Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Амдо и мертвый город Хара-хото

  

   Поработав в Мёртвом городе Хара-хото около четырёх недель в самых тяжёлых условиях и закончив все намеченные археологические изыскания как внутри крепостной стены, так и вне её, путешественники стали подготовляться к выступлению в дальнейший путь. Все чувствовали большое утомление вследствие непрестанного сильного зноя, пыли и грязи, от которой мы не имели возможности избавиться за недостатком воды для питья. Все жаждали увидеть новые картины отрадной жизни природы, насладиться вновь зеленью деревьев, шумом листвы и запахом влажной травянистой растительности...

   Шестнадцатого июня наш тяжёлый, нагружённый бесценными историческими сокровищами караван вышел в западные ворота тангутской столицы и мимо северо-западного угла её стен направился к Эцзин-голу.

   Рыхлый, сыпучий песок затруднял движение, животные с трудом передвигали ноги, но всё-таки настроение было бодрое.

   Верстах в трёх к северо-западу от Хара-хото я ненадолго остановился для осмотра оригинальных развалин "Актын-хурэ", или "Лошадиная загородка", служивших в прежнее время по всей вероятности загоном для скота местных обитателей, а может быть даже и цитаделью или аванпостом харахотоского гарнизона.

   Актын-хурэ с севера непосредственно примыкает к старому сухому руслу Эцзин-гола, а с востока, юга и запада, составляя как бы замкнутое колено реки, вокруг него извивается глубокий ров, по обе стороны которого выстроены внушительные крепостные стены. Сейчас эти стены наполовину разрушены, а их деревянные части исчезли совершенно, оставив зияющие отверстия, где находят себе приют соколы (Tinnunculus tinnunculus), сычики и некоторые другие хищные пернатые. В окрестностях "Лошадиной загородки" еще видны кое-где остатки арыков, орошавших поля. Судя по тому, что в Актын-хурэ не сохранилось даже и следов жилых построек, а черепки и вообще керамические находки представляли большую редкость, я склонен приписать этим развалинам большую древность, чем Хара-хото...

   По мере удаления экспедиции от Мертвого города, мною всё более овладевало чувство безотчетной грусти; казалось, среди этих безжизненных развалин осталось что-то близкое и дорогое мне, с чем впредь будет неразрывно связано моё имя, что-то, с чем больно было расставаться... Много, много раз оглядывался я на подёрнутые пыльным туманом исторические стены крепости и, прощаясь со своим седым и древним другом, с каким-то странным чувством сознавал, что теперь над Хара-хото сиротливо возвышается лишь один древний субурган, тогда как другой неизменный товарищ его безвозвратно погиб - уничтожен пытливостью ума человека...

   Но вот ещё несколько часов непрерывного движения и мы - в долине Эцзин-гола. Русла обнажены... Мунунгин-гол, на правом берегу которого мы разбили свой бивак {Ширина долины правого берега Эцзин-гола в этом месте колеблется от одной до двух вёрст.}, тоже совершенно пересох и только местами, в омутах, образуя мелкие озера или пруды, еще стоит нань-шанская вода, скрывая кое-какую рыбу и давая пищу окружающей довольно свежей древесной, кустарниковой и, главным образом, травянистой растительности...

   Заросли древесной растительности состоят из трёх пород: разнолистного тополя (Populus euphratica), джигды (Eleagnus), ивы (Salix). По окраине долины растут тамариск, хармык (Nitraria Schoberi), сугак (Lycium turcomanicum), кендырь (Apoeynum pictum), Zygophyllum brachypterum и Alhagi camelorum. Там и сям встречаются также Sphaerophysa salsola, Sophora alopecuroides, зубровка (Hierochloa borealls), Dodartia orientalis, лапчатка (Potenitilla sapina), стручки (Erysimus altaicum), Arnebia fimbriata, Glycirrhyza, Cynanchum, Calamagrostis и немногие другие... "На этой узкой полосе кустарников и трав, - говорит Г. Н. Потанин {"Тангутско-Тибетская окраина Китая и Центральная Монголия". Том первый, стр. 458.}, - соединено всё богатство здешней флоры, не отличающееся разнообразием форм. Лугов не только в том смысле, какой придаётся этому слову на нашем севере, но даже в смысле ордосских чайдамов, - и Цайдама Пржевальского и моего, прибавляю я, - здесь нет; вместо луга, реку сопровождает песчаное прибрежье, которое местами бывает усеяно кустиками мелкой осоки, не сливающимися в сплошной зелёный покров".

   Что касается животной жизни, то и она здесь также довольно бедна. Из зверей мы лично наблюдали: антилоп харасульт (Gazella subgutturosa), волков, лисиц, зайцев и более мелких грызунов, но по свидетельству туземцев долину Мунунгин-гола населяют также дикие кошки и даже рыси.

   Отмеченные нами здесь птицы следующие: саксаульный воробей (Passer ammodendri stoliczkae), хохлатый жаворонок (Galerida cristata ieautungensis); первый предпочитает держаться в древесной растительности, второй - на открытых частях долины. По мокрым лугам встречались - Agrodroma richardi, желтая плиска (Budytes citreola), там и сям по долине - маленькие сорокопуты (Otomella isabeilina [Lanius isabellina]), пустынные славки (Sylvia nana), камышевки (Acrocephalus arundinaceus orientalis) {Голосистые, не лишённые своеобразной гармонии камышевки оправдывали своё характерное название, ютясь исключительно в прибрежных камышевых зарослях.}, чекканы (Saxicola deserti atrigularis, S. isabellina [Oenanthe deserti atrogularis, O. isabellina]), вертлявая кустарнида (Rhopophilus pekinensis albosuperciliaris), ласточки (Hirindo rustica gutturalis), стрижи (Apus pacificus). На утренней и вечерней заре, у караванных животных, пролетали полуночники (Caprimulgus europaeus plumipes); по отмелям водоёмов нередко срывался с резким свистом улит-черныш (Helodromas ochropus [Tringa ochropus]), а из соседних зарослей вылетел фазан (Phasianus colchicus satscheuensis), чтобы переместиться в более безопасное место. Над прозрачными водами Эцзин-гола довольно часто реяла скопа (Pandion haliaetus), гнездо которой помещалось на усохшей вершине столетнего великана - тополя, красиво стоявшего на извилине у одного из самых больших и обильных рыбой водоёмов.

   Представителями рыб в бассейне Эцзин-гола являются карась (Carassius carassius auratus) и пескарь (Nemachilus yarkandensis), о последнем говорит Г. Н. Потанин {Там же, стр. 455.}, а представителями "вредных тварей", как выражались мои казаки, - скорпион, тарантул и проч., от которых мы нередко ограждались волосяными арканами, представляющими довольно надёжное заграждение от упомянутых тварей {Из пресмыкающихся в низовье Эцзин-гола нами добыты, по определению С. Ф. Царевского, лягушка (Rana amurensis) и новый вид жабы (Bufo kozlovi).}.

   После мертвенной тишины и однообразия пустыни долина Эцзин-гола, несмотря на свой жалкий вид, показалась нам раем. Воздух был заметно влажнее и чище, ветер уже не обжигал дыхательных путей, а приносил отрадную свежесть, ночью температура понижалась до 8,5° С.

   Мои спутники без устали полоскались в воде, мылись сами и мыли или стирали белье. За обедом вместо опротивевшего консервированного мяса мы теперь лакомились свежей бараниной, ухой и жареной рыбой, ежедневно добываемой в потребном количестве.

   Скот местных торгоугов довольно состоятельного хошуна Бату выглядел холеным и сытым, кобылицы давали много молока для кумыса, и я ежедневно отправлялся в соседнее стойбище полакомиться этим прекрасным и полезным напитком. Здесь мы совершенно случайно познакомились с одним новым для меня монгольским обычаем. Оказывается, после смерти главы дома, в течение сорока девяти дней, а у некоторых и более, монгольская семья не имеет права выносить чего бы то ни было из своей юрты. Поэтому и кумыс, который мы брали у вдовы богатого монгола, нам не могли приносить на бивак, и я должен был сам являться в осиротелую семью, где соблюдали строгий траур по покойном хозяине, и утолять жажду, не выходя за дверь его дома...

   На берегу восточного рукава Эцзин-гола, в урочище Чжаргалантэ, экспедиция предполагала сделать небольшую остановку для расплаты с туземцами и местными властями. В общем, скорбный лист выражался в несколько сот лан серебра, которые я и поспешил переправить в ставку торгоутского бэйлэ. Этот владетельный князь, повидимому, избегал встречи со мною, боясь, что после посещения Лань-чжоу-фу и Гумбума мне стали известны некоторые действительно компрометирующие его факты; он ограничивался лишь заочными переговорами, приветствиями и различными услугами, с успехом выполняемыми по его поручению монгольскими чиновниками.

   Только в последний день пребывания каравана в Чжаргалантэ торгоут-бэйлэ всё же не утерпел и неожиданно явился на бивак в сопровождении подростка-сына и целого штата приближенных. Встреча наша была самая сердечная; я от души благодарил торгоутского управителя за его содействие нашим работам в Хара-хото, обещая князю исходатайствовать перед научными учреждениями Петрограда о пожаловании ему соответствующего подарка, а он с своей стороны восхищался русскими ценными предметами, поднесенными ему теперь на память.

   Закончив все дела и закупив необходимые продукты продовольствия, а также несколько лошадей из табуна бэйлэ, мы на ранней зорьке двадцатого июня уже снова мерно покачивались на своих неизменных кораблях пустыни, следуя на север вдоль Эцзин-гола, то среди бугров, поросших тамариском, то среди свеже-изумрудной зелени камыша. На востоке залегали пески, известные у торгоутов под названием Атца-сончжин-илису - что значит "Вило-башенные" {Так называлась южная часть песков.} и Шара-булангэн-нлису - "Пески жёлтых луж" {Так называлась северная часть песков.}, а на севере неясными чертами выступала вершина горы Боро-обо, отмечавшая собою противоположный берег пресноводного бассейна Сого-нор и еще далее - высоты Нойон-богдо.

   Последняя ночь, проведенная на берегу реки, показалась нам особенно приятной. С вечера прошёл сильный дождь, оставивший после себя прекрасный аромат сырой травы и прелой земли; мухи и комары куда-то исчезли, остались летать только одни крупные безобидные хрущи; воздух посвежел, и в прозрачном небе искрились, мерцали и падали звёзды. Луна мягко озаряла длинную полосу воды, залегавшую в углублении корытообразного русла Эцзин-гола, оттеняя правильные круги, образуемые всплесками рыб... Мы подходили к границе оазиса и центрально-монгольской пустыни.

   Вступая снова в область хрящеватой пустыни (⁷⁸), дышавшей по-прежнему томительным зноем, мы искренне мечтали только об одном: возможно быстрее перешагнуть пески и окунуться в приятную прохладу гор Гурбун-сайхан. Пока что приходилось мириться с давно знакомым и вечно грустным, тоскливым пейзажем... Местность на сотни и сотни вёрст кругом была усыпана, словно гигантским ковром, мелким щебнем, почерневшим от загара. Невзрачный саксаул и редкие кусты хармыка выглядели захудалыми, жалкими растениями. Кроме быстроногих антилоп бороцзере (Gazella subgutlurosa), однообразных плоскоголовых ящериц, несносных оводов, особенно мучивших нас в низине Сого-нора, и изредка посещавших бивак по ночам тушканчиков, нам не встречалось ни одного живого существа. Кочевники тоже куда-то исчезли; вероятно невыносимо-тягостный зной загнал даже этих привычных детей пустыни в более прохладную область высот Нойон-богдо... Лишь одни сильные вихри, словно таинственные демоны, разгуливали по открытой равнине, иногда подолгу кружась в дикой пляске на одном месте. Природа спала здесь тяжёлым сном, похожим на смерть; о смерти же постоянно напоминали скелеты павших животных - верблюдов или лошадей - немые свидетели всех тягостей пустыни.

   С особенным чувством облегчения, но вместе с тем и неясной грусти, оставили путешественники владения торгоут-бэйлэ и вступили на землю Балдын-цзасака. Граница двух соседних княжеств отмечена здесь полуразвалившейся глинобитной башней и направляется с запада на юго-восток, восточнее города Бага-хонторчжэ.

   Миновав урочище Ихэн-гун-худук, экспедиция отклонилась от своего прежнего маршрута и избрала новый, более прямой, северо-восточный путь по направлению к Урге. Мы шли в прорыв, с одной стороны образуемой холмами Хуху-арык, с другой - характерной высотой Талэн-хайрхан, поднимавшейся солидной темносерою шапкою над равниной... К северу виднелись мягкие гребни каменистых волн, над которыми доминировали вершины Цзурумтай, Урт-хайрхан {Нам предстояло пройти между этими высотами.} и хребет Ихэ-аргалэнтэ.

   Колодец Цогонда и прозрачный родник того же имени на некоторое время задержали ходкое движение каравана: в этом симпатичном уединённом уголке пришлось сделать привал из-за мучившей моего старика Иванова болезни. Призванный для пользования больного врач-лама облегчил его только на самый короткий срок. Бедный страдалец заметно слабел и, не веря в возможность выздоровления, сильно грустил, постоянно думая и говоря о смерти... Двадцать шестого июня он позвал меня к себе для того, чтобы проститься и сообщить свою последнюю волю... Казалось, надежды на благополучный исход оставалось мало, но мы подбадривали друг друга и не падали духом...

   Маленьким развлечением в тяжёлые минуты служили нам коренные местные пернатые обитатели, ежедневно прилетавшие на водопой. По утрам и вечерам в прохладные часы на горизонте всюду показывались стайки птиц, спешивших насладиться влагой. Вперемежку с голосами больдуруков неслись крики куликов-песочников, улитов и зуйков. Животный мир, как всегда, везде и всюду дышал беззаботной радостью и весельем.

   После всестороннего обсуждения трудного вопроса о дальнейшей судьбе заболевшего общего любимца Иванова я решил не затруднять его больше регулярными утомительными переходами, а временно оставить больного в прохладном урочище Цогонда, где бы он с помощью младшего сотрудника Четыркина и казака Содбоева мог как следует отдохнуть. Главный караван предполагал устроить продолжительную остановку в Гурбун-сайхане, куда должен был при первой возможности добрести транспорт с бедным страдальцем.

   Итак, двадцать седьмого июня с тяжёлым чувством мы трогательно простились с Ивановым, и бодро двинулись по направлению к прорыву между горами Урт-хайрхан и Цзурумтай. Теперь долина сменилась темнобурыми каменистыми высотами, нёсшими еще более пустынный характер.

   Подкрепившись в урочище Цзосто {Урочище Цзосто имеет еще второе название - Булыктэ. Суеверные монголы убеждены в том, что живя в этом урочище, люди могут называть его только Булыктэ; употребление второго наименования - Цзосто - допустимо лишь на известном расстоянии от данного места. Несоблюдение этого правила влечёт за собою якобы тяжёлые для провинившегося человека последствия.} свежим мясом, добытым у туземцев, путешественники углубились в ущелье, окаймленное красными конгломератовыми обрывами и отдельно стоящими деревьями ильмов, лепящимися по крутым отвесным скалам, а затем поднялись на мягкую, поросшую саксаулом террасу, сбегавшую с гор Цзурумтай. Впереди, далеко, неясно обрисовывался Цзун-сайхан, несколько ближе высились массивы Ихэ-аргалэнтэ и Дунду-сайхан, западный край которого заслонялся вершинами Цзюлина и Куку-нуру.

   Первую трёхдневную остановку мы устроили в кормной котловине, вблизи монастыря Байшинтэ-хит; прекрасные травы {В долине, прилежащей к горам Гурбун-сайхан с юга, на пути экспедиции, собраны нами, по определению В. Л. Комарова (^7Э), следующие формы растительности: ильм (Ulmus pumila), хармык (Nitraria Schoben), дикая слива (Prunus pilosa), лапчатка (Potentilla bifurca), клоповник (Lepidium micranthum [L. apetalum]), золотая трава (Senecio nemorensis), ломонос (Clematis fruticosa), Panzeria lanata касатики (Iris Bungei, I. ensata), Cancrinia bpachypappus, житник (Hypecoum erectum), Ptilotrichum canescens, червогонник (Zygophyllum mucronatum), брунец (Sophora alopecuroides), мордовник (Echlnops Turczaninowi), мышьяк (Thermopsis lanceolata), пырей (Agropyrum repens), мохнатка (Scorzonera mongolica), лютик (Ranunculus planta-ginifolius) и немногие другие.} дали возможность нашим животным оправиться, а соседнее болото подарило зоологической коллекции несколько интересных экземпляров куликов. Мои спутники тут добыли: большого кроншнепа (Numenius arquatus), песочника краснозобого (Ancylochilus subarquatus [Tringa subarpuata]) и улита-красноножку (Totanus calidris [кулик-красноножка]); кроме того, в камышах, были замечены утки-кряквы, турпаны, журавли-красавки, крачки-мартышки, чибис и немногие другие, а в ближайших песках препаратор поймал несколько ящериц Пржевальского и десятка два жуков, преимущественно долгоносиков. Погода стояла прекрасная, вечерами дышалось свободно, а днём прозрачный воздух открывал синеющие дали, где на светлом фоне резко выступал Гурбун-сайхан во всей своей мощной красе.

   С помощью ламы мы быстро установили связь с местным управлением, находившимся в горах, и с нашим приятелем цзасаком, только недавно перекочевавшим в отдалённую ставку Барун. Оказывается, молодого князя постигло несчастие и он скрывался от посторонних глаз: старший брат цзасака - лама умер от тяжёлой заразной болезни, перешедшей ещё на нескольких членов княжеской семьи... Гонец нирвы, посланный к чиновникам - тусулакчи и цзахиракчи, очень быстро исполнил все наши поручения и доставил нам почту, заключавшую в себе два письма из Лань-чжоу-фу и пакет от Ц. К. Бадмажапова, как оказывается недавно проехавшего через Байшинтэ в Ургу. Мой сотрудник выражал сожаление, что нам не удалось встретиться в монастыре и сообщал между прочим, что капитан Напалков оставил Алаша-ямунь еще девятого мая, так что в настоящее время счастливый топограф, вероятно, уже вкушал все блага культурного существования...

   Второго июля двинулись к северу и мы, держа направление на красные холмы урочища Улан-булык, откуда предполагалась довольно продолжительная экскурсия на южные склоны Дунду-сайхана с целью ознакомления с флорой и фауной этих гор. Накануне выступления экспедиции наш бивак оживился неожиданным приездом фельдфебеля Иванова, немного оправившегося от своего недуга... Теперь он мог рассчитывать на хороший, отрадный отдых среди прохлады в обществе всех своих товарищей... Расстояние до границы родной земли заметно сокращалось, а вместе с тем росла и надежда благополучно доставить больного до русского врача...

   Поднявшись над долиною монастыря до полуверсты по вертикали, путешественники расположились лагерем на берегу прекрасного родника, сильной прозрачной струею вырывавшегося из земли. На севере у подножья крутого массива заманчиво зеленели лужайки, пестревшие стадами баранов, а выше гордо выступали оголённые бурые скалы.

   Вдоль южного предгорья Гурбун-сайхана, преимущественно на запад от маршрута и стоянки экспедиции при ключе Улан-булык, были наблюдаемы и собраны в гербарий: колокольчики (Convolvulus Ammani), кермек (Statice teneila), Lagochilus diacanthophyllus, Hypecoum erecturn, стручки (Erysimum andrzejoskianum), Oxytropis oxyphylla, крапива (Urtica carmabifolia), ячмень (Hordeum pratense), ковыль (Stipa splendens), пшеничка (Agropyrum pseudoagropyrum), дикая рожь (Elymus dasystachys), Panzeria lanata липучка (Echinosperum deflexum [Lappula deflexa]), пушник (Crepis tennifolia [C. tennuifolia]), душмянка (Nepeta botryoides [Schizonepeta annua]), норичник (Scrophuiaria canescens), Caragana pygmaea, курослеп (Stellaria gypsophiloides), горошек (Vicia costata), Asparagus, Taraxacum, Carex и другие.

   Убогие кочевники, ютившиеся по соседству с лагерем экспедиции... каждый вечер пригоняли свой скот к нашему ключу или к колодцу Амын-усу и охотно вступали с русскими в разговор. Эти люди относились к чужестранцам очень доверчиво и на наше хорошее отношение, выражавшееся, главным образом, в том, что мы всегда делились с ними своими излишками, отвечали тёплым приветом, особенно трогательным со стороны таких бедняков, весь век прозябающим в безысходной нужде.

   В серое прохладное утро четвёртого июля, лишь только лучи восходящего солнца позолотили высшие точки Дунду-сайхана, от экспедиционного бивака отделилась маленькая оживлённая группа всадников, направившаяся прямо к узкому ущелью. Два скромных вьюка и небольшая палаточка, нагруженные на маленьких коней, говорили о том, что веселая компания едет в лёгкую и не очень продолжительную экскурсию... Настроение у всех было бодрое и радостное. Мы надеялись найти интересных животных и птиц и как следует поохотиться. Чем глубже в горы продвигались экскурсанты, тем ярче и привлекательнее становилась растительность.

   В среднем поясе южного склона гор произрастают более или менее пышно следующие формы растительности: дикая смородина (Ribes aciculare), несколько видов лапчатки (Potentilla nivea, Р. bifurca, Р. multifida, Р. sibirica), Sibbaldia adpressa, Leptopyrum fumarioides, живительная трава (Thalictrum foetidum), заразиха (Orobanche coerulescens), резуха (Androsace villosa), заячья капуста (Sedum elengatum [Rhodiola rosea], S. hybridum), ломонос (Clematis orientalis var. tangutica [C. tangutica]), душмянка (Nepeta macrantha), Physochlaena physaloides, аконит (Aconitum barbatum), липучка (Echinosperum strictum [Lapulla stricia]), пчелка (Deiphinium eiatum) и астра (Aster alpinus).

   Вот у одной скалы на секунду показались горные козлы (Capra sibirica) и тотчас исчезли; невдалеке, за низкорослым кустарником (Ribes) промелькнула лисица... В небесах величественно парил орёл-беркут, а вблизи беззаботно резвились вьюрки, чечётки, чекканы и другие мелкие доверчивые пташки. Лошади дышали тяжело, но крутому подъёму близился уже конец: впереди виднелся мягкий зелёный перевал Хурдэн-дабан. Обширный горизонт открылся перед нами с вершины перевала: к северу простиралась беспредельная даль центрально-монгольской равнины, над которой причудливо громоздились золотистые облака, освещенные солнцем; обставленные тёмнокрасными скалами, ущелья сбегали вниз тонкими извилистыми змеями; кое-где в бинокль усматривались стойбища монголов и стада скота - баранов, домашних яков или сарлыков и лошадей, бродивших по тёмнозелёным лугам... В соседних утесах слышались голоса алтайских уларов (Tetraogallus altaicus), а где-то невдалеке им вторила кукушка... Стрижи с резким шумом носились над головою вблизи, с камня на камень изящно и неторопливо перемещалась пара горихвосток (Ruticilla rufiventris [Phoenicurus rufiventris]). Внизу под обрывом коршун ссорился с подорликом; высоко в облаках без единого взмаха крыльев величаво плыли по воздуху два бородатых ягнятника, следовавшие один за другим на недалёком расстоянии... Долго стояли мы на вершине Хурдэн-дабана и наслаждались всем окружающим. Только свинцовые тучи, постепенно обложившие горизонт, заставили нас искать убежища в более укромном уголке - за гребешком невысокого увала, где быстро появилась охотничья палатка, а рядом - приветливый костёр... Дождь пошел очень скоро; барометр продолжал опускаться, не подавая надежды на просветление атмосферы.

   Едва перестал падать дождь, как мы отправились на охоту за уларами. Местный улар еще очень обыкновенен и известен всем туземцам под именем "хойлык". Зимою, по словам монголов, он спускается и в средний пояс гор, теперь же - летом держится исключительно в верхнем. Мы встречали описываемую птицу табунками в десять-двенадцать и даже в двадцать особей, хотя попадались иногда выводки в три-четыре птицы и отдельные пары. По утрам и вечерам в хорошую погоду улары издают свой характерный свист, напоминающий свист других видов, всего более Tetraogallus thibetanus. Едва пронесётся первый звук улара, как тотчас начнут откликаться птицы с других вершин... Слышный на далёкое расстояние свист звучит, переливаясь волной, в течение долгого времени и тем дольше, чем больший район занимают птицы... В дождливую погоду улар молчит и таким образом является своего рода барометром, с указаниями которого считаются даже монголы. Последние иногда охотятся за уларами, отчего они очень строги и застрелить их не так-то легко. Заметив охотника, птица настораживается, поднимает вверх голову, испускает учащенное ко-ко-ко-ко-ко и перелетает в скалы, обыкновенно залегающие на противоположной стороне ущелья... Кроме человека, улара преследует орёл-беркут...

   Первые наши охоты за хойлыком были неудачны, пока мы не изучили их насиженных мест, пока, как говорят, не приноровились к месту и повадкам птицы. Затем всё пошло хорошо и в орнитологическую коллекцию экспедиции поступило несколько экземпляров весьма интересной птицы.

   Проведя два дня в горах, я лично должен был возвратиться на главный бивак, где меня ожидали всякаго рода неотложные занятия и, между прочим, очередные астрономические наблюдения. Спутникам моим было поставлено задачей продолжение исследования Дунду-сайхана по части сборов образцов геологических, ботанических {Верхний пояс описываемых гор, того и другого склонов, обогатил гербарий экспедиции нижеследующим списком растений: Astragalus mongolicus, Dracocephalum friticulosum, Thalictrum foetidum, Aquilegia viridiflora, Galium verum var. trachyspermum, Thymus serpyllum, Bupleurum pusillum, Papaver alpinum, Elymus siliricus, E. junceus, Agropyrum cristatum, Linaria vulgaris, Rheum undulatum, Rh. univerve, Veronica incana, Cerastium arvense, Arabis incarnata, Dontostemon senilis, Eritrichium pectinatum, Ptilotrichum canescens, Arenaria formosa, Androsace maxima, A. septentrionalis, Draba nemorosa, Aster alpinus, A. altaicus, Hesperis aprica var densata, Saxifraga sibirica, Uragopogon Orientale, Papaver nudicaule, Amethystea coerulea, Tragopogon-Orientale, Caryopteris mongolica, Artemisiapectinata, A. palustris, Senecio vulgaris, Alyssum lenense, var. leiocarpum, Prunus pilosa, Atraphaxis pungens, Statice aurea, Haplophyllum dauricum, Lophanthus chinensis, Euphorbia Pallasi,Lepidium laxifolium, Cymbaria dahurica, Gypsophila Gmelini, G. glandulosa, Silene repens, Setaria viridis, Agropyrum cristatum, Stipa inebrians, Erodium Stephanianum, Arnebia cornuta, Reaumuria songorica, Pedicularis, Matthiola, Chenopodium и Sisymbrium.} и зоологических...

   В урочище Улан-булык жизнь текла попрежнему: кто занимался починкой одежды, обуви, кто стиркой белья, а кто консервировал мясо - необходимый запас продовольствия на пустынные переходы. Сам я по возвращении на бивуак тотчас занялся, кроме указанных наблюдений, еще и просушкой растений и приготовлением последней официальной почты на родину. Предстояло написать в Географическое общество, Академию наук, Генеральный штаб и моему московскому другу-географу профессору Дмитрию Николаевичу Анучину, также крепившему дух мой в тяжёлые минуты путешествия в Центральной Азии...

   В непрерывном труде дни текли быстро, и только когда, однажды, на бивак неожиданно прискакал гонец из Урги с корреспонденцией, когда на нас, азиатских отшельников, повеяло вновь родным и любимым, - только тогда мы вдруг почувствовали необыкновенное томление души. Время как будто остановилось в своем стремлении: часы и дни поползли медленно и нудно...

   Среди многочисленных писем от научных учреждений, родных и друзей была также весточка от капитана Напалкова, в которой он сообщал весьма интересные сведения. "В начале июня, - писал топограф, - через Ургу, по направлению Кобдо, проследовала французская археологическая экспедиция, с целью подробного ознакомления и исследования развалин городов Чжунгарии и Восточного Туркестана". Внимание и интерес научного мира к седой старине бассейнов Улюнгура и Лобнора еще сильнее пробудились, и по проторенным русскими исследователями дорожкам более нежели прежде потянутся теперь путешественники других стран {Весною 1914 года Хара-хото посетил английский путешественник Штейн. The Geographical Journal. September 1916. A third journey of exploration in Central Asia, 1913-1916. Sir Aurel Stein, К. С I. E., D. Sc. D. Zitt.}.

   Тем временем отряд понемногу готовился в путь-дорогу. Наши караванные животные - верблюды и лошади, - отдохнув и подкрепившись на прекрасных пастбищах монастыря Байшинтэ, присоединились к экспедиции и только поджидали сигнала к выступлению.

   Экскурсанты тоже возвратились из гор Дунду-сайхан и привезли с собою свыше ста разнородных видов растений, около двадцати экземпляров птиц, несколько шкурок грызунов и шкуру со скелетом горного козла...

   Энтомологические сборы оказались весьма незначительными да и вообще выяснилось, что, несмотря на свой приветливый внешний облик, Дунду-сайхан, против всяких ожиданий, беден в естественно-историческом отношении. Из представителей маммалогической фауны в нём обитают: горные козлы, собирающиеся в стада из пятнадцати-двадцати особой, аргали, встречающиеся гораздо реже и небольшими группами в две-три головы; в предгорьях иногда пасутся Antilope subgutturosa, забегающие из долин. Из грызунов здесь водятся зайцы, пищухи - скалистая и степная, суслики. Что же касается до хищников, то вся группа Гурбун-сайхана богата волками, постоянно беспокоящими стада кочевников, лисицами и хорьками; как редкость, порою наблюдаются низкий китайский барс и пятнистый леопард, заходящие, вероятно, с северо-запада - с более высоких скалистых частей Монгольского Алтая.

   Тринадцатого июля лагерь экспедиции снялся с последней более или менее длительной стоянки в горах с тем, чтобы уже до самой Урги следовать форсированными переходами, ежедневно покрывая от тридцати пяти до сорока вёрст. По выходе из Дунду-сайхана, перед нами открылась волнообразная равнина, усыпанная то мелким пёсчано-каменистым продуктом разрушения горных пород, то крупными, обточенными дождями и ветром обломками гранита, среди которого изредка встречались и ноздреватые куски лавы.

   Далеко на севере темнели зубчатые вершины печального, оголённого Дэлгэр-хангая, а вблизи на северо-востоке блестела под лучами утреннего солнца поверхность болотистого озерка Бомботэн-нор, появляющегося лишь в период сильных дождей.

   Повсюду кругом росли низкорослые кустарнички-караганы, по руслам, над дэрэсуном, одиноко вздымались жалкие тограки, а по пологим откосам холмов расстилалась луговая растительность, состоящая преимущественно из пожелтелого кипца {Проводник - симпатичный монгол Агван - указал нам среди кипца ядовитый злак, от которого кони не только заболевают, но часто даже погибают.}. Лошади {От низовья Эцзин-гола до Урги экспедиция располагала тремя-четырьмя лошадьми, которыми помимо меня, пользовались ещё и препараторы и мой казак-ординарец.} ступали ходко и быстро перегоняли медлительных, сосредоточенных верблюдов. Продвинешься, бывало, далеко вперед, выберешь местечко с хорошим кормом, отпустишь коней попастись, а сам вооружишься биноклем и подолгу лежишь на земле, наблюдая за жизнью природы... {От гор Гурбун-сайхана до самой Урги наши последние сборы не отличаются полнотою. Вот они - Stipasplendens, Astragalus adscendens, А. tennis, Odontites rubra, Potentilia multifida, Р. tunacetifolia, Р. fruticosa, P. bifurca. Poa fastigiata, Beckmannia eruciformis, Papaver nudicaule, Adenohora marsupiiflora, Leonorus sibiricus, Medicago ruthenica, Lophanthus chinensis, Ribes diacantha, Thalictrum squarrosum, Uimus pumila, Haplophyllum dahuricum, Caragana microphylla, С pygmaea, Delephinium dissectum, Sanguisorba officinalis, Phlomis tuberosa, Aconium Aärbatimv Artemisia laciniata, Linum perenne, Scutellaria scordifolia, Nepeta pinnatifida, Bromus inermis Gentiana decumbens, G. riparia, Campanula glomerata, Hypecoum erectum, Artemisia anethifolia, Ar. Adamsii, Ar. Sieversiana, Ar. sacrorum, Inula britannica, Agrostis latiflora, Salix acutifolia S. viminalis, Pirus bacata, Populus suaveolens, Crataegus oxyacantfia,Prunus padus, Alopecurus ruthenicus, Agropyrum repens, Elymus sibiricus, Setaria viridis, Geranium pratensef, Dianthus chinensis, Hesperis aprica, Smelowskia cinerea et Parnassia palustris.} Вблизи бегают и взлетают жаворонки (Psoudalaudula pispoletta seebohmi [Calandrella rufescens], Otocorys brandti brandti [Eromofhila alpestris Brandtii), кое-где по вершинкам темнеют отдыхающие хищники: сарычи, соколы и реже орлы. Вот из-за холма выпрыгнул заяц, сел, насторожив ушки, и внимательно поглядывает в мою сторону. Где-то невдалеке просвистела пищуха... Доверчивая любопытная ящерица, не чуя опасности, взобралась на край моей одежды и греется на солнце... А вот несколько поодаль и парочка антилоп харасульт, мирно пощипывающих зелень. В бинокль ясно видно наивное выражение любопытства в глазах и напряженное внимание во всей фигуре. При первом подозрительном шорохе мать сразу настораживается и, подняв головку, слегка всхрапывает, пристально всматриваясь в человека; ещё секунда - и обе антилопы, вытянувшись во всю длину, стремительными прыжками уносятся в притихшую, кажущуюся беспредельной равнину...

   Чем дальше мы продвигались на север, тем приветливее становилась местность - каменистая пустыня сменялась степью, которая довольно обильно населена номадами; почти каждый колодец являлся маленьким центром, вокруг которого группировались кочевники со своими стадами; колодезная вода вблизи монгольского стойбища всегда отличалась отвратительным запахом, так как никто не заботился о её чистоте, и скот, утолив жажду, нередко оставался пастись или стоять тут же рядом, загрязняя всё окружающее своими нечистотами...

   Вместе со степной растительностью с каждым днём увеличивалось количество степных животных обитателей; оригинальные любопытные тарабаганы то и дело посвистывали, поднимаясь на задних лапках и обозревая безлюдную равнину... Дрофы целыми табунками кормились там и сям, а антилопы цаган-цзере (Antilope gutturosa) и боро-цзере (Antilope subgutturosa) попрежнему ласкали взгляд путешественника {Антилопа цаган-цзере встречается почти всегда большими стадами исключительно в местности, носящей степной характер, тогда как боро-цзере держится пустыни чаще всего маленькими группами и даже одиночками. Таким образом, на границе пустыни со степью граничат и вышеуказанные антилопы.}.

   Восточный горизонт суживался высокою стеною гор Ара-уртэ, сложенных из красноватых пород, преимущественно гранита; скалы, пики и обрывы тёмными пятнами выделялись среди лугов, пышным ковром сбегавших по отлогим склонам хребта и по берегам двух могучих ручьёв Бага-атацик и Ихэ-атацик...

   Перевалив высоту Гангэн-дабан, абсолютно поднятую около 5485 футов [1671 м], караван спустился в долину Бугук-гола, а там с одного из второстепенных кряжей, наконец, открылся и вид на давно знакомую и давно желанную реку Толу, блестевшую на солнце серой сталью.

   Вот показалась вдали и Урга...

   Тёмный величественный массив Богдо-ула дремал, закутавшись в синюю дымку; кровли храмов монгольского молитвенного центра горели под прощальными лучами заходившего дневного светила, а субурганы белели яркими светлыми точками... Стада баранов мирно и не торопясь возвращались с пастбищ к себе домой... где-то далеко-далеко слышалось хлопанье бича. Воздух застыл в чуткой тишине, и усталые путники не нарушали всеобщего покоя своими голосами. Они остановились, как очарованные, с благоговением всматриваясь в неясные очертания столицы Монголии и с облегчением сознавали, что трудное путешествие окончено!

   Невольно вспомнился светлый образ Пржевальского, дважды пережившего на этих самых высотах чувства восторга и радости при возвращении на родину. Как тогда, так и теперь, обстановка круто изменилась. Наш быт - быт номада, оставался позади; родное европейское чувствовалось уже недалеко. Сильное волнение овладевало всеми нами...

   Ввиду высокой воды в Толе, мы решили переночевать здесь, чтобы с зарёй следующего дня - двадцать шестого июля - успешнее пройти последние шаги.

   Летняя ночь скоро покрыла землю. Прозрачное небо ярко заблестело звёздами. Лагерь утих... только изредка слышались голоса мирно переговаривавшихся спутников о том, "что день грядущий нам готовит?.."

   Что касается лично меня, то я долго-долго не мог сомкнуть глаз... Воображение рисовало Амдо, Лавран, Куку-нор, Хара-хото. Как живые проносились передо мною образы характерных представителей Монголии, Китая, Тибета... Минуты расставания с далай-ламой бодрили дух, крепили тело и вливали струю сознания о возможности нового последнего путешествия - путешествия, в которое я должен выполнить последний из заветов моего великого и дорогого учителя...

   Едва зардела заря знаменательного дня, как караван экспедиции мерно выступил в дорогу, постепенно спускаясь в глубину долины. Тола бушевала - ее высокие, мутные волны с шумом катились, подмывая берега. Караван остановился, крепко подтянул вьюки и стремена и благополучно переправился вброд через широкую реку. Еще один час караванного хода и вдали замелькало здание родного консульства. Нетерпение росло с каждым шагом... Но вот, наконец, и в воротах знакомого дома, видим родные лица, слышим родную речь. Радушная встреча соотечественников, обоюдные расспросы, письма от друзей и родных, приветственные телеграммы, чистая комната, разнообразные яства, свежее белье - всё это сразу настолько обновило путешественников, что прошлое казалось грёзами обманчивого сна...

  

  

   1. Номад - от греч. nömas - пастух, кочевник, широко вошедшее в географическую литературу слово, под которым понимают скотовода-кочевника.

   2. Хотя экспедиция и называлась Монголо-Сычуанской, но фактически в Сычуань (центральная китайская провинция) она не попала, так как Совет Географического общества предложил П. К. Козлову сосредоточить все силы и внимание на раскопках и исследовании Хара-хото, и экспедиция из Амдо, от монастыря Лавран, повернула обратно к Мёртвому городу.

   3. Тибетская экспедиция 1899-1901 гг.- первая самостоятельная экспедиция П. К. Козлова - была продолжением работы по изучению Центральной Азии, начатой Н. М. Пржевальским. По сбору оригинального научного материала о природе и народах Монголии и Юго-восточного Тибета Тибетская экспедиция была исключительно плодотворной. За это путешествие Географическое общество наградило П. К. Козлова Константиновской золотой медалью. См. "Монголия и Кам" ОГИЗ, Государственное издательство географической литературы, Москва, 1947.

   4. Николаевский вокзал - ныне Московский вокзал в Ленинграде.

   5. Вопрос о происхождении монголов недостаточно изучен. Их считают древнейшим населением Центральной Азии и полагают, что хунны (гунны), упоминаемые китайцами за 3 века до н. э., были монголами. В последующей истории монголы, повидимому, меняли только названия племён.

   Монголов делят на 3 основные группы. I - западная группа монгольских народов; к ней относят калмыков и ойратов (ойраты - собирательное название, которое переводят как союз четырёх племён; но перечни племён у разных авторов различны: у Палласа сюда включаются олоты, хойты, туммуты, барга-бураты; у Иакинфа - чоросы, торготы, хошоты, хойты; у Мэнгу-ю-муцзи - хошоты, чжунгары, дурботы, торгоуты).

   По-монгольски западные монголы называются олютами, по-китайски - олотами.

   II - Северная группа - буряты.

   III - Группа восточных монголов. Сюда относят халхасов и южномонгольские племена; вторые делятся в свою очередь на племена Внутренней Монголии - чахары, суниты, харачины, тумуты, ураты, ордосские монголы, - и племена Восточной Монголии и Маньчжурии - горлосы, хорчины, дурбуты.

   К перечисленным группам не относятся стоящие особняком племена баргутов, дагуров, широнголов.

   6. Урга, ныне Улан-Батор, - столица Монгольской Народной Республики. Название "Урга", видимо, происходит от искажённого русскими монгольского слова "орго", что значит "дворец, ставка важного лица".

   Сами же монголы в прошлом называли Ургу Богдо-курень или Да-курэ, т. е. "Священное стойбище". (См. А. М. Позднеев, Монголия и монголы, т. I, 1896, стр 63).

   7. Алаша - область Внутренней Монголии, расположенная к западу от излучины Хуанхэ. Населена монголами-олютами (см. прим. 5).

   8. Цаган-сар - белый месяц - начало нового года, приходится на первую половину февраля. Этот же месяц считается у монголов и началом весны.

   9. Нор или нур - по-монгольски озеро.

   10. И. А. Молчанов - в дальнейшем горный инженер, занимался исследованиями в Северной Монголии.

   11. Хада - по-монгольски - скалистая, сильно разрушенная возвышенность или скалистая вершина, пик, утёс.

   12. Гоби большинство людей представляют как безводную и бесплодную пустыню. Это не совсем верно. У В. А. Обручева мы читаем: "...монголы вообще называют Гоби местности безлесные с небольшими неровностями рельефа, лишённые проточной воды и с более скудной растительностью, чем в горах. Под этот термин подходят обширные пространства Монголии, тогда как настоящая пустыня или очень бедная степь, близкая к пустыне, занимают только отдельные, сравнительно небольшие площади, получающие дополнительное название, напр.: Галбын-гоби. Неверно также имеющиеся на многих картах название "Гоби или Шамо". Последнее название - китайское и обозначает пустыню; большие пески сосредоточены в южной части Монголии близ границ Китая; китайцы, въезжая в Монголию, чаще встречались с сыпучими песками, откуда и возникло это название. Монгол никогда не подразумевает под Гоби песчаные площади, которые обозначены отдельными названиями". См. В. А. Обручев, От Кяхты до Кульджи, Изд. А. Н. СССР, М.-Л., 1940.

   13. Потала - дворец, резиденция далай-ламы в столице Тибета - Лхасе.

   14. Айгунский договор заключён 16/28 мая 1858 года между Россией и Китаем. Согласно договору левый берег Амура от реки Аргуни до моря был признан владениями России, а правый берег, вниз по течению, до владения реки Уссури -китайскими владениями. Земли к востоку от Уссури до Тихого океана впредь до проведения границы остались в общем владении России и Китая. Об окончательном установлении границы на Дальнем Востоке см. в примечании 16.

   15. Пекин, или, как сейчас пишут, Бэйпин, - бывшая столица Китая (с 1421 по 1928 г.). После перенесения столицы в Нанкин Бэйпин стал административным центром провинции Хэбэй.

   16. Пекинский договор (1860 г.) окончательно закрепил за Россией земли, предусмотренные в Айгуиском договоре (см. прим. 14). Кроме того, русскими владениями был признан Уссурийский край с южными портами на побережье Тихого океана. Пекинский договор, как и Айгунский, был подписан с русской стороны И. Н. Муравьевым - генерал-губернатором Восточной Сибири, получившим за свои усилия в присоединении Дальнего Востока к России добавление к фамилии - Амурский. Справедливость требует отметить, что без инициативы и научно-исследовательских работ Г. И. Невельского, исследовавшего нижнее Приамурье и обосновавшего фактическими данными притязания России на территории, указанные в обоих договорах, Муравьёву не предоставилась бы возможность выполнить акт присоединения их к России.

   17. Григорий Николаевич Потанин (1835-1920) - путешественник и этнограф, виднейший исследователь Монголии и Западного Китая.

   Из книги Г. Н. Потанина "Тангутско-Тибетская окраина Китая и Центральная Монголия", в которой передаются рассказы торгоутов о существовании в низовьях Эцзин-гола развалин древнего города, П. К. Козлов впервые узнал о существовании Хара-хото; тогда-то и возник у него большой интерес к этому историческому памятнику прошлого Монголии.

   18. Цзамба - мука, приготовленная из пережаренных зёрен ячменя, кукурузы или пшеницы. Этот способ приготовления муки применяется и в Средней Азии. У киргизов она называется талканом. Цзамбу, или талкан, без всяких приготовлений можно есть с маслом, молоком, с чаем и даже просто с водой. Для кочевников это очень удобно, так как не всегда имеется возможность развести огонь и приготовить более вкусное блюдо. Каша из талкана на вкус приятна, приготовляется подобно каше из манной крупы.

   19. Тала - по-монгольски степь. В Средней Азии, у казахов, степь называется дала.

   20. Дэрэсун - злак до 1,5 м высотой с очень твердым стеблем, способным прокалывать подошву верблюжьей лапы. Растёт в пустынных местностях, приурочиваясь к пониженным местам с большим увлажнением. В Средней Азии он называется чием.

   21. Пустынный загар - характерное для пустынь явление, заключающееся в том, что на поверхность горных пород и их отдельных обломков солнце и ветер вытягивают циркулирующие в них соляные растворы, из которых вода испаряется, а соли образуют тонкую корочку коричнево-черного цвета, подвергающуюся в дальнейшем полировке твёрдыми пылеватыми частицами, что придаёт ей блеск.

   "Пустынный загар" встречается не только в пустынях жаркого и сухого климата, но обнаружен даже и в других зонах земного шара: от Арктики до влажных субтропиков и тропиков (См. Л. С. Берг: "Климат и жизнь", ОГИЗ, Государственное издательство географической литературы, Москва, 1947).

   22. До середины XIV в. буддизм в Монголии и Тибете был представлен главным образом сектой красношапочников (сакья-ба). В середине XIV в. в Северном Тибете возникла новая форма буддизма - ламаизм (религия желтошапочников - гелуг-на), основанная реформатором Цзонхавой (Дзонхава, Дзонкаба). Отличие религии реформированного буддизма от его