Гюббар Гюстав - История современной литературы в Испании

какъ Хосе-Мар³а, корсары, какъ Эстебанъ Отважный (el Guapo), - вотъ его излюбленные герои; онъ, видимо, самъ увлекается ими, расписываетъ, украшаетъ ихъ, варьируетъ на тысячи ладовъ, но въ сущности это все одинъ и тотъ-же человѣкъ, - храбрый до безум³я, непоколебимо стойк³й, мстительный до свирѣпости, дающ³й полную волю своимъ необузданнымъ страстямъ, во всю жизнь дерзко пренебрегающ³й земнымъ правосуд³емъ, a въ предсмертныя минуты всегда обращающ³йся къ вѣрѣ и покаян³ю, чтобы тѣмъ спасти свою душу отъ адскихъ мукъ.

   Если мы возьмемъ этотъ основной типъ и будемъ, по волѣ фантаз³и, переносить его въ различныя времена испанской истор³и, особенно въ пер³оды самыхъ сильныхъ волнен³й, окружая наиболѣе характерными лицами каждой эпохи, помѣщая то среди Астур³йскихъ лѣсовъ, рядомъ съ народнымъ героемъ Пелайо, то въ Севильѣ, въ царствован³е Педро-Жестокаго, то въ Гранадѣ тѣхъ временъ, когда на Альбесинскихъ башняхъ развѣвалось Кастильское знамя; то въ Сегов³и, во дни возстан³я Комунеросовъ противъ Карла V, то въ Сарагоссѣ, среди интригъ Филиппа II противъ Антон³о Переса и Арагонскихъ вольностей; то въ Мадридѣ, въ пер³одъ самаго сильнаго разгара борьбы Австр³йской династ³и съ Бурбонской; то, наконецъ, въ болѣе близк³я къ намъ времена французскаго нашеств³я, или гражданской войны, - передъ нами откроется неисчерпаемый источникъ романическихъ сюжетовъ, которыми писателю остается лишъ пользоваться, не рискуя истощить свое воображен³е. Что-же касается разнообраз³я, требуемаго читающей публикой, то оно будетъ почти необходимымъ слѣдств³емъ различ³я эпохъ и мѣстъ драматическаго дѣйств³я.

   Вотъ именно благодаря такому-то способу, испанск³е романисты и отличаются въ большинствѣ необыкновенной плодовитостью, нисколько, впрочемъ, не удивительной, если только вникнуть хорошенько въ самый механизмъ ихъ творчества. Съ своей стороны, донъ Мануэль Фернандесъ-и-Гонзалесъ внесъ въ отечественную литературу громадное количество томовъ; подобно Эскричу, онъ создаетъ быстро, очень быстро, тоже ведя заразъ по нѣскольку романовъ; но можно сказатъ, что y него еще больше средствъ, чѣмъ y Эскрича, къ успѣшной фабрикац³и произведен³й, возбуждающихъ сильный интересъ.

   Во первыхъ, уже съ самаго начала, въ каждомъ его poманѣ получается эффектная обстановка, т. е. очень яркая и хорошо обработанная картина критическаго положен³я страны въ ту или другую эпоху. Затѣмъ, когда читатель уже достаточно заинтересованъ тѣми исключителъными услов³ями, въ как³я поставлены дѣйствующ³я лица, авторъ заставляетъ кого-нибудь изъ нихъ разсказать o предшествующихъ событ³яхъ, чтобы выяснить всѣ мотивы и пружины дальнѣйшаго хода дѣйств³я. Такимъ образомъ, первая часть романа представляетъ намъ настоящее, вторая - прошедшее, a будущее съ его развязкой является содержан³емъ третьей и послѣдней части. Въ ней авторъ обыкновенно покидаетъ форму разсказа и снова возвращается къ живымъ д³алогамъ и картинамъ, служившимъ ему для вступлен³я.

   Понятно, что изъ такой неизмѣняемости пр³емовъ выходитъ общее однообраз³е, какъ характеровъ, такъ и формы; варьируются только основные историческ³е факты, время и мѣсто дѣйств³я да самая фабула, a люди вездѣ остаются одни и тѣже, - думаютъ и чувствуютъ одинаково, говорятъ однимъ и тѣмъ-же языкомъ. И это отличительная черта всѣхъ романовъ Фернандесъ-и-Гонзалеса. Вы не найдете y него научно-вѣрнаго изображен³я нравовъ, обычаевъ, внутреннихъ и внѣшнихъ особенностей данной эпохи, словомъ, того, что составляетъ сущность произведен³й Вальтеръ-Скотта и дѣлаетъ этого ген³альнаго романиста величайшимъ историкомъ въ м³рѣ. Фернандесъ, напротивъ, своими многочисленными историческими романами только доказываетъ крайне поверхностное знакомство съ прошлой жизнью испанскаго народа. Видно, что онъ не только не изучилъ, но даже не потрудился и просмотрѣть внимательно его лѣтописей, по этому, конечно, не могъ уловить тѣхъ своеобразныхъ чертъ и оттѣнковъ, что характеризуютъ различныя эпохи, а пополнить этотъ существенный пробѣлъ чужими трудами ему представлялось мало возможности, такъ какъ истор³я вообще слишкомъ недостаточно разработана въ Испан³и.

   Фернандесъ и Гонзалесъ родился въ Севильѣ, дѣтство и первую пору юности провелъ въ Гранадѣ, слѣдовательно, какъ и Фернанъ Кавальеро, долженъ былъ сродниться съ Андалуз³ей, съ этой живописной страной, гдѣ арабск³й духъ всюду оставилъ глубок³е слѣды, не исключая и литературы, придавъ ей цвѣтистый сказочный колоритъ. Въ нѣкоторыхъ изъ своихъ романовъ, какъ напр., El Algibe de la Gitana и Los Motines de las Alpujarras, - Фернандесъ даетъ намъ ярк³я и очень художественныя картины жизни мавританскаго племени во времена самыхъ ожесточенныхъ гонен³й, воздвигнутыхъ противъ него католической инквизиц³ей.

   Еще девятнадцатилѣтнимъ юношей, въ пору своего университетскаго образован³я на юриджическомъ факулътетѣ, Фернандесъ уже написалъ драму El Bastardo y el Rey, которая тогда-же явилась на сценѣ одного изъ Гранадскихъ театровъ, a на слѣдующ³й годъ онъ поступилъ въ арм³ю простымъ солдатомъ и, прослуживъ семь лѣтъ, вышелъ въ отставку съ крестомъ Фердинанда-Святого и офицерскимъ чиномъ. Случайности военной жизни дали ему возможность побывать во всѣхъ краяхъ Пиренейскаго полуострова, близко ознакомиться съ нравами и обычаями различныхъ испанскихъ городовъ. Съ 1846 года онъ сталъ жить уже исключительно своей литературной работой, которая, не въ примѣръ другимъ писателямъ, давала ему болѣе, чѣмъ достаточныя средства.

   Всего Фернандесъ-и-Гонзалесъ написалъ очень много: около семидесяти романовъ и повѣстей и до пятнадцати драматическихъ п³есъ.

  

  

   Антон³о де Труэба является въ испанской литературѣ представителемъ совершенно иного жанра, неимѣющаго ничего общаго съ творчествомъ Эскрича и Гонзалеса. Въ его произведен³яхъ нѣтъ ни сложныхъ, запутанныхъ интригъ, ни подмѣна однихъ лицъ другими, ни ужасныхъ преступлен³й, ни разгула необузданныхъ страстей, ни героически-разбойническихъ подвиговъ. Передъ нами сплошная эклога, какая-то наивная идилл³я, отзывающаяся стариной.

   Труэба написалъ безчисленное количество маленькихъ повѣстей и разсказовъ, проникнутыхъ однимъ общимъ духомъ. Мирно-идиллическое настроен³е автора не измѣняется никогда, - рисуетъ-ли, онъ бытъ и нравы мадридскихъ ремесленниковъ, какъ въ Cuentos populares, или кастильскихъ крестъянъ, какъ въ Cuentos Campesinos, изображаетъ-ли жизнь бискайскихъ горцевъ, какъ въ Cuentos de color de rosa. Онъ не старается увлекать читателя, дѣйствуя на воображен³е, оставляетъ въ покоѣ также и разумъ, единственная цѣлъ его - умилить, растрогать сердце, вызвать отрадное чувство.

   Воспоминан³я o первой порѣ юности такъ глубоко запечатлѣлись въ его душѣ, что даже и по прошеств³и двадцати лѣтъ трудовой жизни въ столицѣ, они остались такъ-же свѣжи и ясны, какъ будто время не проходило надъ ними.

   Вотъ отрывокъ изъ этихъ воспоминан³й:

   "На склонѣ одной изъ горъ, что окаймляютъ Бискайскую долину, - словно бѣлые голуби, пр³ютилисъ четыре домика, окруженные со всѣхъ сторонъ густою зарослью орѣховыхъ и каштановыхъ деревьевъ. Лѣтомъ, - издали не видно этихъ жилищъ, совершенно скрытыхъ отъ глазъ непроницаемой чащей листвы; но, когда оборветъ и развѣетъ ее осенн³й вѣтеръ, они снова забѣлѣются сквозь обнаженные сучья. Вотъ въ этомъ-то мирномъ уголкѣ я прожилъ первые пятнадцатъ лѣтъ своей жизни.

   Въ глубинѣ долины стоитъ уже ветхая деревенская церковь, но ея стройная, высокая колокольня величественно поднимается надъ вершинами столѣтнихъ ясеней и дубовъ, какъ-бы свидѣтельствуя o томъ, что Духъ Господень паритъ и царствуетъ надо всей природой. Въ этомъ храмѣ ежедневно совершается двѣ обѣдни: первая - при восходѣ солнца, a другая - часа на два позднѣе.

   Мы, - дѣти и подростки, - просыпались вмѣстѣ съ птицами и поспѣвали къ ранней обѣднѣ, шумно, весело пробѣгая въ перегонку черезъ темную чащу дубовой рощи. Старш³е приходили уже ко второй службѣ, и тогда, спѣша воспользоваться отсутств³емъ всякаго надзора, я бѣгомъ возвращался домой и усаживался подъ тѣнъю какого-нибудь вѣтвистаго дерева, откуда открывалась глазамъ вся наша цвѣтущая долина, простирающаяся до самаго берега моря. Вскорѣ пять или шесть дѣвушекъ, румяныхъ, какъ вишни, или какъ алыя ленты, вплетенныя въ ихъ косы, обступали меня и упрашивали сочинить какую-нибудь новую пѣсню, чтобы онѣ пропѣли ее потомъ своимъ женихамъ подъ звуки тамбурина, когда вся молодежь соберется на лужайкѣ. Тамъ по воскреснымъ вечерамъ устроивались танцы, a старики, усѣвшись на скамьѣ подъ раскидистымъ деревомъ, бесѣдовали между собой, снисходительно глядя на наше веселье.

   Помню, какъ одна изъ этихъ дѣвушекъ, опечаленная предстоявшей долгой разлукой съ своимъ милымъ, просила меня сложить такую пѣсню, чтобы въ ней могла излиться вся тоска ея души. Я написалъ, какъ умѣлъ; a впослѣдств³и она уже не нуждалась въ чужой помощи для выражен³я своего горя мелодичными звуками; и это понятно: вѣдь, поэз³я не только вдохновляется чувствомъ, но и порождается имъ. Такъ сами собою выливались изъ сердца этой дѣвушки стройныя пѣсни и вмѣстѣ съ моими распространялись по нашей долинѣ, переходили изъ устъ въ уста, пр³обрѣтая широкую популярность.

   Въ одинъ изъ праздничныхъ дней я увидѣлъ подъ сѣнью высокихъ деревьевъ, окружающихъ нашу церковь, совсѣмъ незнакомую мнѣ дѣвушку, такой очаровательной красоты, что образъ ея и понынѣ остается запечатлѣннымъ въ моей памяти. Я не могъ бы опредѣлить того чувства, какое испытывалъ тогда, но, помимо воли, мой взглядъ не отрывался отъ нея во все время, пока она стояла передо мной въ толпѣ другихъ женщинъ, пока, удаляясь вмѣстѣ съ ними, не скрылась наконецъ въ лабиринтѣ густого лѣса.

   Ни разу потомъ не довелось мнѣ увидѣть ея снова, но дума o ней еще долго не покидала меня. Въ какомъ-то печально-тревожномъ настроен³и, я часто взбирался на вершину холма и тамъ, въ виду той дороги, по которой ушла моя незнакомка, пѣлъ o красотѣ ея и o своей безпричинной грусти все, что подсказывало сердце. Черезъ десять лѣтъ послѣ того, мнѣ случилось проходить мимо далекой отъ моей родины, кастильской деревни, и вдругъ что-то знакомое отозвалось въ душѣ. Я остановился и съ глубокимъ волнен³емъ сталъ прислушиваться, какъ пѣла одну изъ этихъ пѣсенъ молодая крестьянка, разстилая холсты на берегу ручья.

   А вотъ и еще воспоминан³е, изъ того же свѣтлаго прошлаго: то было передъ сумерками, въ тѣ минуты, когда вершины горъ уже озарялись свѣтомъ мертвыхъ, какъ называютъ на моей родинѣ послѣдн³е лучи заходящаго солнца. Я сидѣлъ на открытомъ балконѣ, въ домѣ одного зажиточнаго земледѣльца нашей деревни и бесѣдовалъ съ его юной дочерью, - прелестной, какъ только что распускающ³йся весенн³й цвѣтокъ. Дѣвушка прилежно шила, склонившись надъ своей работой, и время отъ времени застѣнчиво поддерживала нашъ разговоръ, но видно было, что мысли ея далеко, и не веселыя, a грустныя мысли.

   Вдругъ, чей-то поющ³й голосъ зазвучалъ среди вечерней тишины, и такъ ясно, отчетливо доносилось до насъ каждое слово, что я сразу призналъ пѣвца. То былъ одинъ изъ моихъ товарищей, незадолго передъ тѣмъ открывш³й мнѣ тайну своей любви, a также и своего горя, потому что бѣдность его являлась неодолимымъ препятств³емъ со стороны родителей богатой невѣсты. Этотъ голосъ пѣлъ, звучно раздаваясь изъ близкой каштановой рощи:

  

   Не мрачи напрасно,

   Словно темной тучей,

   Безмятежно-ясный

   М³ръ души своей

   И слезой горючей

   Не тумань очей.

   Пусть, какъ въ синемъ морѣ

   Солнца лучъ играетъ,

   Такъ и въ миломъ взорѣ

   Счаст³е с³яетъ!

  

   И мгновенно осуществилось желан³е, выраженное въ этой пѣснѣ: вся встрепенувшись, дѣвушка выронила изъ рукъ свою работу, и лицо ея просвѣтлѣло, зардѣлось румянцемъ счаст³я. Я тотчасъ же всталъ и поспѣшилъ удалиться, чтобы не смущать ея своимъ присутств³емъ но, отойдя шаговъ на двадцать, услышалъ нѣжный, взволнованный голосъ, прозвучавш³й въ отвѣтъ:

  

   Ты одинъ, безраздѣльно одинъ

   Надъ моею душой властелинъ...

  

   Съ той поры образъ дѣвушки съ темно-синими, кроткими глазами всегда возставалъ въ моей памяти и какъ-то самъ собою являлся на первомъ планѣ моихъ несложныхъ, безыскусственныхъ картинъ.

   Въ цѣломъ, эти воспоминан³я могутъ служить полнѣйшей характеристикой всего творчества Труэбы, - сплошной идилл³и съ ея грац³ей, съ ея нѣжнымъ, неуловимымъ ароматомъ, но и съ ея приторнымъ однообраз³емъ. Стоитъ только не соблюсти должной мѣры въ наслажден³и такого рода литературой, и пресыщен³е, скука, утомлен³е не замедлятъ послѣдовать, потому что здѣсь нѣтъ ни пищи, ни работы для ума; и не могутъ удовлетворить его цвѣтистыя изл³ян³я наивныхъ чувствъ, вызываемыхъ такимъ-же младенчески-наивнымъ м³ровоззрѣн³емъ.

   Да, Труэба такъ и остался младенцемъ въ душѣ, онъ сознаетъ это самъ и не желаетъ измѣниться.

   "Ничто не выражается такъ наивно, - говоритъ онъ, - какъ чувства матери и ребенка; но есть-ли также въ м³рѣ что-нибудь выше и чище этихъ чувствъ?"

   За то и м³ръ для него не безграничная пустыня, гдѣ не растетъ ни одного цвѣтка, и жизнь не темная ночь "Что не свѣтитъ звѣздой ни единой". Воспринимая сердцемъ лишь отрадныя впечатлѣн³я, онъ любитъ Бога, людей, свою родную деревню; любитъ солнце, улыбающееся ему каждое утро, фантастическ³й лунный свѣтъ, птицъ, прилетающихъ съ каждой новой весной, и каждое его произведен³е проникнуто этимъ невозмутимымъ оптимизмомъ, на все налагающимъ свой розовый колоритъ.

   Прибавьте къ веселости Беранже, къ наивности Беркена, къ пасторальному духу Флор³ана, еще глубокое уважен³е къ католической религ³и и къ тѣмъ старымъ, патр³архальнымъ традиц³ямъ, что составляютъ такой-же существенный элементъ въ жизни бискайскихъ горцевъ, какъ и шотландскихъ, - и вамъ будетъ понятно, почему этотъ писатель пр³обрѣлъ широкую популярность среди своихъ соотечественниковъ, которыхъ онъ изображаетъ очень живо и ярко, несмотря на крайнюю идеализац³ю.

   Но между испанскимъ поэтомъ и французскимъ пѣвцомъ существуетъ огромная разница: Беранже несомнѣнно желалъ, чтобы народъ, внимающ³й его пѣснямъ, стремился къ свободѣ, къ просвѣщен³ю, къ нравственному развит³ю, тогда какъ Труэба, возводя въ идеалъ душевную простоту, т. е., другими словами, - невѣжество и косность, ставитъ ихъ какъ-бы услов³емъ мира и счаст³я на землѣ. Онъ нигдѣ не проявляетъ стремлен³я поднять умственный уровень простого народа, а, напротивъ, всю свою гордость полагаетъ въ способности пр³общиться къ его духовному убожеству, ничѣмъ не возмущаясь, ничего не отрицая. Поэтому весь смыслъ такъ называемой народной литературы заключается для него лишь въ точномъ воспроизведен³и характерныхъ особенноетей рѣчи простолюдина; картины-же его внѣшней и внутренней жизни, хотя вообще довольно рельефно изображаемыя авторомъ, всегда лишены надлежащаго освѣщен³я и окрашены тѣмъ-же сплошнымъ розовымъ цвѣтомъ.

   Что такое испанск³й народъ? спрашиваетъ онъ себя и отвѣчаетъ: Если взять на лѣстницѣ испанскаго просвѣщен³я по одному человѣку съ каждой ступени, перемѣшать ихъ между собой и потомъ истолочь въ интеллектуальной ступкѣ, то получится однородное глинообразное вещество, изъ котораго уже легко снова вылѣпить человѣка и даже съ самыми прекрасными качествами; но его способность читать и писать во всякомъ случаѣ будетъ очень умѣренна.

   На пятнадцать милл³оновъ жителей, населяющихъ Пиренейск³й полуостровъ, Труэба полагаетъ не менѣе двѣнадцати милл³оновъ, для которыхъ литература совершенно безполезна, если только она не проникнута достаточной ясностью и простотой, приноровленной къ ихъ пониман³ю.

   Если пожать немного эту теор³ю дона Труэбы, изъ нея тотчасъ-же выдѣлится такая суть:

   Испанск³й народъ страстенъ по природѣ, онъ чувствуетъ сильно, вѣритъ глубоко и живетъ исключительно одними ощущен³ями; слѣдовательно зачѣмъ-же тревожить его мысль? Оставимъ его лучше въ блаженномъ младенческомъ состоян³и, - во тьмѣ старой вѣры и вѣкового невѣжества.

   Не такъ, конечно, думали Сервантесъ, Квеведо, Моратинъ, Ховельяносъ, но за то совершенно такъ - и дворъ Изабеллы II, и мадридск³е нео-католики. Вотъ почему произведен³я Труэбы пользовались сильнымъ покровительствомъ конституц³онной монарх³и и ея приверженцевъ, они большею част³ю даже издавались на счетъ королевской казны, или герцога де Монпансье. Понятно, что дочъь Фердинанда VII рада была найти себѣ поддержку въ талантливомъ писателѣ, имѣвшемъ такое-же значен³е среди бискайцевъ, какъ Фернанъ Кавальеро среди андалузцевъ.

   Можетъ быть, намъ слѣдовало-бы причислитъ Труэбу скорѣе къ поэтамъ, чѣмъ къ романистамъ, такъ какъ y него есть цѣлый томъ сантименталъныхъ лирическихъ стихотворен³й подъ заглав³емъ El Libro de los Cantares. Ho мы все-таки находимъ большее основан³е упомянуть o немъ именно здѣсь, потому что онъ прославился въ Испан³и не этой Книгой Пѣсенъ, a многими, дѣйствительно прелестными повѣстями и разсказами, какъ напр. La Madrastra, El Judas de la Casa, Juan Palomo, El mas listo que Cardona, La mujer del Arquitecto, La Buenaventura. Особенно удаченъ также его очеркъ Las Vecinas, гдѣ въ характерныхъ д³алогахъ двухъ мадридскихъ кумушекъ передъ нами открывается цѣлая жизнь, сотканная изъ ежедневныхъ дрязгъ и мелочей.

   Густаво-Адольфо Беккеръ, - родивш³йся въ 1836 г., умерш³й въ 1870, - почти не имѣетъ ничего общаго съ Труэбой по характеру своего творчества. Это натура болѣе возвышенная, артистическая въ полномъ значен³и слова, умъ болѣе зрѣлый и глубок³й, отмѣченный печатью нашего вѣка. Но, къ сожалѣн³ю, ему не посчастливилось въ жизни: онъ не скоро нашелъ свой истинный путь и долженъ былъ растратить лучш³е годы молодости на борьбу съ матер³альными невзгодами, при отсутств³и всякой поддержки.

   И не съ одной только бѣдностью приходилось бороться: болѣзнь почти постоянно угнетала Беккера, a къ довершен³ю несчаст³я, вдругъ умеръ отъ воспален³я легкихъ его любимый братъ, - замѣчательный художникъ и неизмѣнный спутникъ его скитальческой жизни. Этотъ неожиданный ударъ произвелъ страшное дѣйств³е на впечатлительную натуру Густаво-Адольфо, давнишняя грудная болѣзнь стала развиваться сильнѣе, и, ровно черезъ три мѣсяца, день въ день, онъ соединился въ могилѣ съ своимъ братомъ.

   Беккеръ написалъ немного: десятка два легендъ, собранныхъ потомъ усерд³емъ его друзей, нѣсколько путевыхъ замѣтокъ въ формѣ писемъ, нѣсколько сотенъ стиховъ и, наконецъ, обширное художественно-историческое изслѣдован³е древнихъ испанскихъ храмовъ. Вотъ все, что онъ успѣлъ написать, смерть застала его въ то время, когда y него было задумано и набросано четыре драмы, шесть разсказовъ и до шестнадцати легендъ. Въ этомъ послѣднемъ родѣ Беккеръ достигалъ наибольшаго совершенства, нельзя безъ восхищен³я читать эту прелестную смѣсь фантаз³и съ дѣйствительностью, гдѣ чувство постоянно возбуждено до высшей степени, гдѣ каждый образъ, прежде, чѣмъ напечатлѣться въ вашемъ сердцѣ, съ поразительной яркостью вырисовывается въ воображен³и.

   Вообще, въ его творчествѣ чувствуется художникъ, сосредоточивающ³й вниман³е лишь на одномъ живописномъ въ природѣ и жизни. Хотя, по самому складу своего ума, Беккеръ скорѣе долженъ-бы тяготѣть къ серьезнымъ вопросамъ политики и общественной организац³и, но вл³ян³е артистической среды постоянно перетягиваетъ его на сторону чистаго искусства и внушаетъ ему благоговѣн³е къ древнимъ храмамъ и памятникамъ, ко всѣмъ остаткамъ величавой поэз³и минувшихъ вѣковъ.

   Иногда на немъ замѣтно отражается и вл³ян³е Гоффмана; такъ, напр., слѣдующ³я его произведен³я - Зеленоокая, Органъ маэстро Переса, Miserere, Гномъ, - очевидно навѣяыы нѣмецкимъ сказочникомъ. Но Беккеръ не простой подражатель, - это самостоятелъный художникъ временъ упадка нашей романтической школы. Онъ ищетъ всюду лишь того, что можетъ возбудить воображен³е, или поэтическое чувство; все таинственное, мрачное, фантастически-неопредѣленное увлекаетъ его до страсти, при чемъ реальные интересы чедовѣчества, разумѣется, исчезаютъ въ этомъ туманѣ, какъ и вообще y тѣхъ эстетиковъ, которые, преувеличивая до крайности значен³е искусства, ставятъ его чуть-ли не единственной цѣлью всей жизни.

   "Я знаю, - говоритъ онъ, - что прошлое умерло, невоскресимо умерло, но мнѣ дорого всякое поэтическое воспоминан³е o немъ".

   И это тоскливое сожалѣн³е o прошломъ Беккеръ носитъ въ своей душѣ точно такъ-же, какъ и вся Испан³я, до сихъ поръ еще не забывающая o своемъ быломъ велич³и. "Что осталось намъ отъ нашего безграничнаго могущества? - восклицаетъ онъ. Увы, одна только тѣнь, блѣдный призракъ того, чѣмъ мы были когда-то!".

   Во время своихъ странствован³й по Испан³и, Беккеръ съ увлечен³емъ собираетъ разныя легендарныя предан³я, уцѣлѣвш³я въ народной памяти, тщательно заноситъ въ свой путевой альбомъ всякую древнюю постройку, полуарабскую, или полувизант³йскую, набрасываетъ карандашомъ живописные костюмы, красивыя, или выразительныя фигуры поселянъ, какъ пчела, извлекаетъ медъ изъ каждаго цвѣтка, заготовляя обильные матер³алы для своего будущаго творчества. Такимъ путешеств³ямъ съ эстетической цѣлью онъ придаетъ огромное значен³е и совѣтуетъ каждому художнику слѣдовать его примѣру, пока желѣзныя дороги не захватили всей страны и не занесли вл³ян³я цивилизац³и даже въ самые глух³е, первобытные уголки, т.е. пока не наложена еще на весъ испанск³й народъ печать безцвѣтнаго однообраз³я.

   Вопросъ o томъ, принадлежитъ-ли Беккеръ прошедшему, или будущему своей страны, мы предоставляемъ рѣшить ему самому. По крайней мѣрѣ, вотъ что говоритъ онъ въ одномъ изъ своихъ путевыхъ писемъ.

   "Я вѣрю въ будущее и радостно привѣтствую неудержимый наплывъ современныхъ идей, постепенно преобразующихъ человѣчество своей чудодѣйственной силой. Но, на врожденной-ли наклонности къ мистическои поэз³и, потому-ли, что человѣку свойственно вообще относиться съ сожалѣн³емъ къ невозвратному, только я сохраняю въ глубинѣ души какое-то благоговѣйное чувство ко всякому напоминан³ю o жизни минувшихъ вѣковъ, ко всему, на чемъ отпечатлѣлись ея слѣды. Народныя предан³я, разрушенныя крѣпости, заброшенные замки, старые обычаи моей старой Испан³и имѣютъ для меня неотразимую прелесть, какое-то таинственное очарован³е. Это похоже на то, что испытываешь при роскошномъ закатѣ солнца, чувствуя на себѣ его послѣдн³е лучи, въ тѣ минуты, когда грезы всецѣло овладѣваютъ воображен³емъ, тысячи свѣтлыхъ призраковъ рѣютъ передъ глазами и потомъ исчезаютъ мало-по-малу, погружаясъ въ наступающ³й сумракъ".

   Такъ-ли говорилъ-бы ярый фанатикъ, желающ³й повернуть назадъ все человѣчество? Нѣтъ, это рѣчь восторженнаго артиста, который съ невольнымъ страхомъ глядитъ на разрушительное наступлен³е разума и науки и, при полной вѣрѣ въ ихъ благотворную силу, все-таки не рѣшается идти за ними впередъ, боясь потерять изъ виду улыбающ³еся ему, поэтическ³е призраки прошлаго.

   Беккеръ никогда не былъ, да и не могъ быть счастливъ при своемъ стремлен³и къ смутному, неопредѣлеиному идеалу. Во всю жизнь онъ ждалъ чего-то, какого-то внѣшняго воздѣйств³я, призыва къ борьбѣ, къ великимъ подвигамъ, но такъ и умеръ, не дождавшись.

   Мы приводимъ здѣсь одно изъ стихотворен³й Беккера, такъ какъ оно выражаетъ отчасти именно это преобладающее душевное настроен³е и въ то-же время свидѣтельствуетъ, что онъ могъ-бы занять не послѣднее мѣсто въ ряду испанскихъ поэтовъ:

  

   Въ жилищѣ безлюдномъ и всѣми забытомъ,

   Отъ солнца тяжелыми ставнями скрытомъ,

  

   Гдѣ прежн³е годы въ весельѣ текли, -

   Старинная арфа лежала въ пыли.

  

   Лежала та арфа, что часто бывало

   Мелод³ей нѣжной людей услаждала,

  

   Чьи струны пѣвали o жизни былой,

   O снахъ и o грёзахъ души молодой.

  

   Какъ птичка, отъ стужи страдая зимою,

   Весны ожидаетъ съ ея теплотою, -

  

   Ждала эта арфа, чтобъ вѣтра порывъ

   Пронесся надъ струнами, ихъ разбудивъ.

  

   Я, глядя на арфу, подумалъ: порою

   И ген³й нашъ спитъ, какъ мертвепъ подъ землею:

  

   Онъ ждетъ, словно Лазарь, глагола любви:

   "Встань, мертвый, изъ гроба, иди и живи!" {*}

   {* Del salon en el angúlo oscuro

   De su dueo tal vez olvidada

   Silenciosa y cubierta de polvo

      Veia se el arpa;

   Cuanta nota dormia en sus cuerdas!

   Como el pájaro duerme en las ramas

   Esperando la mano de nieve

      Que sabe arrancar la.

   Ay! pensê: cuantas veces el genio

   Así duerme en el fondo del alma

   Y una voz, como Lázaro, espera

   Que le dïga: "Levanta te y anda!"}

  

  

   Упомянемъ теперь o другомъ выдающемся писателѣ современной Испан³и, далеко еще не сказавшемъ своего послѣдняго слова.

   Педро-Антон³о де Аларконъ родился въ 1833 году, въ Гвадиксѣ - маленькомъ провинц³альномъ городкѣ. Еще юношей, лѣтъ 15-и, онъ былъ уже баккалавромъ, потомъ сталъ изучать право въ Гранадскомъ университетѣ, но отецъ его, обремененный многочисленной семьей. не могъ обойтись безъ помощи старшаго сына въ продолжен³е тѣхъ долгихъ лѣтъ, какихъ требуетъ научное подготовлен³е къ свободнымъ професс³ямъ, и уговорилъ его перейти изъ университета въ семинар³ю. Аларконъ сначала уступилъ настоян³ямъ семъи, но потомъ не чувствуя ни малѣйшаго призван³я къ духовному поприщу, рискнулъ отдаться случайностямъ литературной жизни въ области журналистики.

   Ему не было еще и 20-и лѣтъ, когда, въ товариществѣ съ однимъ изъ своихъ близкихъ друзей, онъ началъ издавать журналъ подъ заглав³емъ Отглоски Запада. Издан³е пошло почти сразу, и Аларконъ, увлеченный этимъ первымъ успѣхомъ, рѣшился переселиться въ столицу, гдѣ вскорѣ сблизился съ кружкомъ талантливыхъ литературныхъ дебютантовъ 1854 г., съ Мануэлемъ дэль Палас³осъ, ФернандесъХименесомъ, Солеромъ и другими.

   То было какъ разъ вслѣдъ за революц³ей, нанесшей первый ударъ подновласт³ю Изабелды II, во время сильнаго волнен³я въ Мадридѣ и крайняго возбужден³я умовъ. Аларконъ бросился въ этотъ водоворотъ со всѣмъ увлечен³емъ молодости, и его горячее, рѣзкое нападен³е на Бурбонскую дина ст³ю въ сатирическомъ журналѣ El Látigo (Бичъ), a также совпавшая съ этимъ громкая дуэль, сразу привлекли къ нему вниман³е публики и возбудили дѣятельное преслѣдован³е со стороны правительства.

   Эти смѣлыя, до дерзости, юношеск³я выходки значптельно способствовали на первыхъ порахъ извѣстности Аларкона; a потомъ онъ уже началъ серьезно работать на литературномъ поприщѣ и прежде всего написалъ очень удачный романъ Финалъ Нормы. Затѣмъ почти во всѣхъ пер³одическихъ издан³яхъ непрерывно стали появдяться его живые, одушевленные, всегда коротк³е разсказы, какъ y Труэбы, a матер³аломъ для нихъ ему большею част³ю служили различные эппзоды изъ собственной жизни.

   Въ то же время, чтобы испробовать свои силы и въ сценической литературѣ, Аларконъ написалъ трехъактную драму въ стихахъ Блудный Сынъ, но она не имѣла успѣха, и критика жеетоко отометила ему за его преяш³е рѣзк³е отзывы o современныхъ драматургахъ, съ которыми онъ намѣревался вступить въ состязан³е.

   Эта первая неудача совершенно охдадила его къ театру и, вѣроятно, была причиной неожиданнаго поворота на новый путь. Въ то время правительство О'Доннеля, подготовляясъ къ Африканской экспедиц³и, старадось всѣми силами разжечъ воинственный духъ испанцевъ и пробудить въ нихъ патр³отизмъ. Аларконъ откликнулся на призывъ: онъ вступилъ въ дѣйствующую арм³ю простымъ солдатомъ-волонтеромъ, участвовалъ во всей кампан³и, получилъ огнестрѣльную рану въ одномъ изъ самыхъ жаркихъ дѣлъ и заслужилъ не только благосклонность, но и дружбу главнокомандующаго.

   He мало почетныхъ отлич³й пр³обрѣлъ онъ въ награду за свои военныя доблести, a вмѣстѣ съ тѣмъ въ его распоряжен³е были предоставлены всѣ необходимые матер³алы для задуманнаго имъ тогда же историческаго труда. Такимъ образомъ явились въ свѣтъ обильныя фактами Записки свидѣтеля Африканской войны, и это повѣствован³е, проникнутое чистоиспанскимъ нац³ональнымъ духомъ, имѣло очень большой и заслуженный успѣхъ.

   Послѣ войны, Аларкошь, желая отдохнуть отъ всѣхъ невзгодъ и бѣдств³й, испытанныхъ имъ подъ знойнымъ небомъ Африки, отправился путешествовать по Итал³и. Тамъ онъ запасался новыми, уже свѣтлыми впечатлѣн³ями и, собравъ ихъ потомъ въ одно цѣлое, издалъ свою интересную книгу, подъ заглав³емъ Изъ Мадрида вь Неаполь.

   По возвращен³и на родину и почти до самой революц³и 1868 г., Аларконъ писалъ уже непрерывно. Именно къ этому пер³оду относится большинство его литературныхъ работъ: Сборникъ серьезныхъ и юмористическихъ стихотворен³й, цѣлый томъ отрывочныхъ статей, подъ заглав³емъ Cosas que fueron (Дѣла Прошлаго), и два тома разсказовъ, изъ которыхъ, впрочемъ, мног³е печатались прежде въ разныхъ пер³одическихъ издан³яхъ. Только въ 1865 году онъ увлекся на время духомъ парт³й, когда былъ избранъ въ Палату депутатовъ и сталъ горячимъ защитникомъ политики О'Доннеля.

   Затѣмъ, въ продолжен³е всѣхъ событ³й, послѣдовавшихъ за революц³ей 1868 г., Аларконъ оставался всторонѣ, какъ будто не принимая въ нихъ даже косвеннаго участ³я, однако, съ восшеств³емъ на престолъ Альфонса XII, снова появился на политической сценѣ, уже въ роли администратора, и хотя это нисколько не мѣшало ему продолжать свою литературную дѣятельность, но направлен³е ея съ той поры стало значительно измѣняться. Наконецъ, позднѣйш³я его произведен³я, изданныя въ 1874 г., какъ напр. El Sombrero de tres picos и La Alpujarra, - уже несомнѣнно доказываютъ, что, примкнувъ къ административной власти, Аларконъ забылъ o стремлен³яхъ своей первой молодости, отрекся отъ всѣхъ принциповъ нашей великой революц³и и перешелъ на сторону поклонниковъ старины съ ея темнымъ царствомъ католической вѣры. Грустно видѣть, какъ мельчаютъ и падаютъ въ жизненной борьбѣ даже недюжинные умы и таланты!

  

  

   Мы отмѣтили здѣсь только главныхъ дѣятелей въ области плодовитаго испанскаго романа, a подъ ними кишитъ безчисленное множество второстепенныхъ авторовъ, по большей части слабыхъ, претенц³озныхъ, но иногда умѣющихъ держаться на д³апазонѣ приличной посредственности. Богатство фантаз³и, какъ отличительное свойство испанцевъ, проявляется очень часто и въ этихъ произведен³яхъ, но оно, конечно, не можетъ восполнить ихъ существенныхъ недостатковъ, - отсутств³я художественнаго таланта, ограниченности мысли, поверхностнаго знан³я жизни и людей.

   Однако, нѣкоторые изъ этого разряда беллетристовъ написали такъ много, что могли-бы обогатить отечественную литературу, если бы это зависѣло отъ количества напечатанныхъ томовъ.

   Но, къ сожалѣн³ю, качество не всегда соотвѣтствуетъ количеству, a судъ потомства неумолимъ, право на долговѣчность онъ признаетъ только за тѣмъ, что обладаетъ всѣми необходимыми услов³ями жизненности.

   Къ числу самыхъ неутомимыхъ писателей можно отнести дона Юл³о Номбела и донью Пиларъ Синуэсъ дэль Марко. Хотя и тотъ и другая далеко не удовлетворяютъ тѣмъ требован³ямъ, как³я мы предъявляемъ къ современному роману, но не выдѣлить ихъ изъ общаго ничтожества и обойти молчан³емъ было-бы все-таки несправедливо, потому что въ своихъ многочисленныхъ произведен³яхъ они стоятъ нисколько не ниже того уровня просвѣщен³я и прогресса, до какого достигъ Пиренейск³й полуостровъ.

   Впрочемъ, донъ Юл³о Номбела не лишенъ и нѣкотораго таланта, y него есть двѣ-три очень простыя повѣети, - хорошо задуманныя и хорошо исполненныя.

   Первая изъ нихъ озаглавлена Заживо Мертвая (Mujer muerta en vida). Здѣсь представлена молодая дѣвушка, обладающая всѣми достоинствами, как³я способствуютъ счаст³ю семейной жизни, - умная, честная, кроткая, но крайне робкаго, нерѣшительнаго характера. У нея не хватаетъ мужества, чтобы отстоять любовь къ избраннику своего сердца, и, уступая чужому, неблагонамѣренному вл³ян³ю, она сама навсегда отталкиваетъ отъ себя возможное счаст³е, т. е. добровольно умираетъ заживо, вслѣдств³е недостатка силы и страсти въ своей натурѣ.

   Вторая повѣсть называется Истор³я двухъ друзей. Молодые люди, бывш³е товарищи по школѣ, встрѣчаются послѣ нѣсколькихъ лѣтъ разлуки, и одинъ изъ нихъ повѣряетъ другому первыя волнен³я серьезной любви. Другъ внимательно выслушиваетъ его и тутъ-же, съ обманчивой искренностью, предлагаетъ ему свое посредничество. Затѣмъ онъ знакомится съ названной дѣвушкой, изучаетъ ея характеръ, стараясь при этомъ развивать проявляющуюся порою наклонность къ блеску и пустотѣ великосвѣтской жизни. Мало-по-малу ему удается отвлечь молодую дѣвушку отъ первой любви, заглушить въ ея сердцѣ всѣ великодушныя чувства, и, наконецъ, онъ женится на ней, чтобы присвоить себѣ богатое приданое.

   A между тѣмъ, обманутый этимъ коварнымъ поступкомъ, другой молодой человѣкъ въ первое время испытываетъ глубокое унын³е, считая свою жизнь разбитой навсегда; но впослѣдств³и снова принимается за трудъ, ветрѣчаетъ другую дѣвушку, несравненно болѣе достойную любви по своимъ нравственнымъ качествамъ; взаимная привязанность укрѣпляется по мѣрѣ того, какъ они узнаютъ другъ друга, a при такихъ услов³яхъ, какъ и слѣдовало ожидать, женитьба приноситъ обоимъ разумное, прочное счаст³е.

   Мораль вытекаетъ здѣсь изъ сопоставлен³я этихъ двухъ браковъ: съ одной стороны полная гармон³я, съ другой - послѣ кратковременнаго свадебнаго путешеств³я, т. е. традиц³оннаго медоваго мѣсяца, - постепенное взаимное отчужден³е и, наконецъ, то, что называется адомъ семейной жизни.

   Въ третьемъ романѣ - Побочный Сынъ, Номбела старается доказать, что дѣти - не судьи своимъ родителямъ и должны прощать имъ все, даже самые возмутительные проступки. Несмотря на очевидную несостоятельность такого тезиса, мы все-таки признаемъ, что авторъ защищаетъ его довольно убѣдительно.

   Помимо того, въ разсказѣ есть и живость, и одушевлен³е; дѣйств³е драматично, лица характерны, за исключен³емъ, впрочемъ, одного - слишкомъ ужъ банальнаго типа предателя. Вообще, этотъ романъ можно назвать самымъ удачнымъ изъ всѣхъ произведен³й Номбелы, онъ имѣлъ оченъ большой успѣхъ, выдержалъ три издан³я и, вѣроятно, не ограничится этимъ.

   Подъ общимъ заглав³емъ - Истор³я въ дѣйств³и, Номбела написалъ цѣлую сер³ю историческихъ романовъ, гдѣ, очевидно, беретъ себѣ за образецъ Фернандесъ-и-Гонзалеса. Романы эти, пожалуй, интересны, читаются легко, но собственно историческаго въ нихъ немного: перенося насъ изъ XIX вѣка въ различныя эпохи испанской старины, авторъ не даетъ намъ ихъ вѣрной характеристики, потому что почти никогда не выходитъ изъ дворца и, оставляя всторонѣ все осталъное общество, изображаетъ одну только придворную жизнь, да и то неособенно ярко. Вѣроятно, ради увеличен³я количества своихъ произведен³й, онъ никогда не исчерпываетъ разомъ того или другого сюжета, поэтому ни въ одномъ отдѣльно взятомъ романѣ не оказывается развязки, и за ней надо обращаться къ слѣдующему. Такой способъ можетъ быть очень удобенъ для издателей и самого автора, но ужъ, конечно, не для читателя.

   Донья Пиларъ Синуэсъ дэль Марко изо всѣхъ силъ стремится стяжать себѣ славу Фернана Кавальеро, но до сихъ поръ не достигаетъ этой цѣли, за неимѣн³емъ главныхъ достоинствъ своей соперницы: тонкой наблюдательности, живописности изложен³я и той соли, какая свойственна уроженцамъ Кадикса.

   Произведен³я ея холодны, сухи, безстрастно - сентиментальны, какъ y нашей M-me Котэнъ, и вообще, духъ этой писательницы настолько сроденъ доньѣ дэль Марко, что она даже избрала ее героиней одного изъ своихъ романовъ, a все свое творчество настроила на ладъ Мальвины и Малекъ-Аделя, такъ что читатель поетоянно чувствуетъ себя въ какомъ-то условномъ м³рѣ, очень мало напоминающемъ современную дѣйствительность.

   Мног³е изъ ея романовъ предназначены исключительно для молодыхъ дѣвицъ и потому входятъ въ составъ библ³отекъ всѣхъ женскихъ учебныхъ заведен³й. Можетъ быть, тамъ ихъ и читаютъ дѣвицы, лишенныя свободнаго выбора, но едва-ли онѣ возобновляютъ это чтен³е, возвратившись домой.

   Останавливаться на такихъ произведен³яхъ мы не видимъ основан³я, какъ и на тѣхъ, что порождались однимъ лишъ духомъ парт³й, при полномъ отсутств³и таланта, a потому и не могли достигнуть цѣли, предположенной ихъ авторами. Къ этому разряду принадлежитъ безчисленное количество романовъ: Мадридск³е Пролетар³и, Бѣдняки и Богачи, Гародъ и Угнетатели, Дворецъ Преступлен³й и проч. и проч. и проч. Для служен³я дѣлу прогресса, конечно, не достаточно однихъ напоминан³й o былыхъ злодѣйствахъ, o тѣхъ ужасахъ и бѣдств³яхъ рабства, как³е приходилось испытывать человѣчеству; требуется также, и несравненно болѣе, - изучен³е настоящихъ услов³й его жизни, глубокое изслѣдован³е фактовъ, потому что односторонн³й, или поверхностный взглядъ не можетъ дать вѣрнаго понят³я ни o чемъ. Наконецъ, если искусство предполагаетъ идею, общую цѣль, то y него есть также и свои законы, съ которыми должно сообразоваться всякое художественное творчество; слѣдовательно внѣ этихъ законовъ не существуетъ и литературы.

   Одинъ изъ мадридскихъ писателей, a именно донъ Фернандо Мартинесъ Педроза, авторъ многихъ романовъ, повѣстей и сценическихъ п³есъ, всегда разумныхъ, честныхъ по содержан³ю, но холодныхъ, безцвѣтныхъ, безжизненныхъ, - жалуется въ предислов³и къ своимъ произведен³ямъ на видимое охлажден³е современной публики къ возвышеннымъ идеямъ и чувствамъ, въ литературномъ творчествѣ. Но онъ забываетъ при этомъ, что и здѣсь, какъ во всякой другой дѣятельности, однихъ благихъ намѣрен³й далеко еще недостаточно; что вл³ян³е самой прекрасной идеи на умъ и сердце читателя вполнѣ зависитъ отъ умѣн³я автора облечь ее въ художественную форму.

  

  

  

  

   Первое мѣсто между современными испанскими историками неоспоримо принадлежитъ дону Модесто Лафуэнте, автору Всеобщей истор³и Испан³и, занимающей 28 томовъ.

   Это капитальный трудъ,возможный только для такихъ неутомимыхъ дѣятелей, какъ Лафуэнте: въ течен³е цѣлыхъ двадцати лѣтъ онъ посвящалъ ему непрерывно всѣ свои силы, и за все это долгое время энерг³я ни разу не покидала его.

   За то Испан³я, благодаря такому неотступному труду, получила наконецъ то, чего ве доставало ей въ XIX вѣкѣ: до сихъ поръ она почти совсѣмъ не имѣла своей истор³и, т. е. у нея не было ни одного сколько нибудь связнаго и систематическаго изложен³я событ³й, совершавшихея на ея территор³и со временъ первыхъ нашеств³й карѳагенянъ и римлянъ и до нашихъ дней. Единственнымъ источникомъ достовѣрныхъ свѣдѣн³й o жизни испанской нац³и служили до настоящаго времени лѣтописныя сказан³я ³езуита Мар³аны и Ферререса, изданныя еще въ XVI столѣт³и. Эти произведен³я, правда, изобилуютъ массою фактовъ, собранныхъ съ большимъ старан³емъ, но безъ всякаго разбора и связи. Къ тому же главная цѣль почтенныхъ авторовъ, очевидно, заключалась въ томъ, чтобы оттѣнить для испанцевъ благодѣтельное вл³ян³е католической церкви и, на основан³и прошедшаго, упрочить ея преобладан³е въ будущемъ; поэтому людямъ, воспитаннымъ въ традиц³яхъ настоящаго вѣка, бывшимъ свидѣтелями революц³и 1808 год, - <нрзб>, живущимъ и полномъ свѣтѣ идей свободы равенства и братства, уже стыдно было искать освѣщен³я фактовъ своей истор³и въ понят³яхъ и сужден³яхъ среднихъ вѣковъ.