Дитмар Карл Фон - Поездки и пребывание в Камчатке в 1851-1855 гг.

оторый здесь только и есть спрос, - очень крепкий южнорусский, так называемый черкасский, листовой табак, доставляемый из России в весьма значительном количестве в больших кожаных мешках, по 1-1 ¹/₂ пуда. Табак этот - любимейший товар для кочевников и через чукчей расходится очень далеко, в Северную Америку, и там выменивается по очень высокой цене на местные пушные товары. Таким образом, благодаря торговым сношениям с чукчами, в Ижигинск и Колымск попадают шкуры обыкновенного бобра (Castor fiber), ондатры, черного медведя и другие американские меха. Кроме этого, главного, предмета меновой торговли - табака, русские доставляют на рынок еще в особенности металлические изделия, железные и медные котлы, всякого рода орудия из железа, швейные иглы, затем оружие, порох, бусы, цветной шелк и некоторые хлопчатобумажные изделия. Цены на весь этот товар определенные и опять-таки прикидываемые на табак.

   Ижигинцы различают два рода чукчей: беломорских (самые дальние, по берегу Ледовитого океана и Берингова пролива) и тюменских (живущих более внутрь страны); и те и другие посещают названные ярмарки. Точно так же и среди принадлежащих к Ижигинскому округу коряков различают бродячих и сидячих. Поселения последних, называемых также по их главному месту жительства - Каменному - каменцами, разбросаны у северной оконечности Пенжинской губы и представляют удобные станции для едущих по торговым делам на пальцовскую ярмарку. Отправляясь зимой на собаках из Ижигинска, приходится ночевать 2-3 раза, прежде чем доберешься до Парена, первого из этих селений; затем останавливаются на ночлег до Микина; отсюда 10-15 верст до Шестакова, затем 30 верст до Ливати и, наконец, верст 30-40 до Каменного, откуда уже через 2-3 ночлега добираются до Пальцовой. Кроме упомянутых мест, каменцы живут еще несколько севернее от указанного пути - в Арночеке, Егачи и в Куяле. Только Парен и Каменный - поселения более крупные, со значительным числом жителей; в остальных жителей немного - нередко состоят они даже из одной единственной юрты. Все каменцы - очень искусные кузнецы, поставляющие на ярмарки Севера ножи и копья своей работы, большею частью с очень изящной медной насечкой. Другой очень важный предмет торговли кочевников, это разного рода оленьи шкуры, громадными массами идущие в мену. Среди них нужно различать меха и кожи. Из мехов всего дороже "выпоротки" (шкурки новорожденных животных) и "пыжики" (годовалых); и те и другие доставляются на рынок, как в необделанном виде, так и в виде очень изящных предметов одежды. Шкуры взрослых, старых животных называются "постелями", если они в полной зимней шерсти, и идут на подстилку для спанья. В летней шерсти они же носят название "недоростков". Самки, "вязанки", по возможности не идут на убой. "Постели" и "недоростки" потом, когда от долгого употребления с них слезет шерсть, перебрасываются в кожи и из них, путем удаления всего волоса и промазки жиром, получается "ровдуга" или, если шкуры долго служили покрышкой юрты и прокоптились, - "дымлянка". Наконец, нужно прибавить еще, что для горожан купцы привозят и некоторые европейские товары, например, колониальные и суровские, и что продажа муки, крупы, соли и пороха находится в руках казны. Ввоз водки, в каком бы то ни было виде, к счастью всего населения, был, безусловно, воспрещен.

   Возвышенность, на которой расположена верхняя часть города, тянется прямо к северу, все более и более расходясь с идущей с северо-запада рекой. Тотчас же ниже города эта возвышенность круто ниспадает к берегу реки и позволяет видеть залегание темноцветного, плотного, толстосланцеватого глинистого сланца с обильно вкрапленными частицами серного колчедана. Здесь замечаются три больших изгиба в наслоении породы. На западном берегу реки поднимается над поверхностью высокой тундры Речная Бабушка - совсем низкая гряда, тянущаяся с юга, от мыса Верхоламского, и против Ижигинска падающая в виде скалы к реке. Здесь выходит светлый, мелкозернистый, сильно трещиноватый гранит, поднятие которого, весьма возможно, и было причиной поднятия и сильной складчатости лежащего на противоположном, восточном, берегу глинистого сланца. На глинистом сланце лежит слой гравия, мощностью в 2 фута, покрытый в свою очередь слоем желто-серой мерзлой глины толщиною в фут. Затем идет слой почти чистого, большей частью несколько мутного льда, в 1 ¹/₂ фута, а поверх него фута на 1 ¹/₂ - 2 растительный перегной и мох. Лед здесь, по-видимому, всюду, где является аллювиальная почва, образует постоянный пласт и считается жителями настолько прочным, что они даже при закладке фундамента смотрят на него, как на грунт, вполне верный и надежный.

   Берега самой северной части Охотского моря, т. е. обеих, разделенных полуостровом Тайгоносом, губ - Ижигинской и Пенжинской - почти совершенно лишены древесной растительности, и только на сказанном полуострове, в долине Тополовки, открывающейся на запад к морю, имеется тополевый лес совершенно островного характера. Большие хвойные леса Сибири, которые на юге Охотского моря всюду подходят почти к берегу, к северу не идут, должно быть, далее 61° северной широты. Там они, давая место обширным моховым тундрам, отступают от морского берега, распространяются почти по всей системе Колымы без малого до Колымска, достигают р. Ижиги несколько севернее Ижигинска, идут по р. Парену, впадающей в Пенжинскую губу, почти до ее устья и распространяются, наконец, к востоку в области верхнего течения Анадыри. К северу от этой лесной области, при Ледовитом океане, и на востоке - у Тихого океана, встречаешь опять-таки лишь безлесную тундру. В сторону Камчатки Парен и Анадырь составляют границу этих колоссальных сплошных лесов, и с 62° с. ш. начинается громадная, тянущаяся к югу до самого 60°, моховая тундра. Эта тундра, так называемый Парапольский дол, представляет совершенно лишенную гор и древесной растительности, бесконечную пустынную равнину. Местность поднимается в этом самом узком месте Камчатского полуострова от Охотского моря к востоку очень равномерно и постепенно, достигает на середине своей наибольшей, но все таки незначительной высоты и спускается затем - к Берингову морю - опять также исподволь. Только по течению рек там и сям попадается низкий кустарник карликовой ивы. В высшей степени печальный и пустынный, на мерку культурного человека, Парапольский дол для кочевников с их оленьими стадами составляет излюбленное место. Да и дикий олень бродит сотнями по этой моховой пустыне, пробираясь летом от комаров к северу на Анадырь, через Чукотскую землю до Ледовитого океана, а зимой возвращаясь назад в граничащие с "долом" с юга горы и леса Камчатки. Тогда как северного оленя непреодолимо влечет к себе эта бесконечная моховина, для настоящих лесных зверей она образует непреодолимую преграду, так что Камчатка, благодаря этому моховому морю, для них недоступный остров. Лось, рысь, белка, куница, эти чрезвычайно обычные в лесах Сибири звери, доходят вплоть до этой границы, но не далее ее, и в Камчатке их нет вовсе.

   У Ижигинска, и именно в подходящей здесь близко лесной области, все эти животные встречаются, а иные из них даже в необыкновенном изобилии. Так, например, иногда в ближних хвойных лесах разводится столько белок, что животные эти во множестве подходят к самому городу и даже забираются в дома; зато, говорят, в иные годы их совсем нет. Правильной периодичности при этом, говорят, не замечается, но, кажется, в связи с этим явлением стоит больший или меньший урожай шишек на хвойных деревьях, в особенности на кедрах. Год, богатый белкой, богат и соболем, горностаем, куницей и лисой, преследующими этого грызуна. Напротив, периодически и с большой правильностью появляется через каждые 3 года в громадном количестве небольшая серая мышь. Однако до сих пор не замечено, откуда является это животное и куда оно скрывается. Замечательно, что тварь, весьма сродная мыши, - крыса, здесь совсем не прививается. Здесь ее не найдешь нигде, а те, которые, как случается, заводятся на судах, в очень короткое время вымирают. Между тем, недалеко - в Камчатке, особенно в местности около Петропавловска, крыса успела сделаться бичом страны. Небезынтересно еще, что другой небольшой грызун, еврашка (Arktomys citillus), встречается постоянно в весьма значительном количестве под Ижигинском всюду на высокой, сухой тундре; далее здесь встречаются также волки и медведи; первые чаще, вторые гораздо реже, чем в Камчатке.

   Морских млекопитающих на всем севере Охотского моря немало. Здесь бьют из ружей или гарпуном или же ловят в прочные кожаные сети разных тюленей и дельфинов, идущих в пищу людям и собакам. Хотя все эти животные не слишком уж часто попадаются в руки туземцев, однако охота на них - все-таки немаловажное подспорье в их быту. Из тюленей здесь водятся - Pkoca ochotensis (акиба), canina (нерпа), Largha (черная), nautica (лахтак), а из дельфинов - большая белая белуха (Delphinapterus Leucas). Сивучей и моржей здесь, должно быть, никогда не видали, и они принадлежат только океану. Киты, которых в этих частях моря очень много, достаются жителям только тогда, если их случайно выбросит на берег. В сравнении с рыбными богатствами камчатских вод, здешние реки кажутся почти бедными, хотя и здесь тоже ловится немало рыбы. Первая рыба, которая еще самой ранней весной появляется у здешних берегов, это мелкая, длиной почти в палец - "уики"; в реки она никогда не поднимается, хотя и подходит в колоссальных массах близко к берегу, так что в сильные моряны ее в неимоверном количестве выбрасывает на сушу. Целые пласты ее, иной раз более фута в толщину, покрывают тогда берег; жители подбирают ее массами, сушат и запасают на зиму в корм себе и собакам. В реки поднимаются здесь лишь следующие виды лососевых рыб: во-первых - горбуша (Salmo Proteus), затем красная рыба (здесь называемая неркой, S. Lycaodon) и, наконец, хайко (по местному кета, S. Lagocephalus). Чавычи (S. orientalis) и кизуча (S. sanguinolentus) под Ижигинском нет вовсе да первая и вообще, должно быть, в Охотском море не встречается, разве только в южной его части, и то редко.

   Еще с вечера было условлено, что назавтра я проедусь вверх по реке к местонахождениям мамонтовых костей, и 30 июня, рано утром, я выехал на ижигинской лодке, карбасе, с 5 казаками к Кислому Яру. И здесь так же, как тогда, при проезде от устья кверху, сильное течение реки часто очень задерживало ход, и путь стоил немалого труда. Казакам приходилось то тянуть лодку на лямках, то грести, то пускать в ход шесты. Тихо, но без остановок двигались мы вперед и, наконец, преодолели все препятствия. Как уже упомянуто, глинистый сланец выходит на дневную поверхность лишь под самым Ижигинском, а дальше вверх по реке оба берега состоят попеременно то из высокого делювиального наноса, то из низменных болотистых участков. Но всюду, опять же, поверх всего лежал слой торфа и мха мощностью в 1-3 фута, а под ним слой большей частью чистого льда в 1 - 1 ¹/₂ фута. Местами, и именно по изгибам реки, берег был сильно подмыт последним половодьем, и лежащие подо льдом массы гравия и щебня снесены водой, так что торфяной слой, поддерживаемый лежащим под ним слоем льда, торчал нередко на несколько футов над протекавшей внизу рекой. Где лед подтаял и уже не в состоянии был выполнять роль подпорки, там мощные массы торфа обрушились в воду, чтобы быть постепенно размытыми. По-видимому, ледяной слой здесь лежит под всей далеко идущей тундрой и всюду заложен, как постоянный геологический слой, между лежащим на нем торфом и делювиальным наносом.

   Сразу за городом по берегам заметен был только тощий ивовый и ольховый кустарник. Дальше в нем там и сям стали попадаться маленькие, корявые лиственницы. Чем выше поднимались мы по реке, тем лучше становилась растительность, хотя мы и двигались к северу. Но с этим очень бросавшимся в глаза прогрессом шло рука об руку и увеличение числа комаров, часто до невыносимого. Они буквально покрывали все и везде норовили пробраться хоботком через одежду. Обнаженные части тела - руки, лицо и шея скоро покрылись, несмотря на всякое сопротивление, кровяными подтеками и шишками. На более высоких участках берега стали уже то и дело появляться порядочные деревья, а от устья Курунжи, которая, струясь по гранитной гальке, впадает с запада в Ижигу, уже пошел и настоящий лес из высоких лиственниц и тополей, вперемежку с ольхой и ивой. Между деревьями росла высокая трава; зазвучали веселые голоса певчих птиц, среди которых особенно часто слышен был задорный бой зяблика. Птичье пение особенно заняло меня, так как меня поражало, до чего редко увидишь здесь наземную птицу. Впрочем, и водных-то птиц, по сравнению с Камчаткой, было видно на реке и на море очень умеренное количество, как видов, так и особей.

   После небольшого обеденного привала в лесу мы проехали до устья текущей с востока Черной, а еще через час добрались и до Кислого Яра. Здесь берег отличался от берегов, мимо которых мы перед тем ехали, только большей вышиной, крутым скатом к реке и большей мощностью делювиальных отложений. И здесь точно так же торфяно-моховой слой, фута в 2 мощностью, лежал на слое льда в 1-1 ¹/₂ фута. Подо льдом находился пласт темно-серо-бурого песка с включенными участками светлой глины, а под всем этим выступала крупная гранитная галька. Начиная со льда книзу, все было в мерзлом виде, а в темных песчаных слоях находились кости мамонта. Теперь можно было найти лишь совсем выветрившиеся и обломанные куски костей в довольно значительном количестве. Часть их лежала внизу, у воды, часть торчала еще наполовину в крутой песчаной стене. Ничто не говорило за общность их происхождения; напротив, все они носили резкие следы очень сильного разрушения, и способ их залегания слишком ясно показывал, что находятся они не на месте первоначального нахождения трупа, а занесены издалека вместе с делювиальным наносом, и что здесь налицо пестрая смесь частей скелетов самых разнообразных индивидов. Несколько лет перед этим - так рассказывали в Ижигинске - здесь вымыло водой из берега большой, мощный череп, который тогдашний местный начальник, человек необразованный, затопил в глубине реки из боязни, что, пожалуй, прикажут править этот колоссальный череп в Петербург. Вероятно, не только на этом месте, получившем известность благодаря находке упомянутого черепа, но и вообще по всей Ижиге, во всех делювиальных отложениях имеются ископаемые кости и, при случае, появляются на дневную поверхность. Название "Кислый Яр" происходит оттого, что обыватели замечали здесь от времени до времени сильно заражающий воздух запах; я, впрочем, не заметил и следов чего-нибудь подобного.

   На верху берега находится частью высокий лиственничный лес, частью плоская, мокрая моховая тундра со многими, большими и небольшими, углублениями в виде озер, в которых, говорят, держатся крупные щуки - рыба, которой вовсе нет на соседней Камчатке.

   Между тем как при устье стояло на берегу несколько отдельных "летовий", на сегодняшнем пути мне попалось их всего два; в обоих жили и зиму, и лето какие-то бедняки. В особенности одно летовье производило ужасающее впечатление горя и нищеты. Это была маленькая, очень жалкая, уже рассыпающаяся деревянная лачужка; в ней жила бедная больная вдова-казачка с тремя детьми. Питались они только одной кашицей из рыбы с сараной (клубнями лилии). Вся обстановка мрачной лачуги состояла из пары старых деревянных скамей, полуразвалившейся печи с небольшим котлом да двух образов; окна были затянуты перепонкой из кишок. В одном углу были набросаны лохмотья и куски старых шкур для спанья. Когда я предложил обитательнице немного денег и съестного, она заплакала от радости и стала целовать хлеб - пищу, которой давно уже не видала. Вообще, за время пребывания в Ижигинске мне слишком часто подвертывались случаи видеть бедность, убожество и беспомощность обывателей этого северного уголка. Только несколько торговцев живут сносно, а житье-бытье казаков с их семьями внушает глубокое сострадание. Например, пятеро бывших со мной казаков взяли сегодня с собой в дорогу на целый день одну небольшую рыбину без хлеба или чего-нибудь вместо него; и, конечно, не будь я в состоянии помочь им из своих запасов, им пришлось бы довольно скверно.

   В этих отдаленных частях Сибири казакам большей частью не выдают ничего казенного, а между тем часто посылают в дальние разъезды, куда-нибудь в глушь. Поэтому нечего удивляться, что они, как дикие звери, тащат все, что найдут себе подходящего, а для этого и ищут близости кочевников. С другой стороны, такая жизнь закаляет их в самых невероятных лишениях и трудах и вырабатывает из них положительно бесценных проводников по этим диким местам. Они умеют воспользоваться всякой вещью, всяким местом и повсюду найтись. Как рыболовы и охотники они поразительно ловки даже с самыми примитивными, часто самодельными орудиями в руках и умеют извернуться в самом затруднительном и опасном положении.

   Вниз по быстро текущей реке мы спустились с большой скоростью. Приходилось только постоянно держаться фарватера и не давать лодке сбиваться к берегам. Уже к 10 часам вечера мы благополучно вернулись в Ижигинск.

   1 июля выдался особенно жаркий день: термометр в тени показывал 20 °R. Около полудня с востока набежала сильная гроза и разразилась обильным, но скоро прошедшим дождем. По улицам видно было много народу. На каждом шагу меня осаждали просьбами, высказывая желание перебраться в Петропавловский порт. Дело в том, что Завойко высказался за переселение большей части здешних казаков с семьями, и вот этот-то народ и нужно было теперь водворить на тендер. Это известие распространило среди обывателей радостное возбуждение, и все собирались бросить Ижигинск, чтобы уйти от здешнего печального существования. В числе этих переселенцев в Петропавловский порт был и казак Зиновьев, данный мне в проводники на остальную часть лета; ему предстояло пройти со мной через Камчатку до Петропавловского порта сухим путем, а семья его должна была доехать туда морем.

   Среди этой несколько взбудораженной уличной жизни нам представилась некрасивая картина, так гармонировавшая со здешним материальным и духовным упадком. Народ вдруг засуетился, и все побежали на берег, где причалила лодка, пришедшая с устья. Из нее вынули обоих духовных лиц города в бессознательно-пьяном виде и понесли их домой. Они явились к нам на тендер одними из первых за получением клади и вернулись назад только теперь. Был ли виной их непристойного состояния только опорожненный теперь большой бочонок церковного вина или они нашли и еще какие-нибудь источники, осталось невыясненным, во всяком случае, обывателям и большому числу пришлых кочевников пришлось встретить своих пастырей в таком плачевном и непристойном виде.

   От этой некрасивой встречи взор охотно обращается к другой, произведшей свежее, радостное впечатление. Из-за одного дома появилась и направилась к нам компания тунгусов человек в 20. Впереди шел старик, за ним прочие, большей частью молодой народ, по три в ряд. Их свежие, гибкие фигуры в красивой, даже элегантной одежде составляли приятный контраст с оборванными убогими ижигинцами. Они явились к местному начальнику для того, чтобы сдать ему ясак (подать в казну пушным товаром), С громким, протяжным русским "здорово" предстали они перед нами и затем отправились с г. X. к нему на дом. Придя туда, они сейчас же расселись все по полу и закурили коротенькие трубки; затем, вручив по принадлежности меха, состоявшие главным образом из беличьих шкурок, они провели с часок за стаканом чая в непринужденной болтовне. При помощи переводчиков эти бравые дети пустыни рассказывали про свои дальние странствования и про охоту, из чего можно было видеть, что их род по тундрам и лесам странствовал от истоков Колымы и Индигирки до Амура.

  

  

   После полудня ко мне явились девять казаков, кроме Зиновьева, которые должны были отправиться со мной в поездку по Тайгоносу, чтобы, согласно приказанию Завойко, наломать полный груз тайгоносского бурого угля, погрузить его и доставить затем в Петропавловский порт на тендере. Часов в 8 вечера я сел со своими людьми в лодку, чтобы ехать к устью, куда мы прибыли, благодаря быстрому плаванью, уже в половине десятого.

   Рано утром 2 июля я воспользовался приливом, чтобы отправить своих казаков с лодкой и поклажей мимо маячного мыса на Обвековку, так как в отлив на лодке не попадешь в устье этой реки. Сам я должен был с казаком Григорием Зиновьевым и нашими верховыми лошадьми обождать отлива, чтобы подробно осмотреть береговые скалы между pp. Ижигой и Обвековкой.

   Песчаник и здесь был совершенно такой же, как и под маяком, и точно так же переполнен неправильно расположенными кусками ископаемых деревьев. Только здесь в нем заметны были немногие отдельные, тонкие и более плотные слои, состоявшие почти исключительно из мелко раздробленных или растертых растительных частиц. Здесь набрали пудов с 10 лигнита и отправили на тендер.

   С Обвековкой мы вступили уже на Тайгонос и направились к югу вдоль западного его берега. Левый берег Обвековки плоский и состоит из отложений делювиального песка и гравия. Несколькими верстами далее местность становится выше, и на дневную поверхность выходит опять тот же песчаник, но здесь переслаивается 3-4-футовой мощности слоями прекрасного, плотного бурого угля. Эти слои падают 20° к северу - угол падения, который у следующих буроугольных слоев делается меньше, пока, наконец, некоторые из них не дают уже 10- 15° к югу. Затем на них покоились далее к югу опять-таки чисто обвековские слои, т. е. опять светлый песчаник без бурого угля, но переполненный беспорядочно расположенными кусками лигнита. И здесь тоже, как и под маяком, все куски ископаемого дерева были сплющены и, казалось, подвергались колоссальному давлению. Здесь были заметны также окремневанные куски древесины, а в более рыхлом песчанике - округленные небольшие включения более плотного, мелкозернистого сложения. Северные обвековские слои и эти, только что упомянутые, лигнитовые - во всяком случае моложе, чем расположенные среди них буроугольные слои. Последние, которых я насчитал, по меньшей мере, 6 - 7, содержат значительную массу хорошего бурого угля. И здесь также наломали порядочное количество на пробу, для губернатора.

   Незадолго перед тем, как мы достигли этих слоев, мы наткнулись на рыбачивших на морском берегу коряков, из которых нам удалось нанять одного в проводники. Начался прилив и согнал нас с берега далее внутрь, на более возвышенное место, где нам необходим был проводник, чтобы находить более удобные переходы для лошадей через болота и овраги. Мы поднялись на возвышающееся береговое плато диким, романтическим оврагом, промытым весенними половодьями в буроугольном песчанике, и очутились на широкой, ровной, совсем лишенной древесной растительности, высокой тундре, тянувшейся до дальних гор срединного тайгоносского кряжа. Земля была покрыта мхом, из которого там и сям торчала мелкая, кривая Betula nana. На пути попадались небольшие болотистые разливы, а один более крупный пруд был оживлен водяной птицей. Кроме того, все казалось мертвым. Далее мы перебрались через овраг, полный льда и снега; в глубине его с диким рокотом бежал к морю небольшой ручей. Сразу на другом берегу этой расселины, где царит вечная зима, мы проехали через низкий кустарник искривленной ивы и ольхи, откуда на нас вынеслась такая рать комаров, что уже в несколько минут показалась кровь на людях и на животных. Затем пошел дождь, затянувшийся и на ночь. Так проехали мы еще несколько верст, пока не спустились в долину Чайбухи, огражденную крутыми стенами, где наткнулись на группу корякских палаток.

   Это были три очень большие "чума" из кож, многочисленные обитатели которых поспешили к нам поздороваться. Самый большой чум принадлежал старшине тайгоносских коряков, Яйневу, и для меня было очень на руку, для изучения этого народа, познакомиться с этим бравым мужчиной. Яйнев сейчас же пригласил меня посетить его чум, что я и сделал с радостью.

   Чум имеет форму большого, очень пологого конуса и представляет остов из жердей, покрытый снаружи шкурами северного оленя. Внутри, прямо посередине помещения, всегда находится очаг; дым уходит через открытую вершину чума. Кругом у стены лежат оленьи шкуры, а иные повешены в виде перегородок, так что образуется столько небольших спален "пологов", сколько в чуме семей. В этом чуме против двери, занавешенной шкурой, находились "полога" обеих жен старшины, Чачи и Эйнеут, а по сторонам "полога" остальных членов семьи и работников. В "пологе" старшей жены, Чачи, стоял "волшебный" барабан, употребляемый при богослужении и потому требующий для своего помещения почетного места. После всяческих уверений в дружбе и обмена кое-какими подарками я, наконец, удалился в свою палатку: за это время мои казаки с лодкой тоже добрались до устья Чайбухи и раскинули рядом с чумами палатку для меня.

   3 июля день был дождливый, и потому я остался на Чайбухе у коряков. Чайбуха, это - ручей, берущий начало в среднем хребте, протекает глубокой, трещиновидной долиной, пробитой им в рыхлом песчанике, и скоро впадает в небольшую морскую бухту. Бедный водой теперь, летом, он несет по узкой долине весной значительную массу воды. На обнаженных крутых склонах долины, опять-таки в светло-сером песчанике, выходят на дневную поверхность буроугольные слои мощностью до 3 футов. И здесь тоже они падают 20° к северо-востоку. Весь берег моря и реки был покрыт обломками бурого угля и лигнита, вымытыми и рассеянными водой. Тут же валялось много легко рассыпавшихся кусков янтаря, от горошины до голубиного яйца величиной, который и в самих залегавших слоях угля всюду был вкраплен весьма обильно. Опыт сжигания угля удался прекрасно. Куча угля, переполненного янтарем, около кубической сажени величиной, горела хорошо, давала лишь немного беловатого дыма с сильным запахом янтаря и оставила очень много золы, совершенно белой.

   Галька реки состояла, однако, не только из этих обломков угля и янтаря, а по большей части из округленных, плоских камешков глинисто- или слюдяно-сланцевой породы, которая залегает по южному берегу реки до Бушмака - скалы на морском берегу. Эта порода - плотный, темный глинистый сланец, весьма разбитый и трещиноватый. На трещинах и плоскостях сланец сильно покрыт окисью железа; кроме того, он обильно проникнут жилами кварца, на зальбандах которого порода становится хлористо- или слюдяно-сланцевидной. На берегу реки есть даже выход молочно-белого кварца мощностью в 2 фута с множеством мелких пиритоэдров серного колчедана.

   Коряки спустились сюда на время рыбного лова, а олени их паслись в ближних горах. Так как мои казаки были в высшей степени скудно снабжены провиантом, то пришлось оказать им поддержку в этом отношении, для чего я и устроил торг с Каноа, нашим проводником: за 10 пачек табака он продал мне большого славного оленя, которого он теперь пригнал. Ловкость, с какой он убил и разделал животное, была поразительна. Одним ударом длинного ножа, прямо в сердце, он сразу свалил его мертвым. Таким образом, мы сделали хороший запас на много дней.

   Мой казак Зиновьев, хороший знаток корякского языка, много помогал мне теперь в качестве переводчика. Коряки - мужчины, женщины и дети - постоянно осаждали мою палатку. Вопросы, ответы, рассказы так и текли рекой. Эти довольные, всегда веселые дети природы рады были ужасно всякому маленькому подарку от меня. Табак брали с удовольствием, но при виде ножниц, ножа, игл или пестрых бус все разражались целой бурей радостных криков. Женщины являлись разряженными в свои изящные, окрашенные ольховой корой в красный цвет, кожаные куклянки и щегольские пестрые меховые сапоги; длинные распущенные черные волосы были перевиты бусами. Но немытые лица их были нередко до того грязны, что у молодых девушек едва можно было увидеть свежий, здоровый румянец щек. Женщины были большей частью ужасающе безобразны, особенно если они были еще татуированы. В общем, татуировка - редкость и встречается только среди женского пола. Одна или немного линий, расходящихся от корня носа лучами по лбу да пара колец на щеках - вот и все украшение. Из женщин редко у которой не было за спиной плетенного из травы и поддерживаемого на лбу широкой повязкой мешка, в котором они носят с собой свои пожитки. При помощи пеленгования на противолежащем берегу Сибири под 240° к западо-юго-западу я отыскал мыс Верхоламский.

   Утром 4 июля явился наш проводник, Каноа, со своим братом, Эккитом, и представил его мне в качестве проводника на дальнейший путь, так как самому ему нельзя было идти далее. Скоро направились мы вперед, идя пешком вдоль берега моря к югу и ведя за собой своих лошадей. Сильный ветер не позволил лодке выйти в море, и мы должны были оставить ее пока здесь. Как раз был отлив, и небольшая, замкнутая (лишь немного открытая к юго-западу) губа устья Чайбухи была почти совсем суха. Миллионы живой морской мелюзги копошились в лужах и в иле, и поистине неимоверное полчище всякой водной птицы, издавая крик и поедая добычу, покрывало обнажившийся ил. Стоило выстрелить, и птицы большой белой тучей поднимались с оглушительным гвалтом, чтобы вскоре снова жадно наброситься на корм.

   Вслед за этим нам пришлось пройти через группы скал вышиной до 200 футов, состоящих из вышеупомянутых сланцев Чайбухинского берега, а затем скоро опять пошел буроугольный песчаник, в коем я насчитал шесть выраженных слоев угля мощностью от 2 до 3 футов. Сряду за ним опять появился светлый песчаник с отдельными вкрапленными лигнитами, как у маяка. Только здесь отдельные лигниты были крупнее, и попадались куски стволов до 2 футов.

   Через глубоко прорезанный водой, теперь очень скользкий от глины, льда и снега овраг мы вновь поднялись на верхнее тундряное плато. Тогда как в небольших оврагах при море, часто возле самых снеговых пятен попадались отдельные растеньица в цвету, здесь, наверху, опять пошла широко раскинувшаяся мертвая тундра. Мох, один только мох! Там и сям торчали совсем низкие, хилые кедры и ольхи, Betula nana, вереск. Местами эта моховая пустыня делалась мокрее и была покрыта множеством маленьких озерков и прудов. А затем сразу, как будто его кто отрезал, снова началось сухое место.

   На дневную поверхность выступил светлый гранит, казалось, весь распавшийся на мелкие, острые куски и покрытый широкими лишайниками, без следов какой-нибудь другой растительности. Гранит, по-видимому, многократно поднимался до общего уровня тундры, а в промежутках между подъемами возникали плоские мульды, которые были заполнены влажными участками тундры. Проехав несколько таких гранитных участков, чередующихся с мокрыми тундрами, мы достигли быстро текущей с ближних гор в море речки Матуги. Довольно трудной дорогой мы спустились в речную долину - обрывистый, романтический овраг - и прошли по речке до места впадения ее в небольшой, окаймленный скалами залив. Залив этот полон рифов и скал, из коих известнее других высокая, отдельно стоящая в море Речная Матуга. И здесь, на Матуге, стояли три корякских чума, и опять палатку мою осаждал этот добродушный, честный народ, и, благодаря рекомендации моего проводника Эккита, живо установились доверчивые отношения.

   Это место точно так же было выбрано летней стоянкой ради добычливого лова рыбы, а олени были пущены пастись в горы. С самой живой радостью рассказывали мне, что минувшей весной улов "уики", мелкой рыбешки, был удивительно богат и что громадные массы дал частью лов этой рыбы в море, частью сбор выброшенной волнами на берег. Кроме того, ход "уики" к берегам ценен еще и потому, что следом за ней идет много тюленей и дельфинов, которые тоже близко подходят к берегу и потому легко могут быть убиты. Множество разбросанных здесь костей Delph. Leucas, между прочим позвонков и черепов, свидетельствовали об успешной охоте. Упомяну еще, что, кроме неизбежных роев комаров, я не видел ни единой ползающей или летающей "букашки", т. е. насекомого, паука и т. п.; только вдруг на одном сыром месте появилось и ползало кругом поистине несчетное множество мелких ярко-красных козявок с маленьким хоботком. Понять нельзя, откуда набралась эта масса мелких красных клещей (Trombidium) и куда она исчезла всего в какой-нибудь час, так как потом я не мог найти ни единого даже в земле.

   Пеленгованием нашел я сегодня мыс Верхоламский на 270° к западу.

   Рано утром 5 июля меня разбудил шум и рев прибоя о крутые береговые скалы, поднятого бурей. Скалы эти состоят из пестрой и беспорядочной мешанины пересекающих друг друга слоистых пород и неслоистой, массивной, базальтической породы. Сильно метаморфизированные песчаниковые слои, докрасна, как кирпич, обожженные массы глины, мелкие и совсем ставшие сланцеватыми конгломераты, отчасти тоже обожженные, в коих я нашел слабый отпечаток Mytilus (?), набросаны здесь друг на друга. В небольшом побочном ущелье был выход темного, плотного глинистого сланца с табличной отдельностью, прорезанного множеством кварцевых жил толщиной в дюйм; жилы эти и давали начало кварцевой гальке речного русла. Все это свидетельствовало о том, что осадочные слои, - как буроугольный песчаник, так и глины, - были пересечены выходами базальта.

   Ближайшей нашей задачей было добраться до обеих pp. Килимачей. Большая толпа коряков, мужчин и женщин, проводила нас довольно далеко и с громкими прощаниями - "тамто, тамто", - пошла назад. В сторону от нас поднимался дикий, романтичный морской берег. Геологический характер оставался во всем тот же. Обе реки текут совсем близко одна от другой и скоро впадают в небольшие, обособленные губы. Их различают как первую и вторую или же как северную и южную Килимачу. Перед первой Килимачей и на ней самой залегает кремнистый сланец, а затем идут массивы, где вся порода является сильно выветрившейся. В речном русле была даже опять галька из бурого угля и песчаника, снесенная из верхних частей реки. На второй Килимаче опять выступила массивная базальтическая порода. Обе реки прорезали глубокие, ущелевидные долины в высокой тундре и обнажили много профилей, опять же доказывающих, что здесь приподнятые базальты и трахиты повлияли самым разрушительным и метаморфозирующим образом на осадочные породы, т. е. все на тот же буро-угольный песчаник.

   На второй, южной, Килимаче мы совсем ушли от моря и снова поднялись на высокую тундру, где мы через мочажины пробрались к горам, и не поздно вечером раскинули у их подножия свою палатку. У сторожевого огня Эккит всегда делался очень разговорчивым и много и охотно рассказывал о нравах и обычаях своего народа, который он так любил и сыном которого он признавал себя так охотно.

   Утром 6 июля мы поднялись рано, чтобы переехать не особенно высокий, бесснежный хребет, тянущийся с северо-северо-востока к юго-юго-западу. Медленно и не без труда для лошадей, по каменистой, большей частью очень крутой местности достигли мы высоты перевала. Весь путь шел по гнейсу и граниту. Самая порода, мелкозернистая, светлой окраски, обнаруживает явную слоистость и имеет часто гладкую и табличную отдельность; наблюдается также и поднятие ее слоев. Высший пункт перевала состоит из одних разбитых гранитных плит и глыб, промежутки между которыми заполнены мхом, из которого там и сям торчит ползучая ольха или кедр. Из цветущих растений я мог заметить только пару вересков. Внешний вид гранитных гор мягко-волнистый; часто они увенчаны скалами в виде развалин, стен, башен. Горы, состоящие из глинистого сланца, как, например, здесь, близ перевала, имеют вершины, расположенные более гребневидно, причем бросалось в глаза, что эти последние совершенно лишены растительности, вместо которой виднелись большие кучи полувыветрившихся кусков сланца. На вершине мы дали лошадям короткий отдых, которым я воспользовался для того, чтобы взять пеленги. Килимача течет с хребта к северо северо-западу, и устье ее находится на 216° к юго-западу, скала Речная Матуга находилась на 332° к северо-северо-западу, устье Чайбухи на 351° почти к северу, а в том же направлении далеко на горизонте - маячная скала.

   Затем начался спуск в лежавшую перед нами долину Тополовки, по которой мы и проследовали сначала к югу, затем к юго-западу и, наконец, к западу, до самого ее устья. Путь по долине, благодаря большой крутизне и каменным глыбам, был поистине труден. Мы шли пешком, так как лошадей и свести вниз можно было с трудом. Вид скал, гранитных и сланцевых, был очень величествен, дик и красив. Должно быть, в былые времена здесь действовали могущественные силы. Растительности почти не было, а из царства животных только звонко посвистывали еврашки (Arctomys citillus). Скоро затем мы увидели и самих трудолюбивых зверьков, таскавших себе запасы на зиму.

   Вода стремится вниз диким потоком, с каскадами, в узком русле по большим каменьям. Часто высокие, разорванные, скалистые берега, как крутые стены, подступают к шумящему потоку так близко, что едва можно пройти.

   Несколько далее вниз по долине мы перешли с гранита в область глинистого сланца. Темноокрашенная порода, сложенная из явственных слоев в 1 ¹/₂ - 2 фута толщиной, была пронизана множеством трещин и расселин, окрашенных окисью железа в бурый цвет, и путь по гладким, сдвигающимся табличкам был очень тяжел. Долина постепенно становилась шире, течение спокойнее, и каменные глыбы в русле реки исчезли. Растительность стала обильнее, и появились кое-какие цветы и трава, а также небольшие ольхи, ивы, кедры и карликовая береза. Последней, служащей для северного оленя в это время года главной пищей, редко где нет на Тайгоносе. У воды я заметил пару куличков и какую-то белокрылую птицу из куриных. Теперь мы достигли второй гранитной, а за ней - второй сланцевой области, а с ними совершенно оставили горы. При спуске с гор можно было постоянно наблюдать, что на гранитных участках почти не было растительности, вся местность выглядела более дико, и вода скакала в крутых берегах по каменьям, тогда как на сланцевых было больше растительности, и река текла спокойнее.

   Выйдя из гор, река, разделившись на много рукавов с островами между ними, пошла тише по широкой долине со склонами из сланца, песка и гравия. На островах растительность, по-видимому, достигала наивысшего развития: там виднелись даже деревья - ивы, ольхи, рябины, а всего более красивых тополей (до 2 футов в поперечнике), давших и речке свое имя. Близко к устью, на левом берегу, опять, заметно было, залегал гранит, но темный глинистый сланец решительно преобладал.

   Так добрались мы до широкого раскинувшегося перед нами залива, куда впадает Тополовка; теперь, в отлив, из него ушла почти вся вода. Только речная вода, разбившись на много мелких рукавов, бежала по оживленному разной морской мелюзгой илу.

   Уже издали мы услышали веселые восклицания и смех большой толпы коряков, толпившейся у четырех больших чумов. Когда мы приблизились и они увидели наших лошадей, они бросились врассыпную и, казалось, готовы были удирать со страха, так как многие из них, именно женщины и дети, отродясь не видывали таких больших и такого чудного вида зверей. Только на оклик Эккита они остановились и скоро окружили нас с дружественными приветствиями; постепенно доверчивость возросла до такой степени, что угрожала стать несносной. Добрые малые только что были на лове рыбы и притащили нам пропасть лососей, а также и ягод, чтоб отблагодарить за полученные подарки. Эккит был вне себя от радости, что попал к землякам: он плясал, припрыгивал и везде находил случай рассказать о нас много хорошего. Радость, по-видимому, возбудила у него и хороший аппетит; он вдруг схватил маленького лососка, откусил ему голову и съел всю рыбу сырьем, что делали за ним и другие коряки, именно женщины и девушки.

   После дождливой ночи меня разбудили утром 7 июля громкие восклицания моих прибывших на лодке казаков. Несмотря на дурную погоду они ехали на веслах всю ночь напролет, и только что добрались сюда. Так как дождь прошел, сегодня надо было с помощью моих людей произвести обстоятельное исследование берега залива и начать работы по разведкам киновари.

   Паллас дает в "Neue Nordische Beitrage", Bd. V, St. Petersburg 1793, на стр. 271, перечень минералов, найденных частью при Пенжинской губе смотрителем шахт Даниэлем Гаазе, назначенным на службу в Ижигинск. Паллас пишет: "На Тайгоносской косе, верстах в 90 от Ижигинска, при небольшой бухте у устья ручья Тополовки, у подножия небольшой горы, примыкающей к бухте, были найдены куски плотной киноварной руды, а порода - черный, пластоватый сланец". И далее: "Приблизительно за 6 верст от этого места, вверх по Тополовке, по правую ее сторону - высокий берег, где встречаются куски богатой медной лазури". (Даллас прибавляет к этому: "от той и другой я получил небольшие штуфы".) А на стр. 309: "Адам Лаксман, ижигинский городничий, пишет от 10-го января 1790 г. относительно найденной Гаазе киновари, что на том месте, после долгих раскопок, найдено около 6 фунтов киновари".

   Эти сообщения Палласа очень определенно, казалось мне, указывали месторождения киновари, и потому, исходя отсюда, я решил обстоятельно расследовать все берега Тополовской губы. Прежде всего я расспросил коряков, которых четыре больших чума стояли совсем близко от моей палатки и которые в большом числе с раннего утра вступили в сношения с нами, не видели ли они сами киновари или не слыхали ли чего о ней. Я предложил ценные вещи за указание ее местонахождения, вещи, которые для этих людей имели высокую цену. Среди них было много стариков, всю жизнь проживших в этих местах, но никто из них не мог дать мне на этот счет ровно никаких сведений. Уже это поразило меня, так как от этих детей пустыни нелегко ускользает что-нибудь: они замечают все и все пробуют пустить в дело. По моему предложению они сразу отправились на бухту и разбрелись по всему берегу для раскопок и поисков. Они должны были доставлять мне все окрашенные комки, особенно красные и бурые. Сам я точно так же отправился с казаками в обход губы.

   Отлив наступает здесь только раз в сутки и достигает максимума около 3 часов утра, когда дно всего залива до узкого выхода в море и до мелкого места - с речной водой - совершенно обнажается. Вся губа, по моему расчету, имеет в длину около 3 ¹/₂ версты и тянется почти напрямик с востока на запад. В сильно заостренный восточный конец впадает многими рукавами, образуя небольшую дельту, Тополовка, а на западе губа открывается в море узким, почти замкнутым скалами, проливом. В этот пролив, а, значит, и в самую губу на лодке можно попасть только в прилив. Приблизительно на двух третях всей длины губы от южного берега отходит коса, подходящая близко к северному берегу и, таким образом, делящая весь бассейн на две части - на большую, внутреннюю, обращенную к востоку, имеющую треугольную форму, и на меньшую, почти круглую, внешнюю, лежащую к западу и открывающуюся в море. Названная коса совсем плоская, состоит из дресвы и гальки, имеет 8-10 сажень в ширину и шагов 500 в длину и выступает футов на 10 над поверхностью самой высокой воды. Почти весь берег губы скалист, крут и вышиной до 50 футов и более. Хребет, с которым мы только что расстались, подходит своими крайними отрогами к северному берегу губы и до моря. Снега и льда здесь совсем не было. Вся горная порода состояла, по-видимому, исключительно из темного, черно-серого сланца, внизу очень плотного и сплошного, а выше состоящего из плит в ¹/₂ - 1 дюйм толщиной. Большей частью пласты эти были подняты, поставлены и изогнуты в разнообразные складки, поднимавшиеся и опускавшиеся от подножия берега до самого верха скал. Между этими большими складками сланца местами находился грубый конгломерат, состоящий главным образом из обломков гранита и гнейса - отложение, имевшее место, конечно, до поднятия сланца, так как конгломерат часто целыми поясами являлся обожженным докрасна, как кирпич. Отсюда явствует, что сланец и конгломерат одновременно и совместно подверглись одной и той же метаморфизирующей катастрофе. Темные сланцы были местами сильно проникнуты белыми ходами и жилами известкового шпата и очень богаты желваками серного колчедана, в иных местах до того, что порода по поверхности была окрашена совсем в красный и бурый цвет продуктами его разложения - обстоятельство, часто вводившее в заблуждение моих помощников и доставившее мне множество образчиков камня, окрашенного окисью железа.

   Наконец мне удалось на южном берегу внешней части губы, неподалеку от своей палатки, стоявшей при основании вышеупомянутой косы, у подошвы скал, наткнуться на след в плотном, черно-сером сланце. Сейчас же в этом месте и вокруг принялись шурфовать изо всех сил. Целые массы щебня выветрившегося и скатившегося сверху сланца были удалены от подножия скалы и она сама взломана на месте, подлежащем исследованию, но все было тщетно. Получились очень жалкие результаты: на поверхности обломков извлеченной породы лежал налет ярко-красного минерала толщиной около 1 мм, который покрывал породу почти в виде порошка, по крайней мере стирался очень легко. К сожалению, столь легко разрушимые, мелкие куски, которые я получил, так трудно было уберечь в дальнейшем пути, что потом в Петропавловском порте я нашел едва только следы их. Во всяком случае, эти мизерные остатки ярко-красного, растирающегося, почти порошковатого минерала, это было все, что напоминало, быть может, о нахождении там киновари. Да и указания Палласа говорят за то, что киноварь встречается здесь чрезвычайно редко. Быть может, были там некогда остатки этого минерала, которые уже тогда были все выбраны и от которых теперь остались только найденные нами следы.

   Вернувшись вечером к своей палатке, я застал коряков собравшимися большой толпой. Вода с силой шла назад в губу, и с ней уходило очень много рыбы. Было уже поймано несколько лососей и камбал, и теперь собирались на общий лов. Пока мужчины и женщины приготовлялись к лову, подрастающее поколение затеяло веселые игры: бегали взапуски, боролись, ловили друг друга, и все это - с большой ловкостью, и, пожалуй, с известной прелестью движений. Мальчики и девочки схватывались нередко со взрослыми мужчинами, и если им удавалось повалить одного из последних, ликование было бесконечное. Эккит был душой игр и оказался превеселого темперамента: шутил и рассказывал без устали, всегда возбуждая в прочих звонкий смех. Развлечения этих детей природы затянулись до поздней ночи, и еще долго после того, как я закрыл свою палатку, я слышал их веселые голоса.

   Рано утром 8 июля я отправился на то место, где по указаниям Далласа должна была иметься медная лазурь. К сожалению, и там все поиски остались без всякого результата. Порода была опять все тот же темный глинистый сланец, который залегает в высокой стене скал на берегу Тополовки. Северный берег губы был еще раз обследован, причем в сланце много раз попадались отдельные зерна кварца. Далее находились участки, где черный сланец был окрашен на поверхности и в трещинах и расселинах в бурый, а то и совсем в красный цвет окисью железа. При самом выходе в море глинистый сланец становится более массивным. Жилы известкового шпата встречались и здесь, однако кварц преобладал. Попадаются выходы кварца в 1-3 и даже 4 фута толщиной, и весь глинис