольно улетает на родину.

   Время пребывания в лесном ущелье Усу-экин-карагайту было посвящено главным образом сбору пернатых. Каждая экскурсия добавляла в нашу коллекцию что-нибудь новое. Только с высоких, густоветвистых елей, где особенно любят держаться мелкие птички, трудно доставать убитых. В виду этого неудобства я всегда экскурсировал с одним из своих спутников, который, ловко цепляясь по деревьям, снимал добычу. Конечно, не мало птичек пропало и бесследно.

   Лишь забрезжит утренняя заря, как уже слышатся тонкие и звонкие голоса пташек. Сороки закопошились на бивуаке, куда успели слететь с соседних елей, чтобы проводить с нами весь день. Дрозды затрещали в гущине ветвей и стали гоняться друг за другом, тогда как один из них, усевшись на вершину дерева, неторопливо выводил свою грустную мелодию; запели чечевицы, которым вторил дубонос, разрывая семена арчи. Звонче же и привлекательнее других запела хохлатая синица. С вершины высокой ели, где она едва заметна, певунья шлет свою песню далеко по сторонам. Почему-то одни улары были молчаливы.

   Ущелье Усу-экин-карагайту. На третий день была предпринята поездка вверх по лесному ущелью. Ранним утром было тихо, свежо: голоса пташек раздавались не повсюду. Мы следовали извилистой тропинкой, то по дну ущелья, то по его боковым скатам. Через 10 верст достигли вершины гребня, абсолютная высота которого простирается до 14 860 футов. Отсюда к северу открывается лабиринт гор. Верстах в 12-ти тянется следующая горная цепь параллельно первой. Между ними темнело глубокое ущелье, уходящее на юго-восток. Гребень хребта имеет каменисто-разрушенный характер: скалистых пиков нет, выдающихся вершин также. Хребет состоит из гранита, как у гребня (розовый среднезернистый роговообманково-хлоритовый), так и в среднем поясе южного склона (гнейсо-гранит мелкозернистый роговообмянковый).

   Ущелье Усу-экин-карагайту простирается к северу, с уклонением на запад верст на 13. Ущелье извилистое, глубокое, с страшным падением дна, по которому несутся прозрачные воды. Ширина его по дну от 100 до 200 сажен. Боковых скалистых теснин порядочно. Правый берет и сопровождающий его горный скат покрыты елью (Abies Schrenkiana), левый - древовидным можжевельником: (Juniperus pseudosabina). Границы древесной растительности находятся на высоте: нижняя 11800 футов, а верхняя около 13 300 футов над уровнем моря. Немного выше восходит низкорослый кустарник, и только за 500 футов до гребня и его россыпей прекращаются альпийские луга. Из птиц в верхнем поясе гор замечены тибетские улары (Megaloperdix tibetanus), нипальские завирушки (Accentor nipalensis), краснохвостки (Ruticilla erythrogastra) и горная щеврица (Anthus rosaceus). Зверей видели мало {Хотя в этом хребте, как известно, обитают медведь, барс, рысь, два вида волка, марал, кабарга, аргали, кукуяман, заяц, барсук и хорек.}: у россыпей пробежала лисица, да внизу, на луговых площадях, кормились сурки, голоса которых заслышали впервые 2 мая. В альпах расцвел лук и летали бабочки. Здесь видны следы монгольских стойбищ. Судя по водосточным канавкам, обозначавшим места расположения юрт, летом падают значительные дожди.

   5 мая мы не без сожаления покинули отличное ущелье, доставившее в нашу коллекцию интересных птиц. Охота же за зверями требует много времени и успех ее всегда бывает чисто случайный. Так и теперь, в день выступления в обратный путь, поперек следуемого ущелья украдкой пробирался красный, или альпийский, волк; этот интересный зверь был убит урядником Жарким.

   Выйдя в долину Дулан-гола, мы направились вниз по этой реке. Через 8 верст свернули в первое южное ущелье Цаган-гол. Здесь, в нижнем поясе, также обитали кочевники-монголы со своим правителем Цин-хай-ваном. Означенное ущелье более широко раздвинуто, нежели Усу-экин-карагайту, и изобилует мягкими луговыми увалами, вследствие чего здесь повсюду паслись стада скота. Лесов значительно меньше и они стоят в отдельных лощинах. Воды также было немного: по дну главного русла тихо струился жалкий ручеек. Выше альпийских лугов виднелась южная цепь главного хребта. В этом месте она несет тот же характер, как в пройденном ущелье.

   На Цаган-голе мы поместились в лощине, где особенно густо темнел еловый лес. В тот же день я направился вверх по ущелью, чтобы познакомиться с ним. Вскоре заметил кабаргу, прыгавшую по скату гор; послал ей два выстрела крупной дроби. Зверь быстро исчез, но неподалеку залег. Охотившийся в стороне казак набрел на раненого зверя вечером, а утром его нашли уже мертвым. Высоко у россыпей кричали большие улары (Megaloperdix Koslowi); там же стаями, проносились белоспинные голуби (Columba leuconota) и на вершине сухой арчи одиноко ютился сорокопут (Lanius giganteus).

   Еловый лес. Ель в посещенных нами ущельях растет стройным, густым лесом, но исключительно на склонах, обращенных к северу. Старейшие деревья достигают в высоту 12 сажен, а в диаметре до 12 и более вершков. Обширные заросли распространены главным образом по крутым скатам ущелий, и в меньшей мере спускаются на его дно. Земная поверхность рыхла и убрана мхом. Там, где находятся углубления среди крутых лесных склонов, где, следовательно, временно стремятся горные потоки, а местами и каскады,- там представляется полнейший хаос. Деревья выворочены с корнями и в страшном беспорядке загромождают проход. Земля местами вынесена водой, местами выброшена в сторону к корням поддерживающих друг друга деревьев. Словом, лес ласкает взор только издали или на дне ущелий, где он чист, как парк. В таких местах видна тень от деревьев, среди которых расстилаются прелестные лужайки, дающие приют птичкам и бабочкам. Только в подобных уголках и заметно оживление природы. Глухих, непроницаемых мест, заваленных деревьями, избегают даже самые строгие звери - маралы. Эти последние и кабарга выбирают место отдыха на открытых выступах, осененных тенью одиночных деревьев. В недрах "темника", сколько раз я ни сидел и ни напрягал слух, ничего не мог заметить и наблюсти: глаз не видел, ухо не слышало...

   Свидание с кукунорским ваном. Экскурсируя во владениях кукунорского вана и стоя бивуаком в его близком соседстве, я в день прихода на Цаган-гол направил к местному правителю своего забайкальца, заявить о нашем приходе и справиться о времени, в которое может ван принять мой визит. Последний в ответ прислал одного из своих приближенных, который, вручая ванский "хадак" {Небольшой шелковый шарф, играющий роль нашей визитной карточки.}, передал, что его начальник с удовольствием готов принять меня в какое угодно время. Располагая устроить в этом месте только одну дневку, я на другой день отправился к вану, который принял меня замечательно ласково и внимательно. Свидание происходило в его обширной войлочной юрте. Слева подле вана сидели: молодая, весьма симпатичная супруга, восьмилетний наследник (красивый мальчик, от умершей первой жены) и два ближайших советника {Из которых один был накануне у меня.}. Челяди набралось много. Я занял обычное для гостей место. После всевозможных общих приветствий, ван перешел к расспросу о Цаган-хане, т. е. о Белом-царе и вообще о России. Затем его занимала цель русских путешественников. Зная, что база нашей экспедиции находится в Курлыке, местный правитель ужасно сожалел, отчего не у него. Продолжительное пребывание русских в Дулан-ките вану было очень желательно. "Сколько бы я почерпнул нового от русских, и сколько бы видел интересных вещей ваших мест,- говорил ван,- если бы вы жили подле меня. Курлыкский бэйле счастлив; я ему завидую! Если придется вам опять быть в наших местах, то уже не оставьте меня своим долгим пребыванием". От вана мы узнали, что в г. Синине лежал пакет, адресованный в нашу экспедицию, но что он не взял его для препровождения к нам потому, что в то время мы были в Тибете на пути к Сы-чуани. Где странствовали тогда наши письма - нам не было известно {Кстати, замечу о корреспонденции. Путешественнику по Центральной Азии редко приходится получать вести из своего отечества. Несколько чаще экспедиция может отправлять письма, знакомя с ходом своей деятельности. В настоящее трехлетнее путешествие всего получено экспедицией не более четырех-пяти небольших пакетов, причем последний после пятнадцатимесячного перерыва.. Вообще надо сказать, что самое тяжелое нравственное лишение в путешествии для членов экспедиции - это неполучение писем.}. После обильного угощения я распрощался с любезным ваном, который преподнес мне на память китайскую чашку, жалованную ему, в свою очередь, от пекинского двора. При этом ван выражал сожаление моему скорому отъезду, почему он не может отдать визит и еще раз видеться с русским офицером. Вечером мы вернулись на свой бивуак и стали готовиться к выступлению.

   Буря в лесу. Ночью поднялась буря; лес шумел ужасно, сильные порывы заставляли, скрипеть деревья; отжившие великаны с шумом падали наземь. Наш вечерний костер до наступления бури горел отлично, резко освещая силуэты коней. Буря же начала метать пламя из стороны в сторону; сухие деревья громко трещали. Набежавший вихрь поднял вверх огненную струю и отбросил ее на лошадей. Испуганные животные сильно рванулись с коновязей и тревожно заржали. По счастью, имелся резиновый мешок, наполненный водою. Костер был потушен. Кругом стала ужасно мрачно. Буря продолжала свирепствовать до полуночи.

   Прощание с лесом. 7 мая мы окончательно распрощались с лесами хребта Южно-кукунорского. Ранним утром вышли из-под сени хвойных деревьев. Несколько раз я останавливался и с сожалением любовался горами, убранными древесной растительностью.

   Дальнейший путь лежал мимо хырмы Куку-бэйле, в хребет Сарлык-ула, где мы хотели поохотиться за тибетскими медведями. Чтобы не следовать пройденной местностью, я избрал более кружный путь горами. К северу тянется главная цепь, где красиво отливает зеленью лесной пояс. У его подножья, на отличной луговой растительности ютились монголы со своими стадами. К югу стоят отдельной группой второстепенные пониженные горы. Они несут мягкий характер и обращенный к нам склон был густо покрыт травами. В западном продолжении этой группы виднеются скалы, откуда долетело два-три звука большого улара. Пониже, на каменистых выступах сидели попарно турпаны; сампцы гоняли друг друга. Вблизи проходящего каравана, при ясном теплом утре, неслись звуки полевого жаворонка. Этот певец, поднявшись в голубую высь, останавливается на одном месте и шлет свою песнь к земле, где скрыто держится его подруга. Окончив пение, птичка крутою или пологою дугою спускается вниз... Долина, по которой мы следовали, уходит к северо-западу, в одном направлении с главными хребтом, В это время русла, направляющиеся от гор к Сырхэ-голу, были сухи. На дне логов стелется курильский чай (Potentilla fruticosa), который красиво раскрыл свои золотые цветы. Главная ветвь реки несла немного воды; притом вся влага разбиралась на арыки, питающие пашни кукубэйльских монголов. Спустившись по Сырхэ-голу, мы остановились к северо-западу от хырмы местного правителя.

   Благодаря прозрачности воздуха, соседняя местность была ясно видима. На севере виднелся хребет Южно-кукунорский, на юге - цепь Сарлык-ула. Восточнее этих гор простирались северные удаленные ветви тибетской системы, или, правильнее, связь таковых с горами Южно-кукунорскими. Через означенное соединение в юго-восточном направлении тянется прямая дорога по перевалу Го, или Гогын-дабан, в Дабасун-гоби. Долина между северными и южными горами, замыкающаяся к востоку в 20 верстах, идет, постепенно расширяясь, к западу в Курлык. В низменной части ее сохранились следы одного обширного озера, где в настоящее время находятся остатки его - Дулан-нор и Сырхэ-нор. Последнее значительно, обширнее и в своей западной части окружено болотами, с отличными родниками. По таким местам кочуют монголы {Лучший охотник и знаток местности из этих монголов был взят в качестве проводника в Сарлык-ула.}. Означенная солончаковая впадина граничит с щебне-галечной, покатой от гор равниной.

   Хребет Сарлык-ула. Сделав два перехода по описанной долине и пересекши ее западнее Сырхэ-нора, мы вступили в горы Сарлык-ула. Общая характеристика этих гор такова: круты, скалисты и пустынны. Этот хребет, как говорено выше, тянется от запада к востоку с легким отклонением на юг. Простираясь в длину до 100 верст, он занимает в ширину около 10 верст; и только в средней своей части, где мы его пересекли по песчаному перевалу, расплывается на 15 верст. Гребень хребта идет правильной пилой, более возвышенные зубцы которой приходятся в середине. Оба склона круты, притом южный значительно короче северного. В пересеченной нами части хребта при вершине залегает известняк (розово-бурый, плотный, кремнистый); значительно ниже по северному склону - песчаник (мелкозернистый), и наконец, у восточной окраины - гранит (роговообманково-хлоритовый, крупнозернистый). Растительная жизнь всего больше сосредоточивается по ущельям верхнего пояса гор, и лишь восточнее перевала Елистен-дабан, в более широкой части хребта, богаче средний и нижний поясы южного склона. Воды вообще весьма мало: родники редки, каменистые русла речек были сухи. Фауна описываемых гор близко подходит своими видами к фауне покинутого хребта на севере. Соседние монголы, хотя и кочуют в ущельях северного и чаще в междугорной долине южного склонов описываемого хребта, но заходят в него неохотно, потому что всякий раз оставляют много погибшего от падежа скота.

   Ущелье, по которому мы двигались к перевалу хребта, было особенно извилисто и каменисто. Через 8 верст горного пути мы достигли ручья Елистен-куку-булак, где с удовольствием разбили свой бивуак. Упомянутый ручей получает начало близ гребня хребта и течет только три версты. На всем означенном протяжении берега его покрыты кустарной и травянистой растительностью. Богатым уголком в этом отношении были истоки ручья, где мы пополнили свой гербарий 15 видами цветущих растений; кроме того, здесь было, вероятно, столько же видов, готовых в скором времени расцвесть. У истоков этого ручья находится нижняя граница древовидного можжевельника, который достигает больших размеров, но лепится по крутизнам редким лесом. К его верхней области примешивается кустарник, покрывающий лога альп, за которыми следуют скалы и россыпи гребня. В полдень на ручей прилетали мелкие птички; многие оставались до вечера кормиться в кустах. Дрозды и краснохвостки ютились по ветвям арчи, осенявшей нашу палатку. По временам залетала пеночка и, будучи совершенно скрыта хвоей, звонко трещала.

   Проведя более суток на ручье, откуда был предпринят ряд безуспешных экскурсий за зверями, мы 12 мая поднялись на перевал Елистен-дабан {Песочный.}. Он отстоит от истока ручья к юго-западу в трех верстах. Подъем на вершину гребня ужасно утомительный. Абсолютная высота перевала около 13 470 футов. Соседние вершины поднимаются вверх еще на 500-1000 футов. Гребень гор богат конгломератом, который лежит на известняке. С юга присыпан песок, переползающий на обратный склон. Вид с перевала был закрыт пыльной дымкой, которая более густо висела над песками. С ближайших скал раздавались голоса больших уларов; там же молчаливо перелетали вьюрки (Montifringilla alpicola).

   Спустившись с перевала, мы направились в междугорную долину, уходящую к востоко-юго-востоку. Туда нас вел проводник-охотник с целью доставить в медвежий угол. Через семь верст движения по отличной луговой местности разъезд остановился бивуаком. К югу вблизи отвесно ниспадали бока передовой ограды; у ее подножья имелось немного воды. За отсутствием кочевников эти водоемы, посещаются зверями. На севере высится скалистый гребень хребта, с которого простираются сухие каменистые русла. Главное из них, Кундон-гол, доносит дождевые воды до урочища Долон-тургын. К востоку от нашей стоянки лежал второстепенный перевал Ихэ-дабан, который временно преграждает пастбищную долину. Поднимаясь более 12 400 футов над уровнем моря, он несет мягкий луговой характер. С его вершины открывается вид на урочище Улдуху. В наше пребывание здесь не оказалось желанных медведей. Напрасно мы тщательно осматривали все пади и ущелья, находившиеся на пути; напрасно при каждом сомнении прибегали к биноклю - медведей нигде не замечали. Немало было потрачено времени на охоты, но все они были неудачны. Правда, добытый на этом месте большой улар (Megaloperdix Koslowi) указал на значительное свое географическое распространение и тем самым искупил неудачу экскурсий на медведей. Проследив эту интересную птицу за меридиан Дулан-кита в Южно-кукунорском хребте, мы нашли ее и в горах Карагайкын-гола (окрайний Тибет) и наконец в этой отдельно стоящей группе.

   Отпустив проводника-охотника, мы отсюда повернули к западу в Курлык. Миновав луговую долину и заваленное песком ущелье, мы направились к юго-западу, где тянулась от гор пересеченная местность. В первый день разъезд остановился у истоков реки Дунгынен-гола, а в следующий затем уже достиг урочища Дзухын-сала, где сомкнулся наш маршрут.

   Снова Дзухын-гол. Богатый данник Дзухын-гола, вблизи которого пролегает дорога, берет начало в глубоком, узком коридоре песчаников и красных глин. Выбегая из земли ключами, Дунгынен-гол вначале вьется затейливыми извилинами, тонким ручейком, далее же, на пути обогащаясь водою, вступает в главную ветвь порядочной речкой. В этом знакомом урочище мы остановились на прежнем месте. Теперь оно показалось еще отраднее, нежели месяц тому назад, когда мы двигались в передний путь.

   Незадолго до прихода в Дзухын-сала караван пересек совершенно свежий след медведя. Не теряя времени, я тотчас же, по установке бивуака, направился с урядником Жарким за зверем, но напрасно: "мишка" успел забрести в передовые отпрыски гор и в их лабиринте скрылся от нашего преследования.

   Утром мы выступили в путь. Погода стояла отличная. Кругом летали стрижи, звучно рассекая воздух своими крыльями. Серый волк вышел на дорогу и зорко, украдкою, следит по сторонам. Еще ниже по дороге и мимо каравана пронеслась вереница легких харасульт. Время шло незаметно в наблюдениях животной жизни. Мы прибыли в урочище Дзухын. Там обитали кочевники-монголы. Составляя смешанную группу в 30 юрт, эти номады слывут под названием ван-хайских. Лето проводят всегда вместе в этой долине; на зиму же расходятся по разным местам: одни в Цайдам, другие в Курлык, некоторые в Дулан-кит и пр. Бивуак наш стоял на том же месте, где и прежде. Тогда кругом отовсюду раздавались голоса пернатых, пользовавшихся полной свободой. По утрам и вечерам часто проносились вверх и вниз по долине гуси, утки, журавли. Теперь эти птицы держатся на оз. Амцын-нор и соседних ему болотах.

   Путь до Курлыка. Отсюда нам опять предстояло движение по пустыне к Баин-голу. Как и всегда в подобных случаях, запаслись водою, покормили животных и в полдень направились в путь. В воздухе было жарко; кругом жужжали комары, мошки, не дававшие покоя животным. Поднявшись на гребень западного увала, мы ясно увидели нижележавшие долины. Голубая поверхность Амцын-нора блестела восхитительно. Курлыкские горы видны были отлично. Мрачная, крутая стена Сарлык-ула также; далеко на юге выделялся, хотя и не так ясно, могучий хребет Бурхан-Будда. Пустыня давала себя чувствовать: высоко стоявшее солнце жгло немилосердно. Лишь изредка набежит кучевое облако, покроет временно тенью, и пронесшийся ветерок побалует прохладой, затем вновь томительный зной. Могильная тишина царит в пустыне: за весь переход не слышно ни одного звука. Только пустынные джепраки рисовались на вершинах гребней или быстро мчались мимо каравана. С вечерней зарей разбили бивуак в широко расстилавшейся равнине. Быстро сварился чай; еще быстрее окончилась легкая трапеза. Через полчаса уже люди уснули крепким сном. Усталые животные полегли. Великолепен был вечер в пустыне. Молодая луна и тысячи ярких звезд унизывали темно-голубой свод неба.

   Пройдя в первый переход большую часть пустыни, мы на следующий день к 10 часам утра уже стояли бивуаком в долине Баия-гола. Картина последнего изменилась к лучшему: чистые воды его неслись плавно, будучи окаймлены яркой зеленью низменных террас. Номадов со стадами было значительно больше. От них мы узнали, что экспедиция перенесла свой лагерь к р. Баин-голу {Баин в переводе - "богатый".}. Поэтому мы последний переход двигались правым берегом этой реки. Здесь экспедиция следовала ранней весной при возвращении из Тибета, когда путь был утомительный по причине распустившихся болот. Теперь же земная поверхность была суха и во многих местах отливала мягкой зеленью. Повсюду теснились монгольские стойбища и бродил их скот, среди которого доверчиво паслись стада диких гусей. Некоторые пары уже успели обзавестись молодым поколением, зорко оберегая его от назойливых хищников. Вскоре показались и белые палатки нашей экспедиции. Отрадно забилось сердце при виде товарищей, которые дружески нас приветствовали.

   Заметки о погоде. Теперь несколько слов о погоде за истекший (с 15 апреля по 18 мая) период времени.

   Маршрут разъезда охватил места наполовину равнинные, наполовину горные. Первые приподняты на 9500 футов над уровнем моря; вторые - до 13 000 и более футов. В общем, в равнине, разумеется, теплее, в горах прохладнее.

   Погода в последней половине апреля стояла облачная; ветры дули почти ежедневно с запада, с более частым отклонением к югу, нежели к северу. Воздух был наполнен лёссовой пылью, сокращавшею горизонт. Дважды выпадали атмосферные осадки, на равнине в виде дождя, а в горах - снега. Последний, обыкновенно, исчезал быстро - даже с вершин гребней. Вслед за выпадением влаги наступала довольно ясная погода, воздух становился прозрачен. Такое состояние продолжалось весьма недолго - сутки. Вследствие крайней сухости атмосферы воздух вновь наполнялся пылью, поднимаемой ветрами. Днем, около полудня, всегда бегали по равнине высокие кружащиеся вихри. Ночные морозы достигали - 11,0° С, тогда как днем было, по большей части, очень тепло: температура в 1 час дня поднималась до ,4° С (21 апреля) и ,2° С (28 апреля).

   Первая половина мая уже отличалась лучшей погодой. В общем, дни стояли довольно ясные; слабые переменные ветры дули после полудня, да и то не всегда; к вечеру стихало совершенно. Ночи, за весьма немногими исключениями, были также ясные и тихие. Небесный свод был чист и звезды светили особенно ярко. Термометр ночью опускался до точки замерзания, но в 1 час дня нередко поднимался выше ,0° С. Дождя, если не считать мелких капель, подавших во время порывистых ветров, не было вовсе. Лишь по прибытии в Курлык - 20 мая - дождь шел полные сутки и сильно смочил землю.

  

  

   От Курлыка до Са-чжоу. После вторичного двухмесячного пребывания в Курлыке, экспедиция 1 июня направилась к западо-северо-западу, держась южной окраины Нань-шаня. Миновав соленые озера Бага-Цайдамин-нор и Ихэ-Цайдамин-нор {Бага - малое; ихэ - большое.} и устроив двухнедельную стоянку на лучшем пастбище Бомын-гола, караван последовал дальше. Достигнув высокого Сыртына и выждав в прохладном месте период крайней жары в Са-чжоу-хамийской пустыне, экспедиция в конце июля оставила Нань-шань, спустившись в знакомый оазис Са-чжоу. Более года прошло с тех пор, как мы его покинули; теперь снова приходилось увеличивать багаж, следуя к родным пределам. Свой бивуак мы разбили на прежнем месте - севернее города, на правом берегу Дань-хэ. С китайскими властями встретились радушно и получили от них свои коллекции в полной исправности.

   Оазис Са-чжоу в это время казался наряднее: серый, грустный колорит сменился мягкою, ласкавшею глаз путника зеленью, пышная растительность скрывала жалкие постройки китайцев. Пернатые обитатели находили себе прекрасный приют в чаще зарослей, и охота за ними далеко не вознаграждалась успехом. Погода стояла ясная, но в воздухе висела пыльная дымка и солнце жгло немилосердно, в особенности около полудня, когда все погружалось в молчание. Только по утрам и вечерам дышалось свободнее и кругом раздавались звуки живых существ.

   Грозные дунгане. Китайцы энергично убирали хлеб и обмолоченные зерна свозили в город-крепость. Ветхие стены с бойницами ремонтировались; боевые принадлежности приводились в порядок; амбань и офицеры составляли план обороны от надвигавшихся с востока инсургентов. Везде китайцы только и говорили о дунганах, прошлый, ужасный погром которых еще свеж в памяти многих сынов Небесной империи. Горные номады официально уже не допускались в оазис; свои торговые операции они вели тайком от начальства. Китайские чиновники совершенно откровенно говорили нам, что они очень трусят воинственных магометан, и убедительно просили у нас советов в ведении обороны.

   Са-чжоу-хамийская пустыня. 6 августа мы покинули Са-чжоу. Напрасно оглядывались назад, хорошо знакомый соседний Нань-шань не открывался взору... Теперь нам предстояло перейти через Хамийскую пустыню. Откормленные караванные животные подавали большую надежду на успешное движение. Радостно мы посматривали на своих испытанных гигантов, которые уже не один раз выручали экспедицию в ее тяжелых предприятиях.

   Река Сулей-хэ, в долину которой мы вступили на другой день, широко разливалась от дождевых вод Нань-шаня. Разыскивая брод и ожидая спадение воды, мы потратили лишний день в этих местах. Как ни бедна сама по себе означенная долина, а все-таки среди мертвой пустыни и она кажется приветлвой. Ее зеленые камыши далеко виднеются по сторонам и ласкают взор путника. Над отрадным фоном растительности порою проносятся плавающие и голенастые пернатые. Красивее прочих выделяются белые цапли, матовая белизна которых гармонирует с волнующимся камышом.

   Благополучно переправившись через Сулей-хэ, экспедиция быстро подвигалась вперед. Вставали мы очень рано и вместе с зарей покидали свой ночлег. Пройдя около 20 верст, караван останавливался, устраивался часовой привал. В это время наскоро пили чай и съедали по чашке дзамбы {Мука из поджаренной пшеницы - род толокна.}; вьючные животные лежали под вьюками. Затем снова в путь до бедного ключика, где караван располагался на ночлег. Почти на всем пустынном пути от Са-чжоу до Хами, встречаются лишь горьковато-соленые воды, которые охотно пьют только "корабли пустыни". При таких ключах имеется и подходящая растительность. Опытом дознано, что и людям и животным гораздо легче осилить трудности путешествий по пустыне в возможно меньший срок; но зато в первом хорошем месте необходим отдых на несколько дней для восстановления потраченных сил. Такой системы мы всегда придерживались в подобных случаях.

   В южной части Хамийской пустыни путешественник, следуя к северу, встречает на пути горы Бей-сянь, о которых первые сведения находим у H. M. Пржевальского. Эти невысокие горы, протянувшиеся двумя кряжами, разделены широкою долиной. На своих окраинах Бей-сянь имеет более правильные и более возвышенные гряды, нежели в средине общего вздутия, где он состоит из ряда больших и малых холмов. Проходя в лабиринте последних, мы встретили небольшое стадо диких верблюдов. Осторожные звери были испуганы караванными собаками, которые, кстати сказать, почти всегда служили помехой в наших охотах.

   Спускаясь с гор Бей-сяня и следуя к станции Куфи, мы любовались отличным видом на крайний Тянь-шань {Точно так же с южной окраины Бей-сяня, через Булунцзирскую (Сулей-хэ) впадину видны громады Нянь-шаня.}. Могучие снеговые шапки Карлык-тага, сквозь тонкую пыльную мглу, висевшую в воздухе, напоминали облака. Со станции же Цан-люфи, где выпал порядочный дождь, Хамийские горы {Под названием "Хамийские горы" автор понимает самую восточную часть Китайского Тянь-Шаня - горы Курлык-таг и Баркуль-таг.} предстали дивно нарядными. В прозрачной атмосфере венцы Небесных гор блестели величественно. Снеговые поля сплошной пеленой окутывали главные вершины. От линии вечного снега сбегал темный, словно выжженный скат гор, испещренный узкими, глубокими ущельями. Казалось, до этих привлекавших взор снеговых венцов было не более 5-7 верст расстояния, а на самом деле раз в десять больше.

   Бивуак в Бугасе. 18 августа экспедиция прибыла, в Хамийский оазис и расположилась бивуаком на его юго-западной окраине. Отличнейшее, привольное местечко, с хорошим кормом для животных и добродушными туземцами, приютило экспедицию без малого на месяц. Такая продолжительная остановка была очень полезна. Караванные животные поправились настолько, что мы затем смело могли направиться по дикой пустыне к Люкчюну. Больной В. И. Роборовский отдохнул, а я мог совершить поездку к восточной оконечности Тянь-шаня.

   Поездка в Хами. Стоя бивуаком вблизи большого административного пункта, необходимо было повидаться с местными чиновниками, чтобы гарантировать себя от всяких случайностей. Для этой цели наскоро снарядившись в разъезд, мы в числе четырех человек направились в г. Хами. На этот раз со мною следовали В. Ф. Ладыгин и два старших урядника, Баинов и Жаркой. Ладыгин и Жаркой, по окончании дел в Хами, должны были вернуться обратно на главный бивуак.

   Свидание с властями. В г. Хами мы остановились в довольно грязной гостинице, и в самый день приезда успели побывать с визитом у местных властей. И китайский амбань и ван, заведующий мусульманами, встретили нас особенно радушно. Оба много расспрашивали о нашем далеком странствовании. К встрече дунган здесь также готовились усиленно, а потому на первых порах интересовались узнать, что нам известно об их действиях. Здесь же мы почерпнули, более или менее достоверные сведения о японо-китайской войне. Китайский амбань не скрывал неудач своих соотечественников и с гордостью заявил, "что если бы Россия не протянула руку помощи Богдохану, то китайцам было бы плохо. Теперь русские и китайцы стали еще большими друзьями",- говорил тот же амбань, приехав на другой день ко мне с ответным визитом. На мое желание съездить в горы местные власти выразили полное согласие и впервые добросовестно поторопились своими распоряжениями. Лично мне дали из управления хорошего небольшого чиновника и снабдили бумагами.

   Хами, или Комул,- стратегический пункт: схождение северной и южной дорог, ведущих из Чжунгарии и Восточного Туркестана в Собственный Китай. Будучи не один раз разрушаем, Хами, занимая выгодное положение, снова восставал из груды развалин. Еще и теперь видны следы последнего дунганского разгрома, невольно увеличивающие ужас при одной только мысли о появлении инсургентов. Город делится на две части: китайскую и мусульманскую; та и другая обнесены стенами. Население города составляют чанту, китайцы и дунгане, последних насчитывают около 300 семейств. Войска прибывали эшелонами из Урумчи и других городов.

   Проведя сутки внутри города, где все время нас осаждала толпа зрителей, я с урядником Баиновым и местным чиновником направились в путь. Вьючными животными нам служили два верблюда, верховыми - три лошади. На северо-восточной окраине оазиса мы свободно поместились своим маленьким бивуаком. Теперь можно было привольнее вздохнуть и в виду снеговых вершин Тянь-шаня обстоятельнее выяснить маршрут своей поездки.

   Горы Карлык-таг. Восточная оконечность Тянь-шаня, пересекаемая Хамийско-Баркульской дорогой по перевалу Кошеты-дабан, простирается с северо-запада на юго-восток. Занимая около 150 верст по длине, эта часть гор в середине поднимается за линию вечного снега. Могучие снеговые горы тянутся на 50 верст; проходов между ними не существует. У туземцев эта часть хребта известна под именем Карлык-тага, т. е. снегового хребта. Оба склона означенных гор весьма круты; общая ширина их около 40 верст. На северном склоне граница вечного снега, измеренная на урочище Яшиль-куль, оказалась на высоте более 12 500 футов над уровнем моря. Снеговые поля - замечательной белизны. Посещенный ледник обставлен остроконечными вершинами, которые, вероятно, имеют свыше 15 500 футов абсолютной высоты. Крутизна ледника ужасная; нижний край его падает вертикально, на нем виднелись каскады. От снеговой части хребта, стоящей как бы изолированно, выходит несколько ущелий. Ледниковые потоки северного склона при выходе из главных гор соединяются в одно значительное ложе. Прозрачные воды Карлык-тага катятся в глубокой балке, образуя р. Ар-Тугюрюк. Прорвав горы Мэчин-ола, эта река стремительно несется к северу и, пробежав 30 верст по открытой равнине, исчезает в оазисе Номе. Точно так же воды южного склона описываемых гор, собравшись в Нарынское ущелье, питают Хамийский оазис. От восточной снеговой вершины хребет Карлык-таг расплывается полудугой лучами. На меридиане Бая Тянь-шань оканчивается пустынной, узкой и низкой грядой, но немного восточнее из ряда невысоких скалистых кряжей поднимается группа Эмир-таг. От этой, крайней на востоке, командующей группы уже простирается волнистая и каменистая пустыня, уходящая за горизонт.

   Геологическое строение описываемых гор, по пройденному мною пути, таково: гребень главного хребта состоит из гранита (роговообманковый); северный склон на восточной окраине богат порфиритовым туфом и кварцевым сланцем, тогда как на западной - песчаником (известково-глинистый); южный же склон главным образом обнаруживает сланец (кремнисто-глинистый).

   Только северный склон Тя