>
Вл³ян³е двора на испанское общество во всѣ времена было такъ велико, что воцарен³е Бурбоновъ послѣ революц³и, возведшей на престодъ Филиппа V, не замедлило отразиться и на литературѣ. Съ той поры вкусы разомъ измѣняготся: въ Мадридѣ привыкаютъ видѣть все прекрасное, великое, изящное, грац³озное, исключительно лишь въ создан³яхъ нашихъ писателей вѣка Людовика Х²V, и по одной изъ тѣхъ странныхъ аномал³й, как³я нерѣдко встрѣчаются въ истор³и, испанцы въ тоже время не признаютъ въ своихъ нац³ональныхъ авторахъ тѣхъ самыхъ красотъ, которыя y нихъ-же заимствованы французскими классиками. Вдобавокъ еще, Испан³я особенно высоко ставитъ тѣ изъ нашихъ произведен³й, что наиболѣе рѣзко противорѣчатъ ея исконнымъ предразсудкамъ и м³ровоззрѣн³ю.
Въ течен³е всего XVIII вѣка эта мода остается господствующей въ испанской литературѣ. Нѣтъ сомнѣн³я, что она сильно тормозила развит³е нац³ональнаго творчества, но съ другой стороны ея вл³ян³е было благотворно: оно послужило освобожден³ю испанской рѣчи отъ напыщенности и манерности, введенныхъ въ нее поэтомъ Гонгора въ концѣ ХV² вѣка. A до какой степени заразительно дѣйчтвовалъ этотъ такъ называемый гонгоризмъ, можно видѣть уже изъ того, что даже так³я крупныя силы, какъ Сервантесъ, Кальдеронъ, Квеведо, не могли совершенно освободиться отъ него. Существовала цѣлая школа этого вычурнаго краснорѣч³я, были установлены точныя правила его, считавш³яся обязательными до самаго воцарен³я Филиппа V.
Увлечен³е французскими классиками разомъ положило конецъ гонюризму, и реакц³я была такъ велика, что испанск³е поэты почти безъ всякаго протеста подчинились новымъ правиламъ Буало, спец³ально изложеннымъ для нихъ дономъ Игнас³о де Луханъ (1739).
И вотъ съ этой поры лирическая поэз³я въ Испан³и принимаетъ строг³й, сухой, прямолинейный характеръ, отличающ³й нашихъ писателей перваго пер³ода импер³и, - Делилля, Фонтана и проч., прежняя живость изложен³я и горячая страстность испанскихъ авторовъ исчезаютъ совсѣмъ.
Вмѣсто живописныхъ драмъ Золотаго вѣка, на мадридской сценѣ появляются исключительно подражан³я французскимъ трагед³ямъ. Правда, одинъ изъ видныхъ литераторовъ этой эпохи, Гарс³а де-ля Гуэрта, пытается противодѣйствовать такому прискорбному отречен³ю отъ нац³ональной славы, и вначалѣ его критическ³я статьи производятъ нѣкоторое впечатлѣн³е на публику, но, по какому-то странному противорѣч³ю, онъ самъ-же неожиданно выступаетъ съ трагед³ей, написанной во французскомъ вкусѣ, и публика рукоплещетъ, встрѣчаетъ его такимъ энтуз³азмомъ, какого еще никогда не удавалось ему возбуждать своими самостоятельными произведен³ями. Въ результатѣ получается не ослаблен³е, a еще болъшее развит³е французскаго духа, который достигаетъ наконецъ своего апогея въ комед³яхъ дона Леандро Моратина, имѣвшихъ огромный успѣхъ. И дѣйствительно, со стороны изящества, необыкновеннаго такта, чувства мѣры, словомъ, того художественнаго чутья, съ какимъ этотъ даровитый писатель сумѣлъ пересадить на испанскую почву самый характеръ мольеровскаго творчества, - не оставляетъ намъ не остается желать ничего лучшаго: его Si de las Niñas (Да молодой дѣвушки), Mojigata (Дицемѣрка), El Viejo y la Ni fia (Старикъ и молодая жена), и проч. были и останутся восхитительными снимками съ того условнаго м³ра, какимъ, къ великому сожалѣн³ю, слишкомъ часто ограничиваются наши лучш³е писатели временъ Людовика Х²V. Леандро Моратинъ точно такъ-же беретъ лишь малую частъ общества, a не рисуетъ его въ цѣломъ составѣ, поэтому комическ³е мотивы не вызываютъ здѣсь ни искренняго смѣха, ни горькой усмѣшки, зритель только спокойно улыбается, но во всѣхъ этихъ д³алогахъ такъ много ума, вкуса, изящества, что невольно поддаешься обаян³ю и не желаешь освободиться отъ него.
Самой блестящей стороной испанской литературы ХV²²² вѣка безспорно остается критика. Лишь только одинъ изъ преемниковъ Филиппа V, ожесточенный врагъ ³езуитовъ, - Карлъ III, немного ослабилъ стѣенительныя услов³я печати, появилось разомъ нѣсколько писателей, одушевленныхъ искреннимъ желан³емъ показать своей нац³и, куда она идетъ, и въ какой паутинѣ предразсудковъ, невѣжества, мрака заставляютъ ее жить. Вотъ въ чемъ заключалась задача отцовъ Фейхоо, Исла и друга графа де Аранда - Мельх³ора де Ховельяносъ.
Въ произведен³яхъ отца Фейхоо нѣтъ ничего особенно выдающагося, - въ нихъ гораздо больше эрудиц³и, чѣмъ таланта, но o немъ все-таки стоитъ упомянуть хотя-бы за ту неутомимую настойчивость, съ какой онъ во всю жизнь не переставалъ бороться съ предразсудками своихъ современниковъ, давшихъ ему прозван³е испанскаго Баила.
Еще большей смѣлостью и несравненно большимъ талантомъ обладалъ отецъ Исла. Въ произведен³яхъ его особенно ярко выдѣляется одинъ чисто нац³ональный типъ, который получилъ потомъ всеобщую извѣстность, это типъ манернаго проповѣдника, полнаго аффектац³и, претенц³озности и напыщенности, скрывающаго подъ свѣтскимъ лоскомъ свое крайнее невѣжество. Мы считаемъ не лишнимъ представить здѣсь этотъ портретъ какъ рисуетъ его авторъ въ своей Historia del fray Gerundio de Campazas:
"Отецъ Герунд³о - деканъ - проповѣдникъ былъ еще въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ, только что переступилъ на четвертый десятокъ: сильный, дородный, статный и рослый, - онъ казался образцомъ физическаго развит³я; все въ немъ было симметрично и пропорц³онально, ходилъ онъ бодро, держался прямо, даже величаво, благодаря своему округлому животу и высоко поднятой головѣ. Конусовидность его черепа умѣрялась искусно зачесанными волосами, ряса на немъ всегда бывала новая, безъ малѣйшаго пятнышка, и обильными складками ниспадала до самыхъ пятъ, обувь узкая, изящная; скуфейка шелковая, расшитая тончайшимъ узоромъ и украшенная кокетливой кисточкой, - произведен³е или, лучше сказать, плодъ безграничной преданности благочестивыхъ дамъ къ отцу проповѣднику. Въ сложности это былъ человѣкъ очень привлекательный: онъ обладалъ сильной, звучной дикц³ей съ легкимъ грассирован³емъ, неподражаемой мимикой, выразительностью жестовъ, мягкостью въ обращен³и, неудержимо смѣлымъ полетомъ мыслей, высокопарностью слога и необыкновеннымъ талантомъ разсказывать анекдоты. Онъ умѣлъ кстати и пошутить, и посмѣяться, вставить острое словцо, привести пословицу, - показать лицомъ свои богатыя дарован³я. Всего этого было слишкомъ достаточно, чтобы производить чарующее дѣйств³е не только на чувствительныя женск³я сердца, но даже и на болѣе грубыя - мужск³я. Одни развѣ камни на мостовой могли еще не поддаваться его обаян³ю". "Да, это былъ одинъ изъ тѣхъ изыскангыхъ проповѣдниковъ, что при упоминан³и o святыхъ отцахъ, или евангелистахъ, никогда не позволятъ себѣ назвать ихъ собственными именами изъ опасен³я вульгарности. Для отца декана, напримѣръ, евангелистъ Матѳей былъ ангеломъ истор³и, Маркъ - святымъ тельцомъ, Луку онъ называлъ божественной кистью, ²оанна - орломъ Патмоса, пророка ²ерем³ю - багрянцемъ Белена, a св. Амврос³я - медоточивыми yстами. Когда-же ему приходилось говорить на какое нибудь евавтельское событ³е или подкрѣплять свои слова самымъ текстомъ, онъ никогда не ограничивался обычнымъ указан³емъ, какъ напр. Ioannis capite dêcimo tertio, или Mathoei capite dêcimo quarto, нѣтъ, какъ это можно! Вѣдь онъ не какой нибудь субботн³й проповѣдникъ, и потому непремѣнно выразится такъ: Evangêlica lectione Mathoei vel Ioannis capite dêcimo quarto a иногда, что-бы вышло еще эффектнѣе, сдѣлаетъ такую перестановку: Quarto dêcimo ex capite... И надо было видѣтъ, съ какой величавой грац³ей, какимъ округленнымъ жестомъ., онъ поднималъ при этомъ правую руку и засовывалъ два пальца между шеей и воротникомъ своей рясы, какъ-бы для того, чтобы придать большую свободу движен³ямъ головы. Еще двѣ-три прелюд³и, и отецъ Герунд³о окончательно настроивалъ себя на вдохновенный ладъ: онъ простиралъ руки, порывисто, всѣмъ корпусомъ подавался впередъ, словно намѣреваясь соскочить съ каѳедры, надувался отъ сильно втянутаго воздуха, сверкающимъ, презрительнымъ взглядомъ обводилъ свою аудитор³ю, и наконецъ изъ устъ его вырывался тотъ неопредѣленный гортанный звукъ, что разомъ напоминалъ и чихан³е человѣка и ржан³е лошади. Въ так³е торжественные дни онъ съ удвоеннымъ старан³емъ занимался своей наружностью, тщательно брился, выравнивалъ и зачесывалъ волосы короной вокругъ головы, всѣ средства употреблялъ, чтобы придать себѣ самый привлекательный видъ, a выйдя на амвонъ и пробормотавъ краткую молитву, вдругъ выпрямлялся во весь ростъ вынималъ изъ лѣваго рукава ярко-цвѣтной шелковый платокъ, встряхивалъ имъ и громко сморкался, хотя-бы въ этомъ не ощущалось никакой надобности потомъ, тѣмъ-же размѣреннымъ движен³емъ онъ снова пряталъ платокъ въ рукавъ и, бросивъ на собран³е полугнѣвный, полупрезрительный взглядъ, торжественно провозглашалъ: Прежде всего да будетъ восхваленъ и прославленъ... A заканчивалъ такъ: Иже въ первоначальномъ существѣ воплотивш³йся и вочеловѣчивш³йся и проч. Безъ такого вступлен³я и такихъ заключительныхъ словъ отецъ деканъ никогда не произнесъ-бы своей проповѣди даже передъ самимъ апостоломъ Павломъ. Все y него было заранѣе приноровлено, расчитано, размѣрено, хотя пастырск³я бесѣды его неизмѣнно оставались лишенными не только ума и вдохновен³я, но и простого здраваго смысла".
Сильно ошибется тотъ, кто приметъ отца Герунд³о за какой нибудь исключительный типъ: напротивъ, при тогдашнихъ услов³яхъ, - испорченности нравовъ, невѣжествѣ и сильномъ развит³и гонгоризма, так³е модные проповѣдники на испанскихъ каѳедрахъ попадались сплошь и рядомъ гораздо рѣже можно было встрѣтить дѣйствительно честнаго, серьезнаго и талантливаго пастыря, a въ фиглярахъ да невѣжественныхъ фанатикахъ недостатка не было, они составляли большинство.
Мельх³оръ де Ховельяносъ былъ другомъ графа де Аранда, Кампоманеса, Кабарруса, Мониньо, и вмѣстѣ съ ними принадлежалъ къ числу тѣхъ замѣчательныхъ людей, что въ царствован³е Карла III пытались вдохновить своихъ соотечественниковъ великими идеями, волновавшими въ то время Франц³ю подъ вл³ян³емъ энциклопедистовъ. Поэтъ, политикъ, законовѣдъ и драматургъ, - Ховельяносъ съ одинаковымъ увлечен³емъ отдается какъ искусству, такъ и наукѣ, онъ говоритъ o театрѣ, составляетъ проекты аграрныхъ законовъ, касается высшихъ вопросовъ литературной критики и политической эконом³и, - словомъ, онъ не только мыслитъ самъ, но и заставляетъ вдумываться во многое своихъ легкомысленныхъ современниковъ. Не многихъ, конечно, пришлось убѣдить ему, но и той малой доли избранниковъ было уже достаточно, чтобы идеи его не затерялись среди блестящей пышности и жалкаго ничтожества двора Карла IV. Въ 1808 году, когда нац³я впервые подниметъ голосъ за свою независимость, эти идеи отзовутся еще во всей своей силѣ.
Въ другомъ мѣстѣ {Histoire contemporaine de L'Espagne par Gustave Hubbard, t. 1, pag. 14. Paris, Armand Anger.} мы уже имѣли случай подробно говорить обо всемъ, что было страннаго и противорѣчиваго въ политикѣ Князя Мира - министра Годоя, преобладающая дѣятельность котораго всего лучше характеризуетъ царствован³е Карла IV. Этотъ тщеславный временщикъ не былъ систематическимъ гонителемъ умственнаго движен³я, возбужденнаго въ испанскомъ народѣ Карломъ III и его друзьями, иногда онъ покровительствовалъ просвѣщен³ю, но такъ какъ всѣ его заботы были сосредоточены на томъ, чтобы не допускать въ обществѣ даже и мысли o какихъ-бы ни было либеральныхъ учрежден³яхъ, то покровительство его оказывалось исключительно ученымъ педантамъ да безсодержательнымъ буколическимъ поэтамъ и переводчикамъ. A все, что могло пробудить народъ отъ летарг³и, возвратить ему хоть немного жизни и крови, - все это давилось и преелѣдовалось безъ всякой пощады.
Вотъ при такомъ-то порядкѣ вещей, въ концѣ XVIII столѣт³я пальма первенства достается въ руки поэта дона Люиса Мелендеса Вальдеса. Высшая публика съ энтуз³азмомъ зачитывается его приторными эклогами и пасторалями, даже всѣ представители печатнаго слова, корифеи литературы, замѣняютъ свои настоящ³я имена пастушескими. Такъ самъ Мелендесъ подписывался Батило, маэстро Гонзалесъ преобразился въ Дел³о, Ховельяносъ - въ Ховино, и этотъ смѣшно³³ маскарадъ продолжается вплоть до страшнаго пробужден³я въ 1808 году.
Напрасно мы стали-бы искать въ литературѣ этого пер³ода отражен³я нравовъ и жизни испанскаго общества, ничего подобнаго мы не найдемъ ни въ поэз³и Мелендеса, ни въ научныхъ произведен³яхъ, поощряемыхъ правительственной субсид³ей. Голая, неподкрашенная дѣйствительность проглядываетъ только въ маленькихъ пьескахъ-пословицахъ плодовитаго комическаго писателя дона Рамона де-ля Крусъ, стремящагося перенести на испанскую сцену плутовской м³ръ XVII и XV²²² вѣковъ. Отъ произведен³й его такъ и вѣетъ тѣмъ особымъ специфическимъ запахомъ разложен³я, что исключительно свойственъ испанской почвѣ: да и могло-ли народиться на ней что нибудь лучшее? Полусгнившее дерево не приноситъ здоровыхъ плодовъ, и общество временъ Годоя и Карла IV должно быть именно такимъ, какимъ оно является въ сайнетахъ де-ля Круса.
Литература въ Испан³и со времени революц³и 1808 года до смерти Фердинанда Ѵ²².
Безграничная преданность католицизму, при томъ особомъ характерѣ пониман³я его, какой былъ издавна усвоенъ испанцами, привела нац³ю къ самымъ печальнымъ результатамъ, - къ подавлен³ю въ ней всякой живой, самостоятельной мысли. Мы уже видѣли, что даже величайш³е писатели этой страны стремятся дѣйствовать не на умъ, a исключительно на чувство и воображен³е своихъ читателей, мысль въ течен³е многихъ вѣковъ упорно отклоняется отъ всякой прогрессивной дѣятельности, она не участвуетъ въ рѣшен³и великихъ вопросовъ, выдвинутыхъ эпохой возрожден³я, религ³озныя бури, пронесш³яся по западной Европѣ, только раздражаютъ испанца и вызываютъ въ немъ глубокое отвращен³е ко всякому новшеству. При такихъ услов³яхъ просвѣтительныя идеи конца XVIII вѣка не только не могли пробудить энерг³и въ испанскомъ. обществѣ, но даже и проникнутъ въ него. Правда, благодаря содѣйств³ю друзей Карла III, творен³я Вольтера, Ж. Ж. Руссо и нашихъ энциклопедистовъ еще находятъ себѣ прозелитовъ среди аристократовъ, сановниковъ и вообще людей обезпеченныхъ, имѣвшихъ возможность побывать заграницей и освободиться отъ своихъ вѣковыхъ предразсудковъ; но вл³ян³е этихъ немногихъ было такъ ограничено, что совершенно терялось въ общей массѣ невѣжества и обскурантизма. Къ тому-же страхъ передъ инквизиц³ей не дозволялъ и самымъ передовымъ открыто исповѣдывать свои новые принципы, или измѣнять свой образъ жизни и свои традиц³онныя привычки, поэтому они разсуждали, какъ философы-вольнодумцы, но исповѣдывались и причащались, какъ истые католики, и ни одинъ изъ нихъ не дерзнулъ-бы всенародно возстать противъ того чудовищнаго идолопоклонства, что и понынѣ еще въ полной силѣ господствуетъ въ Испан³и. Свободныя убѣжден³я простого честнаго гражданина, руководящагося лишь требован³ями разума и высшей справедливости, только едва-едва проглядываютъ въ творен³яхъ Моратина и Ховельяноса, народныя-же массы безъ всякаго протеста всецѣло подчиняются игу невѣжества, наложеннаго на нихъ всевластной клерикальной силой.
Только послѣ движен³я 2-го мая 1808 года, почти отновременно съ восшеств³емъ на престолъ Фердинанда VII, новыя течен³я впервые вырываются наружу и быстро распространяются потомъ по всему Пиренейскому полуострову. Съ той поры въ испанской нац³и умы пробудились, и жизнь, полная одушевлен³я, забила въ ней ключомъ.
Если-бы услов³я дѣйствительности не были такъ безъисходно тяжелы, a всѣ помыслы народа такъ исключительно поглощены ожесточенной борьбой за независимость, - Испан³я навѣрное ознаменовала-бы этотъ пер³одъ какими нибудь крупными создан³ями въ области науки, искусства и литературы, но, къ сожалѣн³ю, всѣ лучш³я молодыя силы должны были прежде всего посвятить себя спасен³ю страны, и въ нац³и, захваченной врасплохъ, не успѣло созрѣть ни одного изъ тѣхъ мощныхъ творен³й, что создаютъ эпоху въ исторической жизни народовъ.
И что всего хуже, что вреднѣе всего отразилось на послѣдующихъ поколѣн³яхъ и сдѣлало движен³е 2-го мая почти безплоднымъ, это ненормальность самой борьбы: Испан³я принуждена была отстаивать свою свободу противъ страны, служившей до тѣхъ поръ провозвѣстницей свободы. Отсюда реакц³я, полная ненависти ко всему французскому: Вайонская конституц³я и честныя реформац³онныя попытки ²осифа Бонапарта не толъко энергично отвергаются, но не удостоиваются даже обсужден³я, въ тоже время произведен³я Мелендеса и Моратина разомъ теряютъ всякую цѣну и остаются въ пренебрежен³и, потому только, что въ нихъ видятъ подражан³е нашимъ великимъ классикамъ. Сторонники Фердинанда VII не замедлили воспользоваться этимъ новымъ направлен³емъ нац³и, выставляя всѣми ненавидимаго Годоя главнымъ виновникомъ введен³я французскихъ нравовъ; они вдругъ воспылали страстью къ чисто-нац³ональнымъ произведен³ямъ золотого вѣка, и если-бы этотъ реакц³онный духъ не встрѣтилъ сильнаго отпора, испанская литература легко могла-бы совершить добровольное самоуб³йство.
Но въ то время, какъ она мнила себя свободной отъ подражан³я, свергая съ своихъ произведен³й устарѣлое иго нашихъ аббатовъ петиметровъ и разнузданныхъ версальцевъ, - философск³я идеи, распространенныя нашими мыслителями ХV²²² вѣка, сами собою проникали въ лучш³е умы, создавая въ нихъ цѣлый м³ръ новыхъ принциповъ, которые рано или поздно должны были возродить Испан³ю къ новой жизни. Глубокое потрясен³е, вызванное нашеств³емъ Наполеона, имѣло по крайней мѣрѣ ту хорошую сторону, что оно дало возможность лучшимъ людямъ овладѣть общественнымъ мнѣн³емъ и заставить себя выслушать, не опасаясь противодѣйств³я клерикаловъ.
Тѣмъ не менѣе трудная задача предстояла этимъ людямъ: нужно было создавать цѣлую новую школу, примирять и сливать воедино философск³я идеи XVIII вѣка съ исконными традиц³ями и стремлен³ями испанскаго народа, - съ его нац³ональной гордостью, любовью къ славѣ, глубокимъ чувствомъ независимости, съ его рыцарскими предан³ями, съ потребностью вѣрован³я и постоянной наклонностыо къ самому необузданному энтуз³азму. Пока дѣло было только въ пробужден³и патр³отизма, въ возстан³и противъ общаго врага, - испанск³е поэты находили въ себѣ неотразимую силу; ихъ пламенныя рѣчи, словно звуки боевой призывной трубы, соединяли потомковъ Пелайо вокругъ общаго знамени. Ода на 2-е мая Никаз³о Галлего останется вѣчнымъ памятникомъ и самымъ рельефнымъ выражен³емъ того негодован³я, какое только можетъ испытывать свободный народъ, оскорбленный въ своей нац³ональной гордости грубой попыткой порабощен³я при посредствѣ предательства и вѣроломства.
Но прошла минута первой вспышки, нац³ональныя струны, напряженныя до крайней степени, начали ослабѣвать, наступала пора дѣятельности разума, a не чувства. Чтобы новыя соц³альныя идеи могли проникнуть въ жизнь и получить конкретное существован³е, надо было согласить ихъ съ старыми традиц³ями народа, и тутъ-то испанск³е писатели оказались далеко не на высотѣ своего призван³я; они не сумѣли во время порвать съ отжившими идеалами и, защищая ихъ, сами становили себя внѣ европейской цивилизац³и. Слишкомъ ревностное охранен³е превосходства своей расы, боязнь съ потерей Америки лишиться источниковъ своихъ богатствъ, какая-то вялая нерѣшительность въ борьбѣ съ укоренившимися предразсудками, - все это вмѣстѣ заставляетъ ихъ входитъ въ сдѣлку со многими нелѣпостями. Безусловное восхвален³е прошлаго велич³я Испан³и подъ игомъ католицизма должно было возбуждать въ народѣ еще большую привязанность къ прежнимъ порядкамъ, соединяя въ его понят³и идею нац³ональности съ фанатическимъ вѣрован³емъ. Слѣдя внимательно за всѣмъ, что говорилось и писалось главными вожаками общественнаго мнѣн³я въ пер³одъ отъ 1808 до 1814 года, неволъно поражаешься тѣмъ ложнымъ положен³емъ, въ какое они ставили себя передъ своими современниками: фанатики по религ³озной нетерпимости, они находились въ постоянномъ противорѣч³и не только съ окружающимъ, но и съ самими собой въ нихъ происходилъ тотъ нравственный разладъ, что и понынѣ тяготѣетъ надъ Испан³ей, все еще ожидающей какого нибудь исхода. A какъ было найти его въ то время, когда большинство самыхъ иросвѣщенныхъ людей не переступало границъ своего отечества и не могло даже имѣть понят³я о тѣхъ смертельныхъ ударахъ, как³е давно уже наносятся положительными науками средневѣковой теолог³и му мышлен³ю. Несомнѣнно, что желан³я этихъ передовыхъ дѣятелей были честны, что они всѣ были проникнуты горячимъ патр³отизмомъ, искреннимъ стремлен³емъ къ свободѣ и прогрессу, но лишь только неумолимая логика доводитъ ихъ до необходимости пожертвовать своими исконными вѣрован³ями, отрѣшиться отъ мечты o всем³рномъ преобладан³и, отъ страсти къ завоеван³ямъ и замѣнить все это царствомъ мира и труда, - y нихъ не хватаетъ рѣшимости, они колеблются, отступаютъ передъ заключительными выводами и попрежнему предоставляютъ свою нац³ю на волю страстей.
Изъ всѣхъ наиболѣе вл³ятельныхъ писателей той эпохи ни одинъ такъ близко не подошелъ къ цѣли и не пр³обрѣлъ такой блестящей славы, какъ Квинтана, этотъ вѣрнѣйш³й отголосокъ мыслей и чувствъ своихъ современниковъ. Онъ укрѣплялъ ихъ энерг³ю въ борьбѣ противъ общаго угнетателя, торжествовалъ вмѣстѣ съ ними послѣ каждаго успѣха, страдалъ послѣ неудачъ, и въ тоже время передъ его вдохновеннымъ взоромъ неизмѣнно рисовался излюбленный образъ испанскаго рыцаря-гидальго, вѣрнаго своему Богу и своему королю. Очевидно, онъ желалъ примирить это дорогое его сердцу велич³е съ новыми вѣян³ями, съ идеями справедливости, равенства и братства, царство которыхъ провидѣлъ въ будущемъ. Въ своей хвалебной одѣ Вальмису поэтъ превозноситъ распространен³е оспопрививан³я въ Америкѣ, глубоко негодуетъ на жестокость ея прежнихъ завоевателей, но въ тоже время старается оправдать ихъ и не приходитъ къ сознан³ю необходимости отмѣны рабства и дарован³я свободы новому континенту.
Я не виню тебя, родная сторона,
Въ твоей жестокости, въ насильѣ противъ брата:
Нѣтъ, время лишь одно въ томъ было виновато, -
Оно источникъ зла, во всемъ его вина.
Только гораздо позднѣе, послѣ многихъ разочарован³й, понесенныхъ испанскими революц³онерами, Квинтана рѣшается наконецъ на горяч³й протестъ противъ папства. Вотъ какъ онъ называетъ Капитол³й въ своей одѣ на книгопечатан³е:
Вертепъ чудовища, что властвуетъ надъ м³ромъ
И безнаказанно въ немъ разсѣваетъ зло.
Испан³я такъ долго и такъ усердно превозносила передъ самой собой свое велич³е въ эпоху царствован³я католическихъ королей - Карла V и Филиппа II, - что теперь y нея не находилось иного идеала государственнаго строя, помимо того, какой давалъ ей нѣкогда мишурное благоденств³е. Люди, подобные Квинтанѣ, хорошо знакомые съ истор³ей своего отечества, казалось, должны-бы различать въ этой блестящей картинѣ прошлаго много темныхъ, неприглядныхъ пятенъ: поголовную нищету такъ называемой черни, ея невѣжество и пагубныя послѣдств³я неправедно пр³обрѣтенныхъ богатствъ, отразивш³яся на всей странѣ. Но это совсѣмъ не входило въ ихъ задачу: стремясь подвинуть народъ на усиленную борьбу съ Наполеономъ, они берутъ оруд³емъ для пробужден³я энтуз³азма воспоминан³е o славномъ прошломъ и вполнѣ достигаютъ своей цѣли. Прекрасный дифирамбъ Квинтаны въ честь старой Испан³и ни что иное, какъ военный кличъ, призывъ къ оруж³ю и борьбѣ:
Вы помните-ли блескъ и славу тѣхъ временъ,
Когда Испан³я, отчизна дорогая,
Народы подъ свою державу покоряя,
Имъ властною рукой давала свой законъ?
Когда толпы ея воинственныхъ сыновъ
Неслися по волнамъ въ невѣдомыя страны, -
Не страшны были имъ морск³е ураганы,
Безмолв³е саваниъ и дѣвственныхъ лѣсовъ.
Америку въ ея дремотѣ вѣковой.
Пустыни Африки и Аз³и долины, -
Полм³ра взяли въ плѣнъ гидальго-исполины
И отдали во власть Испан³и родной.
И суши, и моря сокровища свои,
Что въ темныхъ глубинахъ таилися вѣками,
Открыли для того, чтобъ этими дарами
Привѣтствовать ее - владычицу земли.
Но годы протекли, и грозная судьба
Ей свѣтлое чело позоромъ омрачила:
Гдядитъ она впередъ задумчиво, уныло,
И ждетъ себѣ оковъ, какъ жалкая раба {*}.
{* Que era, decidme, la nación que un dia
Reina del mundo proclamo el destino,
La que á todas las zonas extendía
Su cetro de oro y su blason divino?
Volabase á Ocidente,
Y el vasto mar Atlántico sembrado
Se hallaba de su gloria y fortuna.
Do quiera España; en el preciado seno
De America, en el Asia, en los confines
Del África, alli España. El soberano
Vuelo de la atrevida fantasía
Para abarcar la se cansaba en vano;
La tierra sus minêros le rendiá,
Sus perlas y coral el Ocêano;
Y donde quier que revolver sus olas
El intentasê, á quebrantar su furia
Siempre encontraba costas Españolas.
Ora en el ciêno del oprobrio hundida,
Abandonada a la insolencia agena,
Como esclava en el mercado, ya aguardaba
La ruda argolla y la servil cadena.}
И посмотрите, какъ нац³я отвѣчаетъ своимъ поэтамъ, какъ хорошо понимаетъ ихъ мысль, она не только рукоплещетъ имъ, но прямо идетъ на призывъ, полная восторженнаго героизма.
Литературная жизиь испанцевъ въ пер³одъ войны покидаетъ свои обычные центры, ея нѣтъ ни въ Мадридѣ, ни въ другихъ городахъ, занятыхъ французами. Въ Севильѣ, Гранадѣ и Валенс³и жрецы науки и литературы смолкли на время, не рѣшаясь высказывать своихъ мыслей, не впадающихъ въ тонъ минутнаго общественнаго настроен³я, мног³е изъ нихъ, чуждые страстей, волновавшихъ народъ, терпѣливо ожидали затишья послѣ бури, когда можно будетъ снова возвысить голосъ. Севильская академ³я прекратила свои блестящ³я собран³я, еще недавно так³я шумныя, оживленныя; прежн³й саламанкск³й литературный центръ, имѣвш³й въ своей средѣ не мало талантливыхъ людей, разсѣялся самъ собой за отсутств³емъ главныхъ членовъ и уже не возрождался болѣе.
Вся нац³ональная жизнь сосредоточивалась теперь въ Кадиксѣ - военномъ лагерѣ; лучшая молодежь стекалась туда со всѣхъ концовъ Испан³и, пополняя ряды правительственныхъ войскъ и воодушевляя ихъ своимъ патр³отическимъ энтуз³азмомъ. Однимъ изъ такихъ волонтеровъ былъ молодой Анжело Сааведра, получивш³й громкую извѣстность подъ именемъ герцога де Ривасъ. Ставъ подъ знамя Кастаньоса на другой же день послѣ 2-го мая, онъ учаетвовалъ въ битвахъ при Туделѣ, Уклесѣ и Оканьѣ. Друг³е, чувствуя себя достаточно созрѣвшими для политической иниц³ативы, тоже стремились въ Кадиксъ, чтобы вступить сначала въ Хунту, потомъ въ Кортесы. Здѣсь-то Аргуэллесъ и Торенно впервые возвышаютъ свой голосъ на новой трибунѣ, являя кастильской расѣ образцы парламентскаго краснорѣч³я и стараясь внушить ей понят³е объ иномъ велич³и, чуждомъ разрушительнаго духа завоеван³я. Гибк³й, красивый и звучный испанск³й языкъ, такъ легко поддающ³йся выражен³ю страстныхъ порывовъ, способный болѣе, чѣмъ всяк³й другой, производить возбуждающее дѣйств³е на массы, являлся могучимъ оруд³емъ не только для крупныхъ ораторовъ, но и для ловкихъ говоруновъ, такъ что публика стекалась слушать эти прен³я, какъ лучшую музыку. Гармоничность звуковъ, стройность пер³одовъ, наконецъ самая новизна удовольств³я - въ первое время до такой степени увлекали народъ, что онъ даже ие замѣчалъ и пустоты содержан³я, увѣнчивая наименован³емъ ,,божественнаго" какого нибудь зауряднаго оратора за его туманныя, часто неудобопонятныя рѣчи.
Но не одна только честь возникновен³я нац³ональной трибуны выпадаетъ на долю Кадикса, въ стѣнахъ его впервые зарождается иепанская пресса съ ея могучимъ политическимъ вл³ян³емъ. Гальяно, двадцатилѣтн³й юноша, заставляетъ бояться своего рѣзкаго, язвительнаго пера и регентовъ, и всѣхъ членовъ великой Хунты, a Бартоломей Гальярдо своими ѣдкими сатирами возбуждаетъ къ себѣ ненависть всей парт³и раболѣпныхъ.
Сильный подъемъ патр³отическаго духа и гордая увѣренность въ своемъ превосходствѣ давали испанцамъ возможность не только противостоять врагу, но и относиться къ нему съ явнымъ презрѣн³емъ. Такъ, когда французская арм³я обложила прекрасный городъ Гадитану, - Серебряную чашу, какъ называютъ его андалузцы, - осажденные жители съ удвоенной энерг³ей предаются эстетическимъ удовольств³ямъ. Театры переполняются зрителями, хотя нерѣдко представлен³я должны прерываться отъ неожиданнаго вторжен³я непр³ятельскаго ядра. Именно въ то время Мартинесъ де-ля Роза вызывалъ рукоплескан³я своими первыми п³есами и тѣмъ не мало содѣйствовалъ реакц³и противъ французскаго вкуса.
Первый пер³одъ абсолютизма (1814-1820).
Лишь только событ³я 1814 г. вернули Фердинанда VII на его престолъ, какъ весь Пиренейск³й полуостровъ снова погрузился въ мракъ, е³це болѣе глубок³й, чѣмъ во времена правлен³я министра Годоя. Съ возстановлен³емъ инквизиц³и и клерикальнаго режима - все, что было темнаго, гнуснаго и уб³йственнаго при старыхъ порядкахъ, выступаетъ снова на сцену во всеоруж³и власти. Драматическое искусство падаетъ, печать задыхается подъ тяжестью цензуры, журналы или пр³остановлены, или запрещены, всякое свободное слово, всякая живая, трезвая мысль считаются равносильными измѣнѣ, публикѣ опять преподносятся однѣ только духовныя книги, да жит³я святыхъ обоего пола. Казалось, что искра, вспыхнувшая на мгновен³е въ 1808 году, погасла, не оставивъ по себѣ ни малѣйшаго слѣда.
Новыя философск³я тенденц³и XVIII вѣка нашли было убѣжище за стѣнами университетовъ, особенно Саламанкскаго, гдѣ послѣ долгаго и упорнаго сохранен³я старыхъ традиц³й, почувствовалась наконецъ наибольшая потребность въ обновляющемъ духѣ нашихъ энциклопедистовъ. Вотъ почему въ 1807 году, при составлен³и общей учебной программы министромъ Кавальеро, именно саламанкск³е профессора своимъ энергичнымъ протестомъ добились нѣкоторыхъ уступокъ въ пользу просвѣщен³я.
Конституц³я 1812 года установила въ принципѣ самую широкую организац³ю испанскихъ университетовъ но, къ сожалѣн³ю, y кадикскихъ либераловъ не было ни времени, ни средствъ осуществить эту важную реформу, имъ не удалось примѣнить на практикѣ даже общей программы 1807 года и университеты такъ и остались при своей прежней обособленной рутинной жизни.
Фердинандъ VII радъ былъ найти такой порядокъ вещей, который надолго обезпечивалъ невѣжество въ странѣ, онъ, конечно, не думалъ вводить конкурсное начало при избран³и профессоровъ, проектированное программой 1807 года, или вообще способствовать улучшеи³ю учебнаго дѣла. Въ продолжен³е шести лѣтъ, слѣдовавшихъ за возвращен³емъ изъ Валансэ, не было выдано ни одного, даже самаго ничтожнаго пособ³я университетамъ, хотя, вслѣдств³е разорительной войны и общаго обѣднѣн³я нац³й, они сильно нуждались въ правительственной поддержкѣ. Мало того, непрерывное систематическое гонен³е удалило со многихъ каѳедръ наиболѣе талантливыхъ людей, и саламанкск³й университетъ за то, что имѣлъ дерзость выступить съ заявлен³емъ въ пользу конституц³и, разомъ лишился двѣнадцати своихъ лучшихъ профессоровъ, замѣненныхъ потомъ креатурами духовенства и папскаго двора. Такимъ образомъ, одинъ изъ наиболѣе вл³ятельныхъ учебныхъ центровъ Пиренейскаго полуострова утратилъ всякое значен³е для испанской молодежи.
И дѣйствительно, чего можно было ожидать отъ просвѣтителей юношества, которымъ прямо ставилось въ обязанность не давать простора его разуму, уничтожать всякую самодѣятельность въ своихъ ученикахъ и стремиться къ тому, чтобы одна слѣпая вѣра въ предѣлахъ, установленныхъ исконными предразсудками, наполняла все ихъ существован³е?
Поиятно, что при такихъ услов³яхъ на университетск³й дипломъ стали смотрѣть, какъ на простую формальность, необходимую для получен³я той или другой должности; тутъ не столько важно было дѣйствительное знан³е, сколько исправное посѣщен³е лекц³й. Впрочемъ, даже и это не представляло безусловной необходимости, такъ какъ для доказательства своевременной явки въ университетъ требовалось только удостовѣрен³е самихъ-же студентовъ; a развѣ трудно было каждому изъ нихъ найти между своими друзьями и товарищами опредѣленное правилами число свидѣтелей? При такой постановкѣ учебнаго дѣла, юношество по большей части оставалось безъ всякаго образован³я, и высш³я государственныя должности - судебныя, административыыя, церковныя, - замѣщались или недоучками, или круглыми невѣждами, вся заслуга которыхъ состояла въ наружномъ благочест³и да преданности королю.
Въ этотъ мрачный пер³одъ истинные друзья науки и литературы находились не въ университетской средѣ: такъ, мы видимъ, что въ 1817 году каѳедра математики ставится на конкурсъ коммерческой палатой Бильбао, и эту каѳедру три года подрядъ занимаетъ бывш³й членъ севильской академ³и, Альберто Листа, изгнанный оттуда за французек³й духъ своихъ убѣжден³й, но потомъ, въ качествѣ профессора и критика, игравш³й большую роль въ возрожден³и своего отечества.
Въ Мадридѣ нѣсколько молодыхъ людей, въ томъ числѣ Хиль-и-Сарате, будущ³й реформаторъ испанскихъ увиверситетовъ, составили было небольшой кружокъ съ цѣлью взаимнаго обмѣна трудами на поприщѣ науки и литературы; но темная полицейская власть тотчасъ-же вмѣшаласъ и разрушила эту невинную ассоц³ац³ю, такъ какъ въ тѣ времена ей всюду чудились антиправительственные заговоры и покушен³я, даже въ простыхъ физическихъ опытахъ.
Вообще преслѣдован³я и гонен³я были тогда въ полномъ ходу: Мартинесъ де-ля Роза заключенъ въ тюрьму, Аргуэллесъ - въ крѣпость на островѣ Майоркѣ, Квинтана томится въ изгнан³н; всѣ они ищутъ облегчен³я неволи и ссылки въ напряженномъ умственномъ трудѣ, но, разобщенные съ своими согражданами, уже не могутъ защищать благихъ начинан³й Кортесовъ. Поэтъ Мелендесъ умираетъ на чужбинѣ; одинъ только Гальяно почему-то оставленъ на свободѣ и посвящаетъ всю свою энергичную дѣятельность организац³и заговоровъ.
Во весь этотъ шестилѣтн³й пер³одъ (1808-1814) испанск³й театръ находится въ самомъ плачевномъ состоян³и; въ Мадридѣ его спасаетъ отъ полнаго запустѣн³я лишь велик³й талантъ актера Майкеза, сумѣвшаго своей артистической игрой поднять трагед³ю на небывалую до тѣхъ поръ высоту. Отъ чрезмѣрной-ли строгости цензуры, или отъ неустановившагося еще колебан³я между образцами классичестсой школы и старой испанской, только драматическ³е писатели этой эпохи не создаютъ ничего самостоятельнаго. То они ограничиваются переводами плохихъ французскихъ трагед³й начала XIX вѣка, то безчисленными передѣлками на разные лады Аларкона, Морето и Рохаса. Лишь одному удалось выдѣлиться изъ общей безцвѣтности, - это молодому поэту Анжело де Сааведра, хотя и его произведен³я не были еще въ ту пору запечатлены дѣйствительной оригинальностью; первое изъ нихъ, Атольфо, было запрещено цензурой, но двѣ друг³я трагед³и Алл³атаръ и Лануза доставили ему популярность сначала въ Севильѣ, a потомъ и въ Мадридѣ.
Въ 1820 году новый энергическ³й толчокъ на время освободилъ испанск³й народъ отъ нестерпимаго гнета. Когда послѣ событ³й 8-го и 9-го марта, король рѣшился дать клятву въ вѣрности конституц³и 1812 г., нац³я наивно повѣрила ему и серьезно возмечтала, что ей удалось однимъ ударомъ завоевать себѣ свободу съ правильными конституц³онными учрежден³ями.
Печать должна быда первая воспользоваться новымъ свободнымъ движен³емъ мысли, такъ какъ въ эту трудную минуту ей предстояло намѣтить общ³й тонъ, ставъ во главѣ прогрессивнаго шеств³я нац³и. Дѣйствительно, вл³ян³е ея оказывалось тѣмъ сильнѣе, чѣмъ меньше она встрѣчала препятств³й, и чѣмъ полнѣе было ея внутреннее содержан³е, накопленное за время вынужденнаго молчан³я въ течен³е предыдущихъ шести лѣтъ.
Къ чести испанской печати въ этотъ моментъ оживлен³я надо сказать, что она выступила съ полнымъ пониман³емъ всей важности предназначенной ей роли и съ первыхъ-же дней достигла высоты своего призван³я. Между многочисленными органами, появившимися за этотъ пер³одъ, особенно выдѣляется Miscellanea (смѣсь), издаваемая Ксавье де Бургосомъ, человѣкомъ умнымъ, практичнымъ, съ хорошо развитымъ литературнымъ вкусомъ и съ страстнымъ желан³емъ ввести въ свое отечество всѣ способы французской админастрац³и, o которой, мимоходомъ сказать, онъ имѣлъ нѣсколько преувеличенное понят³е. Огромный успѣхъ этихъ летучихъ листковъ побудилъ Бургоса преобразовать свое издан³е въ большой журналъ El Imparcial, гдѣ, при горячемъ участ³и такихъ сотрудниковъ, какъ Себаст³анъ де Миньяно, онъ сталъ проповѣдовать необходимость широкаго просвѣщен³я для своихъ соотечественниковъ, такъ далеко отставшихъ отъ современнаго имъ образованнаго м³ра.
Друг³е, не менѣе замѣчательные люди пошли по его слѣдамъ, и совокупными силами Альберто Листъ, Эрмосилльи, Миньяно, Галлего и другихъ создался почтенный, объемистый сборникъ изъ 17 томовъ, изданный подъ заглав³емъ El Censor. Правда, мы встрѣчаемъ здѣсь большое количество переводныхъ или компилятивныхъ статей изъ тѣхъ французскихъ писателей, что съ особенной энерг³ей ратовали въ ту пору за идеи Конта, Дюнуайе, Сэйя и даже Анри Сэнъ-Симона - представителя соц³алистическаго направлен³я. Но отсутств³е оригинальности въ этомъ литературномъ сборникѣ нисколько не умаляетъ его пользы, особенно если принять во вниман³е, что Пиренейск³й полуостровъ болѣе, чѣмъ всякая другая сторона страна, нуждался въ элементарномъ разъяснен³и основныхъ идей XIX вѣка, въ настойчивой популяризац³и ихъ. И какой плодотворной могла-бы оказаться дѣятельность поименованныхъ авторовъ, какое широкое распространен³е получила-бы идея свободы, если-бы она толъко могла быть понята испанскимъ обществомъ! Но, къ несчастью, среди такого населен³я, какъ мадридское, состоявшее изъ поповъ, куртизановъ, чиновниковъ да военныхъ, трудно было найти адептовъ для учен³я, приноровленнаго къ людямъ, живущимъ мирной промышленной жизнью.
Число читателей оказывалось недостаточнымъ для поддержан³я всѣхъ пер³одическихъ издан³й, нарождавшихся послѣ революц³и 1820 года, и мног³я изъ нихъ погибали, едва успѣвъ возникнуть; друг³я-же, утрачивая мало-по-малу всякое иное значен³е, становились лишь простой ареной для борьбы политическихъ страстей.
Такъ, за нѣсколько мѣсяцевъ до появлен³я французскихъ войскъ подъ начальствомъ герцога Ангулемскаго, вся испанская печать представляетъ изъ себя уже одно сплошное поле битвы. Даже наиболѣе вл³ятельные журналы, тѣ, что такъ недавно еще выдѣлялись своимъ серьезнымъ, трезвымъ направлен³емъ, увлечены теперь общей свалкой, они уже не разсуждаютъ, не поучаютъ, a волнуютъ и дѣйствуютъ зажигательно. La Tercerola (Листокъ) напримѣръ, el Zurriago (Бичъ) напрягаютъ всѣ силы, чтобы только разгорячить умы, воспламенить страсти; и однако мы не можемъ осуждать безусловно такую перемѣну въ характерѣ литературныхъ органовъ: они лишь приняли вызовъ и по необходимости должны были энергично взяться за оруж³е, потому что клерикальная парт³я или приверженцы такъ называемаго апостолическаго направлен³я, смотрѣвш³е до тѣхъ поръ на газеты, какъ на листки срвременныхъ извѣст³й да полицейскихъ объявлен³й, сознали наконецъ могучее дѣйств³е прессы и стали наполнять свои. издан³я другимъ, болѣе опаснымъ матер³аломъ. Вмѣсто календарныхъ свѣдѣн³й o градусахъ тепла, o церковныхъ праздникахъ, сообщен³й o нумерахъ выигрышныхъ билетовъ, или o куплѣ и продажѣ, y нихъ появились спец³альио-политическ³е органы, - правда, редактируемые всегда грубо и бездарно, но за то съ глубокимъ знан³емъ духа испанскихъ читателей. Невѣжество и предразсудки, эти мрачные стимулы, коренящ³еся въ нѣдрахъ народа, давали имъ силу задерживать торжество разума, защищая отъ его вторжен³а свое излюбленное царство тьмы.
Увлеченныя борьбой, и патр³отическ³я общества усвоили себѣ мало-по-малу такую-же циничную неразборчивость въ средствахъ. Сначала тамъ преобладали люди вполнѣ достойные и талантливые ораторы, какъ напр., Гальяно; потомъ ихъ смѣнили заурядные говоруны съ узкими, эгоистическими взглядами и стремлен³ями. Такимъ образомъ, послѣ несомнѣнныхъ услугъ, оказанныхъ народу въ дѣлѣ распространен³я благотворныхъ идей и въ развит³и краснорѣч³я, эти общества стали какими-то публичными рынками, гдѣ чѣмъ грубѣе, обиднѣе и неприличнѣе были рѣчи, тѣмъ вѣрнѣе вызывали онѣ дружныя рукоплескан³я.
Торжественное патр³отическое празднество, устроенное въ Прадо на другой день послѣ 7-го ³юля, сразу ввело въ моду всевозможныя пиршества съ политической окраской, и это нововведен³е оказалось болѣе благопр³ятнымъ для литературы, чѣмъ прежн³е клубы: среди оживленныхъ собран³й часто являлись искусные импровизаторы и своими блестящими стихами, примѣненными къ обстоятельствамъ, возбуждали дружное сочувств³е, иногда и горяч³й энтуз³азмъ.
A между тѣмъ давно сознанная потребность въ полной реформѣ учебнаго дѣла была такъ настоятелъна, что кортесы уже въ 1821 году занялись составлен³емъ новыхъ законовъ объ общественномъ образован³и, и если-бы эти законы осуществились тогда же, вл³ян³е ихъ не замедлило-бы отразиться на будущемъ страны, но, къ несчаст³ю, за неимѣн³емъ средствъ, прекрасно составленные планы такъ и остались на бумагѣ.
Впрочемъ, стремлен³я лучшихъ людей того времени все-таки принесли нѣкоторые плоды, и реформа, неосуществленная въ обширныхъ размѣрахъ для всего народа, была примѣнена въ частности для. высшихъ классовъ общества. Нѣсколько выдающихся умовъ основали коллег³ю подъ назван³емъ Санъ-Матео, съ широкой либеральной программой въ духѣ современныхъ идей. Первому директору этой коллег³и и вмѣстѣ съ тѣмъ профессору трехъ факультетовъ, Альберто Дисту, посчастливилось собрать вокругъ себя множество молодыхъ людей, одушевленныхъ страстнымъ желан³емъ снова возжечь угасающ³й свѣтильникъ испанской цивилизац³и. Этотъ безукоризненно честный человѣкъ, непоколебимо стойк³й въ своихъ убѣжден³яхъ и полный благоразумной умѣренности, несмотря на сильную наклонность къ доктринерств