| Главная » Книги |
Станиславский Константин Сергеевич - Письма (1918-1938), Страница 18
Станиславский Константин Сергеевич - Письма (1918-1938)ом явился Владимир Иванович. Подробности узнаете раньше меня от Леонидова и Качалова. Теперь вопрос в Москвине.
Самая насущная необходимость предстоящего сезона - не переутомлять труппы количеством спектаклей, дать побольше времени для работы на репетициях и для организаций десяток и их перевоспитания 1.
Обнимаю. О Подгорном и о Рипси не имею известий. Неужели и они выбывают из боевого строя. Это ужасно!
Обнимаю и люблю.
К. Станиславский 248*. Н. В. Егорову и В. Г. Сахновскому 3/IX
3 сентября 1932 Баденвейлер Дорогие Николай Васильевич и Василий Григорьевич! Не могу мириться с тем, что еще целый год мы обрекаем наших лучших из молодых актеров на скитальческую жизнь. Что-то сделать необходимо. Мы не можем спокойно пройти мимо бесчеловечного факта такой скитальческой жизни - и продолжать [требовать] от бездомных идеальной "академической" работы. Скажут, я требую невозможного. Но и мы делаем то же. Кто-нибудь должен сделать невозможное. Кто же? Должны это сделать мы - старики, более, чем они, деловые и имеющие власть. Что же? Может быть, часть Малого театра по Тверской временно до пристройки отдать бездомным. Можно настаивать на одном из этажей рабфаков. Необходимо еще раз возбудить вопрос перед ЦИК от моего имени1.
249*. Н. В. Егорову и В. Г. Сахновскому 5/IX 32
5 сентября 1932 Баденвейлер Дорогие Николай Васильевич и Василий Григорьевич! Мне чудится, что (согласно заявлению Авеля Софроновича) в Академию1 должен быть доступ актерам всех театров. Такое должно быть специальное отделение. Интересуется Малый театр, или Корш, или МГСПС - пусть идут по "десяткам". Можем брать подряды на актерские постановки (школьные работы) целых спектаклей. Пусть халтурят наши режиссеры (организованно).
Всех, кто может учить, - собрать. По мере того как в других театрах по нашей программе будут вырабатываться актеры по "системе", они сами будут стремиться к нам. Так создастся смена. Ненужные же нам актеры могут переходить в другие театры. Так создастся обмен. Можно будет брать актеров на отдельные роли, если они нашей школы.
Ваш К. Станиславский 250*. В. Г. Сахновскому и Н. В. Егорову 5/IX 32
5 сентября 1932 Баденвейлер Дорогие Василий Григорьевич и Николай Васильевич. Всю конструкцию десяток нужно переработать. Ясно, что общаться с труппой можно только через десятки. Ясно и то, что десятки нужны и интересны Театру-Академии не только со стороны художественного их усовершенствования, но и со стороны этической, дисциплинарной, административной, корпоративной, общественно-политической и проч. Нам нужно не только прекрасное искусство, но образцовая атмосфера. Одно без другого не может существовать. Для того театра, о котором говорят Комиссия ЦИК'а и партия, необходимы оба эти начала1. Поэтому в десятки должны прежде всего поступать те лица, которые одинаково смотрят на указанное назначение этих организаций.
Могут ли быть десятки по чужому назначению, или, как и раньше, они должны сходиться по взаимному влечению. Мне представляется, что только на последнем основании. Могут быть по назначению только: режиссерские и педагогические десятки. Лично я общаюсь с десятками, как раньше, на дому. Вызываю по десяткам, или представителей от десяток. С актерами, не зачислившимися в десятки, общение невозможно не потому, что я не хочу, а потому, что не смогу. Занятия в школе мои происходят через преподавательские десятки. Я дал им урок (показательный), а они разносят по труппе. Все остальные части театрального аппарата общаются через десятки.
Ваш К. Станиславский 251*. Н. В. Егорову и В. Г. Сахновскому 8/IX
8 сентября 1932 Баденвейлер Дорогие Николай Васильевич и Василий Григорьевич! По декорационным, и монтировочным, и другим частям тоже надо делать что-то в этой Академии. Я думаю, этим делом заинтересуется Дима1. Поговорите с ним. Тут же - пробы радио, эффекты, свет. Пригодится новый изобретатель, которого мы приняли в театр, - не помню еще его фамилии.
Ваш К. Станиславский 252. Л. М. Леонидову 17 сентября 1932 (почт. шт. - дата получения) Баденвейлер Дорогой Леонид Миронович! Спасибо за Ваше письмо от 2/IX. Не мог тотчас же ответить, так как оно застало меня в кровати. Опять схватил грипп с температурой 38,7, с хрипами и с боязнью за воспаление легких. Провалявшись в кровати около двух с половиной недель (в самую чудную погоду, в комнатной духоте), я теперь оправился (когда погода изменилась, повернувшись на осень).
Вот причина задержки. От Подгорного имею неважные известия. Предполагают, что у него от прошлогоднего разрыва в почках произошло сращение их с кишкой. Однако боли стали меньше. Он опять едет в Париж на просвечивание и на консультацию. Через него узнал, что Рипси лежит в гриппе в Париже или около него.
Понимаю Ваше волнение при экстренной замене Вишневского. Я бы переменил спектакль, именно потому, что он первый. Перемена с первого же начала может развихлять труппу, а излишняя строгость к качеству спектакля при самом начале подтягивает труппу. Что же это сделалось с Вишневским? Он был самый аккуратный! Уж не болен ли? 1
Как было бы важно все возобновления старых спектаклей хорошо освежить по сквозному действию и сверхзадаче. Они-то, самые главные, и забываются легче всего актерами. В этих случаях пьеса попадает во власть штампов.
Надо убедить, что при недостаточных жалованьях и при опоздании их повышения труппа ослабнет. Надо умолять, чтоб на материальную сторону и на еду начальство обратило бы особое внимание. Знаю, что это трудно, но без этого не доведешь сезона до конца.
Послал, как просили, какую-то пошлятину вместо приветствия Александринке. Повторяю один и тот же мотив о "традициях". Сам же, по правде говоря, не имею никакого представления о том, что такое представляет из себя этот театр. Кроме того, писал с температурой. Надеюсь на то, что если пошло и не подходяще к тому, что из себя представляет теперь Александринка, то моего письма читать не будут2.
Надеюсь, что теперь Вы получили текст объявления о назначении Вашем, Москвина и Качалова по редакции Немировича. У меня не было моей прежней редакции, и я не мог сличить разницы. Но я поторопился подписать присланное Немировичем, так как не хотел задерживать Москвы. Кроме того, я полагал, что редакция сделана по Вашему соглашению с ним. Знаю, что Владимир Иванович теперь в Женеве и в Карлсбад не поедет, так как, по его словам, опоздал туда. Он намеревается вернуться в Москву к концу ноября.
Вы не хотите названия "тройка". Пусть не называется так, но удобно ли будет каждый раз повторять все три фамилии? Сама жизнь и актерское остроумие придумают название - для краткости. Оно может оказаться неподходящим. Лучше бы придумать "прозвище" 3.
По Вашему письму чувствуется в Вас бодрость, и это очень приятно.
[...] Как бы надо роли по душе - Качалову и Книппер! Последняя мечтает об [пропуск в подлиннике.- Ред4]. Не пустить ли ее после "Талантов". Еще мысль: не пришлось бы заменять Подгорного - в прокуроре? Во всяком случае, при состоянии его здоровья ему, быть может, нужен дублер. Лучше это сделать заблаговременно, чем наспех. Кто же этот дублер? По-моему, один Хмелев может это сделать. Роль важная5.
Еще дело; решите порядок: кому я должен писать свои мысли по театру и предложения - Вам ли, т. е. "тройке", или своим заместителям? Сговоритесь и велите мне написать.
Обнимаю Вас и всех товарищей по театру. Не забывайте при случае и черкните. У нас все то же самое изо дня в день. Если б не свидание с семьей, то с радостью вернулся бы домой. Ближайшая разлука с семьей гнетет. И не придумаешь, как сделать, чтоб всем соединиться в Москве. Но теперь туберкулезных там не откормишь.
Ваш любящий К. Станиславский 253. Из письма к Л. М. Леонидову 26 сентября 1932 Баденвейлер Дорогой Леонид Миронович! Спасибо за Ваше письмо от 18/IX и отвечаю на него по пунктам.
Я сам боюсь переезда из Баденвейлера в Берлин и особенно из Берлина в Москву. При случае черкните, как Вы ехали, было ли тепло. Я с собой захватил пальто на вате, но шубы нет. Но, помня, что в прошлом году в ноябре было 15R ниже нуля, я немного сомневаюсь, как поступить. В Варшаве шуба не потребуется, а по приезде в Москву могут в случае нужды выслать шубу на вокзал. Только бы не высылали особого вагона. По теперешним временам это не нужно.
Да, если мое письмо было лучшим на Александрийском юбилее, могу себе представить, какая там была скука. Самым искренним образом радуюсь и удивляюсь тому, что оно имело такой успех, так как я его высасывал из пальца, так как не было под рукой никакого материала. Спасибо Книппер1.
Если удалось распределить пьесы так, что вся труппа занята и довольна работой, я счастлив и приветствую первый шаг Судакова, если это его работа. Но думаю, что не он один участвовал в этой сизифовой работе, а потому приветствую всех, кто над ней трудился. Знаю, как это сложно 2.
Неужели Толстой написал хорошую пьесу, годную для нашего театра?!3 За "Самоубийцу" боюсь в том смысле, что актеры не поверят в возможность его осуществления, и потому работа будет без энергии, а между тем она наиболее важная с художественной стороны... и трудная!!4
Говоря о Книппер, я подразумевал "Без вины виноватые" Островского. Но, судя по ее письму к Марусе, она очень довольна "Жизнью в лапах" 5.
Жалко пускать "Тартюф" на Малую сцену - с Качаловым! 6
Мне кажется, что старики заслужили право играть только на Большой сцене. Одна ходьба по лестнице чего стоит. Даже молодые жалуются. Как жаль, что Малую сцену нельзя заменить другой, более доходной. Пока это не будет сделано - материальный кризис и мизерные жалованья не будут изжиты.
"Столпы общества"! Боже, какая скучища. Не могу забыть этого ужасного спектакля и моих десяти потов во время игры Бёрника. Неужели Хмелев охотится на него!? 7
Вот тут меня берет сомнение. Неужели все 15 пьес скомпонованы так, что могут репетироваться так, что никто не будет совпадать и задерживать работу, как это было с "Самоубийцей" и "Мертвыми душами"?
...Вот что меня убило, это Ваше известие о жалованьях до января.
Чтоб выйти из положения, единственное средство - беспощадная халтура. Ведь мне писали, что уже затребовали списки жалований. Я этому возрадовался и растрогался заботой. Если не ошибаюсь, в истекшем сезоне повышение произошло до1 января. Не следует ли съездить депутацией и просить ускорить, иначе к январю уже все сердца актеров будут изношены и придется отпускать их среди сезона на поправку, как в прошлом году, и тем срывать сложный, скомбинированный план репетиционных работ. Нормировка и переработка за деньги - хорошая мера. Я ее очень одобряю. Но разве она достаточна?!
Очень одобряю меры по снабжению.
Хмелев - прокурор на тот случай, если Подгорный вернется больным. Чтоб не пришлось халтурно вводить заместителя.
На будущее время буду писать Егорову или Сахновскому, так как в их руках аппарат администр[ации], и можно наладить порядок. Вы же сговоритесь, как будет производиться передача.
Браво! Качалов держится. Сдержите Книппер. Она опять уж летает, а среди сезона измучается!
Не вижу в репертуаре интересной работы Качалову и Вам!
Как вопрос о жалованье "тройке"? Я писал об этом, но еще не имею известия.
Что сказать о себе?
Если б не семья (расставание с которой становится все мучительнее по мере того, как мы стареем), я бы с радостью вернулся поскорее, до холодов. Правда, мысль о заключении до весны в двух комнатах меня приводит в ужас, но, кажется, это неизбежно будет и в этом году. Только что стало похолоднее, и все прежние ощущения в сердце и в других местах вернулись.
...Погода у нас изменилась, а сегодня так просто холодно по-осеннему, и сижу по-зимнему в запертой комнате. Говорят, что это временно и что скоро опять вернется тепло.
Через недели две думаем вернуться в Берлин, а в самом начале ноября быть у Вас.
Всех обнимаю, и Вас в первую очередь. При своем безделии много думаю, и вспоминаю, и представляю себе, как Вы там работаете и кипите в котле.
Все наши шлют Вам привет. В пятницу Саша 8 уже уезжает. Игорь пока остается.
Любящий Вас К. Станиславский 1932-26/IX
254. А. М. Горькому 29 сентября 1932 Баденвейлер Дорогой Алексей Максимович. Простите мое запоздалое поздравление с днем Вашего сорокалетнего юбилея литературной деятельности.
Задержка произошла потому, что я живу в дыре и газет не читаю, а театр известил меня, когда уже юбилей прошел.
Примите мое самое искреннее поздравление.
Я радуюсь тому, что наш театр, близкий свидетель Вашей блестящей сорокалетней литературной деятельности, в завершение и укрепление нашей дружбы становится театром Вашего имени1.
Отныне будем вместе работать над советским театром, который один может поддержать гибнущий во всем мире театр.
Очень сожалею, что в торжественные дни, которые праздновались в Москве, я был не с Вами. Отдаленность расстояния не охладит моего горячего приветствия.
Крепко жму Вашу руку и прошу передать мои поздравления всей Вашей семье от душевно преданного Вам
К. Станиславского 1932. 29-IX
255*. Б. Ю. Чернявскому 8/Х 32
8 октября 1932 Баденвейлер Дорогой и глубокоуважаемый Борис Юрьевич. Пять минут тому назад прочел Ваше письмо и тотчас же сажусь писать ответ, но только по самым спешным вопросам, чтобы избежать недоразумений в будущем.
1) Передайте Марии Соломоновне, что я прошу ее во имя прошлого (а в нем были хорошие моменты) - дождаться моего приезда (в начале ноября) и ничего не предпринимать до моего разговора с ней. Со своей стороны я обещаюсь ей, что если мотивы ее ухода основательны и я вместе с Вами и Ал. Влад. не сможем устранить препятствий, то я не буду мешать ее уходу1, так как твердо решил не удерживать никого из недовольных.
2) Остановка репетиций "Кармен" мне непонятна. Много сил и внимания было потрачено на то, чтоб наладить репетиции четырех опер одновременно, и работа шла2. Теперь одна из четырех опер прошла ("Золотой петух") 3, значит, стало легче, а между тем самая канительная работа остановилась. Понимаю, что в первое время, когда налаживался сезонный репертуар, остановка репетиций могла быть неизбежна. Но теперь...?
3) Вопрос о халтурах был мне обещан и запротоколен мной неоднократно после разговоров с Андр. Серг., Аркадьевым, Эпштейном4. Теперь по воле Павла Ивановича5 он снова выплывает наружу. Мне приходится повторять то, что я уже не раз говорил: мне 70 лет, из них я 50 лет упорно боролся с халтурой, так как считаю ее самым злейшим врагом и погубителем всех театров и виновницей всемирного кризиса. Неужели же теперь, перед смертью, чтоб быть приятным Павлу Ив., я должен отречься и стереть то, за что боролся всю свою артистическую карьеру?! Если б я это сделал, то первый П. И. перестал бы уважать меня. Поэтому я не могу согласиться ни на какую халтуру - ни с ширмами, ни с фортепиано, ни с мандолиной, ни с клавесинами, а только - с полным оркестром. Если это мое условие не подходит, придется обратиться к другому режиссеру и директору - подешевле6.
4) Очень сочувствую студии. Она одна может оздоровить наш сгнивающий театр. Но первое условие: полное разъединение ее от театра7. Ученик, раньше времени попавший за кулисы и тем более на сцену, перестает быть учеником. Поэтому первое правило студии должно быть: студийцу строжайше запрещается ходить за кулисы театра, а артистам, без моего разрешения и выбора,- на уроки и репетиции студии. Компромисс в этом вопросе смерти подобен. Смешивать учение с театральной работой - то же, что ученику с непоставленным голосом петь Зигфрида и вагнеровский репертуар. Кроме того, на два дела нет ни сил, ни времени. При таком порядке создание кадров превратится в полное их уничтожение, так как ученики потеряют голоса, ничего не приобретут и ничему не научатся, а только накопят ворохи штампов.
Вести студию на грошовые подаяния от театра нельзя. Если нужны кадры, необходима какая-то, хотя и скромная, ассигновка. Смотря по ее размерам развернется и работа. Не участвовать в "студии" (в кавычках), вроде тех, которыми запружена Москва,- я не могу.
5) Скажут, что я все отрицаю и ничего не предлагаю! У меня есть и предложения. Первое. Чтоб наша жизнь текла нормально и нам не приходилось бы ходить с протянутой рукой, надо поставить нас в нормальные условия, т. е. дать театр. Тогда все устроится само собой. Пока этого нет, никакие компромиссы не помогут, а будут лишь запутывать дело. Если нельзя дать здания, то Наркомпросу надо уплатить деньги, возмещающие то, что нам недодано. Но нельзя государственный театр субсидировать за счет голодных актеров. Если невозможно дать театра, ни денег, это означает, что данному учреждению не по силам содержать театр и надо его закрыть.
6) Скажут, что я все отвергаю, но ничего не предлагаю. Свое предложение я не раз высказывал и подробно писал в последнем письме к Вам о материальных выгодах Моцартовского зала8. Там в вечер можно получить до 800 руб. Что же касается халтур, то я утверждаю, что в конечном результате они убыточны. Когда я предсказывал, что ленинградская поездка не принесет пользы, и высказался против нее,- надо мной смеялись. И сейчас скажу - новые поездки в Ленинград будут в конечном счете убыточны. Вот халтура в Ленинграде может принести некоторую прибыль.
Ваша мысль о концертах (организованных) тоже может дать хороший доход, и я так восхвалял и приветствовал Ваше начинание.
Пусть нам дадут какой-то театр вроде КОР'а (как нам, так и Немировичу - филиал). Там можно устроить регулярные спектакли, и будет хорошо.
Но халтура и Академия - никак не совместятся.
7) Группа артистов, восхваляющая Немировича-Данченко-театр, была очень обижена, взволнована и сильнее всех протестовала, когда я внес предложение о соединении с тем театром. Почему же такая перемена? Если им хочется переменить свою артистическую веру - пусть вносят предложение о слиянии.
8) Я телеграфировал о том, что отсюда, из этой дыры, я ничего не могу сделать ни с партитурой Девятой симфонии9, ни теперь со струнами и тростниками для оркестра. Кроме того, у меня нет на это денег. У меня в обрез, чтобы доехать до Москвы. Пусть сами музыканты снесутся с фирмами в Дрездене и напишут туда, чтоб они выслали мне наложенным платежом все нужные вещи (которых я даже не знаю и названия по-немецки), я могу занять у друзей до 80 марок - не больше. Высылать к 31 октября в Берлин по адресу Pension "Bayerischer Platz" - Bayerischer Platz, No 2, Berlin.
Простите, дорогой Борис Юрьевич, что письмо такое сухо-деловое и моментами резкое. Последнее ни с какой стороны не относится к Вам, а является следствием истощения моего терпения.
Вот уже много лет мне обещают и тотчас отнимают обещанное. Я борюсь все эти годы за одно и то же. Больше сил не хватает. Я никогда, ни разу не "пугал" отставкой и уходом, как это любили в оно время делать кучера. Считаю эту манеру несерьезной. Но теперь я заявляю в первый раз, что, если будет узаконена халтура, я не останусь на своем посту и буду хлопотать о том, чтоб с театра сняли мое имя.
Или наш театр и мои последние старческие силы нужны, и я их охотно жертвую,- или я ухожу на покой и буду писать свою грамматику актерского и режиссерского искусства. Крепко жму Вашу руку и обнимаю Ал. Вл. (который все еще пишет мне письмо!).
Искренно преданный К. Станиславский. Простите за ужасный почерк. От спешки и волнения.
256*. С. П. Успенскому Москва, 22 ноября 1932 г.
22 ноября 1932 Дорогой Сергей Петрович! Поздравляя сегодня всех участников спектакля "Дядюшкин сон" с сотым представлением, я хочу сказать лично Вам несколько слов,- мне хочется поблагодарить Вас за Ваше отношение к этому спектаклю, за ту справедливую и спокойную требовательность ко всему, что составляет спектакль, которая помогает созданию подлинно творческой атмосферы за кулисами и на сцене и составляет основное качество великолепного, помощника режиссера.
Надеюсь, что каждый спектакль, поручаемый Вам в дальнейшем, будет Вас так же, как и "Дядюшкин сон", привязывать к себе, а через это - к театру.
К. Станиславский 257*. Председателю комиссии по руководству ГАБТ и МХАТ А. С. Енукидзе Декабрь (после 26-го) 1932 Москва Глубокоуважаемый Авель Софронович. После просмотра "Слуги двух господ" 26-го декабря 1932 г. В. Г. Сахновский сообщил мне Ваше решение допустить спектакль к публичному исполнению, а также просьбу И. Я. Судакова - согласно его договоренности с Вами - о том, чтобы я ему дал визу на публичные спектакли этой пьесы после моего вторичного просмотра1. Тем не менее я считаю своей обязанностью со всей прямотой еще раз сообщить Вам мое личное мнение о спектакле, которое во мне крепко сложилось.
Я считаю, что этот спектакль опасен для искусства МХАТ, так как актеры театра наживают в нем профессиональные штампы, которые они затем, неминуемо, перенесут в другие пьесы. Я считаю, что этот спектакль поверхностен, лишен "сквозного действия" и потому внутренно бессмысленен. Избавиться от этих коренных недостатков можно было лишь путем углубленной работы, внимательно и глубоко распахав пьесу и проработав как ее, так и каждую роль по линии сквозного действия. Для этого недостаточно нескольких репетиций, проведенных И. Я. Судаковым и коллективом актеров. 5. XII сего года, после моего просмотра этой пьесы, я сообщил И. Я. Судакову и актерам мой совет о необходимости длительной и глубокой работы над спектаклем, так как играть в той внешней манере, в которой был сыгран "Слуга", - значит противоречить самой системе театра; да и самая "внешняя манера" требует такой техники в смысле овладения речью, голосом, движением, умением носить костюм, которой исполнители "Слуги" отнюдь не обладают.
Поэтому я считаю, что с художественной точки зрения спектакль "Слуги" в том виде, как он был показан мне, не может иметь места в МХАТ СССР имени М. Горького.
Я уверен в своей точке зрения, особенно ввиду тех директив, которые я получил от Вас, которые я всецело принимаю и которые определяют проводимую мною в театре линию. Я имею от Вас указания о необходимости образования Театра-Академии, о ненужности спешки в выпуске пьес за счет их качества, об углубленном содержании спектаклей, о воспитании больших, внутренно богатых актеров-мастеров. Я согласен с Вами, что только таким путем и может создаться театр, нужный нашей стране в наше время. Всем этим принципам спектакль "Слуги" в полной мере противоречит, и, не соглашаясь с ним, я только придерживаюсь установленной Вами линии театра.
Я не могу рассматривать спектакль "Слуги" вне общего вопроса о Театре. Он является лишь образцом той ненормальной обстановки, которая нарушает линию театра и которая выражается в отходе от правильного актерского воспитания, признанного Правительством.
Принятый в мое отсутствие производственный план, по существу, несбыточен. Он выдвигает мнимое накопление продукции вместо действительного художественного роста театра. Пьесы {К. С. Станиславский имеет в виду спектакли. - Ред.}, создающиеся в течение 2-4 месяцев, не могут жить как произведения искусства, так как они скользят по поверхности и наносят актеру непоправимый вред, приучая его к легкомысленному отношению к творчеству и навязывая ему ремесленный, штампованный подход к роли. Актер, одновременно работая 2-3 роли, разбрасывается и, без творческой сосредоточенности, дает набор штампованных приемов, уводящих его от жизни к самой дурной бутафории, и чем дальше, тем больше актер будет неспособен к передаче больших тем. Поэтому предложенный план неминуемо снижает актерское искусство и чужд идее Художественного театра.
"Слуга" является лишь примером и следствием этого плана. Он поддерживается и проводится определенной группировкой внутри театра. Поскольку между мною и сторонниками этого плана возникают столь большие принципиальные расхождения, которые касаются самого существа искусства МХАТ, я предлагаю как единственный выход следующие мероприятия, изложенные в прилагаемом к этому письму обращении в Комиссию по управлению ГАБТ и МХАТ СССР им. М. Горького.
Если, несмотря на мои объяснения (которые я обязан был изложить), Вам угодно будет, чтобы спектакль "Слуга" шел на сцене театра МХАТ СССР имени М. Горького, я подчинюсь Вашему приказу, но позвольте мне снять с себя ответственность за эту неудавшуюся работу театра 2.
К. Станиславский 258. А. М. Горькому Москва, 6 января 1933 года
6 января 1933 Дорогой Алексей Максимович. Я приступаю к работе над "Булычовым". В этой пьесе я вижу лучший предлог для того, чтобы раскрыть свое отношение к театру и современности. Мне хочется проработать пьесу серьезно, в плане нашего искусства, не спеша, так как ее значение - в глубине выдвигаемых проблем, а не в хроникальном изображении фактов. К Вашему приезду надеюсь иметь материал для обсуждения с Вами нашего подхода к пьесе, так как к тому времени будут с актерами сработаны многие сцены из "Булычова"1.
Я очень сожалею, что мне не удалось встретиться с Вами во время Вашего последнего пребывания в Москве, так как я вернулся из-за границы уже после Вашего отъезда. Между тем мне хотелось обсудить с Вами ряд вопросов, имеющих первостепенное принципиальное значение для театра. В настоящий момент они обострились до такой степени, что требуют очень ясного, определенного и категорического решения. В их основе лежит один самый существенный вопрос о понимании роли МХАТ в современности, о понимании его особенного, специфического искусства, непохожего на искусство других театров. Внутри театра мы его формулируем как вопрос "вширь" или "вглубь". То есть: должны ли мы направить все силы на понимание, углубление и развитие нашего искусства, не гоняясь за количеством постановок, или - по примеру других театров - стараться дать быстрые и потому преходящие отклики на злободневные вопросы, не думая об углублении искусства.
Было бы наивностью думать, что, ставя так вопрос, я отгораживаюсь от потребностей современности: напротив, я думаю, что МХАТ обязан глубоко, а не поверхностно отвечать современности; смотреть в существо вещей, а не на их поверхностную оболочку. Я хочу театра мысли, а не театра протокольных фактов. Со всей искренностью я хочу сказать, что иной роли для себя в наши дни я не вижу - остаток своей жизни я хочу потратить на воспитание актера и углубление актерского мастерства, способного передать самые глубокие и сильные чувства и мысли человека наших дней.
Мне казалось, что и Ваша позиция по отношению к МХАТ совпадает с моими взглядами. Вы не напрасно формулировали положение МХАТ как театральной Академии.
Этому росту "вглубь" есть, однако, много препятствий. За последние годы театр очень раздался "вширь" - в нем более 120 человек актерского состава, из которых многие претендуют на работу, которой мы не можем им дать и которой они в МХАТ нести не могут; проходили постановки, в которых искусство МХАТ не стояло на должной высоте,- возникала неудовлетворенность и тоска. В результате образовалась группа, которая лозунгу "вглубь" противопоставила стремление "вширь" - к быстрому и многочисленному выпуску пьес, к иному пониманию актера. Я не вижу иного выхода, как разделение театра, чтобы основной МХАТ мог со всей последовательностью проводить принятую линию. Я считаю необходимым сосредоточить все силы внутри единого театра без всяких добавочных сцен, и с этой единой, одинаково понимающей искусство труппой я надеюсь добиться нужных результатов. Мне кажется, что во вне театра недооценивают всей серьезности и остроты положения, грозящего гибелью МХАТ, если немедленно не будут приняты предлагаемые мною меры. Я направил А. С. Енукидзе две бумаги (копии которых я посылаю Вам) с просьбой дать решение. Я надеюсь, что Вы поможете нам в этот ответственный для жизни театра момент.
Крепко жму Вашу руку и шлю привет всей Вашей семье.
Искренно преданный К. Станиславский 259*. Участникам юбилейного вечера Середина января 1933 Москва Болезнь мешает мне сегодня быть со всеми, кто захотел почтить меня по случаю моего семидесятилетия. Я тем более ценю оказываемую мне честь и порывы добрых чувств, что сам по опыту знаю, как трудно и хлопотливо устройство юбилея. Одна из причин моего отказа от официального чествования - в том, чтобы не переутомлять и без того измученных работой артистов новыми публичными выступлениями. Если же, несмотря на все, вам угодно было собраться сегодня, то сегодняшний праздник еще больше трогает меня и усугубляет чувство благодарности ко всем инициаторам и выполнителям праздника, ко всем, без исключения, его участникам и присутствующим на вечере гостям.
Мой первый, низкий мой поклон всем им - в знак глубоко искренней сердечной признательности.
В коротком письме не высказать всего, что хотелось бы сказать при личном свидании с друзьями и товарищами по искусству в знаменательный день артистической жизни. Скажу лишь кое-что, что уместится на страницах письма.
В переживаемое время, когда человеческое сердце и ум взбудоражены историческими событиями, трудно соединить большую группу людей на одной общей для всех связующей идее. Мы, артисты,- счастливцы в этом случае, так как нас соединяет искусство, которое во все исторические моменты становится более необходимым для внутренней жизни людей. Однако нигде, как в искусстве, нет столько разных мнений, взглядов, путей, "систем", открытий, разногласия, вражды и ссор. Все это разъединяет людей. И, несмотря на это, мы связаны друг с другом. Скажут, что в сегодняшнем собрании моих друзей и товарищей по искусству, моих учеников и одинако мыслящих- нас соединяет "система" Станиславского. Какая?
Теперь эта система в каждом из театров, выросших из МХАТ, переродилась совсем в другую, новую, часто противоположную, и, несмотря на это, мы все же не чужие люди и связаны чем-то общим, что всех соединяет и ведет по пути искусства.
Что же это за связь? Эта связь - в системе, но только не Станиславского, а самой величайшей художницы, "творческой природы человека".
Она и ее созидательные законы одни для всех людей, для всех направлений, толков подлинного искусства. Поскольку речь идет об этих творческих законах, мы все близки и родственны друг другу. Поскольку вопрос касается удаления от природы в область бесчисленных условностей, мы становимся чуждыми и перестаем понимать друг друга.
Все это я пишу для того, чтобы сделать нашу связь более ясной, четкой и определенной. Всю мою артистическую деятельность я посвятил не созданию нового выдуманного мной искусства, а лишь самому подробному и тщательному изучению творческой природы артиста-человека в себе самом [и] в других артистах, в учениках, в любителях, в музыкантах и певцах. Мой труд - не изобретателя, а исследователя. Он не пропал зря. Это доказывает сегодняшнее собрание моих друзей, товарищей по искусству, сотрудников и учеников, соединенных общей верой в "систему" величайшей художницы - творческой природы человека. Только она вечна, всем понятна и необходима каждому, кто подходит к искусству.
Мой второй поклон - друзьям и единомышленникам, в знак признания общей для всех, связующей нас идеи в искусстве.
Во всем мире кризис театра, и у нас в стране искусство не все еще благополучно, но тем не менее благодаря заботам правительства искусство идет вперед и не умирает. Когда думаешь о будущем и об опасном нашем сопернике кино, мы уже предчувствуем мрачное будущее для всех плохих театров всего мира. Они должны уступить место Великому немому, заговорившему слишком громко.
Но, несмотря на это, будущее театров мне чудится в розовом свете. Их будет меньше, но зато те, которые уцелеют, будут прекрасны, от подлинного искусства, а подлинное искусство идет от законов творческой природы. Те, кто их изучает и кто следует этим законам, могут спать спокойно, им не грозит опасность, их ждет расцвет обновления. Но те, кто отошел от природы, пусть скорей возвращаются к ней.
Человеческая природа бесконечно разнообразна, и потому на ее законах будут создаваться бесчисленные количества разновидностей, направлений искусств. Тем лучше. Это надо очень приветствовать, потому что если бы все виды искусства были похожи друг на друга как капли воды, то было бы скучно, а ничего нет хуже на свете, чем скучное искусство.
Поэтому пусть все творят так, как хотят, как умеют, пусть делают то, что хотят, пусть рисуют себе несколько бровей и кругов на лицах, но только пусть всё, что они делают, оправдывается изнутри вечными, обязательными для всех законами творческой природы.
Третий мой поклон - тем из наших единомышленников, которым выпала огромная роль спасения гибнущего искусства актера через возврат к вечно юному и неувядающему искусству величайшей художницы-природы.
260*. Н. А. Семашко 19 января 1933 Москва Дорогой, искренно любимый и многоуважаемый Николай Александрович! Вы меня очень тронули Вашим хорошим и теплым письмом в день моего семидесятилетия.
Благодарю Вас от всего сердца как за это приветствие, так и за Ваше всегдашнее доброе отношение ко мне. Верьте, что я очень дорожу им и высоко ценю его.
Сердечно преданный и благодарный
К. Станиславский 1933-19-1
261*. П. М. Керженцеву 20 января 1933 Москва Дорогой Платон Михайлович. Вы очень тронули меня Вашим милым письмом в день моего семидесятилетнего юбилея. Спасибо Вам и за поощрение моего писания. Но я не обольщаю себя, не считаю себя призванным к этому делу и берусь за перо лишь для того, чтоб делиться своим опытом с молодым поколением. Надо и хочется скорее докончить уже начатые и в главных частях уже написанные книги. Но для этого нужно уединиться куда-то на год, так как среди текущих дел работы не окончишь. Теперь этого сделать невозможно, и потому рукописи лежат пока, до времени.
Еще раз искренно благодарю Вас за память и внимание.
Никто не сочувствует Вам так, как я, которому уже четвертый год суждено просиживать в комнате всю зиму.
От всего сердца желаю Вам скорейшего выздоровления.
К. Станиславский 1933-20-1
262*. Н. В. Тихомировой 20 января 1933 Москва Долго жил. Много видел. Был богат. Потом обеднел. Видел свет. Имел хорошую семью, детей. Жизнь раскидала всех по миру. Искал славы. Нашел. Видел почести, был молод. Состарился. Скоро надо умирать.
Теперь спросите меня: в чем счастье на земле?
В познавании. В искусстве и в работе, в постигновении его.
Познавая искусство в себе, познаешь природу, жизнь мира, смысл жизни, познаешь душу - талант!
Выше этого счастья нет.
А успех?
Бренность.
Какая скука принимать поздравления, отвечать на приветствия, писать благодарственные письма, диктовать интервью.
Нет, лучше сидеть дома и следить, как внутри создается новый художественный образ.
К. Станиславский 1933 - 20 - 1
70 л. жизни
263*. В Репертуарную Контору, помощникам режиссера 22 января 1933 Москва Дорогие друзья. Обнимаю и люблю моих дорогих друзей и сотрудников. Знаю, какой огромный и важный, незаметный для других труд вы несете. Им держится текущая жизнь театра, строгая дисциплина за кулисами, где кипит и создается каждый спектакль.
Мне особенно дорого ваше приветствие, и я от всего сердца благодарю вас.
Любящий вас К. Станиславский 1933-22-1
264*. Группе артистов МХАТ 22 января 1933 Москва Группа артистов - моих друзей - поднесла мне чудесную вазу с фруктами вместе с трогательным поздравлением.
Во главе - подписи: О. Л. Книппер, С. В. Халютина, Ф. В. Шевченко, Т. В. Красковская, H. H. Литовцева и другие, между которыми больше женщин. Если б я был стариком, то со спокойной совестью расцеловал бы всех. Но так как, по утверждению Василия Ивановича Качалова, мне лишь 22 года и у меня ни одного седого волоса1,- то я смущен... но тем не менее целую всех - женщин и мужчин - и дружески благодарю за память, трогательное внимание, которым очень дорожу.
Любящий вас К. Станиславский 1933 - 22- I
265*. Государственному Академическому Малому Театру 22 января 1933 Дорогие друзья, Малый театр - мой университет, он - колыбель МХТ, поэтому Ваше приветствие в день моего семидесятилетия мне особенно ценно, и я от всего сердца благодарю всех, вспомнивших обо мне.
Душой Вам преданный
почетный член Малого театра К. Станиславский 1933 - 22 - I
266*. Государственному Московскому Мюзик-холлу 22 января 1933 Москва В день моего семидесятилетия я получил ваше приветствие и от всего сердца благодарю вас за дорогие мне внимание и память.
Кто же теперь сомневается в том, что в вашей области труд артиста может быть доведен до высот подлинного искусства. Недаром же знаменитый политический клоун1 собирал в своем цирке всех представителей правительства и разных партий. Недаром знаменитый Танти-Бедини2 является в моем представлении почти единственным представителем подлинного гротеска, одного из самых трудных видов искусства, в котором необходимо только существенное и ничего лишнего. Конечно, как в вашем деле, так и у нас существуют низы ремесла, с которыми надо бороться и которые надо беспощадно вытра 
| |
| Просмотров: 476 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры