Достоевский Федор Михайлович - А. Г. Достоевская. Дневник 1867 года

о было очень глупое и грубое письмо, не выказывающее особенного ума в этой особе. Но я уверена, что она была сильно раздосадована этим происшествием и что в этом выразилась ее обида. (Моя догадка оправдалась: письмо было послано из Дрездена). Я два раза прочла письмо, где меня называют Брылкиной (очень неостроумно и неумно) ³⁵. Я подошла к зеркалу и увидела, что у меня все лицо в пятнах. Потом я вынула его чемодан и долго рассматривала его письма. <<(Тут нашлось еще одно ответное письмо <не расшифровано> от Прасковьи ³⁶. Я его изорвала.)>>. Многие из них я уже читала прежде. Потом я вышла, чтобы купить сургучу. Я зашла в магазин, купила маленькую книжечку (5 зильб.), бумаги (по 1 Pf. за лист) и суругуч один, потом купила клею, кисточку и различных бус, из которых я хотела сделать убранство для моей кофты. <<Потом>> я пришла домой и стала разбирать письма.

   Когда я села пить чай, ко мне пришла посидеть M-me Z<immermann>. Она довольно скучная особа, поминутно (слово не расшифровано), но несколько скандальная дама, напр., меня она называла veuve de <paille> {Вставлено: что мне совсем не понравилось. Veuve de paille: соломенная вдова (фр.).}. Она долго сидела у меня и старательно расспрашивала, куда уехал Федя. Я ей соврала. Пила у меня чай, советовала покупать его у Филип на Altm<arkt>, который исключительно торгует чаем. Потом мы долго разговаривали с ней о прошлогодней войне между пруссаками и саксонцами ³⁷. Город был взят. Сначала его хотели бомбардировать со стороны G<rand> J<ardin>, так что бедная M<-me> Z<immermann> ужасно боялась, что дом будет пробит бомбами, и прятала своих детей. Саксонский король, которого здесь все любят, принужден был бежать в Богемию. Город был взят пруссаками, которые и теперь находятся. Это те самые офицеры с красными воротниками, которых я видела на террасе. "Это все с расчесанными затылками." Синие мундиры принадлежат саксонцам. M<-me> Z<immermann> говорит, что здесь ужасно было много раненых и убитых, которых приносили с поля сражения. У ней стояли постоем "солдаты" по два человека на неделю, иногда на две и больше, так что эта война для них очень дорого стоила. Иностранцы, которые здесь жили, все поспешно выбрались из города. Она долго рассказывала мне о своих несчастьях. Мне было довольно трудно с нею говорить, я не знала, о чем. Потом она пожелала мне спокойной ночи и ушла. Но через пять минут воротилась и сказала мне, что ее сестра хочет меня видеть. Я просила прийти. Ее сестра лет сорока, вдова, прежде мне <<она>> показалась резонеркой, но теперь мне <<она>> очень понравилась. Она какая-то очень живая, вертлявая; она дает уроки разных языков, говорит (если не врет), что ей приходится иногда давать до 11 уроков в день. Но, <<вместе с тем>>, она нисколько не горюет, а уверяет меня, что совершенно довольна судьбой. Она рассказала мне свою жизнь, потом жизнь какого-то певца Wachtel, который из простых кучеров сделался самою знаменитостью Европы ³⁸; как он развелся с своей женой и вообще все его семейные обстоятельства. Я забыла сказать, что она принесла с собою 3 альбома {Вставлено: (очевидно, им обоим хотелось меня развлечь).} и показала мне много карточек, между прочим, одну какую-то певицу, теперь потерявшую голос, и которой она прежде давала уроки. По словам ее, эта певица удивительно как несчастна, сначала в детстве очень бедствовала от бедности, а потом, когда сделалась богата и знаменита, то страдала от неверности мужа. Наконец, к довершению горя, потеряла свой голос. Она много говорила о театре, сказала <<мне>>, что зимой постоянно абонирована бывает, и звала меня идти с нею на будущей неделе в театр, уверяет, что дрезденский театр - хорошие подмостки для начинающих актеров, что публика дрезденская очень строга, и похвалы ее чрезвычайно как ценятся. Я была очень рада ее приглашению, и мы решили идти на "Wilhelm Tell" ³⁹. Потом мы долго разговаривали, и она оказалась большою философкою. <<Потом>>, часов в 11 она ушла спать. Я осталась одна. Мне сделалось так страшно, не потому, чтобы я очень боялась, но уж слишком тихо и пустынно. Я стала читать и читала до часу, потом осмотрела все двери и окна и легла на Федину кровать. Долго еще читала в постели, потом загасила свечку, но спать все-таки не могла до 3-х часов. Тут все время я представляла себе Федю, как он едет, что с ним припадок и разные, разные несчастия.

  

   Утром я встала и поспешила написать письмо, чтобы его отправить на почту. <<Напилась кофею и ушла. Проходила через Altmarkt через его середину.>> За письмо взяли 3 зильб. Потом зашла в библиотеку за книгами. Вынул он мне много, но я взяла "Бедных дворян" Потехина и первую часть романа Крестовской ⁴⁰ "В ожидании лучшего", второй части не нашлось. Я спросила <<себе также>> каталог, но он отвечал, что каталога нет, кто-то взял. Он обещал мне его отложить как только принесут {Дальше зачеркнуты пять строк.}. Надо сказать, что сегодня идет целый день дождь страшный, поэтому народу меньше. Я закрываюсь вуалью и этим обращаю внимание всех проходящих. Женщины на меня так и оглядываются, вероятно, удивляются, для чего надевать такую тряпку {Вставлено: Очевидно, вуали здесь не в употреблении.}. Я пошла в музей. Сегодня даровой впуск в отделение "Handzeichnungen und Kupferstiche" {Рисунки и гравюры (нем.).}. Я подошла к двери и спросила у вышедшего молодого человека, можно ли войти и где взять билет. Он мне рассказал, я вошла. Здесь собственно нет ничего {Заменено: много.} любопытного. Все эти рисунки развешаны по стенам за стеклами, а самые-то хорошие и запретные - в альбомах. Я походила-походила, да, видя, что другие рассматривают альбомы, я и взяла один из них. Ко мне подошел капельдинер и сказал мне, что это у них не водится, что за это надо заплатить, и тогда он мне покажет. Я спросила, сколько нужно. Он сказал, что это будет зависеть от моего желания, и спросил, что я желаю видеть. "Все!" - вскричала я наивно. - "Das ist unmoglich" {Это невозможно (нем.).}, - отвечал капельдинер с насмешливою улыбкой. Вероятно, это такое множество картин, что и высмотреть-то в целый месяц невозможно. Я было сконфузилась, но потом просила мне показать лучшие вещи. Посадил он меня за отдельный стол и вынул альбом "La Musee Royal". Здесь все великолепные картины. <Не расшифровано.> Потом подал произведения Рафаэля. Сначала шли все его портреты, различные, но довольно сходные между собою. Потом снимки со всех его произведений. Тут попалась и Сикстинская Мадонна, и ангелочки ее. Когда я осмотрела эти два альбома, капельдинер на меня посмотрел и сказал: "Не довольно ли?". Но я взглянула на часы и вижу, что осталось еще 1/2 часа. Я желала за свои деньги осмотреть как можно больше {Вставлено: да и времени свободного было много.} и сказала, что еще хочу что-нибудь посмотреть. (Тут я спросила у одной дамы, сколько им дают. Она сказала, что если дать 5 зильб., то он будет век благодарен.) Он принес мне еще альбом. Здесь все были картины из мюнхенской Pinakotek, очень хорошие картины. Во все время, когда я смотрела последний альбом, капельдинер поглядывал на меня с нетерпением, ожидая, когда выйдет эта несносная госпожа и, видимо, жаждая поскорее получить заслуженные им деньги. <<Но>> я заметила это и {Вставлено: шаля.} решила проморить его как можно дольше, именно - до 2-х часов. Я отдала ему деньги, он остался очень благодарен. Я пошла наверх, в галерею. Впереди меня шло английское семейство, которое я прежде встречала в галерее: отец, мать и дочь, с лакеем назади. Мать, старая кокетка, преважно вошла в залу, а отец был так любезен, что пропустил меня, <<так нехорошо одетую>> вперед. Я вошла и, разумеется, по своему обыкновению, стала рассматривать мою Мадонну Мурильо, эту чудесную богиню. Народу было сегодня, несмотря или благодаря дождю, очень много, отчего мне было неприятно ходить, так как я была неважно одета (Федя за это, вероятно бы, рассердился на меня, но я хотела сберечь мое хорошее платье; у меня так мало костюмов, да и мне почти все равно, что бы ни сказали другие). Я довольно долго ходила по галерее, сначала вздумала сосчитать, сколько картин Вувермана. Сосчитала до 15, потом забыла и бросила, <<но все-таки>> ходить было без Феди довольно скучновато, и я вышла из галереи без четверти три. Куда деваться? Я пошла на двор, который образуется из галереи и различных ученых кабинетов, находящихся на этом дворе. Тут бьют несколько фонтанов. Возвращаться домой я не думала, потому что не хотела сегодня обедать, a M<-me> Z<immermann> сказала, что пойду обедать к моей знакомой, которую здесь встретила. Я отправилась через старый мост, в N<eu>stadt. Здесь сначала зашла в какую-то лавочку и купила рисунок, потом зашла в колбасную и спросила, что стоит язык (16 Pf.), я взяла V Pf<und>. Девушка, продававшая здесь, приняла меня за австрийку. Я пошла далее по главной улице, входила в разные переулки, потом дошла до Baunitzstr<asse> ⁴¹ и еще далее до Alaunstrasse. По дороге я все ела, сначала без булки, один язык {Вставлено: (Мне разрезали в колбасной ломтиками).}, потом купила себе апельсин. Должно быть, это здесь диковинка, чтобы есть на улицах. Впрочем, я делала это незаметно, но две какие-то барышни очень долго осматривались на меня, а я, назло им, закрывала себя зонтиком. Дойдя до конца этой Алаун, я увидела вдалеке желтые покрытые ельником горы. Следовательно, вышла уже за город. (Эта часть города называется Antonstadt.) Здесь я увидела огромное поле (Экзерцирплац), на котором производилось ученье. Нет ничего уморительнее, как ученье здешних солдат. Вообразите себе до 12 человек, на равном расстоянии, очень высоко, наравне с головою, поднимающих ноги, и с руками, которые, как палки, упирались в бока, все это по команде. Я ужасно долго рассматривала их и очень смеялась. <<Потом я>> расспросила дорогу, пошла через поле, мимо солдат, туда, в лес, и вышла к какому-то "Pristisch-Schlosschen", к какой-то ресторации. Я толкнула дверь и очутилась в небольшой комнате, оклеенной обоями, представлявшими различные пейзажи. Здесь сидели сам хозяин, какой-то немецкий солдат и два немца. Они, вероятно, разговаривали о политике. Я спросила, нельзя ли напиться кофею. Он отвел меня в соседнюю комнату с множеством ребятишек, половина которых разбежалась, а мать пошла варить кофе. Мне пришлось довольно долго ждать, пока <<она>> его готовила. В это время ребятишки, красные и здоровые, как репа, прибегали и бормотали по-немецки. Их я бы ни за какие тысячи не могла бы разобрать. Особенно тут возился мальчишка. Наконец, кофе принесли, причем служанка глубоко извинялась, что разлила его. Я напилась (кофе был плохой), вышла к хозяину и дала ему талер. Он, видимо, был изумлен таким "богатством", тотчас пошел к жене в соседнюю комнату, и они вместе высыпали на стол целую груду медных денег. Это для того, чтобы сдать мне сдачу. Наконец, он пришел, и я дала ему 5 зильб. Он поблагодарил меня за посещение (странная манера у этих немцев всегда благодарить за покупки. Так, я раз зашла в одну лавочку, только чтобы спросить, что стоит там висящий лиф. Хозяйка <<за что-то меня очень>> поблагодарила и просила меня, если мне что понадобится, обращалась бы не иначе, как к ней).

   Я пошла, но не обратно, а дальше, в гору. Тут перешла крошечный ручеек, прошла несколько домов и увидела надпись об отдаче квартиры. Мне захотелось приблизительно узнать цену здешних дач, и я пошла посмотреть. Сначала вошла вниз к какой-то девице, которая очень любезно призвала мне хозяина, который и показал мне квартиру. Эта квартира - в две комнаты, но таких крохотных, что даже и повернуться-то негде. Я спросила цену. Он отвечал: за 3 1/2 месяца 20 талеров. Цена небольшая, но зато <<и>> квартира тоже никуда не годится. Я, впрочем, обещала прийти с мужем. <<Потом>> он очень учтиво проводил меня по тропинке наверх, которая вела в лес, где, как он сказал, много гуляющих. Я пошла, грязь тут страшная. Две девочки, искавшие какие-то травы, да больше ничего. Я все дальше и дальше шла, думая увидеть что-нибудь хорошее, пока не дошла довольно близко до шанцев, около которых ходил часовой с ружьем. Я струсила ружья: пожалуй, примет за врага и убьет. Я и то боялась, идучи по военному полю, что меня застрелят, как иностранку, идущую сама не зная куда, в дождь и в такую слякоть, в которую хороший хозяин и собаки не выгонит. Да к тому же и страшновато стало, никого нет, пожалуй, кто-нибудь и напал бы и утащил бы от меня <<вверенные мне>> деньги. Я поскорей бежать, мне навстречу какой-то трудолюбивый крестьянин, в высокой шляпе. Я представляю, что такие должны быть бандиты, с самым разбойничьим лицом. Это был мирный, примерный немец, везший из леса целую груду валежника. Я пошла по <<этой же>> дороге назад, думая, что это бог знает как далеко, но к 6-ти часам была уже у моста. По дороге заходила 2 раза пить содовую воду, по 5 Pfennig стакан. От моста я прошла мимо театра, где сегодня дают "Африканку" ⁴². Съезд большой, все в каретах, друг за другом гуськом тянутся к подъезду, а по боковым аллеям так и толпятся пешеходы. Я с завистью посмотрела на них и пошла <<к приказчику. У него было уже готово, он был так любезен, что показал мне, как нужно запечатать. Отсюда я уж>> прямо домой, была так уставши, что ноги едва носили. Я бросилась на диван <<с ногами>> и принялась читать. Опять ложиться было как-то неприятно. Я знала, что уж никто не придет разбудить меня поцелуями {Вставлено: и речами.} как два дня тому назад Федя, как это он делает обыкновенно, и что меня всегда делает счастливой. Этот день мне было очень грустно без него, такая тоска, потому-то я и ходила без толку по городу, чтобы как-нибудь убить время. Читала я опять до 2-х часов, пока, наконец, не заснула.

  

   Сегодня у меня было много дела утром. <<Я встала, надо было запечатать это проклятое письмо, но так искусно, чтобы не было заметно, что его кто-то читал. Я это сделала. Сначала мне печать не удалась, но потом вышл<о> лучше, и я успокоилась. Я потом переписывала письмо на память, хотя это и не стоит.>> Утром ко мне зашла M<-me> Z<immermann> спросить, как я здорова и не скучаю ли я очень. Я сказала, что ничего, что жду его, может быть, сегодня или завтра. Действительно, даже в день отъезда очень ждала его, а вечером так какой-то мальчик сильно позвонил у нашей двери. Я так и вздрогнула, даже покраснела и побежала к дверям, думая, что это Федя (потому что он обыкновенно очень сильно звонит), но это был не он. Я очень рассеянна, так, наливаю себе вместо чая воду, и проч. Мы поговорили с M<-me> Z<immermann> и она ушла, а затем пришла ее сестра. Она мне объявила, что завтра, если будет хорошая погода и не приедет Федя, то она поедет со мною вместе voir la nature {Смотреть природу (фр.).}. Что мы поедем с нею в Blazewitz, где есть летний домик Sch<iller>, в котором он написал своего "Дон-Карлоса" ⁴³. Здесь есть, говорят, в гостинице бюст, очень отвратительный, который представляет "Густычь", или Августу, прислужницу ресторана, в котором обедал всегда Шиллер, и к которой он был очень внимателен. Я обещала ехать с нею. Потом она ушла и воротилась, принеся ко мне букет сирени. Здесь она совершенно вся в цвету, но жаль, что время ее очень скоро проходит. Здесь она представляет не кустарник, а деревья.

   В два часа я пошла на почту. Дорогой я все время молилась, чтобы получить письмо от кого-нибудь, или от Феди или от мамы. Спросила моего немца. Он подал мне Федино письмо ⁴⁴. Я так обрадовалась, что отошла в сторону и долго не могла распечатать письма. Не хотелось испортить конверта, то снимала перчатки. Наконец, прочитала. Я была так счастлива этим письмом, что не знаю, как это и выразить. Прочла его 2 или 3 раза {Вставлено: и украдкою поцеловала его.}. Как Федя умеет писать письма, - это удивительно, просто как будто говоришь с ним. Я просто с торжеством вышла из почтамта, <<но>> узнав, что сегодня вечером пойдет почта в Homburg, я решилась туда написать. Но идти домой мне не хотелось, потому я пошла на бульвар, села на скамейку и на вырванных листках моей записной книжки написала ему письмо. Прохожие на меня с любопытством смотрели. Потом я зашла в магазин купить конверт и тут же попросила эту госпожу дать мне чернила и перо, которые она мне любезно предложила. Я надписала и тотчас же отправила. Тут я узнала, что и в Россию пойдет сегодня почта, и потому решилась написать письмо к нашим. Меня сильно беспокоит, что это с ними, что они ничего не пишут. Я зашла сначала в булочную, съела там различных лепешек и спросила кофею. Мне дали, но преотвратительный. Я съела на 4 зильб., потом различными улицами {Вставлено: (я люблю изучать город).} дошла до дому. По дороге я купила себе шпилек за 1 зильб. (4 1/2). Дома я поскорее написала письмо и отнесла его на почту. Это меня успокоило. Потом я пошла бродить по городу, зашла в Friedrichstadt. Тут мост, по которому идет железная дорога, но идти дальше было некуда. Я поворотила на новый Эльбский мост, <<но>> потом, сообразив, как это будет далеко, притом возвращаться через старый Эльбский мост, я решилась идти домой. Зашла в булочную и купила какой-то каравай, очень вкусный, но только на горьком масле. Пришла домой, еще 4 раза перечла Федино письмо <<и>> читала до 2-х часов, потом легла и отлично спала. Правда, видела какие-то страшно длинные сны, но больше ничего.

  

   Сегодня проснулась я довольно рано утром, вспомнив, что мне надо приготовиться идти с M<-me> Z<immermann> к обедне. Я оделась, дошила лиловое платье, как пришла ко мне сестра M<-me> Z<immermann> и повела меня показать свою комнату. <<Посидели>>, и она предложила мне отобедать сегодня у них. Я согласилась. <<Потом мы>> пошли в церковь. Сначала зашли в книжный магазин, чтобы переменить книги для M<-me> Z<immermann>, а затем в католическую Hofkirche {Придворную церковь (нем.).}. При входе мы встретили очень много народу, который то входил, то выходил. Мы вошли. Здесь все скамейки заняты были католичками, а в проходах стояли иностранцы и вообще иноверцы, которые пришли только послушать пение. На правой стороне стояли мужчины, на левой - дамы. Между народом прохаживались смотрители за порядком в церкви. Это были, я так полагаю, придворные лакеи в серых одеждах и с жезлами в руках. Они ходили и отстраняли народ, чтобы было просторно в проходах. Пение было великолепное, - это положительно оперная музыка: те же оперные певцы и оркестр, что и в дрезденском Hof-T<heater> {Придворный театр (нем.).}. Мне это пение очень понравилось, даже у меня часто холод проходил по телу при этих дивных звуках. Церковь великолепная: пред серебряным распятием стоят 12 больших серебряных подсвечников, а с правой стороны находится алтарь de la Vierge {Святой девы (фр.).}, убранный цветами. Я в первый раз видела католическое служение. При службе находились 6 мальчиков, которые, когда следовало наклонять голову или стать на колени, звонили в колокольчики; другие ходили, третьи приносили евангелие. Они были в красных одеждах, с белыми пелеринками поверх, очень молоденькие, я думаю лет, 7 или 8. Ксендз мне не понравился, очень льстивое лицо. Мне чрезвычайно понравилось пение. Я непременно пойду в будущее воскресенье сюда послушать, но пораньше, к началу обедни. Мы достояли до конца, но мало-помалу почти весь народ вышел из церкви, так что остались к благословению очень немногие.

   Мы вышли из церкви и пошли на почту. Я здесь нашла от Феди письмо. С тревожным чувством распечатала я его, думая, что найду здесь, что он проигрался. Но этого не случилось. Но как после его первого письма у меня сделалось на сердце радостно, так после этого письма у меня в душе промелькнуло какое-то неудовольствие, так что даже это письмо меня не обрадовало. Происходило ли это оттого, что я сама его ожидала вместо письма, боязнь ли <<это>>, что он там долго останется, - не знаю, или напоминание, что ему нужно выиграть для родных, но все это сделало на меня такое дурное впечатление, что я готова была заплакать ⁴⁵, несмотря на то, что письмо было [в высшей степени] полно любви ко мне. Я очень была невнимательной и едва могла себя превозмочь, чтобы ехать с M<-me> Z<immermann>. Мне было невыносимо грустно. Лучше, если б он скорее приехал, так мне тяжело. Или меня тяготит мысль, что это {Заменено: выигрыш в рулетку, по-моему} не честное дело, - лучше и не разбирать этих чувств.

   Я пришла домой и отобедала с M<-me> Z<immermann>, у ней была одна англичанка M-lle Tomson, которая мне очень понравилась. Она заговорила со мной по-английски. Я ей отвечала кое-как. За обедом подавали суп mouton {}, салат, так что я вышла из-за стела почти голодная. (За этот обед M<-me> Z<immermann> хотела с меня взять восемь, но <<потом>> взяла 10 зильб.) После обеда М<-me> Z<immermann> пригласила меня выпить чашку кофею в комнату своей сестры, я выпила и ушла одеваться к прогулке. Я хотела в это время написать ему письмо и отправить, но не пришлось. Может быть, он и сам приедет. <<Она пришла и>> мы пошли к пароходу.

   Было три часа. Пароход был почти полон, когда мы подошли, чтобы взять билеты. Взяли мы билеты туда и назад, и стоило это мне 5 зильб. (15 коп. русских), страшно дешево. М-me попросила какую-то госпожу подвинуться, и мы нашли себе место. Скоро мы поехали. Это всего 20 минут езды до Blazewitz. Мы ехали долго городом, ой довольно обширный. Наконец, пошли заводы, фабрики и начались дачи. На левом берегу Эльбы находится несколько ресторанов, например, "Linkische Bad" {Бараний (фр.).}, где, по словам М-me, танцуют солдаты и горничные. Далее шел "Waldschlosschen", очень красивый ресторан, с прекрасным видом на горы. Туда ездят дилижансы. <<Потом>> показался Albrechtsburg, - замок, принадлежащий графине Hohenau, супруге брата прусского короля. При этом М-me рассказала мне историю их жизни. <<У него>> первая жена была <<принцессой>> и находилась в связи с лакеем. Это подало повод к разводу, и брат короля женился на ее фрейлине ⁴⁷, но брак этот не был признан ни прусским, ни саксонским дворами, и она получила запрещение жить в Пруссии. <<Она>>, по словам М-me, очень умная и образованная женщина, чрезвычайно приветливая и добродушная. Он устроил ей превосходный замок, но мне не очень понравился. Далее пошли виноградники, <<поля>>>, которые я прежде считала за необработанные пастбища. Они представляют для глаз очень некрасивый вид, покрыты песком и едва зелеными деревьями. Вино Саксонии очень невкусно, оно так же кисло, как уксус. Наконец, показался и Loschwitz, - небольшая деревушка, улицы которой все более и более поднимаются в гору и, наконец, совершенно пропадают в вершине. От Loschwitz'a мы должны были переехать на плавучем мосту через Эльбу в Blazewitz. Здесь плавучие мосты в большом употреблении. Так и через Эльбу, в самом городе, перевозит плавучий мост, за неимением постоянного. Я в первый раз видела мосты такого устройства. Он с трубой и с колесами, довольно вместительный. На нем переезжают и экипажи, а для пугливых людей сделаны каюты и решетки по сторонам, которые их предохраняют от лошадей, если бы те вздумали испугаться и взбеситься. Народу набралось сейчас очень много, и именно, вероятно, для того, чтобы отучить меня от боязни, въехали на плавучий мост 2 экипажа. Положим, находиться вместе еще ничего, но чтобы в это время сидеть преспокойно в коляске, когда лошадь ежеминутно может понести, на это я совершенно не согласна. С нас взяли за перевоз 5 Pfennig'oe за каждую. Через несколько минут (потому что плавучий мост идет очень скоро) мы были в Blazewitz'e, ресторане, где Шиллер, живший в Loschwitz'e, постоянно обедал. Здесь, над самым рестораном, находится прекрасная высокая липа. Под нею-то, вероятно, он и обедал, потому что тут стоит памятник с бюстом его и надписью, приглашающей путника приостановиться и поразмыслить и проч. Здесь устроена терраса с большими прекрасными липами, очень тенистыми. Мы спросили себе - я кофею, а она какую-то смесь из пива, белка и лимона, должно быть, ужасная гадость. (Я заплатила 4 зильб.) Мы долго сидели тут, рассматривали публику и удивлялись, откуда берется такое множество народа, которое поминутно перевозится совсем на другую сторону, в Loschwitz - просто целые толпы, без всякого преувеличения. С нами вместе приехал сюда шарманщик. Он начал играть; сначала играл довольно веселые арии, но потом, когда подошло время, чтобы обойти всех и получить за свою игру, он заиграл до того плачевную, ноющую, жалобную песню, что не было ни малейшей возможности не дать ему. Я дала 2 зильб. М-me - тоже. Мы все время удивлялись, какие в Blazewitz'e злые собаки. Представьте себе, что они, несмотря на ошейники, равнодушно не могут смотреть друг на друга. М-me решила, что это непременно одна собака прусская, а другая - саксонская, потому-то они, по международной нетерпимости, никак не могут простить друг другу ни малейшего шага. При этом М-me, которая очень веселая особа, рассказала мне анекдот, очень глупый и замечательный по своей нелепости. Будто бы в вагоне на железной дороге ехали два доктора, гомеопат и аллопат. Разумеется, они дорогой все время спорили, и каждый доказывал превосходство своей системы. Наконец, приехали; кондуктор отворил дверцы и остолбенел: "il n'y avait pas que 2 paires de bottes, ils ont mange Fun l'autre", - "оставалось только 2 пары сапог, они съели друг друга", - так и эти собачонки. Мы довольно долго сидели на берегу, потом обошли кругом заведения, прошлись по улице <<Лошвица>>, чтобы дать мне понятие, что это такое за Blazewitz, <<и опять>> переехали по мосту на ту сторону. Здесь мы вошли в деревушку Loschwitz, no которой находится 2 или 3 ресторана. Стены домов обвиты плющом, это очень красиво. Мы пошли к гостинице, потом из ее сада поднялись по каменной, вырубленной в скале лестнице еще выше. Чем дальше мы поднимались, тем лучше открывался вид. Эти горы, покрытые виноградниками, эти леса вдалеке и высокие горы в тумане, наконец, эта деревушка, с своими улицами, прямо поднимающимися на вершину, и деревенская церковь, на которой в это время звонили к вечерне, - все то составляло какую-то <<сельскую>> картину, которую я еще до сих пор никогда не видала. Этот звон навеял на душу какое-то грустное чувство. <<Но>>, может быть, это оттого, что хоть я и развлекаюсь, но мне все-таки чего-то недоставало, чего-то дорогого при мне не было (Феди не было) без чего мне и радость не в радость. Мы взобрались на самую верхушку, сначала на террасу (в которой вместо крыши служили сплетенные между собою сучья), а потом еще наверх и тут сели. M<-me>, дала мне зонтик, а сама пошла взять себе пива, а мне принесла пудинг. Она очень добрая особа, старушка лет 50, но на вид ей не больше как лет 38 или 39. Такая живая, что прелесть, гримасница, всех передразнивающая, всегда находящая сказать что-нибудь острое, премилая особа, с которой <<никак>> не может быть невесело. Она была очень ко мне заботлива: когда замечала, что на меня дует ветер, она тотчас же пересаживала меня на другое место. Заботилась, чтоб мне не было жарко, и очень упрекала, что я с собой не взяла ничего теплого, а потом заслонила меня своею спиной и надела на меня свой носовой платок, чтобы мне не продуло в шею. (В Дрездене ужасный ветер. Это город ветров, говорит M<-me> Z<immermann>, вследствие этого в нем такой здоровый воздух. Говорят, что в прошлом году, когда во всей Европе была сильнейшая холера, здесь не было о ней и помину, несмотря на то, что она была очень близка, и что в городе находилось ужасное множество раненых. Так и в 47-м году, в холерный год, здесь ее не было. И вот в память-то этого и был выстроен одним гражданином такой Cholerabrunnen {Холерный фонтан (нем.).}, который я видела на площади близ почтамта.) Потом мы спросили, у какого-то здесь сидящего немца, не знает ли он, в котором часу идет отсюда пароход. <<Он нам сообщил.>> - Мы посидели и отправились (как у меня далеко видит глаз <<на часовую стрелку>) {Вставлено: я рассмотрела минуты на башенных часах.}. Сошли в какой-то ресторан, чтобы дождаться парохода, но здесь уже ничего не ели и не пили. Мы сели за один стол с одним немецким семейством, состоявшим из отца, еще молодого, лет 26, или, может быть, моложавого очень против своей жены, которая на вид казалась лет 30 непременно. С ними был маленький сынок, краса и гордость семьи, лет около 4-х. Отец принес ему колбасу, за которую он с радостью ухватился и собирался есть ее без хлеба. <<Но>> отец дал ему <<белую>> булку и рассказал нам, что гораздо лучше и полезнее для детей давать им съестное, чем сладости. M<-me> заметила, что это Vaterssohn, т. е., что он очень похож на отца. Отец и мать переглянулись, особенно она с гордостью посмотрела на мужа и сказала нам, что это их единственный сын. Но мальчик вздумал немножко покапризничать, и когда M<-me> спросила его, хороша ли колбаса, он ей не захотел отвечать, чем искренно огорчил свою мать. Но M<-me> нашлась и потребовала, чтобы он поблагодарил отца за Wiirstchen {Колбаску (нем.).}. Он, видимо, был несогласен. Тогда M<-me> объявила ему, что если он не скажет благодарности, то она непременно возьмет назад колбасу и приготовилась уже произвести эту операцию над мальчиком <<знаками>>. Мальчик видит, дело плохо, поглядел-поглядел, да и сказал: "Ich danke Vater fur das Wurst" {Благодарю отца за колбасу (нем.).}; тогда M<-me> его успокоила <<и утешила его>>, сказав, что теперь он может есть колбасу. Мальчик потом спрашивал у матери, не сердится ли она на него. Она отвечала, что нет, но если в другой раз он будет капризничать, то она не возьмет его с собой гулять. Мы, наконец, распростились с этим милым семейством и отправились на пароход, потому что было уже 2 звонка. На пароходе было ужасно мало {Заменено: много.} народу. Мы достали себе места, но сделался такой сильный ветер, что я боялась простудиться и попросила ее перейти в каюту. Первая комната была для курящих. Мы отворили вторую, но здесь было уже до того тесно, что, казалось, они сидели друг на друге, и яблоку не было места где упасть. <<Тогда мы остались в первой комнате, где курили, отворили окно и так>> доехали до пристани и пошли домой. Я все надеялась, что, может быть, Федя как-нибудь да приехал, что нет ли его на пристани, но к моему ужасному горю, мое желание не исполнилось, его нигде не было. Я пришла домой, хотела M-me Zimmermann позвать на чай, но была такой усталой и такой опечаленной, что мне были <<ужасно>> в тягость всякие разговоры в этот день. Я сначала читала, а потом разбирала письма, долго не спала, кажется, до 3-х часов. У меня случилось несчастье, я оборвала занавесь. Не знаю, как это мне поправить. (Я забыла: у немцев прислуга отпускается гулять <<лишь>> через 2 недели или через 3. У нас через 3. Ида уж была вчера счастлива, что она завтра пойдет гулять, и у ней было удивительно радостное лицо все сегодняшнее утро. <<Потом>> после обеда к ней пришла ее подруга, они, разодевшись, пошли гулять и гуляли до 11. Она говорит, что много выходили, но что нигде не танцевали, потому что этого не любит.)

  

  

   {* Эта и следующая запись в стенограмме ошибочно обозначены днем позже, при расшифровке А. Г. Достоевская исправила эту ошибку.}

  

   Сегодня утром я встала, радостно и поскорее оделась, чтобы идти на железную дорогу. День был превосходный, я пошла через террасу и к 1/2 12-го пришла на машину, так что встретила еще берлинский поезд? Потом подождала, когда пришел поезд из Лейпцига. В это время я <<все>> смотрела, как они на железной дороге управлялись с поездами; например, следует отвести вагон куда-нибудь, положим, в сарай. Машина дает задний ход, идет на всем ходу, потом вагон быстро отцепляют и тогда вагон, уже раз оттолкнутый, долго еще движется и, таким образом, доходит до места. Потом я видела, как переворачивают вагоны. Для этого устраивают большой круг, который может оборачиваться. На этот круг ставят вагон и тихонько его передвигают. <<Но>> пришел и поезд, а Феди нет, как нет. Я видела, как шарабан из почтамта уехал, и нарочно пошла медленно, чтобы не прийти раньше его. Наконец, я дошла, получила письмо сначала от Феди, а потом спросила, нет ли страховых, он подал письмо от мамы. Оба письма были ужасно нехороши ⁴⁸. Федя писал, что почти все проиграл, а мама прислала только 35 рублей. Меня это ужасно огорчило, я пришла домой и страшно расплакалась. Плакала долго и много, но потом написала письмо Феде, в котором просила его лучше приехать домой поскорей, чем там оставаться, и отправила <<это>> письмо на почту. Вместе с тем, написала и маме и просила ее тайно заложить {Вставлено: мой меховой} салоп и прислать деньги. Я была ужасно как встревожена этими письмами, - просто ужас, такая брала тоска. Дома я наврала, что у меня больна сестра, а то они бог знает что могли подумать. Почтарь выбранил меня за то, что я беру маленькие конверты, и продал их конверт (2 зильб.). Отсюда я не знала, куда мне идти. По обыкновению я ничего не обедала, зашла в C<afe> Fr<ancais> и выпила чашку кофею. <<Потом пришла домой>> и хотела ехать в Pillnitz, но опоздала: пароход отходит ровно в 3 часа, а потом еще в 1/2 7-го, но это было бы слишком поздно. Не зная, куда идти, села в дилижанс "Waldschlosschen". Дилижансы здесь прекрасные и очень дешевые. Так, до W<aldschlosschen> берут 1 зильб. и 2 Pfennig., хотя это очень большое расстояние. Село внутри кареты 8 человек, в Rauch-Coupe {Купе для курящих (нем.).} еще не знаю сколько-то, и еще многие полезли наверх. Мы немного ждали, пока не приехал на Schlossplatz другой дилижанс. Потом кондуктор затворил дверь, повернул какую-то машину, и мы поехали. Ехали очень быстро, и скоро были в W<aldlschlosschen>. Пассажиры были - старичок, какой-то немец, очень смешной и, по-видимому, глупый, и жена его, престарелая немка. Глядя на них, я думала, что они друг другу говорят: "Ах, какие мы сделались сморчки, то ли было дело прежде". Еще были 4 дамы, одна с очень <<дурным лицом, даже>> самодовольным. <<Она мне так опротивела, просто сказать нельзя, так я и готова была ее ударить. Эдакое подлое семейство.>> <Фраза не расшифрована.> Когда мы вышли из дилижанса, я пошла вслед за этими 4 дамами, не зная, куда идти. Они все шли дальше и дальше, прошли какую-то таможню, где написано: "Geldannahme" {Взимание денег (нем).}. <<Но>> это, как я после узнала? берут деньги с проводимых в город товаров или скота. На дороге попадались мальчики, которые просили дать им сколько-нибудь. (Но я, не желая приучать к нищенству, отказывала им.) Дамы эти дошли до ресторана "Zum der Saloppe", я пошла за ними. Это довольно большая терраса высоко на горе, откуда расстилается прекрасный вид на окрестные горы и на самый город. Я села у одного столика и спросила кофею, мне подали. Недалеко тут же сидело какое-то прусское семейство (прусский офицер), которое ужасно было скандализовано тем, что я одна (как будто это их дело). Вероятно, это здесь не принято, потому они стали меня ужасно нагло осматривать (а это принято?), оборачиваться прямо ко мне лицом к лицу и долго смотреть на меня. Когда я на их взгляды отвечала тоже долгим, несмущающимся взглядом, они, видимо, были сконфужены, и старуха, смотря на меня, что-то очень стала презрительно улыбаться и переговариваться. Мне это надоело. Возле меня сели те старички, мои <<бывшие>> спутники в дилижансе. Я спросила их, далеко ли отсюда Albrechtsburg. Старички мои отвечали и потом предложили мне пересесть за их столик. Сначала я не хотела, но потом он встал и очень учтиво и поспешно захлопотал, чтобы перенести мой поднос к ним. Сам же спросил себе пива, а жена - масла с хлебом. Мы разговорились. Сначала она была ко мне суха, но потом оказалась превосходною женщиною. Оба они были так дружны друг с другом, видимо, они живут душа в душу. Она спросила меня, что по всему видно, что я англичанка, но я отвечала, что я русская. Тогда старичок объявил, что у него был какой-то знакомый русский, и спросил, не знаю ли я его? Он назвал несколько фамилий, и особенно фамилию Степанова, который, по его словам, был ученый, посланный русским правительством осмотреть школы. Я вспомнила, что наш Павел Иванович {Учитель физики в Мариинской женской гимназии. (Примеч. А. Г. Достоевской).} тоже был послан от казны осматривать училища и подумала, что это он. Старичок, узнав от меня, что он жив, просил меня ему поклониться. Но потом оказалось, что тот Степанов был у него, еще когда тот был студентом, т. е. этак в 20-м или 22-м году нашего столетия {Вставлено: Значит, Степановы разные.}. Это меня очень рассмешило. Потом он много расспрашивал про Россию. Очевидно, они имеют самое грубое понятие о нашем отечестве {Вставлено: (спросили, пьют ли в России пиво и каково оно?).}. (Даже M<-me> Z<immermann> спрашивала меня, есть ли в России пароходы, и уверяла, что у нас очень плохие постели.) Немка спросила, знают ли в России по-немецки и, когда я ей сказала, что ему обучают во всех школах, она была, видимо, <<очень>> рада такому процветанию отечественного языка. Потом разговорились и о здешних достопримечательностях. Она была очень польщена, когда я похвалила Мадонну Гольбейна, но согласилась со мной, что и ей <<самой>> не нравятся произведения Альбрехта Дюрера и Луки Кранаха. Старичок всегда ей говорил: "Нужно нам и сюда также иногда сходить". На ней был пестрый платок, который мне также понравился. Я, по своему обыкновению, захотела узнать о цене. Она мне с гордостью сказала, что этот платок куплен и подарен ей мужем. Вообще эти старики мне очень, очень понравились. Он такой вежливый и приветливый, всем и каждому уступавший дорогу и так заботливо ухаживающий за женой. Это мне очень понравилось, так что они меня примирили с прочими немцами. Он весело смеялся, когда мы говорили о 12 днях, которые здесь вперед. Но так как не 12 дней, а в 3 столетия уйдет на 14, то через несколько тысячелетий мы так разойдемся с Западом, что когда там будет зима, у нас будет по календарю лето, и наоборот. Назад они предложили мне идти пешком. Я согласилась, тем более, что я не хотела бы ходить одна, а рано вернуться в дилижансе домой было скучно. Мы пошли по прекрасной каштановой аллее, которая здесь называется Schillerstrasse, потому что ведет к дому S<chiller'a>. Каштаны теперь все в цвету, здесь цветы даже не белые, но почти совершенно розовые, что еще более красиво и очень хорошо пахнут. Одно жаль, это <<то>>, что они уже начинают отцветать и через несколько дней цветы совершенно завянут {Дальше полторы строки зачеркнуты.}. Забыла: старики захотели мне показать Waldsch<losschen>, и мы зашли. Здесь пивоварня [имеется] ⁴⁹. Тут было много народу, но мы только одну минуту были здесь и другим ходом вышли на улицу. Тут мне попалась девица, блондинка, очень беленькая, с голубыми глазами, но у ней были до того белые волосы, просто как нитки. Таких волос я еще никогда не встречала. Это оригинально, но не слишком чтобы уж очень хорошо. (В воскресенье, когда мы ездили с M<-me> Z<immermann>, на пароходе была девушка с рыжими волосами, очень беленькая, страшно нежная, и с небольшими правильными чертами лица, хорошеньким носиком, очень красивая с профили и довольно обыкновенная en face, потому что у ней слишком бледные глаза и почти то же выражение, как у нашей Mietz'ы {Вставлено: (кошки).}. Мы <<отлично>> подвигались помаленьку домой, и не заметили, как дошли до города. Здесь тотчас же переменился воздух, сделалось гораздо душнее. Мы дошли до конца старого моста "вместе> (кстати: старушка посоветовала мне купить Weintrauben P<ommade> для губ.). Тут я распростилась с моими старичками. Они очень дружелюбно попрощались со мной и потом преважно пошли под руку, а я пошла домой. Скупила помады и пудры.> Я поскорее попросила мне сварить чаю, пришла M<-me> Z<immermann> опять посидеть и напилась у меня чаю, хотя уже поужинала. Они ужинают в 7 часов. Потом к ней пришел какой-то молодой человек для урока. Она ушла, сказав, что после 9 часов непременно придет ко мне {Вставлено: (Она добрая, ей, очевидно, хочется, чтобы я не скучала).}. Действительно, пришла, мы много говорили между собой, даже о религии. Она обещала мне дать сочинения Ренана ⁵⁰, сходила за ними в комнату, спросив предварительно, не рассердится ли мой муж за это? <<Но потом она>> воротилась и сказала, что Ренана она отдала читать, скоро получит и тогда даст, а теперь, покамест, дала мне Мольера. Она с полчаса просидела со мною, потом ушла, а я легла спать.

  

   Сегодня я довольно рано встала и начала писать письмо к Ольге Алексеевне ⁵¹. Написала черновую, но переписать не успела, потому что ушла на почту. Сегодня очень ветреный день, так что меня чуть не сшибало с ног, когда я переходила через мост. Но потом вдруг небо нахмурилось, и потом сильнейший град. У меня не было зонтика, и потому я встала у одной кондитерской. Постояла несколько минут, но вижу, <<что>> если буду так терять время, то не успею на станцию, и потом<у> отошла. <<Но>> пошел дождь до того сильный, что я принуждена была зайти в кондитерскую. <<Но>> купить ничего не было возможности. Я стала прицениваться. На все страшная дороговизна. Я была не рада, что зашла. Наконец, мой выбор остановился на коробочке сигар (7 1/2) для Феди, я купила и, несмотря на дождь, пошла на машину. Навстречу мне все попадались кареты, наполненные путешественниками. Я заглядывала в них, надеясь найти Федю. Но, придя на машину, узнала, что это только берлинский, а что из Лейпцига сейчас придет. Но я была вполне уверена, что Федя и сегодня не будет, а если пошла, так это только чтобы окончательно убедиться. Отсюда я отправилась на почту, получила письмо и была ужасно огорчена, - опять неудача. Но что же делать? Я решилась написать ему письмо ⁵². Домой идти не хотелось, я зашла в библиотеку спросить, нет ли новых русских книг. Взъерошенный молодой человек объявил, что книги будут очень скоро (он всегда эдак обещает). Я спросила у него конверт, он засуетился, сказал несколько раз: "Oh ja!" (Это, надо заметить, любимая поговорка немцев. Иногда они говорят "ja" как-то странно, полу-утвердительно, полу-отрицательно, так что не знаешь, как и понять это "ja".) Растрепанный молодой человек очинил мне мой карандаш и потом, когда я его сломала, то подал очень тонко отточенный свой. Потом принес конверт и чернил. Один конверт я, по своему обыкновению, испортила. Он дал мне другой. Я написала все, как следует, и отнесла на почту, а сама пошла в кафе F<rancais> и здесь выпила кофею и биток съела. Сюда при мне пришел какой-то Herr geliebster Doktor {Дражайший господин доктор (нем.).}, так, по крайней мере, закричала хозяйка при его входе, какая-то дебелая немка, ужасно короткая, строящая из себя молоденькую девочку, что к ней, разумеется, не идет (да и к кому идут ужимки). Она сейчас же села около него и принялась любезничать, мне даже стало противно.

   Пришла я домой и сказала M<-me> Z<immermann>, что еду в Pillnitz. Она дала мне зонтик. Взяла билеты туда и обратно (8 зильб.) и тотчас же отправилась в каюту. Может быть, моя фигура имеет в себе что-нибудь такое, что неприятно для немцев, потому что все немецкие барыни обыкновенно меня очень долго осматривают. Тут сидела какая-то ужасная харя, полная своего достоинства, с подлыми черными глазами {Заменено: госпожа, полная собственного достоинства, с неприятными черными глазками.} и со вздернутым носом (слово не расшифровано) (она ужасно походила на нашу еврейку Вольфсон). Она высокомерно посмотрела на меня, потом, когда я открыла окно, она двинулась, чтоб его затворить. Затем сделала выговор девочке, которая тоже отворила окно. Должно быть, эта особа очень боится ветра, что так упорно закупорилась в каюте. Она долго и очень грозно на меня посматривала, потом встала, оглядела меня внушительно и ушла, бог ее ведает куда. Я, признаюсь, была очень рада. После Loschwitz был Wachwitz и еще какие-то witzi. Я было села на палубу, но здесь мне не понравились три развеселые немца. Они уже выпили по 2 кружки пива (а может быть, и больше) и были достаточно навеселе. Я особенно боялась одного из них, похожего на Рязанцева ⁵³. Он, кажется, намеревался, и даже очень, пристать ко мне. Потом, когда я сошла на берег, я тотчас же, чтобы с ним не встретиться, побежала ко дворцу. Это дворец, в котором король живет летом. Он вовсе не отличается каким-нибудь великолепием, или я, может быть, уже привыкла к великолепию, судя по Петербургу, но такие замки, как летняя резиденция саксонского короля, встречаются очень часто у наших даже не слишком богатых бар, да еще в 10 раз великолепнее. Дворец этот в японском и китайском вкусе, с острыми кровельками, и с какими-то рисунками по стенам, синие и красные рисунки. Фонтан только хорош, но он не в движении. Вообще здесь только устраиваются, потому что теперь короля здесь нет, готовятся к его приезду, подчищают аллеи, поправляют фонтан, садят деревья и красят дома. Сад довольно густой и красивый, но опять-таки небольшой, с аллеями, обнесенными решетками, обвитыми каким-то вьющимся растением. Есть несколько беседок, но не замечательных. Я пошла до конца сада, воротилась назад и вдруг встретилась с молодыми людьми, которых так боялась. Это меня так рассердило и испугало, что я даже покраснела, когда прошла мимо них. Потом я тотчас же повернула в сторону и ушла мимо оранжерей в самую глухую часть сада. Но отсюда-то открылся едва ли не единственный прелестный вид во всем Pillnitz'e. Это вид на очень высокую гору, на которой находится La Ruine ⁵⁴. Здесь было все, как обыкновенно бывает на картинах и пейзажах: и прекрасного цвета голубое небо, высокие горы кругом, горы, обсаженные внизу виноградниками, а вверху обросшие лесом, между которыми виднеются тропинки, и, наконец, обломки какой-то готической башни и каменный мостик около нее. Но было так хорошо, что я просто бы до вечера просидела здесь, если б это было возможно и если бы со мною был Федя. Так здесь было тихо и покойно, так хорошо. Но, однако, я не знала, в котором часу отходит пароход, я пошла в Schloss Restoration). Здесь под тенью каштанов, стояли столики. Я спросила кофею. Мне подали довольно хороший. ^Я здесь напилась.> По двору расхаживали павлины, с прекраснейшими, но уже несколько попорченными хвостами. Когда я пила кофе, он ко мне подошел очень близко, и я разговаривала с ним. Вероятно, ему что-нибудь дают, поэтому-то он и привык подходить к людям.

   Отсюда я пошла к пристани. Там я узнала, что пароход пойдет в 1/2 8-го, а до того времени можно сходить посмотреть La Ruine. Служанка рассказала мне дорогу, но я побоялась идти одна, потому что <<знала, что>> со мною деньги. Мне попался мальчик, я у него спросила дорогу. Тогда он <<мне>> предложил меня туда вести, если я ему что-нибудь дам. Это был мальчик лет 6, не более, зовут его Hans Mars. Он занимается тем, что водит на гору прохожих. Я расспросила его о его родных. Он каждый раз меня переспрашивал, но все-таки понимал, о чем я веду речь. Мальчишки, которые ему попадались навстречу, переглядывались с ним, и он, кажется, был очень горд, что водит осматривать, - значит, дело делает. Мы скоро прошли дубовую аллею и поворотили на гору, на настоящую гору, потому что это приходилось мне в первый раз, особенно на такую высокую гору. Тропинка шла уступами. Но чем выше мы поднимались, тем более и шире открывался вид на окрестности. Это очень хорошее место для осмотра вида