Островский Александр Николаевич - Письма 1881-1886 гг.

; Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 23 ноября 1882 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, благодарю тебя за хлопоты; жаль только, что они не увенчались успехом. Если выкупить экземпляры у Глазунова и возвратить деньги Кехрибарджи, что же мне останется? Это значит, отдать следующее издание даром и ограбить детей. Лучше уж прождать пять лет да получить значительную сумму. Впрочем, я завтра переговорю об этом деле с наследниками Салаева и тогда напишу тебе, что ответить Кехрибарджи. А с Глазуновым и Краевским и толковать нечего. Я передам это дело адвокату.

  Пьеса Невежина имела огромный успех.

  Барометр пошел опять вниз, и здоровье мое все ухудшается.

  Поклонись от меня и жены Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   833

  

  

  

   Н. Я. СОЛОВЬЕВУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 25 ноября 1882 г.

  

  

  Многоуважаемый Николай Яковлевич.

  Я очень рад, что Вы кончили пьесу. Содержание ее я знаю; присылайте поскорее экземпляр; мне интересно знать, как Вы обделали этот сюжет.

  Я нездоров очень серьезно, уже два месяца не выхожу из дому и о поездке в Петербург не смею и думать. Вы предполагаете, что Потехин, вероятно, уже уведомил меня о том, что мне нужно сделать заявление в дирекцию об условиях возобновления моих старых пьес; нет, это не так. Я еще в начале сезона, сам собою, без всяких уведомлений, сделал такое заявление и потом неоднократно повторял его; о том же было сделано представление и от Московской конторы; месяц тому назад я получил уведомление от директора, что о принятии моих старых пьес на новых условиях будет дано конторе предписание, но предписания до сих пор нет.

  Марья Васильевна, после поездки в Крым, значительно поправилась и теперь пока здорова.

  Сделайте одолжение, уведомьте меня, как наши расчеты с Сувориным! Я ему должен; хотя долг мой очень небольшой, но все-таки меня беспокоит. Потеряв надежду на выздоровление, я стараюсь теперь приводить все свои дела в порядок.

  

  

  

  

   Искренно Вам преданный А. Островский.

  

  

  

  

   834

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 26 ноября 1882 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, после твоего отъезда я уже относительно авторской поспектакльной платы писал два письма Потехину и одно директору, я даже послал им проект договора; значит, дело стало не за мной. От Потехина я получил письмо; но он ничего не пишет о том, чтобы я подал заявление; он только советует мне поместить все мои пьесы, игранные в настоящем сезоне, в том условии, которое будет выслано из Петербурга. Но я в этом совете не нуждаюсь, это я и без него знаю; а о том, когда будут высланы эти условия и будут ли они когда-нибудь высланы, он ни слова. Все это видимые увертки. Потехин ни на одно письмо мне положительно не ответил, а пишет разный вздор, чтобы только отписаться. Он и теперь на мои решительные вопросы не ответит до Рождества или ответит опять уклончиво. Поэтому я прошу тебя убедительнейше повидаться с ним. Ты ему скажи, что я просил тебя узнать от него для передачи мне: годится ли тот проект, который я ему послал; если годится, то когда я получу удовлетворение; если не годится, то что будет сделано для меня и скоро ли. Ты ему скажи, что слово "по особому соглашению" (в 10-ом пункте нового Положения) дает большой простор дирекции и что ей нет надобности стеснять себя форменными бланками. Я уж измучился, я жду решительного ответа, а в противном случае я сам буду принимать решительные меры. Поклонись от меня и жены Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   835

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 1 декабря 1882 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, дело вот в каком положении. Пьеса будет готова в конце будущей недели, если не случится чего-нибудь особенного. Меня пугает переписка; первый экземпляр я переписываю сам, потому что черновой пишется карандашом со множеством поправок и никто его, кроме меня, не разберет; прежде я употреблял на переписку 16 часов в сутки, теперь уж я не в силах. Если экземпляр не поспеет к субботе, 11-го числа, т. е. к Комитету, то можно собрать экстренный. Это небольшое одолжение, театральное начальство отказать мне в нем не должно. Вот теперь рассуждай, как знаешь. Я желал сделать тебе услугу и делаю все, что могу, даже больше, чем могу, потому что напрягаю последние свои силы. Ты, может быть, думаешь, что мое здоровье в том же положении, как тогда, когда ты был в Москве? Оно значительно ухудшилось, и ты меня не узнал бы теперь. Вот еще обстоятельство: на прошлой неделе захворала у нас Люба; мы думали, что у ней незначительная простудная лихорадка, однако послали за доктором. Является доктор и говорит: дифтерит. Это слово произвело во мне такой испуг, что я два дня дрожал и у меня тряслась голова. Да, кроме того, я две ночи напролет просидел подле больного ребенка; болезнь, слава богу, оказалась очень незначительной и прошла скоро; но я от нервного напряжения слег и теперь едва оправляюсь. Вот тут и работай!

  Ты пишешь, что "для тебя потерять время Святок все равно, что потерять все". Что же ты так много надеешься на Святки и так мало на мою пьесу! Моя пьеса годится и не для одних Святок. Сезон с 1-го января до поста многие артисты предпочитают Святкам. Впрочем, это твое дело; я же, с своей стороны, делаю, что могу, и работаю, не теряю минуты.

  Известию о скорой высылке в Москву контрактов с авторами я не верю; то же самое мне писал директор месяц тому назад.

  Приехать в Петербург я едва ли буду в состоянии.

  Ради бога, извести, когда пойдет пьеса Невежина; напрасно проехаться для него расчет.

  Поклонись от меня и жены Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   836

  

  

  

   С. А. ЮРЬЕВУ

  

  

  

  

  

  

   4 декабря 1882 г. Москва.

  

  

  

   Многоуважаемый

  

  

  

   Сергей Андреевич,

  Здоровье мое не поправляется, а все ухудшается. Я осужден сидеть безвыходно дома, а между тем очень хотелось бы повидаться с Вами. Как только почувствую облегчение, непременно заеду к Вам, чтобы переговорить кой о чем. Теперь же я, вполне сочувствуя Вашему журналу, рекомендую Вам пьесу моего знакомого, Петра Михайловича Невежина, "Старое по-новому". По моему мнению, это пьеса хорошая, она имела успех на сцене, и к Вашему земскому журналу подходящая. Сделайте одолжение, уведомьте меня поскорее, годится ли Вам такая вещь. Если да, то я пришлю к Вам автора для личных объяснений.

  Искренно уважающий Вас и душевно преданный

  

  

  

  

  

  

  

  

  А. Островский.

  

  

  

  

   837

  

  

  

   П. М. ПЧЕЛЬНИКОВУ

  

  

  

  

  

  

   5 декабря 7882 г. Москва.

  

  

  

  Милостивый государь

  

  

  

   Павел Михайлович.

  Честь имею Вас уведомить, что заключить условие об авторском гонораре, относительно прежде представленных мною пьес, по форме, препровожденной из Петербургской конторы императорских театров, я не имею никакой возможности.

  ¼ 10-й высочайше утвержденного временного Положения представляет дирекции право, относительно _вознаграждения_ за возобновляемые пьесы, входить с авторами в особые соглашения; а форма, присланная из Петербурга, очевидно, может служить только для заключения условий с авторами относительно принятия их новых пьес, так как в ней включены такие пункты, которые могут быть соблюдены авторами только при первоначальной постановке их произведений, а при возобновлении совершенно неисполнимы.

  По 3-му пункту присланной формы условия я обязываюсь в продолжение двух лет не отдавать своих пьес для представления на частных "сценах Петербурга и Москвы; но они уже давно отданы на частные сцены, и остановить представление их я не имею ни права, ни возможности. В России существует Общество драматических писателей, которое имеет утвержденный правительством устав; прежде дирекция принимала пьесы авторов без всякого ограничения их прав относительно постановки на частных сценах; поэтому и комитет Общества отдавал пьесы всех своих членов в бессрочное пользование на частные сцены без всяких ограничений, и авторы, на основании 8 пункта устава, распоряжаться этими пьесами уже не могут. Я могу только выкупить право представления моих пьес у частных сцен Петербурга и Москвы и заплатить по 12 пункту устава убытки, которые понесет Общество от несоблюдения мною 8 пункта устава, но для этого потребуются громадные суммы, и я должен буду оставить звание члена Общества и потерять доходы со всех провинциальных театров. Я предоставляю дирекции все мои пьесы для возобновления по ее усмотрению; дирекция вправе поставить только две или три пьесы в год, а снять с частных столичных театров я обязан все и совершенно лишиться дохода и от столичных театров. В ¼ 10 временного Положения об исключительном пользовании возобновляемыми пьесами ничего не сказано; там говорится только о _соглашении_ относительно вознаграждения. По моему мнению, это _соглашение_ может выразиться: прошением автора и резолюциею директора. Соглашение может быть даже и словесное; тогда документом такого соглашения будет предписание директора конторе о том, что, по соглашению с автором, дирекция назначает за возобновляемые ею пьесы такую-то поспектакльную плату, а автор только распишется, что распоряжение дирекции ему объявлено.

  Я не хочу говорить о моих заслугах императорским театрам, которые дают мне право, при конце жизни, ожидать за старые мои пьесы вознаграждения, более обеспечивающего мою старость, чем то, которое установлено Положением 1827 года. Я упомяну только, что высочайшим повелением 13 ноября 1871 года Положение 1827 г. признано не отвечающим современным потребностям. Я же и после 1871 года, в продолжение 11 лет, получал вознаграждение, определенное Положением 1827 г., и теперь, когда временное Положение дает дирекции полную возможность увеличить бедным труженикам плату, я должен буду получать то же недостаточное вознаграждение, которое получал до сих пор, так как соглашение, предложенное мне дирекцией, для меня невозможно.

  Новым Положением (1882 г.) для возобновляемых пьес назначено вознаграждение двоякое: или по Положению 1827 г., или по соглашению, конечно, высшее. Возможность получать это высшее вознаграждение, вероятно, предоставлена авторам, принесшим наибольшую пользу дирекции. Я, не без основания, могу считать себя не последним в числе таких авторов и потому осмеливаюсь просить себе милости, которую по справедливости заслуживаю.

  Принимать возобновляемые пьесы в исключительное пользование, по моему глубокому убеждению, есть мера, не приносящая дирекции никакой особенной выгоды и только до невозможности стеснительная для авторов. В настоящее время сборы в Московском театре, между прочим, поддерживаются и моими возобновленными пьесами, хотя они одновременно идут и на частных сценах. Пьеса "Лес" дала дирекции в одну неделю два значительных сбора, тогда как она идет на частных сценах постоянно, и одной только труппой сыграна, в короткое время, 80 раз. Если мои старые пьесы, которые стали репертуарными для всех театров, дают дирекции сборы такие же (а иногда и большие), как и пьесы, нигде не игранные и принятые в исключительное пользование, то я считаю себя в полном праве испрашивать у дирекции и вознаграждения, более окупающего мои труды, которым была посвящена вся моя жизнь.

  Я покорнейше прошу Вас приведенные мною соображения довести до сведения господина директора и передать его превосходительству мою покорнейшую просьбу оказать снисхождение мне, старому и больному труженику, и войти со мной в соглашение на более льготных условиях, а именно: в предложенном мне соглашении исключить 3-й пункт, как неисполнимый, и прибавить, что я уступаю дирекции возобновление моих пьес бессрочно, навсегда, по ее усмотрению и отступаюсь от права, предоставленного мне 13-м нового Положения. Старые пьесы мои уже десятки лет были в исключительном пользовании императорских театров и принесли дирекции значительный доход, когда была монополия.

  О последующем покорнейше прошу Вас, милостивый государь, меня уведомить.

  С истинным почтением и с таковою же преданностию имею честь быть Вашим, милостивый государь, покорным слугою

  

  

  

  

  

  

  

  

  А. Островский. 5 декабря 1882 г.

  

  

  

  

   838

  

  

  

  И. А. ВСЕВОЛОЖСКОМУ

  

  

  

  

  

  

   6 декабря 1882 г. Москва.

  

  

  

  Милостивый государь

  

  

  

  Иван Александрович,

  В Вашем милостивом письме, от 4 ноября, Вы писали мне, что со мною будет заключен договор, по которому я, с начала настоящего сезона, буду получать за свои старые пьесы вознаграждение по новому Положению. Совершенно разбитый болезнью, лишившею меня возможности трудиться, и измученный материальными нуждами, я, как благодати, ждал этого договора, который, наконец, обеспечил бы мое существование. 4-го декабря г-н Пчельников прислал мне проект ожидаемого договора. Этот проект был новым, тяжким ударом для моего больного организма и поверг меня в совершенное отчаяние. За очевидной невозможностью исполнения он представляет только отказ сколько-нибудь улучшить мое незавидное положение. Я, собравшись с последними силами, написал г-ну Пчельникову письмо, в котором просил его довести до Вашего сведения те причины, по которым я считаю заключение такого договора невозможным, и ходатайствовать перед Вами о предложении мне более снисходительных условий.

  10 нового Положения ничего не говорит об исключительном пользовании возобновляемыми пьесами и предоставляет Вам право входить в соглашения с авторами относительно вознаграждения, т. е. увеличивать его по Вашему усмотрению против определенного Положением 27 года.

  Следовательно, от Вас зависит судьба моя. Вы одним почерком пера можете доставить больному человеку счастие покойно окончить свою жизнь. Вам стоит только заключить со мной соглашение, по которому я, с начала сезона, за мои старые пьесы получал бы приличный гонорар. Если это почему-нибудь невозможно как общая мера, сделайте для меня, за мои прежние заслуги, исключение. Вы поступите благородно, великодушно и справедливо, и, поверьте, в обществе и литературе никто Вас не упрекнет за это.

  У меня много детей, и все еще требуют воспитания. Я не служу, не получаю никаких доходов и живу единственно трудом; мои заработки зависят часто от случайностей: полугодовой траур, лишивший меня полугодового дохода, заставил меня войти в долги. Успокоенный Вашим обещанием, я рассчитывал постепенно выплатить свой долг. И самый незначительный долг тяжел для души, когда не имеешь надежды его заплатить. Если Вы мне откажете, я буду поставлен в невыносимое, безвыходное положение. Мне страшно оставлять долг детям; у них и так, кроме честного имени отца, ничего не останется.

  Иван Александрович, я уж поработал и пострадал довольно, дайте мне возможность успокоиться прежде, чем смерть успокоит меня навеки; моей благодарности к Вам не будет меры.

  Умоляю Вас почтить меня ответом, хоть в двух словах, исполнима моя просьба или нет. Пожалейте меня! Я ждал три месяца разрешения этого рокового для меня вопроса; более ждать нет сил и нельзя; я должен принимать какие-нибудь меры, потому что, уверяю Вас, я в крайности.

  С истинным почтением и совершенною преданностию имею честь быть

  Вашего Превосходительства покорным слугою

  

  

  

  

  

  

  

  

  А. Островский. 6 декабря 1882 г.

  

  

  

  

   839

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 10 декабря 1882 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, пьесу я, слава богу, кончил, начинается переписка. Экземпляры буду посылать через контору и, для скорости, по мере переписки, по одному, а не все вдруг, о чем ты и скажи кому следует. Тебя одновременно буду уведомлять; если сам буду не в силах, так Марья Васильевна напишет. Здоровье мое начинает внушать опасения моим родным и близким, что я замечаю по их тревоге. Вероятно, на-днях слягу. Сделай милость, спроси у Потехина, ответят мне на мои письма или нет, и уведомь меня поскорей! Волнения, причиняемые мне неизвестностью об материальном обеспечении моем и моего семейства, доходят до угрожающих размеров. Ведь я хлопотал об этом больше года, положил всю свою энергию, думал, что дело кончено, и вдруг!.. С моими ли силами перенести это? Поклонись от меня и жены Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   840

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   14 декабря 1882 г. Москва.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, сегодня оканчивается переписка и завтра посылается через контору один экземпляр моей новой пьесы ("Красавец-мужчина", комедия в 4-х действиях), а послезавтра еще два. Похлопочи, чтобы пьеса сейчас же была одобрена цензурой и Комитетом и чтобы один скрепленный экземпляр был послан в Москву не позже понедельника. О том же я сегодня пишу Потехину. Ему же я предоставляю распределение ролей. Делайся с ним, как знаешь. Телеграмму твою и письмо Потехина я получил; все это только обещания, которые меня нисколько не успокоивают и которым я перестал верить. Официального ничего нет, и неизвестно, когда будет; а между тем год кончается, приходит время получать деньги из конторы, - я нуждаюсь очень. Наведи справки! За переговоры с Краевским и Глазуновым благодарю; об этом напишу после, теперь некогда.

  Поклонись от меня и Марьи Васильевны Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  Здоровье отвратительно.

  

  

  

  

   841

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 17 декабря 1882 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, вместе с этим письмом отправлены в Петербург еще два экземпляра моей пьесы. Этот труд вымотал последние мои силы; будь друг, похлопочи для меня и ты, чтобы пропущенный Комитетом и цензурой экземпляр сейчас же был отправлен в Москву. О пропуске уведоми телеграммой!

  Да покланяйся Потехину, чтоб они развязали мою душу. Кроме любезных обещаний, до сих пор ничего нет, бог судья Ивану Александровичу; по его прежним отношениям ко мне я никак не мог думать, что он поступит со мной так безжалостно.

  Жду от тебя ответа.

  Поклонись от меня и жены Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  Если завтра (18 числа) пьесу не успеют прочесть в Комитете, то похлопочи, чтобы собрали экстренный. Я узнал, что против моей пьесы ведется интрига (я тебе об этом после напишу), хотят окончательно добить меня. Я желал бы, чтобы роль Окоемова играл Ленский, Сусанны - Савина, Лотохина - Варламов, Олешунина - Сазонов.

  

  

  

  

   842

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 20 декабря 1882 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, сокращай пьесу, как знаешь, только смысла не нарушай. Скажи Артемьеву, что я на вымарки согласен, эти места будут зачеркнуты, и в литографированных экземплярах их не будет. Когда пьеса пойдет в Москве, не знаю, мы торопимся потому, что теперь для репетиций время свободно, а на праздниках будут двойные спектакли и репетировать уж некогда. Притом же с января станет выходить Ермолова, которая родила и выздоравливает; тогда будет ставиться "Не ко двору" и мою пьесу ототрут. Крылов распоряжается самовластно; режиссер находится у него в подчинении и ради Крылова уж не раз делал и теперь готов сделать мне мерзости.

  Что касается моего дела о вознаграждении, - до сих пор ни слуху ни духу. Я предполагаю, что дожидаются министра, - иначе понять нельзя. Я очень устал от работы и расстроен до крайности.

  Поклонись от меня и жены Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  Разумеется, пьеса без героини немыслима; но я боялся и теперь боюсь, что Савина сама не возьмет эту роль, так как дело идет о разводе. Хлопочи, я буду тебе очень благодарен. Скажи Потехину, что я нахожусь в полной уверенности, что он, по старой дружбе, распорядится постановкой в интересах автора и бенефицианта.

  

  

  

  

   843

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 26 декабря 1882 г.

  Любезнейший друг Федор Алексеевич, скажи Савиной, что слово "красавец" надо произнести с горьким упреком, как говорят: "Эх, совесть, совесть!" Но тут есть оттенок в тоне; в упреке постороннего человека выражается, по большей части, полное презрение; а в упреке близкого, например брата, мужа, любовника, больше горечи, а иногда даже и горя, чем презрения. Так и в слове "красавец" должно слышаться, вместе с презрением, и горечь разочарования (т. е. досада на себя) и горе о потерянном счастье. Как все это совместить - это уж предоставляется уму и таланту артистки; у Марьи Гавриловны и того и другого довольно.

  Ты пишешь, чтоб я не ленился и приезжал в Петербург. Какие милые советы! Да разве я не знаю, что мне ехать в Петербург нужно, даже необходимо, да разве я ленился когда-нибудь в деле, от которого зависит благосостояние моей семьи? Значит, тут есть что-нибудь, кроме лени. Вчера я был здоров; ночью шел снег, и я едва в силах написать тебе письмо и сейчас же лягу на весь день.

  Разумеется, когда дело дойдет до крайности, то меня привезут в Петербург, хотя бы полуживого.

  Поклонись от меня и жены Анне Дмитриевне.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   844

  

  

  

   С. А. ЧЕРНЕВСКОМУ

  

  

  

  

  

  

   28 декабря 1882 г. Москва.

  

  

  

   Многоуважаемый

  

  

  

   Сергей Антипович,

  Поступите, как найдете нужным для пользы дирекции и моей, конечно. Я на все согласен.

  

  

  

  

   Искренно преданный Вам А. Островский. 28 декабря 1882 г.

  

  

  

  

   845

  

  

  

  [М. Н. ОСТРОВСКОМУ]

  

  

  

  

  

  

   31 декабря 1882 г. Москва.

  Заботы и страдания физические и нравственные замотали меня совсем... С невралгией головы я писал пьесу, имея отдыха от боли не более трех часов в сутки. Сценариум уж был давно готов, пьеса начата еще в деревне, а кончил я ее, с перепиской, только 15 декабря. Пьеса уж шла в Москве и имела огромный успех.

  Сейчас прочел в "Московских ведомостях" наглую клевету о моей пьесе. Автора вызывали с громом после второго действия (меня в театре не было). Вызовы были без конца. После конца пьесы Федотову вызывали в продолжение целого антракта. По поводу моей пьесы на другой день было вывешено распоряжение, чтобы более трех раз не вызывать. Я никому не сделал дурного, а меня бьют со всех сторон. Трудно жить становится...

  

  

  

  

   846

  

  

  

   ф. А. БУРДИНУ

  

  

  

  

  

  

  Москва, 1-го января 1883 г.

  

  

  Любезнейший друг Федор Алексеевич,

  Марья Васильевна и я поздравляем тебя и Анну Дмитриевну со всем вашим семейством с Новым годом и желаем тебе, во-первых, хорошего бенефиса, а потом всего того, что ты сам себе желаешь. Ты как будто сомневаешься; пишешь: "что-то бог даст!" - Не сомневайся! В Москве пьеса поставлена и дается при самых неблагоприятных условиях, и все-таки успех огромный. В обществе только и разговоров, что о ней, и разговоров самых лестных для меня. Озлобление моих недоброжелателей и недругов доходит до бешенства. Откуда оно? Не понимаю. Я никому ничего дурного не сделал.

  А. А. Потехин писал мне, что дело об авторском вознаграждении должно решиться при первом же докладе директора министру. Ты, вероятно, видишься с Потехиным часто; сделай милость, осведомись об исходе дела и сейчас же, нимало не медля, извести меня. Я измучился ожиданием. Я серьезно болен, расхворался еще до праздников и с тех пор сижу, или, лучше сказать, лежу дома. Холода у нас волчьи.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   847

  

  

  

   П. И. ВЕЙНБЕРГУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 1 января 1883 г.

  

  

  

   Многоуважаемый

  

  

  

   Петр Исаевич,

  Я до 20 декабря свету не видал от болезни и от трудов; страдал невралгией головы, в минуты отдыха от мучительной боли я с октября месяца писал пьесу для "Отечественных записок" и кончил ее только в половине декабря. Переводы интермедий Сервантеса я Вам обещать не могу, да над ними еще и работы много. После 25-летних напрасных исканий по библиотекам Италии мне удалось, наконец, найти экземпляр полного собрания сочинений Карло Гоцци. Этот интересный драматический писатель у нас совсем неизвестен, да и в Европе его знают больше по мемуарам, чем по пьесам. Шиллер перевел одну его пьесу, да у французов переведено прозой 5 или 6, только и всего, а он написал 14 томов. Если хотите, чтобы я перевел Вам что-нибудь из Гоцци, отвечайте. Я знаю итальянский язык хорошо и умею переводить быстро, размером подлинника и почти слово в слово. Только одна просьба, не торопите.

  

  

  

  

   Искренно Вам преданный А. Островский.

  

  

  

  

   848

  

  

  

   А. А. МАЙКОВУ

  

  

  

  

  

  

   1 января 1883 г. Москва.

  

  

  

   Многоуважаемый

  

  

  

  Аполлон Александрович,

  Поздравляю Вас с Новым годом и искренно желаю Вам всякого благополучия.

  Посылать Всеволожскому жетон еще рано. По случаю применения нового Положения о вознаграждении авторов Контроль министерства двора предъявит протест довольно горячий, но яе довольно основательный. По этому вопросу я посылал свои разъяснения как официально, через контору, так и в письмах директору и Потехину. Для окончательного решения спора ожидали министра, а он возвратился только накануне Рождества. Директор обещал изложить дело министру при первом же докладе; теперь я с часу на час жду Уведомления о резолюции министра. Жетон пошлем, когда новое Положение утвердится окончательно.

  Суворину я написал сегодня же; но ведь он относительно общественных вопросов чудак порядочный, его постоянно мечет то в ту, то в другую сторону.

  Искренно уважающий Вас и преданный А. Островский.

  

  

  

  

   849

  

  

  

   М. О. МИКЕШИНУ

  

  

  

  

  

  

   Москва, 1 января 1883 г.

  

  

  Любезнейший друг Михаил Осипович,

  Поздравляю тебя с Новым годом и желаю тебе всякого благополучия. Не удивляйся, что я так долго не писал тебе! По окончании пьесы я расхворался очень, непосильная старческому организму работа доконала меня. Вот уж две недели я сижу, или, лучше сказать, лежу дома. Предварительные шаги для переселения тебя в Москву состоят в том, что о возможности приобресть тебя для Училища живописи и ваяния сообщено Дашкову. Но так как я сам не выезжаю, то сношения свои с лицами высокопоставленными должен производить письменно или через людей, что замедляет дело. Теперь жду ответа по этому ходатайству. О рисунках для шелковых материй и обоев я сообщил некоторым посетившим меня купцам, а они, с своей стороны, обещали переговорить с фабрикантами. Между моими знакомыми нет ни одного такого фабриканта. Недавно мне пришла богатейшая идея для народного иллюстрированного издания, и идея неистощимая. Как только подробно обработаю ее, так сообщу тебе. Задача широкая и нам с тобой вполне доступная.

  Коли есть работа, так давай; у меня теперь есть свободное время.

  

  

  

  

  

  

  Любящий тебя А. Островский.

  

  

  

  

   850

  

  

  

   П. М. ПЧЕЛЬНИКОВУ

  

  

  

  

  

  

   7 января 1883 г. Москва.

  

  

  

  Милостивый государь

  

  

  

   Павел Михайлович.

  Сейчас у меня был г. Погожев, по поручению от Вас, чтобы переговорить о том, кому передать роль Сусанны в пьесе "Красавец-мужчина". Я долго ломал свою больную голову и, наконец, остановился на Райской. Но только что г. Погожев за порог, как я вспомнил, что у нас есть актриса, прямо подходящая к этой роли, именно Музиль-Бороздина. Покорнейше прошу Вас отдать эту роль ей, если Вы признаете это возможным, и извиниться за меня перед г. Погожевым, что я не догадался вспомнить о г-же Музиль-Бороздиной при нем.

  Искренно Вас уважающий и преданный А. Островский. 7 января 1883 г.

  

  

  

  

   851

  

  

  

   Ф. А. БУРДИНУ