за кобылицей.
Халхасец-монгол, дважды сопровождавший меня в разъездах по Нань-шаню, имел у себя прирученного хулана. Добыв последнего только что появившимся на свет, монгол воспитал жеребенка вблизи юрты, поя молоком; притом всегда держал питомца на привязи, или в крепких путах, одно время даже в железных. Обучить его под верх не удалось, несмотря на все приложенное старание. Без всадника, на корде, хулан бежал отлично, побежка его была красива, животное резвилось. Стоило же только охотнику вскочить на спину животного, как последнее, понурив голову, следовало шагом. Несмотря ни на какие принуждения, хулан под всадником не изменял аллюра. Надежды сына степи, сидя на хулане, успешно преследовать диких собратов его, совсем не оправдались. Прирученное животное было смирно, но всегда, когда представлялся случай, порывалось бежать на свободу.
Местные охотники преследуют дикого осла, охотно употребляют его мясо в пищу и пользуются шкурой для изготовления обуви. Некоторые из приемов охоты на хуланов, практикуемые номадами, оригинальны. Известно, что хуланы большими и малыми стадами держатся не только в горных ущельях, но и в низких долинах. В таких местностях почва очень часто бывает сухая, рыхлая. Испуганное стадо, бросившись на уход, поднимает в воздух густую пыль, сквозь которую ничего те видно. Этого и ждет охотник-номад. Быстро скачет он на лошади к хуланам, спешивается, а иногда и сидя верхом, стреляет, чуть не в упор, по зверям. В пыли хуланы плохо видят; выстрела же мало боятся. Другой прием, который, впрочем, практикуется в любовный период {Любовный период Equus kiang происходит немногим ранее такового у дикого яка.}, удается лишь самому опытному охотнику. Последний, усмотрев желанного зверя, все равно жеребца или кобылицу, скрывается; затем начинает ржать по-хуланьи. На этот призывный голос тотчас же появляется дикий осел, встречая пулю номада.
Наш отряд в общем мало охотился за хуланами. Пополнив свою коллекцию означенным видом, мы уже их более не стреляли, а предпочитали любоваться на этих зверей, когда они, выстроившись фронтом с поднятыми вверх головами, смотрели на проходящий караван или, вытянувшись в линию, быстро мчались наперерез нашего пути.
Антилопы. Продолжая описание млекопитающих Нань-шаня, перейду теперь к не менее интересным обитательницам этой горной системы, красавицам антилопам: антилопе харасульте (Gazella subguiturosa), антилопе Пржевальского (Gazella Przewalskii) и антилопе-ада (Gazella picticaudata). Харасульта с севера переходит за передовую ограду Нань-шаня, но внутри этой горной страны не водится, появляясь лишь южнее ее, на нижележащих равнинах Цайдама по соседству с антилопою Пржевальского, живущею на плато Куку-нора. Что же касается антилопы-ада, или малютки, то она служит характерным представителем Нань-шаня; передовая ограда этой горной системы составляет северную границу ее распространения. Восточной же границей географического распространения ее служит озеро Куку-нор, а параллель последнего, вместе с тем,- южной границей в Нань-шане, за которой ее нельзя встретить. К западу от меридиана ключа "Благодатного" мы этих антилоп ни разу не видели.
Антилопа-ада предпочитает высокие долины и горные ущелья; в таких местах мы всегда встречали стада в 5-10 экземпляров, реже одиночек. Стада состоят большею частью из особей мужского или женского пола, реже совместно. Точно так же осенью отдельно держатся и молодые, покинутые матерями. Время появления молодых - конец июня. Явившиеся на свет детеныши, всегда по одному, первое время лежат где-либо в долине, одетой высокой травянистой растительностью. Мать пасется поблизости и от времени до времени приходит кормить дитя. "Поднятый" собакою детеныш быстро спасается; насколько приходилось видеть, всегда одним аллюром - скачками. Побежка же взрослой антилопы приводит в изумление: быстра, изящна, грациозна. По временам кажется, что это в высшей степени стройное животное прыгает как резиновый мяч.
Каменный баран, или аргали (Ovis Hodgsoni), довольно обыкновенен в исследованной нами части Нань-шаня. Держится по преимуществу в невысоких горах, или же в предгорьях главных хребтов, обитая, однако, в альпийском поясе до голых каменных россыпей. Нередко горы от большого скопления этих зверей носят название Аргалинин-ула. Помимо гор, звери охотно спускаются и в долины, но никогда не покидают их ближайшего соседства. Каменные бараны живут большими и малыми обществами, а также и одиночками.
Начинает свое бодрствование аргали очень рано для покормки. Взошедшее и обогревшее солнце заставляет зворя предаться отдыху где-нибудь на видном, безопасном месте: обыкновенно на скатах гор или на их командующих выступах. Звери располагаются на отдых стадом в скученном порядке; при этом они всегда чутки; многие спят, держа голову кверху.
Любовное время у аргали настает в ноябре и длится две последние трети месяца. В это время, конечно, и самцы и самки держатся вместе. По обыкновению, первые дерутся за обладание последними. Встретясь на близком расстоянии, они поднимаются на дьпбы и, прыгая один на другого, сшибаются лбами. Лишь только минет этот период, самцы покидают самок. Те и другие начинают держаться особняком. Матери "носят" менее полугода. В конце апреля появляются молодые. Самки в это время держатся более или менее безопасных мест.
На рану аргали очень крепок. Зрение, слух и чутье у него развиты до совершенства. Поэтому убить каменного барана довольно трудно. Тот же монгол, который приручил хулана, сообщил мне, что существует особая белая разновидность аргали. Охотясь с товарищами осенью в горах Нань-шаня, он был удивлен встреченным издали белым зверем. Подкравшись к нему незамеченным, охотник узнал "в белом чудовище" аргали. Суеверные монголы-товарищи уговорили, однако, этого истого охотника не стрелять, с чем он, нехотя, согласился.
Куку-яман. Другой собрат каменного барана, куку-яман (Ovis nahoor), населяет собою в большом количестве хребты, богатые скалами.
Беломордый марал. Наконец, последним представителем жвачных {Куда можно отнести еще два вида - марала (Cervus sp.) и кабаргу (Moschus moschiferas?), замеченных в Южно-кукунорском хребте и на верховье Тэтунг-гола.} Нань-шаня служит беломордый марал (Cervus albirostris), открытый H. M. Пржевальским в его третье путешествие. В горной системе Нань-шаня этот вид встречается лишь изредка. И здесь он терпит беспрерывное преследование со стороны местных охотников-промышленников. В июле и августе - в пору лучшего состояния рогов - маралы не преследуются только в недоступных для охотников местах или в близком соседстве разбойничьего тангутского населения.
В общем по характеру и привычкам беломордый марал очень похож на своего сибирского собрата. Летом они держатся и одиночками, и попарно, реже небольшими обществами. В более многочисленные стада, до 30 штук, маралы собираются только зимой, когда они перекочевывают в обильные кормом долины. Этот зверь пасется большею частью по ночам, спускаясь в летнее время из высоких скалистых гор на дно ущелий. С восходом солнца снова бредет в родные скалы. Любовный период марала настает в сентябре и длится около двух недель. С закатом солнца самцы, стоя на выступах гор, издают призывный крик, в начале брачного времени осторожно, в разгаре же смелее, даже днем. Самец обладает двумя, тремя подругами, которые по окончании случного периода, в большинстве случаев, отделяются. Молодые появляются в начале лета. Родившийся теленок всюду следует за матерью, а не остается, как сибирский, некоторое время в "сиверках" - чащах кустарника, одевающих северные склоны сибирских хребтов. Тому причиной, вероятно, масса врагов: барс, рысь, волк; укрытий же в Нань-шане очень мало.
Грызуны. Из грьпзунов в Нань-шане обитают пищухи (Lagomys melanostomus), которые в бесчисленном множестве населяют луговые склоны гор, а также и долины; другая же пищуха (Lagomys erythrotis) водится в камнях или скалах и встречается лишь изредка; кроме того, нами найден в долине верхнего течение Тэтунга третий вид (Lagomys Roylei), держащийся в альпийской горной области; в западном Нань-шане он попадался у подножий хребтов, на высоте 10-11000 футов над морем. Затем можно указать на сурка, или, как монголы называют, тарабагана (Arctomys robustus), встреченного нами во многих местах Нань-шаня, в особенности же по альпийским лугам северного склона хребта Гумбольдта. Здешний сурок по образу жизни и привычкам совершенно напоминает других своих собратьев. Живя в глубоких норах, он в хорошую погоду выходит на простор, где поблизости и кормится. По окончании, еды очень часто предается на солнышке неге, лежа на выступе обрывчика или на камне. Такое отдохновение нередко повергает тарабагана в когти хищника. Голос сурок издает чаще, когда подозревает опасность. На свободе эти зверки собираются из соседних нор в одно местечко, где предаются играм и забавам. Малейший признак опасности моментально нарушает их веселье: сурки мешковато плетутся к овоим норам, куда прячутся тотчас же или, в зависимости от опасности, остаются у входа в нору. По одному и до два сидят они и смотрят по сторонам. Охотник может осторожно подойти к тарабагану на выстрел дробью. На рану тарабаган крепок; он очень часто уходит, будучи тяжело раненым. Добытый мною экземпляр был тяжело ранен, но, свалившись с обрыва вниз, не имел силы уйти. Перед смертью сурок изгрыз передние лапки, как бы в наказание за то, что те отказались унести его в подземное жилище. Предается зимней спячке описываемый вид в сентябре; пробуждается в конце апреля или начале мая. Зайцы (Lepus oiostolus) местами очень многочисленны, несмотря на то, что сильно истребляются четвероногими и пернатыми хищниками. Из самых мелких грызунов, замеченных нами в Нань-шане, были тушканчик (Dipus sp.), Eremiomys Przewalskii и Cricetulus arenarius.
Медведь. Среди хищников первое место принадлежит медведю-пищухоеду (Ursus lagomyiarius), впервые найденному также H. M. Пржевальским в его третье путешествие по Центральной Азии.
О происхождении медведя нань-шаньские монголы рассказали мне следующую легенду. К востоку от Лхасы, в горах Шан-ширмилюдын, где обитает зверь "холода" {Напоминающий, по словам тех же номадов, огромную собаку с головой, похожей на лисью; уши острые, туловище тонкое, длинное; передние ноги значительно короче задних, хвост короткий. Общая окраска зверя черная с более или менее беловатой грудью. Питается холода и растительной (трава) и животной (пищуха) пищей.}, однажды заблудилась тибетская молодая девушка; несчастная пришла в полное отчаяние, не зная что делать в своем безвыходном положении. В глубоком раздумьи она и не заметила, как пожаловал к ней в близкое соседство "холода". Страха девушки не было пределов: казалось, приходилось расстаться с жизнью. Между тем добрый зверь пожалел испуганную и опечаленную девицу, выражая ей свое звериное сочувствие. Немного позднее, когда девушка пришла в себя, холода принес ей пищи и вообще начал заботливо ухаживать за несчастной. Преданность зверя девушке не замедлило перейти в любовное ухаживание, а затем и в супружеские обязанности. Словом, холода сжился с тибетской "красавицей", результатом чего и появился на свете медведь, почитаемый цайдамскими монголами за священное животное - "тынгери нохой", божья собака; то же мнение отчасти разделяют и тангуты.
Ursus lagomyiarius, представитель Тибетского нагорья, нередок и в Нань-шане, в особенности в верховьях рек Толай-гола и Сулей-хэ. На истоках последней реки медведь обитает в таком большом количестве, какое нам приходилось наблюдать только в северо-восточном. Тибете в четвертое путешествие H. M. Пржевальского. Как тогда во время летнего пребывания была убита {Но шкурой, к сожалению, мы не воспользовались.} в высшей степени интересная белесоватая медведица, так теперь, но на этот раз белая красавица попала в коллекцию. Действительно, окраска медведицы представляет полный контраст с окраской этого вида вообще. Голова, шея, грудь, спина, бока, ноги совершению белые; лишь на задней части тела кое-где по белому фону рассыпаны светло-голубые пятна, сидящие малыми и редкими пучками. При всем том шерсть на звере отличная. Это приобретение несомненно послужит украшением серии пищухоедов в Зоологическом музее Академии наук.
Рассматриваемый вид держится высоких долин, а также и горных ущелий. Холмистые, покатые площади, сбегающие с гор и обильно населенные пищухами,- вот места, где всего вернее можно разыскать здешнего "мишку". Все семь убитых нами медведей имели в желудке одних лишь пищух. Сколько этих грызунов поедают медведи, если в желудке одного экземпляра, еще производившего охоту {В близком соседстве с медведем часто находится черный ворон (Corvus corax), промышлявший за теми зверьками, которые ускользали от косолапого зверя.}, мы нашли 25 штук? По словам монголов, медведь нередко лакомится и самым крупным грызуном - сурком или тара-баганом. Свежие следы таких работ косолапого зверя я встречал по ущельям хребта Да-сюэ-шаня, а также и по верховью Тэтунта. Забавен и страшен "мишка", как говорят местные охотники, в то время, когда разрывает нору тарабагана: ворчит, быстро повертывается, поднимает пыль, которою себя осыпает, и очень часто доканчивает работу при помощи большого камня, которым ловко разбивает толстый свод подземного жилища. Во время таких занятий туземцы, из боязни к медведю, стараются миновать то место, где охотится сердитый зверь. По нашим же наблюдениям, пищухоед скорее труслив, нежели смел. Из всех охот на этого зверя только дважды были случаи, когда раненый зверь бросался на стрелка. Обыкновенно, зачуяв охотника по ветру, он всегда уходит. И только "под ветер" к нему легко подойти, так как зрение у него плохое. На совершенно гладкой местности мы успешно подкрадывались к зверю на близкое расстояние. Только медведица с детьми, найденная нами всего один раз, очень строга и решительнее бросается, нежели одиночные звери.
Для зимней спячки, которая начинается с конца ноября и длится до марта, медведь выбирает нависшие скалы и пещеры. Нередко зверь ложится довольно открыто под камнем, в расщелине скалы и т. п. Во время зимней спячки он встает в теплые, ясные дни, причем или греется, лежа на солнце, или бродит за пищухами, а также срывает и растительную пищу. Такие прогулки бывают обыкновенно непродолжительны, часа два или три; затем медведь снова бредет в свое покинутое логовище.
Волк. Волк (Canis lupus), повсеместный обитатель Нань-шаня, всего чаще встречался нам вблизи кочевий халхасцев, там, где пасется много домашнего скота, в особенности баранов. Эти звери зорко следят за охотником. Первый выстрел номада, раздавшийся недалеко от "серого", служит сигналом последнему: волк тотчас бежит на дым, в надежде поживиться подстреленным зверем прежде, нежели подоспеет охотник. Со своей стороны и номады везде по ущельям и подножьям гор устраивают ловушки на волка. Устройство "самолова" настолько просто и вместе с тем оригинально, что, я думаю, не будет лишним сказать о нем. несколько слов. Обыкновенно ловушки ставят на тропинках, которых в зимнее время охотно придерживаются волки. Материалом для постройки самой ловушки служат камни. Последняя складывается из каменных плит довольно прочно и в законченном виде представляет каменную будку четыреугольной, нередко закругленной формы. Крыша будки сводчатая, под которой внутри свободное пространство, могущее вместить зверя. Входное отверстие устраивается обыкновенно к стороне тропинки. Дверью, или, вернее, запором, служит также каменная плита, свободно двигающаяся, точно в раме, вверх и вниз. Настороженная будка имеет входное отверстие открытым. Запорная плита подтягивается вверх; бичева же, удерживающая плиту, проходит, свободно двигаясь в отверстии, нарочно устроенном, по толщине крыши и по задней внутренней стенке будки круто ниспадает к ее основанию, где петлей надевается на горизонтально укрепленный колышек. На этот же колышек накидывается петля бичевы, на которой насажен кусок сырого мяса, причем она помещается под петлей, удерживающей плиту-дверь. Вошедший в ловушку волк схватывает мясо, сдергивает обе петли с колышка: плита падает и запирает зверя в ловушке.
Лисицы и другие. Лисицы (Canis vulpes) встречаются сравнительно редко, тогда как кярса, или корсак (Canis ekloni), довольно обыкновенен в посещенной нами части Нань-шаня, Зверь этот водится там же, где и пищухи. Последних корсак ловит, подкарауливая у нор: в песчано-рыхлой почве даже их откапывает, но редко сопровождает медведя на ловле грызунов, как то делает на Тибетском нагорье. Барс (Irbis sp.), рысь (Felis lynx), альпийский волк (Cuon alpinus) и хорек (Putorius astutus), из которых первых двух нам лично наблюсти не удалось, могут закончить собою список млекопитающих Нань-шаня.
Пернатое царство. Пернатое царство Нань-шаня небогатое. У млекопитающих малое, сравнительно, количество видов вознаграждается массою особей; но среди птиц описываемой страны подобного обилия не встречается. Всего нами найдено в Нань-шане 110 видов, следующим образом распределяющихся по отрядам и по образу жизни.
|
|
|
|
Хищные (Accipiteres).
|
|
|
|
Воробьиные (Passeres)
|
|
|
|
Лазящие (Scansores)
|
|
|
|
Голубиные (Columbae)
|
|
|
|
Куриные (Callinae)
|
|
|
|
Голенастые (Grallatores)
|
|
|
|
Плавающие (Natatores).
|
|
|
|
|
|
|
|
Необходимо заметить, что указанная общая цифра получилась с значительной натяжкой, так как к Нань-шаню отнесены не только те виды, которые наблюдались непосредственно внутри этой горной страны, но и прослеженные на ее северной и южной окраинах; притом западная часть описываемого Нань-шаня несравненно беднее восточной, куда, вследствие лучшей луговой, кустарной, а местами и присутствия древесной (арча, Juniperus pseudosabina) растительности, проникают гань-суйские виды птиц.
Наиболее характерными представителями орнитологиечской фауны для Нань-шаня служат: грифы (Gypaëtus harhatus, Vultur monachus, Gyps himalayensis), сокола (Hierofalco saker Hendersoni, Tinnimculus alaudarius), филин-пугач (Bubo maxirnus), сыч (Athene sp.), ворон (Corvus сотах), клушицы (Pyrrhocorax graculus, P. alpinus), жаворонки (Melanocorypha maxima, Otocorys Elwesi, Calandrella tibetana), живущие в норах вьюрки (Onychospiza Taczanowskii, Pyrgilauda ruficollis) и сойка (Podoces humilis); голубей один только вид - именно каменный голубь (Colurnba rupestris); куриных всего шесть видов: тибетский улар (Megaloperdix tibetanus) и улар Козлова (Mealoperdix Koslowi n. sp.), также два больдурука (Surrhaptes paradoxus, S. tibetanus), кэкэлик (Caccabis chukar) и сифаньская куропатка (Perdix sifanica).
Пресмыкающиеся и земноводные. Пресмыкающиеся и земноводные Нань-шаня суть ящерицы: Phrynocephalus affinis, P. Vlangalii; P. Theobaldi, Eremias vermiculata, E. multiocellata var. Koslowi, змея (Trigonocephalus intermedius), степной удав (Eryx sp.) и жаба (Bufo Raddei).
Рыбы. В реках и речках описываемой страны нами добыты: маринка (Schizothorax sp.) и вьюн (Nemachilus Stoïiczkae).
Насекомые-бабочки. В течение всего лета, посвященного Нань-шаню, пойманы нами следующие чешуекрылые: Papilio Machaon var. Montanus, для которого меридиан оазиса Са-чжоу пока является самой западной границей распространения; Parnassius Epaphus var. Sikkimensis, P. Imperator var. Imperatrix, сравнительно редкая форма: Pieris Dubernardi var. Koslowi, P. Butleri, Aporia Peloria, Colias Cocandica var. Grumi, C. Polyographus. C. Eogene var. Arida, C. Eogene, Argynnis Clara, A. Aglaja var. Vitatha, Alaucera Pymdus, Oeneis Buddha Gr. Gr. var. Lutea Alph., Coenonympha Amaryllis var. Evanescens, Agrotis Ripae, Haderonia О puma, Mamestra Injucunda? Ala, Stgr, sp. n., новый вид, подлежащий еще изучению, так как нами добыт только один потертый экземпляр; Leucanitis Scolopax, L. Flexuosa, Spintherops Spedrum var. Phantasma.
Минеральное богатство. Вопрос о минеральном богатстве Нань-шаня до сих пор еще мало разработан. В исследованной части горной системы добывание золота производится в трех местах: 1) в 20 верстах к востоку от ключа "Благодатного", в северных предгорьях хребта Гумбольдта; 2) на верховье реки Шара-голджин, при урочище Хуйтун и 3) на верховьях Тэтунга. В самых широких размерах добыча золота производится на Тэтунге. Везде в указанных местах золотопромышленники - китайцы.
Жители. Что же касается населения Нань-шаня, то в нем обитают одни лишь номады {Культура проникла за передовую ограду лишь в одном месте (селение Чан-ма в долине Сулей-хэ, лежащее на 7 040 футов абс. высоты).}. На севере живут монголы, пришедшие из Халхи и Карашара, на востоке - тангуты, на юге и западе - коренные монголы Кур-лыка. Внутренность же этой горной страны необитаема людьми.
Оставление Са-чжоуского оазиса. Переснарядив караван и сдав значительную часть багажа, главным образом коллекции, на попечение са-чжоуских властей, экспедиция 11 мая выступила в горы, покинув оазис в полном наряде. Растительность отрадно зазеленела; масса цветов наполнила окрестности особенным благоуханием, прежний тяжелый воздух, присущий вообще китайским селениям, исчез. Днем было жарко на открытой местности и чудно в тени густолиственных абрикосов. Под сенью этих деревьев раскинуты пышные лужайки, рядом с ними тщательно возделанные террасовидные поля, с готовившимися колоситься хлебами, над которыми порхали бабочки. Тут же ютились и мелкие гнездящиеся пташки. По вечерам от болотистого пруда, заросшего тростником, лились нежные звуки местной певуньи камышовки...
Рядом с оазисом расстилается песчано-галечная пустыня, замыкаемая с юта высокими барханами сыпучих песков.
Следование на ключ "Благодатный". Следуя под этими барханами и переночевав у кумирни Чэнь-фу-дун {Где был добыт редкий и весьма ценный сокол Falco babilonicus.}, экспедиция на другой день достигла верховья ключа Да-чуаня.
Отсюда мы направились поперек дважды пересеченной мною долины, залегавшей между передовой оградой Нань-шаня и отдельным кряжем Шишаку-Сянем. В середине долины расположились бивуаком при заходящем солнце, которое своими лучами освещало урочище Пяти ключей (Беш-булак), расположенное по южную сторону помянутого отделения кряжа. Чрез это урочище, по словам монголов, существует прямое сообщение с оазисом Са-чжоу. Еще переход - и мы у окраины гор. Перевалив через западные отроги передовой ограды, караван на шестой день по выступлении из Са-чжоу, достиг ключа "Благодатного", где 15 лет тому назад был расположен бивуак экспедиции H. M. Пржевальского. Здесь же, в прохладе, расположилась и наша экспедиция почти на месяц. Отсюда же намечены и первые разъезды. Местные кочевники встретили нас радушно и предложили свои услуги в качестве проводников.
Горная флора только что начала развиваться, благодаря выпадавшим время от времени дождям. Воздух был прозрачен, и соседний хребет Гумбольдта часто виднелся во всей красе.
Охотничьи экскурсии в окрестности. 20 мая В. И. Роборовский уехал в разъезд в южном направлении. Дяем раньше отправлены были двое казаков в Са-чжоу для доставки сюда оставленного продовольствия. Последнее обстоятельство задержало меня на месте несколько дней, в течение которых я ознакомился с окрестными горами, совершая охотничьи экскурсии или вблизи бивуака, или же уезжая за несколько верст, с ночлегом в горах.
Особенно манил к себе здешний большой улар, еще не добытый никем.
В Центральной Азии известно было три вида этой замечательной птицы, а именно улар тибетский (Megaloperdix tibetanus), свойственный исключительно всему Тибету; улар гималайский (M. himalayensis), обитающий на Гималае, в горах южной Кашгарии, Тянь-шане и Caype; наконец, улар алтайский (M. altaicus), живущий в Алтае и Хангае. Теперь, за наше путешествие, список альпийской куропатки, или горной индейки, обогатился нань-шаньским новым видом, который описан {В. Бианки. Обзор видов рода Тetraogallus Gray.- Ежегодник Зоологического музея Академии наук, 1898, No 2, стр. 111-123.} старшим зоологом Зоологического музея Академии наук В. Л. Бианки как улар моего имени - Tetraogallus (Megaloperdix) himalayensis Koslowi. Образ жизни, голос и привычки всех этих видов мало разнятся.
H. M. Пржевальский об этой птице говорит следующее:
"Везде улар является жителем высоких диких гор и притом самого верхнего, альпийского, их пояса. В глубине Центральной Азии я нигде не находил эту птицу ниже 10 тысяч футов абсолютной высоты {В северных хребтах Центральной Азии, как, например, на Сауре и Алтае, улары спускаются ниже этого предела, в зависимости, конечно, от более низкого положения снеговой линии. [Примечание П. К. Козлова].}; иногда же, как, напр., на Тан-ла и в других хребтах сев. Тибета, улары поднимаются до 16 тысяч футов над уровнем моря. На подобных высотах, зимою и летом, господствуют почти постоянные холода и непогода, пища здесь самая скудная, везде дикие скалы или безжизненные россыпи - но улары все-таки не покидают своей родины и не переходят в более низкий горный пояс. Разве зимою, когда выпадает снег, описываемые птицы спукаются из своих заоблачных высот пониже или, чаще, перекочевывают на южные малоснежные склоны гор. Холода улары не боятся и благополучно проводят долгие зимние ночи на 30 мороза. Густое оперение птицы достаточно защищает ее в данном случае; притом, к вечеру улар всегда позаботится набить полнехонький зоб корешками или травою, так что переваривающаяся до утра пища также способствует согреванию птицы.
Питается улар исключительно растительностью альпийских лугов: корнями трав и их свежими листьями; чеснок и лук составляют любимейшее кушанье, так что в тех горах, где подобной пищи много, мясо улара, вообще весьма вкусное, напоминающее мясо индейки, пропитывается неприятным чесночным запахом.
Весною, более или менее раннею, смотря по климату местности, улары разбиваются на пары, и с тех пор, до вывода молодых, самец усердно кричит, в особенности по утрам. Оплодотворенная самка устраивает гнездо на земле или в расселине скалы. Вылупившиеся цыплята, числом 5-10, держатся с матерью и отцом, которые их очень любят и усердно охраняют. При опасности выводок спасается летом или, если цыплята еще малы, то они залегают между камнями, старики же в это время стараются отвлечь на себя внимание врага. Затем, когда опасность миновала, выводок скликивается и иногда переходит на другое место. Притаившегося улара, даже взрослого, чрезвычайно трудно заметить, в особенности в каменной россыпи.
Позднею осенью несколько выводков соединяются в одно стадо, которое живет дружно до весны и имеет общий ночлег в одном и том же месте. С такого ночлега улары поднимаются самым ранним утром, чуть забрезжит заря, и улетают на покормку на целый день, часто довольно далеко. При подъеме с места и во время полета птицы эти всегда громко кричат.
Главными врагами уларов служат орлы, в особенности хищный беркут; филин также, вероятно, истребляет этих птиц. Зато в глубине Центральной Азии они не преследуются человеком; тем не менее улары и здесь достаточно осторожны, за исключением разве Тибета" {H. M. Пржевальский. Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки. Третье путешествие в Центральной Азии. СПб., 1883, стр. 282-284.}.
Улар моего имени. Улар моего имени обитает в Нань-шане бок о бок со своим тибетским собратом; который в общем держится выше - в поясе россыпей и скал, тогда как Megaloperdix himalayensis Koslowi предпочитает более мягкую альпийскую зону, нередко даже спускаясь и в нижний пояс гор. Наблюдая в одном и том же ущелье одновременно обоих представителей Нань-шаня, легко было заметить значительную разницу в их голосах. Разница эта следущая: тибетский улар издает несколько резкие и тонкие звуки, голос же его собрата нежнее, мягче, с более гармоничными переливами и более звонким отдельным свистом, издаваемым птицей во время своих покормок.
При ключе "Благодатном" мы встретили только уларов моего имени. Последние более оживленными были во второй половине мая, когда по утрам и вечерам мы слышали их звонкие голоса каждый день.
Просыпаются эти птицы с первыми лучами солнца, успевшими позолотить лишь снеговые вершины гор, и разлетаются, или чаще расходятся, с ночевки на открытые альпийские площадки. Во время утренней покормки самец-улар по временам приподнимает голову и громко свистит одиночным коротким переливом. Паузы между пением более или менее продолжительные. Чаще всего эти звуки раздаются по окончании покормки, когда один или несколько экземпляров, усевшихся на отдельные соседние вершинки, вторят друг другу. Часам к 10 все замолкает; тишина продолжается до позднего или раннего вечера, в зависимости от погоды. Затем пение снова начинается и длится до заката солнца.
Летать улары не особенно любят и чаще всего перемещаются пешком. Ноги у них развиты прекрасно: подстреленного в крыло поймать в горах очень затруднительно или даже невозможно. Зрение у описываемого вида отличное, что дает ему возможность всегда раньше заметить охотника и тотчас же сменить громкий свист на тихое кокотание. Затем птицы зорко следят за человеком и удаляются заблаговременно; притом стараются всегда подняться вверх, и только появление охотника выше уларов заставляет последних лететь на противоположную сторону ущелья. Во время самого полета улары учащенно свистят и, опустившись на землю, снова поднимаются, пешком, кверху, продолжая свистеть третьим, более раздельным и отчетливым мотивом тти-ттюююю.... тти-ттюююю.... Последнее продолжается очень недолго.
В июле (1894 г.) при ключе Улан-булаке мы наблюдали молодых уже величиною с куропатку. Голос птенцов - слабый и тонкий писк. На ногах молодые проворнее старых. Разогнанный выводок потом сманивается матерью на ее обыкновенный голос - кокотание.
К номадам-пастухам описываемый улар очень доверчив, и мне кажется, что Megaloperdix himalayensis Koslowi был бы не менее ручным, чем и гималайский (?) улар, которого я наблюдал в таком состоянии в одном из оазисов (Ния) южной Кашгарии. Там в селении Нии у местного бека Измаила содержалась пара указанных птиц, пойманных молодыми. Зимою улары казались вполне взрослыми, держали себя свободно, ходили по двору и крышам жилищ. Питались зернами хлеба. На шеях их были привязаны маленькие бубенчики. По утрам и вечерам самец громко свистел, в особенности весной. Испугавшись чего-нибудь, или даже выражая удивление, улары тихо кокотали, точь-в-точь как в горах, когда заметят охотника или крылатого хищника.
Замечательно были интересны в Нань-шане охоты на уларов, в особенности когда мы ночевали в их близком соседстве.
...Чуть забрезжит заря, как уж в альпийском поясе пробуждаются голоса мелких пташек; высоко над нами в скалах прозвучит альпийская клушица (Pyrrhocorax alpinus), в среднем же поясе гор хрипло отзовется сиФаньская куропатка; в то же самое время отрадно пронесется звонкий свист желанного улара. Наскоро проглотив чашку горячего чая, мы {Для охоты за уларами я всегда брал с собою одного или двух стрелков.} уже идем на охоту. Обыкновенно заблаговременно намечался путь каждому охотнику, а также указывалась та общая вершина гор, которая должна была служить сборным пунктом. Вот слева громовым раскатом прогудел выстрел соседа; с учащенным криком летят улары на противоположную сторону ущелья. А здесь, с замирающим сердцем, прижавшись к скале, ждешь невиданных птиц. Последние, перелетев ущелье, спускаются на скат и быстро бегут вверх и - о, радость!- прямехонько ко мне. С трепетом спускаешь курок, а затем любуешься катящейся по лугу убитой птицей. Стайка уларов снова перемещается на прежнее место, где, в свою очередь, зорко следит за нею охотник. Между тем другой стрелок, справа, поднял новое стадо уларов. Выстрелы производят немалую суматоху среди уларов. Теперь они со страха, не разбирая человека, если только не двигаться, опускаются или бегут совсем- поблизости и, конечно, попадают под меткий выстрел.
Ходьба в горах дает себя чувствовать; взошедшее солнце жжет сильно. Голоса напуганных птиц раздаются реже и реже. Пора и к бивуаку... На высокой ступени, ведущей к небу, хорошо и свободно чувствуется. Вниз ушел лабиринт гор, прорезанных ущельями; по главному из них сверкают прозрачные воды. Вдаль, к востоку, по широко открытой долине, вьется лента Дан-хэ. А на юге стоит, словно могучий страж, хребет Гумбольдта, увенчанный ярко блестящими льдами. Не так легко расстаться с дивной панорамой гор - этой живой картиной природы. Покидая вершины гор, еще раз стараешься взглянуть по сторонам и еще сильнее запечатлеть неподражаемую картину с могучими пернатыми, пролетающими дозором или описывающими круги в лазурной вышине неба...
Через неделю, наконец, прибыли посланные в Са-чжоу. Продовольствие доставили исправно. В оазисе, по словам казаков, жара настала ужасная: верблюды на пастьбе ходили мокрыми; китайцы по целым дням купались в арыках.
Сделав общий очерк Нань-шаня, перейдем теперь к самому путешествию по этой горной стране.
МОИ ЭКСКУРСИИ В НАНЬ-ШАНЕ
Программа первой поездки. 26 мая (1894 г.) я покинул ключ "Благодатный". Меня сопровождали урядник Жаркой и проводник-монгол. Мы все были верхами на лошадях, равно как и наши два вьюка. Программа поездки заключалась в пересечении хребта Да-сюэ-шаня и передовой ограды и в обследовании западной оконечности долины, заключенной в этих горах. Перевалив обратно через Да-сюэ-шань несколько восточнее, я намеревался затем пересечь долину Ема-хэ и ограничивающий ее на юге хребет Буруту-курун-ула, затем по реке Дан-хэ возвратиться на оставленный бивуак.
Следуя первоначально к востоку, по р. Дан-хэ, мы в первый же день достигли ее правого притока - Ема-хэ. От слияния рек тянется на юго-восток хребет Буруту-курун-ула. Место нашей стоянки изобиловало ключами, дававшими прозрачную воду, которая струилась среди мягкой, травянистой зелени. Кругом виднелись юрты кочевников и их многочисленные стада баранов.
Долина Ема-хэ. На другой день с утра поднялся сильнейший западный ветер, несший в воздухе густую пыль. По сторонам, над соседними горами, скопились тучи, разрешаясь в нижнем поясе дождем, а в верхнем - снегом; холод настал ощутительный. Река Ема-хэ, по которой мы следовали несколько верст, была совершенно лишена воды. Протяжение каменистого, круто падающего русла - около 200 верст. Река зарождается от снеговых полей южного склона хребта Да-сюэ-шаня, где теперь царил еще большой холод. В своем верховье река, меняет восточное направление на юго-восточное. Долина Ема-хэ простирается в ширину до 10 верст и лишь в среднем течении отрогами гор суживается, оставляя только место для ложа реки. От северных гор часто пересекают долину сухие русла потоков, от южных - гораздо реже. Общий вид долины Ема-хэ крайне печальный, как и пересеченного хребта, окрашенного в грязно-серый цвет и отличавшегося полной безжизненностью. Растительность долины состояла из тех низкорослых кустарников, которые так характерно одевают покатые равнины, залегающие у подножья хребтов. Что же касается животной жизни, то, сверх ожидания, мм здесь встречали очень часто табуны хуланов.
Пребывание в Нючжуанском ущелье. Перейдя долину в поперечном направлении, мы достигли южного подножья хребта Да-сюэ-шаня, или, как он зовется в этой части, Кашикарин-ула. Еще издали мы были обрадованы видом мягких лужаек, раскиданных по дну ущелий и их боковым скатам. Одна из глубоко врезанных в конгломератовую почву балок привела нас в ущелье Нючжуань. По нему струился жалкий ручеек, иссякая при выходе из гор. Узкое каменистое ущелье давало у себя приют мелким птичкам и бабочкам; те и другие весело носились в воздухе. Вьюрки, подобно жаворонкам, поднявшись в высь, парили у скал, громко разнося свое пение, затем быстро опускались вниз или усаживались на ближайший утес. Вдали по горам пробежало стадо аргали. Поднявшись к подножию перевала, мы на луговой площадке разбили свой маленький бивуак. В соседней расщелине гор паслось в это время небольшое стадо диких яков. Звери, зачуяв нас, быстро понеслись по откосу россыпей и вскоре скрылись из глаз. Это были первые дикие яки, виденные мною в нынешнее путешествие.
Под вечер, когда я еще сидел за дневником, гулко раздались выстрелы в соседних горах, куда отправился мой спутник Жаркой. Учащенная пальба давала знать, что дело происходит с немалым зверем. Быстро выскочив из палатки, я зорко стал следить в направлении долетавших звуков, держа в руках ружье Бердана. Синеющий дым выстрелов скоро обнаружил место пальбы. Вдруг резко обрисовалась огромная фигура дикого яка. Он остановился на выступе скалы и всматривался в наш бивуак. Затем, махнув хвостом, зверь с удивительной ловкостью пустился вниз, перескочил через горный ручей, как серна, и легкой рысью побежал вверх по откосу гор. В этот промежуток я успел выстрелить четыре раза; последний выстрел уложил яка на месте, случайно задев мозг. Шкура убитого зверя оказалась отличной и попала в нашу коллекцию. Долго мм провозились с обдиранием; детальную же чистку производили на следующий день, вследствие чего пришлось выступить с ночлега только в полдень.
...Дивно хорошо раннее утро в горах. Дневное светило осыпало своими лучами вершины гор. Певчие пташки пробудились и одна за другой стали нарушать царившее безмолвие. Улары засвистели; каменные голуби заворковали, бородач-ягнятник начал описывать круги над лакомой добычей. А внизу по луговым скатам порхали бабочки...
Покончив препарирование дикого яка и быстро завьючив лошадей, мы начали подниматься на перевал Нючжуань. На дне ущелья лежал еще лед, среди которого проложил себе дорогу горный ручей. До высшей точки перевала оказалось три версты. Абсолютная высота перевала Нючжуаня определилась точкою кипения воды в 13 420 футов; высота соседних вершин превосходила последний футов на 300-400, не больше. В общем характер хребта мягкий; от вершины гребня сбегают луговые увалы на оба склона; скал мало, россыпей также. Ширина хребта в том месте, где мы его пересекли, не превышала 12 верст; подъем и спуск были удобные. Измеряя высоту перевала, мы в то же время наблюдали и за грифами, как они с страшной высоты, где виднелись мелькающими точками, бросались с неимоверной быстротой на труп оставленного нами дикого яка. Воображаю, какой пир происходил там у могучих пернатых и сколько перьев разлетелось по сторонам в борьбе за добычу!
Посещение Хун-люся. Спустившись в междугорную долину, которая невдалеке на западе замыкается соединением передовой ограды с пересеченным хребтом, мы к вечеру достигли ключа Да-чуаня {Второе, одинаковое название.}. Этот ключ выбегает от южного подножья передовой ограды и орошает значительную луговую площадь. Через это же урочище проходит дорога от монголов-халхасцев в г. Са-чжоу. Намереваясь направиться далее на восток долиною, я решил вьюки и урядника Жаркова оставить в Да-чуане, сам же, налегке, с одним проводником поехал на следующий день к устью ущелья Хун-люся, чтобы проследить передовую ограду по всей ее ширине и связать съемку настоящего разъезда с моим весенним маршрутом. Расстояние между этими пунктами простирается до 20 верст. Направление ущелья северо-западное. Передовая ограда в этом месте заключает междугорную долину, прорезанную сухими руслами, впадающими в одно главное. Последнее только вначале безводно, но вскоре, вследствие обильных ключей, в нем появилась вода до 1 1/2 сажен шириною, при полуфутовой глубине. Речка стремилась быстро, и ее берега были покрыты местами растительностью. Из кустарников на ней замечены: тамариск, мирикария, хармык и курильский чай. Травянистой растительности всего больше встречалось в местах выхода ключей, где преобладающими видами являлись: осока, мхи, одуванчик, несколько видов бобовых, дэрисун и камыш. На обширной луговой площади, залегавшей пои устье ущелья, стояло разбросанно несколько тополей, приятно шелестевших обоими кругловатыми листьями. Еще реже теснились у скал кусты лозы, а из трав прибавилась лебеда, густо поросшая на местах прежних стойбищ. Зверей по пути не встречали совсем. Из птиц же, кроме парящих в высоте грифов, впервые заметили краснокрылого стенолаза (Tichodroma muraria), которого беспокоила горная ласточка (Biblis rupestris), прогоняя со скал. По луговым площадям ущелья носились бабочки, стрекозы, мухи, издававшие громкое жужжание. Словом, передовая ограда Нань-шаня, находясь под теплым веянием соседней пустыни, значительно опередила в развитии органической жизни более удаленные хребты.
Опять долина Шибэндун-гола. Покинув урочище Да-чуань, мы направились к востоку, по долине, которая в этой части несла характер холмистого плато. Через 10 верст достигли гребня холмов, Тутапе, откуда точно с перевала открывался широкий горизонт. Долина, по которой мы следовали, уходила на 150 верст на восток, где граничила рекою Сулей-хэ. На юго-востоке блестели льды Да-сюэ-шаня. На северо-северо-востоке тянулась передовая ограда, прорванная рекою Шибао-чен, вскоре после впадения в нее слева Шибэндун-гола. К истокам этого последнего мы теперь и направились. Не найдя кочевников в урочище Шибэндуне, пришлось идти до следующего орошенного ущелья Чан-ту-сэр, сделав в этот день 40-верстный переход.
Благодаря прозрачности воздуха долина, посещенная нами вторично, открывалась целиком нашим взорам. На севере, через указанный прорыв гор, можно было видеть хребет Шишаку-сянь. Подобное явление - прозрачность атмосферы - обусловливалось дождем, лившим несколько дней кряду. Однако растительность, обильная в южной части, издали еще отливала прежней желтизной; тем не менее, кочевники встречались уже в этом поясе на 10 000 футов абс. высоты. Их многочисленные стада могли пастись на свежем весеннем корму.
Карашарские монголы. Первые номады, которых мы теперь встретили, были карашарские монголы, пришедшие сюда из Цаган-тюнге 11 лет тому назад. Здешние обитатели заним