Шмелев Иван Сергеевич - Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной

  

  

  

  

   И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина: Роман в письмах: В 2 т. Т. I

   Предисловие, подготовка текста и комментарий О. В. Лексиной,

   С. А. Мартьяновой, Л. В. Хачатурян.

   М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2003.

   OCR Ловецкая Т. Ю.

  

  

   Последний роман Ивана Шмелева. Л. В. Хачатурян.

   Возвращение в Россию. Протоиерей Григорий Красноцветов.

   Архив И. С. Шмелева в РГАЛИ. Е. В. Калинина.

   От составителя

   Письма. 1939-1942 гг.

   Примечания

   Именной указатель

  

   Переписка Ивана Сергеевича Шмелева с Ольгой Александровной Бредиус-Субботиной началась в 1939 г. К этому времени И. С. Шмелев не только признанный писатель, но один из наиболее русских писателей эмиграции: один из тех, чье творчество воспринимается как связь с утраченной родиной, как глубочайшая нравственная ценность. Позади огромный жизненный и творческий опыт. Уже написаны романы "Солнце мертвых", "История любовная", "Няня из Москвы", "Богомолье", первые книги "Лета Господня" и "Путей небесных" - те произведения, по которым и сейчас мы представляем себе творческий облик И. С. Шмелева.

   Известность пришла к И. С. Шмелеву уже в 1911 г. после публикации повести "Человек из ресторана". Судьба "маленького человека" становится в творчестве Шмелева зеркалом, в котором отражается и оценивается все "содержание" жизни, "правда", которую ищут и писатель, и герой повести. Уже в рассказах 1914-1915 гг. (сборник "Суровые дни") слышна нарастающая тревога: война не только разрушила размеренный уклад, но и лишила человека нравственной опоры: выбросила из привычной, хотя и трудной колеи в бездорожье. Февральскую революцию Шмелев, тем не менее, принял восторженно. Для него революция это не только социально-экономические преобразования, а в первую очередь возможность иной, более справедливой жизни.

   Октябрьский переворот и Гражданская война навсегда разделили жизнь писателя на "до" и "после". В январе 1921 г. был расстрелян единственный горячо любимый сын Шмелева. "С ним все ушло, с ним взяли у меня все, всю мою силу и волю, - жизнь, осталась одна шелуха. И вот живу я с грамотой охранной, с телеграммой тов. Калинина о покровительстве. Горько, больно. Вот она, скверная усмешка жизни. Вся моя "охранная-то грамота" в сыне была" {РГАЛИ. Ф. 1398. Оп. 2. Ед. хр. 645. Л. 1-2 об.} - писал И. С. Шмелев В. В. Вересаеву в декабре 1921 г. От этой трагедии Шмелев не оправится никогда. Во всем его дальнейшем творчестве можно найти ее отзвуки, как бы ни укрыта, затаена была личная боль автора. Два года спустя, в эмиграции, Шмелев за четыре месяца напишет произведение, донесшее до сегодняшних дней остроту событий, переломивших не только жизни людей, но и историю народа. И для современного читателя роман-эпопея "Солнце мертвых" - один из наиболее страшных подлинных документов, "обвинительных свидетельств" произошедшего.

   Даже эмигрировав, Шмелев остался (а вернее - в полной мере стал) национальным писателем. В 20 - начале 30-х годов Шмелев создает свою Россию - целый мир, ушедший из гремящего XX в., - "страну, которой нет на карте". По словам знакомого писателя, "Иван Сергеевич жил в двух планах: один - это существование писателя-эмигранта с его материальными и житейскими невзгодами и печалями. Другой - это был целый мир, какое-то мистическое житие в России" {Мищенко А. Иван Шмелев // Возрождение. 1971. No 233. Цит. по изд.: Черников А. П. Лики жизни. Калуга, 2002. С. 61.}. Именно тогда написаны романы "Лето Господне" (1927-1931, первая книга), "Богомолье" (1931), "Няня из Москвы" (1933) и сборники рассказов, которым сам Шмелев дал подзаголовок "Про нашу Россию".

   Последнее десятилетие стало наиболее сложным в жизни писателя. Смерть жены была тяжелым ударом для И. С. Шмелева: он утратил опору, много лет поддерживавшую его. В 1936-1937 гг. И. С. Шмелев думает и о завершении своего пути, разбирает рукописи и переписку, раздает личные вещи. Дописав первую часть "Путей небесных" буквально за несколько дней до смерти жены, писатель обрывает работу над романом. Именно во время безнадежности, сомнений и глубокого одиночества, И. С. Шмелев получил первое письмо О. А. Бредиус-Субботиной - пока еще просто одной из его "по-читательниц", корреспонденток. Начинается "роман в письмах", который, по глубокому убеждению самого И. С. Шмелева, стал одним из главных событий его жизни, вобрав в себя все, пережитое и написанное, принесший новые жизненные силы и творческие планы.

   Ольга Александровна Субботина (1904-1959) родилась в Угличе, в семье потомственного священника. Весь жизненный уклад семьи Субботиных воспитал в дочери чувство глубокой религиозности, острое переживание православия как необходимой основы жизни. Именно эта "наследственная религиозность" (слова самого И. С. Шмелева) и вызвала у писателя чувство внутреннего родства, которое он ощутил уже в первых письмах своей корреспондентки. Еще в детстве, а особенно, в гимназические годы, проявилась творческая одаренность Ольги Субботиной - необычайно яркое образное мышление, задатки будущего художника. Окончив гимназию (преобразованную после 1917 г. в школу II ступени) О. А. Субботина поступила в художественное училище. Среди бурлящих течений 1920-х гг. религиозная тематика живописи выглядела смешным анахронизмом, непонятным и ненужным новой жизни. Оборвав учебу, Ольга Александровна лишилась возможности получить художественное образование. Невозможность реализовать себя в творчестве наложила свой отпечаток на характер и судьбу Ольги Александровны: в течение многих лет это была постоянная боль, исказившая ее жизнь.

   В 1922 г. вместе с другими учеными был выслан за рубеж отчим О. А. Субботиной, ректор Казанского университета Александр Александрович Овчинников. В следующем году семья последовала за ним, и Ольга Александровна оказалась в эмиграции. Первые годы в Берлине были трудны для семьи Субботиных. Необходимость стабильного заработка определила выбор профессии - окончив медицинские курсы, Ольга Александровна поступила на работу в госпиталь. В начале 1930-х гг. произошло знакомство О. А. Субботиной с И. А. Ильиным, постепенно перешедшее в духовное водительство философа. Под влиянием И. А. Ильина Ольга Александровна совершила наиболее важные поступки в своей жизни. Именно его слова о мессианском призвании русской эмиграции (донести до Европы и Америки подлинную религию и подлинную культуру) сыграли решающую роль в замужестве Ольги Александровны. В 1937 г. она вышла замуж за Арнольда Бредиуса ван Ретвельда и переехала в Голландию. Живя в Голландии, Ольга Александровна поддерживала постоянную переписку с философом. Поэтому отражение "романа в письмах" между О. А. Субботиной и И. С. Шмелевым можно увидеть и в "Переписке двух Иванов" - переписке И. С. Шмелева с И. А. Ильиным.

   Казалось бы незаметная фраза, краткое упоминание в одном из писем Шмелева 1939 г. означали начало большой, последней любви писателя. "Написала мне из Голландии О. Bredius-Soubbotina, - благоговеет перед Вами" {Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. М., 2000. Т. 2. С. 274.}. Столь же коротко отозвался о ней Ильин: "Субботины - целое гнездо хороших людей. Пишут недавно: мать и сын в Берлине (мой ученик), а дочь замужем в Голландии" {Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 2. С. 275.}. Шмелев ответил на письмо Ольги Бредиус-Субботиной, постепенно завязалась переписка, ставшая необходимой обоим. Из писем И. С. Шмелева к И. А. Ильину: "Чудесно раскрывается мне душа О. Субботиной-Бредиус. Она исключительная, светлая, умная, душевно и духовно богатая, - непохожая на всех. Какая она, Вы знаете? Маленькие ее письма полны ласковости, нежности. Жалею, что так и не придется встретиться. Она поражающе чутка сердцем, и вся она - болеющее сердце. Но почему она - одна? Впрочем - такая всегда - одна" {Там же. С. 293.}. Постепенно взаимная симпатия переросла в более глубокое чувство. Сходство имен (Ольга Александровна Шмелева - Ольга Александровна Субботина), внешнее сходство, постоянно подчеркиваемое Шмелевым, позволили ему видеть в Ольге Субботиной повторенье "первой" Оли: "Хотел бы побеседовать с ней вслух, многое сказать... - послана она была мне покойной моей Олей, во укрепление: это я твердо знаю. Ибо есть у меня знамение сего дара..." {Там же. С. 307.} В это время Шмелев возобновляет работу над романом "Пути небесные", прерванную после смерти жены. Ольга Александровна Субботина становится прототипом Дариньки (главной героини) второй части романа. Письма Шмелева к Ильину полны восхищения, радости, творческой энергии. "Она чиста, открыта, детска, и, часто, непостижима для меня. Она давно-давно была в моих предчувствиях, и я несчастен, что она... лишь коснулась моей жизни. [...] Но знаю я, что перепиской за почти 7 лет, мы многое нашли друг в друге, настолько, что других слов не надо. Мне было даровано счастье увидеть чудо русской женщины - во всем" {Там же. С. 423.}.

   Сравнивая "Роман в письмах" с "Перепиской двух Иванов", можно заметить, что наиболее верно характер Ольги Субботиной Шмелев передает именно в письме к Ильину: "...В Ольге Александровне я встретил лучшее издание персонажей - некоторых! - Достоевского. При всем обаянии - поразительнейшей одаренности!.. - но такие вывихи... такие "спазмы"... Господи, я плачу... Ведь такая душа, сердце... будь светло направлены - огромное могли бы творить в Жизни!" {Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 80.}. "Будь я в ином плане писаний, да будь я моложе лет на 20-25 - я бы, м. б., провел ее - такую - в романе. В ней есть несомненная, яркая русскость и страшный душевно-духовный опыт предков. [...] Страшный груз... - сколько взято на душу всего поведанного на исповедях! [...] Но... много "чувствительности"... - в ней-то и растрачивается глубина-подлинность. Все проходит вспышками, до... "припадков", условно говоря. Проходит, не осекаясь глубоко. Скольжение. Странный характер, - удивительная мягкость и - порой - непостижимая жесткость, - такая крутая смена, - "буерачность" и души, и сердца. [...] Не хочу судить: жалею, глубоко жалею. Какой бы это был бриллиант, - если бы поддался алмаз граненью!.."{Там же. Т. 3. С. 89-90.}

   Слова Ольги Александровны, повторенные Шмелевым в одном из писем к Ильину, прекрасно иллюстрируют то огромное влияние, которое имел на нее философ: "Как прав Иван Александрович! Как блестящи его выводы! Как верны! Мне он много дал опоры и как бы дал ключ к уразумению себя, - не в смысле искусства, а в общем. Как ключевая вода - кристально ясен ум его. Какая точность. Люблю такую точность, такую деловитость. Но она у него всегда не без тепла. И это чарует"{Там же. Т. 3. С. 83.}. Тем не менее, когда во время наиболее тяжелой ссоры с Ольгой Субботиной Шмелев обратится к Ильину за поддержкой, отзыв Ивана Александровича поразит его своей холодностью: "История с Ольгой меня не удивляет. Не хотел мешать Вам - давно уже помалкиваю. Я знаю ее лучше. Теперь Вы видите ее вернее. От Достоевского и от великих талантов там ничего и никогда не было. А от обычного женского тщеславия - даже в религии - тем более в религии - край непочатый" {Там же. Т. 3. С. 81.}. Шмелев горячо возразит ему, однако здесь, как и в отношении романа "Пути небесные" мнения корреспондентов разойдутся, и эти вопросы они будут обходить молчанием. "Я упомянул про героинь Достоевского в смысле "неистовства истерического", "одержимости"... а не про "таланты". Нет, она талантлива, и очень [...] А, все бы рассказать - бумаги не хватит. Сколько я сил положил, чтобы огранить... Она за эти 8 лет очень выросла! Накопилось всего. Иные письма восхищают... да, блеском. Я не ошибусь. Да и я не из нищих... если когда объявится эта "переписка"... - умопомрачительное "литературное событие"! Клады... неисчерпаемые по разнообразному содержанию и - захвату! Не было еще такого, знаю. А эпоха-то!!!! чего-чего не пришлось коснуться!.." {Ильин И. А. Собр. соч.: Переписка двух Иванов. Т. 3. С. 85-87.}

   Кем была в жизни Шмелева Ольга Александровна Бредиус-Субботина? В своем резком отзыве Ильин не одинок. Тем не менее, именно ее письма давали Шмелеву силу жить после всех потерь, и не просто жить, но продолжать работать. К ней, перед смертью, он обращает свое последнее письмо (написанное под его диктовку сиделкой - Иван Сергеевич уже не мог писать), к ней, в течение двенадцати лет, обращены самые нежные слова Ивана Шмелева.

  

  

   Тематика переписки И. С. Шмелева с О. А. Бредиус-Субботиной была широкой - литературные и художественные течения русской эмиграции, судьбы Православной Церкви в СССР и за рубежом, догматика и религиозная философия, пути возрождения России. И. С. Шмелев обращался к Ольге Александровне по поводу своих лучших произведений, специально перепечатывая и исправляя их для нее. Понимая ее одаренность, И. С. Шмелев советовал ей (часто и упрекая) вернуться к творчеству, разбирал и оценивал ее работы в своих письмах.

   Что же представляли письма Шмелева к ней? Прежде всего, это "дневник писателя" за последние 12 лет: повседневная жизнь в Париже, картины оккупации, англо-американская бомбежка, нужда, постоянные заботы о пропитании, болезни, поездка на год в Швейцарию, литературные выступления, его оценки себя и близких - и это все изо дня в день. Нередко Шмелев обращается к прошлому, вспоминая детство, смерть отца, жизнь в деревне, рождение сына, первые произведения, трагедию Крыма, болезнь и смерть жены.

   Одна из постоянных тем переписки - отношение Шмелева к писательству, истории русской литературы и ее предназначению. "Писатели наши православные... - это отсеянное изо всего народа. Говорю о подлинных, их совсем немного у нас было, не нынешних..." (из письма 26.09.1941). Замечательна его характеристика Ф. М. Достоевского. В понимании Шмелева, произведения Достоевского стали как бы рубежом, вехой в истории русской литературы. Достоевский в равной степени и наследник Пушкина (и даже более глубоко - наследник религиозной традиции русской литературы), и предвестник "грядущего разброда". "Романы его - это опыты его - не отстоявшееся вдохновение... и потому не от Пушкина, не от Толстого. Те - певцы, а он - пророк, и страстный, и потому смутен. Он ставит себе задание, всегда. Страшно субъективен, горяч, сам в себе бунтует. Все его "герои" - он. И всегда - вопрос, возмущение, бунт. Бушующий внутренний, скрытый мир человеческих страстей и мыслей - вот что дал Достоевский - _б_о_л_е_з_н_е_н_н_о_е_ в человеке. Иное - просто гениально по мыслям, по "взрывам" - возьми хоть "Легенду о Великом Инквизиторе"... Но искусство - преодоление хаоса, облечение в форму, по слову "да будет!". Тво-ре-ние... Достоевский лишает, а не дает" (из письма 15.09.1943).

   И. С. Шмелев неоднократно пишет о классиках русской литературы. Интересны и его оценки своих современников. В ряде писем охарактеризованы К. Д. Бальмонт, Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, Л. Н. Андреев, А. М. Ремизов, А. Н. Волконский, А. Н. Бенуа, Л. С. Бакст и др. Более подробно Шмелев пишет о Николае Евреинове в связи с возможностью театральной постановки "Человека из ресторана".

   В переписке последовательно обсуждается, иногда вызывая споры, творчество И. А. Ильина. "В нем есть порядком склонность "учительствовать" и "регламентировать". Даже и в _м_о_л_и_т_в_е_н_н_о_м - дидактик и методик. О молитве... - он может хорошо сказать, но не для молитвы". "Иван Александрович - острый аналитик, творец схем, но... не образов. При этом он тонкий критик, я бы сказал - единственный настоящий в наше время". "Я - полная противоположность, хоть он и настаивает, что я мыслитель, большой даже... Нет, мысли мои воплощены в живое, живущее - это мысли-чувства, в них ходит-бьется живая кровь. Мне не надо исписывать сотни страниц чтобы внушить осмысление вещей и соотношение их, это дается искусством - в миг один - жестом, словом, действием принятого в сердце персонажа" (из писем 27.04.1942 и 31.08.1942).

   Значительная часть писем содержит варианты произведений самого Шмелева: главы романов "Лето Господне", "Богомолье", повести "Куликово поле", фрагменты рассказов ("Рождество в Москве", "Под горами", "Трапезондский коньяк", "Свет во тьме" и др.). Нередко работа над произведением продолжалась и в процессе переписки - правка Шмелева уже по перепечатанному тексту. Среди этих писем наиболее интересны комментарии Шмелева к своим произведениям и размышления о них.

   Для изучения творческого наследия Ивана Шмелева особенно важны письма позднего периода - 1943-1950 гг. В это время Шмелев возобновляет работу над романом "Пути небесные" (второй том), прерванную после смерти жены. Вместе с работой над второй частью романа в жизнь Шмелева входит его героиня. В письмах приведены фрагменты романа и авторские пояснения к ним. "Последнюю главу ["Пути в небе"] я изменял раз пятнадцать! Больше, лучше - я не могу. Совесть спокойна" (1947 г.). Однако более интересны планы и заметки, посвященные третьей и четвертой частям "Путей", раскрывающие сюжетную и философскую сторону незавершенного романа: ""Пути" творились, вырастали незаметно. Я Вас любил - и они любили, росли... Сколько в них вливалось! Я воскресил - я же творю их, я имею право, как Творец! - я воскресил моего Диму... я ему дал Дари... я дал ребенка им... я дал страдание-искупление, сверх всего, огромного... гимн творению, Творцу, земле и небу. Небо я спустил к земле и сочетал их..." (из письма 10.10.1941). Роман "Пути небесные" подводит итог не только творчеству Шмелева, но, в его понимании, и "беспутью" литературы XX в. Роман призван "направить", вернуть современную литературу к истоку словесности.

   С осмыслением литературного творчества переплетается тема православия. Если в церковных обрядах Шмелев видит вершину творчества, отражение соборного духа церкви, то многие догматические положения вызывают напряженные раздумья писателя. В первую очередь это вопросы оправдания Бога и человеческих страданий. Мировая война воспринимается им как "суд истории", подготовление человечества к Третьему завету, новому Откровению. Подобная трактовка очень близка религиозно-философским исканиям последователей Владимира Соловьева, которым в целом ряде своих произведений ("Неупиваемая чаша", "Пути небесные") отдает дань и Шмелев.

   С православием неразрывно связана для Шмелева тема родины. Отношение писателя к СССР и Второй мировой войне гораздо сложнее односторонне понимаемого "коллаборационизма". СССР никогда не существовал для него как Российское государство (в этом взгляды Шмелева очень близки И. А. Ильину). С точки зрения Шмелева, после Октябрьского переворота подлинная Россия была парализована чуждой ей властью, перестала существовать как реальное государство. Только с уничтожением "бесовского ига" возможно возрождение России и возвращение на родину писателя и его произведений. Шмелев неоднократно высказывается о желаемом, "необходимом" поражении СССР во Второй мировой войне, но в то же время все его произведения обращены не к эмигрантской диаспоре, а к русскому народу.

   Возникший в мировоззрении Шмелева разрыв между "душой" Родины и ее "территорией" возводит переживаемые события почти на апокалипсическую высоту. С точки зрения Шмелева мировая война должна стать последним испытанием на пути к возрождению, это катарсис России - очищение через страдания. В подобной трактовке нападение Германии на СССР становится необходимой борьбой со злом - большевизмом. В переписке появляется образ Рыцаря {Не совсем ясно, что конкретно имеет в виду писатель в письме от 30.06.1941 ("...подвигом Рыцаря, поднявшего меч на Дьявола..."). Вероятно, подразумеваются Гитлер и Сталин, хотя возможно, что И. С. Шмелев использует обобщенный образ борьбы со злом.}, с победой которого связаны для писателя и возвращение на родину, и возможность встречи с Ольгой Александровной.

   Убеждение в том, что Германия должна воевать не с Россией, а с большевизмом ради возрождения подлинной национальной России было присуще не только И. С. Шмелеву, но и определенным кругам русской эмиграции. Именно это, вполне объяснимое стремление было в дальнейшем успешно использовано нацистской пропагандой. В зависимости от того, к каким слоям населения она обращалась, использовались два почти противоположных образа России. Если первый образ представлял извечного врага Германии и всей цивилизации, то второй - возможного союзника, страны европейской культуры, но крайне враждебной идеологии. Так, в учебниках, изданных в 1942 году в Риге, на примере текстов И. Шмелева, Д. Мережковского, К. Бальмонта объяснялось, как и зачем надо любить и защищать Россию {Именно в ответ на эту более тонкую пропагандистскую установку Сталин, умело манипулируя национальным самосознанием, был вынужден частично реабилитировать прошлое России, восстановить влияние Православной Церкви. Об этом см. Горяева Т. М. "Убить немца". Образ противника в советской пропаганде // Родина. 2002. No 10. С. 41-44; Константинов С. В. "Хайль Сталин!" Школьная политика Третьего рейха // Родина. 2002. No 10 (специальный выпуск). С. 51-53.}. Те же имена были представлены в "Народных календарях" - книгах, предназначенных для жителей оккупированных территорий {Новая Европа на 1942 год. Новый календарь Спутник Сельского хозяина. II выпуск. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 100. Л. 76-79.}. И во всех этих изданиях произведениям И. С. Шмелева отводилось главенствующее место.

   Тем не менее, уже в 1943-1944 гг. позиция писателя значительно меняется. В первую очередь это связано с реалиями жизни в оккупированном Париже (любая информация о событиях на территории СССР подвергалась жесткой цензуре) и судьбами знакомых писателя, многие из которых погибли в концентрационных лагерях. Значительную роль сыграли здесь и письма Ольги Александровны, сопоставившей авторитарные режимы СССР и Германии. Иносказательно называя Гитлера и Сталина ("хирург", "семинарист"), О. А. Бредиус-Субботина смогла донести до писателя свою позицию, минуя нацистскую цензуру. Образом войны становится уже не Рыцарь, а машина тоталитаризма, уничтожающая все на своем пути.

   К письмам Ольги Александровны И. С. Шмелев относился гораздо глубже и трепетней, чем к обыкновенной частной переписке. Уже в письме 1941 г. он пишет о ее значении: "Оля, ты можешь сжечь мои письма? Я не могу - твои... это ты - живая, вечная. Ты можешь закрыть себя, снять свое имя, но отнять у жизни ценнейшее - подобного не было в веках! - это грех. Мы поем друг друга. Мы находим новое в любви..." (из письма 26.12.1941).

   Для Шмелева переписка становится живым произведением, наиболее важные в литературном отношении письма он перепечатывает на машинке и просит Ольгу Александровну сохранить их. В 1944 г., для того, чтобы не разрывать переписку, Шмелев разбирает письма Ольги Александровны и пересылает их ей. Из письма 3 марта 1944 г.: "Я запаковал все твои письма в четыре пачки, 270 писем! На каждой написал: "Может быть опубликовано только с разрешения автора и только вместе с моими письмами к О. А. Бредиус-Субботиной", и отвез к профессору Карташеву... Я успокоился, когда отвез их. Сердце свое укрыл... Очень хорошо, что [ты] решилась положить в сейф мои письма в тихом городке... Одни без других не могут получить жизни". К концу жизни И. С. Шмелев все больше укрепляется в мысли, что переписка должна быть опубликована. "Мы, Олечка, сами должны отредактировать нашу переписку. Создастся небывалый роман, огромной художественности, опыта, захвата. Должны решить, что оставить, что закрыть, и определить срок будущего опубликования. Это должно остаться. Этот роман будет переведен на все языки" (из письма 24.11.1946).

   И. С. Шмелеву было не дано завершить "Пути небесные". Как писала Ю. А. Кутырина "роман остановился на слове, которое явилось завершающим и всеисчерпывающим: "... Евангелие... тут все"". Но "духовный роман", как называл его сам Шмелев, был осуществлен в переписке с Ольгой Александровной: "Жизнь написала роман. Сего не выдумать. Это сердца наши - себя отдали" (из письма 21.02.1947). Сейчас, когда выполнена воля писателя и его переписка с О. А. Бредиус-Субботиной опубликована, читателям стали доступны бесценные сведения о жизни, творчестве, "пути небесном" И. С. Шмелева и той, которой были посвящены последние годы его жизни.

  

  

   В 1990 г. я был назначен в Нидерланды в г. Роттердам настоятелем домовой православной церкви в честь иконы Божией Матери "Скоропослушницы". В Роттердаме и его окрестностях проживало несколько семей из первой волны русской эмиграции, в том числе и Сергей Александрович Субботин со своей супругой Марией Филипповной Постниковой-Субботиной. Сам Сергей Александрович был интереснейшим человеком, очень церковным и артистичным, в свое время был знаком с актером Михаилом Чеховым, певцами Ф. И. Шаляпиным и Л. В. Собиновым, певицей Н. В. Плевицкой, балериной Анной Павловой, генералом П. Н. Врангелем, философом И. А. Ильиным. Семья Сергея Субботина родом из г. Рыбинска Ярославской губернии, где священником служил его отец Александр Александрович Субботин, который скончался, когда дети - Сергей и его сестра Ольга - были еще маленькие. После 1922 г. семья Субботиных оказались в эмиграции в Берлине, где Ольга Александровна училась в Русском научном институте, посещала лекции и выступления многих писателей и философов, в 1936 г. присутствовала на лекции И. С. Шмелева. В 1937 г. О. А. Субботина вышла замуж за голландца и переехала в Нидерланды.

   9 июня 1939 г. в день своего рождения Ольга Александровна написала письмо И. С. Шмелеву, который ответил на него так, как он отвечал, наверное, многим своим почитателям и читателям, хотя что-то его душу тронуло: "Благодарю за привет писателю, - писал он уже 19 июня, - я его сохраню в немалом, слава Господу, пакете писем от читателей-друзей. Ваше письмо - окрик на уныние мое". Потом последовали еще письма с той и другой стороны. Они стали обмениваться мыслями не только по поводу ежедневной жизни каждого из них, но и своими размышлениями о творчестве, окружающей жизни, политике. Обмен мнениями довольно быстро перерос в настоящую дружбу родственных душ. Через какое-то время они обменялись фотографиями.

   О. А. Бредиус-Субботина скончалась 19 августа 1959 г. и похоронена на кладбище в Гааге. Затем ее переписка со Шмелевым хранилась у брата Сергея, после смерти которого в 1992 г. владелицей писем стала его вдова Мария Филипповна. Несколько раз она пыталась сжечь различные документы и письма, которые остались после смерти супруга. Я с ней часто и подолгу разговаривал, пытаясь убедить в необходимости передать переписку Шмелева в Россию. В конце концов, Мария Филипповна с громадным трудом согласилась передать письма в Россию, но только при непременном условии издать письма. Дело осложнялось тем, что у нее был рак, и смерть могла наступить очень быстро. Я через атташе по культуре посольства Российской Федерации в Нидерландах Е. Ю. Бутовта связался с РГАЛИ и получил ответ из архива в апреле 1996 г., но, к сожалению, ничего конкретного предпринять не успели - М. Ф. Постникова-Субботина умерла. Устное завещание, которое было мне дано - если удастся этот архив вернуть в Россию, то только с условием публикации писем и помощи в строительстве русской церкви в Роттердаме.

   Приведением в порядок квартиры после смерти М. Ф. Постниковой-Субботиной занимался нотариус и дальний родственник со стороны Ольги Александровны, которые предложили мне (так как я последние годы много общался с Марией Филипповной) взять некоторые книги из библиотеки. Большое количество бумаг и газет было приготовлено ими на выброс. Среди этих вещей стояла и коробка, в которой, я знал, хранилась переписка. Я попросил взять эти письма. Голландцы посмотрели, что это бумаги на русском языке, старые. Поинтересовались, что это? Я объяснил, что пожелание покойной было передать эти документы в архив в Москву. Мне отдали коробку с письмами, и я до сих пор помню, как торопился быстрее спуститься по лестнице, чтобы, не дай Бог, голландцы не передумали. Так эти письма оказались у меня. Как выяснилось позднее, примерно через год, М. Ф. Постникова-Субботина все завещала Русской Церкви, но до этого момента переписка могла уже быть предана огню. В 1999 г. я передал все письма в РГАЛИ с тем же условием, что было высказано М. Ф. Постниковой-Субботиной - публикация писем и помощь в строительстве церкви в Роттердаме.

   Похоронены они в одной могиле: М. Ф. Постникова-Субботина, которая сохранила письма для нас, и О. А. Бредиус-Субботина, - та, которой на протяжении последних двенадцати лет жизни писал письма русский писатель Иван Шмелев. На могиле стоит мраморный белый православный крест.

  

   Переписка И. С. Шмелева с О. А. Бредиус-Субботиной входящая в личный фонд И. С. Шмелева (No 1198), созданный в РГАЛИ в 1949 г., публикуется по оригиналам, хранящимся в архиве.

   Опись 1 фонда содержит материалы, переданные в РГАЛИ сыном домработницы Шмелевых - документы к биографии И. С. Шмелева, рукописи, фотографии, оставшиеся в Москве после эмиграции писателя. В опись 2 входят книги, статьи и фотографии, подаренные РГАЛИ Юлией Александровной Кутыриной и поступившие из Парижа.

   Переписка И. С. Шмелева с О. А. Бредиус-Субботиной входит в опись 3 фонда (164 единицы хранения) и содержит 638 писем самого писателя и 513 писем его корреспондентки. Несмотря на столь внушительное количество, это не полное собрание писем - в фонде находятся и пустые конверты. Часть бывших в них писем уничтожена самой Ольгой Александровной, часть сохранилась в парижском архиве И. С. Шмелева (Российский Фонд Культуры) {В настоящем издании публикуются 2 письма И. С. Шмелева к О. А. Бредиус-Субботиной, хранящихся в этом собрании. Всего в Российском Фонде Культуры находятся 5 писем И. С. Шмелева (включая черновики) и 3 письма О. А. Бредиус-Субботиной.}. Основная часть писем - рукописные, но ряд писем Шмелева напечатан на машинке и содержит рукописную правку автора. К некоторым письмам приложены фотографии мест, связанных с жизнью И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной, фотографии самих корреспондентов и их родственников. Иногда к письмам приложены засушенные цветы и листья, а к письму от 3 декабря 1941 г. - локон волос Ольги Александровны.

   Существенную трудность при датировке писем представляют периоды активной переписки Шмелева, когда письма писались по 3-4 раза в день. Определенную помощь оказывают сами корреспонденты, указывая на конверте или в ответном письме точную дату получения письма и сообщая о впечатлении, которое оно произвело. Хотя датировка писем О. А. Бредиус-Субботиной не отличалась особой точностью, процесс научного описания документов был облегчен тем, что практически все письма снабжены конвертами с почтовыми штемпелями, где стоит дата отправления письма. Часть писем написана на почтовых открытках. Начиная с 1944 г., И. С. Шмелев систематизирует и нумерует письма Ольги Александровны. Он обращается к ней с неоднократной просьбой начать перепечатку его писем к ней. К сожалению, эта работа не была завершена.

   Кроме переписки, в состав поступившего из Голландии архива И. С. Шмелева входят его рукописи (рассказ "Куликово поле", отрывок повести "Под горами", дневниковые записи со стихотворениями "Завет прощальный", "Оле - в день Ангела" и др.), дарственные надписи, письма к А. А. Овчинниковой, письма с упоминаниями о писателе, записки О. А. Бредиус-Субботиной ("Очень доверительно") об окружении И. С. Шмелева в последние годы жизни и о судьбе переписки после его смерти, ее рассказы и рисунки (в т.ч. автопортрет), переписка с родственниками и собранные ею материалы.

  

   В настоящем издании выполнена последняя воля И. С. Шмелева - его переписка с Ольгой Александровной Бредиус-Субботиной опубликована как самостоятельное художественное произведение. В книге выдержана сюжетная и хронологическая линия (первое обращение Ольги Александровны к писателю, постепенное узнавание друг друга в письмах, признание, взаимные исповеди, ревность, долгожданная личная встреча, разрыв, примирение и т.д.), соблюдена смысловая последовательность писем. Часть писем, не вошедшая в двухтомник (письма, содержащие повторные сведения или не столь интересные с художественной точки зрения, черновики, литературные наброски), будет включена в дополнительный том, рассчитанный на специалистов по русской эмиграции и ценителей творчества И. С. Шмелева.

   Публикация эпистолярных материалов как литературного произведения вызывает определенные затруднения. Так, например, достаточно сложно установить точную последовательность переписки: письма задерживались цензурой, их отправление откладывалось, нередко одно и то же письмо, прочтенное в разное время, вызывало почти противоположную реакцию адресата.

   При передаче текста составители стремились максимально сохранить индивидуальность корреспондентов. В тексте сохранены все авторские словообразования, интонационные знаки, ритмическая пунктуация (дефисы, отточия и др.), характерная для И. С. Шмелева разбивка слов на слоги, разрядка, подчеркивание и другие особенности. Слова, подчеркнутые дважды выделены курсивом, многократно подчеркнутые - жирным шрифтом. Оставлено без изменений намеренное повторение букв, прописные буквы в середине слова и характерное для людей, свободно владеющих иностранными языками, русско-латинское написание слов и выражений. Соответственно сохранено и авторское написание собирательных числительных (10-летка, 1/2 часа, 3-ое (трое) и т.п.).

   В тексте оставлены без расшифровки инициалы, наиболее часто встречающиеся в переписке: И. С. Ш., И. Ш. (Иван Сергеевич Шмелев), О. А. (Ольга Александровна), С. (Сережа), А. (Арнольд), И. А. И., И. А. (Иван Александрович Ильин). Инициалы не расшифрованы и в том случае, если обозначение того или иного лица только инициалами входило в авторский замысел (поклонники О. А. Бредиус-Субботиной в "Повести жизни" и т.п.) Расшифровка других инициалов приводится в квадратных скобках.

   Стремясь уместить как можно больше информации в письме (во время оккупации объем писем был лимитирован цензурой), корреспонденты писали на полях, между строк, и, нередко, поверх основного текста письма. В связи с этим иногда невозможно точно установить последовательность текста. В этом случае составителями сделаны пометы [На полях:] или [Приписка:].

   Для свободного чтения "Романа в письмах" в тексте расшифрованы сокращения, которыми наиболее часто пользовались И. С. Шмелев и О. А. Бредиус-Субботина (например: "Знаю, кк одиноко, кк пусто в тв. жизни" - "Знаю, как одиноко, как пусто в твоей жизни"; Map. Кв-ва - Марина Квартирова). В тех случаях, когда сокращенный либо неразборчивый текст может быть истолкован различным образом, расшифровка приведена в квадратных скобках. Унифицировано написание порядковых числительных и обозначение дат. В книге приведено наиболее часто встречающееся в оригинале написание (9-го июня; 9.VI; 9.VI.39). Даты помещены в том месте, где их поставили авторы писем. Составительские даты указаны в квадратных скобках. В том случае, если приведение писем к современной орфографии и пунктуации не нарушало индивидуального стиля автора, в тексте изменено употребление запятых, прописных букв (главным образом - в письмах О. А. Бредиус-Субботиной), правописание окончаний и т.п. Были исправлены описки, устранены характерные ошибки в написании знаков препинания (2 точки вместо многоточия и т.п.).

   Комментарий к письмам расположен в конце текста, для избежания путаницы использована сквозная нумерация сносок (1, 2, 3). Справочная информация (адрес, исполнение документа, архивный шифр) перенесена в конец издания и расположена непосредственно перед примечаниями к данному письму. Текстовые примечания расположены внизу страницы (i, ii. iii...), кроме того, в тексте сохранены авторские сноски (*).

   Творческая группа, работавшая над подготовкой издания, благодарит за неоднократную помощь и содействие в работе протоиерея Григория Красноцветова и его семью, Наталью Борисовну Волкову, Татьяну Михайловну Горяеву, Татьяну Федоровну Павлову, Виктора Мирославовича Гуминского, Веру Николаевну Терехину, Лидию Алексеевну Спиридонову, Светлану Алексеевну Шушунову, Людмилу Игнатьевну и Валерия Петровича Цыгаников, Евгению Кузьминичну Дейч, Марию Викторовну Михайлову, Елену Баурджановну Коркину, Марию Аркадиевну Рашковскую, Татьяну Марковну Коробову, Людмилу Яковлевну Дворникову, Татьяну Викторовну Волкову, Ольгу Владимировну Рожкову, Ольгу Кузьминичну Землякову, Виктора Владимировича Леонидова, Сергея Николаевича Овсянникова, Анну Владимировну Толмачеву, и всех исследователей творчества И. С. Шмелева, без которых было бы невозможно осуществить это издание.

  

  

   {Первое письмо И. С. Шмелеву О. А. Бредиус-Субботина отправила через журнал "Возрождение" по адресу: La Renaissance. 73, Avenue des Champs-Elysées, Paris, 16. На конверте помета редакции: от читат.}

   По непреодолимому желанию выразить Вам преклонение мое перед Вами пишу Вам. В наше тяжелое время бессердечия, бездушия и безлюдья, как светлый луч светите Вы.

   "О, вы, напоминающие о Господе, - не умолкайте!"¹ Не умолкайте! Ибо Вы ведете нас как вифлеемская звезда к ногам Христа.

   Когда мне тяжело на душе, я беру Ваши книжки, и т.к. в них не лицемерная правда, а Душа, то становится и легко и ясно. И это Ваши "Лето Господне" и "Богомолье"² были моими подготовителями и к посту, и к Св. Пасхе. Увы, наши "батюшки" редко бывают истинно духовны, и часто не находишь у них того Духа, которым жила Русь. Читая Вас, я (и моя семья (*Я временно была в Берлине.)), чувствовали все таким своим, родным, русским до последнего вздоха. И Вашего батюшку, такого прекрасного, так рано погибшего, и старенького Горкина, и Вас ребенка³ мы любим, как любят своих близких. Простите мне, что так пишу, что все выходит как-то м. б. шаблонно. Но верьте, что от искреннего сердца идут мои слова. И хочется больше и больше знать о судьбе всех этих лиц, ставших близкими и родными. Я слушала Ваше чтение в Берлине⁴ после того, как скончалась Ваша супруга⁵. Как ужасно, - столько чудесных, прекрасных близких лиц суждено было Вам утратить из жизни когда-то такой полной, богатой этими людьми. Если Вам покажется м. б. иногда, что Вы одиноки, то не думайте так! {Эта фраза в письме О. А. Бредиус-Субботиной подчеркнута И. С. Шмелевым. Авторское подчеркивание не оговаривается отдельно.} Вашим Духом живут много людей, Ваша Божия Искра затеплила у многих лампаду. Для многих во всей эмиграции существуют лишь два человека, два пророка, - это Вы и Иван Александрович Ильин⁶. И если бы наше духовенство воспитывало людей в духе этих двух, то насколько бы поднялась наша мораль.

   Я живу в Голландии, замужем за голландцем⁷, в деревенской тишине; единственная связь с Русским - книги, т.к. русских людей очень здесь мало. Стараюсь у кого можно развивать вкус к путям и Вашим, и Ивана Александровича Ильина, ибо только они безошибочно непреложны.

   Хотелось бы от всего сердца вымолить у Господа Вам еще на многие годы здоровья, радости, творчества для нас грешных.

   Всего Вам доброго!

   Искренне почитающая Вас

  

  

   19.VI.39

   Сердечно признателен Вам, Ольга А., - не знаю отчества, - за привет писателю. Я его сохраню - в немалом, слава Господу, пакете писем от читателей-друзей. Ваше письмо - окрик на уныние мое. Да, я очень одинок, я совсем одинок, и часто ропщу. Вы почувствовали это, сказали это, и правильно: я часто забываю, что я не одинок. Со мной, [в] духе, - моя покойная жена, мой, отнятый мучителями Родины, сын, офицер⁸. Господь же со мной! - и еще - великое множество русских людей, единомысленных. Да, знаю, слово мое, волею Божьей, доходит до читательского сердца. Только это еще дает силы. Вы так искренно, нежно обласкали душу мою. Но не называйте меня _у_ч_и_т_е_л_е_м. Я недостоин сего. Я - слабый, грешный человек, куда быть мне учителем нравственной жизни! О батюшках Вы напрасно. И в нашем Содоме есть светлые пастыри, есть. Всего Вам доброго. Спасибо

   Ив. Шмелев

   Привет Вашей семье. Спасибо!

  

  

   26.IX Св. Иоанна Богослова⁹

   9.Х.1939 écrit en russe

   {Écrit en russe - Написано по-русски (фр.). Сообщение для цензуры, необходимое для отправления письма из Франции, т.к. в соответствии с правилами письмо не должно превышать 4 страниц и должно содержать указание о том, на каком языке оно написано. Позднее эти сообщения делались на немецком языке (der Brief in der russischen Spreche). В дальнейшем при передаче текста писем стандартные пометы для цензуры опущены.}

   Сердечно благодарю Вас, добрый друг, Ольга Александровна, за трогательный привет, - за Ваш подарок писателю-другу. Я принял его с легким сердцем, принял, растроганный, ибо за этим даром чувствую светлую душу Вашу. В эти суровые дни одиночество мое в жизни особенно давит. Растерянная душа не может уйти в работу, будто уж и писать не надо, будто и не для чего. Но знаю, что лишь работа может давать забвение и утверждение, - и надо закончить еще не завершенное - "Лето Господне" и "Пути Небесные"¹⁰. Уже с июля, как бы предчувствуя мировой кризис, потерял я волю к работе. Единственный близкий человек, наш Ives, или Ивик¹¹, внучатый племянник покойной Ольги Александровны, скоро должен быть мобилизован, и пока уехал в провинцию в лицей, где после 2-го башо {Экзамен на степень бакалавра (от фр. bachot).}, сданного с отличием, проходит дни подготовки к École Normale Supérieure, - Classe le matématiques spéciales {Высший педагогический институт, математический факультет (фр.).}. Две недели жил я в St. Geneviev, в Maison Russe {Русский Дом (фр.).}¹² и каждый день ходил на могилку покойной О. А. Целую Вашу руку, добрый друг. Слава Богу, я имею кров и хлеб - в будущее не заглядываю, а теперь участие Ваше для меня - свет. Желаю здоровья. Сердечно Ваш Ив. Шмелев

  

  

   Как рада я была сегодня получить Вашу открытку и узнать, что Вы здоровы. Я сейчас в ужасной тревоге за моих маму¹³ и брата¹⁴. Стараюсь изо всех сил их перетащить к нам в Голландию, но это очень трудно, м. б., даже безнадежно. Я измучилась от этой неизвестности: то отчаиваешься совершенно, то молишься, то будто веришь. Я - в это ужасное время совершенно одна, т.к. мой муж по делам должен был уехать из дома, и то уж до последнего момента был со мной. У него русская душа. Он очень любит все русское (не так, как многие иностранцы), не из экстравагантности, а просто вот так, - любит. По душе почти что православный, более православный, нежели некоторые из русских. И дом у нас русский. Но только я совсем одна теперь. Одна в деревне; дом стоит около шоссе, а кругом сады и поля. Никто ни ко мне не зайдет, ни я ни к кому не зайду. Ни души, кроме меня да птички. Есть кое-кто русские за 6 км, но не очень хочется их видеть, - чужие духом. Сколько дум разных пройдет в голове в одиночестве. Сейчас шторм {В оригинале - штурм. Далее это исправление не оговаривается.} у нас, - мои высокие подсолнухи в саду сломило, и так все грустно. А летом было так уютно! Мама и брат у меня гостили, и подумайте: должны были 16-го сентября уехать. Как рвалось мое сердце, сколько было мук, просьб, молений даже! Люди не