Козлов Петр Кузьмич - Отчет помощника начальника экспедиции П. К. Козлова

местности мы встретили здешнего "вана" Мамуд-султана, развлекавшегося охотой. С ним была многочисленная свита; кроме ружей, у охотников имелись беркуты и собаки, с которыми они преследовали харасульт и лисиц. Простившись любезно с правителем мусульман, мы продолжали путь уже по обнаженной солончаковой котловине.

   На другой день мы достигли реки Даван-чин-су, впадающей в озеро Боджантэ, ню не могли переправиться на левый берег ее, так как эта река, не истощаемая осенью арыками, была многоводна и по ней шла шуга. Подвергать опасности верблюдов, от которых в значительной степени зависел успех предприятия, было нежелательно, а потому я решился обойти озеро Боджантэ с востока.

   Таким образом, мы снова прошли мимо развалин Асса-шари и среди неровных солончаков, а затем, следуя по покатой от Чоль-тага равнине, могли короче познакомиться с окраиной каменистой пустыни. Здесь поверхностный слой состоял из обломков горных пород {Туф порфиритовый, туф порфировый, порфирит и песчанистый розовый известняк.}, отшлифованных и обточенных песком, переносимым ветром. Ближе к подножью Чоль-тага залегали дюны, состоящие из глинистого песка, гравия и щебня.

   Дальнейшее наше следование продолжалось вдоль границы каменистого вала и солончаков - берегом отступившего внутреннего моря {Остаток соленых вод в виде озера Боджантэ сохраняется и теперь. О нем упоминалось выше. Река Даван-чин-су, через которую нам не удалось переправиться, периодически питает это озеро.}. Здесь ясно видны следы заливов и мысов этого моря.

   Бегство проводника. Достигнув намеченного урочища с другой стороны и будучи введен в заблуждение восточным колодцем и массой дорог, проложенных туземцами, наш проводник совершенно растерялся и бежал. Переночевав в пустыне, утром я командировал Баинова в управление люкчюнского вана, чтобы заявить о случившемся и просить о замене беглеца надежным человеком, сам же направился с караваном на ближайшую станцию Боджантэ-тура, и вскоре разыскал колодец и дорогу. До приезда же Баинова {Который в точности исполнил возложенное на него поручение.} животные успели хорошо отдохнуть на порядочном корме.

   Ранним утром (24 ноября) мы снова выступили в путь, по направлению к югу. И здесь местность представляет такую же неутешительную картину, какие я уже встречал при следовании по токсунской и люкчюнской дорогам, через тот же хребет Чоль-таг. К югу от Боджантэ-тура простирается каменистая пустыня, шириною до 20 верст. За нею поднимается названный хребет, передовые скаты которого во многих местах покрыты песком.

   Геологическая заметка. Профиль Чоль-тага по турфанской дороге близко подходит к профилям по карашарской и люкчюнской дорогам, именно северный склон его крут, а южный отлог и длинен. Высота же его в восточном направлении постепенно уменьшается {Высшая точка перевала на турфанской дороге 4990 футов.}. Северный склон хребта по этой дороге состоит из порфиритового туфа, центральная часть слагается из гнейсо-гранита (биотитово-роговообманкового), а южнее из того же туфа и розового гранита (неравнозернистого, мусковитового). Наконец, на южном склоне обнаруживается в узких прорывах белый мелкозернистый известняк (мрамор). На южном, весьма плоском склоне Чоль-тага поднимается высокая гряда, простирающаяся почти под прямым углом к общему направлению этого хребта. Вершины ее превосходят по высоте высшие точки Чоль-тага, видимые с дороги. Ближайшую к ней вершину туземцы называют Кызыл-игис-таг {Красная высокая гора.}.

   На всем пройденном пути горы совершенно безжизненны. Только в ущелье северного склона есть ключ Ачик-булак {Кислый, горький, соленый.}, служащий пристанищем для путников. Протяжение источника не превышает 2-3 верст. По берегам его растут камыш и гребенщик; кое-где стоят деревья тала. Здесь же мы встретили голубых синиц (Cyanistes cyanus), обративших наше внимание своим мелодичным трещанием, и замечательно красивых пустынных синичек (Leptopoecile Sophiae), вертляво перелетавших с одного куста на другой.

   Урочище Арпышме. Перейдя через хребет Чоль-таг и следуя в полуденном направлении еще 15 верст, мы достигли ключа Арпышме. Этот ключ расположен, подобно Шор-булаку на западе и Узун-булаку на востоке, в той же солончаковой долине Кумушин-тузе {Где с солончаком граничит желто-серый глинистый песок, местами сцементованный с мелким щебнем, преимущественно белого кварца.}, которую мы уже дважды пересекли в указанных местах. Здесь, благодаря присутствию пресной воды, хорошая растительность. Этот отрадный уголок может считаться лучшей после Кызыл-сыныра станцией, где путники и их животные могут рассчитывать на отдых. Пройдя в два дня около 100 верт, мы тут сделали дневку. Как ни трудна эта дорога, но вследствие своей прямизны довольно оживлена. На пути мы встречали преимущественно купцов, ехавших из страны Лоб в Турфан, куда они гнали для продажи стада баранов и рогатый скот {С основанием г. Дурала прогон скота в Турфан уменьшился.}.

   Из животных на урочище Арпышме нами замечены: харасульты, на которых волки подле водопоев устраивают засады; лисицы не менее хитро подстерегают мелких грызунов; в соседней пустыне изредка встречались следы диких верблюдов. Птиц при ключе было мало: две пустынных сойки (Podoces Hendersoni и P. Biddulphi) {Имеет [здесь] северную границу географического распространения.}, первая любит каменистую пустыню, вторая - песчаную; та и другая держались парами, тогда как жаворонки - хохлатый (Galerida magna) и маленький (Alaudula cheeleënsis) наблюдались или в небольщих стайках, или одиночками. В зарослях камыша слышались звуки камышовой стренатки (Cynchramus schoeniclus).

   Схождение дорог; дивный закат солнца. Оставив урочище Арпышме и перейдя более низкую часть долины, где местами встречались отложения соли, мы, вступили в песчаную, постепенно поднимавшуюся часть той же долины. Вскоре затем турфанская дорога соединилась с люкчюнской. В месте соединения дорог я сомкнул свою съемку, и мы направились в Кызыл-сыныр знакомым путем на протяжении полутора перехода. Перевалив через возвышенность, мы расположились бивуаком в открытой долине, где, благодаря необыкновенной прозрачности воздуха, любовались дивным закатом солнца. Крутой кряж, у восточной оконечности которого находится Кызыл-сыныр, был виден отлично. Высокий насажденный кряж Чарайлык-таг и вообще вся видимая часты хребта Курук-тага резко обрисовывались на горизонте, но в особенности отчетливо выделялись на нем вершины Чарайлык-тага, когда за ними скрылось солнце.

   Снова Кызыл-сыныр. На следующий день, в 11 часов утра, мы прибыли в знакомый оазис Кьизыл-сыныр. Обитатель его, Ахмед-Палган, встретил нас замечательно ласково и поместил, как и раньше, в отдельной фанзе. Теперь старик был смелее и развязнее; каждый вечер приходил к нам и охотно сообщал сведения об окрестной местности. На мой вопрос: "Почему он так сдержанно относился к нам в первое пребывание?", Ахмед-Палган заметил: "Вы здесь первый такой человек со времени существования этого селения; таких людей я еще никогда не видел, вот причина моей некоторой осторожности в обращении с вами". Сопровождать нас в пустыню он охотно назначил одного из своих старших сыновей - Абду-Рема {Этот и другой молодой человек, живущие в близком общении с природой, в мое отсутствие охотились в окрестных горах. Проведя в охотничьей поездке 13 дней, они добыли дикого верблюда и 20 харасульт. Район их охоты находился в той же местности, куда мы намеревались идти. Нечего и говорить, как я жаждал попасть туда.}.

   Общий вид маленького оазиса с того времени, как мы его покинули, изменился. Деревья, кроме джигды, обнажились; ключ сковало льдом, вся растительность окрасилась в желтовато-серый колорит. Однажды без нас выпал снег, но вскоре стаял. Звери поблизости держались те же, о которых упомянуто прежде; но пернатое царство значительно поубавилось, несмотря на то, что среди представителей попадались и незамеченные раньше, как, например, сокол Гендерсона (Gennaia Hendersoni), налетавший по временам на беззащитных кэкэликов, сирин мохноногий (Athene plumipes), снегирь сибирский (Uragus sibiricus), свиристель-хохлушка (Ampelis garrula) и пуночка (Calcarius lapponicus).

   Погода за последнюю половину ноября стояла наполовину ясная, наполовину облачная. По восходе солнца появлялся слабый ветерок чаще с северо-запада, постепенно усиливаясь, или же периодически совершенно затихал, подувая по временам с других сторон. Вечера и ночи, за весьма немногими исключениями, были ясные и тихие. Показания термометра на восходе солнца колебались от -7 до -18° С; в час дня от ,0 до -3,0°, а в 9 часов вечера от -7 до -13,5° С. Атмосферных осадков в первые 12 дней не выпадало вовсе; в последние три дня по ночам земная поверхность покрывалась инеем, что, в свою очередь, обусловливало некоторую прозрачность воздуха.

   Легкая поездка в пустыню. В течение двух дней был сформирован легкий караван. Нас трое: я, урядник Баинов и проводник; вьючных верблюдов два, верховых лошадей столько же; проводник на собственном верблюде. Главная тяжесть заключалась в фураже для лошадей. Остальной багаж маленькой экспедиции, часть животных и препаратор были оставлены на месте. Как и говорено выше, цель этой экскурсии заключалась в обозрении местности на юго-восток от Кызыл-сыныра. Перейдя через главный хребет Курук-тага, я предполагал направиться вдоль полуденной подошвы его и, достигнув древнего русла реки Конче-дарьи - Кум-дарьи {Песчаная река.}, вернуться обратно более южным путем.

   Первый переход с места, как и всегда, был небольшой - 10 верст; путь пролегал вниз по сухому руслу. По сторонам тянулись невысокие гряды гор, которые невдалеке прорывает означенное русло. На ночлежном пункте в урочище Кара-хошун долина оживляется тучной растительностью и многими светлыми источниками. Кызыл-сынырский обитатель не преминул ими воспользоваться: устроил фанзу, провел оросительную канаву, осеня ее деревьями джигды. Весь скот Ахмед-Палгана большую часть времени проводит здесь, не нуждаясь в присмотре, исключая баранов, которых пасут дети-подростки. Здесь же видны были попытки к земледелию.

   На урочище Кара-хошуне мы встретили дунган. Эти предприимчивые люди снаряжали караван в Урумчи с богатством пустыни - наждаком. Означенный продукт залегает на поверхности междугорных долин (с мелким щебнем гранита и кусочками кварца и полевого шпата), иногда на несколько верст. Добытый вчерне, он на месте подвергается промыванию, или провеиванию. Приготовленный таким способом наждак сбывается в Урумчи ценою 1 лан серебра (22 рубля 50 копеек) за пуд. Добыча его производится дунганами ежегодно.

   На другой день пересекли хребет Курут-таг по ущелью маленькой речки, прорезающей этот хребет и текущей на юг. На ней встречались пороги, по которым с шумом катилась вода; местами она переходила в накипи льда, местами струилась. Летом речка бывает несравненно многоводнее, на что указывают гладкие стены утесов и наносы. Теперь же она струилась только на половине общей длимы его. Речка окаймлена густыми зарослями гребенщика, ягодного хвойника и колючки, перемешанных с камышом, чернобыльником, кендырем и др. В растительной полосе ютились кабаны, волки, лисицы, манулы и зайцы. Птиц не видели вовсе; не было даже всегдашнего спутника каравана - ворона.

   Пройдя описанное ущелье, мы вступили в обширную долину, склонявшуюся постепенно к югу. С полуденной стороны Курук-таг кажется значительно выше, чем с севера. На востоке в нем выделялась вершина Юмулак-таг {Круглая гора.}. С юга помянутая долина замыкается низкими отдельными кряжами и высотами, к которым направляется сухое ложе речки, прорезающей Курук-таг. Вода этой речки, скрывающейся под землей, верстах в 10-ти от подошвы хребта - на урочище Нань-шань - выходит на дневную поверхность в виде родника, у которого мы остановились на ночлег.

   Отсюда наш путь пролегал в юго-восточном направлении по пустынной равнине, поднимающейся от 3000 до 4000 футов над уровнем моря и покрытой местами отдельными невысокими кряжами восточно - западного направления, Изредка, на более плотных местах этой равнины, заметны были следы старинной дороги из Кызыл-сыныра в Са-чжоу с грудами камней (обо) по сторонам.

   На четвертый день пути мы достигли урочища Буруту, а на следующий - урочища Олунтыменту, где мой маршрут примкнул к съемке М. Е. Грум-Гржимайло, доходившего до этой местности во время своей экскурсии из Люкчюна почти прямо на юг через Чоль-таг и Курук-таг.

   Урочище шестидесяти ключей. Миновав урочище Олунтыменту, мы вскоре вступили из сухое русло Курук-тотрэк, которое через два дня привело нас к древнему ложу реки Конче-дарьи (Кум-дарья). По дороге к этому интересному ложу мы остановились на ночлег у северной подошвы плоской высоты, на колодце Алтмыш-булаке. Около него растительность была не тронута травоядными, что меня не мало иззпмило, так как во всей пройденной нами местности у источников она повсюду была значительно потравлена, и у них мы всегда встречали харасульт и следы диких верблюдов. Здесь же присутствия животной жизни не обнаружено. Это объясняется тем, что дикие верблюды избегают зарослей, в которых могут скрываться охотники; точно так же избегают их и антилопы, на которых устраивают засады охотники и волки. Неудивительно поэтому, что названные животные опасаются приближаться к таким местностям, где их могут подстерегать враги.

   Близ колодца, на соседних холмах сложено обо и сохранилась каменная печь, служившая, по словам проводника, дунганам для выжигания свинцовой руды. Тот же проводник и сам Ахмед-Палган сообщили мне, что на восток от колодца Алтмыш-булака местность сохраняет прежний характер и что, придерживаясь юго-восточного направления, путник может добраться до долины реки Булунцзира, а по этой последней и до оазиса Са-чжоу. Известно также, что по этой дороге в предпоследнее дунганское восстание прошла большая партия инсургентов из Са-чжоу в Курля и Карашар, от нашествия которой значительно пострадал в имущественном отношении и кызыл-сынырский обитатель Ахмед-Палган.

   Строго рассчитав продолжительность экскурсии с количеством взятых с собой продовольственных припасов, я решил возвратиться в Кызыл-сыныр.

   Общая характеристика Курук-тага. Прежде же, чем оставить урочище шестидесяти ключей {Алтмыш-булак - в переводе "шестьдесят ключей"; почему такое название дано этому урочищу, проводник объяснить не сумел, заметив, однако, что от Кызыл-сыныра до Са-чжоу, пожалуй, столько наберется.}, скажу несколько слов о хребте Курук-таге, восточное продолжение которого было видно отсюда на далекое расстояние, и о сопредельной с ним южной равнине.

   Этот весьма плоский хребет, возвышающийся, как выше замечено, лишь весьма немного над соседней северной равниной, поднимается несравненно выше над южной и, следовательно, представляет окраинное поднятие, посредством которого первая опускается ко второй. По направлению к востоку Курук-таг заметно понижается и, кроме Юмулак-тага, не заключает в себе выдающихся вершин {Северный склон Курук-тага состоит из гнейсо-гранита (биотитово-мусковитовый, зеленоватый), средняя часть из гранито-гнейса (роговообманковый) и южный склон из гранита биотитового. Отдельные же кряжи состоят частью из гнейса и фельзита, частью из серого кварцевого известняка и мрамора.}.

   К югу от Курук-тага простирается весьма пустынная равнина, покрытая местами низкими кряжами и плоскими высотами, преимущественно восточно- западного направления. По этой равнине, постепенно понижающейся к югу, простираются от Курук-тага многие сухие русла, достигающие местами древнего ложа реки Конче-дарьи. Описываемая равнина очень бедна водой, особенно пресной, которая встречается только в двух источниках - Нань-шане и Асган-булаке; остальные же источники и колодцы содержат горько-соленую воду, сильно расстраивающую желудок, и чем далее к югу от хребта, тем вода в них становится хуже.

   Работа атмосферных деятелей пустыни. Здешние открытые скалы и гольцы сильно выветрены, в особенности на северо-восточных склонах, обращенных навстречу господствующим ветрам. На острых кряжах Олунтыменту, состоящих из белого и серого кварцевых известняков с прожилками кварца, приходилось наблюдать бесконечные узоры, напоминающие очертания окаменелостей. В сущности же такое характерное испещрение есть результат уничтожения в разнородной массе более слабого элемента; наоборот, остающиеся штрихи указывают на присутствие другой крепчайшей породы. Не менее очевидные следы непрерывной разрушительной деятельности приходилось наблюдать на обломках горных пород, устилающих вершины и скаты мелких гор, именно обточенные и продырявленные обломки песчаника (темно-серо-зеленый, твердый, мелкозернистый); из множества виденных мною таких обломков некоторые, странностью форм, напоминали собою орудия каменного века {Некоторые из пород не определимы без порчи образчиков, представляющих оригинальные формы выветривания. По-видимому, согласно заключению геолога В. А. Обручева, известняки; на одном образчике (черный, твердый, песчанистый известняк) заметны даже останки кораллов.}. Также характерно отшлифованы песком бока ущелья Курук-тограка, обнажающего известняк (темно-серый, плотный и мелкозернистый с прожилками кварца).

   Вообще все здешние горы подвержены сильному разрушению, главным образом от ветров, в особенности весенних, которые нередко переходят в сильные бури. Об этом свидетельствуют массы обломков, отторженцев, выемок в наветренных (преимущественно северо-восточных) склонах гольцов и скал, отшлифованные песком, гравием и дресвой их поверхности. Резкие изменения температуры воздуха также, по всей вероятности, способствуют разрушению местных гор.

   Возвращаюсь снова к прерванному рассказу.

   ...Поздним, вечером небо заволокло тонкоперистыми облаками, луна и звезды тускло мерцали. К утру начал падать снег, но вскоре перестал. Атмосфера освободилась от пыли и стала прозрачной. Быстро снявшись с бивуака, мы направились почти прямо к югу по ущелью, разрезающему плоскую высоту. По выходе из него мы увидели впереди много обрывов серо-желтого цвета, сопровождающих, как говорил Ахмед-Палган, древнее ложе реки Конче-дарьи - Кум-дарью, к которому мы с нетерпением приближались.

   Кум-дарья. Пройдя около 25 верст от Алтмыш-булака, мы, наконец, достигли этого ложа. Кум-дарья направляется с запада на восток, огибая курук-тагское подножие с юга. Местами русло засыпано крупнозернистым песком, местами же оно совершенно чисто и дает возможность судить о его размерах и характере. Это корытообразное русло в 15-25 саженей шириною окаймлено то высокими, то низкими берегами и направляется местами почти по прямой линии, местами извилисто и заполнено солончаками, твердыми, как камень. Кое-где оно засыпано галькой с лишком в фут толщины и принимает в себя с севера много побочных, сухих же лож.

   Там и сям в мертвой ложбине валялись высохшие деревья (тополя). Животной жизни нет и в помине; мы встретили здесь лишь давние следы случайно забредшей антилопы, да высохший труп сарыча (Buteo). В юго-юго-восточном направлении, на всем обозреваемом в бинокль пространстве, виднелись такие же, по-видимому, береговые обрывы, быть может, рукавов древней реки. Подобные же обрывы пересекал мой проводник южнее ключа Ярдан-булака на пути из оазиса Кызыл-сыныра на Конче-дарью; холмов же сыпучего песку он на том пути не видал, как не видал их и я с того места, где вышел на Кум-дарью.

   Обратный путь. Обозрев Кум-дарью на значительном протяжении, мы повернули обратно к покато-каменистому подножью гор, держа направление на северо-запад. В этот день мы прошли 45 верст и остановились на ночлег в совершенно бесплодной местности.

   Итак, главная задача экскурсии была выполнена; оставалось только, следуя обратно в Кызыл-сыныр, обозреть южные кряжи и высоты, покрывающие равнину, и пересечь вторично сухие ложа, встреченные на переднем пути. У одного из них, Олунтыменту, мы ночевали, и по маршрутной съемке объяснилось, что оно было прежде пересечено. Дальнейшее движение мы продолжали в северо-западном направлении, то приближаясь, то удаляясь от переднего пути. Между отдельными высотами простирались более или менее широкие долины, безжизненные и, по мере приближения к Курук-тагу, покрытые тонким слоем снега. Наиболее низкие долины, окруженные высотами, заполнены солончаками, которые зимой представляли твердую поверхность. Летом же вода, стекающая с гор, превращает их в болота, что можно видеть и зимой в местах выходов ключей. Такие местности служили пристанищами для нашего маленького каравана. В общем обратный путь характеризуется отсутствием пресной воды, скудностью корма, трудностью (острые камни) движения, но богатством топлива. Это обстоятельство значительно облегчило невзгоды, в особенности по ночам, когда температура падала до -24,5° С. Походным жилищем служила маленькая палатка, защищавшая только от ветра. На третий день обратного следования мы увидели высшую часть Курук-тага, лежащую западнее Кызыл-сыныра,- Чарайльик-таг. Прямо на юг, за отдельными высотами верстах в 20-ти, находилась Кум-дарья, к югу от которой простирается до самого Лоб-нора безжизненная пустыня. Пересечь ее по направлению к Лоб-нору возможно лишь зимой на верблюдах с запасом льда. С урочища Кок-су мы повернули почти прямо к северу, пересекая на пути отдельные плоские высоты, которые, по мере приближения к Курук-тагу, становились выше. Перевалив через высшую из них, мы спустились в сухое русло Гансыхын-тограк, где остановились на последний ночлег в пустыне. Названное русло теряется, подобно многим соседним, в общей котловине солончаков, называемой Нань-шань-шор. Замкнутая со всех сторон, эта котловина имеет более 50 верст в окружности, оканчиваясь на западе как бы заливом между отдельными плоскими высотами.

   Пользуясь открытым горизонтом, я сделал тотчас же по сторонам засечки буюсолью, главюым образом на отдельные вершины Курук-тага, в том числе и на ближайшие к Кызыл-сыныру, чтобы проверить и пополнить свой маршрут. Как на этой, так и на всех других стоянках южного пути, местность носила весьма печальный характер. Зверей и птиц в нашем соседстве не было вовсе. Вечерами, да и днем, тишина никем не нарушалась: точно все уснуло, замерло. Немного отраднее было во время движения. На волнистой, покатой от гор равнине по утрам красиво обрисовывались силуэты робких джепраков. Порою они приходились на фоне алой полосы зари, точно призраки, или, проснувшись, стройно мчались на перерез нашего пути.

   Снежный буран. С вечера подул северо-восточный ветер, вначале слабо, затем к ночи достиг значительной напряженности. К утру следующего дня наступило затишье. Предполагалось в этот день (12 декабря) пройти до ключа Бан или Баван-булак, лежащего у южной подошвы хребта Курук-тага и отстоящего от Кызыл-сыныра в 15 верстах. На самом же деле вышло иначе. Вскоре после нашего выступления временное затишье нарушилось: подул сильный северо-восточный ветер, быстро разразясь сильнейшим снежным бураном. Горы, а затем и соседняя окрестность закрылись так, что проводник не мог более ориентироваться. Пришлось идти совершенно ощупью. Верблюдов и лошадей сильные порывы бури уклоняли в сторону. Мокрый снег залеплял глаза. Я все время, как моряк, следя за показаниями компаса, направлял движение нашего Абду-Рема, сидевшего на "корабле пустыни". Проводник же, боясь навлечь на себя вину, уже не один раз предлагал остановиться; но, видя нашу решимость следовать вперед, слагал с себя всякую ответственность, дабы не испортить репутацию последним днем. Каково же было его удивление, когда около 3 часов дня буран вдруг стих и горизонт слегка прояснился. Намеченная им горная вершина лежала точь в точь на линии нашего движения. Абду-Рем. крикнул в восторге: "Верно, верно!" Мало того, он даже предложил пройти прямо в Кызыл-сыныр, минуя, таким образохм, Бан-булак. Действительно, по сторонам лежал глубокий снег, в особенности в ущельях. Разбивать бивуак, искать топлива, оставлять без крова мокрых животных - все эти обстоятельства в сумме послужили веским доводом в пользу проводника, и мы решили одолеть все трудности в один переход. Тем временем, горизонт открывался все больше и больше; полная тишина¹ нас облегчила. В 6 1/2 часов вечера, через 12 часов движения, мы прибыли наконец в Кызыл-сыныр, пройдя в этот памятный для нас день 55 верст. Животные выдержали отлично, точно чутьем знали, что им готовится трехдневный отдых за тяжелый рейс в пустыне. В ней мы провели 12 дней, пройдя 350 верст без дневок. Обитатели Кызыл-сыныра нас по-прежнему встретили ласково и гостеприимно. Оставленные животные отдохнули. Препаратор собрал коллекцию из двух десятков птичек. Сидя у теплого очага, мы вскоре забыли перенесенные невзгоды и вспоминали с отрадою о минувшем.

   Ночь прошла незаметно. На следующее утро солнце озарило белеющую окрестность, которая так ярко блестела, что трудно было иа нее смотреть. Поздним вечером в Кызыл-сыныр прибыли туземцы из Дурала, испытавшие снежную бурю на предпоследнем переходе. Среди туземок одна несчастная женщина при всех невзгодах зимы, под кровом неба, разрешилась от бремени. Два следующих дня страдалица тащилась верхом на лошади (сидя по-мужски) при морозе от 15 до 20° С, сделав более 70 верст. Молодая и сильная натура все перенесла благополучно. Через три дня она должна была отправиться в г. Турфан, отстоящий на 185 верст от Кызыл-сыныра!

   Пребывание в Кызыл-сыныре. Наше трехдневное пребывание в Кызыл-сыныре было весьма кстати. Здесь были приведены в порядок заметки о посещенной местности; собранная геологическая коллекция пересмотрена и отправлена в Люкчюн. Кроме того, удалось познакомиться с ближайшими горами, куда я ездил поохотиться на аркаров. К сожалению, охота была безуспешна: заманчивых зверей я совсем не видел. По многим же годным руслам встретил развалины жилищ людей. Все замеченные постройки был сложены из камня. По словам Ахмед-Палгана, таких построек очень много вблизи гор Чарайлык-тага. Повествователь относит их к монголам, некогда обитавшим в этом скрытом уголке, хотя известно, что эти номады со времен глубокой древности живут в войлочных юртах. В то время диких верблюдов, аркаров, хуланов и других зверей водилось множество.

   Староверы. Мы узнали также от Ахмед-Палгана, что через Кызыл-сыныр, лет около 30 тому назад, проследовала партия русских, вероятно староверов, шедшая с Лоб-нора. Оно состояла из 17 человек (мужчин, женщин и детей). При русских был переводчик чанту. Голодные скитальцы двигались частью на верблюдах, частью на ослах; в обмен на продовольственные припасы они предлагали свои одежды. Отсюда староверы направились в Люкчюн, а куда потом скрылись - неизвестно. Об этих староверах упоминают также Н. М. Пржевальский {H. M. Пржевальский. От Кяхты на истоки реки Желтой. Четвертое путешествие по Центральной Азии. СПб., 1888, стр. 317-319.} и М. В. Певцов {М. В. Певцов. Труды Тибетской экспедиции. Ч. 1. Путешествие по Восточному Туркестану, Куэнь-луню, северной окраине Тибетского нагорья и Чжунгарии в 1889-1890 годы. СПб., 1895, стр. 313-314.}.

  

  

   Путь к югу. Таким образом, благодатный оазис для туземцев был в высшей степени полезным и для нас. И теперь, когда я смотрю по карте на этот уголок пустыни, испещренный моими маршрутами, сходящимися в одной точке, так же вспоминаю с благодарностью его единственных оседлых обитателей, как был признателен им ив то время, когда оставлял Кызыл-сыныр, прокладывая на планшет пятую дорогу. Действительно, обширная пустыня, залегающая между Турфанской и Лоб-норской котловинами в виде двух широких вздутий с бесчисленным количеством горных кряжей, гряд, холмов, образующих Курук-тагскую систему, разделенная глубокой солончаковой долиной, представляется совершенно определенною. Северное поднятие залегает нешироким плато, довольно круто обрываясь на севере, тогда как южное образует ряд уступов, особенно характерно выраженных к стороне Таримского бассейна. Оба эти вздутия, по мере своих простираний к востоку, постепенно мельчают, наоборот, к западу, вырастают в высокие массивы. Вся эта обнаженная страна, подверженная крайне разрушительной работе атмосферных деятелей, непрерывно подтачивающих, перетирающих, обдувающих, а затем, и уносящих мельчайшие частицы в виде песка и пыли в соседнюю полуденную впадину, послужила основанием к изменению сети рек, питающих озеро Лоб-нор...

   Быстро минуло время, назначенное на отдых и кормление животных в Кызыл-сыныре. Утром (16 декабря) караван выступил в дальнейший путь. Добрые мусульмане проводили нас "хлебом-солью". Проводником на реку Конче-дарью остался тот же Абду-Рем.

   Курс нашего движения лежал на юго-юго-запад. Справа стоял высокий хребет, слева - целый ряд меньших. Мы следовали вверх междугорной долиной, по которой, пестрела все та же пустынная растительность. В недалеком расстоянии резко выделялись своими вершинами две горы. Восточная из них называется Диндиосен, западная - Мухурсейн. Та и другая возвышаются на плоском Курук-таге и имеют около 5000 футов абсолютной высоты. Относительная же высота обеих гор примерно, на глаз, более 3000 футов.

   На меридиане горы Диндиосен мы уклонились к югу и пересекли весьма плоский Курук-таг; дальнейший путь пролегал по местности, круто ниспадавшей к стороне пустыни, но по-прежнему хранившей горный характер. Оставив за собою несколько горных гряд, виденных на западе во время экскурсии на Кум-дарью, мы на третий день выступления из Кызыл-сыны-ра приблизились снова к этому мертвому ложу.

   Урочище Эмпень. Более отрадное местечко находится севернее, в урочище Эмпень. Здесь до сих пор сохранился живой рукав реки, поддерживаемый в летнее время временными потоками с Курук-тага, но, кажется, главным образом находящимися неподалеку родниками. Растительная и животная жизнь урочища Эмпеня напомнили долину Тарима. Вблизи воды тянулся сплошной лесок тополя, за ним холмы гребенщика; там и сям стлался от ветра высокий камыш. Вместе с растительностью появились антилопы и кабаны. Из птиц в тот же день мы заметили дятла и таримскую сойку, которая звонко затрещала и переместилась из кустов на одинокое дерево тограка; там же на вершине пел сорокопут. При остановке на бивуак из ближайших камышей раздалось несколько трелей усатой синицы. Упомянутый рукав мы пересекли в западной его части, тогда как более прямая тропинка пролегает через него в восточной, по урочищу Баш-тограк.

   В 5 верстах к северо-западу от нашего бивуака стопят развалины старинного города Эмпень. Стены крепости и многих фанз уцелели. Позднейшие раскопки туземцев, жаждущих скрытых богатств, не увенчались успехом. Каких времен этот город и кто в нем жил - туземцам неизвестно.

   Опять на древнем русле Конче-дарьи. Покинув урочище Эмпень, мы вскоре достигли древнего ложа реки Конче-дарьи. Оно мертво, вид его печальный; уцелевшие берега наполовину низменные, наполовину возвышенные. По всему бывшему течению разбросаны сухие стволы тополей; многие еще продолжают стоять, будучи наполовину занесены песком, залегающим по обоим берегам древнего русла, в виде невысоких (10-15 футов) барханов. Форма последних дугообразная, напоминающая французское S. Преобладающее направление барханов простирается с северо-запада на юго-восток. Северо-восточные склоны (наветренные) покаты и плотны, противоположные же (подветренные) круты и рыхлы. Пьедесталом барханов служит песчано-глинистый слой, местами солончаки. Песок заполняет собою мертвую котловину, достигая наибольшей мощности в дюнах, расположенных по соседству с полосой прибрежной растительности. По этим пескам, вдавшимся коротким клином на северо-запад, а на восток-юго-восток - скрывавшимся за горизонт, мы сделали около 10 верст, двигаясь по-черепашьи. Наши "корабли пустыни", как на море, то опускались с гребня одной песчаной волны, то поднимались на соседние вершины. Монотонность, однообразие вскоре надоедают. Расстояние понемногу сокращается, желание же добраться до остановки увеличивается. Наконец, с окраинных, более высоких барханов мы заметили долину реки Конче-дарьи. Густые заросли ее тянулись на северо-запад и юго-восток. Тут же, невдалеке, мы пересекли массу следов кабанов, растрепавших труп осла; по кабаньей тропе пролегал совершенно свежий след царственного зверя - тигра, который здесь, вероятно, охотился за ними. Вступив в долину по изрытым кабанами, местам, мы вспугнули фазанов; отличный экземпляр местного вида тотчас же попал в нашу коллекцию.

   Придя на реку Конче-дарью (к переправе Турпан-корул), я с урядником Баиновым с первого же взгляда узнал знакомые места {П. К. Козлов. Поездка на реку Конче-дарью.- Труды Тибетской экспедиции, ч. III, 1896 г., стр. 93-102. [См. также в настоящем томе, стр. 108-126].}. Немного более трех лет прошло с тех пор, как мы посетили эту реку. Тогда наш путь лежал вверх по течению до переправы Чаглык, расположенной на караванной дороге в Курля, по которой следовал главный караван экспедиции М. В. Певцова. Общий вид местности ничуть не изменился. Та же картина, что и прежде. Только в зависимости от времени года изменилась погода и состояние растительности. Тогда стояли отличные теплые дни, а по ночам бывали порядочные морозы; кое-где проносились стада и стайки запоздавших пролетных уток. Теперь зима наложила свою суровую печать: природа спала. Лишь одна река продолжала бороться, разрывая своим мощным напором ледяное покрывало. Во многих местах виднелись полыньи: прямые сообщения прерывались, вновь прокладывались более кружные тропинки. Их знал китаец, живший здесь же в камышовой хижине. Открытие станции принадлежит времени основания нового соседнего города Дурала, когда установилось оживленное движение к Турфану.

   Следующий небольшой переход пролегал по знакомой дороге до селения Тыккэлика. Наш путь опоясывал болотистые разливы Конче-дарьи с запада. Границей необъятных камышей служили более возвышенные площади, на которых кое-где росли тополевые леса и виднелись холмы, покрытые гребенщиком; на менее возвышенных местах залегали солончаки с кустами ягодного хвойника. Через 12 верст мы пришли на реку Кюк-ала-дарью, имеющую одинаковый характер с первой. Могучая растительность сопровождала этот большой рукав Тарима, через который мы теперь переправились выше того места, где в минувший раз находилось селение Чапал. Ныне оно заброшено, и только высокие тополи, осенявшие когда-то камышовые хижины, стоят неизменно до сего времени. Вблизи, на большой дороге из Дурала в Курля, расположен китайский лянгер (постоялый двор) на манер турпан-корульского. По этой дороге мы и направились в Тыккэлик, где вскоре были встречены старым приятелем Курваном, или Кургуй-Палганом {В переводе "сокол-охотник".}. "Сокол-охотник", как все туземцы величают нашего прежнего спутника, был видимо рад. На мое предложение следовать вниз по Кунчикаш-тариму (крайний восточный рукав Конче-дарьи) старик дал полное согласие, говоря: "Я ожидаю вас давно; об этом знает и моя семья". Отказаться на приглашение доброго старика остановиться под его кровом я не мог.

   Селение Тыккэлик. Ныне селение Тыккэлик переместилось с правого берега реки на левый. Поводом к такого рода перекочевке послужили: близость большой дороги и приказание китайского амбаня заменить прежние жилища более приличными.

   Желая пополнить продовольственные запасы, а также познакомиться с новым городом Дуралом, я устроил в Тыккэлике дневку. Она была необходима и для снаряжения Курвана, обязавшегося следовать с нами до озера Лоб-нора.

   День, проведенный в Тыккэлике, был ясный, единственный в течение второй половины декабря. Хребет Курук-таг виднелся отлично в прозрачной атмосфере. На солнце было очень тепло и снег быстро таял. Щебетание полевых воробьев и пение камышовых стренаток было чисто весеннее. В ближайших зарослях изредка слышались крики фазанов.

   К вечеру возвратился Баинов из Дурала, быстро исполнив возложенные на него поручения. Представители мусульман встретили Баинова гостеприимно, оказав ему со своей стороны просимое содействие. Что же касается чиновников, то эти господа пытались учинить придирки, но безуспешно. Таким образом, на следующее утро (22 декабря) мы были готовы выступить в дальнейшую дорогу. Тем временем обитатели Тыккэлика успели перебывать у нас все до одного. Многие приводили больных, прося оказать помощь. Уступая просьбам мусульман, я роздал им значительную часть лекарств нашей походной аптечки. Больные страдали большею частью общим расслаблением организма, желудком, опухолью конечностей, лишаями и пр. В день отъезда из Тыккэлика нас провожали многие туземцы, среди которых была и дочь Курвана, 16-летняя красавица.

   Миновав селение, перерезанное глубокими арыками, мы довольно быстро шли вперед, следуя вниз по течению реки. На север далеко убегали высокие камыши болот Конче-дарьи, которая здесь впадает в виде больших и малых ручьев, сливающихся в Кок-ала-дарью каскадами.

   Новый город Дурал. На противоположном, правом, берегу, при впадении небольшого рукава Чокуллук-дарья, расположен китайский город Дурал. Весть о том, что китайцы хотят основать где-нибудь на нижнем Тариме город, нам была передаваема туземцами еще в минувшее путешествие генерала М. В. Певцова. Тогда же для устройства города было избрано селение Ени-су, но затем вскоре заброшено.

   В 1891 г. прибыл военный отряд из г. Урумчи к означенному месту и принялся за сооружение города {Годом раньше Гаид-бек из Турфана на месте ныне стоящего города Дурала, или, как называют китайцы, Синь-чена (новый город), поселил 10 семейств мусульман. Урочище издавна носило название Дурал, которое и удержалось до сего времени у мусульман.}. В помощь войскам были призваны туземцы до Чархалыка включительно. Первьие вели исполнительную работу, вторые - подготовительную. Постройка продолжалась два года. Ныне город почти окончен и кажется таким же, как и все китайские города в Восточном Туркестане.

   Город делится на две части: китайскую, обнесенную глинобитными стенами, и чантуйскую, или мусульманскую, лежащую отдельно. Крепость представляет квадрат, фасы которого равняются 400 саженям; высота стен 4 сажени, ширина 3 сажени; по углам фланкирующие башни; стены с бойницами. Кругом стен тянется ров, ширина и глубина которого достигают 2 сажен. Снаружи к крепости примыкают два ряда плотно сколоченных сакель, составляющих мусульманскую часть города.

   Неподалеку от крепости, на берегу протока, вновь сооружалась тюрьма. Управление сосредоточено в китайском городе. Гражданскою частью ведает амбань, а войсками управляет его помощник - офицер. По окончании постройки города две лянцзы были командированы на Памир. В наше там пребывание находилось менее 1 лянцзы; притом 2/3 нижних чинов были мусульмане и только 1/3 китайцы. Вооружение этого отряда составляли три старые пушки и всевозможные пистонные ружья, содержимые крайне небрежно. Помещаются солдаты в небольших фанзах по 3-5 человек. Общей казармы не существует. По слухам, местный гарнизон учений никогда не производит. Солдат трудно отличить от земледельцев, так как все полевые работы исполняются ими; починка дорог и мостов, лежит также на их обязанности. По отзывам всех туземцев, гарнизон ведет себя отлично. Кроме войск, внутри крепости живут еще купцы-китайцы, имеющие около 30 лавок с товарами из Внутреннего Китая.

   В составе населения мусульманского города заключаются выходцы Турфана, Люкчюна и Курли. Других пришельцев мало. Наши андижанцы, или, как здесь их называют,- анджавлыки, постоянного жительства не имеют: бывают только наездами. Ближайшим начальством мусульман значатся два бека. Один, Гаид-бек, управляет турфанцами; второй, Сабит-бек,- люкчюнцами. Мусульманская часть представляет почти сплошной базар (70 лавок). Привозные товары, главным образом ситцы, исключительно русские. Деньги металлические: ямбовое серебро, тенги и медные чохи.

   Вблизи города лежат пашни, на которых сеют пшеницу, сорго и кукурузу; успешно произрастают дыни и арбузы. Поля поливаются посредством арыков (оросительных канав). Дождей падает очень мало.

   Как китайцы, так и мусульмане, занимаются рыболовством {На пути к селению Тыккэлику мы видели довольно значительный арык, успевший зарасти камышом. Протяжение этой безводной канавы около 50 верст. Памятник тщетных трудов тех же войск.}. Для этой цели у рыболовов имеются сети, остроги и удочки. Китайцы сетей не имеют. Рыбы в Кунчикаш-тариме много. Ловят ее большею частью летом, хотя на базаре можно найти и зимой.

   С образованием г. Дурала по нижнему Тариму установилось большое движение. Устроены уртены (станции); на некоторых поселились одинокие китайцы. Цены на жизненные продукты, баранов, хлеб и пр. поднялись значительно.

   Река Кунчикаш-тарим имеет около 30 сажен ширины, при глубине в 15-20 футов. Течение скорое и довольно ровное. Берега то возвышенные, то низменные. Возвышенные берега покрыты тополем и зарослями колючки; там и сям разбросаны холмы, поросшие тамариском, реже встречаются деревья джигды. Низменные берега покрыты сплошными зарослями камышей. В перемежку с теми и другими произрастают: кендырь, солодка, чернобыльник, сугак; по солончакам - ягодный хвойник и солянки. Изредка в долине встречались замечательно красивые места. На возвышенном берегу реки темнел лес; низменный же был изрезан затейливыми извилинами; открытые полыньи реки, осененные камышом, убегали вдаль.

   Знакомство с новыми озерами. Через два дня (58 верст) по выходе из Тыккэлика мы достигли того места реки, где она разделилась 9-11 лет {По данным М. В. Певцова - 15-17 лет.} тому назад на два рукава. Песчано-глинистые берега ее, в особенности та часть левого берега, которая противостояла мощному напору реки, подмывались водой и постепенно разрушались. Наконец, берег рухнул и грозный поток устремился со всей силой в сторону общего понижения, образовав новую артерию. В начале вода полилась узкой лентой, затем, постепенно расширяясь, через 10 верст достигла солончаковой, впадины Чивел-лик. Наполнив ее и скрыв солончаки, река, под названием. Илэк, собралась в русло прежних размеров и, пройдя около 15 верст, снова разделилась на две ветви {Обе по 15 сажен шириною.}. Новое место разветвления реки известно под именем Арывак-кан. Отсюда правая ветвь, стремящаяся на юго-запад, через 8 верст соединяется со старым руслом Кунчикаш-тарим {Имевшим так мало воды, что даже дно не везде было прикрыто ею.}, который, в свою очередь, пройдя еще две версты, вливается в реку Тарим при урочище Айрылтан. Левая же ветвь, держась юго-восточного направления, заполняет глубокие промежутки песков, образуя озеро Согот. Далее, совершенно обезсилив, Илэк впадает в реку Тарим в 20 верстах ниже Айрылгана. Перехожу теперь к описанию виденных мною озер.

   Первое из них, Чивеллик-куль, удержало прежнее название, принадлежавшее солончаковой впадине. Означенное озеро имеет порядочные размеры: в длину 15, в ширину около 10 верст. Глубина, по словам проводника, простирается от 1 до 3 сажен. Вода прозрачная, пресная. Рыбы очень много. Границей озера на востоке служат песчаные холмы, одетые камышом и тамариском; на западе - равнинные солончаки, густо покрытые той же кустарной зарослью. Тополевый лес еще не успел осенить вод этого озера. Вообще окрестности его унылые; еще печальнее представляются уходящие вдаль песчаные барханы.

   Озеро Согот красиво изрезано заливами. Вершины песчаных холмов, составляющих его берега, круто падают к воде. Направление этого озера, как и Чивеллик-куля, юго-юго-восточное. Длина едва достигает 10 верст, при наибольшей ширине в две версты. Берега немного поросли камышом и отчасти тамариском. Прилежащая местность, питаемая подпочвенной влагой, также покрывается зарослями (джангал). В них уже скрываются кабаны и маралы.

   Последние в Кашгарии наблюдались нередко, в особенности в минувшее, М. В. Певцова, путешествие. Здесь будет уместным сказать о них несколько слов.

   Марал-олень. Благородное, красивое животное, представляющее собою высокий интерес вообще для охотников по причине дорого ценимых рогов, издавна манит к поголовному его истреблению не только местных звероловов, но даже и русских, живущих близ китайской границы.

   Несмотря на то в Кашгарской котловине и до сих пор этого зверя немало. Ютится он по густым прибрежным зарослям рек и озер; на открытые поляны выходит редко и всегда крайне осмотрительно. Высокоразвитые зрение, слух, чутье оберегают марала; притом особенный характер растительности Таримского бассейна, отличающегося крайней сухостью, не позволяет подкрасться без шелеста к зверю. Объятый страхом марал несется с большой быстротой, сохраняя горделивый вид, в особенности самец. Ни валежник, ни канавы, ни бугры с высоким тамариском ничто его не задерживает, и он представляется особенно грациозным, когда делает огромный прыжок. Несясь по лесу, марал быстро останавливается на всем скаку, прислушивается и тотчас же ретируется при малейшем подозрении. Убить его, следовательно, не легко. Местные охотники на известных, излюбленных маралами местах выбирают незаметные засады и целые дни и недели проводят довольно часто в напрасном ожидании. Да, наконец, если зверь и действительно покажется, то ведь сколько еще нужно для того, чтобы местный охотник мог рассчитывать на производство выстрела из своего примитивного ружья {На успешную охоту можно рассчитывать разве только осенью, в период течки, когда самцы, не находя себе пары, в возбужденном состоянии погружаются в вязкую, мокрую почву, в которой в беспамятстве барахтаются, оставляя после себя ясные следы своего возбужденного полового состояния.}, тем более что марал всегда настороже еще и от царственной кошки, которая нередко разгуливает по густым зарослям, не только ночью, но даже и днем, делая засады у водопоев. Высокие обрывы реки, под которыми хранится остаток летних вод (Хотаот-дарья), представляют отличные наблюдательные пункты. Сколько приходилось видеть, они [тигры] всегда скрывались незаметно. Древесные кусты, нависшие сверху, высокая травянистая растительность внизу, по которой радиусами проложены предательские тропы к краю обрыва, не обнаруживали пестрого красавца. Томясь ожиданием вообще, или приближением желанной минуты, тигр не один раз выправлял свои когти, ясно отпечатанные на влажной почве. И вдруг удобная пора настала. Быс