Дитмар Карл Фон - Поездки и пребывание в Камчатке в 1851-1855 гг.

ы находились, состоит исключительно из небольших бревенчатых построек, беспорядочно разбросанных по берегу реки Камчатки. Посреди частных домов, числом около пятнадцати, поднимается небольшая, очень простая часовня, в которой иногда совершает службу священник из Нижнекамчатска. Сверх того здесь построено еще несколько более просторных казенных домов для офицеров и магазинов для разных судостроительных материалов. Наконец, на берегу стоит еще небольшой деревянный маяк, который указывает судам, приходящим с моря, вход в устье. Постоянное население при нашем посещении состояло из 37 душ мужского и 44 женского пола первоначально русского происхождения; сверх того при постройке судов здесь бывает еще некоторое число матросов.

   Река Камчатка в области своего устья течет с северо-запада и затем почти под прямым углом поворачивает на юго-запад, огибая несколько возвышенную, кое-где поросшую кустарником песчаную местность, на которой и расположено поселение. При этом крупном изгибе реки с нею соединяется река Озерная, т. е. большой и широкий исток Нерпичьего озера. Озерная то и заставляет реку Камчатку как бы уклониться от первоначального направления и повернуть на юго-запад. Соединившись, обе реки текут еще на очень коротком протяжении в широком и глубоком русле на юго-запад, и, прорвав береговую плотину, с шумом изливаются через глубокое устье в море. Сюда проходят небольшие суда, чтобы стать на якоре в более спокойной воде, у самого поселения. Начиная от устья в юго-западном направлении простирается на много верст "залив" со спокойной, большею частью глубокой водой. Этот "залив" простирается гораздо более чем на половину расстояния до мыса Подкамень и без сомнения составляет прежнее, старое русло реки Камчатки, которое, будучи оставлено благодаря новому прорыву, теперь образует длинный глухой рукав, отделенный от моря только береговым валом.

   Полоса, образуемая береговой плотиной, представляет очень изменчивую ширину, высоту и прочность, повсюду состоит лишь из песку и щебня. Она проходит большой дугой от мыса Подкамень, направляясь сперва на северо-восток, затем на восток и, наконец, на юго-восток почти до мыса Лахтак; здесь она опять примыкает к скалистому берегу, как у своего начала - у мыса Подкамень. Это колоссальная пересыпь, местами имеющая в ширину несколько шагов, местами же до 50-70 сажень, образует как бы плотину, которая отделяет воду реки Камчатки и Нерпичьего озера от моря и прерывается только в одном месте, именно у устья, где вся запруженная вода проходит через эту плотину, высота которой доходит до 15, местами даже до 25 футов.

   Описываемая плотина образует сперва, на западе, южный берег залива, т. е. старого русла реки, затем, далее к востоку, южный берег Озерной, а отчасти также южный берег Нерпичьего озера.

   Вся низменность, прорезанная многочисленными водными бассейнами и рукавами и простирающаяся внутрь страны от колоссальной береговой плотины, составляет результат отложения в течение многих тысячелетий аллювиальных масс, приносимых рекой Камчаткой, которая непрерывно доставляет изнутри страны и отлагает здесь громадные количества песку, щебня и глины. Морские волны набросали принесенные массы в виде высокого берегового вала и плотно утрамбовали их; в то же время они положили предел отлагающей деятельности реки до тех пор, пока новые намытые и накопленные массы твердого материала не сделают возможным нового приращения суши насчет моря. Как мне кажется, не подлежит ни малейшему сомнению, что вся эта низменность от моря до Нижнекамчатска и от гор мыса Подкамень, направляющихся к Ключевской сопке, до скалистых гор, тянущихся к северу от мысов Камчатки и Лахтака, отвоевана у моря лишь в новейший геологический период деятельностью реки. Вся эта область устья представляет низменную, песчаную, большею частью мокрую и лишенную древесной растительности местность, на которой произрастают только ивняк и громадные хвощи. Богатая водой и массой плавающих в ней веществ, широкая река Камчатка доходит до моря через настоящий лабиринт крупных и мелких озер, старых, занесенных песком и еще открытых рукавов, луж и болот. Многочисленные удлиненные речные острова, особенно характерные для нижнего течения реки, также составляют депо для наносного материала; они непрерывно разрушаются со стороны, обращенной к устью, и столь же непрерывно нарастают с противоположной стороны. Общее устье всех этих водных масс, во всяком случае, представляет очень мало стойкости и, нужно думать, перемещалось с течением времени по всей громадной длине дюнного вала, как это можно и теперь еще наблюдать по береговому очертанию залива, Озерной, озера Кудахал и т. д.

   Присоединяю еще некоторые наблюдения и измерения, сделанные здешними обывателями.

   Устье, открывающееся в море, в настоящее время всякий год подвигается сажени на 4 к западу. Ширина его равна 70 саженям. Скорость течения реки Камчатки равна 7 верстам, а Озерной - 4 - 5 верстам в час.

   Ширина реки Камчатки между поселением и мысом Варгановым 1 верста 50 сажень.

   В 24 часа с небольшим повторяются по два раза отлив и прилив, причем вечерний прилив всегда бывает сильнее. У устья вода поднимается на 9, 13 и 15 футов, у поселения - на 7 футов и еще в Нерпичьем озере на 3 фута. При отливе глубина на устье равна только 6 футам, но к поселению быстро возрастает до 10, 20, 28 - 30 футов.

   Если Нерпичье озеро и было первоначально большой бухтой Камчатского моря, глубоко вдававшейся в сушу между мысами Лахтак и Подкамень, то, во всяком случае, в настоящее время эта бухта сильно занесена с запада действием большой реки. Южный и юго-западный берега озера представляют очень низкую аллювиальную местность, имеющую тот же характер, что и вся область устья. За исключением лишь немногих более глубоких мест у каменистых восточных берегов, где наибольшая глубина равна 25 футам, все озеро очень неглубоко: в западной его части имеются песчаные мели, на которых не более 2 - 3 футов воды. Некоторые участки даже поднимаются в виде островов на несколько футов над уровнем воды, например большие острова Танехан, Кирун и Сивучий. Средняя глубина озера и его стока, т. е. реки Озерной, имеющей около 10 верст в длину, вероятно, лишь в немногих местах превосходит 10-12 футов.

   Нерпичье озеро представляет большой пресноводный бассейн, имеющий в длину с запада на восток около 30 верст и с севера на юг около 20 верст, в окружности же верст 80. Оно лишь с востока, севера и северо-запада окружено скалистыми горами и в северо-восточном углу при посредстве короткого и неглубокого пролива соединяется с почти круглым прибавочном озером - Култуком. Большое озеро вдается в обширный гористый полуостров, который образует наиболее далеко выдающийся к востоку выступ на всем побережье Камчатки. Южная оконечность этого полуострова образуется холодным, скалистым и изорванным мысом Камчатским, северная - мысом Столбовым. К северу от Нерпичьего озера горы означенного полуострова через посредство Новиковской Вершины соединяются с предгорьями Шивелюча. Новиковская Вершина, вместе с тем, образует водораздел между системами озер Нерпичьего и Столбового. Из них последнее находится к северу от первого, гораздо меньших размеров и через короткий сток открывается в северный - Укинский - залив. Тот же гористый полуостров представляет чрезвычайно интересную границу для всей страны, а именно: 1) по отношению к растительности, потому что к северу отсюда сильно убывают и, наконец, совершенно исчезают леса; 2) по отношению к животным, потому что начиная отсюда становятся чаще северные формы, как северный олень на суше, морж и белуха на море; 3) по отношению к туземному населению, потому что к северу отсюда живут оседлые коряки; 4) наконец, к северу от этой линии прекращается деятельность камчатского ряда вулканов, и все вулканические явления сводятся к нескольким горячим ключам. Рассматриваемая граница идет поперек всей Камчатки в виде довольно прямой линии, направляющейся от мыса Камчатки на северо-запад через Седанку и Тигиль к Охотскому морю. Новиковская Вершина известна также в Камчатке по своим перевалам, по которым идет дорога от камчадалов, живущих в области устья, к укинцам и олюторцам севера. Эта дорога была очень оживлена в прежнее время, когда восточный берег Камчатки еще был гуще заселен; теперь в Уку едут больше через Еловку и Озерную.

   Животная жизнь на водах устья Камчатки чрезвычайно богата. Главным условием, благоприятствующим этой разнообразной жизни, является невероятное количество лососей, ежегодно входящих из моря в реку и далее - в самые крайние, часто находящиеся высоко в горах ручьи, где эти рыбы даже массами покрывают берега. С входом рыб в реки жизнь в стране обновляется. За рыбами из моря в реку Камчатку и в Нерпичье озеро входят большие стаи тюленей, а в последнее еще и сивучи. Как люди, так и разные звери - медведи, волки, ездовые собаки, лисицы - неотлучно держатся у реки. Множество гусей, уток, гагар, лебедей наполняют воздух и поверхность воды. Поздней осенью становится тише, а зимою и совсем умолкают голоса животных. Жители, не заготовившие себе запасов летом, зимою должны голодать, потому что могучая река, еще недавно кипевшая жизнью, тогда бывает совсем мертва.

   К вечеру 31 июля рассеялись облака, в последние дни вполне закрывавшие небо, и внезапно выступили великолепные и величественные формы северокамчатских исполинских вулканов. На северо-западе и западе над плоской равниной области устья поднимаются Шивелюч с его разорванной вершиной и бесподобный высокий цельный конус Ключевской сопки с Крестовской и Ушкинской. При ясном воздухе я мог с маяка взять следующие пеленги: Ключевская сопка 254 ¹/₂°, Крестовская 253°, Ушкинская 256°, Шивелюч: высшая вершина 297°, низшая - 295°, мыс Камчатка 124° (OSO) и утес Лахтак 113 ¹/₂°.

   На 1 августа был назначен день моего отъезда. Все необходимое было уже приготовлено, и в 3 часа дня я вошел в свой вельбот, который верой и правдой служил мне на море и теперь должен был сослужить еще последнюю службу - довезти меня рекой до Нижнекамчатска. Со мной были опять все мои спутники, и каждый из них в эту последнюю поездку как бы сугубо старался о том, чтобы оставить о себе добрую память. Свежий юго-восточный ветер дал нам возможность отправиться на парусах, и таким образом, несмотря на противное течение, лодка наша быстро шла вперед. В шесть часов мы проехали весь путь - 30 верст - и в 9 часов вечера были уже в доме старосты. Это был очень старый человек по имени Кузнецов, принявший нас с величайшим радушием. Отношения старика к его однодеревенцам были, по-видимому, крайне патриархальны. Проникнутый сознанием собственного достоинства, он раздавал короткие и категорические приказания, немедленно же приводившиеся в исполнение. Обыватели называли Кузнецова не иначе как городничим, потому что Нижнекамчатск прежде был городом.

   Местность по нижнему течению реки Камчатки представляет очень мало привлекательного. Река, имеющая в ширину полверсты, местами же доходящая и до двух верст, переполнена низкими песчаными островами, частью вполне голыми, частью поросшими скудной травой и ивовым кустарником. Вода, загрязненная массой твердых веществ, мутна и, при глубине в 3 - 4 сажени, течет со скоростью примерно четырех верст в час. Берега также состоят лишь из низменных песчаных участков, поросших травами, хвощом и ивой. Всюду виднелись свежеобвалившиеся, подмытые водой части берега, впадающие в реку, и отходящие от нее рукава, поросшие тростником и хвощом, лужи и маленькие озера, окруженные ивняком. Наконец, после того, как мы проехали более половины пути, берега начали постепенно повышаться и сделались более сухи. Прибрежная местность также становилась более высокой, и в то время как река со своими многочисленными песчаными островами вполне сохраняла прежний характер, местами стали ближе подступать покрытые лесом холмы. К ивам, которые были уже гораздо крупнее, теперь присоединялись уже корявые березы (B. Ermani), ольха и рябина. В скором времени мы достигли устья более глубокой реки Ратуги, приходящей с севера, именно с Новиковской Вершины, и сейчас же после того прибыли в Нижнекамчатск, также стоящий на левом, следовательно северном, берегу Камчатки, которая здесь очень красива. В противоположность богатству животной жизни, только что виденному нами на восточном берегу Камчатки, животная жизнь на всем протяжении от устья реки до Нижнекамчатска представляла поразительную бедность: за исключением неизбежных водяных птиц - уток, гагар и чаек - мы не встретили ни одного животного, даже ни одного медведя.

   Старый городничий Кузнецов угостил меня к ужину отлично зажаренными утками и рыбами, в ответ на что я пригласил его на чай. Когда в заключение на столе появился еще грог, старик стал словоохотлив и рассказал мне некоторые очень интересные события из своей жизни. Хронологические данные рассказчик, при ослабевшей памяти, мог, конечно, как он и сам признавался, приводить лишь в круглых числах. Тем не менее, сообщения, полученные непосредственно от очевидца, не лишены ценности. Здесь я хоть вкратце привожу главные факты, оставляя за собой право в главе, специально посвященной истории Камчатки, еще раз воспользоваться сообщениями Кузнецова и сравнить их с рассказами других здешних старожилов. Кузнецов, сын очень зажиточных родителей, живших в Нижнекамчатске, родился около 1770 г. И, подобно своему отцу, занимался торговлей. Еще молодым человеком он отправился к родственникам в Вологду, чтобы там научиться торговому делу. В 1804 г. Кузнецов вернулся в Нижнекамчатск и с того времени безвыездно жил в Камчатке. Составив себе большое состояние, он затем, вследствие нескольких кораблекрушений, опять потерял его. Теперь ему было более 80 лет и приходилось жить в самых стесненных обстоятельствах, совершенно так же бедно, как камчадалам и здешним русским; но по всей стране он пользовался глубоким уважением. Стар и млад одинаково относились к нему с величайшим почтением. Кузнецов сообщил мне следующее.

   Со времени первого открытия Камчатки Дежневым и Атласовым, примерно до 1740 г., казаки хозяйничали в стране самым беззаконным образом и обращались с камчадалами как нельзя более жестоко.

   Чтобы положить конец безобразиям, правительство отправило в Камчатку особых начальников, которые с 1740 до 1760 года управляли страною из Нижнекамчатска. Последний еще ранее 1740 г. был населен казацкими властями, так же, как и Большерецк, и Верхнекамчатск. Эти три поселения были основаны еще при Атласове, именно в 1703 г.

   С 1760 до 1780 г. только что упомянутые начальники имели своей резиденцией Большерецк.

   В 1780 г. поселения Тигиль и Нижнекамчатск были возведены в ранг городов, и начальники опять переведены в Нижнекамчатск. Около этого времени правительство отправило в Камчатку также несколько батальонов пехоты.

   Когда Кузнецов в 1804 г. снова вернулся в Камчатку, то застал там начальником края и местных батальонов генерала Кошелева. В следующем году этот генерал предпринял поход против олюторцев, ничем не кончившийся. Год спустя Кошелев выступил против каменцев, живущих у Пенжинской губы. Он пошел на них двумя колоннами, из которых одна подвигалась через Тигиль, другая - через Дранку. В 1807 г. Кошелева сменил генерал Петровский, отозванный в 1813 г. вместе с батальонами.

   С 1813 г. на должность начальников края назначаются морские офицеры, и резиденцией их становится Петропавловск.

   В 1813 г. был назначен начальником лейтенант Рикорд. Он, однако, до 1817 г. большую часть времени провел в Японии, стараясь добиться освобождения взятого в плен Головнина. В отсутствие Рикорда в Петропавловске оставался лейтенант Рудаков, подчиненный капитан-лейтенанту Миницкому, начальнику Охотского порта. В 1817 г. Рикорд вернулся в Петропавловск и правил Камчаткой до 1820 г., когда его сменил лейтенант Станицкий. С 1813 г. Петропавловск все время оставался главным городом полуострова, и до Завойко включительно начальниками были морские офицеры.

   Мой рассказчик, старый и строго религиозный человек, особенно напирал на то, что из Нижнекамчатска впервые стало распространяться в крае христианство и что распространение это совершалось с величайшей настойчивостью и с неизменным успехом. Но вместе с тем, Кузнецов сожалел о том, что, несмотря на все усилия, дело христианства не в таком положении, как было бы желательно, и что предстоит еще очень и очень много работы на этом поприще. В последнем старик был, конечно, прав, потому что в Камчатке крещение было, да и теперь остается лишь чисто внешним, формальным актом. Истинно христианского духа, сколько-нибудь более глубокого понимания религии, настоящего поучения или попечения о душевном спасении обращаемых никогда не было, да и теперь нет. Здешнее духовенство, необыкновенно невежественное, ограничивалось только исполнением внешних обрядов и церемоний крещения и занесением имен крестимых в списки. Главная цель заключалась, конечно, в возможном увеличении этих списков, потому что очень длинные ряды имен свидетельствовали об усердии священника к делу веры и вели к разного рода наградам. Так проникло в страну это якобы христианство и таким продолжает оно пребывать и поныне! Самое большее, чего удалось достигнуть у здешних инородцев, заключается в смеси некоторых внешних обрядов христианства с массой языческих суеверий.

   2 августа стояла очень плохая дождливая погода, а потому решено было отложить продолжение путешествия. Нижнекамчатск находится в очень живописном месте. Он расположен на реке Камчатке, имеющей здесь почти версту в ширину, и при устье реки Ратуги; кругом - красивые, покрытые растительностью высоты. Население, состоящее из 56 душ мужского и 52 женского пола, занимает 20 домов, которые вместе со службами - амбарами и балаганами - неправильно разбросаны вокруг церкви, расположенной в середине поселения. Все поселение, совершенно утерявшее свое прежнее значение, производит впечатление некоторого запущения. Потемневшие остовы домов и церкви обнаруживают многочисленные следы упадка. Особенно много пришлось перенести Нижнекамчатску от разливов реки Ратуги: весною она нередко приносит колоссальную массу воды, размывая и унося в своем течении легкую аллювиальную почву, на которой выстроено селение. Этот приток, длина которого равна приблизительно 100 верстам, теперь у устья имел в ширину 30 сажень при глубине в 8-10 футов, между тем как во время таяния снега в этом же месте ширина, говорят, нередко бывает втрое больше. Весною 1838 г. Ратуга, вследствие очень внезапно наступившей оттепели, принесла необыкновенно много воды, прорыла себе совершенно новое русло в рыхлой песчаной почве и уничтожила при этом значительную часть прежней городской земли со всем, что на ней было. Старый дом начальника, множество других казенных домов, одна церковь, остатки прежних деревянных укреплений и городские ворота исчезли. Деревня помещается теперь почти совсем в новом месте; только нынешняя церковь и несколько домов стоят по-старому. Нынешняя церковь построена из остатков обеих прежних, т. е. Успенской и Никольской, и в нее перенесены старые, богато вызолоченные образа. На месте старого города нередко находят еще золотые монеты или мелкие золотые вещи. Несколько лет тому назад на месте, где прежде была кузница, в которой работали также и с благородными металлами, нашелся кусочек необделанного золота. Находка эта подала повод к молве, что река Ратуга золотоносна. Жители Нижнекамчатска, хотя и русского происхождения, теперь по нравам и обычаям едва отличаются от камчадалов. Одежда, жилище, пища, все привычки здешних русских стали почти совершенно тожественны с камчадальскими. Они только говорят несколько более чистым русским языком, чем камчадалы (это различие также все уменьшается), да по праздникам ходят в церковь в национальном русском платье. От прежнего блеска древней столицы страны осталось только название "городничего", которым обыватели продолжают величать своего старосту Кузнецова.

   Рано утром 3 августа мы приготовились к отъезду. Сперва мои люди, кроме Шестакова, вошли в вельбот, который при ружейных салютах и прощальных возгласах быстро понесся вниз по течению и вскоре исчез за изгибом реки. Затем и мы вошли в ждавшие нас у берега баты - какие-то большие, бесформенные корыта, сделанные из одного ствола. Старик Кузнецов вместе со многими обывателями проводил нас до берега и здесь простился с нами, что сопровождалось множеством церемоний. Затем всякий из нас, захватив часть багажа, поместился в середине своего бата. Два гребца, полагающиеся на каждый бат, стали, вооруженные длинными шестами, по одному на каждом конце лодки, длина которой составляет добрых 12 футов. Отталкиваясь одновременно с одной и той же стороны шестами от дна, они таким образом с большой силой гнали лодку вперед. При движении вверх по реке батам необходимо держаться как можно ближе к берегу и всюду искать наиболее слабого встречного течения. Если требуется переправиться на другой берег реки, то приходится грести, причем гребцы садятся на свои места и быстро гребут короткими веслами, концы которых имеют вид широких лопаток. При движении вниз по реке, напротив того, ищут самого сильного течения, работая на глубокой воде - веслами, на мелкой - шестами. В подобных случаях нередко соединяют также по два бата, чтобы придать больше стойкости и подъемной силы этим лишенным киля, очень валким лодкам. На таких связанных батах (по-русски - паромах) сплавляются вниз по течению довольно значительные грузы.

   Таким образом, преследуемые бесчисленным множеством комаров, в теплую, хотя и пасмурную погоду, мы начали свое путешествие, которое, конечно, могло совершаться лишь очень медленно.

   Сперва берега еще оставались низменными и песчаными, подобно всей обширной прилегавшей к ним местности, прорезанной неглубокими рукавами реки и усеянной мелкими и крупными озерами. Из числа последних особенно замечательно большое глубокое озеро Асабач, имеющее до 60 верст в окружности и открывающееся в главную реку с правой, т. е. южной стороны, близ Нижнекамчатска. Сама река Камчатка на этом протяжении имеет до 450 сажень в ширину, до 3 сажень в глубину и скорость течения 5 верст в час. На берегах видны только большие ивовые кусты, хвощи, изредка еще немногочисленные березы, а на более сухих местах растет высокая трава.

   Только пройдя верст 10 вверх по реке, мы достигли небольшого кряжа, идущего с юга на север и почти под прямым углом прорезанного рекою Камчаткой на протяжении 15 верст. В этой теснине (русское название - Щеки) характер ландшафта совершенно изменяется. Берега становятся скалистыми, но остаются еще невысокими. Голые скалы и лесные участки, состоящие из березы, ольхи и рябины с кустами роз и лилиями под сенью дерев, чрезвычайно живописно перемежаются с узкими ущельями и красивыми долинами. Река в этой теснине суживается до 100 сажень и протекает в одном русле без островов при глубине в 4 сажени и скорости течения 7 верст в час. Горная порода здесь опять почти исключительно та же слоистая, весьма богатая кварцем, метаморфизированная осадочная порода, которая встречается на мысах Шипунском и Кроноцком, а также у Петропавловска.

   В западной части описываемой теснины, именно на северном берегу реки, находятся остатки Щековского острога, теперь совершенно оставленного, но в пору процветания Нижнекамчатска представлявшего богатое и очень людное место. Недалеко от острога мы вышли из теснины и опять встретили низменную, ровную местность, в которой река снова становится очень широкой. Она распадается здесь на множество богатых островами рукавов, и берега ее покрыты тою же растительностью, какую мы видели и раньше. Но поразительно великолепна картина, развертывающаяся в этом месте перед зрителем. Над далеко расстилающейся равниной низменного побережья высоко поднимаются в величавой красе несколько изолированных горных групп: к северо-западу - умеренно высокие горы Харчиной и колоссальные массивы Шивелюча; к западу и юго-западу - величественная фигура Ключевской сопки с ее придаточными конусами.

   Животная жизнь и здесь не представлялась особенно богатой. Перед нами взлетало множество уток да некоторые другие водяные птицы; затем мы встретили следы одного медведя и несколько раз - следы выдры; вот и все. Мертвая тишина только по временам прерывалась возгласами плотовщиков, которые гнали лес, назначенный для постройки судов, из растущих вверх по реке хвойных лесов в поселение Усть-Приморское.

   Немного не доезжая цели нашего плавания, острога Камаки, мы прошли мимо остатков другого острога - Капитовского, находящихся на правом берегу реки; и этот острог в доброе старое время был очень оживлен и имел зажиточное население, теперь же он совершенно опустел. В 4 часа дня мы прибыли в Камаку. Девять домов с несколькими балаганами, расположенные на левом, несколько возвышенном берегу и составляющие этот острог, а равно 26 обывателей и 24 обывательницы его производят довольно грустное впечатление. Здесь гнездятся, по-видимому, всякие болезни и нищета. Острог прежде стоял 8 верстами выше по реке, но из-за нездорового места перенесен на теперешнее. К сожалению, однако, несчастным, как кажется, не поздоровилось и здесь. В остроге едва ли был хоть один здоровый человек, и нам стоило немало труда раздобыть 4 рабочих для дальнейшей поездки. К тому же от балаганов, где висели тысячи рыб и под которыми валялся всякого рода гнилой отброс, распространялась невыносимая вонь. Сперва я думал разбить палатку, чтобы избегнуть жалких лачуг, к тому еще переполненных больными. Но тучи комаров, страшная вонь и всюду бродившие вороватые ездовые собаки заставили меня перебраться в дом тойона (старосты), где я получил хоть чистую комнату.

   Шестаков, во время путешествия распоряжавшийся всеми нашими запасами провизии, принялся готовить ужин. Вместе с тем, пущен был в дело самовар - принадлежность хозяйства, имеющаяся во всяком камчадальском поселении. Это послужило сигналом для всех обывателей - собраться в соседней комнате. В Камчатке повсюду принято, чтобы приезжий угощал всех чаем - этим самым любимым напитком камчадалов, причем, само собою разумеется, все и собираются для такого удовольствия. С другой стороны, и для камчадалов не подлежит сомнению, что они должны бесплатно доставлять все жизненные припасы; последние же, конечно, исключительно местные продукты и доставляются этими добродушными и всегда приветливыми людьми самым щедрым образом. Хлеб в камчадальских поселениях составляет большую редкость, да туземцы совсем и не замечают этого недостатка, заменяя хлеб обыкновенно картофелем, а еще более клубнями сараны (Fritillaria kamtschatica). Расплату же деньгами за разные работы, как то за езду на собаках зимою и в лодках - летом, камчадалы берут неохотно или, по крайней мере, совершенно равнодушно. Они даже довольны, если такой расплаты и совсем не производят. Зато чай, табак, охотничьи принадлежности и т. п. доставляют им величайшее удовольствие. На такие подарки они даже прямо рассчитывают. Но мне никогда не приходилось встречать в Камчатке попрошайничество, или недовольство полученным, или нелюбезность. Камчадал всегда приветлив, любезен, услужлив и послушен. Если же неохота или суеверие, здесь вообще очень распространенное, мешают ему быть услужливым, то он притворится незнающим или непригодным для требуемой работы.

   К чаю я пригласил в свою комнату тойона и нескольких стариков. Сперва они робко уселись подле меня и ограничивались односложными ответами. Только убедившись в том, что я ничего им не собираюсь приказывать и ничего с них не требую, они стали словоохотливее. Камчадалы, в течение целого ряда поколений терпевшие от дурного и беспощадного управления чиновников, теперь очень запуганы и к русским относятся с большим недоверием и осторожностью. Они опасаются, что какое-нибудь неосторожное слово вызовет новые для них тягости, а потому предпочитают и совсем молчать. Это вошло уж теперь, по-видимому, в их характер, так что чрезвычайно трудно заставить камчадала рассказать что-нибудь. Такое положение очень достойно сожаления, потому что среди камчадалов еще сохранились кое-какие предания из времен старины.

   Я начал с расспросов о рыбной ловле и, затронув, таким образом, любимую камчадалами тему, развязал языки своим собеседникам. О последовательности хода здешних рыб я узнал следующее: первою в весеннее время идет из моря в реки небольшая хахелча, ловимая у Камаки уже в апреле месяце. Эта рыбка, длина которой не превосходит нескольких дюймов, поднимается не особенно далеко вверх по реке и не доходит далее Козыревска, где борьба с противным течением уже вполне обессиливает ее. Хахелча (Gasteracanthus cataphractus Pall.) идет в пищу человеку только в голодные годы, а то служит лишь кормом для собак. Она, как кажется, представляет более северный вид и свойственна исключительно Тихому океану. На западном берегу Камчатки хахелчи, по-видимому, нет, точно так же она не встречается и в Авачинской губе. Зато она поднимается по реке Камчатке и по морскому берегу к северу от мыса Камчатки встречается колоссальными массами, так что волны нередко выбрасывают на сушу целые кучи этих рыбок. В хозяйстве укинцев и олюторцев, а также на Анадыре хахелча играет довольно важную роль, потому что здесь крупные виды лососей входят в реки в значительно меньшем количестве, чем далее к югу.

   Что касается больших лососей, то последовательность видов их у Камаки следующая. Сперва, в мае, является чавыча (Salmo orientalis); в 1852 году первая рыба была поймана 12 мая. Затем идет красная рыба (ксивуч камчадалов, S. lycaodon), хайко (S. lagocephalus), горбуша (S. proteus) и, наконец, в начале августа, кизуч (S. sanguinolentus), приходящий с моря еще до сентября, хотя к началу хода попадающийся более в одиночку. В незамерзших ручьях, нередко на значительной высоте в горах, находят еще в Рождество живых кизучей; но тогда они очень тощи и обессилены от долгого и чрезвычайно утомительного путешествия. Чавыча самая лучшая, вкусная и большая из всех здешних лососей. Она достигает длины 4, а в исключительных случаях даже 5 футов и высоко ценится как особенно лакомое блюдо. Косяки этого крупного лосося по числу особей самые небольшие. Кизуч же, напротив, входит в реки в наибольшем количестве и потому, собственно, представляет главнейшую рыбу для зимних запасов. Но жители также охотно ловят красную рыбу, хайко и горбушу и сохраняют ее разными способами на зиму.

   Мне приводили как особенно важное преимущество Камаки и других здешних поселений то обстоятельство, что перечисленные выше рыбы приходят сюда, не испытав еще всех тягостей пути, а потому бывают очень жирны. В местности же, лежащие по верхнему течению реки, лососи являются уже исхудавшими, так что жителям приходится довольствоваться менее вкусной рыбой.

   Относительно камчадальского языка мои собеседники, как бы стыдясь его, сообщили мне, что по-камчадальски теперь говорят еще разве одни только старые бабы, между тем как мужчины более не понимают камчадальской речи, и все уже говорят по-русски. Хотя, быть может, и правда, что чрезвычайно сильно сократившееся в численности племя, собственно, близкое даже к полному вымиранию, все больше и больше отказывается от своего родного языка, тем не менее, эти инородцы все еще остаются очень привязанными к своим старинным обычаям и носятся со своим обрусением только для того, чтобы быть на хорошем счету. При этом очень забавно было слышать из уст этих новорусских людей их необыкновенно неуклюжую русскую речь. В произношение они вносили особую мягкость, избегая по возможности всяких шипящих и твердых звуков, между тем как собственный их камчадальский язык полон таких шипящих и наполовину выговариваемых звуков. Затем при рассказе они пользовались, по-видимому, очень ограниченным запасом слов и нередко прибегали к выражениям и словам, более свойственным старинной, чем современной русской речи. Почти ни одна фраза не обходилась без слова "однако", выражавшего некоторое сомнение. Часто прибавлялось еще "видишь ты". Весьма употребительны "здеся-ка" (вместо "здесь") и "тама-ка" (вместо "там"), "дивно" (вместо "много"), "шибко" (вместо "очень"), "мало-мало" (вместо "так себе"). Чрезвычайно употребительно также слово "парень" вместо "молодец, приятель и брат".

   Близ домов виднелись небольшие, окруженные изгородями огороды, на которых хорошо родились некоторые овощи, как картофель, капуста, репа и редька. Но эти огороды устраивались, по-видимому, более из послушания начальству, чем по собственному побуждению жителей, которые сами относились к делу более равнодушно. Почти то же самое, как кажется, можно сказать о здешнем скотоводстве; я видел здесь 10 очень недурных коров. Рыболовство, охота и сбор ягод и корней все еще составляют их настоящую стихию.

   Рано утром 4 августа перед нами открылся величественный вид на здешние горы. Позади нас, к востоку, выступала вся цепь, пробиваемая рекою Камчаткой в теснине (Щеках). В этом месте прорыва горы были менее значительны, но к северу и югу они повышались, приобретая значительные размеры и скалистый характер. Особенно величественен был вид обоих близких отсюда вулканов: Шивелюча на северо-западе и Ключевской сопки на западо-юго-западе. Оба значительной своей частью вдавались в снеговую область; Шивелюч - своей изорванной, зубчатой, вытянутой вершиной и Ключевская сопка - своим исполинским конусом. Первый представлялся в виде большой мертвой массы, между тем как из острой вершины последнего вытекали светлые массы пара и дыма, которые сильным ветром отгонялись в сторону, почти перпендикулярно оси поднятия вулкана.

   В 7 часов утра мы были уже в дороге и, с трудом передвигаясь при помощи шестов, шли вдоль низкого песчаного берега. На берегу виднелся лишь ивовый кустарник, а местами еще и немного ольхи. Очень часто мы проезжали мимо устьев неглубоких протоков реки и истоков озер, где росли хвощи, достигавшие до 4 футов в вышину. Дул очень сильный противный ветер; это обстоятельство не только задерживало наше плавание, но, благодаря довольно сильному волнению, даже угрожало опасностью нашим неуклюжим лодкам при переправе на веслах через более глубокие рукава. Подвигаясь вдоль левого берега, мы прошли мимо места, где прежде стоял острог Камака, т. е. верст на 8 выше теперешнего, и достигли широкого истока озера Кабурхало; здесь волнение было так сильно, что мы сперва не решались переправиться. Наконец Шестаков собрался с духом и благополучно переехал на другую сторону. Я тоже добрался до берега несмотря на то, что волны заливали бат. Но гребцы маневрировали так неискусно, что в тот момент, когда мы причаливали, несколько довольно сильных волн ударило в бок лодки, моментально залив и затопив ее. К счастью, это случилось у самого берега, где вода была не особенно глубока. Мы тотчас выскочили из бата, но весь багаж насквозь промок, и, к сожалению, при этом погибло многое из числа собранных предметов. Не оставалось ничего более, как тотчас же разложить большой огонь и заняться просушкой вещей.

   Прошло несколько часов, прежде чем мы хоть немного восстановили порядок и могли продолжать путешествие. Медленно подвигаясь, до позднего вечера мы все видели те же берега, поросшие вербой и хвощами. Кроме уток и чаек, не видно было живого существа. Наконец мы разбили палатку на несколько более возвышенном песчаном берегу. На последнем участке пути мы проехали мимо острога Каменного, теперь населенного лишь очень немногими жителями, но в прежнее время также, как говорят, более многолюдного. Каменный лежит на левом берегу главной реки, и так как мы прошли южнее, пользуясь более тихим протоком, то и не коснулись этого поселения.

   5 августа стояла прекрасная, почти безветренная погода. Рано утром мы опять уже были в батах, как вчера, пошли неглубокими и более тихими протоками, пользуясь то шестами, то веслами, и в 10 часов утра были уже в большой русской деревне Ключи. Здесь мы остановились в опрятном и просторном доме старосты Ушакова.

   Лишь поблизости Ключей берега реки повышаются, и у самой деревни к реке с правой стороны подступает массивная порода темного цвета и лавового характера, вероятно, древний лавовый поток с Ключевской сопки. Сейчас же за этим местом и на той же стороне реки видны строения деревни.

   Долина реки Камчатки начинается у моря, близ устья обширной низменностью, доходящей до Нижнекамчатска, затем здесь и у Щек она сильно суживается горными кряжами, потом снова расширяется почти до Ключей, где опять суживается Шивелючем и его предгорьями на север и Ключевской группой вулканов на юг.

   Деревня Ключи лежит у самого берега красивой реки и вплотную у подошвы мощного вулкана, который во всей своей величавой красе постепенно поднимается отсюда до громадной высоты 16000 футов. Колоссальное возвышение поверхности, закрывающее весь горизонт с юга, постепенно повышается от берега реки и служит общим основанием для самой значительной вулканической группы всего полуострова. Всего далее к востоку поднимается на этом пьедестале Ключевская сопка. Обе стороны ее наклонены к горизонту под углом в 35 - 36° и составляют почти полный конус, верхняя треть которого при теперешнем нашем посещении была покрыта снегом. На самой верхушке конуса замечалось только сравнительно небольшое притупление, с которого поднималось много светлоокрашенного пара, по-видимому исключительно водяного. От северного края верхнего притупления тянулись вниз по белому снегу, приблизительно до четверти высоты конуса, черноватые полосы; последние вероятно, выдавали места, где пар растопил снег, обнаружив, таким образом, темноцветные горные породы. Но эту темную часть можно было бы также принять за глубокую трещину в вершине горы. На нижней трети вулкана, как бы окаймляя с северо-востока и востока подошву его на упомянутом уже большом возвышении, поднимается большое число очень маленьких конусов (я их насчитал около 20), которые все без исключения представляют собою подобие небольших самостоятельных огненных жерл, но совершенно недеятельны. На том же большом возвышении к западу поднимается Ушкинская сопка, вышиною только в 9592 фута, совершенно недеятельная, с закругленной вершиной и, благодаря снежным массам, сплошь до подошвы белая. Между Ушкинской и Ключевской сопками поднимается еще меньшая конусообразная гора, называемая здесь Средней. И эта последняя не обнаруживала никаких следов деятельности и была совершенно покрыта снегом. На том же громадном пьедестале, немного к югу-западу от Ключевской сопки, высится большой недеятельный конус Крестовской сопки (12799 футов), совершенно заслоненный, однако, Ушкинской сопкой и потому невидимый из деревни Ключей.

   Ни на одном из этих чудных вулканов не видно было ребер, какие я видел на многих, правда, погасших вулканах, например на Коряцкой и Кроноцкой сопках, где они очень красивы и хорошо развиты. Если такого рода ребра и были на Ключевской сопке, то они, вероятно, засыпаны массами лапилей. Форма других вулканов была замаскирована снегом.

   Во всяком случае, из величественной вулканической группы, которая, при наблюдении из Ключей, занимает весь горизонт к югу, юго востоку и юго-западу, наибольшим и вместе с тем единственным деятельным вулканом представлялась Ключевская сопка. Днем виден был поднимавшийся с нее высокий светлый столб пара, ночью - огонь. Наблюдавшиеся явления производили такого рода впечатление, как будто огненно-жидкая лава из глубины верхнего кратера освещала вытекавшие облака пара. Вместе с тем, особенно в ночной тиши, слышен был глухой, очень далекий шум, напоминавший гром и доносившийся с вершины через очень долгие, неправильные промежутки времени.

   Насколько сохранились предания, Ключевская сопка (прежде называвшаяся Камчатской сопкой) всегда была деятельным вулканом. Жители Ключей не знают ее иначе, как в виде вулкана, из вершины которого постоянно и непрерывно выделяется более или менее значительное количество пара, и это сопровождается также появлением огня. От времени до времени деятельность сопки усиливалась до сильнейших извержений с обильным выпадением пепла и сильным истечением лавы, достигавшей на севере и западе даже до реки Камчатки, на что ясно указывают застывшие массы у Ключей и Козыревска. Другие же вулканы, поднимающиеся на том же возвышении или на большом вулканическом куполе, именно Ключевская, Средняя и Крестовская сопки, насколько позволяют судить предания, никогда не обнаруживали ни малейших следов деятельности.

   Как с юга к долине реки Камчатки приближается этот гигантский купол, увенчанный высочайшими вулканическими конусами полуострова, так с севера к ней же подходит другой мощный вулкан со своими предгорьями. Против деревни Ключи, немного к с северо-западу от нее, поднимается низкая и вытянутая горная масса Тимаска, проходящая параллельно реке Камчатке и удаленная от нее не более, как верст на десять. За Тимаской возвышается еще другая, округленная и разорванная группа, которая заслоняет нижнюю часть Шивелюча, далеко превосходящего высотой все эти горы. Только что упомянутые группы гор, имеющие выраженный вулканический характер, представляют предгорья - быть может, также остатки - такого же купола, какой находится под Ключевской сопкой. Как бы то ни было, они находятся в очень тесной связи с главным вулканом на этой стороне реки - с Шивелючем. К предгорьям этого же вулкана принадлежат далее находящиеся у западной его подошвы горы - Харчинская, а также тянущиеся к северу и востоку вулканические возвышения и, быть может, наконец, также некоторые части Новиковской Вершины. Шивелюч, достигающий высоты около 10000 футов, образует собою высокий гребень, простирающийся с северо-востока на юго-запад, причем северо-восточная часть его гораздо выше. Гребень этот зубчатый и с весьма заметным вдавлением посередине, благодаря чему образуются как бы две вершины: более высокая на северо-востоке и более низкая на юго-западе. Я не мог заметить на Шивелюче каких бы то ни было следов деятельности, хотя жители Ключей уверяли, что от времени до времени из вершины его выделяется пар.

   Благодаря подступающим с севера и юга названным вулканическим группам долина реки Камчатки здесь опять суживается. Река теряет свои многочисленные рукава и острова, сосредоточиваясь в одном русле, которое у деревни имеет в ширину сажень 250 - 300 при глубине воды около 3 сажень и при скорости течения, равной 4 - 5 верстам в час.

   Староста Ушаков, с которым я познакомился еще во время моей зимней поездки с Завойко, заранее узнал через камчадалов, приехавших до меня, о моем прибытии, и потому имел возможность приготовиться к приему. Причаливая, я видел уже на берегу старосту в сопровождении большой толпы; все вышли приветствовать меня. Меня тотчас же проводили в дом Ушакова и понесли за мной весь багаж. Здесь нас опять встретили самые радостные приветствия, после чего мне отвели большую уютную комнату. Чисто выбеленные стены, опрятный деревянный пол, большие окна - все вместе придавало моей комнате жилой, приятный вид. Я, во всяком случае, рассчитывал пробыть здесь несколько дней, имея в виду совершить отсюда восхождение на Ключевскую сопку. К сожалению, как видно будет из дальнейшего, этот план не удался.

   После того как я немного устроился в отведенном мне помещении, в мою комнату явился радушный хозяин с закуской. Стол покрылся множеством разных блюд. Ушаков сел на скамью несколько поодаль, от времени до времени угощая меня и давая объяснения относительно кушаний. С особенным самодовольством он напирал на то, что крупа и мука для ячменного хлеба получены из выращенного здесь ячменя, что картофель и капуста - с собственного его огорода, что масло и молоко - также продукты собственного его хозяйства. Далее я узнал, что давшие такое отличное жаркое утки были действительно харчинские, славящиеся как самые жирные и хорошие по всей Камчатке. В числе блюд были и некоторые чисто камчадальские, относительно которых хозяин уверял меня, что, будучи сам православным русским крестьянином, он выставил их лишь с целью вполне наглядно пояснить мне разницу между басурманской и христианской пищей.

   К этим "басурманским" блюдам принадлежали, прежде всего, юкола (сушеные лососи), затем сарана (вареные клубни Fritillaria kamtschatica, вкусом напоминающие картофель), кипрей и т. п. Кипрей - сердцевина стеблей Epilobium angustifolium, из которой делаются плоские серые лепешки, с ладонь величиною. Сердцевина раздавливается в кашицу, сушится на воздухе и собирается в большом количестве как зимний запас. Кипрей очень любят по причине его сладковатого вкуса и употребляют как десерт или закуску к разным рыбным блюдам. Для меня Ушаков также приготовил прекрасный десерт, именно ароматные ягоды Lonicera coerulea (у здешних русских - жимолость), которые в большом количестве поспевали именно теперь на красивых и высоких кустах в окрестностях Ключей.

   За едой я свернул разговор на имевшееся у меня в виду восхождение на Ключевскую сопку, но тотчас же заметил, что затронул самую неприятную для Ушакова тему. Он привел множество доводов в доказательство того, что такое восхождение невозможно, затем стал очень несловоохотлив и вскоре ушел из комнаты. Самый основательный из его доводов заключался в том, что сопка теперь очень неспокойна, что всякую минуту может произойти катастрофа и что в верхних частях горы уже выпали, вероятно, большие массы свежего снега; но в действительности самым серьезным препятствием являлось суеверие. Как бы то ни было, никакие деньги, никакие обещания не доставили мне ни спутников, ни проводников. Здесь также довольно свежа еще была память об экспедиции Эрмана (1829 г.). Не вполне удавшееся тогда восхождение приводилось теперь в доказательство того, что гора никого не подпускает к себе, никому не выдает своих тайн. Однако несмотря на все это я не окончательно отказался от своего плана, а решил еще поискать проводника.

   После обеда я опять разыскал старосту и просил его проводить меня по деревне и показать огороды и поля. По обеим сторонам широкой и чистой улицы, кое-где покрытой травою и проходившей параллельно течению реки, на протяжении приблизительно одной версты расположено было 50 исправных деревянных домов со службами. Посреди длинного ряда домов возвышалась красивая деревянная церковь. Огороды, довольно больших размеров, были окружены прочными деревянными изгородями и все лежали со стороны горы; со стороны же реки, напротив, не было ни одного. К огородам на большом протяжении примыкали поля. Последние, впрочем, на первый же взгляд обнаруживали, что хозяева их - не земледельцы и что здесь работой руководило скорее начальническое: "Чтобы было!". Обработка и удобрение, а также орудия были хуже чем посредственны. Обыватели, не получая ровно никаких рациональных указаний, очевидно, работали только во исполнение строгого приказания; лишь изредка вознаграждаемые хорошей жатвой, они становились поэтому все равнодушнее к земледелию. Земледельческие работы считались только весьма тяжким бременем, и население тешилось надеждой, что Правительство, приняв во внимание постоянный неурожай и убедившись, следовательно, в бесполезно