Достоевский Федор Михайлович - А. Г. Достоевская. Дневник 1867 года

льнер, которого мы с Федей назвали посланником, он имеет такой важный вид. <<Он обсчитал нас на 2 1/2.>> Вообще надо заметить, что здесь прислуга ужасно пользуется неясностью монеток, поэтому часто вместо 5 зильб. дают 2 1/2. Так сделал и наш "посланник" {Вставлено: Нас всегда возмущает это мелкое мошенничество, тем более, что мы всегда отлично даем на чай.}. Но Федя позвал его и указал на это. Тот в минуту понял в чем дело, отдал деньги, покраснел и поспешил удалиться, а потом с самым независимым видом проходил мимо нас, а в душе, я думаю, ужасно нас ругал {Вставлено: за то, что мы открыли его плутню.}. Федя отдумал ехать завтра, он поедет в среду 15 числа.

  

   <<Утром мы проснулись в 12 часов и [во сне] у нас происходила ссора. Но потом мы помирились>>. У нашей хозяйки умер маленький сынок 5 лет. Бедная M-me Z<immermann> очень плачет, плачет и Ида и Гертруда, дочь M<-me> Z<immermann). Сегодня утром мы вышли из дому. Федя пошел в C<afe> F<rancais> читать газеты, а я пошла доставать адрес той библиотеки, в которой можно доставать русские книги. Я скоро получила, что мне было нужно, и вернулась домой, чтобы прочитать письмо, которое я нашла в кармане {Заменено: письменном столе.} Феди ²³. (Дело, конечно, дурное, но что же делать, я не могла поступить иначе.) {Вставлено: Это письмо было от С<условой>.} Прочитав письмо, я так была взволнована, что просто не знала, что делать. Мне было холодно, я дрожала и даже плакала. Я боялась, чтобы старая привязанность не возобновилась и чтобы его любовь ко мне не прошла. Господи, не посылай мне такого несчастья! Я была ужасно печальна, просто как подумаю об этом, так у меня сердцу больно сделается. Господи, только не это, это слишком будет для меня тяжело, потерять его любовь.

   Я едва успела утереть слезы, как он пришел домой. Он очень удивился, увидя меня. Я сказала, что у меня живот болит (я была уверена, что и он придет домой, не знаю, почему). Потом я ему сказала, что мне нездоровится, что у меня дрожь. Он хотел, чтобы я легла в постель, очень стал беспокоиться, расспрашивал, отчего это у меня. (Он меня еще любит, он сильно всегда беспокоится, когда со мной что-нибудь делается.) Говорил, что мне не надо есть. (От нравственных мучений вздумал лечить голодом.) {не надо... голодом заменено: не надо многого есть. (От нравственных мучений вздумал лечить диетой.)}

   Мы пошли по данному адресу отыскивать библиотеку и скоро ее нашли. Нам подали каталог. Здесь не более двух десятков книг русских, но все больше запрещенные. Мы выбрали "Полярную звезду" за 55-й и 61-й годы ²⁴. Оставили 2 талера в залог и спросили, что стоит. Библиотекарь ответил, что, конечно, русские книги дороже, и потому он берет 2 1/2 зильб. в неделю (7 1/2 очень дорого!). Pachman'sche Leihbibliothek {Публичная библиотека Пахмана (нем.).} на Wildruffer Strasse. Нести с собой книги было далеко, и мы пошли домой, чтобы отнести книги. Отсюда пошли обедать и обедали опять во вчерашнем ресторане, но спросили не пива, a Landwein. Саксонское вино очень тяжелое и страшно кислое, но зато дешевое - 12 1/2 бутылка. Десерт опять тот же пудинг. Я была весь обед скучна. Федя допытывался, отчего это происходит, но я ему не сказала. Он очень опасается болезни и рад, что не уехал сегодня. Сегодня должна быть гроза <слово не расшифровано> <<она уж разыгралась. Мы пошли>> на террасу, здесь в Cafe Reale мы спросили - я - кофею, а Федя - мороженого, а потом кофе. Здесь к нам подошел мальчик продать цветы "la violette" {фиалка (фр.).} за зильбергрош за крошечный букетик. Я, больше для того, чтобы дать ему что-нибудь, чем чтобы купить букет, дала ему 2 зильб. Федя говорит, что цветы удивительно хорошо пахнут, но у меня такой сильнейший насморк, что я ничего не слышу. Не успели мы дойти до конца аллеи, как пошел дождь. Я побежала поскорее домой, и мы решились более не выходить со двора. Когда мы сидели за чаем, нам принесли письмо, и я испугалась, думала, из полиции, (которая, надо сказать, очень странная здесь. Берут наш паспорт и оставляют у себя, а дают вместо того какой-то другой билет из саксонской полиции). Но, оказалось, что это письмо Lieutenant D<ostoewsky> ²⁵ прислал нам какой-то торговец косметическими товарами, желая сделать нас своими покупателями. Потом мне сделалось ужасно грустно. (Вообще весь этот день я была ужасно несчастной). Я пошла и стала смотреть в окно. Федя два раза призывал меня, потом пришел сам ко мне {Вставлено: и сказал мне ласковые слова.}. <<Потом, когда>> я простилась и легла, он <<также>> приходил проститься, а потом пришел со свечой посмотреть, не плачу ли я. Его, очевидно, беспокоит, что со мной делается. <<Мне>> кажется, <<что>> он подозревает, что я знаю про письмо, потому что он спрашивал меня, не ревную ли я его. Я ответила, что ревную к англичанке, которую мы видели на террасе. Сегодня ночью ужасная гроза, сильнейший гром так и гремит, и дождь огромными каплями падает <<на нашей улице. Качал деревьями>>.

  

   Сегодня я встала утром, чтобы идти в русскую церковь. Я хотела подать часть за папу {Вставлено: (сегодня его умерший день).}. Гертруда, дочь хозяйки, вызвалась меня проводить. Мы пошли Dohna-Schlag ²⁶ и пришли в улицу к какому-то дому. "Вот здесь церковь",- сказала мне Гертруда. Я просила указать. Она привела меня к дверям, на которых была надпись: "Russischer Geistlicher {Русский священник {нем.).} Janowsky". Я позвонила. Мне отворил человек, и я спросила у вышедшего господина, где русская церковь. Он указал мне на какую-то дверь, сказал, что там, и спросил, что мне надо. Я просила позволения говорить по-русски и выразила свое желание. Он отвечал, что церковь бывает отперта по воскресеньям и по праздникам ²⁷, и тогда бывает обедня в 11 часов. Я сказала, что приду в воскресенье, и ушла. Бедная M<-me> Z<immermann>, она очень грустит. Ее ребенок отнесен в Todtenhaus {Морг (нем.).} еще вчера вечером, потому что, по их законам, покойника нельзя держать у себя дома, а нужно относить на кладбище.

   В два часа вышли из дому, не зная, куда идти. Решили идти в галерею. Долго мы ходили, останавливались только пред нашими любимыми картинами. Потом пошли на почту. Но писем еще нет. Отсюда идем на террасу обедать, в "Бельведер", потому что Феде наскучило уже обедать в Helbig и не есть мороженого. Подавали нам очень долго, видимо, нас здесь не уважают. Возле нас сидела немка, немец и их ребенок. Родители ели, а бедный ребенок должен был только на них смотреть и, я думаю, страшно голодал. Пообедав, мы вышли и сели у входа в ресторан, над рекой. Мимо нас проходил весь народ, [возвращаясь с ?] террасы, старые старенькие старички с сумрачными лицами, которые приходят послушать даром музыку. Шел какой-то пароход, который двигался очень медленно. (Надо заметить, что все здешние пароходы старинного устройства и имеют ту особенность, что они то подойдут к берегу, то снова отойдут. Нам случалось видеть это не один раз) {Вставлено: может быть, Эльба мелка в этом месте или песок наносится, не знаю.}. Нам наскучило сидеть на террасе и мы пошли в Grand Jardin. Это в нашей стороне. Мы пошли по Dohna-Schlag, потом повернули налево, затем направо, и вошли в какую-то рощу. При входе находится ресторан. Здесь было много публики, все больше старики, старухи и множество детей. (Вообще, надо сказать, что детей в Дрездене страшно много, - только и попадаются что дети бегом, дети в колясочках, дети на руках.) Мы вошли. Надо было что-нибудь спросить. Я спросила кофею. Подали очень дурной, кажется ячменный. Федя спросил пива. Тут возился какой-то мальчик в песке, который очень бесцеремонно веселился и оборачивался к публике. Нам он очень понравился. У Феди была конфетка и он захотел ее подарить мальчику. Сначала звал его Францем, Фридрихом, но мальчик не подходил. Потом Федя сам подошел к мальчику, предлагая конфетку. Но тот ужасно как смутился. Затем к девочке, которая также законфузилась и отказалась взять конфетку. Этот мальчуган, поиграв немного, побежал в дом и вызвал какую-то старушку, вероятно, его бабушку, стал указывать на нас и говорил ей, что этот господин подходил к нему и давал ему Papier {Бумагу (нем.).}. Бабушка смеялась, кланялась нам и, наконец, увела мальчика в дом. Мы спросили, где Zoologischer Garten {Зоологический сад (нем.).}. Нам показали. К нему ведет большая дорога, по которой находится надпись "fur Reitung" {Для верховой езды (нем.).}, потом большая дорога для экипажей и, наконец, дорога для пешеходов. Какой странный порядок, даже досадно, - отчего не позволить идти где каждому угодно; непременно нужно назначить границы, где ходить и где ездить. По дороге к саду мы наткнулись на какой-то ресторан, где играла [духовая?] музыка, целый оркестр медных инструментов. Публики было ужасно много. Дамы меня оглядывали. Нам неловко было не взять билетов. Федя пошел и взял программу. Взяли с нас 5 зильб., а оказалось, что играют уже 10 N, а всего-то N - 12, так что нам пришлось очень мало послушать. Прислуга поминутно подходила к нашему столу и, я думаю, ужасно удивлялась тому, что мы ничего не спрашиваем. Мы посидели немного и, не дослушав Vorschatz польки, пошли домой. Нам навстречу попадалось еще много гуляющих, которые шли в Grand Jardin. Дорогой у меня разболелась нога, и я раньше Феди ушла домой.

  

   Федя проснулся не в духе. Сейчас же поругался со мной, я просила его не так кричать. Тогда он так рассердился, что назвал меня [проклятой гадиной] {Эти два слова вычеркнуты в стенографическом оригинале.}. Это меня ужасно рассмешило, но я показала вид, что разобиделась, и ни слова не говорила с ним. Это его, видимо, раздосадовало. Потом я оделась и, сказав ему, что пойду к Zeibig'y {Zeibig, здешний профессор и стенограф, к которому я имела рекомендательное письмо от П. М. Ольхина. (Примеч. А. Г. Достоевской).} ²⁸, ушла. По дороге я зашла в магазин <<один>> антикварских вещей. Здесь много саксонского фарфору "alte Sachs", который <<здесь>> довольно дешев, например, различные чашки по 2 или 3 талера, тарелки с изображениями, взятыми от Watteau, очень хорошего фарфора и прекрасной живописи, по 2 талера. Он мне обещал уступить три тарелки за 5 талеров. Это еще дешевле. Потом великолепная чашка 8 талеров, блюдо для фруктов 8 талеров. Мы разговорились с старым немцем, он выразил свое изумление, что я так быстро и хорошо говорю по-немецки и сказал, что сначала меня признал за англичанку. Он, кажется, очень добрый старичок. Говорит, что если купить эти вещи на заводе в Мейссене, то заплатим вдвое, а вещи будут из нового фарфора, между тем как старый саксонский фарфор ценится гораздо дороже. Я обещала зайти. Он проводил меня <слово не расшифровано>, сказав, что редко кто из иностранцев говорит так правильно по-немецки, как я. <<Потом>> пошла я к Z<eibig>. Это совершенно в конце города. Я ужасно долго и много шла, am See, проходила мимо какого-то грязного ручейка, мимо Annenkirche, по дороге выпила Himbehren Wasser и, наконец, кое-как, беспрестанно спрашивая, дошла до Ammonstrasse. Это очень длинная, широкая и безлюдная улица. Было страшно жарко, даже душно. Я нашла квартиру Z<eibig>, позвонила и от служанки узнала, что его дома нет и что он бывает дома только после 5 часов. Я сказала, от кого я, и что, может быть, опять приду, и ушла. На этот раз дорога показалась мне поближе. Я прошла на почту и спросила писем. Я думаю, мы ужасно надоели этому сержанту, который выдает письма. Мы каждый день заходим и спрашиваем: "Нет ли письма, нет ли письма?" Писем не было, и я пошла домой. Купила по дороге ленточку для Феди (3 1/2 зильб.). <<Пришла домой.>> Федя еще сидел, страшно насупившись, я ничего с ним не говорила. Но <потом>, когда он стал одеваться, я решилась прекратить ссору и спросила, хочет ли он весь день не говорить со мной? Я оказалась опять во всем виноватой, но это ничего, лишь бы не ссориться.

   Вышли из дому и не знали, где бы нам пообедать. Федя вздумал идти обедать в Grand Jardin, спросил у извозчика, есть ли там ресторан. Тот отвечал, что ресторан великолепный. Мы пошли. Это довольно далеко от нас, но мы здесь совсем не ездим в каретах, все пешком. Кое-как добрались до сада. Музыки на этот раз не было, по случаю смерти лейтенанта Каменского ²⁹. Публики было много. Нам предложили обедать по карте и отвели в какой-то зал, но обедать там нам не хотелось, потому что все немцы прелюбопытный народ и стали бы смотреть, что такое нам носят есть. Мы пошли в другую залу, возле буфета. В дверях сидели какие-то 4 старухи, одна из них очень дряхлая, с собачонкой, и, вероятно, очень богатая, потому что три остальные очень за нею ухаживали, носили за нею подушки и ее пальто, и усаживали ее на [кресла?]. Они сидели прямо при проходе, между залою и садом. Мы прошли через буфет и велели подать нам обед. Зало довольно большое, с оркестром и большими зеркалами, составленными из кусочков. Нам подавали обед очень тихо, вероятно, желали дать нашим желудкам отдых. Феде пришлось даже два раза пойти к ним - сказать, чтобы они так не медлили. Для десерта у них не оказалось мороженого, и нам подали какой-то пудинг. Мы отказались. Нам принесли еще суше пирожки. Они хотели послать в ближайшую кондитерскую за мороженым, но мы решили пойти туда сами и просили его только показать нам дорогу. Он нас повел, долго толковал, но показал опять-таки, по немецкому обыкновению, не туда. Федя всю дорогу ругал немцев за их непонятливость, и когда встретился нам саксонский гусар, Федя был так разгневан, что бросился ругать саксонского короля, зачем он содержит 40 тысяч гвардии. Я отвечала, что если деньги есть, то отчего же и не содержать. (Впрочем, мне было положительно все равно, содержит ли он гвардию, или ее вовсе не существует. Я отвечала только, чтобы что-нибудь сказать.) Федя ужасно рассердился, но на этот раз и на меня, и объявил мне, что если я глупа, то пусть держу язык за зубами. Вот как мне иногда достается за немцев. Сперва нашли какую-то распивочную, где немцы пили пиво. Нам сказали, что кондитерская будет дальше. Кое-как нашли ее. Спросили мороженого, нам отвечали: "сейчас". Мы сели при входе. Я просила Федю сорвать мне цветок каштанового дерева. Я в первый раз в жизни видела цветы каштана. Это довольно длинный, красивый цветок с хорошим запахом. Здесь, <<вероятно>>, не позволено рвать цветы, и Федя рисковал быть схваченным, как нарушитель общественного спокойствия. Подали мороженое. Оно было несравненно хуже, чем в "Бельведере", и почти совсем растаяло. Пошли. Федя бранился: зачем аллеи прямы, зачем тут пруд, зачем то, зачем другое - просто так мне надоело, и я решительно желала, чтоб поскорей кончился этот скверный день. В Gr<and> J<ardin> находится Sommer Theater {Летний театр (нем.).}. В Gr<and> J<ardin> есть также тир для стрельбы из ружья. Какой-то немец стоял у прилавка и яростно стрелял. Действительно, это был очень хороший стрелок: почти каждый раз он попадал в кружочек и заставлял железного турку подниматься из-под полу. Мы тоже подошли. Федя хотел попробовать, но я, совершенно не зная, что он когда-нибудь стрелял, сказала ему с <<насмешкой>>: "Не попадешь" {Вставлено: Этим замечанием я вовсе не хотела его обидеть, а сказала спроста.}. Это подзадорило его, и он взял ружье. В первый же раз он попал, и какой-то гусар показался из-под полу. Он попадал почти через раз и потом с торжеством обратился ко мне: "Что?" И прибавил, что это опять подтверждает его давнишнюю мысль, что жена есть естественный враг своего мужа. Я спорила с ним, но он не хотел согласиться и утверждал прежнее.

   Мы пошли не прямо домой, а на террасу, где я пила кофе, а Федя ел мороженое и пил кофе. Посидев немного, мы подошли к решетке и стали смотреть закат солнца. Тут мы из-за заката и поссорились. Федя опять меня выругал, и мы очень злоб[ные] пошли домой. На дороге мне сделалось так тяжело, что я не имела силы удержаться, заплакала и сказала Феде, что я эти дни несчастлива. (Это правда, я вследствие известного обстоятельства очень сильно расстроена нервами.) Мы дошли до конца Moritz Al<lee>, Федя пошел за папиросами, а я чуть не бегом побежала домой. Не успела я войти в комнату и раздеться, как пришел Федя. (Как оказывается, он тоже ужасно спешил домой, не зная, что и подумать о том, что <<это>> такое со мной происходит.) Я немного поплакала, но потом мне стало лучше. Федя говорил, что, верно, мне скучно, что мы живем очень уединенно, что непременно, чтобы я приняла касторку, уверял, что все это пройдет, говорил, что, верно, нам непременно надо уехать, что я, вероятно, раскаиваюсь, что вышла за него и прочие и прочие глупости. И при этом рассказал мне сказку о двух стариках, которые, не имея детей, печалились и горевали, что будет, если их внуки помрут. Я утешилась и решила плакать тогда, когда действительно будет о чем плакать, а все свои пустые сомнения бросить. Потом мы напились чаю, я пошла смотреть в окно (в другой комнате). Федя пришел ко мне на меня поглядеть {Вставлено: Мы дружно разговаривали, и у меня стало опять легко на сердце.}. Он сказал мне, что он не будет меня будить для прощания ночью, потому что эти все три дня я после долго не могла заснуть, а вчера так сидела до 5 часов, но я упросила, чтоб он этого не делал {Вставлено: Надо сказать, что я довольно рано ложусь, Федя же сидит до двух часов и позже. Уходя спать, он будит меня, чтоб "проститься". Начинаются долгие речи, нежные слова, смех, поцелуи, и эти полчаса - час составляют самое задушевное и счастливое время нашего дня. Я рассказываю ему сны, он делится со мною своими впечатлениями за весь день, и мы страшно счастливы.}.

  

   {* В стенографической записи ошибочно: 11.}

  

   Сегодня я встала довольно рано и, когда Федя проснулся, спросила его, можно ли мне идти в церковь. Он согласился, я поскорее оделась и ушла. Церковь довольно далеко от нас, в Beuststrasse. Я уже пришла в конце обедни, когда пели "Отче наш". Церковь довольно большая для домашней. Образ богоматери на правой стороне иконостаса взят с Мадонны Рафаэля (что Федя очень не одобряет). Пели они каким-то чрезвычайно странным и неслыханным мною напевом, как поют романсы. Священник - тот самый, которого я тогда видела (Юшновский). В церкви было много русских разодетых барынь. По окончании обедни все стали подходить ко кресту. У стены стояла богато одетая дама, которая очень важно и самоуверенно раскланивалась и ушла в дверь, ведущую в комнаты священника. Вероятно, это его супруга: попадья - везде попадья! Знакомые встречались друг с другом. Они говорили по-русски "здравствуйте" и потом начинали говорить по-французски; должно быть, говорить по-русски здесь не принято. Русские здесь все в высшей степени некрасивые, с какими-то вздернутыми носами и с веснушками на лице. Я пришла домой в 12 часов. Федя еще пил чай. <<Потом>> мы сели читать, а в 4 часа пошли к Pachmansch'e Leihbibliothek; на дверях была надпись, что по воскресеньям она бывает открыта только до часу. На наш стук нам отворила хозяйка библиотеки; мы взяли опять три N "Полярной звезды" и <<Фейербаха>>, отдали в залог 2 талера. Надо было отнести книги домой. По дороге мы зашли к Курмузи и купили у него фиников (14 зильб. Pfund), желе красносмородинного и кофе (15 зильб.). Все это мы отнесли домой и пошли на террасу обедать. Нас встретил "дипломат" (все слуги нам кланяются, как старым знакомым). Обед был хорош, но в наказание Феде дипломат нам объявил, что мороженого (нам) не будет, потому что оно все вышло. <<Потом мы>> вышли на балкон - Федя, чтобы пить кофе и читать "Independance Beige". <<Потом>> Федя непременно захотел идти вниз, <<чтобы>> слушать музыку. (Мы) сошли, заплатили 5 зильб., только что сели, как Федя стал говорить, что лучше нам уйти, что все так дурно играют. Я насилу убедила прослушать Schubert'a "Standchen". Эта вещица мне очень понравилась. Мы посидели еще с 10 минут, пошли по террасе, а потом домой. Вечером Федя принимал касторку {Заменено: был чрезвычайно ласков и}, и говорил мне, что я очень хорошенькая, что он мною сегодня любовался. Все эти слова для меня так дороги, что я с большим удовольствием записываю их.

  

  

   Сегодня я встала в 9 часов и, вспомнив, что у нас мыла нет, пошла купить его. Заплатила за какое-то кокосовое <<мыло>> 2 1/2 зильб. Пришла прачка, <<она>> принесла белье и просила получить деньги; за всю стирку взяла 14 зильб. Очень дешево. <<Это>> обходилось за дневную рубашку 2 1/4 зильб. (7 к.). Пока я собирала белье, она, не желая терять времени, ушла, и я должна была отправить к ней белье с Dienstmann'ом {Слугой (нем.).}. <<Вчера мы>> ходили по городу и встретили ужасное множество различных калек: то горбатых, то с вывернутыми ногами, то кривоногих; вообще Дрезден - город всевозможных калек. Это самое некрасивое население, которое только я вижу, все старики и старухи просто отвратительны, смотреть не хочется, так они безобразны. Сегодня Федя скучный; это оттого, что здесь ему очень надоело. Он говорит, что мы начинаем <<перек[и]с[а]ть, даже наши с ним [руки?] начинают>> [полнеть?], например, даже его обручальное кольцо, которое так ловко входило ему на безымянный палец на правой руке, еще третьего дня перестало входить, а сегодня, через два дня, не входит и на левую руку. Это его очень печалит, но я радуюсь. Так он предполагает послезавтра ехать ³⁰, то нам нужно было отдать в починку наш саквояж, у которого опять сломался замок. <<Мы пошли.>> Неподалеку от нас живет Klempner, но он объявил, что это не его дело и отослал нас к Schlosser {Жестянщик, слесарь (нем.).}. По счастью, он жил на этом же дворе и обещал нам окончить работу к завтра. Освободившись от мешка, мы пошли, сами не зная куда. Вышли на Большую улицу и Федя купил для путешествия мыла и помады (4 зильб.). Потом зашли еще в магазин галстухов, и Федя купил себе небольшой галстух. Здесь они довольно дороги, не дешевле петербургского, но в незначительном разнообразии. Отсюда мы пошли на почту, <<где>>, я воображаю, мы до страсти надоели этому бравому служителю. Он нас каждый раз (услышав нашу фамилию), спрашивает Д или Г {Вставлено: (т. е. с какой буквы она начинается).}, и объявляет, что писем к нам нет. Такая досада. Куда идти, право, не знаем, решились идти на станцию железной дороги, чтобы узнать, в котором часу идет поезд в M<eissen>. Дорога довольно длинная, день жаркий, я ужасно хотела есть. Наконец, пришли, но узнать положительно ничего не могли, такая путаница, что ужас. Но все-таки узнали, что самый скорый поезд идет в 3/4 3-го. На станции есть ресторан. Федя предложил отобедать здесь. Я согласилась. Здесь весь обед можно получить, как и на "Бельведере", за талер, но мы взяли по порциям, что обошлось вместе с N<ieder>st<einer>, (который здесь 25 зильб.) 2 талера 5 зильб. Но потом наш кельнер, вероятно, обиженный тем, что мы обраковали его десерт, вздумал нас обмануть. Сначала он сказал нам, что за червонец дают 5 талеров 10 зильб., но когда мы объявили ему, чтобы он дал нам 15 зильб., то он обманул нас еще лучше: он дал 4 монеты, на вид совершенно одинаковые, три гульдена и один 10 зильб., который очень схож с гульденами. Этот обман мы узнали только вечером, когда пришли в магазин Курмузи покупать свечи и апельсины. Следовательно, он обманул нас на 30 коп. {Вставлено: Конечно, это пустяки, тем не менее досадно, когда на вас смотрят, как на дурачков, которых легко можно обмануть.} (Я забыла сказать, что когда мы шли на железную дорогу по старому мосту, нас нагнал извозчик, везший какую-то большую машину, которая обливала улицу. Я едва успела отбежать в промежуток моста, как весь тротуар был залит водой, и женщина, которая не побереглась, вымочила себе все платье. Я посмеялась над этим, но только что мы дошли до конца моста, как навстречу к нам появилась <<опять>> такая же машина, опять чуть меня не облила. <<Так что>> я в душе ужасно выбранила немецкое устройство.) <<На этот раз мы мост прошли благополучно, не заставили полицейского покричать на нас.>> Когда мы шли от железной дороги, нам навстречу стали попадаться густые толпы народа. Все стояли и, очевидно, чего-то ожидали. Я спросила какую-то женщину, что это значит. Она <<мне>> отвечала, что сейчас здесь провезут какого-то австрийского генерала на кладбище. Когда я сказала об этом Феде, он ужасно стал бранить немцев за их любопытство и уверять меня, что русский народ не так глуп, чтобы бежать смотреть на похороны какого-нибудь генерала. Я отвечала, что народ везде любопытен, и отчего в городе, где мало развлечений, народу и не бежать поглазеть на церемониальное шествие. Мы прошли через японский сад и <<через>> Кернерову улицу и вышли на площадь, где стояла чья-то статуя. <<Как назло именно>> в это время показалась процессия: впереди ехали различные полки, играя похоронные марши. <<Так, по крайней мере, я думаю>> {Дальше зачеркнуты 9 строк.}. Пропустив процессию, пошли мы в нашу сторону. Идти домой было еще рано, зашли за папиросами и отправились на террасу. В концерт идти не хотелось, мы уселись наверху и спросили кофею. Перед этим мы только что поссорились, из-за русских. Он назвал меня глупой, что меня ужасно рассмешило. (Вообще я на него сердиться не могу; иногда хочется сделать серьезную и сердитую физиономию, но лишь взгляну на него, и всякая досада кончается.) Кельнер принес нам и булки, очень вкусные, и когда пришел получить деньги, то спросил 8 зильб. Федя дал ему 10 зильб., он подал сдачи 1 1/2 Pf., значит прямо от нас унес 1/2 зильб. Я, чтобы привести его в сознание, спросила его: что это 5 Pfennig'ов, то есть 1/2 зильб. При моих словах он <<приятно осклабился>>, взял эти 5 Pfennig'ов и ушел. Следовательно, я же и осталась в дурах. Хоть мы были с Федей в ссоре (но что это были за ссоры!), но ни он, ни я не могли не засмеяться. Я так просто-напросто покатилась со смеху. <Фраза не расшифрована.> Кельнер, видя, что я смеюсь, ужасно сам расхохотался. Федя уверяет меня, что это он смеялся надо мною же, над тем, как он ловко меня надул. Эдакие эти кельнеры мошенники, как раз обманут {Вставлено: Меня очень забавляет ловить в проделках тех людей, которые стараются нас обмануть.}. Посидев здесь немного, мы пошли гулять по Бельведеру. Здесь оказался большой куст прекрасных розовых розанов, вполне распустившихся. Они были так хороши, что Федя все соблазнялся украсть их. <<Я ему говорила, чтобы он пришел сюда вечером, тогда нарвал бы себе.>> Мы пошли по Moritzal<lee> и зашли в магазин Курмузи. Тут-то и открылось мошенничество нашего кельнера. Федя начал по обыкновению ругать немцев и немецкую монету. Приказчик, разумеется, из вежливости соглашался. Пришли домой. Еще было довольно рано, 7 часов. Сели читать. Я с большим удовольствием прочла очерк "Княгиня Екатерина Романовна Дашкова" ³¹. И скажу: какая женщина, какое сильное и богатое существование! Потом мы разговаривали с Федей об его отъезде. <<У меня, лишь только я>> подумаю, что вот он уедет, и я останусь здесь одна, так меня просто мороз по коже дерет. Что я тогда буду делать, я себе и представить не могу - как мне будет скучно и грустно, буду сидеть одна в этих трех скучных комнатах без него, без которого я, <<право>>, не могу, <<кажется>>, жить на свете. Я его убеждала не тосковать обо мне, что я не заболею, ничего со мной не сделается, что все пройдет благополучно. Он просил меня писать к нему каждый день. Я с большим удовольствием это сделаю, - это будет мне хоть некоторым утешением. Потом он <<мне>> говорил, что, видно, для меня разлука с ним очень легка, что, видно, я его не люблю {Вставлено: Но он не прав.}. Если я рада, что он едет, то это вовсе не для выигрыша (в который, по правде сказать, я мало верю), но я вижу, что он здесь начинает прок[и]с[а]ть, становится раздражительным. Это понятно: все один да один, ни лица знакомого, ни человека, с которым бы он мог перемолвить слово. Хорошо еще, что мы можем хоть что-нибудь доставать читать, а то мы бы погибли от скуки. Ехать туда - его желание, его мысль, отчего же не удовлетворить его, иначе это будет все вертеться в голове и не давать покоя. Меня будет утешать то, что он несколько развлечется и вернется ко мне прежним любящим человеком, хотя я и теперь не могу пожаловаться на его нелюбовь. Вечерами мы читаем и по часам не говорим. Иногда он на меня взглянет или я на него, и всегда с хорошей улыбкой, всегда с радостью {Вставлено: Я очень счастлива.}. Мы долго говорили в этот вечер. Он сказал, что если ему случится там выиграть, то он приедет за мною, и мы будем там жить. Это было бы хорошо. Впрочем, не знаю, может быть, это и неправда, может быть, лучше бы было вовсе туда не ехать. Потом <<вечером>> я села писать и писала с 3/4 часа. Было <<уже>> 12 часов, когда Федя сказал, что мне уже пора ложиться; начались вновь страстные прощания, и я пошла спать. <<Но>>, как на зло, вот уже 3 ночи я очень плохо сплю: сначала очень долго не могу заснуть, а когда Федя придет прощаться и разбудит меня, то это меня разгуляет, и я не сплю еще часа 2 или 3. <<Так что>> Федя уж хотел завести обычай не прощаться со мною ночью, но я упросила его этого не делать. (Сегодня вечером Федя <<опять>> принял касторку, <<потому что вчерашняя на него не подействовала>>. Любопытно видеть, как Федя принимает это противное лекарство. Тут играю роль и я. Все приносится на стол: касторка, свежая вода, две ложки, апельсин и желе. Я беру ложку, наливаю воду и стараюсь, <<чтобы>> ее не расплескать. Федя наливает касторку, берет у меня ложку, выпивает и, почти бросив мне в руки ложку, делает отчаянный жест, вскрикивает, схватывает апельсин, полотенце и начинает с жадностью есть желе. Потом объявляет мне, что я себе представить не могу, какая это гадость, и что хуже этого не может быть никакого лекарства.) Я долго ворочалась, не могла заснуть: то скрипела кровать, то кошка возилась и мяукала в соседней комнате, но с приходом Феди я немного стала засыпать. Потом разговорилась с ним и <<потом>> уже долго, долго не могла заснуть, вертелась, скрипела кроватью, так что мой снисходительный Федя, наконец, мне заметил, что я ему спать не даю. Я, разумеется, показала вид, что ничего не слышу и крепко-накрепко сплю.

  

   Встала я сегодня часов в 9 и вспомнила, что надо сегодня написать маме письмо, во 1-х, потому что я хочу писать к ней каждую неделю, а во 2-х, надо было поторопить их с присылкою денег. В это письмо я вложила записку и к Маше {Мария Григорьевна Сватковская, моя сестра. (Примеч. А. Г. Достоевской).}, потому что до сих пор еще не написала к ней порядочного письма. Когда письмо было готово, Федя уже проснулся. Я ему сказала, что мигом сбегаю на почту, и ушла. Действительно, я пришла очень быстро, из чего он заключил, что "он держит меня в строгости, что я у него "шелковая", <<"потому-то и летает так скоро">>. После чаю Федя объявил, что лекарство не подействовало, и что придется принять еще раз {Что... еще раз заменено: что ему надо заказать лекарство} и пошел за ним в аптеку. Во мне, как во всякой ревнивой женщине, пробудилась страшная ревность. Я сейчас рассудила, что он, вероятно, пойдет к моей сопернице. Я тотчас же села на окно, рискуя выпасть из окна и навела бинокль в ту сторону, из которой он пошел и из которой он должен был воротиться. Уже сердце мое испытывало все муки несчастной покинутой женщины, глаза мои поневоле стали наполняться слезами от слишком пристального взгляда, но Федя не показывался. Вдруг я нечаянно взглянула в другую сторону и вижу, что мой {Вставлено: дорогой} Федя смиренно идет домой. Я встретила его и тотчас же рассказала ему все мои похождения. (Любопытно, если бы я была ревнивая женщина, к кому могла бы я его теперь здесь ревновать - разве только к немецкой харе {Заменено: старой.} Иде или к самой M<-me> Z<immermann>? <<Так как он опять принял слабительное, то долго ждал его действия. Когда действие было сделано>>, он до того ослабел, что лег полежать и глубоко заснул, сказав перед сном, чтобы я его разбудила через час. Мне пришла в голову нелепая мысль, что он, может быть, умер. Я {Вставлено: со страхом.} пошла посмотреть и увидела, что он живехонек. В 3/4 5-го я его разбудила. Он оделся, и мы пошли обедать на террасу в довольно большой дождь. Но здесь с нами случилась история, которая заставила нас больше не являться обедать сюда. Когда мы вошли, то 4 слуги в соседней комнате играли в карты, и в комнате, в которой уже было без нас двое гостей, прислуживал один "дипломат". Вошел какой-то саксонский офицер. "Дипломат" сейчас же бросился к нему. Федя постучал, "дипломат" не двигался. Федя еще раз постучал. Он, очень невнимательно выслушав, извинился и ушел опять к офицеру. Мы стали обедать не diner, a a la carte {Полный обед, а по выбору из меню (фр.).}. Мы спросили супу. Он, едва выслушав, пошел за супом, и потом, когда мы уж давно окончили, все ходил, носил кушанья офицеру. Федя опять постучал, тогда кельнер, видимо, обиженный, сказал довольно резко, что он здесь, что он слышит и, <<поэтому>> что стучать не для чего. Потом принес вина. Федя заказал еще телячьих котлет и <слово не расшифровано>. Немного погодя, приходит кельнер и приносит одну порцию <слово не расшифровано>. Мы спросили его, что это значит. Он отвечал, что мы требовали только <слово не расшифровано>. Федя объяснил ему, в чем дело, и тот, сказав, что сейчас будет готово, ушел. Федя был в ужасном гневе. Он говорил, что следует сейчас же уйти, чтобы не давать потачки лакеям. Я отстаивала их, потому что очень хотела есть. Федя уверял, что жалеет, что он не один и пр. и пр. Явился <<опять>> кельнер и принес нам одну порцию Kalbskotlet {Телячьих котлет (нем.).}. Это уж окончательно взорвало Федю. Он рассердился и потребовал счет, тот отвечал, что всего 29 зильб. Федя дал талер и не взял со стола сдачу. Мы вышли очень рассерженные из отеля. Собственно я не была так раздражена, как Федя. Мне было просто смешно, что нам не случилось обедать. Я просила Федю успокоиться, он не хотел и начал браниться, <<даже плюнул>>. Мы пошли обедать над водой, но я сказала Феде, что если он будет так сердито смотреть, то я лучше уйду домой. Тогда он просто закричал на меня (он уверяет, что просто вскрикнул от боли). Меня это раздосадовало, и я ушла домой. <<На дороге купила себе за 2 зильб. пирожное.>> Но потом вспомнила, что дома будет скучно, а лучше мне сходить на почту узнать, нет ли нового. Я и отправилась, но писем не было. Купила папирос и пришла домой. Ида мне сказала, что Федя только что был, походил, походил по комнате и куда-то опять ушел. Меня ужасно это встревожило, я не знала, что и подумать, куда он пошел. Но, поглядев в окно, я увидела, что он идет домой. Я была очень рада и встретила его, как ни в чем не бывало. Он был очень бледен, расстроен, видно было, что это его огорчило. Он говорит, что тотчас же побежал за мной. Приходит <<за мной>>, и меня нет. Он пошел опять на террасу, думая, не пошла ли я, для доказательства своей независимости, куда-нибудь на террасу обедать. <<Мы немножко поссорились>>, потом он пришел меня звать обедать. Мы оделись и пошли уже в сильный дождь. Куда было идти, - я думаю, в 8 часов вечера нигде нельзя было найти обед. По дороге у нас лежал "Hotel Victoria". Мы зашли. Там очень хорошо убрано, много газет и журналов на столе. Мы спросили карту и выбрали себе 3 кушанья. Но эта малость обошлась нам 2 талера 10 зильб. Положим, что все было приготовлено хорошо но и цена тоже тут страшная, за котлету - 12 зильб. Ну где это видано? Оттуда мы пошли есть мороженое. Надо отдать справедливость нигде нет такого прекрасного красненького мороженого, как здесь и цена не слишком дорогая.

   Пообедав в 9 час. вечера, мы пошли домой, но этот день был днем ссор: я открыла зонтик и, не умея держать его так как держат его предусмотрительные немки, ушибла какого-то честного немца Федя раскричался на меня за это так, что у меня с досады сделалась лихорадка. Надо было достать наш саквояж от кузнеца, но его мастерская была уже заперта и мы не достучались. Пили дома чай, и за чаем побранились снова {Вставлено: что за несчастный день!}. Я подошла очень миролюбиво, чтобы поговорить с Федей насчет завтрашнего отъезда, а он, не поняв, почти закричал на меня. Я, разумеется, не могла этого вынести и тоже, в свою очередь, закричала на него и ушла в спальню. Потом было раскаяние, потом были жалобы на свое несчастье, на несходство и на многое множество различных "сплетен".

   Как это глупо копаться в своем сердце и носиться с своим несчастьем которого на самом деле и нет. Я была рада, когда кончился этот подлый день, потому что ссориться мне уж стало надоед_йть ф_едя меня не разбудил ночью прощаться. Это дурной знак, но, впрочем, вероятно, к добру, иначе мы опять бы поссорились. Федя не завтра поедет, а послезавтра.

  

   Я встала в 9 часов. Идет дождь очень сильный, небо пасмурное, значит дождь будет на весь день. Сегодня часу в 6-м y нас ужасно Ида стучала в дверь. Мы сначала не поняли, но потом догадались, что третьего дня приказали ей нас разбудить рано утром. Ф_едя отвечал что мы проснулись, и она ушла. Потом я опять заснула. Федя сегодня проснулся с флюсом, у него ужасно распухло <<под носом и>> левая щека, так что это сильно изменило его физиономию. Я разбудила его упреком в том, что он меня вчера <<вечером>> не разбудил, когда ложился спать. Он очень удивлялся, и говорит, что не только разбудил; но что я даже с ним говорила, <<что он меня много целовал, даже в плечико>>, и что я очень разумно отвечала на все его разговоры. Ей богу, я положительно не помню, чтобы я в эту ночь просыпалась. Но все-таки это очень хорошо, что я даже и во сне не перестаю быть любезной со своим прелестным мужем.

   Так как выйти Феде сегодня решительно нельзя, во-первых, по болезни, а во-вторых, из-за погоды, то мы положили обедать дома. Для этого послать Иду в трактир взять для нас обед. А пока я пошла за саквояжем, принесла его и отправилась взять каталог из P<achmnsche> B<ibliotek>, чтобы выбрать книги для Феди. По дороге я зашла к фотографу и купила у него три вида Дрездена: галерею, Zwinger и Hofkirche (по 5 зильб.). Ко мне вышел какой-то господин в красной ермолке и показал много картинок. Я с ним разговорилась и спросила <его>, куда нам ехать, чтобы видеть Саксонскую Швейцарию. Он мне долго толковал, называл много имен. Я поблагодарила его, но сказала, что очень жаль что все эти имена забуду и все-таки не попаду в Швейцарию. Тогда он с большой любезностию принес карандаш и написал весь маршрут мне, очень подробный, с обозначением, где нужно останавливаться, сколько времени и когда приехать домой. Я его <<очень>> поблагодарила и ушла, очень довольная тем, что, наконец, знала, куда нам отправиться.

   <<Потом я>> пришла в библиотеку, объяснила, в чем дело, и получила каталог. Потом заходила за папиросами и пришла домой. Федя удивился, отчего я так долго не являлась, но я объяснила мой разговор с немцем. Потом я опять пошла, но уже за книгами. По дороге я разменяла три червонца. Мне дали 5 <талеров> 15 1/2 зильб. (2 зильб. больше на 3 червонца). Я долго выбирала в библиотеке. Здесь около 30 русских книг, не более, большею частью запрещенные. Он вынул мне еще книги, которых нет в каталоге, и я думала, что это какие-нибудь еще более интересные книги, и что же? Оказывается, что это "Грамматика для детей старшего возраста", какой-то "Дневник девочки", "Бедные дворяне" Потехина ³² и прочие совершенно не запрещенные книги (еще что-то вроде путешествия вокруг света для детей). Это мне напомнило, как мы однажды пришли с Федей в одну книжную лавку с желанием купить "Полярную звезду". Это лавка антикварских книг. Во-первых, мне пришлось разбудить (именно разбудить) старичка, который здесь торгует (бедный, он заснул за чтением какой-то политической газеты). Он вскочил, и спросонья сначала нас не мог понять. Но потом, узнав, что мы требуем русских запрещенных книг, он объявил, что у него есть такие. Стал усиленно рыться в своих шкафах (мы все ждали) и вытащил откуда-то с таинственным видом книгу "Сергиевские Серные Воды" Марии Ростовской, с указанием их пользы. Мы {Вставлено: с Федей страшно расхохотались,} сказали ему, что этого нам и даром не надо, и ушли из его лавки.

   Мой библиотекарь объявил мне, что через 8 дней у них будут новые книги, и я взяла, какие тут были. Но когда показала принесенные книги Феде, он, просмотрев их, сказал, в них ему нечего читать, и что я лучше бы сделала, если б выбрала другие книги. Я вызвалась отнести их назад, но сперва хотела отобедать. Ида принесла нам суп, <<какую-то очень густую кашу>>, потом бифштекс и телячьи котлеты, которые отличались каким-то особенным вкусом. Я готова отдать голову на отсечение, что это была не телятина, а просто, вероятно, собачье мясо. Эта мысль меня так беспокоила, что я бросила есть. Был еще компот из маленьких яблоков, тоже невкусный. За обедом мы сочиняли с Федей стихи вроде следующих:

  

   Иды все нет как нет,

   Не несет она котлет...

  

   и другие, в этом же духе.

   Что же до моих похождений за книгами, то Федя объявил, что это просто водевиль: "Муж в подушках, а жена на побегушках". После обеда выпили кофею, обменивались взаимными любезностями, Федя лег спать, сказав, чтоб я его разбудила к чаю, а я пошла опять за книгами. На этот раз я выбрала "Былое и Думы", 3 части, а себе взяла "Мизерабль" ³³. Потом мы долго ходили с Федей, чрезвычайно дружно разговаривали и уверяли друг друга в любви. Было уже 12 часов, я легла спать, но долго не могла заснуть. Наконец, <<кое-как>> заснула, но <<вскоре>> Федя разбудил меня, и мы долго целовались. (Он был сегодня в ужасном восторге).

  

   Сегодня я встала довольно рано, меня разбудила <<какая-то>> очень хорошая военная музыка проходившего мимо нас прусского полка. Это происходило по случаю рождения какого-то принца. В такие дни обыкновенно бывает Reveil, т. е. утром проходят по городу войска с музыкою. Заснув еще немного, я встала и пошла за чаем, который у нас весь вышел. Потом я разбудила Федю. Он очень ласковый проснулся, что с ним бывает нечасто, потому что сонный он "зверь сущий". Я с ним долго беседовала <<и я целовала его ноги>>. Потом он встал, и мы напились чаю и кофею. Ему пришла в голову престранная {Заменено: страшная.} мысль, что какой-нибудь из наших кредиторов перешлет свой иск за границу, и что его здесь за долги посадят в тюрьму ³⁴. Это может случиться, потому что бывали случаи, когда пересылали <<долги>> за границу. Он очень задумался и долго ходил по комнате. В час мы вышли из дому. Он не взял чемодана, а саквояж, набитый доверху различным бельем.

   Шел дождик, мы дошли до угла и наняли карету. Кучер повез нас, но вдруг Федя начал уверять меня, что он везет нас не туда, что это совсем в другую сторону. Я его насилу убедила, что так и надо ехать. Приехали на железную дорогу за 1 1/2 часа до отхода. Отдали кучеру 6 зильб., он был очень доволен. Я припомнила при этом, как Федя при въезде в Дрезден нанял карету довезти до "St<adt> B<erlin>" за 22 зильб. Мне даже смешно показалось, как мы были тогда неопытны. Пришли в Wartesaal {Зал ожидания (нем.).}. Здесь встретил нас тот мошенник. <<Федя заметил ему, что сплутовал, но тот покраснел и не хотел признаться в обмане.>> Мы спросили супу и бифштекс и мигом все уничтожили. Федя весь обед все время ходил смотреть, открыта ли касса. За тот стол, за которым я сидела и читала газеты и описание погребения нашего генерала Каменского, сел какой-то немец, довольно красивый собой, и тоже читал газеты. Потом мы с Федей выпили кофею, и Федя стал звать меня в вокзал. Я встала и немного замешкалась для того, чтоб взять со стола 1 зильб., который Федя оставил слуге {Заменено: переменить монету, которую Федя оставил кельнеру.}. Мне хотелось его наказать за его прежний обман. Федя, взяв билеты, шутил, обратился ко мне и спросил, что я такое сказала этому молодому немцу. Я ужасно рассмеялась на такой странный вопрос. Немца вижу в первый раз и вдруг что-то такое сказала ему. Но он мне сказал, что хоть это и глупо, но у него есть 1/100 подозрения. Тогда я ему рассказала, в чем дело. Не знаю, поверил ли мне, или все еще подозревает в такой нелепости. Федя рассказал мне <<при этом>> довольно смешную историю. Он пошел "Fur Herren" {"Для мужчин" (нем.).}, с ним вместе какой-то немец. Они отворили, глядь - женщина. Они назад, ждут за дверями и толкуют о таких беспорядках. Вдруг еще немец, прямо бросился к дверям и отворил их, но тотчас же отскочил назад. Дама все сидит да сидит. Таким образом, около "Herra" образовалось человек шесть. Наконец, дама вышла. Это была какая-то старушка. Те с жадностью тотчас бросились на место.

   К нам подходил какой-то старичок, который предлагал нам купить что-то завернутое в бумажках, что это было - не знаю, но мы вежливо отказались. Впрочем, он упорно подходил ко мне еще раз. Мы долго ходили по платформе, <<но>> вдруг зазвонили, и Федя должен был сесть в вагон, так что мы не успели даже проститься. Вагон был полон, все 8 человек. Он сел возле какого-то старичка, очень старенького. Я стояла у окна, смеялась Феде, он улыбался и показывал рукой на грудь (означает любовь) и расставлял четыре пальца - он вернется через 4 дня. Я сказала ему "люблю", он благодарил. У меня слезы так и набегали на глаза, когда я смотрела на него, и я тотчас же отходила от вагона, а он мне грозил и умолял не плакать. <<Но>> когда поезд тронулся, <<то>> мне сделалось так грустно, <<что>> я отошла в сторону и расплакалась. <<Но потом>>, видя, что на меня смотрят, пошла из вокзала, закрывшись вуалью. На дороге я тоже плакала, но потом мало-помалу стала развлекать себя.

   Я пошла по новому мосту, по которому ходит железная дорога. Это ужасно длинный мост, я думаю, больше Николаевского. Шла по Ostra-Allee, заходила в булочную и скоро вышла к почтамту. Я предчувствовала, что будет от нее письмо и очень рада, что это случилось без Феди, и что я могу его прочесть. Я заплатила за него 6 зильб. 6 Pf. {Вставлено: (письмо было без марки).}, тотчас же узнала почерк и пошла домой, не обнаруживая особенного волнения {Вставлено: Но затем мне стало нехорошо.}. Я торопливо пришла домой, страшно в душе волнуясь, <<сходила кое-куда>>, достала ножик и осторожно распечатала письмо. Эт