Лесков Николай Семенович - Письма 18811895 гг., Страница 2 - Книги

роении писали, не обинуясь. При такой репутации я бился пятнадцать лет и много раз чуть не умирал с голода. Не имея никаких пороков по формуляру, я не мог себе устроить и службы, потому что либеральные директоры департаментов "стеснялись мнениями литературы"... Приличенному вору и разбойнику было легче найти место, чем мне, - и все это за роман "Некуда", который, по словам Страхова в "Гражданине", весь исполнился "как пророчество". Что я намечал, то и вызрело, и зато у меня пропала лучшая пора жизни (с 32 до 47). Я измучился неудачами и, озлобясь, дал зарок никогда не вступаться в защиту начал, где людей изводят измором. Но так поступали не одни нигилисты, а даже и охранители. Есть в моей жизни такой анекдот: Катков, в заботах обо мне, просил принять меня чиновником особых поручений (2000 руб.), но у меня оказался "мал чин", так как я был тогда губернский секретарь в 40 лет. Можно было это обойти назначением к исправлению должности, но решили, что довольно с меня и меньшего жалованья, - назначили членом ученого комитета (1000 руб.), и с тех пор я здесь восемь лет "в забытьи", хотя Толстой знал меня хорошо, считая, по его словам (Кушелеву и Щербатову), "самым трудолюбивым и способным", и лично интересовался моими мнениями по делам сторонним (например, церковным). Наконец им стало стыдно не давать мне ничего, и Георгиевский лет через пять после моего поступления сделал представление о награде меня за многие полезные труды и "за прекрасное направление, выраженное в романе "Некуда", навлекшем на меня ожесточенное гонение нигилистической партии", - чем бы Вы думали: чином надворного советника, то есть тем, что дается каждому столоначальнику и его помощникам. Мне это испрашивалось в числе двадцати человек, назначаемых к особым наградам к Новому году. И что, Вы думаете, последовало? Толстой на обширном и убедительном докладе Георгиевского надписал: "Отклонить", а из числа двадцати чиновников одного меня вычеркнул. И это всякий чиновник д<епартамен>та видел и хохотал над тем, что значит быть автором "Некуда". "После того и деться некуда", - острил в сатире Минаев. Чем же эта молодежь напоевалась, видя такое усердие меня обидеть, признаться сказать, в таком деле, которое мне и неинтересно, потому что быть или не быть "надворным советником" уже, конечно, - все равно. - Мне кажется, что это стоит рассказать, и если придет к слову, я против того ничего иметь не буду.

Ваш Н. Лесков.

Еще: как печатался роман "Некуда". Его марали не один цензор, а трое: цензор де Роберти, Веселаго и тогдашний начальник Упр<авления> Турунов, а потом еще посылали листы в III отделение. Роман ими весь искалечен.

И. С. АКСАКОВУ

9 декабря 1881 г., Петербург.

Покорно Вас благодарю за ласковое слово, уважаемый Иван Сергеевич. За мною действительно немножко ухаживают, но не то мне нужно и дорого. Имя мое шляется везде как гулевая девка, и я ее не могу унять. Я ничего не пишу в "Новостях" и не знаю Гриппенберга, но когда мне негде было печатать, - я там кое-что напечатал, и с тех пор меня числят по их департаменту. Не отказать же Татьяне Петровне Пассек, которая в 72 года без хлеба; не откажешь своим киевлянам, трудно отказать и Лейкину, который всегда был ласково услужлив, а теперь ему это будто на что-то нужное. Но Вы очень проницательны и отгадали мое состояние: я сам напугался этой раскиданности и невозможности сосредоточиться. Еще год такой работы, и это меня просто убило бы. Вот почему я и схватился за большой труд как за якорь спасения и очень рад, что так сделал. Фавор, который выпал мне после долголетнего преследования, меня не увлек и не обманул, а, напротив, я понял его вредную сторону и избегаю ее. Суворин действительно запасся от меня маленьким пустяком, озаглавленным "Иллюстрация к статье Аксакова об упадке духа". Гатцуку я написал давно обещанный рассказец рядового святочного содержания. Конечно, все это не "Левша с блохой", которые очень и очень замечены. - Катков на меня никогда не сердился по поводу "Соборян". Ему было известно, что первая часть их была напечатана в "Отеч<ественных> записках" в год смерти Дудышкина, - это не скрывалось, и "Русск<ий> вестник не платил мне за повторенную в нем первую часть. В "Отеч<ественных> зап<исках>" роман был прерван по случаю смерти Дудышкина и перехода редакции в руки Некрасова, который, впрочем, очень ко мне благоволил. С Катковым мы разошлись по поводу "Захудалого рода", и разошлись мирно, по несогласию во взглядах. Другого никогда ничего не было, и сказанное Вам - есть ложь. "Некуда" частию есть исторический памфлет. Это его недостаток, но и его достоинство, - как о нем негде писано: "Он сохранил на память потомству истинные картины нелепейшего движения, которые непременно ускользнули бы от историка, и историк непременно обратится к этому роману". Так писал Щебальский в "Р<усском> в<естнике>", и Страхов в том же роде. В "Некуда" есть пророчества - все целиком исполнившиеся. Какого еще оправдания? Вина моя вся в том, что описал слишком близко действительность да вывел на сцену Сальясихин кружок "углекислых фей"., Не оправдываю себя в этом, да ведь мне тогда было двадцать шестой год, и я был захвачен этим водоворотом и рубил сплеча, ни о чем не думая кроме того, чтобы показать ничтожное пустомыслие, которое развело всю нынешнюю гадость. Сеяли ветер и пожинаем бурю. Порою я себе прощаю этот памфлет, - иначе я тогда не умел бы сделать картины. Впрочем, памфлет есть только во второй части, - именно "углекислые феи Чистых прудов". Но что же на меня клеветали... О мой господи! А Толстой со мною был превосходен, - я могу думать, что он даже как будто уважал меня, - он меня, больного, просил, например, пробежать вовсе не касавшиеся министерства н<ародного> п<росвещения> доносы по синоду, желая моего чутья, "где тут правда", но он не любил людей с своим мнением.

Н. Л.

Статью Влад. Соловьева ругают как "верующий мирянин", так и его сателлиты, - особенно раб божий Тертий и Аполлон, - говорят: "Это не предмет журнализма". Они осточертели уже.

1882

Ф. А. ТЕРНОВСКОМУ

20 августа 1882 г., Петербург.

Уважаемый Филипп Алексеевич! Без числа и меры виноват перед Вами, что ни словом ни отозвался на Ваше письмо, вслед за которым получена и рукопись. То я был в отлучке, то нет Шубинского, и так дело все длится да длится и до сих пор находится в нерешенности. - Мне кажется, это интересно, но у нас иногда бывают взгляды иного рода:

Им не надобно звона гуслярного, -

Подавай им товара базарного.

А потому надо говорить и договориться, а тогда только и считать дело законченным. Но если Шубинский найдет здесь "мало общего интереса", то не уполномочите ли меня приютить статью где инде? Гонорар в 25 руб. везде дадут, но, может быть, захотят опустить что-либо из частностей личного значения. Это бывает и нужно, - иначе выходит то, что вышло с дневником Аскоченского. Балабухи из Киева пишут, - нельзя ли "ничего не выпускать", чтобы было про Балабух как можно побольше. А все остальные ругаются, - "что-де нам до любовишек и волокитства за неизвестными девчонками". И впрямь, его дневник часто напоминает пошлую песню;

Как за речкою мы жили,

Много девушек любили -

И Катеньку, и Машеньку,

Ильинишну, Кузьминишну,

Макарьевну, Захарьевну,

Да всех понемножку.

Дергали за ножку.

Я говорил Шубинскому, что надо было выбрать 2-3 листа характеристики этого грубого нахала, слывшего в Киеве за умника, но все надеялись "пленить попов". Вот и тянут, что называется, "попа за <...>". То же самое надо сказать о глупейшем и даже в некотором отношении подлом "дневнике Аскоченского".

Все это говорю Вам к тому, что тут ведь играют роли соображения, достоинству литературы совершенно посторонние, а Шубинский, как я его знаю, - человек очень хороший, но ведь он почти "приказчик на отчете" у Суворина... Подождите половины сентября, и мы дело с Вашею рукописью выясним и так или иначе ее устроим. Во всяком случае, она в руках человека, понимающего здешние обороты и Вам самым искренним образом приятельски преданного. - "Киевская старина" ведется не без умения и не без удачи. Цензура к ней тоже милосердствует, но "пономарь Лампадоносцев" сильно ею недоволен, особенно со времен "Кирилла Терлецкого", все сказание о коем считает "сплошною ложью". Подсыльному мерзавцу, которого он присылал с этим сказом к Суворину, я говорил, что вполне бы рады были напечатать опровержение, но, однако, такового не последовало.

Не знаю, что бы такое прислать Ф. Г. Лебединцеву, - чем бы его отблагодарить за экземпляр журнала? Не поможете ли советом или указанием? Хотел послать заметку на статью кн. Голицына о "почаевских святынях", которых, собственно говоря, "не существует в природе" (например, стопы божьей матери), но я боюсь, что это совсем нецензурно, даже для милосердной цензуры. У меня есть много писем покойного Филарета Филаретова, из коих, кажется, стоит кое-что напечатать, например по поводу его столкновений с Арсением из-за книги Иова, Поговорите Вы с Феофаном Гавриловичем да напишите мне. - Да напишите свой адрес поточнее, а то я все путаюсь с надписью конверта.

Преданный Вам

Н, Лесков.

Ф. А. ТЕРНОВСКОМУ

8 сентября 1882 г., Петербург.

Уважаемый Филипп Алексеевич! В погоню за письмом, вчера Вам посланным, спешу Вас уведомить, что книги я получил, - одну из них оставил себе, другую сдал в редакцию "Историч<еского> вестника", а третью, с наилучшею рекомендациею, сдал в руки некоего купчины Игнатия Лукияновича Тузова (преемника Кораблева и Сирякова). Он мой постоянный издатель и покупатель, достаточный человек и аккуратный плательщик. Мне он вполне верит и, на слово мое полагаясь, согласен купить у Вас "все на корню" на нижеследующих условиях: 1) Чтобы все издание (500 ли или 600 экз.) было у одного его в руках, то есть чтобы ровно ничего не было продано Вами никому другому, а наипаче Оглоблину. Словом, чтобы книги в Киеве не было в продаже. 2) За все издание (500 или 600) он Вам наличными деньгами и сразу даст по 2 руб. за экземпляр (то есть 1 тыс. или 1200 руб., если у Вас есть 600 экз.). 3) Деньги будут уплочены, каким Вы укажете порядком, тотчас по получении Тузовым товара, который Вы, - если это условие Вам нравится, - должны выслать ему сюда, в Петербург, и как можно скорее, дабы иметь их к осеннему съезду людей в город. 4) Условие Вы можете доверить письмом - подписать за Вас мне, и я могу получить от него почтовую расписку в высылке Вам денег по количеству товара. 5). Вы ему напишите письмо (Игнатию Лукьяновичу Тузову, СПб., Большая Садовая, в собств<енном> книжном магазине) и в том письме удостоверите, что книги более ни у кого нет. По-моему, все эти условия для Вас очень выгодны, и продать всё сразу за наличные деньги по полтине за номинальный рубль - цена очень хорошая. 35% будут на комиссию и враздробь, а там поди еще - выбирай по грошам, да еще и что-нибудь заваляется и засядет. Словом, совета не даю, но считаю это очень хорошим и для себя такие условия принимал с радостию. Отвечайте скоро и точно, а в случае согласия даже советую прислать мне депешу, чтобы дело оформить.

Ваш Н. Лесков.

P. S. Заявление на последней странице о приложении весьма темно и непонятно. Вместе, что ли, обе книги составляют до 800 страниц? И вместе, что ли, им цена 4 руб. или приложение одно само по себе будет стоить 4 руб.? Ужасно неясно. - С отзывом надо ждать, пока появится книга в магазинах. Отзывы сейчас вызывают спрос, а когда книги нет в лавках и удовлетворить спроса нет возможности, то это убивает книгу, и когда она появится, то уже ход ее с самого начала идет вяло, ибо все позабыли, что о ней сказано. Отзыв напишу коротенький в "Нов<ом> времени" и большой в "Историч<есксм> вестнике".

С. Н. ШУБИНСКОМУ

8 октября 1882 г., Петербург.

Уважаемый Сергий Николаевич!

Я прочитал и возвращаю Вам присланное Вами письмо Аменецкого из Казани. По-моему, о печатании его не может быть и вопроса, так как оно просто - письмо бессодержательное. Кого же это может интересовать и в каком отношении?..

Прошу Вас извинить меня, что не был у Вас в среду в 8 часов вечера. Я заезжал к Вам во вторник в 7 час. 45 мин., чтобы извиниться заранее, так как ко мне приехал брат и мне в среду надо было быть с ним; но мне в 7 час. 45 мин. не удалось ни Вас видеть, ни найти способ сообщения Вам о цели моего визига. Тут, очевидно, не все должно быть поставлено в вину мне, а нечто отпадает и на Ваши порядки, может быть доведенные до не совсем удобной аккуратности. Сам "бог есть мера, - говорит мудрец, - и остерегается перейти свою мерность, чтобы она не расстроила гармонии". Вы очень аккуратны, - это правда, но правда и то, что Вы иногда злоупотребляете этим прекрасным качеством и делаете его даже не удобством, а неудобством. Так и меня - человека, всю жизнь умевшего быть удобным в деловых сношениях, - Вы ставите в невозможность вести дела без объяснений и извинений, к которым я сам никогда и никому не подаю поводов, ибо всегда стремлюсь сделать все -должное как могу своевременнее и лучше.

Статью "Синодальные персоны" я был бы очень рад получить назад и охотно заплатил бы за ее набор. Мне это было бы выгодно. Я знаю, что она содержательна и любопытна. Не знаю, что Вы хотите мне о ней сказать. Во всяком разе, усердно прошу Вас нимало ею не стесняться.

Повидаться теперь, - в виду Ваших обременительных занятий, - конечно, уже становится особенно трудно, но бог милостив - может быть, на помощь придет какая-нибудь счастливая случайность.

О будущем годе ничего Вам не могу сказать, кроме того, что статья по письму Самарина написана; объем ее (полагаю) около 4¥ или 5 листов, а заглавие ее - "Русские деятели в остзейском крае". - Там Суворов, Самарин, архиерей Филарет Гумилевский (историк), Филарет Филаретов и Платон, нынешний митрополит киевский. Статья живая, полуисторическая, полуполемическая со введением некоторых увеселяющих и характерных анекдотов. - Вы ее можете получить когда хотите, но лучше пусть она лежит у меня до надобности. Я не могу себя удерживать от размышления о написанном и от желания поправлять там то или другое. - Впрочем, можете и взять, если это для Вас покойнее.

Рассказ, я думаю, Вам не особенно нужен, а у меня просят кое-какой отрывочек. У Вас ведь много материала.

О письмах Филарета Дроздова писать не могу. Надо все это прочитать. Это ведь очень работно; а написать для критического отдела заметку лучше сумеют те, кто критикует не читая.

Преданный Вам

Н. Лесков.

С. Н. ШУБИНСКОМУ

14 октября 1882 г., Петербург.

Уважаемый Сергий Николаевич!

Ничего не могу ответить Вам на Ваше письмо. Разумеется, всякий живет, как ему кажется лучше; но не хочу возводить пустяков и на себя, - я не бываю часто виноват в бесцельной неаккуратности и укоризн в том сподобился от Вас от первых. Впрочем, довольно об этом. Вы изобрели такой шрифт, который оплачивает суточную работу шестью рублями, - так работать невозможно, даже и не болея корыстолюбием. Поэтому рецензий я писать не могу. От Ф. А. Терновского получил одно преинтересное предложение для журнала, но у Вас, кажется, есть предубеждение против этого человека. По-моему, это напрасно: у него все с содержанием, а в прошлой книжке опять какое море брандахлыста!.. По ошибке я Вам сунул что-то другое вместо статьи Аменицкого. Извините, пожалуйста. Теперь прилагаю эту статью, хотя не знаю: для какого она годна употребления.

Кладу сюда же рецензию о новой, замечательной книге по еврейскому вопросу. Книгу я знаю и статью читал и выправил. Писал ее еврей же, потому что я боялся ошибиться в суждении о талмуде. - Фамилия автора Дубнов, - студент Петербургского университета, филолог.

Кажется, все. - Когда, бог даст, встретимся где-нибудь, - поговорим более обстоятельно.

Задержка работ мне тоже невыгодна, и я, слава богу, не вынужден этого сносить. Я Вам опять попался: у меня до 8 листов готовой работы (2¥ в наборе, да 5 в столе), а я должен изворачиваться кое-как... За что это и ради каких благополучий? Ведь я все это мог бы отдать другим и получить гонорар и скорее, и больше, и с благодарностью, а не с замечаниями. Вы едва ли не забываете, как трудно сводить концы человеку, который живет аккуратно. Не сердитесь, - а это так. Я не люблю ни просить, ни должать, и для того работаю усердно и по возможности аккуратно. Слова Вы могли вычеркнуть.

Ваш Н. Л.

Ф. А. ТЕРНОВСКОМУ

28 октября 1882 г., Петербург.

Благодетель Вы мой! Что же Вы это со мной делаете и за какие провинности? Как же можно дать казовую книгу с одним титулом, а прислать другое и притом самое непрактическое заглавие, с обозначением связи чего-то в прошедшем и с ожиданием дополнений в будущем?.. Разве это можно? Тузов Вам послал деньги (600 руб. за удержанием уплоченных за пересылку), но он раздражен и тяжко смущен этой обложкой, с которою - говорит - "и половины не дал бы и ни за что бы не стал путаться с такою книгою, продавая которую надо еще объяснять, что это за "второй выпуск и что составляет выпуск 1-й". И впрямь, что это Вам за охота пришла давать эту неудобную в торговом деле вставку?.. Ужасный Вы не коммерсант! Потом целая пачка книг погибла от неосторожной и вполне неряшливой укладки, а весь нижний и верхний ряды пришли измаранные. С них теперь срывают обертки и будут здесь допечатывать: Ведь это возня и расход, а Тузов очень хороший плательщик, но скареда... Щунять Вас не хочу более, потому что люблю Вас, но желаю, чтобы это "напредки пригодилось". Нельзя, сударь, переменять содержания обложки - купцы к этому "ревнивы". Хвалу и честь Вам за "язык аспида" уже прописал, а реферата ожидаю. Это меня очень интересует. Вместо рассуждений лукавых о том, что почнете писать для Шубинского, Вы бы прислали отчет о "Боярской думе" Ключевского, - и это было бы полезно редакции и приятно автору, а. то теперь о ней что-то навараксал Ив<ан> Дм<итриевич> Белов, не имущий никакого дарования. Ужасно Вы долго собираетесь. В редакции "Нов<ого> времени" и "Истор<ического> вестника" о Вас имеют досадительное понятие по книге о "Леванде". По-моему, эта книга относится к тому роду литературы, который позволительно считать "скучным". О других же лучших Ваших произведениях здесь надо делать внушения, а они того живого-то и не читали, да и не разумеют, но отвечают: "Да, он писал что-то про Леванду - то очень скучно". Нельзя уверить, что Вы - человек по преимуществу самый живой и отзывчивый, - и все это через Леванду!.. - И Суворину и Шубинскому очень нравится Ваша мысль дать исторические очерки по движению художественной литературы. Это блистательно исполнил датчанин Брандес (см. "Современные течения в литературе"), но надо опасаться, как бы не повторить Н. И. Петрова, который топит журнал со своею украинскою литературою. Вот уже именно вспомнишь Писемского, - "вода с Аполлоновых <...>". Полоскано там что-то, да черт знает что. Противный писатель! Да еще сколько там (в редакции) выпускают! Ваш Исмайлов все гостит у Пятковского, которому я напоминаю многократно и многообразно. В "Истор<ическом> вестнике" статья об Исмайлове, или, лучше сказать, о Муравьеве, идет 1 ноября. Она вышла довольно пустомысленная. Просят Вас прислать начало этюдов о литературе, - будут Вам рады и заплатят с удовольствием. Такие же этюды предлагал Кирпичников, но еще не собрался, а в "Вестн<ике> Европы" есть подобный опыт Пыпина, - по-моему, едва ли удачный. Знания много, а талантливости как-то тут-то и не оказалось, - от этого много подробностей и нет общего освещения, которое дает, например, Брандес или Тэн. Все сливается во что-то серое. Кстати о сапогах: Ф. Г. Лебединцев просит меня прислать работку. Я пришлю, но хотел бы знать от Вас: что мне заплотят? Я во всяком разе пришлю работу, но если плата сносна, - я дам работу большую, а если она убыточна, - я дам работку поменьше. Н. И. Костомаров в убыток себе не возьмет, а мы с того только и хлеб едим, так дешевить нет и причины. Знаю, что это очень щекотливая материя, но тем не менее прошу Вас мне это сделать. Тогда я буду знать, как поступать, не огорчая ни себя, ни Лебединцева.

Новости наши все заключаются в одном стремлении на "попятный двор". Покушений к этому несть числа, и почти все равномерно пошлы. Проект Тертия о школах читал. Организация такая: в уезде попечительство из трех попов, в губернии - попечительство под председательством архиерея, в П<етер>бурге - главное попечительство под председательством лица, "которое зауряд заседает с правом голоса в Государственном совете", Гадайте, кто сей будет, ему же то требуется?

Ваш Н. Лесков.

Ф. А. ТЕРНОВСКОМУ

12 ноября 1882 г., Петербург.

Драгоценный Вы мой Филипп Алексеевич! Получил три Ваши писулечки и оттиск реферата. Всё Вы правильно пишете и хорошо отгадываете. Исмайлову придется полежать, как апортовому яблоку. Я получил на него отказ и на днях его возьму к себе, а потом вышлю Вам. Тузов утихомирился и, кажется, застыдился своих претензий. Рецензий о книге Ключевского Вам и не достояло писать. Рецензии пишутся ныне куцые, шарлатанские и необстоятельные. Белов просто дает "вытяжку", и это, по-нынешнему, - наилучшее. Ваш Петров прислал рецензию о Вашей книге - сочувственную, но что Писемский на своем циническом, но метком языке называл "без<...>". Подробной и написать негде, да и читать не станут. Читают одно занимательное. Я оставляю за собой право слепить что-нибудь a propos {Кстати (франц.).} вроде "Византийского боярина", которому нашпилил уборцев из первой Вашей книги. Это - самое лучшее как для пишущего, так и для редакции и для читателя: он снова читает повесть, сказание, а не критику. Если бы Вы мне не написали последней записочки, то получили бы от меня на сих же днях как раз то же самое предложение. Шубинский не хочет критики на Ключевского, а желает иметь новый живой этюд по поводу Ключевского. Это как раз то, что и Вы мне пишете. Мысль Ваша о параллелях мне вполне сочувственна, и я тем более стоял бы за нее, что Вам это очень удается. Заглавие тоже хорошо, но я бы его несколько изменил, чтобы казалось еще независимее. Почему бы не озаглавить так, например: "Византийский отблеск в русском боярстве - опыт бокового освещения к русским фигурам "Боярской думы"? Ко мне частенько "братия" толкаются за заглавиями и, смеяся, "просят наречь имя младенцу". Я люблю заглавие, чтобы оно было живо и в самом себе рекомендовало содержание живой повести. Может быть, и Вам мое изобретение пригодится для вывески статьи, о которой я уже переговорил и буду ее ждать. Начать советую с нее, потому что это вопрос теперь циркулирующий, а "литература", как... {Оторван край письма (ред.).} - всегда уместно, да и Вы не скоро с нею справитесь. Итак, пишите же с богом. - Ф. Г. Лебединцеву статью изготовил. Разумеется, это вовсе не история, а фельетон кое о чем, но читаться, надеюсь, будет и кое-что пошевелит. Размер вышел от 2¥ до 3 листов. Половина уже переписана, а вдоль написано все. Понятно, что я не могу этого ни подарить, ни отдать за печеное яблоко. Я заставил Шубинского спросить Н. И. Костомарова, на каких условиях он дает свое "Жидотрепание" (он очень заболел), и сегодня же написал Лебединцеву откровенное письмо, что я могу, по приязни, немного сбавить, но тоже менее 80 руб. за лист взять не могу (Вы, вероятно, знаете, что художественный вздор оплачивается дороже учености). Если же Ф. Г-чу это неудобно, то я ему в году напишу что-нибудь новенькое. Тогда о цене говорить не будем, но, конечно, это уже будет обрывочек или оборвышек. Я ему послал содержание заготовленной статьи и ее эпиграф. Этого довольно, чтобы судить, а написано, разумеется, как могу и как умею. Прошу Вас, достойный благоприятель, побывайте у Лебединцева немедленно, попросите прочесть Вам заголовок содержания и потом переговорите в тоне выяснения дела. Лучше раньше иметь эти вопросы уясненными. Затем прошу Вас мне написать, ибо очерк этот у меня тянут, а я нового ничего к генварю написать уже не в силах. Веселое ведь весело читать, а делается это в работе труднее, чем самое скучное (что, впрочем, принято называть "серьезным"). - Книга Ваша идет. Суворин говорил, что и он бы ее купил. Это всегда так бывает.

Жму Вашу руку.

Н. Лесков.

P. S. Видали ли Вы гравюру, как Протасов едет в телеге на тройке архиереев, а в корню митрополит Рафальский?

С. Н. ТЕРПИГОРЕВУ

13 ноября 1882 г., Петербург.

Любезный Сергей Николаевич!

Пушкинский кружок, которого Вы и я состоим членами, удостоил меня избрания к некоторым должностям. Я, конечно, ценю такое доверие и всемерно рад бы его оправдать, но известные Вам недосуги мои лишают меня возможности быть точным и исполнительным; а дела этого не терпят. К тому же, я чувствую себя и нездоровым.

А потому усердно прошу Вас оказать мне товарищескую услугу, выразив общему собранию мою глубокую благодарность за честь избрания, и вместе с тем просить от всяких должностей меня освободить.

Искренно Вам преданный

Николай Лесков.

1883

Ф. А. ТЕРНОВСКОМУ

19 января 1883 г., Петербург.

Давным-давно, что день, собираюсь писать Вам, сердечный мой Филипп Алексеевич, но все некогда. Пишешь, пишешь - и станешь. Сказать надо много: статьи Ваши прошли с большим "апломбом"; три дня Вы были героем читающей публики, и если принять, что Вас прочли сто тысяч человек (по три человека на экземпляр), да столько же в перепечатках ("Новости", "Петербург<ские> ведомости" и "Соврем<енные> известия"), то это чего-нибудь стоит. В редакции "Нов<ого> вр<емени>" хваление общее, и оба московские кутейника на мой вопрос отвечали: "Ну, говорить нечего, - хорошо". Суворин очень доволен. Вычеркнул две последние строки он, а не я, и Вы отгадали причину - "осторожность". Он просил меня написать Вам, чтобы Вы не сердились за это.

Тут действительно к 3-му дню стало остро, пришел вестником от Лампадоносцева Ламанский, а у Каткова Вас уязвил Субботин. Суворин все за Вас огрызается, но с веселостью. Шансы Ваши в газетном мире вспрыгнули высоко, и все о Вас спрашивают: "Откуда он такой взялся?" Счет и деньги Вам посланы. Расчет сделан из ста рублей за лист, то есть по 10 коп. за строчку столбца. Это плата хорошая. Я ее не назначал, - он сам спросил: "Я отмечу Т<ерновско>му по сту руб. - довольно ли?" Я ответил: "Мне кажется, это как следует", и более разговора не было. Более за публицистику и нет платы, - это самая высокая. Газета Вам выслана, и билет выслан. Тузов очень рад: "Статья двинула книжку". Я с Вашего дозволения и в Ваших интересах вычеркнул две строчки во вступлении. Это там, где говорилось, что научно-литературная деятельность интереснее и важнее общественной. Суворин, как чуткий и ловкий журналист, был бы этим недоволен, так как это производило бы невыгодное в журнальном смысле впечатление: дескать, "все лучшее мы покажем в первом, а во втором уже одно кое-что", то есть второго можно и не читать. Вы, господа ученые (за исключением Костомарова), совсем не хотите помнить, что тут дело о "розничной продаже". Остальное в статьях все сбережено. Корректуры все читал я, и ошибок очень немного. Пишите и присылайте о Толстом и Достоевском. Это тема богатая и благодарная. Рекомендую заглавие: Гр. Л. И. Толстой и Ф. М. Достоевский под Кривосудом. Если сами выдумаете лучшее, - тем лучше. В февральской книжке "Исторического вестника", кажется, будет обещание этой статьи, Желательно, чтобы Вы нашли удобным дать хотя косвенный ответ на выходки Субботина и последовавших за ним и московской шушеры. Поповские издания прислали Лампадоносцеву статьи с подчеркнутыми строками... Пусть это будет им на радость. - У Исмайлова еще возьму кое-что о воспитании, но все это положительно возможно только в пересказе. Он - надо отдать ему справедливость - умел писать очень скучно, сухо и безжизненно. В пересказе это нравится. Многого, однако, взять невозможно. - Об университетском уставе все в глубокой тайне. Катков здесь, и Любимов, и Мещерский, и tutti frutti. {Все прочие (итал.).} В государственном совете разве говорит Бунге да Рейтерн, да и то не зычно. Вообще идет дело о "формировании голосов". К<атков> в этом мастер. Более же никто ничего не знает, но, мне кажется, хорошего ждать очень трудно. - Что Вы писали о поездке на север, то мне совсем но мыслям и по сердцу. Я и сам намечал себе не раз этот путь, и вдвоем исполнить его уж куда ж бы мило. Начать надо с даниловских доживальщиков. Их все описывают по слухам, а их бы надо посмотреть. Пругавин, Нем<ирович>-Данченко мне подозрительны, а Майнов раз, после усердной рюмки, сознался мне, что он "там и не был"... Напишите, сколь это сбыточно к осуществлению с Вашей стороны. Разумеется, в Питере - Вы мой гость, и гость желанный. Что "Елисея" приписали, - это хорошо. Удивительно, что я все думал, будто я это и обозначил. Благодарю Вас и впредь прошу о том же. Ошибки у всякого возможны. Думаю, что и Ф<еофан> Г<аврилович> сделал то, что должно. О "Кукурузе" я мог позабыть, но архиерей, кажется, был Евсевий. А впрочем, если Ф. Г. лучше помнит, то и прекрасно. В "антиках" должен недурно выйти "Старец Малахия" и "Поп Ботвиновский" - дивная громада смеси пошлости, беспутства и доброты какой-то героической. По-моему, Лебед<инцев> дурно сделал, не пустив "Антиков" с 1-й книжки. Они пустяки, но их знали, и еще так недавно, и их хоть ругать да будут, а это лучше молчания. Так мы по крайней мере судим.

Н. Лесков.

Ф. А. ТЕРНОВСКОМУ

25 января 1883 г., Петербург.

Уважаемый Филипп Алексеевич! Последней Вашей славы я пережил за Вас некоторый тяжелый час. Аннину довелось быть свидетелем доклада нового российского эпитропа Тертия Лампадоносцеву. Злой человек хотел зла. Суворин и Шубинский говорили мне написать Вам об этом, чтобы Вы приготовились дать отпор. Аннин настаивал, что "не стоит тревожить", и примеры Лесгафта и Модестова считал к Вам не идущими. Кажется, он был полезен для того, чтобы обрезонить Д<еля>нова. А может быть, более всех помогла острая шутка, что "надо не Терновского выжить, а Филарета выбросить, чтобы он не писал таких писем, над которыми нельзя не смеяться". Я не мог ни извещать Вас об этом, ни молчать и потому просил Лебединцева предупредить Вас помягче. Теперь здесь дело, кажется, кончено. Дай бог, чтобы оно и там Вас не потревожило. Смешной Модестов даже, кажется, завидует стоящему о Вас говору: такой, говорит, смирный, а всех взбудоражил. Статьи ему кажутся "невинными", вероятно потому, что не имеют много знаков восклицания. Однако прошу Вас меня успокоить и непременно черкнуть: что это такое было - о какой "поднятой буре" пишет мне Лебединцев? Не подписать статей было невозможно, потому что это по теперешним правилам все равно обязывало редакцию дать ответ, кто автор. Вы ведь, вероятно, знаете, что есть такое правило. Следовательно, мы ничего бы не выиграли: придирка к Вам была бы такая же, и даже хуже, а успех принадлежал бы какому-то NN или ZZ. Я все это имел в виду и взвесил и поступил по разумению и расположению. Лебединцев мне прислал корректуру без начала (два листа), и потому это меня не удовлетворяет. Разве я не понятно писал, "что мне нужно собрать себе экземпляр без цензуры". Потом он мне прислал "загвоздочку": деньги, пишет, "вышлю все разом". Это, значит, в апреле или в мае, но после 6-7 листов... не было бы сие мне и ему "неудобно". Три месяца работа шла и лежала, да три месяца за нее деньги ждать, - это неладно, и так не повелось. И зачем это? Пишет - "бедствую". А я это со стороны издателя признаю за "уметы". Издание не следует предпринимать без денег, потому что тут работник самый нежный и нервный, и "мзда наемничья" поистине "вопиет". Еще раз скажу - это не резон. Я ему ответил уклончиво так: "Что касается до денежных расчетов, то я просил принять на себя Терновского и думаю, что он мне в этом не откажет, так как я веду эти дела для него здесь". К сему добавил, что такой способ рассчитываться, "вероятно, и для него будет самый удобный". Да оно и в самом деле так. Вам же позвольте подать теперь такой претекст, что я будто понял слова "все разом" не в самом обширном значении и просил Вас доставить деньги жене брата Алексея на семейную надобность, имеющую срочное применение. Может быть, это доставит случай теперь выбрать хоть за первое, а все-таки в долгу меньше останется. Беда с этими мелкими редакциями! Для утешения же Ф<еофана> Г<аврилови>ча пожертвуйте ему от меня без гонорара четверостишие (экспромт) Буренина по прочтении мною в редакции ("Нсв<ого> времени") смешных строк Лебединцева, как "Иван убрался"... Экспромт этот по всем правам принадлежит к материалам "Киевской старины", если достаточно, чтобы я разрешил его печатание вместо цензора. - О статье по поводу еретичества Льва Толстого в февральской книжке "Исторического вестника" объявляется.

Жму Вашу руку.

Н. Лесков.

С. Н. ШУБИНСКОМУ

1 февраля 1883 г., Петербург.

Большую мы с Вами, Сергей Николаевич, развели "междуусобную литературу", и препустую. Нечем Вам против меня и слова молвить, и потому - что пишете, то пишете неистово и не в делах. Не Вам, сударь, поставлять мне на вид дружелюбие, преданность и расположение. Я все это имел и доказал. Такой ли я, сякой ли, но я человек прямой: люблю - так люблю, а не люблю, то и того не укрываю; но о том, кого люблю, за глаза и инако говорить не стану. - Люди, которые меня не любят, конечно есть, но есть которые и любят... Думаю, что это почти как у всякого, - даже как и у Вас... Нашли Вы тоже о чем говорить! Дела мои хоть в одном роде чисты: я "не ухищрялся против брата и на врага не клеветал". Вас я любил очень, горячею любовью и потому тягостно, до боли в душе и теле, обиделся, когда раз, два и, наконец, три убедился в удивительной странности поступков Ваших. Это стало для меня несомненно с "Синодальных персон" и шло быстрыми подтверждениями. Я и сам удивлялся: что за охота унижать человека Вам преданного, - надеюсь, - Вам полезного и никогда против Вас не обмолвившегося ни словом, ни намеком... Удивительно! Точно Вы исполняли какую-то неодолимую потребность жаловаться. То я Вас "поставил в затруднение" объемом статьи; то "Синодальные персоны" многим "не нравятся" (и между прочим тупице Майкову, который столько же понимает в литературе, как свинья в апельсинах), то я не так деньги получил... Тпфу! Да что это за черт такой! Я всегда точен, всегда аккуратен и на меня в делах жалобы не терплю. Я ее не заслуживаю. Далее: как Вы, историк, могли сказать, что полтора листа из глухой поры 30-х годов - "много"? Это обидно слышать, потому что это нелепость, которой нет меры. - Я Вас ведь читаю хорошо: Вы по капризу и предубеждению считали дрянным и мертвым писателем самого живого и прелестнейшего из современных исторических писателей. Я Вас не раз принимался разуверять в этом, - Вы упрямо качали головою. Я показал этого писателя в образце, и все развели руками: где он такой взялся? - Может быть, Ленька Майков и иже с ним - другого мнения, так на тех и всегда смотрели как на тупиц. - Вы сдали с рук записки редкостного интереса, которые заставляют говорить о себе всех истинных любителей литературы. Думаю, что Вы их не читали, по предубеждению против "скучного Терновского" и по роскошеству Вашим "изобилием материала". Это Ваша вина, и я Вам ее два раза указывал, и Вам ничего не стоило ее поправить: надо было только сказать: "если это хорошо, то сделайте это для "Исторического вестника". - Вы опять мотали головою. - Теперь еще я давал время все поправить, и Вам стоило сказать: "Однако я ошибся, - это в самом деле очень хорошо, и Вы сделайте все остальное мне сразу, чтобы это к другим не попадало". Так оно было бы и умно и по-приятельски, а Вы вместо того мне-то, старому писателю, у которого уже, конечно, есть хоть вкус и понимание, приводите чью-то вопиющую глупость при конторщиках и думаете, что Вы правы и милы, а я "придирчив"? - Поздравляю Вас с таким открытием.

Расчет прикажите сделать, а денег вперед я с Вас не желаю и не возьму. Я Вас одолжаю тем, что жду с исполненною работою, но сам не одолжаюсь. Вы меня простите, - но это так.

Что касается личных чувств, то я ведь тоже не молод, чтобы не ценить их и легкомысленно рвать. Я без фраз имею право называть себя

Вам преданный

Н. Лесков.

Ф. А. ТЕРНОВСКОМУ

12 марта 1883 г., Петербург.

Любезный Филипп Алексеевич! Очень благодарен Вам за Ваше милое, теплое и дружески встревоженное письмо. Искренности слов и чувств Ваших я верю и сам Вам плачу тем же самым. Я рад, что узнал и полюбил Вас со всею свойственною мне горячностью.

Дело рассказывать долго нечего: оно произошло 9-го февраля - с глазу на глаз у Дел<яно>ва, который все просился "не сердиться", что "он сам ничего", - что "все давления со вне". Сателлиты этого лакея говорили по городу (Хрущев, Егорьевский и Авсеенко), будто "давление" идет даже от самого государя, но это, конечно, круглая ложь. Давителями оказались Лампадоносцев и Тертий. Прошения не подал, и на просьбу "упомянуть о прошении" - не согласился. Я сказал: "Этого я позволить не могу и буду жаловаться". Я хотел вынудить их не скрываться и достиг этого. Не огорчен я нисколько, но рассержен был очень и говорил прямо и сказал много горькой правды. На вопрос: "Зачем Вам такое увольнение", - я ответил: "Для некролога", - и ушел. О "Комаре" не было и помина, а приводились "Мелочи архиерейской жизни", Дневник Исмайлова и "Чехарда", в которой мутили не факты, но выводы об уничтожении выборного начала в духовенстве. Припоминалось и сочувствие Голубинскому, и намекалось на Вашу статью о Филарете. Доходило до того, что я просил разбить: слышу ли это от министра или от частного человека? Он отвечал: "И. как от министра и как от Вашего знакомого". Я сказал, что это мне неудобно, ибо, по-моему, "до министра это не касается, а моим знакомым я не мешаю иметь любое мнение и за собою удерживаю то же". И вот вообще все в этом роде. "Новости", выгораживая меня от Маркевича, дали мне возможность написать "объяснение", которое Вы, чай, читали.

Сочувствие добрых и умных людей меня утешало. Вообще таковые находят, что я "защитил достоинство, не согласясь упомянуть о прошении". Не знаю, как Вы об этом посудите. Я просто поступил по неодолимому чувству гадливости, которая мутила мою душу во время его подлого и пошлого разговора, - и теперь не сожалею нимало. Мне было бы нестерпимо, если бы я поступил иначе, - и более я ничего не хочу знать.

Статья действительно Вам не задалася. Суворину она не понравилась. Я ее взял, состряпаю совместно, подпишу и устрою иначе, еще не знаю где; а гонораром поделимся. Ваша будет канва, - моя вышивка, а выручка общая.

Передайте Лебединцеву прилагаемый счет из конторы "Нового времени" и, если можно, дохните на него мыслию, что от убавления в год 1 тысячи руб. карман у меня не стал гуще. Почему бы ему удобнее накоплять гонорар, а не платить его, как принято во всех редакциях? Я ведь уверен, что Костомаров не ждет (это уже его правило), да оно, признаться, и всякому так, 240 руб. - это месяц обихода. А ведь за передрягами и досаждениями было не до работы... Чудаки, право, - хотя хорошо, что не против себя.

Если Вас может интересовать сочувствие и отношение ко мне товарищей, то прилагаю Вам записочку Аполлона Майкова (которую прошу и возвратить), - увидите, что это была за комедия и что сочувствие умных людей со мною. Посетили меня и сочувствовали и председатель судебной палаты Кони и светила адвокатуры, - словом, думаю, что я, значит, поступил как надо. Но я Вас люблю, Вам верю и хочу слышать Ваше мнение. Вы знаете: это нужно человеку раздосадованному. Других дурных чувств у меня, слава богу, нет, и "ближние мои" - это те, кто понимает дело умом и сердцем.

Ваш Н. Лесков.

Ф. А. ТЕРНОВСКОМУ

6 апреля 1883 г., Петербург.

Любезный Филипп Алексеевич! Не отвечал Вам, все поджидая времени, чтобы устроить нашу статью "о ересях" и свести наши счеты; и ныне час тому настал, и час благоприятный. Статья наша напечатана в "Новостях" 1-го и 3-го апреля, и в ней вышло около 1200 строк. По 10 коп. это составит 120 руб., то есть по 60 руб. на брата и сотоварища,