Главная » Книги

Дитмар Карл Фон - Поездки и пребывание в Камчатке в 1851-1855 гг., Страница 2

Дитмар Карл Фон - Поездки и пребывание в Камчатке в 1851-1855 гг.



еожиданным и нежелательным для порковских якутов, потому что здесь лишь редко ездят на телегах, которые, равно как и упряжь, содержатся поэтому в величайшем беспорядке, а часто и совсем отсутствуют. После долгих переговоров один якут решился взять на себя роль кучера и, действительно, после продолжительных поисков добыл очень простую телегу, упряжь и пару необъезженных степных лошадей. Наконец мы отправились в путь. Лошади стремительно вынесли нас из деревни на равнину, где глубоко врезавшиеся колеи указывали путь. Сдерживать лошадей нечего было и думать: у ямщика было довольно хлопот и с тем, чтобы заставить свою дикую пару держаться должной дороги. А тем временем я принужден был напрягать все свои силы, чтобы не вывалиться из маленькой, неуклюжей посудины, которая здесь называется телегой. Так мы ехали преимущественно по равнинам, кое-где лесом до ближайшей станции. Отсюда, запасшись свежими, но нисколько не лучшими лошадьми и переменив телегу, мы таким же образом отправились далее. Второй перегон пролегал по холмистой местности, поросшей смешанным лесом и очень роскошною растительностью; ландшафт столь же живописный, сколько и неожиданный в этом северном крае. Третий перегон, последний до Якутска, идет, напротив, однообразною степью. Внешность деревень представляет здесь особенно странный характер благодаря нескольким русским избам, раскинутым среди якутских юрт, косые стены которых так контрастируют с плоскими крышами, усыпанными землей и навозом. Около изб и юрт редко попадаются огороды, а еще реже небольшие поля.
   Оригинальны якутские могилы. Они всегда расположены уединенно, вдали от жилья, по возможности на высотах. Вместо намогильного кургана могила отмечается ящиком, сколоченным из коротких бревен. Несмотря на то, что все якуты крещены, крест на могилах составляет редкость.
   Якутск лежит на левом берегу Лены, среди безграничной степи, поэтому еще на очень большом расстоянии от города я мог увидеть его башни. Никогда ни один город не производил на меня такого мрачного впечатления, как этот главный центр северно-сибирской торговли пушным товаром. Обширная безлесная равнина, юрты, представляющиеся почти подземными жилищами, странные одежды и непривычные нравы - все это напоминает о далеко выдвинутом на север положении города. На местности лежит отпечаток уединенности, замкнутости, пустынности и негостеприимства. Немного не доезжая Якутска, я встретил толпу якутов, которые на своих оригинальных телегах возвращались из города к своим юртам. Эти неуклюжие, длинные и узкие телеги поставлены на очень низкие колеса, скорее даже на маленькие, короткие деревянные вальки. Каждая телега запряжена парой волов, на одном из которых сидит верхом погонщик. Въезжая через некоторое подобие деревянных ворот на немощеные улицы Якутска, я встретил обоз из десятка с лишним таких телег, медленно продвигавшихся при громких понуканиях возниц.
   Я прибыл в Якутск 6 июля около 10 часов вечера. Солнце только что скрылось за горизонтом, и началась светлая северная летняя ночь, но все в домах и на улицах было уже мертво и тихо. Гостиниц здесь нет, а потому по сибирскому обычаю я через полицию сейчас же получил частную квартиру у здешнего купца Андрея Алексеева Сахарова, человека пожилого и очень любезного. С большим прискорбием узнал я, что шансы немедленного продолжения путешествия весьма невелики, так как немногие почтовые лошади на большом протяжении пути заняты курьером. Но зато Сахаров делал по отношению ко мне все от него зависевшее: угостил меня с чисто сибирским гостеприимством и поместил очень хорошо в просторной комнате. На следующий день все мои усилия добыть лошадей в Аян остались безуспешными, дело даже все более запутывалось.
   Почтовая дорога к Охотскому морю шла на Охотск, откуда, по новым планам правительства, отменялось направление судов в Камчатку. Аян, следовательно, оставался единственным портом Сибири, из которого поддерживалось сообщение с Петропавловском, а на пути от Якутска к этому единственному пункту сообщения с Камчаткой не было казенных почтовых станций!
   Все хлопоты у властей были бесплодны: здесь мне только рекомендовали бесцельное путешествие в Охотск. Я начал поэтому частным образом разыскивать лошадей. Дорога от Якутска к Аяну или, правильнее, сообщение между этими пунктами - в действительности дорог здесь никаких не было - поддерживалось на частные средства именно Российско-Американской Компании. Для перевозки корреспонденции эта Компания содержала в разных местах летом 5 лошадей, зимою же почта перевозилась на собаках и оленях. Эта почта отправлялась только раз в месяц, в остальное же время якутский комиссионер Компании, при возможности, любезно предоставлял перевозочные средства Компании проезжавшим в Аян. Так, вчера он дал лошадей курьеру и обещал также дать их мне через две недели.
   Все, чего я мог добиться в этот очень тревожный для меня день, заключалось в немногом: во-первых, в мое распоряжение немедленно предоставлен был казак, прикомандированный для сопровождения меня в Аян, и, во-вторых, я заказал сумки и вьючные седла, нужные для дальнейшего путешествия. Дело в том, что для защиты вещей от сырости и для правильного распределения груза на вьючных лошадях (а в Аян отправляются только верхом, багаж же идет вьюком), весь багаж складывается в особо для того сделанные кожаные мешки и узкие ящики, также обтянутые кожей.
   Мой новый попутчик, казак Матвей Решетников, был самый подходящий человек для таких заказов и сборов, и впоследствии мне часто еще приходилось удивляться его практичности, развившейся у него благодаря многолетним странствиям по негостеприимным странам Восточной Сибири.
   Вынужденный остаться в Якутске, я не хотел упустить случая осмотреть Шергинскую шахту, приобретшую такую известность благодаря геотермическим наблюдениям А. Ф. Миддендорфа. Мне хотелось посмотреть, в каком виде содержится для дальнейших наблюдений это научное сокровище. Я направился к дому Россииско-Американской Компании, где в дворовом помещении через мерзлую почву долины Лены опущена до значительной глубины 384 футов эта замечательная шахта. Наблюдения Миддендорфа показали, что закон Рейха, по которому температура почвы на каждые 100 глубины повышается приблизительно на 1 °R, вполне приложимо и к мерзлой почве. В то время как на 7 глубины температура почвы равнялась 8,94°, на глубине 382 средняя годовая температура составляла уже только 2,40°.
   К моему большому огорчению оказалось, что инструкция для охранения шахты не соблюдалась. Шахта часто оставалась неприкрытою, как это оказалось и при моем посещении, и нередко в нее опускались любопытные. Не располагая, к сожалению, временем для производства порученных мне дальнейших геотермических наблюдений, я только распорядился хорошенько прикрыть шахту и внушил обитателям дома, чтобы они не снимали крышки. Вечно мерзлая почва Якутска, летом оттаивающая лишь на несколько футов, не допускает рытья колодцев, поэтому жители принуждены или пить речную воду, слишком часто грязную, или добывать нужный им ежедневный запас воды растаиванием льда. Этот весьма чувствительный недостаток побудил купца Шергина, несмотря на все затруднения, приняться все-таки за устройство колодца. Работа начата была в 1828 году и оставлена в 1837 на глубине 384, потому что при этой глубине все еще не вышли из пределов мерзлой земли. Колодца не удалось устроить, зато дорого стоившая работа доставила, благодаря вышеупомянутым наблюдениям, результаты более важные, чем те, которые входили в расчеты Шергина.
   Второй день пребывания моего в Якутске пришелся на воскресенье, так что во всех делах наступило затишье. Жители торопятся в церковь, отправляются друг к другу в гости или же расхаживают по улицам, щеголяя своими нарядами. Более богатые катаются напоказ в петербургских дрожках с хорошей запряжкой и часто заезжают к приятелям, у которых непременно заготовлен завтрак с водкой. Якуты и русские уроженцы Сибири, первые - в своей оригинальной национальной одежде, последние - в старомодном, давно уже забытом европейском платье, проходят по улицам пестрой вереницей. К этому присоединяются запряженные волами телеги и чуждые звуки якутского языка, здесь вполне господствующего. Все вместе производит впечатление скорее большого маскарада, чем разряженной воскресной толпы.
   Но не во всякое время года наблюдается в Якутске эта пестрая жизнь. Июль - месяц ярмарки, привлекающий торговцев пушным товаром даже из самых отдаленных мест севера. Иркутские купцы, как уже упомянуто, привозят вниз по Лене массу своих товаров, чтобы оптом закупать накопляемые за год меха. Точно так же прибывают сюда меха из Удского, Охотска, Ижигинска, Камчатки, Нижне-Колымска, вместе со всем выторгованным у чукчей; и здесь все эти меха вымениваются на другие товары. Купцы, торгующие в названных местах, рассылают зимою своих приказчиков, которые бесстрашно проникают до самых отдаленных участков пустыни, развозя товары по кочевникам. Таким образом эти купцы стараются доставить на якутский рынок как можно больше самых дорогих мехов, чтобы за счет большей выручки еще расширить сферу своих действий и добыть средства для еще более смелых разъездов и предприятий. Поэтому в Якутск, во время чрезвычайно важной июльской ярмарки, стекается годовая добыча охотников с необъятного пространства. Сюда доставляют свои меха берега Охотского моря, Камчатка, Чукотская земля, а через ее посредство, отчасти, и северо-запад Америки, далее - бассейны Лены до Амурского края, Яны, Индигирки и Колымы. Сперва этот драгоценный товар выменивается мелкими, но удалыми торговцами в отдаленнейших областях, затем переходит все к более и более крупным скупщикам, пока, наконец, сконцентрированный в руках иркутских купцов, не пойдет большими массами в Иркутск, а оттуда - в Кяхту или Нижний.
   Простой крепкий листовой табак, железо, хлопчатобумажный товар и бусы - вот, по-видимому, главные предметы, на которые русские купцы Восточной Сибири выменивают соболей, лисиц, медведей, белок, а через посредство чукчей - еще американского бобра и куницу. Водка и порох ценятся кочевниками не менее табака, но получаются гораздо труднее или даже запрещены правительством, а потому играют более второстепенную роль в этой торговле. Напротив, табак составляет, бесспорно, самый главный предмет обмена и приобретается в весьма большом количестве кочевниками, особенно чукчами. Но высокую цену имеет только крепкий русский листовой табак, между тем как американские сорта, нередко продаваемые китобоями в приморских местах, берутся только в тех случаях, когда нет другого. Самые крупные сделки на якутской ярмарке совершаются в частных домах, а потому труднодоступны для постороннего наблюдателя, не имеющего знакомых купцов. Я мог несколько познакомиться с этой торговлей благодаря моему попутчику Четкову, который, принадлежа еще и не к самым крупным купцам, однако в одну неделю накупил на 100 000 руб. пушного товара, между прочим, великолепных соболей и черно-бурых лисиц.
   Более оживления вносит в город мелкая торговля, концентрирующаяся только в гостином дворе и на базаре. Гостиный двор - учреждение, редко отсутствующее в русских городах, - представляет здесь большое четырехугольное каменное здание, состоящее исключительно из лавок, расположенных вокруг внутреннего двора. Здесь жители Якутска и отдаленнейших мест северо-восточной Сибири запасаются колониальным и красным товарами, а равно и разной мелочью, необходимой в домашнем быту. Базар состоит из нескольких рядов досчатых лавчонок, тянущихся по берегу Лены, и представляет, в сущности, воскресный рынок, на котором приезжающие из деревень якуты торгуют разной провизией и мелочью.
   В городе несколько очень хороших каменных церквей; все остальные постройки, за исключением одного частного дома, - деревянные. Улицы широки, довольно правильны, не мощены и во многих частях города состоят лишь из очень небольшого числа домов. Зато длинные, очень прочные заборы, ограничивающие земельные участки отдельных владельцев, часто тянутся по всей длине улицы, защищая добро обывателей от покушений вороватых якутов. Нередко встречаются здесь и якутские юрты. Дома большею частью не крашены, даже без всякой обшивки, с потемневшими под влиянием атмосферы бревенчатыми стенами. К тому же они лишены всякого стиля и большею частью имеют очень маленькие окна, которые, для защиты от холода, закрываются неуклюжими, тяжелыми, обшитыми кожей ставнями. Наконец, в садах совсем нет деревьев; самое большее, что в них встречается, - грядки для овощей. Благодаря всему этому Якутск производит впечатление негостеприимства, пустынности и холода. Во время моего пребывания в Якутске там было несколько казенных зданий, клуб и школа, отличавшиеся весьма выгодно от остальных домов, и помещалось окружное правление. Но и тогда уже много говорилось о проекте, действительно скоро осуществившемся, - именно о переименовании Якутского округа в самостоятельную губернию, а самого Якутска - в губернский город, следовательно, в резиденцию губернатора.
   Интересным историческим памятником представляются развалины старинной крепости, сооруженной в 1665 году казаками-завоевателями Сибири для защиты от нападений якутов. Крепость эта вся деревянная, но построена из таких превосходных бревен, что и теперь, 200 лет спустя, сохранилось пять высоких башен, а между башнями - местами еще стены с амбразурами, окружающие обширную четырехугольную площадь. Над приветливой равниной перед городом, где пасутся теперь городские стада, высится полусгнивший, почерневший от непогод, остов старой крепости, без окон и дверей, этот свидетель кровавой борьбы, этот тиран всего востока Сибири - гордая резиденция тех воевод, которые своими смелыми походами покоряли самые дальние племена и затем железной рукой удерживали завоеванные земли.
   Население Якутска, кроме немногих чиновников из Европейской России, состоит почти исключительно из русских уроженцев Сибири и якутов, да еще из очень немногих метисов, происшедших от смешанных браков русских с якутами. К метисам принадлежит часть мещан, главным же образом казаки стоящего здесь якутского полка. Большая часть казачьего войска стоит в самом Якутске, и только что сказанное относится лишь к этой именно части. Многочисленные же мелкие партии, распределенные в Удском, Аяне, Охотске, Ижигинске, Колымске и других северных местностях, породнились с окружающими их племенами. Единственный род собственно военной службы, отправляемый здесь этими казаками, заключается в содержании караулов у казенных магазинов. Незаменимыми по своей расторопности и опытности являются казаки в качестве провожатых для путешественников и для товарных транспортов.
   Русские уроженцы Сибири, если только они не чиновники, почти все купцы. Они строго придерживаются русской старины и до последних мелочей - обрядов своей религии, этого священного завета их предков, выходцев из Европейской России. Самый поразительный контраст с этой приверженностью к древней национальной старине составляет французско-европейский покрой одежды, совершенно вытеснивший старорусское платье.
   Русская речь по всей Сибири отличается от русской речи Европейской России лишь немногими провинциализмами и вообще составляет единственный разговорный язык сибирского купечества, которому, однако, небезызвестны также языки инородцев. Здешние купцы большей частью даже свободно объясняются на этих языках. Среди инородцев русский язык из года в год получает все большее распространение, исключение из этого правила, как мне говорили, составляют только якуты. В Якутске и во всем якутском крае якутский язык преобладает до такой степени, что нередко в русских домах и чисто русском обществе родной язык заменяется якутским. Во многих кругах здешнего общества говорить по-якутски составляет даже нечто вроде требования хорошего тона. Странное впечатление производит вид по-европейски одетых купцов, говорящих между собою по-якутски и при этом в каждом жесте и во всем существе проявляющих старорусские нравы.
   Якуты, - несомненно, одно из самых интеллигентных и энергичных инородческих племен Сибири, - находятся в самых многоразличных отношениях к русским. Из среды якутов выходят самые искусные ремесленники Якутска, самые выносливые его рабочие и вся разнородная мужская и женская прислуга. Обладая большими стадами рогатого скота, они не только снабжают город мясом, маслом, а равно и кожей, необходимой для упаковки отправляемых отсюда товаров, но и отправляют еще довольно большое количество этих продуктов на далекие расстояния. Владея множеством хороших лошадей, якуты могут брать на себя пере возку купеческих и казенных транспортов в самые отдаленные места севера и востока и сумели, таким образом, стать необходимыми для торгового сословия.
   Народ этот главным образом концентрируется на значительном протяжении вокруг Якутска, но встречается также разбросанным и в очень отдаленных отсюда местах. От Олекминска до устья Лены, затем по притоку Лены - Вилюю, где во время завоевания Сибири русские впервые столкнулись с якутами, далее - по низовьям системы Алдана, весь край - чисто якутский. Кроме того, якуты со своими стадами скота и табунами лошадей занимают также системы Яны и Индигирки, отчасти вытеснив оттуда юкагиров. Они встречаются даже до Колымска, хотя и перемешаны здесь с юкагирами и тунгусами. Сильно развитая наклонность к странствующей жизни заносит их еще далеко за эти дальние пределы: якутов, пользующихся особенно славою хороших плотников, не редко нанимают для построек в Охотск, Аян, Петропавловск и даже на Ситху.
   Наконец 10 июля, когда я уже почти потерял всякую надежду попасть в Аян, шансы мои опять улучшились. Мой старый хозяин, купец Сахаров, по-видимому, дожидался того момента, когда я потеряю всякую надежду достать лошадей, чтобы тем вернее затребовать с меня большую сумму за них. Сахаров, очень хорошо зная, как важно для меня было вовремя попасть в Аян, и что я соглашусь для этого на всякие условия, вызвался доставить мне лошадей, но только через несколько дней. Мне нужно было 10 лошадей, из которых три предназначались для меня, казака и проводника, пять - для багажа и провизии и две свободные - про запас. За это я до Аяна, т. е. за расстояние в 1200 верст, должен был заплатить 260 р., не принимая на себя, однако, ответственности за животных. В такого рода сделки всегда вводится этот последний пункт, потому что при здешних, крайне тяжелых путешествиях падает обыкновенно несколько лошадей. Оставшиеся в живых лошади должны были вернуться с казаком и проводником. Сахаров сделал при этом недурную аферу, потому что при знании местных условий и при случае можно, как я узнал впоследствии, без труда приобрести у якутов лошадей по 10-15 руб. Хозяин мой, как истый сибиряк, был безгранично гостеприимен и счел бы величайшим оскорблением с моей стороны, если бы я осмелился предложить ему денег за квартиру и обильный стол. Но в деловых сношениях уже считалось позволительным пользоваться всякой выгодой, даже в ущерб собственному гостю, вполне находившемуся в руках своего хозяина.
   Первоначально предполагалось отправиться в путь 14 июля. Моя палатка, а равно и все другие путевые принадлежности были уже изготовлены и находились в моем распоряжении. Я был вполне готов и с нетерпением ждал дня отъезда.
   Тем временем, я часто получал приглашения от купцов, которые из гостеприимства считали долгом оказывать такое внимание приезжему. Меня часто занимали их рассказы о смелых торговых поездках в самые дальние местности и к совершенно неведомым племенам, - поездки без всяких дорог, прямо через пустыни. Тут же составлялись и обсуждались планы новых поездок в какую-нибудь дальнюю речную долину или проектировались переходы через какой-нибудь горный кряж в лежащий за ним охотничий район. Правда, во всех разговорах проглядывало менее человечности, чем практического смысла; при этом меня постепенно поражали выносливость и бесстрашие, с которыми они предпринимают свои ежегодные, необыкновенно утомительные путешествия.
   Как раз во время моего пребывания в Якутске туда вернулся из дальних странствий - к берегам Ледовитого океана, к устьям Лены и Яны - один местный купец. Путешествие это доставило обильный материал для разговоров. Помянутый купец, запасшись множеством вьючных лошадей и в сопровождении нескольких спутников, отправился на поиски за мамонтовыми черепами и для сбора больших мамонтовых бивней, - промысел, весьма распространенный и доставляющий массу ископаемой слоновой кости на рынок. Без преувеличения можно сказать, что средним числом в год с берегов, и преимущественно с островов Ледовитого океана, приходит 200 пудов мамонтовых зубов. В течение многих десятков лет производится этот промысел, и ежегодно промышленники возвращаются со сбором. Собиратели слоновой кости выбирают наилучшие и наилучше сохранившиеся бивни, отрезывают непригодные - пустые и выветрившиеся - части, распиливают остальное на куски, удобные для перевозки на вьючных лошадях, и таким образом, начав сбор с отдаленнейшего пункта, постепенно приближаются к своему дому.
   Если принять во внимание, что, как выше сказано, промышленники забирают лишь пригодные части зубов, единственно имеющие ценность в торговле; что, следовательно, может быть, добрая половина бивней за непригодностью оставляется на месте; наконец, что промысел этот производится уже много лет, то поистине невероятным покажется число ископаемых слонов, погребенных на северных берегах Сибири и на островах у этих берегов.
   Если считать, что с каждой пары бивней, соответствующих одному животному, получается 4 пуда хорошей, т. е. идущей в продажу, кости, то ежегодная добыча, равная 200 пудам, соответствует 50 животным. В десять лет это составит 500, а в 50 - 2500 мамонтов!
   Возвращаясь с Ледовитого океана, купец по пути приобрел также и немного пушного товара, между прочим, шкуру красного волка, по-видимому, Canis alpinus Pall., возбуждавшую, как большая редкость, особенное внимание торговцев. Животное было убито на нижней Лене. Точно так же всеобщий интерес возбудила шкура совершенно снежно-белого волка из той же местности. К числу привезенных диковин принадлежало еще несколько зубов нарвала, найденных на берегах Колымы и, как мне казалось, ископаемых. Последние были небезызвестны купцам, по словам которых их иногда находят на севере, главным образом в бассейне Колымы. Наконец, привезены были еще очень хорошо сохранившиеся рога носорога, имевшие около 3 в длину и также добытые на берегах Колымы. Замечательно это совместное нахождение остатков морского животного - нарвала - с многочисленными остатками носорога и мамонта. Можно было бы, пожалуй, подумать, что многочисленные трупы колоссальных наземных животных, снесенные водами к северу, отложены были на дне моря, населенного нарвалами, но такому предположению противоречат хорошо сохранившиеся кости, полные скелеты и заключенные во льду целые трупы.
   Дни проходили очень однообразно. Небольшие экскурсии в пустынные, мертвенные окрестности города, лишенные всякой древесной растительности, представляли мало интереса и еще затруднялись невыносимым жаром. Термометр показывал днем 20 - 25° тепла по Реомюру, между тем как ночью воздух охлаждался до 6 - 7°. Тем временем наступил день, назначенный для отправления из Якутска, как вдруг Сахаров, к величайшей моей досаде, еще раз отсрочил отъезд на несколько дней.
   Наконец утром 16 июля на дворе моего хозяина были собраны десять лошадей, и один старый якут по имени Дмитрий отрекомендовался мне как проводник и попутчик. Сахаров не упустил пригласить священника, чтобы религиозными церемониями оградить лошадей от опасностей пути. Лошади были окроплены святой водой, причем одна из них сильно лягалась, и на спине каждой дегтем нарисован был крест. Затем священник и гости уселись за обильно уснащенный спиртными напитками завтрак. Хозяин же внушил Дмитрию, чтобы он хорошо смотрел за лошадьми, с которыми и отправил его вперед. Против Якутска, на правом берегу Лены, образующей здесь обширный архипелаг, лежит первая станция Российско-Американской Компании Боролор, состоящая из нескольких якутских юрт. От Боролора начинается сухопутная дорога, а до него идет водяной путь. Переправить лошадей через Лену в этом ближайшем направлении нельзя было, и им пришлось сделать далекий обход к северу, до места, где река уже и можно безопасно переплыть ее. По этой причине лошади ушли в тот же день, между тем как я со всем своим багажом и казаком должен был последовать за ними лишь на следующий.
   Рано утром 17 июля я отдал еще последние распоряжения, сделал и принял некоторые прощальные визиты и затем препроводил багаж на большую лодку, уже ждавшую у берега. Мой старый хозяин собирался проводить меня до другого берега и все по-видимому уже было готово к отправлению. Но не доставало еще самого важного для сибиряка - прощальной закуски. По правилам гостеприимства требуется, чтобы гость уезжал от хозяина не иначе, как досыта поевши. Так и сегодня поставлен был обильный яствами стол, за который мне пришлось сесть с приглашенными гостями. Со всех сторон сыпались пожелания счастливого пути и добрые советы. Наконец подано было последнее блюдо, и хозяин дал знак подниматься. Но обед очень затянулся, так что мы могли войти в лодку и отчалить лишь около двух часов пополудни. Переезд длился 2 1/2 часа. Мы должны были переехать через множество протоков реки и объезжать нередко весьма большие острова, заключенные между ними. Гребцам приходилось то работать веслами, спускаясь по течению или пересекая проток, то опять тянуться вверх по реке вдоль берегового кустарника, пока, наконец, мы не закончили утомительного переезда, достигнув Боролора.
   Дмитрий с лошадьми явился лишь несколькими часами позже нас, почему дальнейшее движение или собственно начало сухопутного путешествия пришлось отложить до следующего утра. В первый раз была разбита в этот день моя палатка, именно близ якутской станционной юрты. Мой казак Решетников возился у приветливого огня, приготовляя чай и зажаривая стерлядь, между тем как Дмитрий расседлал лошадей и отвел их на близкое пастбище. Затем весь багаж был осмотрен и распределен так, как завтра должны были повезти его лошади. Для каждой лошади связан был вьюк весом в 5 пудов и такой формы, что мог удобно и равномерно свешиваться с вьючного седла по обеим сторонам животного, не затрудняя его при ходьбе. Только провиант и нужные в дороге вещи ради удобства были сложены вместе. Когда все было готово, когда в тюках выбрано было место для палатки, для шкур, служивших нам подстилкой при спанье, наконец, даже для таких мелочей, как топор, котлы и прочее, мы, по здешнему дорожному обычаю, вместе поужинали, закрыли палатку и предались сну, который должен был подкрепить нас для предстоявшего утомительного путешествия.
   18 июля в нашем лагере движение началось уже около 4 часов утра. Седлали и вьючили лошадей, складывали палатку, наконец, привязывали друг к другу навьюченных и запасных лошадей - заднюю к хвосту передней. Дмитрий, держа в поводу первую вьючную лошадь, поехал впереди, а Решетников замыкал караван.
   Я простился с Сахаровым, сел на лошадь и последовал за караваном, который при громких криках Дмитрия "гот, гот" поднялся на несколько более возвышенный песчаный берег и скрылся в на ходившемся там лесу. Вскоре я нагнал Дмитрия, остановившегося под старой лиственницей, и застал своего якута вырывающим волосы из грив и хвостов лошадей и привязывающим эти волосы к ветвям, уже и без того обвешанным такими же приношениями. Дмитрий был крещен, а потому смутился, неожиданно увидев меня, но, впрочем, живо оправился и стал уверять, что и крещенным не мешает приносить в пути умилостивительные жертвы лесным духом. Затем он вскочил в седло и молча поехал вперед с вьючными лошадьми.
   Мы въехали в жалкий, чахлый лиственничный лес, который тянулся по невысокому кряжу. Дорога была узка, но повсюду ясно заметна. На ней даже видны были глубокие колеи от телег, на которых обыватели Амгинской Слободы, находящейся в 200 верстах от Якутска, проезжают до этого города. Вскоре лес остался позади нас, и дорога пошла через более или менее обширные, очень неглубокие котловины, разделенные и окруженные лесистыми высотами. В каждой котловине находилось по одному или по два небольших озера, посередине которых нередко поднимались холмы, образуя собою островки. Этот оригинальный орографический характер местности, как сообщали мои проводники, наблюдается также далеко к северу по Колымской дороге. Выходов коренной породы я нигде не видал, напротив, вся страна от берегов Лены до Амгинска сплошь покрыта наносами, а именно: высоты состоят из песка, а низины заняты болотистым грунтом. Котловины в большом числе следовали друг за другом и нередко соединялись в более или менее длинные мульдообразные долины. Это становилось все чаще по мере приближения к слободе, и наконец на второй половине пути дорога к Амгинску пошла далеко протянутыми долинами.
   Все эти котловины и долины покрыты богатейшими лугами, которыми пользуются якуты. Всюду видны были мужчины и женщины, косившие чудную высокую траву, переворачивавшие уже скошенную или убиравшие ее в высокие стога. Заготовление сена - самая важная работа в году для этого пастушеского племени, потому что все хозяйство зависит здесь от урожая сена и возможности прокормить стада зимой. Скотоводство и коневодство, а зимой - и охота, кормят все население. Признаков садоводства и земледелия я нигде на пути не видал, если не считать нескольких крошечных огородов близ Амгинска. Мука и крупа охотно потребляются, но считаются более предметом роскоши. Пища якутов, главным образом, чисто животная: говядина, конина, молоко, масло. К этому присоединяются ягоды, да кое-какие съедобные корни и стебли. Средства для приобретения муки, табака, железного и красного товаров, наконец, пороха и водки доставляются охотой, извозом и продажей масла. Вот почему роскошные луга описываемой местности привлекли такое множество якутов, что едва ли хоть одна большая долина остается здесь незаселенной.
   Пять из этих якутских поселений, между Якутском и Амгинском, именно Боролор на Лене, Бигири, Урхалах, Конхойху и Крестах, служили станциями Российско-Американской Компании, для каковой цели здесь содержалось несколько почтовых лошадей.
   Большинство виденных мною на пути юрт обнаруживало благосостояние своих хозяев. Недалеко от Урхалаха, в якутском поселении Арлах, я видел даже небольшую деревянную православную церковь, выстроенную богатым якутом на собственные средства. Его старуха-вдова, Дарья, встретила меня особенно гостеприимно, снабдила провизией и на прощание подарила свою табачную трубку и снаряд для отмахивания комаров - конский хвост с металлической рукояткой, - две вещи, редко отсутствующие у якутов, мужчин и женщин.
   Как в Арлахе, так и далее в пути я, чтобы легче доставать провизию, всегда старался, где было возможно, располагаться на ночлег поближе к юртам. Молоко, масло, мясо можно было покупать всюду, и это составляло важное подспорье для наших путевых запасов, которые нужно было беречь для дальнейшего безлюдного участка дороги. Особенно благодетельным для нас напитком было кислое молоко, так как вода здесь, исключительно прудовая или озерная, имеет такой противный вкус, что даже лошади не хотели ее пить.
   Днем стояла сильная жара, часто до 20 °R и более, что привлекало целые тучи комаров, невыносимо мучивших людей и животных. После таких дней прохладные, нередко даже холодные вечера и ночи доставляли нам истинное наслаждение. Особенно наслаждались отдыхом бедные лошади, которые, освободившись от комаров, вьюков и всадников, паслись на роскошных, обильно смоченных росой пастбищах, набираясь сил для трудов и мучений ближайшего дня.
   Рано утром 22 июля мы приехали в Амгинск. Несколько русских домов и якутских юрт составляют этот небольшой поселок, занятый совершенно опустившимся смешанным русско-якутским населением. Это - восточная граница Якутского края и вместе с тем последнее более крупное поселение до Аяна. Отсюда начинается простирающаяся на 1000 верст безлюдная пустыня, где только на больших расстояниях друг от друга встречаются совершенно одинокие дома или юрты - станции Российско-Американской Компании. Затем вся эта обширная лесная область лишена населения, если не считать кочующих тунгусов, проходящих здесь кое-где со своими оленями. Когда названная Компания перенесла свою факторию из Охотска в Аян, представляющий более удобную гавань, и таким образом, можно сказать, заново создала этот порт, то предполагалось также проложить между Аяном и Якутском проезжую дорогу и превратить станционные юрты в очень людные поселения. К сожалению, эта мысль никогда не была приведена в исполнение, только редкие просеки и помосты из жердей свидетельствуют о существовавших когда-то проектах такого рода.
   От Амгинска мой якут Дмитрий не знал пути через пустыню, где большей частью совсем нет дорог, поэтому для дальнейшего путешествия потребовалось нанять проводника, и мне скоро удалось найти весьма подходящего для такой роли человека в лице одного старого тунгуса. Но так как тунгусу надо было сделать еще кое-какие приготовления для дальнего путешествия, то он предполагал догнать нас в 16 верстах от Амгинска на Амге, притоке Алдана. Заблаговременно, около полудня, мы верхом переправились через неглубокую Амгу и расположились на берегу, где нам пришлось остаться ночевать, потому что проводник прибыл лишь вечером. Долина Амги представляет очень привлекательный ландшафт: луга, покрытые высокими цветущими травами и перемежающиеся с очень живописно расположенными лиственными деревьями и группами кустов, а на самих берегах местами выступает голый камень - мелкозернистый конгломерат с включенными крупными кусками кварца и серного колчедана.
   Теперь наш караван состоял из 4 человек и 10 лошадей, которые еще были в полной силе, и потому часто причиняли нам много хлопот своей неукротимостью и дикостью, особенно по утрам, когда их собирали и седлали. Так и сегодня (23 июля) мы опять потеряли много времени при выступлении, и потому в течение дня проехали не более 35 верст, достигнув вечером станционной юрты Учугай-Муран. Дорога шла большей частью совершенно ровной, широкой длиной, где целый день нам пришлось идти по болотам и трясинам, по кустам и высокой траве, нередко встречая препятствия со стороны корней и каменьев. Все время вьючным лошадям угрожала опасность провалиться в глубокий ил. Неоднократно мы пересекали небольшие ручьи или обходили скопления воды.
   То же повторялось и в следующие дни, только бездорожье все увеличивалось. Мы проезжали большей частью очень широкой, совершенно ровной долиной, ограниченной небольшими лесистыми высотами. Нередко дорога на значительном протяжении шла лесной чащей, затем пересекала ручьи, которые выходили из боковых долин, представлявших большей частью следы страшнейшего размыва от дождей и весенних вод. Мягкая глинистая почва была снесена вниз наподобие потоков лавы или нередко в виде больших комьев, увлекая с собой целые вывороченные с корнями деревья, которые теперь беспорядочно разбросаны были по долине. Так подвигался наш маленький караван по самой дикой глуши, то карабкаясь по свалившимся деревьям и корням, то топором прокладывая дорогу через частый лес и кустарник, то переходя вброд ручьи, но почти всюду по зыбкому грунту. То падает верховая лошадь, то проваливается в болото вьючная, увлекая за собой несколько других. Приходилось быстро развьючивать лошадей, чтобы помочь им выбиться, так как глубокий вязкий грунт не давал им опоры. Пока высвобождали лошадей, глубоко увязали в иле снятые с них ящики, которые опять с большим трудом приходилось вытаскивать и переносить на сухое место. Чуть трогались - опять повторение той же сцены. И люди, и животные к вечеру выбивались из сил, а следующий день приносил те же мучения. С большим трудом можно было выискивать подходящее местечко для палатки. Весной, в половодье, эта долина должна походить, вероятно, на большую реку. Во время же нашего похода, при спаде вод в боковых ручьях, она представлялась лишь топким, зыбким болотом с множеством небольших луж.
   Лошади едва ли выдержали бы это утомительное путешествие, если бы оно не совпало со временем самого роскошного роста луговых трав, так что постоянно хороший и обильный корм возвращал силы нашим животным.
   Лес на пути нашем состоял главным образом из лиственниц и березы с примесью сосны, ивы, ольхи и рябины. При такой растительности тем резче бросается в глаза бедность животной жизни. Кроме бесчисленного множества комаров, весь день мучивших людей и животных и в большую жару еще усиливавших тягости путешествия, мы встретили еще только несколько медвежьих следов, побудивших нас к большей бдительности, особенно по ночам. Для защиты пасшихся вблизи лошадей мы всегда раскладывали большие сторожевые огни, причем нередко зажигали целые деревья. От времени до времени мы также стреляли, чтобы распугать лесных животных.
   Таким образом, до крайности утомленные, мы достигли наконец вечером 26 июля станции Монтумул, хозяин которой, тунгусский староста, очень радушно принял и угостил нас. Влиятельные лица из среды кочевников нередко получают в дар от правительства почетный, расшитый золотым галуном кафтан со шпагой; такое отличие весьма поощряет их к содействию администрации. Почтенные таким даром, инородцы принимают также крещение и получают русское имя. Наш хозяин назывался теперь Алексеем Поповым и немало гордился своим русским именем и высоким постом, считая себя в своем мундире чиновником. Он не преминул также представиться мне в своем блестящем официальном облачении и обещал свое содействие для дальнейшего нашего следования. Попов при своей юрте производил небольшие опыты земледелия и с торжеством показал мне несколько грядок с рожью, ячменем и картофелем. Вечером он также поднес мне несколько картофелин. Рано утром 27 июля Попов проводил меня за 15 верст до поселения, находящегося при впадении Маи в Алдан, чтобы, собрав там своих земляков, пособить мне в переправе через Алдан, а в случае возможности помочь еще подняться несколько вверх по Мае.
   Дорога к широкому и красивому Алдану вела сегодня по твердому грунту и восхитительной местности, именно берегом Хатергана - небольшой речки, впадающей в Алдан. Алдан течет в не очень высоких песчаных берегах, большею частью поросших частым лиственным лесом, и имеет здесь около 3/4 версты ширины. С некоторым усилием только привыкаешь к мысли, что эта большая река составляет лишь приток другой, еще более многоводной, колоссальной реки. Высоким берегом Алдана и все в виду этой прекрасной реки мы проехали еще несколько верст до того места, где на противоположном берегу явственно выделялось широкое устье Маи, впадающей в Алдан с востока, и остановились у поселения Усть-Маи.
   Здесь, на высоте крутого песчаного берега живописного широкого Алдана, мы увидели прочно и хорошо выстроенный русский дом. Перед нами распахнулись широкие ворота, и наши лошади вошли на просторный двор. Против ворот виднелись хлева, в которых находились коровы, лошади, овцы, свиньи и даже куры. Просторное жилое помещение ограничивало двор сбоку у ворот. За двором и жилым домом тянулся большой, окруженный крепким досчатым забором огород с массой разных овощей, как картофель, капуста, горох, репа, редька, горчица, свекла, огурцы. При доме был и маленький цветочный сад. Наконец за огородом и сбоку весь поселок окружен был довольно большим хорошим полем с рожью, ячменем и овсом, а также небольшим количеством льна и конопли. Все это после только что пройденной ужасной пустыни казалось мне чем-то волшебным и составляло плод упорного семилетнего труда трех сосланных сюда хороших, благочестивых людей, которые вели здесь теперь самую мирную и счастливую трудовую жизнь. Один мужчина и две женщины, чуждые друг другу и не связанные родством, но принадлежащие к одной и той же строго запрещенной секте, стали жертвой своих религиозных убеждений и были сосланы в описываемое место. Мужчина по имени Сорокин - человек в полном расцвете сил, был прежде матросом и родом из Тобольска. Молодая женщина, около 30 лет, родилась в Иркутске, а другая, теперь почти 90-летняя старуха, - в Смоленске. Семь лет тому назад привезли их в пустыню, построили им избушку, снабдили нужной утварью и несколькими домашними животными и затем предоставили собственной судьбе. В это короткое время небольшим силам поселенцев удалось завести такое благоустроенное хозяйство.
   Недалеко от этой интересной колонии виднелись развалины другого большого здания, где много лет тому назад также поселено было довольно большое число преступников, препровожденных сюда для постройки дороги. Благодаря плохому содержанию все эти несчастные унесены были скорбутом, и постройка дороги остановилась. Вот судьба казенного предприятия! Кроме трех вышепоименованных лиц, здесь жил еще казак, представитель интересов Российско-Американской Компании.
   Пока хозяева нас радушно встречали и угощали, тунгус Попов распорядился насчет дальнейшего нашего путешествия. Предполагалось обоим моим слугам, Дмитрию и тунгусу-проводнику, со всеми лошадьми и багажом переправиться через Алдан на живо сколоченном плоту, а затем одним поехать обыкновенной сухопутной дорогой до станции Гандекан, находившейся на Мае, примерно в 200 верстах отсюда. Я же с казаком Решетниковым и с легким багажом должен был нагнать Дмитрия у той же станции, до которой мы добрались бы в двух небольших лодках вверх по реке. Я охотно согласился на этот план, как более выгодный и для лошадей, и для меня: лошади, освобожденные от двух седоков и части багажа, при равномерном распределении остального груза, понесли бы меньше тяжестей и, следовательно, легче прошли бы дорогу. Я же избег бы утомительной верховой езды и достиг бы цели, путешествуя с большим комфортом в лодке.
   Итак, мы деятельно приступили к необходимым приготовлениям. Прежде всего, для переправы тяжелого багажа через Алдан, требовалось изготовить плот из совершенно сухого, следовательно, очень плавучего леса, потому что здесь не было других лодок, кроме очень небольших, так называемых веток, состоящих из весьма легкого, обтянутого берестой корпуса и не поднимающих тяжелого груза. Когда к вечеру плот был готов, и лошади отдохнули, то их на длинных веревках привязали к веткам, шедшим на веслах впереди, и согнали в воду; багаж же лежал на плоту. Так тронулся в путь наш караван. Лошади должны были переплыть широкий и быстрый Алдан: другого выбора не было, хотя я очень опасался за жизнь столь необходимых мне животных. Но все шло хорошо, и Дмитрий расположился на ночлег на другом берегу реки среди роскошного жирного пастбища, чтобы на следующий день возможно раньше двинуться в Гандекан. Я остался ночевать в доме Сорокина и любовался благоустроенным хозяйством этих людей. Всюду меня водили, все я должен был осмотреть, всего отведать. Хозяева производили чрезвычайно приятное впечатление. Столь необыкновенного успеха поселенцы достигли благодаря своему трудолюбию, любви к порядку и честности, которые проглядывали во всем. Здесь можно было убедиться, что даже самые отдаленные от населенных центров пустыни способны к культуре, если человек действует с благоразумным расчетом и с неутомимым трудолюбием. Сорокин снабдил меня в дорогу запасами всевозможной провизии: картофелем, прекрасными крупными огурцами, мясом и несколькими стерлядями, которыми изобилует Алдан. Я же со своей стороны старался отблагодарить тем, что оставил поселенцам кое-какие полезные в их быту вещи.
   После хорошего отдыха рано утром 28 июля мы уже были готовы в дорогу. Исполненные искренней благодарности к Сорокину и Попову и напутствуемые всякими добрыми пожеланиями, мы вошли в наши утлые берестяные лодчонки, в которых гребцами были тунгусы, и с быстротой стрелы перенеслись через Алдан в широкое устье Маи.
   От Якутска до устья Маи мы проезжали по местности, которая самое большое что может назваться волнистой равниной и состоит преимущественно из аллювиальных образований. Начиная же с области Маи и далее на восток ландшафт приобретает, напротив, все более и более горный характер.
   Первоначально Мая протекает еще в плоских, но покрытых прекрасным лесом берегах. Вскоре, однако, высоты подходят ближе к реке и показываются также голые каменные массы. Очень крепкий песчанистый яснослоистый известняк образует даже береговые высоты, доходящие до 100 футов. Но в русле этот известняк изобильно перемешивался с кварцами, халцедонами и агатами, а, кроме того, еще с галечником, состоявшим из обломков сланца, порфира и очень пористой трахитовой породы. Растительность здесь могуча и красива; нередко встречаются громадные деревья. Береза, сосна, лиственница, ива - вот преобладающие лесные породы. Но лиственница здесь заметно отходит на второй план, уступая место сосне. Часто попадаются также ольха и рябина, а равно и орешник, которого я ранее не встречал в Сибири. Наконец, я должен упомянуть о двух ягодных кустах, здесь впервые мною увиденных. Один растет на низких местах, имеет крупные листья, похожие на листья смородины, и крупные темные сине-лиловые ягоды, расположенные гроздьями и отличающиеся весьма приятным, напоминающим крыжовник и освежающим вкусом. Русские и якуты называют этот куст охтой. Другой куст, Lonicera coerulea, с очень ароматическими, продолговатыми, крупными темно-синими ягодами, попарно свешивающимися на стебельках, у русских называется жимолостью. Животная жизнь тут представлялась очень слабой, а потому упомянуть здесь приходится о немногом, именно о небольшом полосатом грызуне, похожем на белку, но меньше ее (бурундук у русских, Tamias striatus L.), о желтой трясогузке и о стерляди. Последняя, казалось мне, отличается от волжской очень широкой головой. Кроме осетровых рыб, не редких, как кажется, по всей системе Алдана (и Лены), никаких других я здесь не встречал. Меня также очень поразило полное отсутствие водяных птиц и земноводных. Точно так же отсутствовали и насекомые, кроме нескольких диких пчел и неизбежных комаров. Ландшафт в высшей степени живописен и дико романтичен. Мая, чисто горная и чрезвычайно быстрая река, вьется в многочисленных изгибах, большею частью среди высоких каменистых берегов. Бури и половодья всюду оставили следы жесточайших опустошений на скалах и в лесу, так что нередко даже дорогу приходилось прокладывать топором. Вообще наше плавание доставляло нам много труда: приходилось то грести, то тянуть бечевой, то в мелких местах идти на шестах или тянуться за береговые кусты. Лишь изредка, в более открытых частях реки, удавалось нам пользоваться палаткой как парусом.
   Дни стояли невыносимо жаркие и заключались большею частью сильными грозами и проливными дождями, за которыми следовали очень холодные ночи. Близкие лесные пожары, ночью грозно и вместе с тем великолепно озарявшие береговые горы, причиняли нам мучения массами дыма, которые наполняли воздух, но зато освобождали нас от другого мучения - от комаров. 31 июля мы проехали мимо устья Юдомы, текущей с севера, и следовали далее по гораздо менее многоводной Мае, которая здесь еще более принимает характер небольшого горного ручья. Юдома, по которой идет дорога в Охотск, во всяком случае более крупная из обеих этих рек. Дальнейшее плавание на лодках стало еще труднее, и лишь 1 августа, в четыре часа пополудни, достигли мы Гандекана

Другие авторы
  • Анненская Александра Никитична
  • Елисеев Григорий Захарович
  • Зуттнер Берта,фон
  • Тумповская Маргарита Мариановна
  • Кудряшов Петр Михайлович
  • Бескин Михаил Мартынович
  • Бахтиаров Анатолий Александрович
  • Бородин Николай Андреевич
  • Жанлис Мадлен Фелисите
  • Брежинский Андрей Петрович
  • Другие произведения
  • Гайдар Аркадий Петрович - Комендант снежной крепости
  • Пешехонов Алексей Васильевич - Несколько чёрточек к характеристике Н. Ф. Анненского
  • Гайдар Аркадий Петрович - Ребята!
  • Полевой Николай Алексеевич - Полевой Н. А.: биобиблиографическая справка
  • Вяземский Петр Андреевич - (О славянофилах)
  • Кони Анатолий Федорович - Мотивы и приемы творчества Некрасова
  • Бунин Иван Алексеевич - Дневник 1917-1918 гг.
  • Озеров Владислав Александрович - Письмо А. Н. Оленину
  • Шекспир Вильям - Роберт Бойль. Бэконовский шифр
  • Жихарев Степан Петрович - Б. М. Эйхенбаум. С. П. Жихарев и его дневники
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 516 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа