Главная » Книги

Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Кам, Страница 20

Козлов Петр Кузьмич - Монголия и Кам


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24

p;    После того, как труп сгорит и жертвенный костер погаснет, родственники покойника тщательно собирают пепел, золу и пережженные кости умершего и отвозят или относят их домой, где, измельчив в порошок и смешав с глиной, делают "цаца", или небольшие конусы в виде субурганов. Последние складываются где-нибудь в пещере, в углублениях скал, подле мэньдонов; впрочем, для цаца иногда строят и специальные деревянные или каменные чортэны.
   На том же месте, где умер дзачюкавасец и где он был сожжен, складывают мани - каменные плиты, исписанные мистическими формулами и сложенные одна на другую в большем или меньшем количестве. Кроме мани высекаются и изображения буддийских божеств, раскрашиваемых в красный, желтый и белый цвета, хранимых среди тех же мани илн обширных мэньдонов.
   Независимо от этого, в память покойников, и богатые и бедные дзачюкавасцы устраивают так называемый "сэтэр", то-есть посвящение богу большего или меньшего числа баранов.
   Описанные нами похоронные обряды известны не только среди обитателей Дза-чю-кава, но и между другими кочевыми тибетцами соседних областей, как-то: Дунза, Лин-гузэ и отчасти Намцо.
   Такова в общих чертах характеристика северных кочевых обитателей Восточного Тибета - дзачюкавасцев, явившихся на нашем обратном пути последними представителями этой высокогорной страны.
   Дзачюкаваская территория ограничивается верховьем Ялун-цзяна на протяжении 300 км от северо-запада к юго-востоку и приблизительно в два раза меньше в поперечном направлении. К югу от этой реки, параллельно её течению, тянутся приялунцзянские горы, довольно круто обрывающиеся в долину её правого берега. К северу хребет Водораздел своим мягким гребнем отстоит на значительном, раза в два-три большем расстоянии, заполняя пространство до левого берега Ялун-цзяна луговыми увалами, изрезанными в нижнем поясе полуденного склона северными притоками этой реки. Истоки второстепенных речек, из которых и образуется Ялун-цзян, берут начало на луговом плоском хребте Водоразделе, в котором подобная особенность резче всего выражена к западу от горы Намка-рамжям. Обнажения горных пород в верхнем поясе означенного хребта крайне редки, но по ущельям речек присутствие их обнаруживается в большей степени, в особенности вблизи Ялун-цзяна, где притоки разрезают более мощные материковые толщи.
   На всем пересечении дзачюкаваской территории в области её северо-восточных кочевий, от долины левого берега Ялун-цзяна до гребня хребта Водораздела, нами прослежены следующие типы песчаников: во-первых, песчаник бурый твердый, слоистый, мелкозернистый, известково-слюдисто-охристо-глинистый; во-вторых - серый или зелено-серый твердый, мелкозернистый известково-слюдисто-глинистый; в-четвертых - серый твердый, мелкозернистый, известково-глинистый; в-пятых - лилово-серый, очень мелкозернистый, охристо-глинистый и, наконец, в-шестых - такой же песчаник, как и предыдущий, но с включением тонких и толстых прожилок белого кварца. Кроме песчаников в том же хребте Водоразделе, на его южном склоне, но исключительно в нижнем поясе, развиты и серый филлит, и таковой же окраски тонколистовый слюдисто-глинистый сланец, и сланец буро-серый мягкий глинистый; затем, там и сям вдоль речных русел поднимаются крутые берега, сложенные из конгломератовых толщ, характеризующих или новейший конгломерат, из мелких обломков и гальки серого и красного песчаника и известняка в розовато-буром известково-глинистом цементе, или конгломерат мелкозернистый, твердый, буро-красный из мелких обломков серых песчаников и сланцев. В заключение можно отметить белый кварц с гнездами и вкрапленностями желтой охры, в виде более или менее мощных прослоек в песчанике, и кирпично-красный известковистый суглинок, прикрывающий холмы, расположенные среди второстепенных складок.
   Климат верховья Ялун-цзяна, как и климат Северного или Северо-восточного Тибета, вообще суровый: не только зимой, но даже и летом здесь зачастую бывает очень прохладно, в особенности по ночам, когда почти постоянно температура падает ниже нуля. Атмосферные осадки в эту пору года также нередки и выражаются то в виде дождя и града, то в виде снежной крупы и снега. Осенью устанавливается несравненно лучшая или приятная погода - ясная, сухая и относительно более теплая. Зима же характеризуется крепкими морозами, бесснежием или, правильнее, малоснежием, а весна - северо-западными бурями, поднимающими тучи пыли, омрачающей воздух.
   Относительно флоры рассматриваемой местности можно сказать то же, что было уже говорено при посещении экспедицией более западного района, населяемого тибетцами северных 25 хошунов; и там и здесь преобладают травянистые формы растительности, приспособившейся переносить резкие климатические явления. Из наиболее обыкновенных для Тибетского нагорья цветковых растений нами отмечены различные генцианы, Saussurea, мытники, Przewalskia tangutica, горицвет, молочайник, тибетская осока; повыше - красивая Incarvillea compacta, касатики, ковыль, различные злаки и многие другие. По крутым склонам глубоких долин или боковых ущелий нередки курильский чай и тальники, растущие более или менее высокими сплошными коврами.
   Что касается фауны, то последняя ещё более однообразна нежели флора, как в отделе млекопитающих и птиц, так, вероятно, и в небогатом отделе пресмыкающихся и земноводных. Среди рыб в Ялун-цзяне и его левом притоке Го-чю мы не встретили ничего нового, так как добытые здесь экспедицией экземпляры маринок (Gymnocypris eckloni et Schizopygopsis malacanthus) и гольцов (Diplophysa kungessanus) характеризуют общую и уже известную для верхнего бассейна Янцзы-цзяна ихтиологическую фауну. По части жуков, бабочек и других насекомых здесь обнаружена та же сравнительная бедность, обусловливаемая впрочем, главным образом, несколько ранним периодом времени, в которое мы следовали по этой части нагорья. Малое разнообразие энтомологической фауны вознаграждалось относительным богатством новых форм, в особенности по отношению к Coleoptera - Carabus (Neoplesius) khamensis Sem., С. (Neoplesius) insidiosus Sem., Aristochroa kaznakowi Tschitsh., Elaphus (Elophroterus) trossulus Sem.
   В общем физические условия страны, населяемой дзачюкавасцами, удовлетворительны. Несмотря на разреженный воздух местные тибетцы чувствуют себя хорошо и живут по-своему счастливо; большинство встреченных нами дзачюкавасцев выглядит мужественными, рослыми, с крепким телосложением. Как и у прочих тибетцев, у дзачюкавасцев нравственные качества на наш взгляд оставляют желать много лучшего.
   Их умственный кругозор очень ограничен: дальше своих гор и долин и многочисленных стад, не знающих ни изнурительной жары, ни докучливых оводов и комаров, дзачюкавасец ничего не видит и ничего не знает. Все свое довольство, благосостояние он черпает только в скоте и в состоянии его пастбищных угодий. Здоровый скот, пышные травы веселят душу номада. Радостно садится он на коня и скачет к стадам, чтобы полюбоваться теми или другими животными. Считая богатство и ничегонеделание верхом всяких благ, тибетец может не сдвинуться с места целыми неделями и месяцами. Он совершенно машинально перебирает четки и бормочет обычную мистическую формулу: "ом-ма-ни-па-дмэ-хум"; в богатых жертвах на монастыри и монашествующее сословие тибетец, помимо успокоения совести, склонен также видеть и избавление от прегрешений.
   Наша встреча с дзачюкавасцами под впечатлением поражения лингузцев была несколько странной, необычной. Большинство этих тибетцев ещё до прихода экспедиции откочевало с границы вглубь страны, меньшинство же хотя и осталось на старых стойбищах, но держало себя также настороже. И только после нескольких дней нашего пребывания здесь туземцы убедились в безопасности и стали чаще показываться на нашем бивуаке.
   Дзачюкавасцы сильно интересовались нами, их занимал каждый наш шаг, каждое движение, равно - что мы едим и даже как едим, а главное, - что нас спасает от тибетских пуль, почему мы неуязвимы?
   Дзачюкавасцы в подводах нам почти никогда не отказывали, хотя скорее давали в тех случаях, когда мы двигались в районе густого населения; стоило же нам бывало уклониться в сторону, как они уже пытались протестовать, ссылаясь будто бы на возможность нападения на экспедицию нголоков и могущих произойти от того неприятных последствий не только для нас, но и для дзачюкавасцев. Один же хошунный начальник, кажется хошуна Таршю, даже позволил себе спросить у нас документы, удостоверяющие, как он заметил, наше "почетное" звание.
   Первые два дня в области дзачюкаваской территории, экспедиция двигалась долиной самого Ялун-цзяна; затем, оставив эту реку, уклонилась по её левому притоку - Омь-чю и верховьям других, к северо-северо-западу, и таким образом постепенно выбралась из глубокого лабиринта ущелий на плоскогорье, по которому уже свободнее могла держать более правильный путь к вышеозначенным озерам.
   Ялун-цзян, прослеженный нами до кумирии Омбу-гомба, имеет тот же характер, какой имел и ниже. Долина его местами расширяется, местами суживается; всего больше теснят реку южные крутые горы, тогда как с севера в большинстве случаев не всегда добегают даже мягкие предгорья второстепенных хребтов или увалов. Сама же река капризно извивается и в весеннее время, будучи окаймлена яркой зеленью, приятно ласкает глаз путника, в особенности, когда последний смотрит на Ялун-цзян с вершин береговых скал или утесов и то время дня, когда солнце бросает свои лучи на его стальную поверхность.
   По долине главной реки кочевников почти не наблюдалось, её оживляли одни лишь пернатые. На возвышении, там и сям, сидели угрюмые орланы, вдоль реки пролетали черные аисты, турпаны, крохали, крачки-ласточки; в более укромных местах, в выемках скал, гнездились индийские гуси и мохноногие сарычи; высоко в небе кружили грифы, а внизу, подле обрывистых берегов, проносились из стороны в сторону береговые ласточки. По боковым, более прозрачным речкам, ютились кулики: серпоклюв, улит-красноножка, песочник малый и немногие другие.
   Оставив Ялун-цзян вблизи развалин кумирни и огромного - до 200 м в длину, 6 м в ширину и 2 м в высоту - мэньдона, известного под названием "Дэнбу-мани", выложенного вдоль речки Омь-чю, наш караван направился на пересечение многочисленных горных увалов, кряжей, грив и залегавших между ними речек и ручьев, стремившихся к главной реке. С вершин бесконечных перевалов, увенчанных обо, нередко открывались красивые далекие виды, заполненные всё теми же горами; при спусках в долины или ущелья горизонт вновь сокращался. В верхнем поясе гор было, конечно, холодно, и растительность едва пробивалась из земли, тогда как в долинах и по низким холмам стада уже наедались досыта.
   По одной из таких долин - Кундур-чю - мы круто уклонились к северу и при урочище Югин-до основались почти на три дня. Здесь мне удалось произвести астрономическое определение географической широты, а А. Н. Казнакову съездить на Ялун-цзян, чтобы измерить гипсометрически высоту его долины - 12 930 футов (3 940 м) над морем - и вообще познакомиться с характером местности нижнего течения речки Кундур-чю. Тем временем Бадмажапов и Дадай, благодаря хорошим отношениям местных тибетцев, прикупили продовольственных запасов и променяли наиболее усталых караванных животных. Дружелюбным отношениям с туземцами и их некоторому доверию к нам помог один престарелый дзачюкавасец, по имени Болу, случайно попавший в наш караван в качестве проводника.
   Относительно проводников вообще можно заметить следующее: они бывают крайне сдержанны вначале и среди населенных мест в присутствии собратов; совсем иное дело в безлюдной местности, где они невольно сближаются с переводчиками, а нередко и со всем персоналом экспедиции и при таких условиях действительно часто рассказывают много интересного.
   На дальнейшем своем пути экспедиция миновала приветливую долину с порядочной, быстрой и прозрачной рекой Лам-ик-чю, берущей начало в горе Намка-рамжям, и вскоре затем, пересекши горный мыс, вступила в ещё более приветливую и ещё более многоводную долину речки Го-чю, или Рго-чю, как ее называют некоторые из тибетцев. В урочище Экши-матан, где мы имели первый ночлег в упомянутой долине, неожиданно для нашего проводника оказались жители.
   Здесь же, между прочим, экспедиция имела случайное свидание с чамдоскими чиновниками, вынужденными оставить Чамдо и бежать к нголокам. Чамдосцы резко выделялись среди дзачюкавасцев своим общим видом, одеждой, манерами.
   При общении с чамдосцами мы убедились, что они хорошо осведомлены о нашем путешествии по Каму. Всякого рода известие им то и дело доставляют их посредники-чамдосцы; кроме того у этих чиновников существует и письменный обмен с Чамдо и Лхасой исключительно по поводу недоразумений, происшедших из-за образа жизни Пакпалы.
   Наши знакомые энергично требуют удаления из Чамдо этого великого перерожденца и его ближайшего советника Даинхамбо. Последний независимо от сего склоняет чиновников к миру и просит возвращения в Чамдо. С своей стороны беглецы-чиновники отправили уполномоченных духовных лиц к далай-ламе лично, с изложением причин их всеобщего недовольства и с просьбой немедленно оказать им полное удовлетворение, иначе они принуждены будут поднять против Чамдо нголоков, чтобы свергнуть виновника несчастья и разрушить монастырь.
   В крайнем случае чамдосцы рассчитывали прибегнуть за помощью к ургинскому хутухте, так как, по их словам, у них имеется грамота Таранаты, которая будто бы гласит, что ургинский монастырь обязан в известных случаях приходить на помощь Чамдо.
   "Не можем мы привыкнуть к таким холодам, ветрам и снегам, - говорили мне чамдосцы: - наш благодатный край несравним с этой страной по мягкости климата, красоте и обилию леса; здесь мы непроизводительно проживаем свои средства и должны часто скрывать свое происхождение, боясь открытых грабежей и насилий".
   К благополучию чамдоских тибетцев, Лхаса во-время вняла настоянию и решительности этих чиновников и избавила Чамдо от Пакпалы, применив вероятно свой обычный способ - отравление.
   Одновременно с чамдосцами мы встретили и литанцев, проживавших с своими стадами на землях, принадлежащих дзачюкавасцам, примерно в полосе высокогорного района между командующими вершинами Намка-рамжям и Маму-тушюк-гунгу в верховьях левых притоков Ялун-цзяна. И литанцы также пришли в Дза-чю-кава искать обетованной земли; и эти тибетцы, подобно чамдосцам, должны были оставить насиженные места по недоразумениям с своими главными окружными начальниками.
   По рассказам дзачюкавасцев осенью 1898 года литанцы явились сюда с своим хошунным начальником вот по какому случаю.
   В округе Литан насчитывается более десяти хошунов. Два из них, известные под названием Дэчжун и Барин-ма, в течение семи лет, предшествовавших означенному событию, враждовали между собой. Дэчжунцы, ведущие исключительно кочевой образ жизни, нападали на баринмасцев, живущих оседло. В свою очередь и баринмасцы также не упускали случаев пограбить дэчжунцев. Отсюда неизбежно являлись ссоры, драки, кончавшиеся нередко убийствами друг друга.
   Начальники хошунов, тусы и китайские власти никак не могли прекратить беспорядков и водворить мир между хошунами; мало того, весной 1898 года эти хошуны объявили друг другу войну, которая впрочем фактически продолжалась лишь одни сутки. Дэчжунцы выставили около 400 воинов против 250 человек баринмасцев. В происшедшей стычке кочевники-дэчжунцы одержали значительный перевес над оседлыми баринмасцами, которые понесли потери в числе 46 человек убитыми, кроме раненых. Помимо всего этого дэчжунцы в течение суток успели разрушить и разграбить несколько поселений, принадлежащих их недругам. Дальнейшему наступлению лихих кочевников на побежденных баринмасцев воспротивился не только литанский тусы, но и китайские власти.
   Главное начальство Литана потребовало от хошуна Дэчжун помимо возмездия за убитых баринмасцев и уплаты за разорённые постройки, разграбленное имущество, ещё и их полного подчинения тусы, который в свою очередь должен был строго наказать всех чиновников в этом непокорном хошуне. Литанские власти действительно намеревались произвести строгие репрессалии среди обитателей хошуна Дэчжун: одних лишить глаз, других рук, кого заковать в кандалы, кого посадить в тюрьму и так далее. Дэчжунцы не только не изъявили согласия что-либо заплатить или отдать свое начальство в руки местных властей Литана и китайцев, но не согласились даже и на перемирие с Барин-ма. Драк, однако, более не происходило, и в таком положении дело оставалось в продолжение двух-трех месяцев после сражения.
   Тем временем дэчжунцы от своих соседей и друзей узнали, что главный начальник Литана секретно разослал всем хошунным чиновникам округа предписание немедленно собрать возможно большее число воинов с каждого хошуна и напасть на дэчжунцев. При этом отдано было приказание не щадить никого и по возможности истребить все население хошуна Дэчжун. Еще ранее этого известия дэчжунцы намеревались оставить свои кочевья и уйти куда-нибудь, и поэтому, не подавая особенных причин к подозрению, понемногу выбирали из собственных складов, находившихся при кумирнях, самые дорогие свои пожитки, серебро, цветные камни и прочее, и ко времени получения такого известия почти все их имущество было свезено в кочевья, домой. Как только дэчжунцы узнали про коварное намерение главных властей Литана, они немедленно сговорились уйти из округа к северу и, действительно, быстро собрались и направились со всеми своими стадами через земли Дэргэ в кочевья Дза-чю-кава, куда и прибыли через полгода, проведенные в пути.
   Власти Литана, боясь больше всего, что беглецы перейдут к нголокам и, собравши из них большую шайку головорезов, явятся к ним мстить за прежние несправедливости, которых, кстати сказать, за администрацией Литана накопилось немало, стараются всеми силами склонить дэчжунцев вернуться обратно, обещая полное прощение, но пока всё это напрасно, и дэчжунские беглецы продолжают жить среди дзачюкавасцев.
   Здесь уместно будет сказать несколько слов вообще о перебежчиках и беглецах из одного хошуна или округа в другой.
   Беглецы из оседлых или кочевых хошунов собственно Тибета, равно и из всех тех областей, где только существует власть Лхасы, бегут обыкновенно на север, в кочевья 25 хошунов Намцо-кава, избирая для жительства один из самых отдаленных и сильных хошунов. Так, например, из окрестностей самой Лхасы бегут в хошун Яграй; из восточных областей собственно Тибета - в Намцо-кава или Дза-чю-кава или, наконец, к нголокам.
   Сы-чуаньские перебежчики часто также направляются к нголокам, хотя бегут и в Дза-чю-кава или даже в Намцо-кава, в его ближайшие восточные хошуны.
   Из северной части сининского Кама тибетцы эмигрируют в соседние более или менее отдаленные хошуны Дза-чю-кава, реже к нголокам; к последним также довольно охотно направляются и недовольные своими чиновниками или по другой какой причине обитатели дзачюкаваской территории, хотя последние иногда уходят и к своим западным соседям - намцокавасцам.
   Таким образом, не трудно заметить, что обитатели той или другой части Тибета, повидимому, без особенного труда переходят или меняют свои прежние места жительства на новые, перемещаясь из южных областей в северные, а из этих последних передвигаясь к востоку или западу, но не бывает случаев, чтобы, например, беглецы из Сы-чуани, Дза-чю-кава, Намцо-кава уходили к югу, в области, подчиненные Лхасе, так как там их неминуемо выдадут, чего никогда не сделают северные тибетцы. Поэтому в районе так называемой дэвашунской территории или в собственно Тибете, подчиненном Лхасе, перебежчиков из одного хошуна в другой не бывает: они эмигрируют только на север.
   На этом основании мы встречали беглецов из округов Сы-чуани в хошуне Пурзека, беглецов из Чамдо - во владениях хошуна Гуцэ - северного сининского Кама, лингузцев - в Дза-чю-кава; в Дза-чю-кава же встретили мы и отмеченных выше чамдоских и литанских эмигрантов.
  

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В ЦАЙДАМ

Общий характер хребта Водораздел и прилежащего нагорья.- Долина речки Сэрг-чю.- Встречные тибетцы округа Сэрта.- Обилие медведей; наша охота за ними.- Озеро Русское.- Сомкнутие маршрутной съемки.- Бивуак на истоке Хуан-хэ.- Обратный старый путь.- Встреча с Ивановым.- Получение почты.- Хребет Бурхан-Будда.- Приход в Цайдам и полуторамесячная стоянка в ущелье Хату.- Заметка А. А. Каминского о климате по данным цайдамской метеорологической станции.

  
   Теперь, когда экспедиция оставила последние кочевья тибетских номадов, мы могли рассчитывать с большою вероятностью, что следующих местных обитателей встретим только в Цайдаме, так как промежуточный высокогорный район на протяжении около 500 верст не обитаем благодаря крайней суровости климата и постоянному рысканью нголоков-разбойников.
   Самой большой неприятностью в настоящее время для нас было тибетское ненастье, выражающееся в виде дождя, чаще же снежной крупы и снега. Вообще говоря, значительные атмосферные осадки, сопровождающиеся довольно низкой для конца весны температурой, были весьма нежелательны, так как причиняли много хлопот, в особенности при естественно-исторических сборах, ведении маршрутной съемки, движении каравана, варке пищи и прочем.
   На этой части Тибетского нагорья держались дикие млекопитающие: медведи, волки, рыси, лисицы, корсаки, сурки, зайпы и пищухи; среди же птиц: грифы, орлы, сарычи, соколы, вороны, тибетские чернолобые и большие хохлатые жаворонки, вьюрки, монгольские зуйки и немногие другие. Обилие травоядных привлекает охотников тибетцев, показывавшихся там и сям по гребням гор или холмов и зорко следивших, чтобы самим не сделаться жертвами грабежа со стороны более многочисленных и сильных грабительских разъездов, иногда также постреливающих антилоп и яков.
   В районе маршрута нашей экспедиции хребет Водораздел в верхнем поясе имеет замечательно плоский характер. Здесь напрасно искать массивной скалистой стены {На южном луговом склоне перевала кое-где виднелись значительных размеров гранитные куски и глыбы, иногда глубоко погруженные в болöтистую почву. С вершины соседнего к югу от Чацан-ла увала открывается вид по всей вероятности на хребет пандита А-к, отстоящий в юго-юго-западном направлении и в это время запорошенный снегом.} и более или менее крутых спусков и подъёмов: как главный перевал Чацан-ла, поднятый над морем не 15 070 футов (4 600 м), так и второстепенные, стоящие к северу и к югу от него, едва превышают общий уровень нагорья на одну, самое большое две или три сотни футов (30, самое большое 60-90 м). Непосредственно на вершинах перевалов часто залегают характерные для всего плоскогорья Тибета ширики, или болöта, со множеством луж и мелких озерков, разбросанных в беспорядке. Только внимательное наблюдение даёт возможность путнику правильно провести водораздельную линию и не смешивать истоков речек одного бассейна с истоками или верховьями речек другого. В этом отношении, то-есть в правильном разграничении бассейнов, несомненно вносит громадное осложнение второстепенная горная группа, заключенная между отмеченной уже доминирующей горой Маму-тушюк-гунгу на западе и горой Лам-лунг на востоке, а именно верховья наибольших левых притоков Ялун-цзяна - Рго-чю и Маг-муг-чю, которые зарождаются именно в этой горной группе и стремятся к северу и только впоследствии, встретив мягкие высоты водораздела, круто склоняются влево и вправо, чтобы принять направление к югу и вывести из заблуждения исследователя, по два раза на своем пути пересекающего одну и ту же речку. Подобного рода осложнения представляются вероятно и со стороны гор Го-рогрын, стоящих несколько севернее главной или водораздельной оси хребта; на нашем пути при переходе в бассейн Хуан-хэ не встречается такой запутанности среди речек, чему препятствием служит главным образом значительная глубина долины речки Сэрг-чю, первой справа данницы Желтой реки по выходе её из Орин-нора, и дальнейшая к северу одинокая гряда, отделяющая этот пресноводный бассейн.
   Как на самом водоразделе, так равно и по сторонам от него раскидывается плоскогорье, видимое на большее или меньшее пространство в зависимости от положения наблюдателя: чем выше он находится и чем менее волнисто плоскогорье, тем более широкий горизонт представляется обозреванию и наоборот: спокойная прозрачная атмосфера способствует яркому отражению многочисленных речек и озерков, вдоль которых нередко красиво синеют отдаленные цепи гор или только одни их вершины. Там и сям перемещаются стада диких яков, косяки хуланов и группы антилоп или характерной точкой выделяется косолапый представитель Тибета - медведь, спокойно разрывающий норки бесчисленных пищух (Ochotona). Откуда бы ни наблюдал путешественник - с вершин тех или других холмов или гор - картина животной жизни представляется одинаковой, изменяются только детали.
   Движение нашего каравана по безлюдному Тибетскому нагорью шло в общем удовлетворительно: ежедневно мы проходили от 15 до 20 верст, стараясь выполнить самый переход до полудня; таким образом остальное время караванные животные могли отдыхать на хороших пастбищах.
   Таким образом в течение 4-5 дней, считая с 19 мая, экспедиция продвинулась около 80 вёрст, минуя грань водораздела, и с вершин поперечных холмов, принадлежащих системе хребта Водораздел, увидела довольно обширную долину речки Сэрг-чю, которая извивается среди мягких зелёных площадей и окаймляющих долину гор, протянувшихся в северо-западном и юго-восточном направлении. Западнее означенной долины резко выделялись горы Го-рогрын.
   Спустившись с холма, мы очутились на правом берегу речки Сэрг-хорог-чю, которая направляется к северо-востоку и впадает слева в главную речку Сэрг-чю, предварительно обогатившись двумя небольшими притоками: Толи-чю слева и безымянным справа. Следующим затем переходом экспедиция пришла на другой левый маленький приточек Го-чю, который на другой день, 25 мая, привел нас наконец на самоё Сэрг-чю, шумно катившую свои сероватые волны по галечному ложу. Болу быстро поскакал вперед и вдруг остановился; нетрудно было догадаться, что проводник стоял подле дороги, извивающейся вдоль левого берега речки, и радостно сообщал нам об этом.
   Речка Сэрг-чю имеет общего протяжения до 150 км, беря начало в непосредственной близости горы Намка-рамжям, к северо-западу от нее, подобно тому как следующий правый приток Хуан-хэ - Куку-усу берет начало вблизи той же горы, с севера. На протяжении верхнего и среднего течений описываемая речка стремится на северо-запад и только затем круто склоняется к северо-востоко-востоку, разрывая горы. В Сэрг-чю довольно много рыбы, относящейся преимущественно, если не исключительно, к семейству карповых (Schizopygopsis malacanthus).
   Кроме отмеченных уже притоков Сэрг-чю принимает перед отворотом и в месте самого отворота, слева, ещё несколько притоков, не отмеченных нами названиями, текущих от северного склона гор Го-рогрын по очень интересной циркообразной долине, по всему вероятию бывшей некогда дном озера. Незначительные по протяжению, но довольно многоводные притоки эти доводят размеры Сэрг-чю до 20 и более сажен (до 40 и более метров) ширины, при 1-2 и 3 футах (30-60 и 90 см) глубины.
   Пройденная нами большая часть Сэрг-чю необитаема; нижнее же течение, равно и прилежащая долина Желтой реки, занята кочевьями западных нголоков-хорчи, на этот раз нигде на нашем пути не встретившихся с нами.
   Но зато, с первого дня вступления на левый берег речки Серг-чю, экспедиция стала встречать караваны с солью, направлявшиеся вверх по долине.
   Небольшие караваны не превышали сотни яков. От численности животных в караване зависит, конечно, и состав людей: чем больше караван, тем многочисленнее и отряд или партия, его сопровождающая; обыкновенно на десять быков приходится один погонщик.
   Сэртасцы ехали в полной боевой готовности с ружьями за плечами, саблями у пояса и пиками в правой руке.
   Еще раньше, проходя по землям Дэргэ, мы слышали о существовании племени или округа Сэрта.
   Сэрга состоит из 13 хошунов с приблизительным населением около 5 тыс. человек или более тысячи палаток, кочующих на севере и северо-востоке от Дунза; на западе же их владения примыкают к землям нголоков Анчин-допа, а на востоке и отчасти на севере к другим хошунам нголоков. Вероятно поэтому, а затем и потому, что разбойничий округ Сэрта не подчинен никому - ни китайцам, ни Лхасе, ни даже нголокам, - дэргэсцы, хорцы и лингузцы называют их "нголок-сэрта". Между тем это не нголоки, как рассказывают дзачю-кавасцы да и сами сэртасцы. Выяснить однако происхождение этого интересного племени нам не удалось.
   Сэртасцы - все кочевники-скотоводы, хотя охотно занимаются и грабежом. За хлебом они ездят к оседлому населению, обитающему по Ялун-цзяну, а также на Желтую реку к нголокам. Сэртасцы получают хлеб, главным образом, в обмен на соль, которую добывают из озер На-мцо-цага и Га-чжун-цага, расположенных, по сведениям тибетцев, недалеко от правого берега Хуан-хэ и от выхода её из озера Русского. Вообще же за товарами сэртасцы ездят не только в Хор-гамдзэ, но проникают даже на восток до Сун-пан-тина.
   Округ Сэрта управляется одним главным начальником Сэрта-бон. Власть эта наследственна. Кроме того каждый из 13 хошунов, носящих в отдельности свое собственное название, управляется наследственным же начальником, подчиненным Сэрта-бону. Все население рассматриваемого округа кочует по обоим склонам хребта Водораздела, между реками Голубой и Желтой, к юго-востоку от верховья речки Куку-усу - притока Хуан-хэ.
   Как здесь, в долине Сэрг-чю, так и южнее и севернее её, иа всем нашем пути по безлюдному нагорью, но в особенности в районе бассейна речки Сэрг-чю, нам ежедневно приходилось наблюдать от 5-6 до 10-12 и более медведей.
   Обилию медведей в Тибете, конечно, способствует то обстоятельство, что туземцы их не стреляют, за исключением охотников, желающих воспользоваться шкурой как ковром или подстилкой во время охотничьих экскурсий за травоядными. Что же касается нашей экспедиции, то мы, наоборот, редко упускали случай, чтобы не поохотиться на этого зверя. Всеми нами в общей сложности за две весны было убито до 40 медведей, из которых 15 пришлось на мою долю.
   В большой маммологической коллекции экспедиции, поступившей в Зоологический музей Академии наук, имеются пищухоеды всяких возрастов и всевозможных оттенков шерсти: в ней найдете и довольно темных с белым ошейником, и однообразных темнобурых, и чалых или пестрых, и даже очень светлых с совершенно белым передом. Таких медведей, однако, встречается немного: по заключению туземцев - по одному на тысячу. Во всяком случае, делая подбор коллекции Ursus arctos pruinosus, нам удалось добыть три экземпляра с более или менее светлой окраской шерсти, под стать четвертому, наиболее светлому, которого я добыл ещё в минувшее путешествие в среднем Нань-шане.
   Охота на медведей здесь, в Тибете, производится в "открытую", если можно так выразиться. Действительно, заметив медведя ещё издали, охотник смело идет к нему поближе, затем начинает рассматривать и сообразоваться, с какой бы из сторон всего удобнее его скрасть, то-есть приблизиться на выстрел незамеченным, считаясь с отличной способностью медведя далеко чуять по ветру. Зрение же у этого зверя сравнительно довольно слабое. Всего удобнее подходить к медведю в то время, когда он занят ловлей пищух или предается отдыху, и наименее подходящее время, когда зверь направляется скорым "ходом", будучи напуган. Если же медведь спокойно разрывает грызунов, то обыкновенно норовят итти к нему ускоренно, останавливаясь во время поворотов зверя в сторону охотника. Если на пути к медведю имеются хотя мало-мальские прикрытия, то не трудно приблизиться к цели на сотню шагов, а то и ближе. Подойдя к зверю, охотник с колена или лежа стреляет в медведя. В большинстве случаев опытный охотник и умелый стрелок одним-двумя, самое большое тремя выстрелами из обыкновенной винтовки уложит зверя.
   Из многочисленных охот на медведей, ведённых мной и моими спутниками в последнюю весну в Тибете, я остановлюсь лишь на некоторых из них, почему-либо наиболее интересных и поучительных. Первый случай имел место на речке Шур-чю, южном склоне хребта Водораздела 20 мая. Мы успели сделать переход и расположиться лагерем в глубокой, узкой долине, окаймленной луговыми скатами. Некоторые из людей отряда отправились на охоту, я же прилег вздремнуть. Вдруг слышу голос тибетца Болу (который, надо заметить, был в свое время страстным охотником): "Пэмбо, джэму эджери!", то-есть: "Господин, медведь идет!". Действительно, стоило мне только приподняться, как я уже увидел медведя, медленно шедшего по косогору. Зверь, повидимому, не обращал внимания на наш большой бивуак. Не долго думая, я взял свою винтовку, вложил в нее все пять патронов - два разрывных и три обыкновенных - и направился на пересечение пути медведя. Однако высота около 15 тыс. футов (4 580 м) над морем дает себя чувствовать: горло пересыхает, ноги подкашиваются, сердце учащенно бьется. Садишься. Невольно смотришь в сторону медведя и не спускаешь с него глаз; мишка попрежнему то движется вперед, то разрывает землю. Опять идешь; солнце пригревает, ветерок освежает. Наконец, зайдя навстречу зверю, я прилег за бугорком. Жду. Медведя нет и нет. Я осторожно приподнялся, тревожное сомнение охотника исчезло: медведь невдалеке прилег. Ползком продвинувшись десятка два шагов, я достиг второго бугорка. В бинокль отлично было видно, как ветерок колышет длинную блестящую шерсть медведя; кругом тихо, спокойно; могучие пернатые хищники зачуяли добычу и кружат на фоне неба; наш бивуак словно замер: внимание всех приковано к медведю и охотнику. Раздался выстрел, медведь сердито зарычал и тяжело приподнялся на ноги; глухо щелкнула вторая пуля - зверь грузно свалился наземь. Не меняя положения, я взглянул в бинокль: медведь лежал не шевелясь. Встаю и направляюсь к обрыву, находившемуся от меня шагах в 200, поодаль от медведя, чтобы оттуда взглянуть по сторонам. Тем временем двое препараторов-казаков уже покинули бивуак и шли к медведю. Подойдя к обрыву, я от усталости невольно тяжело вздохнул, медведь вскочил, словно ужаленный, потряс своей мохнатой головой и с страшной стремительностью направился ко мне, неистово рыча и фыркая. Подпустив разъяренного медведя шагов до 10, я выстрелом в грудь свалил его; зверь кубарем через голову свалился вниз. Последний решающий момент, когда озлобленный мишка несся с окровавленной пастью, надолго запечатлелся в моей памяти; в нем, в этом моменте, и заключалось то особенное чувство, которое так дорого и привлекательно охотнику...
   После того, как от нас уехали тибетцы-проводники, мы 27 мая направились одни вниз по долине Сэрг-чю. Дорога была отличная, ровная, без подъёмов и спусков и в течение всего перехода извивалась вдоль левого берега речки. Справа и слева виднелись цепи гор, спускавшиеся в долину мягкими луговыми увалами. Под гребнями гор, в падях {Падь - восточно-сибирское выражение, обозначающее ответвление ущелья.}, местами темнели стада диких яков. На самой же долине зверей почти не встречалось; здесь ежедневно продолжали проходить караваны с солью все тех же тибетцев - сэрта.
   От некоторых из сэртасцев мы узнали, что нголоки-хорчи кочуют по всему нижнему течению Сэрг-чю и что первые или ближайшие банаги этих желтореченских обитателей уже видны с вершин горных увалов, в месте крутого поворота речки к северо-востоку.
   При выходе в расширенную часть долины или того характерного цирка, который по дну изрезан болöтистыми речками и пресными или горькосолёными озерками, блестевшими на солнце своей гладкой поверхностью, мы расположились бивуаком. С востока наш лагерь граничил с речкой, с запада горным увалом, выдавшимся в долину. Северные скалистые вершины Го-рогрын к нам несколько приблизились. В воздухе чувствовался приятный аромат душистых палевых и голубых касатиков и низкорослого стелющегося по земле кустарничка (Reaumuria prostrata), украшавших зеленое прибрежье шумной, быстрой и многоводной речки. Над лужайками порхали красивые бабочки (Parnassius). Впервые после Ялун-цзяна мы здесь имели такую отличную стоянку.
   В следующие два перехода экспедиция приблизилась к северной окраине циркообразной долины, справедливо названной нами "долиной медведей". Здесь их было действительно так много, как нигде. В два-три дня мы их видели до 30 штук. Теперь медведей мы почти не стреляли. В этой же долине нам нередко попадались на глаза и волки, отличавшиеся крайне светлой шерстью; к сожалению таких волков нам не удалось добыть: они были слишком строги и ловки, чтобы попасть под выстрел. Помимо медведей, волков, лисиц, корсаков, сурков и зайцев, в долине Сэрг-чю часто встречались антилопы-оронго, антилопы-ада, хуланы, державшиеся преимущественно по высоким плоским холмам, одетым ковылём. По всему нагорью Тибета пестрели норки пищух, издающих в низинах противный мышиный запах. Из птиц же, кроме отмеченных выше, стали попадаться орланы, чайки, крачки, сновавшие вдоль прозрачных вод речек, изобилующих рыбой.
   30 мая, по обыкновению на восходе солнца, наш караван оставил последнюю из значительных речек долины Серг-чю и стал постепенно подниматься в гору.
   При взгляде иа юг оставляемая нами долина выделялась резче и резче; это своего рода Одонь-тала, или "Звездная степь" со множеством блестящих озерков, луж и затейливых очертаний ручьёв и речек, извивающихся по болöтам {Одонь-тала - настоящий или коренной исток Хуан-хэ с маленькой речкой, называемой туземцами Солома. "Звездная степь", несомненно, в очень недавнее прошлое представляла собой третье или самое верхнее озеро, исчезнувшее с течением времени, как исчезнет и Мцо-Хчара, ясно обнаружившее обмеление и уменьшение в размерах, а затем и Мцо-Хиора, с каждым годом повышающее дно в районе своего юго-западного залива.}. Отмеченные выше командующие группы вершин хребта Водораздела также выделялись рельефно.
   Вскоре затем экспедиция поднялась на вершину невысокого безымянного перевала, откуда действительно могла радостно приветствовать голубую, зеркальную поверхность знакомого бассейна озера Русского.
   Еще час-другой, и наш бивуак уже красовался на возвышенном берегу, о который гулко ударялись высокие, прозрачные озёрные волны.
   Два дня экспедиция шла по восточному берегу озера, прежде нежели достигла своей прежней стоянки на его северном берегу, при истоке Хуан-хэ.
   Высокий нагорный берег озера состоит из луговых увалов, более или менее полого спускающихся от гребня главной гряды и круто обрывающихся к озёрной поверхности. Очень удобная дорога проходит самым берегом и с наиболее высоких береговых мысов, отмеченных обо, открывает превосходные виды.
   Темноголубая поверхность озера в большинстве случаев пестрела волнами, плавно катившимися на просторе и гулко разбивавшимися о скалистые или песчано-галечные берега. Южные и западные береговые мысы вырисовывались слабо, так как над озёрным бассейном висела туманная дымка, сокращавшая горизонт. Полуострова и острова, по мере нашего движения, меняли очертания. С береговых утесов и скал то и дело снимались гнездившиеся на них индийские гуси, турпаны, бакланы; на волнистой поверхности дивно прозрачных вод, словно поплавки, качались чайки, крачки, крохали, гоголи и другие плавающие птицы. Вблизи берега, в глубоких омутах, стояли стаи крупных рыб. Пышные прибрежные пастбища ютили стройных антилоп-ада, рогатых оронго, реже аргали и хуланов; медведей не встречалось вовсе. Людей нам также не попадалось, хотя свежие очаги и свидетельствовали о их здесь появлениях.
   Прожив почти три дня у северной оконечности озера Русского, экспедиция 4 июня двинулась в дальнейший путь. Караванные животные после отдыха на отличных пастбищах благополучно переправились в брод через двойное русло Хуан-хэ и довольно бодро пошли навстречу покатости, обегавшей от хребта Амнэн-кор. И общий и частный характер этой знакомой уже нам местности оставался прежний. С придорожных холмов, к востоку, открывался вид на широкую долину верхней Хуан-хэ, теснившейся, в свою очередь, к подножью южных гор. С противоположной, северной, стороны долина преграждалась величественным хребтом Амнэ-мачин, который по мере удаления к востоку всё выше и выше поднимал свои вечноснеговые вершины.
   Подходя к нашей старой стоянке у скал, окаймленных тальником, мы увидели большое стадо куку-яманов (Pseudois nahoor), пасшихся по гребню гор. Дадай при этом заметил: "Здесь напрасно искать медведей, их нет, иначе куку-яманы не паслись бы так открыто; эти звери обладают великой способностью видеть и чуять медведя на порядочное расстояние". Нами ещё раньше решено было дневать в этом месте и послать отсюда на склад в Цайдам одного из цайдамских монголов - Гардэ, с письмом к Иванову, чтобы последний ехал к нам навстречу.
   Ещё через день, 7 июня, вслед за Гардэ направился и весь наш караван. Перевал Джэроя в северной цепи Амнэн-кора, которую экспедиция пересекла в передний путь, мы оставили западнее, а сами прошли ущельем к северо-северо-востоку, обогнув таким образом скалистый выступ гор и вступив сначала в долину, а затем и на левый берег самой речки Алык-норин-хол. И северные и южные горы имели крайне дикий характер; там и сям темнели мрачные ущелья, обставленные гигантскими скалами, сбегающими уступами к берегам речек. Вдоль гребня южных гор ярко блестели снежные поля, тогда как хребет Бурхан-Будда только местами имел небольшие пятна вечного снега.
   В долине Алык-норин-хол сильно сказывалось ближайшее соседство сухой, знойной котловины Цайдама; согретый воздух был наполнен тонкой пылью; вдоль речки часто проносились высокие столбы вихрей. Промчавшийся табун хуланов также оставил за собой большое облако пыли. Кроме хуланов, часто смело подбегавших к нашему каравану на расстояние до 100 шагов, у подножий гор паслись стада диких яков и аитилоп-оронго; там и сям показывались волки, лисицы и кярсы, промышлявшие за пищухами; по зарослям низкорослой облепихи держалось много зайцев.
   Из птиц же по долине речки чаще других показывались черно-шейные журавли, горные гуси, турпаны, чайки, кружившиеся над болöтистыми родниками; по равнине кое-где взлетали монгольские зуйки, искусно отводившие охотника от гнезд, жаворонки и горные чекканы (Oenanthe deserti); у окраин гор Бурхан-Будда уже попадались кэкэлики, или горные куропатки (Alectoris graeca magna); порой, высоко над долиной, с оригинальным криком пролетали тибетские больдуруки (Syrrhaptes thibetanus).
   Мои спутники с большим интересом охотились на последних диких яков и антилоп-оронго.
   В сухой, теплой и приветливой долине Алык-норин-хол движение каравана экспедиции шло очень успешно. Здесь наши быки делали максимальные переходы - 20 и более километров, благодаря чему мы очень скоро приблизились к ущелью, выводящему на перевал Номохун-дабан, где между прочим энтомологическая коллекция экспедиции обогатилась интереснейшим видом овода (Oestromyia kozlowi) {И. Порчинский. Об оводах из рода Oestromyia и о личинках оводов из кожи сайги и джейрана. Оттиск из Ежегодника Зоологического музея Академии наук, т. VII, 1902; стр. 1-9.}, но для того чтобы перевалить через хребет Бурхан-Будда без отсталых животных нам всё-таки потребовалось устроить дневку.
   Между тем нетерпение наше попасть в Цайдам росло с каждым днем. Мы все невольно всматривались в ту часть хребта Бурхан-Будда, откуда мог и должен был показаться наш Иванов. Последний действительно был обнаружен в ожидаемый нами день и приблизительно в намеченном направлении. Приезд Иванова оживил наш бивуак. Пошли спросы и расспросы... Прежде всего цайдамский отшельник порадовал меня докладом о хорошем состоянии склада, а затем вручением почты - первой со времени нашего двухлетнего странствования, если не считать десятка писем, полученных 15 месяцев тому назад в Синине.
   В два первых перехода после днёвки экспедиция пересекла хребет Бурхан-Будда, засыпанный снегом обильнее нежели в прошлом году, а затем в два последующих - уже перенесла свой лагерь в устье ушелья Хату, в урочище Шар-тологойнын-амын, где располагался стан наших цайдамских отшельников - пастухов. Таким образом наша 13-месячная тибетская экскурсия была счастливо доведена до конца.
   Перевал Бурхан-Будда был первым и последним перевалом на пути экспедиции по нагорью Тибета. Имея наиболее низкие точки на севере (Цайдам - 9 380 футов (2 860 м) и на юге (окрестности Чам-до - 11 170 футов (3 410 м), в местах, где проведено экспедицией всего несколько дней, мы все остальное время находились, принимая во внимание конечно срок лишь одной тибетской экскурсии, значительно выше - от 14 до 16 тыс. футов (от 4 250 до 4 850 м) над морем. Даже относительно низкая и теплая долина - ущелье Рэ-чю, где зимовала экспедиция, и та имеет около 12 тыс. футов (3 660 м). Средняя же высота страны, охваченной маршрутом экспедиции, имеет около 13 тыс. футов (4 тыс. м) над морем.
   Трогательно распрощавшись со спутниками-монголами и приготовив почту в Россию, я отправился на метеорологическую станцию, отстоявшую в 30 верстах к северу.
   Вверенная наблюдателю Муравьеву метеорологическая станция работала непрерывно, все инструменты действовали исправно, и он лучшим образом справился не только с обычными периодическими наблюдениями, но даже и с часовыми, производимыми ежедневно с 7 часов утра до 9 часов вечера в продолжение четырех месяцев - июля, октября, января и апреля, то-есть средних из каждого времени года.

Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
Просмотров: 521 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа