Толстой Лев Николаевич - Том 67, Письма 1894, Полное собрание сочинений

осточная натура и неправдивая. Неужели наваждение так сильно, что нельзя освободиться от него. Мне страшно теперь увидать тебя и узнать твое душевное состояние. Неужели будет только борьба во имя любви ко мне, к нему, во имя общественного мнения, а не внутренняя борьба опоминания и отвращения. - Всё думал, следует ли высказывать тебе во всей их сырости эти мои вечерние мысли и чувства, и пишу их, сам не зная, пошлю ли тебе. -

   Писание дневника, и показыванье мне, и готовность показать тебе есть продолжение всё той же бессознательной хитрости немужественной и неправдивой натуры, хитрости - свойства слабости. - Отношения наши такие же, какие были всегда. Мне только труднее скрывать теперь свое недоверие и тяжесть от его близости, к[оторая] была всегда.

   Теперь утро. И ночь, когда не спал и просыпался, и теперь утром мучительно думаю всё о том же: всё спрашиваю себя, есть ли и если есть, то насколько в этом страхе, стыде есть личного, эгоистического. Если есть, то очень мало. Всё в том, что я вижу ясно то, чего ты не видишь, и не могу не говорить. Как ребенок бежит всё шибче и шибче, разбегаясь под гору, и рад, а я вижу, что под горой, куда он направляется, вонючая яма, в к[оторой] он потонет. Ты говоришь, что ты не думаешь о женитьбе (больно произносить), но то-то и дурно, что не думаешь. А зачем ты спросила, как он пишет в дневнике, думал ли он когда, что ты можешь выйти за него замуж? Ты спросила так, пробуя, а он принял как вопрос. Я говорю это только к тому, что когда существуют такие сближающиеся отношения, то то, чтобы наступил вопрос о браке, дело только времени. Случайность, намек, столкновение внешнее - и вспыхнет и пробьет то, что настроено и вызвано трением частого и долгого общения, как электричество. - Да, если ты не думала, то очень дурно, п[отому] ч[то] этот вопрос всегда стоит перед теми, к[оторые] вступают в исключительные отношения. - А что такое брак с ним? (Опять ужасно выговорить.) Мы ужасались на М[ашу] с З[андером], (2) но ведь то было верх благоразумия и желательного в сравнении с этим. Там, как я говорил уж, мог осуществиться отчасти и даже вполне идеал семьи, служения богу детьми, честной трудовой жизни. Там впереди был план жизни, от к[оторого], вероятно, далеко бы б[ыло] отступлено, но нечто разумное, возможное. У него своя профессия, у нее семья, дети. Здесь что? Ужасная семья его, кот[орую] можно игнорировать злым, холодным людям, но не нам с тобой, нелюбовь, ненависть, презрение, отвращение всех наших семейных, отсутствие всякого положения, а в будущем приживальщичество при жене, как и было, отсутствие уважения всех близких, и неопределенная неуловимая, хитрая натура, та самая, к[оторая] в жене вызвала ненависть и упрек главный неправдивости, кот[орый] она упорно повторяет, хотя и не может указать, в чем, так как он умнее ее. Неправдивость теперь с тобой в том, что все приемы его с тобой, как скоро ты кокетством, испытаниями своей силы дала ему повод, были самые тонкие приемы соблазнителя, на это дело полагающего всю свою душу. Это ничего, это даже хорошо, потому что приемы эти хороши - духовные, но неправдивость в том, что всё это делается в сапогах, при исповедании отрицания всего этого. Тут неправдивость, и it is not fair, (3) п[отому] ч[то] если бы он стал в те общие условия всех Трескиных, (4) Олсуф[ьевых], (5) Всевол[ожских], (6) он не имел бы тех особенных преимуществ, к[оторые] он имел в своем положении с сапогами. Знаю, что ты будешь говорить, что я вижу, чего нет, но, душа моя, милый друг, я вижу то, что должно быть, как бы оно уже было. Если бы я видел, что Андр[юша] в дурной болезни и не лечится, не мог бы я быть спокоен. То же и теперь с тобой. Я вижу тебя, как человека, к[оторый] лег на рельсы и не видит поезда, а поезд надвигается, и если человек со всей возможной поспешностью не вскочит, он будет раздавлен. Мож[ет] б[ыть], ты скажешь: и страдания могут быть хороши. Но тут не страдания, а осквернение себя, грех, который не может быть на пользу - грех лжи. Распутай все прежде, чтобы не было ничего скрытого, и потом обсуди. И ты увидишь, что обсуживать нечего, а можно только содрогаться от той ужасной опасности, в к[оторой] находишься.

   Ведь если я думал, мечтал о твоей жизни, то мне представлялось или семья, в которую ты вносишь всё то хорошее, что можешь внести, и получаешь или - не скажу радости, но большие чувства, кот[орые] связаны с ней, или целомудренная духовная жизнь, любовная в роде той, какой жила твоя тезка Тат[ьяна] Алекс[андровна]. (7) Я видел даже эти черты. Видел и черты семейности. - Обе дороги хорошие, и ты стояла на распутье их, и вдруг вижу, что ты бросила и ту и другую и вниз головой прицеливаешься слететь в вонючую яму. Остановись, ради бога. Я понимаю, что ты разбежалась, и тебе трудно. Но ведь это трудно только на 5 минут.

   То я писал вчера ночью. Кое-что приписываю, и это пишу нынче утром, во вторник, с свежей головой и с самым напряженным вниманием, вникая во всё дело и пересматривая его. Боюсь только, что ты скажешь, подумаешь, что я воспользовался твоим доверием, злоупотребил им, что я стар, щепетилен, преувеличиваю, и раскаешься в том, что сказала мне. Пожалуйста, не раскаивайся. Мне хорошо и в глубине души радостно от этого сближения с тобой и думаю, что, мож[ет] б[ыть], и тебе будет это хорошо. Думаю так, п[отому] ч[то] это всё вызвано только любовью хорошей, и от нее худого быть не может. Что дурного есть в моем чувстве, я уберу, постараюсь убрать, и останется только хорошее и к нему. И даже так и есть. Я спросил про дневник, можно ли мне прочесть. Он смутился и долго не мог ответить. Наконец, уж долго после сказал: прочтите, но вы уж совсем возненавидите меня. Разве это хорошо?

  

   Датируется на основании содержания и слов в тексте письма: "Сейчас час ночи, вторник". Во время пребывания Толстого в Гжевске вторник приходился на 29 марта.

   (1) Евгению Ивановичу Попову, жившему на хуторе у В. Г. Черткова.

   (2) Об отношении М. Л. Толстой к Н. А. Зандеру см. письма к ней 1893 г. в т. 66.

   (3) [это некрасиво,]

   (4) Семья Владимира Владимировича Трескина (1863-1920), тульского помещика, приятеля Ильи Львовича Толстого.

   (5) Семья Адама Васильевича и Анны Михайловны Олсуфьевых, близких знакомых Толстых.

   (6) Михаил Владимирович Всеволожский (1860-1909), племянник А. В. Олсуфьева, приятель С. Л. Толстого.

   (7) Татьяна Александровна Ергольская, троюродная тетка Толстого.

   1894 г. Апреля 4 - 5? Москва.

   Ваше предположение, дорогой Евгений Иванович, о том, что, прочтя ваши дневники, я совсем возненавижу вас, не осуществилось. Напротив, прочтя их, я больше понял вас, а поняв, вернее судил о вас и не отдалился, а скорее сблизился. Мнение мое остается то же: то, что вы обманывали себя, считая для себя неважным то, что было для вас важнее всего; но я яснее вижу, каким образом вы попали в этот обман. Подтвердилось мое мнение и о том, что волнения, тропот, слезы, которые были, имели своей причиной не то что считалось их причиной, а сознание ошибки, греха, который всё больше и больше овладевал. Доказательством этому служит для меня то, что освобождение от ошибки и поступков, хотя бы самых невинных, связанных с нею, сразу освободили и от страданий, и явилось совершенное спокойствие. И именно спокойствие, не какая-либо реакция, а просто спокойствие, которое радостно и которым нельзя не дорожить. Хотя она могла бы придти раньше, я все-таки очень благодарен за откровенность. Мне эта откровенность и уверенность в том, что она всегда будет, много дала хорошего и очень меня успокоила. Желал бы я отплатить за нее добром. Скоро ли вы едете? (1) Как вам живется? Не поддавайтесь первым настроениям, а помните, что борьба с собой есть не случайность, а наше нормальное положение. Ну, пока прощайте, целую вас.

   У нас всё то же. Леве немного получше. Вчера встретил на улице Хохлова оборванного, обовшивевшего и измученного. Я много говорил с ним - и боюсь сказать, чтобы не ошибиться - но мне кажется, что он выйдет на путь. Надо бы ему выйди, потому что всё, что он делает, он делает только во имя самого хорошего. И мы не судья. Он знает, что ему хорошо. Прощайте.

   На отдельном листке от блокнота:

   1. Недостает правды. Надо назвать по имени, что значит эта исключительная привязанность. - Дружба? Отчего ее нет с другими.

   2. А если это простое влюбление, то надо знать это. -

   3. А если знать, то нельзя не видеть, что это очень дурно, потому что заставляет страдать и мать, и ее, и Сережу, и Леву, и меня, и заставляет скрывать.

   4. Она чувствовала верно, и вы невольно, я думаю, хитрили, стараясь удержать эти неестественные отношения.

   4. Показыванье дневников есть нечто в роде умышленного духовного декольте друг для друга - средство привлечения друг друга, совсем дурное и лживое.

   5. Лечение - сознание (2) правды. Лекарство - противоположное причине. Причина было неестественное продолжительное сближение и гипнотизация. Лечение - отдаление. -

   6. Ничего не было и нет. Нет никакого "это". Все прежние отношения должны быть кончены.

   На конверте: Е. И. Попову.

  

   Датируется предположительно на основании содержания и ответного письма адресата от 8 апреля 1894 г.

   (1) В связи с биографией Дрожжина, которую взялся писать Е. И. Попов, Толстой советовал ему побывать у родных Дрожжина в Харьковской губ. для получения от них более полного материала. См. письмо N 34.

   (2) Зачеркнуто: истины.

   1894 г. Апреля 6. Москва.

   Cher Monsieur Salomon,

  

   С переводом поступайте, как хотите. Искренно говорю вам, что меня это издание этой статьи (1) во Франции очень мало интересует; мысль же о том, что вы бы стали делать скучное и ненужное вам дело только из-за того, что вы обещали, была бы мне очень неприятна. Лев наш приехал к нам почти такой же, каким уехал. Теперь он как будто поправляется. Часто вспоминаем о вас и о вашей доброте и дружбе к нему. Передайте, пожалуйста, наш общий привет вашей матушке.

   Article Arvede Barine (2) очень дурной, п[отому] ч[то] вполне лживый, и, как я ни не люблю газетные заявления, я бы был вам очень благодарен, если бы вы поместили в какой-нибудь франц[узской] газете, переведя, мои следующие несколько слов:

   (3) Рассуждения Г. Арвед Барин, напечатанные в...... о том, как вследствие неприложимости к жизни христианского учения нравственности, я, для того, чтобы быть доступным детям, должен был в своей азбуке отступить от духа этого учения и проповедывать в детских рассказах мораль языческую, - рассуждения эти очень тонки и остроумны, но, к сожалению, совершенно неприложимы к настоящему случаю, так как рассказы, помещенные в азбуке, написаны мною не 18 месяцев тому назад, как это пишет Г. Арв[ед] Бар[ин], а 27 лет тому назад, (4) тогда, когда христианское учение мне было совершенно чуждо, и я руководился в выборе рассказов для азбуки только их понятностью и интересом для детей.

   Очень обяжете меня, дорогой Карл Альфонсович, если исполните эту мою просьбу. (5)

   Дружески жму вашу руку.

   6/18 апреля 1894.

  

   Печатается по фотокопии. Автограф хранится в Национальной библиотеке в Париже. Опубликовано впервые в "Melanges publies en l'honneur de Mr. Payl Boyer", Париж, 1925, стр. 58-59, и затем в "Летописях", 2, стр. 154-155.

   Ответ на письмо Ш. Саломона от 6 апреля и. ст. 1894 г.

   (1) Речь идет о статье "Религия и нравственность".

   (2) Арвед Барии, псевдоним французской писательницы Шарль Венсан Charles Vincens, 1840-1908), автора нескольких историко-литературных и исторических этюдов и переводчицы на французский язык "Детства", "Отрочества" и "Юности" Толстого (Leon Tolstoi, Souvenirs: Enfance, Adolescence, Jeunesse", Париж, 1887).

   Статья Арведа Барина: "Un Abecedaire de Tolstoi " ["Азбука" Толстого] была напечатана в газете "Journal de des debats" от 27 марта 1894 г. Автор статьи по недоразумению принял 18-е издание "Азбуки" 1892 г. за новый труд Толстого, якобы составленный им 18 месяцев тому назад и оставшийся до сих пор неизвестным за границей.

   (3) Зачеркнуто: Аргументация

   (4) Рассказы для "Азбуки" и "Книг для чтения" писались Толстым в 1871-1874 гг.

   (5) При письме от 7 мая и. ст. Саломон прислал Толстому вырезку из "Journal des Debats" от 3 мая 1894 г. с напечатанными его возражениями на статью Барии и ее ответом, в котором она признавала свою ошибку.

   1894 г. Апреля 7. Москва.

  

   Дорогой Тих[он] Семенович]. Очень благодарен вам за ваше письмо. (1) Знать, что делается близкими нам по духу людьми, и то, что над ними делается, нам всем очень нужно. Знать, что делают люди во имя учения Христа, как, напр[имер], то, что делал Дрожжин, кот[орый], как вы знаете, вероятно, был замучен и умер за истину, или даже что, как вы пишете, делается у вас, где чужие люди сходятся для того, чтобы жить братскою любовью, - знать это нам всем поучительно и ободрительно. Самая действительная проповедь есть проповедь жизнью, примером и потому, чем больше известны другим людям христианские дела, тем это лучше. Знать же, что всем тем, кот[орые] пойдут по пути Христа, предстоят гонения и страдания, еще более полезно знать для того, чтобы люди делали свои дела не для своей выгоды, а для бога. Я на днях был в Воронежской губернии у Черткова и был там у крестьянина Емельяна Ещенко, который последние годы был руководителем общины духовных христиан, отказавшихся от церкви, хотя и не открыто, и старавшихся в жизни исполнить учение Христа. Емельян человек очень умный и искренно верующий и потому ему в последнее время показалось противным духу христианскому те почести, кот[орые] ему оказывали, то повиновение, кот[орое] они к нему имели, и все те обряды, кот[орые] у них установились, и он отказался быть руководителем, говоря, что руководителем каждого может быть только Христос или истина. И отказ его вызвал большое недовольство. Я же считаю, что он поступил вполне разумно. Я рассказываю вам этот случай для того, чтобы узнать, есть ли у вас что-либо подобное, есть ли известные формы и обряды? Я же думаю, что все такие формы и обряды служат большей частью признаком ослабления истинного христианского духа, кот[орый] выражается всегда в делах любви, а не в общественных молитвах, постах, собраниях и т. п. - Как у вас? Дай бог чтобы не складывались такие формы, служащие признаком омертвелости, а была бы, как теперь, деятельная, живая любовь, выражающаяся взаимной помощью и единением.

   Передайте мою любовь всем людям, знающим меня.

  

   Печатается по копии, написанной рукою М. А. Шмидт. Дата копии.

   Тихон Семенович Дудченко (1853-1920) - из г. Сум Харьковской губ., бывший студент юридического факультета Петербургского университета. Оставив университет, занялся земледельческим трудом. С Толстым познакомился в 1889 г. и бывал у него несколько раз в Ясной Поляне. В 1892 г. был административно выслан на два года из Харьковской губ.; жил одно время в общине на хуторе "Водопад" близ Пятигорска, а затем в Кисловодске, где имел небольшой участок земли.

   (1) Письмо это неизвестно.

  

   1894 г. Апреля 8-9. Москва.

   Не успел еще просмотреть вашу рукопись, действительно не успел. Мопасана предисловие, кажется, кончил, хочу дать нынче набирать. - Англ[ийского] рассказа или романа пока не знаю. Когда попадется, сообщу.

   Извините, что пишу так кратко. Спешу.

  

   На обороте открытки: Рыбинско-Бологовская жел. дор. Ст. Троица. Льву Павловичу Никифорову.

  

   Датируется на основании почтового штемпеля отправления.

   Ответ на письмо Никифорова от 3 апреля 1894 г., и котором он напоминал, что послал Толстому, с письмом от 12 марта, "тетрадку афоризмов и замечаний", извлеченных из его художественных произведении, и просил прислать для перевода какую-нибудь английскую книгу. См. письмо N 85.

   1894. г. Апреля 27. Москва.

   Милостивые государи.

  

   Я получил ваши письма и постараюсь, как сумею, исполнить ваше желание, т, е. - высказать свое мнение о мысли вообще всенародного языка и о том, насколько язык эсперанто (1) соответствует этой мысли.

   В том, что люди идут к тому, чтобы составить одно стадо, с одним пастырем разума и любви, и что одной из ближайших предшествующих ступеней этого должно быть взаимное понимание людей друг друга, в этом не может быть никакого сомнения. Для того же, чтобы люди понимали друг друга, нужно или то, чтобы все языки сами собою слились в один (что если и случится когда-либо, то только через очень большое время), или то, чтобы знание всех языков так распространилось, чтобы не только все сочинения были переведены на все языки, но и все бы люди знали так много языков, чтобы все имели возможность на том или другом языке сообщаться друг с другом, или то, чтобы был избран всеми один язык, которому обязательно обучились бы все народы, или, наконец, то (как это предполагается волапюкистами и эсперантистами), чтобы все люди разных народностей составили бы себе один международный облегченный язык и все обучились ему. В этом состоит мысль эсперантистов. Мне кажется, что последнее предположение самое разумное и, главное, скорее всего осуществимое.

  

   Так я отвечаю на первый вопрос. На второй вопрос - насколько язык эсперанто удовлетворяет требованиям международного языка, - я не могу ответить решительно. Я не компетентный судья в этом. Одно, что я знаю, это то, что воляпюк (2) показался мне очень сложным, эсперанто же, напротив, очень легким, каким он должен показаться всякому европейскому человеку. (Я думаю, что для всемирности в настоящем смысле этого слова, т. е. для того, чтобы соединить индийцев, китайцев, африканские народы и пр., понадобится другой язык, но для европейского человека эсперанто чрезвычайно легок.) Легкость обучения его такова, что, получив лет шесть тому назад эсперантскую грамматику, словарь и, статьи, написанные на этом языке, я после не более двух часов занятий был в состоянии, если не писать, то свободно читать на этом языке.

   Во всяком случае, жертвы, которые принесет каждый человек нашего европейского мира, посвятив несколько времени на изучение этого языка, так незначительны, а последствия, которые могут произойти от усвоения всеми, -хотя бы только европейцами и американцами - всеми христианами - этого языка так огромны, что нельзя не сделать этой попытки. Я всегда думал, что нет более христианской науки, как знание языков, то знание, которое дает возможность общения и единения с наибольшим количеством людей. Я не раз видал, как люди становились во враждебные отношения друг к другу только от механического препятствия к взаимному пониманию. И потому изучение эсперанто и распространение его есть несомненно христианское дело, способствующее установлению царства божия, того дела, которое составляет главное и единственное назначение жизни человеческой.

   27 апреля 1894.

  

  

  

  

  

  

   Печатается по подлиннику, написанному рукой И. М. Трегубова. Дата и подпись рукой Толстого. На подлиннике надпись адресата: "Получено от г-на Трегубова из Москвы 1894 г. 6 мая. - Василий Кравцов". Кроме подлинника, сохранился черновик-автограф, несколько отличный от окончательного текста. Впервые опубликовано в газете "Неделя" 1894, N 24 от 12 июня, стр. 767-768. .

   Василии Львович Кравцов- участковый мировой судья в г. Воронежа. Ответ на письмо Кравцова от начала апреля 1894 г. (не сохранившееся в АТ), написанное от имени кружка приверженцев языка эсперанто).

   (1) Эсперанто - искусственный язык, изобретенный варшавским врачом Л. Л. Заменгофом.

   (2) Воляпюк (Volapuk) - искусственный язык, изобретенный в 1880 г. пастором И. М. Шлейером.

   1894 г. Апреля 27. Москва.

   Милостивый государь,

   В ответ на письмо ваше от 23 марта (1) с особенным удовольствием слешу сообщить вам следующее:

   Я знаю Генри Джорджа (2) со времени появления его "Social Problems". (3) Я прочел их и был поражен верностью его основной мысли и исключительной, не имеющей себе подобной в ученой литературе ясностью, популярностью и силой изложения и, в особенности, тем, тоже исключительным в ученой литературе, христианским духом, которым проникнута вся книга. Прочтя эту книгу, я возвратился назад по времени и прочел "Progress and Poverty", (4) и еще более оценил значение деятельности Генрн Джорджа.

  

   Вы спрашиваете моего мнения о деятельности Генри Джорджа и его системе единой подати. Мнение мое на этот счет следующее: человечество постоянно движется вперед в смысле уяснения своего сознания и установления форм жизни, соответственных этому изменяемому сознанию. И потому в каждый период жизни человечества происходит, с одной стороны, процесс уяснения сознания и, с другой стороны, осуществления в жизни того, что уяснено сознанием.

   В конце прошлого столетия и в начале нынешнего происходил в христианском человечестве процесс уяснения сознания относительно рабочего сословия, находившегося в различных видах рабства, и процесс установления соответственных выясненному сознанию новых форм жизни: уничтожения рабства и замены его свободным наемным трудом; в настоящее время происходит (5) процесс уяснения сознания людей по отношению пользования землею, и скоро должен наступить, как мне кажется, процесс осуществления этого сознания в жизни.

   И в этом-то процессе, как уяснения сознания по отношению пользования землею, так [и] по отношению осуществления этого сознания, составляющем главную задачу нашего времени, передовым человеком, руководителем движения был и есть Генри Джордж. В этом его огромное и первостепенное значение. Он содействовал своими прекрасными книгами и уяснению сознания людей относительно этого вопроса и постановке его на практическую почву. (6)

  

   Но при уничтожении возмутительного права собственности на землю повторяется совершенно то же, что на нашей памяти происходило с уничтожением рабства. Правительство и правящие классы, зная, (7) что с земельным вопросом связано их выгодное и преобладающее, положение в общество, правительство и правящие классы, делая вид, что они озабочены благом народа, учреждая кассы рабочих, инспекции, подоходные налоги, даже 8-часовой рабочий день, старательно игнорируют вопрос земельный и даже с помощью своей покладистой, доказывающей всё, что им нужно, науки, утверждают, что земельная экспроприация бесполезна, вредна, невозможна. Совершается вполне то же самое, что было с рабством. Люди начала нынешнего столетия и конца прошлого уже давно чувствовали, что рабство есть ужасный, возмущающий душу анахронизм; но quasi-религия и наука доказывали, что в рабстве нет ничего дурного, что оно необходимо, или по крайней мере то, что его уничтожать еще преждевременно. Теперь то же самое совершается по отношению земельной собственности. Точно так же

   quasi -религия и quasi-наука доказывают, что в земельной собственности нет ничего дурного и нет никакой надобности уничтожать ее.

  

   Казалось бы, должно бы быть ясно каждому образованному человеку нашего времени, что исключительное право на землю людей, не работающих на ней и лишающих доступа к ней сотни и тысячи бедствующих семей, есть дело прямо столь же злое и подлое, как обладание рабами, а между -тем мы видим quasi-образованных, утонченных аристократов, английских, австрийских, прусских, русских, пользующихся этим жестоким и подлым правом, не только не стыдящихся, но гордящихся этим. Религия благословляет такое обладание и наука политико-экономическая (8) доказывает, что это так и должно быть для наибольшего блага людей. Заслуга Генри Джорджа в том, что он (9) не только разбил все те софизмы, (10) которыми религия и наука оправдывают земельную собственность, довел вопрос до последней степени ясности, при которой не признать незаконности владения землей нельзя иначе, как заткнув себе уши, но и в том, что первый дал указание на возможность разрешения этого вопроса. Он первый дал ясный и прямой ответ на те обычные отговорки, которые употребляются врагами всякого прогресса и состоящие в том, что требования прогресса суть мечты, непрактические, неприложимые.

   Проект Генри Джорджа уничтожает эту отговорку, ставя вопрос так, что завтра же могут быть собраны комитеты для рассмотрения и обсуждения проекта и преобразования его в закон. В России, например, обсуждение вопроса выкупа земли, или отобрания ее бесплатно для национализации ее, может быть начато завтра, и точно так же, с различными перипетиями, решено так же, как был разрешен 33 года тому назад вопрос освобождении крестьян. Людям разъяснена необходимость изменения положения и показана возможность этого (могут быть и изменения, поправки в системе single tax, но основная мысль исполнима), и потому они не могут не сделать того, чего требует их разум. Нужно только, чтобы мысль эта стала общественным мнением, и а чтобы она стала общественным мнением, нужно распространять и уяснять ее, то самое, что вы и делаете и в чем я всей душой сочувствую вам и желаю успеха.

   Апрель 1894 г.

  

   Письмо сохранилось в трех последовательных редакциях: 1) черновик рукою Толстого, без окончания письма; 2) копия с черновика, сделанная рукою М. Л. Толстой, с многочисленными поправками и вставками рукою Толстого; 3) копия с этой копии рукою И. М. Трегубова, с датой: "(Апрель 1894)" и с многочисленными поправками и вставками Толстого. Печатаем по этой копии, послужившей оригиналом для английского перевода, напечатанного Э. Кросби в "The Sterling library" 1894, N 28 от 8 октября н. ст., Нью-Йорк, с датой: "Moscow. April 27, 1894". Местонахождение немецкого подлинника (в переводе М. Геца, см. письмо N 147) неизвестно. Опубликовано впервые на русском языке под заглавием "О взглядах Генри Джорджа на земельную собственность" в издании М. К. Элпидина. Л. Н. Толстой, "Ненапечатанное заключение к последнему отчету о помощи голодающим", Женева, 1895, стр. 10-14.

  

   Бернгард Эйленштейн-немецкий последователь Генри Джорджа, автор книг, посвященных его системе единого налога на землю.

  

   (1) Письмо Эйленштейна, на которое, отвечает Толстой, не сохранилось.

  

  

  

  

   (2) Генри Джордж (1839-1897) - американский экономист и публицист, автор теории решения общественных противоречий установлением "единого налога" с ценности земли.

  

   (3) "Social problems", Лондон, 1884-"Общественные задачи", пер. С. Д. Николаева, изд. "Посредник", М. 1907. См, статью Толстого-"Единственное средство", т. 35.

  

  

  

  

   (4) "Progress and Poverty. An inquiry into the cause of industrial depressions and of increase of want with increase of wealth. The remedy", Лондон, 1885. В русском переводе: "Прогресс и бедность. Исследование причины промышленных застоев и бедности, растущей вместе с ростом богатства. Средство избавления", пер. С. Д. Николаева, над. Пантелеева, Спб. 1896.

  

  

  

   (5) Зачеркнуто в 3-й ред.: захватывая всё большее и большее количество людей.

  

   (6) Зачеркнуто во 2-й ред: Я не сторонник государственного насилия и полагаю, что государственная форма есть форма отжившая и долженствующая в скором времени уступить место другому устройству жизни; но нельзя отрицать того, что, пока существует государственное насилие, меры, принимаемые им, менее согласны с движением человечества, и что потому желательны такие меры, которые содействуют осуществлению форм, соответствующих настоящему сознанию человечества; и потому желательны меры, которые бы поощряли разрешение земельного вопроса в том смысле, о котором, очевидно, требует его самая простая справедливость.

   (7) Зачеркнуто в 3-й ред.: в глубине души, что в земельном вопросе заключается разрешение всех социальных вопросов и потому разрушение всех их привилегий.

  

  

   (8) Зачеркнуто в 3-й ред: поставляет им для этого готовые софизмы.

  

   (9) Зачеркнуто в 3-й ред.: как знаменитые борцы за свободу в Америке, Англии и России - Чанинг, Гаррисон, Вильберфорс, наши декабристы,

  

  

   (10) Зачеркнуто в 3-й ред.: которые выставляют в защиту земельной собственности, и защитники ее уже не спорят, а только стараются замалчивать его,

   (11) Зачеркнуто в 3-й ред.: и вы делаете это, и я тоже делаю это - считаю это своей священной обязанностью.

  

  

  

  

   1894 г. Апреля 28. Москва.

   Очень рад был получить ваше доброе письмо, дорогой Николай Яковлевич; я рад был почувствовать, что vous me manquez (1) в Москве, и действительно с самыми хорошими чувствами вспоминал о вас. Как интересно и справедливо всё, что вы пишете об отношении народностей в том краю, где вы живете. Как вы знаете, этот вопрос патриотизма много занимал меня в последнее время. Он, как и все вопросы самые важные, которые] неизбежно требуют от людей известного отношения к ним, представляется как будто старым и давно решенным, а между тем - есть вопрос самый новый и допускающий самые неожиданные соображения. Так, например, одни люди считают несомненным необходимость признания патриотизма и с презрением относятся ко всем не признающим этого, а между тем доводы против патриотизма до такой степени ясны и очевидны, что их невозможно опровергнуть и можно только обойти умалчиванием и показываньем вида, что в пользу патриотизма существуют всеми признанные, неопровержимые аргументы, а их-то и нет. (2)

   Прочел я внимательно ваши лекции о Платоне, (3) на мой взгляд они очень интересны, прямо поучительны для того круга людей, для которых назначаются наши издания. (4) Я по себе проверил это, узнав из них многое, чего не знал, и изложение, как и всегда у вас, очень хорошо. Но есть кое-что, по-моему, для нашей цели излишнее: вступление, общий взгляд на задачи философии вообще и Платона в особенности. Излишни тоже подробности об источниках и критика их и, само собой, некоторые формы обращения к аудитории. Если бы оставить биографию и изложение сущности философии Платона, как она у вас есть, то это вышла бы превосходная книга, за которую не только издатели Посредника, но и все ее будущие читатели будут вам очень благодарны. (5)

   Если бы вы сделали это приспособление для издания сами, это было бы лучше всего. Если же нет, то сделают это, разумеется, хуже, чем вы, издатели. Очень радуюсь тем нормальным, дружеским отношениям, которые восстановились между нами.

   Дружеский привет Наталье Николаевне. (6) Нынче еду в деревню.

  

  

  

  

  

  

  

   Печатается по подлиннику, написанному рукою П. И. Бирюкова, без даты, с собственноручной подписью Л. Толстого. Опубликовано впервые в книге "Н. Я. Грот в очерках, воспоминаниях и письмах", СПб. 1911, стр. 291-292. Датируется на основании письма адресата от 16 апреля 1894 г., на которое Толстой отвечает, и слов текста: "Нынче еду в деревню" - в Ясную Поляну, куда Толстой выехал 28 апреля.

   Николай Яковлевич Грот (1852-1899)-философ-идеалист, профессор, редактор журнала "Вопросы философии и психологии". Об отношении Толстого к Н. Я. Гроту см. "Воспоминания о Гроте" Л. II. Толстого, написанные в 1910 г., т. 38; стр. 421 и 589-590.

   (1) [мне вас недостает]

   (2) Об отношении Толстого к патриотизму см. предисловие.

   (3) Литографированное издание курса лекций о Платоне, прочитанных Н. Я. Гротом в Московском университете осенью 1891 г.

   (4) Имеется в виду издание "Посредник".

   (5) Книга была издана "Посредником" в 1896 г. под заглавием "Очерк философии Платона" и является сокращенной переработкой упомянутого выше литографированного курса лекций.

   (6) Наталья Николаевна, рожд. Лавровская, жена Н. Я. Грота.

   1894 г. Апреля 28. Москва.

   Дорогой Ф[едор] Алексеевич],

   С высказанными вами в вашем письме мыслями о воспитании я вполне согласен. Слово есть одно из самых естественных, распространенных и легчайших способов передачи мысли. К сожалению, оно же и самое обманчивое, и потому-то в воспитании, при котором опаснее всего обман, и обман, всегда легко раскрываемый детьми, самым действительным и лучшим и исключающим возможность обмана, часто невольного, средством - всегда было и будет личный пример жизни воспитателя. Только в этом смысле я и писал в письме, про которое вы говорите, о примере из своей жизни, как главном средстве воспитания. Пример и своя жизнь включает в себя и слово. Пример учит жить и говорить. Слово же не включает в себя примера. Только это я хотел сказать в том письме.

   Прощайте, желаю вам всего хорошего.

  

  

   Любящий вас Лев Толстой.

  

   Печатается по подлиннику, написанному П. И. Бирюковым под диктовку Толстого, как это видно из приписки Бирюкова на третьей (чистой) странице письма: "Дорогой Ф. Ал., письмо это я писал под диктовку Льва Николаевича, с которого в это время писал портрет художник Ярошенко. Сегодня Лев Николаевич уехал в Ясную Поляну..." Подпись рукой Толстого. Дату Бирюкова на письме "29 апр. Москва, 1894 г." исправляем на "28 апреля" на основании записи в "Ежедневнике" С. А. Толстой, в котором отъезд Толстого в Ясную Поляну отнесен на 28-е число.

   Федор Алексеевич Желтов (р. 1859) - сын крестьянина-шорника села Богородского Нижегородской губ., молоканин, автор нескольких очерков и рассказов, знаком с Толстым с 1888 г.

   Ответ на письмо Желтова от 21 апреля 1894 г.

   1894 г. Апреля 28. Москва.

   Очень благодарен вам, многоуважаемая Варвара Николаевна, за чрезвычайно приятное мне принятое вами поручение Генри Джорджа и любезное письмо ваше.

   Я только на днях написал в Берлин распространителю идей Г. Джорджа в Германии Эйленштейну письмо о деятельности Генри Джорджа, выражая в нем мое глубокое сочувствие к его личности и работам.

   Я очень рад был узнать из вашего письма, что вы будете проездом в вашей и моей родине - Туле; надеюсь, что, если вам будет время, вы доставите нам удовольствие, заехав к нам в Ясную Поляну. (1)

   Если я не ошибаюсь, мне кажется, что мы знакомы, и что видались еще при жизни вашего батюшки. (2)

   Из Москвы я уезжаю - нынче, и потому надеюсь увидаться с вами летом.

  

   Печатается по копии, написанной рукою М. А. Шмидт. Датируется на основании слов в тексте: "Из Москвы я уезжаю - нынче", то есть 28 апреля.

   Варвара Николаевна Мак-Гахан (Mac-Gahan, 1850-1904), рожд. Елагина - замужем за американским журналистом. Сотрудничала в американской печати.

  

   Толстой отвечает на письмо В. Н. Мак-Гахан от 20 апреля 1894 г., в котором она сообщала о полученном ею при отъезде из Нью-Йорка поручении от Генри Джорджа передать Толстому его сочинения и просила известить, когда она сможет лично повидать Толстого.

  

   (1) Мак-Гахан была у Толстого в Ясной Поляне 2 августа. См. письмо N 183.

  

  

  

  

  

   (2) Николай Павлович Елагин (1801-1863), тульский помещик, в 40-х годах товарищ председателя Тульской палаты гражданского суда.

   1894 г. Апреля 28. Москва.

  

  

   Напрасно вы думаете, что я, или вообще люди несогласны с вашими мыслями относительно трех выражений воли божий. Истинность их всегда пленяла меня. Но дело в том, что для того, чтобы мысли сильно воздействовали на людей, нужно, чтобы они представлялись или в том необработанном первом виде, или выражении, в котором они представляются тому, в душе которого они возникают, или в самом строго и трудолюбиво обработанном виде, до которого мы в состоянии довести их. А этого последнего условия нет в вашем сочинении. И потому мысли ваши действуют на людей, когда вы их просто -излагаете в разговоре, или как в последнем вашем письме, и они ослабляются в той искусственной форме, в которой они изложены в вашем сочинении. Так это по крайней мере для меня. Как вы и знаете, это не мешало и не мешает вам влиять на людей и этим служить богу.

   Рукопись ваша, переделка Диккенса, (1) теперь уже, очевидно, затерялась, я не получил ее. Очень жалею об этом, но очень радуюсь тому, что дело ваше с Сувориным (2) устроилось.

   Прощайте, дружеский привет вашей дочери (3) и милому Федору Эдуардовичу. (4)

  

  

  

   Печатается по копии, написанной рукою М. А. Шмидт. Датируется на основании почтового штемпеля письма адресата: "Москва, 25 апреля.1894" и слов в его ответном письме от 11 мая: "Вот вы диктовали Павлу Ивановичу". Толстой диктовал П. И. Бирюкову 28 апреля.

   Николай Лукич Озмидов (1844-1908) - знакомый Толстого, разделявший его взгляды. См. т. 63, стр. 310-311.

   Ответ на письмо Озмидова от 21 апреля 1844 г., в котором он сетует, что никто, в том числе и Толстой, не хочет вникнуть в его статью (ненапечатанную) "Что такое истина?".

  

   (1) В письме от 7 апреля Озмидов сообщал Толстому: "Наконец-то я столковался окончательно с Сувориным и теперь пишу ему вторую часть "Домби и сына". См. в "Списке писем, текст которых неизвестен", N 13.

   (2) Алексей Сергеевич Суворин (1834-1912), журналист и издатель.

   (3) Ольга Николаевна Озмидова-Спенглер (р. 1865), сотрудница изд-ва "Посредник". См. т. 85, стр. 321.

  

   (4) Федор Эдуардович Спенглер (1860-1908), муж О. Н. Озмидовой. См. т. 85, стр. 29-30.

   1894 г. Апреля 28. Москва.

   Дорогой Гаврило Андреевич,

   Всё собирался писать вам, поблагодарить вас за то прекрасное, радостное впечатление, кот[орое] я получил от пребывания у вас. (1) - И до сих пор не успел, и теперь пишу не своей рукой и не потому, что болен, а пользуюсь временем, с меня пишут портрет, (3) а я диктую Павлу Ивановичу. Не могу не сказать вам то, что говорю всем, когда вспоминаю свое последнее путешествие, что пребывание мое у вас, сближение с Антон[иной] Алекс[еевнои], (3) кот[орую] я в первый раз хорошо узнал, с милыми молодыми людьми, преимущественно с Борей, потом Алешей, остальные двое остались для меня иксами, (4) - было для меня одним из самых радостных дней моей жизни. Мы нынче едем в деревню с Машей, семейные же остальные остаются в Москве до времени.

   Очень жалею, что не довелось повидать вашего старшего и милого Павла Александровича. (5) Прощайте пока, желаю, чтобы у вас всё продолжалось по-прежнему, т. е. шло всё лучше и лучше.

  

  &n