Забелин Иван Егорович - История русской жизни с древнейших времен

город, Ярослав сталь жаловаться всему городу, что Псковичи его обесчествовали, что ехал он к ним, не мысля на них ничего грубого, "но вез было им в коробьях дары, паволоки и овощ". К этому необходимо припомнить и древнее значение слова товар, которым называется и товар купецкий и военный стан-обоз, и вообще имение, запас. Впоследствии слово товар, как общее обозначение запаса и имущества, сохраняет только одно значение торговое, почему можно догадываться, что и в первое время происхождение всякого запаса и имущества было тоже только промысловое и торговое; и прежде чем устроился военный товар, обоз или стан, то есть вообще военное собирание товара, в стране давно уже существовал и хаживал по своим путям товар-обоз торговый.

   Как бы ни было, но описанные Константином Багрянородным обыкновенное, т. е. каждогодное путешествие Россов в Царьград, и, по возвращении оттуда, новый осенний поход на всю зиму в полюдье проистекали, главным образом, из потребностей промысла и торга, и составляли обычное движение жизни для всей передовой действующей силы тогдашнего Русского населения.

   Так древнерусская жизнь совершала свое промысловое круговращение из Киева. Было ли что либо подобное в Новгороде, было ли что либо подобное в других старых городах, хотя бы и в меньшем размере? Летопись молчит об этих повседневных делах своего времени и только уже впоследствии случайно дает указания, из которых с полным вероятием возможно заключить, что тоже самое промысловое круговращение жизни происходило напр, и в Новгороде. К Варягам за море Новгородцы отправлялись тоже весною. В 1188 г. Варяги где-то в своих городах "в Хоружку и в Новоторжце" заточили гостей Новгорода. За это Новгородцы на весну не пустили своих за море ни одного мужа, "ни посла им вдаша", и отпустили их без мира.

   Известие, хотя и позднее, но достаточно раскрывающее те же отношения к Варяжскому заморью, какие искони существовали и к заморью Греческому. Купецкие походы совершались весною; с купцами отправлялись и послы, как особое свидетельство мира и любви, как заложники мира, без которых, по-видимому, и купцам нельзя было вести правильную безопасную торговлю. Адам Бременский (половина XI в.) говорить, что Русские в Воллине жили как свои люди, следовательно странствование Новгородцев, главным образом, предпринималось к устью Одры, а также, вероятно, к устью Травы, кроме того, в Данию и в другие места Балтийского побережья, не минуя Готский берег или остров Готланд. Из Дании до Новгорода, по свидетельству Адама, ходили иногда в 4 недели, а от устья Одры в 43 дня, что по пространству времени равнялось походу в Царьград. Как в Воллине постоянно пребывали Русские, так и в Новгороде постоянно жили Варяги, отчего одна из улиц называлась Варяжскою и где в христианское время Варяги имели свою церковь Св. Пятницы на самом Торговище. Впоследствии Ганзейские приходящие купцы разделялись на летних и зимних. Несомненно, что и до основания Ганзы, все из тех же Варяжских славянских городов, древнейшие их купцы тоже приезжали жить в Новгороде, одни на лето, другие на зиму. Зимние к тому же приходили даже горою, т. е. сухопутьем.

   Можно полагать также, что путешествие на далекий север, в Двинскую страну и дальше в Пермь, к Печере, к Югре, Новгородцы предпринимали тоже по весенним водам ¹⁷⁷. На это указывает короткая отметка детописца, что в 1079 г. "убиша за Волоком князя Глеба, месяца Маия в 30". Не иначе как по весенним же водам они спускались и в Низовую страну по Волге к Болгарам и дальше в Каспийское море и за море. В город Будгар и Арабы снизу, от Каспия, прибывали в первой половине Мая месяца, как именно было в 922 г. Так точно и Норманны весною же приплывали к эстонским и прусским берегам, а стало быть и в Новгорода где, променяв свои товары на туземные осенью, возвращались домой. Ясно, таким образом, что караваны из противоположных мест сходились в торговых средоточиях в одно время.

   Военные походы зимою в эти страны прямо указывают, что зимнее время, как необычное, избиралось для внезапного набега. Однажды зимою же ходили воевать и на Болгар, но тот путь всем людям был не люб, потому что "непогодье есть зиме (зимою) воевати Болгары, идучи не идяху".

   Нельзя сомневаться, что и другие старые города, подобно Киеву и Новгороду, лежавшие на таких же речных распутьях, как напр. Полоцк, Смоленск, Белоозеро, Ростов, Муром, таким же образом справляли свои промысловые и торговые походы, с раскрытием весны в страны дальния, а с наступлением зимы к окружным соседам. Такой порядок промысловых и торговых дел устроивала сама природа, ибо дальний путь не сравненно выгоднее и легче было делать по воде, так как и ближние пути несравненно легче было делать по зимним дорогам, когда бесчисленные болота, реки и речки покрывались льдом и ставили для путников природные мосты.

   Таким образом, с вероятностью можно заключить, что во всех торговых средоточиях древней Руси, во всех старых ее городах оборот промысловой жизни в существенных чертах был один и тот же.

   Съездивши летом за море, накупивши заморских товаров, торговая дружина этих городов осенью и на зиму разъезжалась в полюдье, т. е. по внутренним торгам и торжкам или ярмаркам, к которым в свой черед собирались с своими домашними товарами окрестные волостные люди и окрестные торговцы и промышленники. Что полюдье направляло свои пути не к пустыням и одиночным деревням, а именно по городам и погостам и вообще по местам, куда тянули промысловые и торговые связи, в этом не может быть сомнения. В оброчных податных княжеских рассчетах XII в. оно заменяется даже словом погородие. Равным образом погосты, становища, станы, стайки, несомненно, имели значение теперешних ярмарок и выбирались для постоя, конечно, не по прихоти путников, а больше всего по значению местности в промышленных связях населения.

   Само собою разумеется, что такое круговращение промысловой жизни не могло возникнуть и распространиться в одно полустолетие от прихода Варяжских князей, а тем более по повелению и устройству каких-либо Норманнов. Несомненно, что оно ведет свое начало из далеких веков.

   Что именно так или иначе торговая промышленность ходила по всей стране, забиралась во все углы нашей равнины, об этом очень красноречиво и убедптельно рассказывают вещественные доказательства: во первых бесчисленные клады и находки древних монет, с давнего времени и до настоящих дней постоянно пополняющие общий вес этих несомненных и неоспоримых доказательств. Очень жаль только, что ученая их оценка с этой точки зрения началась недавно и очень многое, что было найдено в прежнее время в смысле исторического свидетельства, невозвратно погибло для науки.

   Обыкновенно, любители нумизматики мало интересовались сведениями о местах, где случались находки, как равно и о подробностях самого открытия монет, в древних ли могилах, или в поле, или в городище и т. д.

   Особенно изумляют своею многочисленностью находки Арабских монет, которые поэтому и были приведены в известность прежде других. Эти монеты все серебряные, названием диргемы, величиною в прежний 30-ти копеешник или двузлотый и менее, до теперешнего пятиалтынного. По годам чеканки оне обнимают время от конца VII, то есть от самого учреждения у Арабов их чеканки, и до начала XI столетия, т. е. до времени падения царства Саманидов, которые владычествовали тогда над всеми Закаспийскими странами. Наиболее многочисленны монеты VIII, IX и X вв. Они попадаются целыми и резаными на куски, половины, трети, четверти. Очень вероятно и даже очевидно, что эти диргемы и их обрезки ходили по всей Руси, как своя народная монета, и непременно обозначались русскими именами, в роде кун, резан, вевериц, векшиц и т. п. Объем кладов и находок довольно различен, что вполне должно соответствовать естественному различию существовавшего в древности богатства. Вегречались клады в несколько пудов. Такой клад был открыт в 1802 или 1803 г. близ города Великих Лук, на берегу реки Ловоти, этой древней Славянской дороги к Ильменю, на которой мы указывали сел. Словуй и Купуй. Часть этого клада упала в реку, а в оставшейся части заключалось до 7 пудов серебра. Древнейшая из монета относилась к 924 г., позднейшая к 977 г.. след. клад был зарыт во времена св. Владимира.

   В 1868 г. в Муроме на Воеводской горе открыть клад в 11 тысяч монет, весом два с половиною пуда; чеканка монет больше всего относится к первой половине X в.; позднее не было, но было несколько монет VIII - IX вв.; ясно, что клад зарыт в половине X в.

   "Во время смут, да и в мирное время, говорить Савельев, предкам нашим негде было укрывать свои капиталы, как "в матери сырой земле". Она заменяла для них сохранные банки. Отлучаясь для торговли, на войну ли, они тщательно хоронили добро свое в поле, близь своего жилища, или на берегу реки: делали тут или по близости тайный знак - набрасывали камень, или садили деревцо, и возвратившись открывали по ним свое сокровище. Но в случае их смерти, безответный банкир на всегда хранил вверенную тайну. Наследники могли рыться и перессориться в чаянии клада, - без содействия слепого счастия клад никому "не давался", и мог пролежать тысячу лет на том же месте, пока благоприятный случай не открывал его пришлецу - счастливцу".

   Напрасно иные, напр. Кене, предполагали, что это были капиталы грабительские, почему их обыкновенно, и присвоивали все тем же единственным живым людям в древней Руси, Норманнам. Если бы и Норманны успевали грабежом собирать эти богатства, то все таки ясно, что по всей стране арабская монета ходила в изобилии и те же сотни и тысячи диргемов со хранялись во дворах, как скопления и сбережения промышленных и торговых людей. Впрочем, увлекаемый Норманским призраком, и сам Савельев, достойнейший исследовател Мухамеданской нумизматики, говоря о находке арабских денег в одном древнем городище под Ростовом, утверждал этою находкою владычество Норманнов на том месте, то есть утверждал, стало быть, пребывание Норманнов повсюду, где ни попадались арабские деньги в особом количестве ¹⁷⁸.

   Одновременно с арабскими монетами и в одних же кладах с ними в перемежку находят немалое количество монет Европейских, именно англо-саксонских и немецких, преимущественно X и XI стол., что при свидетельстве Адама Бременского о торговле Воллина в XI стол, яснее всего определяет, с какими Варягами в это время Русь жила в самых тесных торговых связях и сношениях. Относительное множество и этого рода монет заставляет с верностью предполагать, что и они ходили на Руси как деньги под особыми именами, из которых одно, щляг, быть может, прямо к ним и относится.

   Академическое коснение в норманском тупике, заученая и бессознательно повторяемая мысль о единственном народе Норманнах, никак не дозволяли, однако, с тем же вниманием распространять поиски о монетах в более отдаленные века. Римская и Греческая нумизматика на почве древней Руси, как историческое доказательство торговых связей, мало кого и даже никого не интересовала. Находки этих монет встречаются реже не потому, чтобы так было на самом деле, но потому, что реже всего на них обращали должное внимание, ибо они никак не доказывали принятой истины о Варягах - Норманнах, хотя первое основание в этом деле положил первый же заводчик Норманствующей теории, академик Байер, описавши римские монеты, находимые на Прусских берегах в древнем Вендском заливе. Но так как эти монеты ни в какую строку не шли при доказательствах о Норманстве Руси, то их вскоре и оставили в покое. Мы, конечно, говорим только про нашу русскую ученость. Надо признаться, что только подобные доказательства о Норманстве, они одни, понудили и помогли начать самостоятельные исследования и об арабских монетах. О римских и греческих монетах ученые нумизматы отметили только одну истину, что эти монеты, встречаясь в малом числе, очевидно, не имели значения денег, а служили только предметами украшения. Так говорил Кёне ¹⁷⁹. Это говорилось тотчас после приведенного им же самим известия о находке 80 римских монет начала III века в самом Киеве, и в ряду с известием о 800 серебр. таких же монет конца II века, найденных у вершины реки Роси, в сел. Махновке. Больше всего такие монеты были находимы в Киевской стороне, особенно в области реки Роси. Поселяне называют их даже особым именем Ивановыми головками, быть может, от сходства с изображением Усекновения главы иоанна Предтечи, ибо на античных монетах, и особенно на римских, изображались только головы императоров. Все это показывает, что находки монет в тамошнем крестьянском быту дело обычное, что следов. и в древнейшее время оне необходимо имели значение денег и, быть может, они то и прозывались пенягами, пенязями, именем, по всему вероятию, тоже латинского происхождения.

   Вообще в южных краях Русской равнины и в соседней с нею Польской стране находки римских и греческих монет постоянно раскрывают и утверждают ту истину, что древнее население этих мест находилось в постоянных связях с античным миром и очень хорошо знало цену римских и греческих денег, приобретая их торгом и войною, получая их под видом дани, или субсидии, стипендии, как говорили Римляне. Но те же монеты ходом торговли забирались и дальше на северо-восток. Они были находимы и в Харьковской губернии в Ахтырском уезде, монета Цезаря и денарий II века по Р. X.: и на Волге в Казанской губернии, денарий Марка Антония; и у Ростова на Ростовском озере, монета импер. Домициана 1-го века по Р. X. {Здесь автор хотел добавить сведения о находках римских монет в Каменец-Подольской губ.: вложено Прибавление к No7, 1855 г. Подольских Губернских вед. со статьею В. Шевича. "О монетах и медалях, находимых в земле в Каменец-подольск. губ. Ред.}.

   В последнее время, кроме упомянутой выше, стр. 987 Киевской находки, - в 1873 г. в пяти верстах от Нежина открыт клад серебряных римских монет, числом 1312, первого и второго века по Р. X. В 1875 г. в Пензенской губернии найдено 63 римских монеты второго века 180.

   Такие находки, наравне с Арабскими диргемами, показывают, что и в античные века наша страна точно также скопляла по местам достаточные богатства, который никак не могут быть относимы только к грабежам, потому что в ряду с находками кладов очень часто попадаются и одинокие экземпляры этих монет, свидетельствующие о простой потере. Сравнительно с количеством находимых арабских монет, количество античных менее значительно, особенно в наших северных краях, - явный признак, что торговые сношения в этих Финских краях еще мало знали цену денег, хотя бы как товара: что туда еще не проникали на постоянное жительство промышленники южных мест и именно Славяне. Однако видимо, что внутри страны, по ее прямым дорогам, от моря до моря, с каждым веком торги приобретали более и более силы, так что в VIII, IX и X вв., когда полились к нам арабские деньги, страна уже вполне сознавала все выгоды денежного обращения вместо простой и первобытной мены товара на товар. В это время она как бы с особою радостью и жадностью водворяет у себя серебряники Арабов, как самый удобный, самый ходячий товар, который, таким образом, вполне выясняет, насколько развились потребности страны и с какою силою обозначилось ее промысловое развитие.

   Как бы ни было, но разнообразные монеты, греческие и римские, персидские и византийские, арабские и германские, одни от первых веков Христианства, другие позднее включительно до X в., рассыпанные по нашей стране в разном количестве и одиночно, служат выразительнее письменных документов, неоспоримыми свидетелями той истины, что страна от глубокой древности и до призвания Варяжских князей всегда оставалась широким поприщем для торговых и промышленных связей не только с ближайшими, но и с далекими ее соседями. Монеты Передней и Малой Азии, островов Греческого или Средиземного моря, Африки и Испании и т. п., переходя из рук в руки, попадали, наконец, и в нашу землю.

   При этом необходимо припомнить, что клад в народном быту и в народных понятиях получил мифический облик, сделался мифическим, как бы живым существом, которое можно открывать посредством разнородного колдовства, особенно при помощи вещих трав. Народные Травники наполнены бесчисленными записями и указаниями средств, как добывать клады. Эти верования тоже идут от глубокой древности и сохраняют в себе отражение той действительности, когда всем было известно, что накопленное богатство нигде иначе не сохранялось, как только в земле, и когда этот общий повсеместный обычай неизбежво возраждал и повсеместное верование, что при помощи известных вещих средств и примет легко можно добывать спрятанное. По народному поверью иные клады прятались прямо на погибель человеку, иные доставляли ему богатство и счастье ¹⁸¹.

   С первых веков христианства в Русской стране монета была уже ценным товаром, самым удобным для сбережения и для промена, почему в торговле она и занимала свойственное ей место.

   Другие товары сами же русские люди еще в половине XII века распределяли на особые отделы, согласуясь с особым характером товара, откуда какой приходил. Были товары Царских земель, т. е. вообще Греческие или Черноморские; были товары Варяжские с Балтийского моря. Те товары, которые приходили с Каспийского моря, несомненно, также обозначались своим именем, Хозарскими, Хвалисскими, Болгарскими и т. п. Самые произведения Русской земли отделялись на товары Верхних земель, то есть северных краев страны, и на товары Русских земель, как в собственном смысле обозначался весь Киевский или Южный, Роксоланский край древней Руси.

   В числе товаров Греческих первое важнейшее место принадлежало паволокам, дорогим и недорогим Греческим шелковым тканям с золотом и без золота, которыми одевались богатые люди не только на нашем севере, но и на Балтийском Поморье, куда этот товар шел в немалом количестве и через Новгород. Слово паволока, поводимому, означало тоже что портище в последующее время, то есть кусок ткани в меру целой одежды на средний обычный рост. Рядом с паволоками видное место занимало золото и серебро в различных вещах женского и мужского убора, каковы были: серьги, браслеты, запястья, обручи, перстни, кольца, запаны, застежки, пуговицы; тканые и кованные кружева для отделки, платья вокруг по вороту, по прорехам, по полам и по подолу. Не говорим о дорогих камнях, жемчуге и тому подобных предметах, составлявших всегда наилучшее украшение того же золота и серебра.

   В простом быту, для которого золото и серебро и драгоценные камни по своей цене не совсем были доступны, их вполне заменял разнородный бисер, которым торговля в нашей стране происходила с глубочайшей древности. Бисер - имя древнеиндийское басура, блестящий, басурас, хрусталь, кристалл; как и самое монисто, бисерное ожерелье, тоже родня древнеиндийскому манис, жемчужина, драгоценный камень. Следовательно, объяснять происхождение у нас бисера только от одних Арабов, потому что и по-арабски он называется буср, не совсем основательно. Бисер древнее самой древней славы Арабов. Раскопанный могилы древних обитателей России, обнаружили вообще, что бисерные украшения были в всеобщем употреблении у всех племен нашей страны. И, конечно, здесь мы должны встретить произведения весьма различных времен, ибо бисер мог сохраняться долго и мог переходить из рук в руки в течении целого ряда веков. О значительной древности памятников этого рода засвидетельствовал даже летописец начала XII века: "Однажды случилось мне быть в Ладоге, говорит он под 1114 г., и Ладожане рассказали мне, что у них существует вот какая диковина: когда бывает туча, гроза великая и дождь, то после того дети находят глазки стеклянные, и малые и великие, провертаны; а другие подле реки Волхова собирают, которые выполаскивает вода, - суть различны, от них и я взял себе более ста". Глазками летописец называет, по всему вероятию, особые круглые разноцветные вкрапины, по рисунку очень похожия на глаз, которыми украшалась каждая буса или крупная бисерина. Ладожане уверяли, что эти глазки падают с неба в туче. В доказательство, что это еще не такое диво, они рассказали летописцу, что их старые мужи, ходившие за Югру и за Самояд, сами видели, как в тамошних странах из тучи падали, как бы сейчас рожденные, веверицы (белки) и оленцы, которые потом выростали и расходились по земле. "Если кто этому не поверит, прибавляет летописец с своей стороны, пусть почитает Хронографа", откуда и приводить свпдетельство, как некогда в царствование импер. Проба, в туче и дожде, упала с неба пшеница, "а в другое время крохти (крошки) серебряные, в иное время каменья". Так объясняли себе древние Ладожане находимые у них по земле и по берегу реки различные бисеры с изображением глазок, какие нередко попадаются и в могилах, отмеченных самою отдаленною древностью. Люди начала XII в. уже не находили сходства в этих бисерах с теми, какие, несомненно, были в употребление в их время, а в их время, как можно судить по качеству и количеству бисера, находимого в курганах конца X и XI вв.. в большом употреблении был бисер стеклянный - простой цветной, нередко покрытый золотом или серебром, как производилась и составлялась обыкновенная в то время мозаика.

   Известно. что в средние вева, уже в VII веке, Константинополь очень славился производством всякого рода стеклянной мозаики и финифти (эмали). Мы видели выше стр. 178 и след., что его храмы и дворцы е великою роскошью по сводам и стенам украшались мозаическими картинами, покрывались сплошь мозаикою под золото или серебро, разцвечивадись мозаическими узорами повсюду, где этого требовали тогдашния понятия о роскоши и вкусе.

   Нет сомнения, что рядом с храмовою мозаикою Константинополь производила в особом изобилии и бисер, столько ценимый варварами, как украшение их женских нарядов. По крайней мере, торговля бисером должна была особенно процветать именно в Царьграде. Едва ли не оттуда она перешла и к Арабам, как потом перешла в Венецию. Но и самые Греки получили это производство от Египтян и Финикиян. Оно издревле было известно и далекой Индии. Поэтому бисер приходил к нам не от одних Арабов, как вообще толкуют наши археологи, основываясь только на показании Арабских свидетелей. Множество бисера и именно глазатого, открывают в гробницах Воспора Киммерийского, в Керчи и на Таманском полуострове, а те гробницы относятся по большей части к первым векам Христианского летосчисления.

   Если наша страна издавна была в сношениях с древними Черноморскими торгами, то нельзя сомневаться, что там же она приобретала и дорогой бисер, который, как мы заметили, переходя из рук в руки, мог сохраняться долгие века и попасть в могилы X и XI веков. Если глазки города Ладоги в 1114 г. были уже необъяснимою древностью, то можно заключать, что город Ладога занимал свое место, быть может, несколькими столетиями раньше призвания Варягов.

   В курганах Англии также попадается подобный же глазатый бисер. Там объясняют, что это изделие местного производства, сохранившаяся от Римских времен, объясняют совсем противоположно нашим археологам, которые, что ни откроют в своей Земле, в виду чародеев Норманнов никак не осмеливаются помышлять о местном пгроизводстве и старательно изыскивают откуда бы такой памятник мог попасть к нам на Русское пустое место? Производство глазатого бисера требовало большего искусства и большего знания стеклянных составов, поэтому ни в какой древневарварской Англии оно процветать не могло. Оно искони процветало только на египетском, финикийском, ассирийском, индийском Востоке, а в более поздние века, по всему вероятию, в самом Царьграде. Глазатый бисер вообще должен был цениться дорого. Араб Ибн - Фадлан рассказывает, что Русские женщины лучшим украшением почитали ожерелье из зеленых бус, так что за каждую бусину платили по диргему-серебрянику. Однако, в курганах зеленые бусы попадаются очень редко, и то по-одиночке. Не означает ли у араба зеленый тоже, что разцвеченный, т. е., по описанию нашей летописи, глазатый. Как бы ни было, но торговля бисером и в том же роде пронизками из недорогих камней, напр. из сердоликов, аметистов, горного хрусталя и т. п., была очень распространена по всей Русской стране, и несомненно, что значительная доля такого товара приходила к нам из Греции, через Киев, и с востока, через Каспий, а дорогие камни непременно из Индии и даже от Урала и Алтая, откуда их получали еще античные Греки. Какая-нибудь часть могла, конечно, попадать и с Запада.

   Северные люди, в том числе и Русские, особенно дорого ценили также разноличные овощи и пряные зелья южных и восточных стран, в числе которых первое место занимал перец, любимейшая приправа кушанья от глубокой древности. Перцом, финиками и другими подобными овощами Византийцы угощали еще Уннов в половине V века (см. ч. 1, стр. 416), заметив, что варвары очень дорожили этими овощами по той причине, что в их земле они были редкостью. В Новгороде, даже и в XIII в., перец поступал в уплату пошлин наравне с деньгами. Нельзя сомневаться, что под именем разноличных овощей и наши Киевляне вывозили не только финики, но и все другие южные плоды в сухом виде, какими Греция торговала с незапамятных времен. В нашем народном быту и до сих пор в большом спросе всенародное лакомство, так называемый цареградский стручек, рожки, итак равно грецкий орех и т. п. плоды, которые, как можно полагать, с незапамятной древности доставляли лучшее и ценное лакомство, по крайней мере, для достаточных людей. Все, что в старом Русском быту отмечалось именем грецкий: напр. грецкое мыло, грецкая губка и т. п., несомненно, ведет свое начало еще от первых веков нашей истории, иначе все эти предметы, приходившие потом из Турции, прозывались бы не грецкими, а турецкими, как в действительности и обозначались иные вещи наравне с грецкими в XVI и XVII столетиях.

   Из Греции же Россы привозили деревянное, т. е. расти тельное масло и виноградное вино, красное и белое, больше всего, вероятно, красное, которое в Слове о полку Игореве, как можно догадываться, именуется синим. Древний естествоиспытатель, Плиний, цвет красного вина тоже сравниваете с синебагровым, фиолетовым цветом дорогого камня аметиста, почему понятнее становится и Русское обозначение - синее вино, как и синий виноград. В Галицких народных песнях и в наших былинах воспевается зеленое вино, по всему вероятию, белое виноградное.

   Меньше сведений мы имеем о товаре Варяжском; однако знаем, что уже в IX в. главною его статьею были Фрисские сукна, которые тогда же могли попадать и в Новгород. От XII в. у нас уже известно Ипское сукно, называемое так от города Ипра. От Варягов приходили также холст и полотно, изделия медные и железные, олово и свинец, янтарь, а также соленые сельди, которые в то время, в X и XI вв., ловились, главным образом, по Славянскому Поморью и особенно у острова Ругена, т. е. у Варягов - Руси (ч. 1. стр. 652), откуда с упадком Славянской торговли и сельди потом ушли к Датским берегам. Да и все указанные товары шли тоже через руки Варягов Славян. Наконец с Балтийского моря в иные времена доставляли соль и самый хлеб.

   Главными товарами Русских верхних земель были дорогие меха: соболи, горностаи, черные куны, песцы, белые волки, красные и бурые лисицы и т. п., также рыбей зуб, или моржевые клыки, сокола, кречеты.

   С Востока от Хвалисов (Ефталитов), из за Хвалисского или Каспийского моря приходили те-же предметы, какие можно было добывать и в Царьграде, каковы были индийские и китайские бумажные и шелковые ткани, ковры, тот же перец и пряные зелья, дорогие камни, серебряные и золотые вещи, особенно пояса и конский убор, барсовые и сафьянные цветные кожи. Пардус - барс был очень известен древней Руси, и кожами пардуса, вероятно, целыми с шерстью, заменяли ковры, князья дарили друг друга, как лучшим и дорогим подарком. С Востока же приходило и оружие: Дамасские. Демешковые булатные клинки ножей и сабель.

   Несравненно больше свидетельств о торговом круговороте и о торговых связях нашей страны с отдаленными землями находим в древних могилах.

   Здесь различные предметы тогдашней торговли, не совсем подверженные истлению, сохраняются в самом веществе, хотя и потерпевшем от времени, но все-таки с достаточною ясностью указывающем на свое происхождение, или туземное, или чужеземное.

   Повсюду распространенное языческое верование в живую жизнь и за пределами гроба заставляло язычников обряжать своих покойников, как будто живых людей. Их полагали в могилу во всем богатстве их убора, со всеми вещами, какие покойник особенно любил и употреблял при жизни, ставили ему в сосудах даже питье и еству, так что в этом отношении почти каждая могила, особенно более богатая, сохраняла в себе весь надобный обиход живого человека. Нам уже известно, из свидетельства Арабов, что и жены Руссов отправлялись на тот свет за своим другом. С ним же иногда клали любимого его коня, любимую его собаку. Очень естественно, что могилы в известном смысле довольно подробно обрисовывают, по крайней мере, внешний быть населения.

   В последнее время раскопка курганов производится с особым усердием. Добывается множество вещей самых разнообразных. Но эта самая добыча великого множества предметов начинает уже устрашать благомыслящих исследователей нашей древности, по той особенно причине, что накопленный материал и доселе почти не подвергается никакой ученой обработке. Первый прием такой обработки, по нашему мнению, должен бы заключаться, по крайней мере, в том, чтобы вещи были изданы в рисунках, т. е. были бы изображены точно и подробно, с простым описанием и точным указанием их положения в гробницах при остовах покойников. Одни описания, без изображений, с какою бы точностью они не были исполнены, что вообще случается очень редко, никогда не дадут науке основательного материала. Описание как рассказ о предмет, к тому же о предмете невиданном и совсем новом, никак не может равняться изображению этого предмета. К тому же, для иных предметов очень трудно найти даже и подходящее название, так они невнятны и свое образны. Поэтому каждый отчет о раскопке необходимо должен бы сопровождаться изображениями всех найденных вещей, и если б все курганное, что уже в настоящее время скопилось в общественных и частных собраниях, было изображено, то, быть может, мы уже имели бы более отчетливое понятие о том, на какой степени находилось развитие нашей страны, хотя бы только в IX веке, в какой зависимости оно было от соседних земель, в чем проявлялась его самостоятельность и самобытность и т. д. Вообще мы имели бы тогда положительные и решительные ответы на многие вопросы и запросы самой Русской Истории.

   Между тем, в настоящее время накопленное и постоянно прибывающее, можно сказать, неисчислимое богатство лежит, как мертвый капитал, совсем не производительно и, при всей сохранности, все-таки от разных причин мало по малу исчезает, подвергается порче, утрате, забвеяию, где и когда что найдено, отчего является путаница в вещах и, следовательно, потеря первоначальной достоверностн самых находок. Особенно все это может случаться в частных собраниях, но известны даже значительные утраты и в общественных хранилищах. Вещи, после многих издержек и многих трудов при их добывании, исчезают для науки бесследно. Об этом стоить подумать, и, пока еще не поздно, следует принять решительные меры к их спасению навеки, т. е. к изданию в свет их рисунков.

   Достойный почин в этом деле принадлежишь графу Уварову, издавшему, с присовокуплением рисунков, весьма обстоятельное и подробное исследование о курганных раскопках, произведенных в 1851 - 1854 годах в древней Ростовской и Суздальской области, где обитала наша летописная Меря ¹⁸².

   На протяжение ста верст в длину и около 50 в. в ширину, между городами Ростовом, Переяславлем, Юрьевым и Суздалем, расследовано 163 местности или поселения и раскопано 7729 курганов разной величины. Судя по найденным монетам, восточным и западным, наибольшая часть могил принадлежала X-му веку, некоторые можно относить к началу ХII-го, а иные, конечно, и к IIХ-му и даже к VIII-му векам, каков напр. под Ростовом городец на реке Саре, где монеты найдены больше всего только VIII и частью первой половины IX века.

   Погребение своих покойников древние Меряне исполняли двумя способами или обрядами: сожжением и простым погребением. Тот и другой обряд иногда встречаются, так сказать, рядом под одной насыпью. Сожженные кости, обыкновенно, собирались и полагались в глиняный горшок, как о том свидетельствует и летопись, говоря только о племенах Славянских. Очень примечательно, что обряд сожжения более всего сосредоточивается около городов Ростова, Переяславля и Суздаля. Это дает повод и достоверное основание заключать, что Переяславль и Суздаль, упоминаемые летописью позднее Ростова, существовали однако уже в X, а вероятно и в IX веке, когда впервые помянуть и Ростов. У озер Ростовского и Переяславского, самые поселенья были гуще, многочисленнее, ибо курганы разбросаны большими трупами по 100, по 200, по 300 в одном месте. Как известно, Меряне были племя Финское, родственное Мордве и Мещере. Но должно полагать, что именно сожженные гробницы больше всего могли принадлежать Славянам. Наш летописец в точности свидетельствует, что славянские племена, и в том числе Вятичи, соседи Мерянам, сожигали мертвецов. Вятичи сожигают и ныне, прибавляет он, то есть в XI или в начале XII века, когда впервые составлялась летопись. Особое сосредоточение сожженных гробниц вблизи городов еще больше удостоверяет, что это пригородное население было по преимуществу Славянское. Так, в близкой окрестности города Юрьева, сожженных гробниц совсем нет, вероятно, по той причине, что в X веке здесь не было города, ибо Юрьев основан на памяти Истории, в 1152 г., когда Славяне, под влиянием Христианства, уже перестали сожигать своих покойников, и стало быть в X в. они еще не заселяли этой местности. Кроме того, древнее название Ростовского озера Неро, а Переяславского Клещино, название двух рек, текущих от Клещина, одна к западу в Волгу, другая к востоку в Клязьму - одинаковым именем Нерль, название самого Суздаля - суть имена древнеславянские. Озеро же Клещно существовало у Балтийских Славян, как и имя Суздаля, и даже имя самой Москвы, упоминаемое в начале XI столетия ¹⁸³. Неро и Нерль скорее всего могут указывать на Геродотовских Невров и белорусских Нуров, Неров, Норов. Славяне-колонисты, зашедшие в Мерянскую землю, конечно, прежде всего должны были занять самые выгоднейшие местности, именно, по славянскому разуму на озерах. Здесь они и оставили свое древнейшее имя Неро, и в течении веков держались ближе к первым поселениям, оставляя свой след в сожженных гробницах. Во всяком случае, летописец помнит, что в IX в. или же и раньше, колонистами ростовской Мерянской земли были Варяги, т.е. Славяне, хотя бы то были и Вятичи, как известно, пришедшие тоже от Ляхов или от западных Славян.

   Как жили Меряне в Х-м, а следовательно и в IX и в XI веках, об этом расказывают сами могилы.

   Начнем с одежды. Они носили сорочки из холста или полотна. Обыкновенную верхнюю и нижнюю одежду шили из шерстяной грубой, но весьма плотной ткани, из сукна, которое, по всему вероятию, приготовляли сами, так как в могилах на ходится значительное количество овечьих ножниц для стрижки овец. Праздничную верхнюю одежду украшали по воротнику широким, а на грудных прорехах узким узорчатым, иногда золотным кружевом, из Царьградских шелковых и золотных паволок; иногда золотным шнурком. О покрое одежды, от которой остаются только истлевшие лоскутки, судить весьма трудно. Видно только, что при ней употреблялись запаны, пуговицы, пряжки; что золотые ткани на воротниках и на груди подкладывались берестою, вероятно, для большей сохранности, дабы ткань не мялась и всегда была в своем виде. Нарядная одежда богато украшалась медными привесками вроде запан, устроенными из медной, сплетенной в какой либо узор проволоки, причем к нижней доле у каждой привески привешиваиись на колечках медные же лепестки, иногда в виде стрелок, а также колокольчики и бубенчики, с явною целью, чтобы эти привески при ходьбе и движении могли звенеть.

   Такие запаны помещались по одной, в виде треугольников, у каждого плеча, иногда на правом две, на левом одна. На груди кафтана, до пояса, вместо пуговиц или взамен нашивок помещались продолговатые или четыреугольные подобные же запаны с подобными же звенящими лепестками, колокольчиками и бубенчиками.

   Особенно богато украшался пояс. Он был кожаный наборный, усаженный серебряными или медными бляшками, с пряжкою. Спереди к нему прицепляли также помянутые запаны в виде коников с звенящими лепестками, колокольчиками и бубенчиками. Попадались запаны коников о двух головах, расположенных по сторонам запаны. Северовосточные инородцы и теперь носят подобные привески, точно также и на груди и на поясу. На поясе носили ключ, ножик, огниво, иголку, шило, мусатик (точильный брусок), костяные гребни и гребенки с резьбою и даже складные с футляром; на поясе же висел мешочек с деньгами или с складными весвами. В женском наряде примечательны большие овальные, величиною более двух вершков, прорезные запаны или пряжки, в виде чашек, носимые у правого бедра, а иногда и у обоих бедр.

   Головной убор мужчин и женщин устроивался из кожи или ремня, который, быть может, служил только связью какой либо кики или особой шанки, и на котором со стороны висков помещались проволочные кольца серебряные или медные, иногда малые, иногда большие, в различном количестве, от одного до восьми и более. В иных случаях ремень обтягивался листовою медью или серебром и вместо такого ремня употреблялся легкий обруч, чаще серебряный, иногда бронзовый и даже железный. Такой убор, конечно, имел значение древней диадимы, венца, венка или того ремня теперешних русских ремесленников, который носится ими с целью сохранить волосы, чтобы не распадались. Этот ремень-пояс и теперь украшается серебряными бляшками. Вообще убор показывает, что Меряне носили длинные волосы и, вероятно, длинные локоны по вискам, которые и украшались вверху серебряными и другими проволочными легкими колечками ж кольцами. Мужчины носили также шапки из золотной ткани и с золотным же околом.

   Для шитья одежды употребляли иглы и шила бронзовые и железные, малые и большие, а также и сделанные из кости. Любопытно, что для сохранности игол употребляли кожаные футлярчики. Употребляли малецькие булатные ножички вроде наших перочинных и маленькие оселки для точения таких ножиков, а также шил и иголок.

   В числе мелких предметов попадаются маленькие бронзовые щипчики, для какой надобности, трудно объяснить, быть может, для шитья или другого какого рукоделья.

   В ушах, и мужчины и женщины носили серьги, обыкно венно серебряные, иногда бронзовый, густо позолоченные, особой формы, состоявшей из кольца с продетыми в него металлическими же бусами, одною или тремя. Эта форма приходила с востока, ибо между западными древностями, по замечанию гр. Уварова, она совершенно неизвестна. Носили даже по две серьги в каждом ухе, но когда попадается одна серьга, вероятно у мужчин, то всегда только в правом ухе.

   Меря не носили и такие серьги, каких не встречается ни на западе, ни на востоке и какие, впрочем, чаще всего находят только в Московской окраине. Это металлический кругловидный листок величиною около двух вершков, из которого выделывалась в верху форма ушного кольца, а в нижней доле ввязалось семь, и непременно семь лепестков, в виде листьев, так что вся фигура, действительно походила на кленовый или подобный древесный листа, корень которого обделывался, как упомянуто, в виде ушного кольца. Форма серег, как и других подобных вещей, несомненно, служила показанием этнографической особенности того или другого племени.

   Шею украшали металлическими, серебряными или медными гривнами вроде обручей, устроенными из гладкой, или витой проволоки, а также монистом или ожерельем из разноличного бисера и бус с привесками, цатами, монетами и разными амулетами, каковы были напр, зубы и когти медведя, иногда сделанные даже из металла, раковины - змеиные головки, янтарные куски, птичьи косточки и т. п. В числе привесок на ожерелье весьма часто попадаются бронзовые уховертки, лопаточки для чистки ушей. Вот в какое время и у Залесских Мерян мы встречаем заботу о чистоте тела.

   На руках носили в собственном смысле об-ручи, т. е. браслеты из одной толстой или сплетеной тонкой проволоки или из пластин, украшенных самым простым резным узором, напоминающим обыкновенный полотенечный. Обручи носили и мужчины, и женщины, не только у кисти руки, но и выше локтя, а иногда и на ноге у колена.

   На пальцах рук носили кольца и перстни, с печатями, т. е. разными пзображениями, иногда на каждом пальце; перстни попадались и на пальцах ног. Кольца, перстни и обручи-браслеты встречаются даже из цветного стекла, синего и фиолетового.

   Обувь, вероятно, составляли лапти, но попадаются и сапоги, как можно судить по подковкам, которые, однако, были находимы только по одной, что дает повод причислять их, как замечает гр. Уваров, к шпорам, хотя и то будет вероятно, что они могли употребляться в зимнее время при ходьбе по льду.

   К числу предметов убранства можем отнести и неболъшие шкатулки или сундучки, иногда окованные листовым серебром, в которых, вероятно, сохранялись дорогие уборы, серьги, кольца, браслеты, ожерелья и проч.

   Из вещей домашнего хозяйского обихода гончарные изделия, горшки и друтие сосуды в большинстве не отличаются особенно добрыми качествами работы. Только "в некоторых из древнейших поселений, у озер Ростовского и Переяславского" найдены сосуды отличного достоинства, и по свойству глины, и по изделию. Об иных сосудах надо заметить, что, по-видимому, Меряне тут же при похоронах лепили из глины, напр, чарки для питья, которые и полагали с покойником. Попадаются очень редко и медные сосуды, напр, найдена чаша. Довольно часто были находимы деревянные ведра, окованные тремя железными обручами и с железною же дужкою для подъема.

   Найденные замки и ключи, большие и малые, очень замысловатые по форме, могут указывать, что ими запирались не только двери домов, амбаров, клетей, но и сундуков, и мелких ящиков.

   В числе обиходных железных вещей найдены винты, крючья, скобы, пробои, долота, клещи, гвозди, ножи большие и малые с костяными и деревянными черенками, украшенными резьбою, иногда обвитыми серебряною проволокою и даже обделанными серебряным листом с черневыми узорами. Ножик и мусат-точило, привешенные на поясе, составляли необходимую принадлежность каждого покойника, даже и у детей. Огонь Меряне добывали посредством огнива и кремня.

   Из хозяйственных орудий попадаются сопшик, цепы, кирки и серпы в женских гробницах. В одной гробнице один серп был положена на груди, другой в ногах покойницы.

   Из рыболовных снастей найдены гарпуны, багры, крючки, иглы для плетения сетей. От конского убора - стремена, удила, седла.

   Меряне вооружались секирами или топорами и топорцами или молотками разной величины; также метательными стрелами и копьями или рогатинами, сулицами. Большие топоры с широким лезвием имели длинное древко почти в рост человека. Мечи появлялись у них очень редко, как и золото. Во всех раскопанных курганах, а их было 7729, найдено только три меча, да и то в их числе была одна сабля. Так, и золотых серег найдено только три пары. Только три меча на всю Мерянскую область доказывают, что это оружие не было в употреблении в здешней стороне, что единственною ее защитою была секира или топор, которых найдено множество и самых разновидных форм.

   Точно также редко обозначаются и щиты, которые, если были деревянные, то конечно все истлели.

   Меряне вовсе не знали также саадашных или колчанных, т. е. мелких стрел и потому становится неизвестным, стреляли ли они из луков? Поводимому, это по преимуществу степное оружие в своем распространении от юга и востока по северу до них еще не доходило.

   Видимо по многим признакам, что Меряне жили очень самобытно и к тому же нисколько не беднее, если не богаче тех обитателей, которые населяют их страну в наши дни.

   Изобилие железных и медных вещей, серебряных серег, обручей, колец и перстней, которые составляли любимый убор женщин и мущин, вполне подтверждает это заключение. Собственно золотых вещей у них было очень мало, но все-таки они украшали свои одежды превосходными цареградскими золотными тканями, кружевами и снурками.

   Очень верно замечание графа Уварова, что многие медные вещи Меряне обрабатывали сами, так как в Городце на Саре открыты были даже и плавильные горшки. Предметами их собственного изделия могут почитаться описанные привески, нагрудные и поясные, которые все состоят из плетеной проволоки и по простому способу плетения совсем равняются обычным крестьянским плетеным или браным кружевам. Меряне в обработке иных вещей употребляли краски и позолоту сусальным золотом; изготовляли резные вещи из дерева и кости; украшали резьбою и медные, и серебряные вещи, особенно браслеты, обручи, сгибаемые из простых гладких пластинок. Эта резьба также очень напоминает самые простые узоры полотенец.

   Мы полагаем, что и большая часть железных вещей обрабатывалась также дома, в своей стране, если не в области Мерян, то в области Новгорода или Белаозера. В начале XVI ст. на устье р. Луги в погосте Каргальском собирали дань железными крицами, топорами, сковородами. Быть может, это производство шло из далекой старины. Припомним и Новгородский город Устюжну Железопольскую на р. Мологе.

   Находимые при покойниках ключи свидетельствуют не только об их зажиточности, но также, быть может, и об особом звании общинного ключника. Так как и находимые при покойниках вески и гири могут свидетельствовать не только о торговом человеке, принимавшем деньги обыкновенно всегда в отвес, но и об особом общинном звании серебряного весца, который упоминается, например, в XIII в. в Новгороде, как должностное общественное лицо.

   Вещи, какие употребляли Меряне для своего убора и на другие потребности, приходили к ним от Запада с Балтийского моря, от Греков из Цареграда, от Камских Болгар с Каспийского моря и, вероятно, от Пермской стороны.

   Почтенный автор исследования мерянских курганов, по большому сходству некоторых вещей с находимыми в скандинавских