| Главная » Книги |
Станиславский Константин Сергеевич - Письма (1918-1938), Страница 9
Станиславский Константин Сергеевич - Письма (1918-1938)ustify"> 1926 3/IX
112*. Из письма к Р. К. Таманцовой Сентябрь (до 12-го) 1926 Дарьино Дорогая Рипси! Прежде всего поздравляю Вас, Николая Афанасьевича и Любовь Яковлевну1 с выходом книги. Если бы не вы - она до сих пор валялась бы у меня по шкафам в рукописи. Спасибо вам всем за невероятные и томительные хлопоты и мучения. Очень ценю, помню, благодарю и люблю - за вашу дружбу и огромную услугу. Обнимаю.
Что такое с Николаем Афанасьевичем? Это меня тревожит, так как люблю его и он страшно, как никогда, нужен театру.
Посылаю доверенность и заранее благодарю.
По поводу Леонидова - как помнится, я говорил, что ему надо прочесть первые три раза, а в дальнейшем - в отдельных торжественных случаях. Скажите Тарханову, что этого мнения я и теперь держусь 2.
...Абонементы и аншлаг - это хорошо. Дай бог и дальше так. Скажите Ольге Леонардовне 3, что я ее целую. Если она приедет сюда и сможет, по делам, некоторое время пожить с нашими, будем очень рады. Но только до 10-11 сентября комната занята Фальком. А после и его и моя освободятся.
Мое мнение о Кореневой таково:
а) Роль передана ей. Кажется, она ее играет хорошо. По законам и традиции театра она имеет на нее первое право, т. е. на первый спектакль. Эти традиции я обязан охранять во что бы то ни стало.
б) По болезни Кореневой, ввиду неясности ее положения, театру необходимо было подкрепить ее дублершей. Поэтому назначена была Тарасова. Тоже по традициям театра - она после ряда репетиций и одобренных Смышляевым работ получает право на дублерство после третьего спектакля и имеет право на некоторые хорошие, полные в случае нужды - специально для нее сделанные репетиции.
По этому вопросу сделать летучее заседание (опрос) всех членов Высшего совета. Свое мнение я высказал4.
Подумайте при свободе о самом скучном. Кому надо посылать книги с моей подписью (за мой счет, за счет театра).
Надеюсь, что мою книгу не разрешат продавать в самом театре.
...Я не подымал никакого разговора о "Дяде Ване" на Малой сцене. Одна болезнь - старость. Поэтому согласен, если нужно, играть ее где нужно 5.
...Душевный привет, Николая Афанасьевича целую, всем поклон.
Ваш К. Алексеев 113*. Н. Ф. Балиеву Москва, 12-го сентября 1926 года
12 сентября 1926 Милый Никита Федорович, вероятно, Вы думаете, что я забыл о Вашем письме и так долго не отвечал Вам по рассеянности. Ей-богу, нет. Каждый день думаю об этом письме, но занят так, как Вы не имеете представления даже в Америке. Дело в том, что я в этом и будущем сезоне остался один на целых три театра1. Большая и Малая сцены МХАТ и в Оперной студии моего имени, для которой я, совместно со студией Владимира Ивановича, получил Дмитровский театр. Ведение старых театров и оборудование нового требуют немало хлопот.
Спасибо Вам за присылку начала рецензии о моей книге. Очевидно, Вам не попалась в руки вторая часть рецензии, поэтому я не знаю конца2. Мое авторское чувство более чем нужно удовлетворено (так как я ни с какой стороны не считаю себя писателем).
Что касается авторского кармана, то тут вопрос обстоит совершенно иначе. Если будет у Вас случай поговорить на эту тему, напишите - не слышно ли, как идет книга в Америке и Лондоне. Вы понимаете, что очень трудно по этому поводу иметь оттуда сведения.
Слыхал от Димы3 и с разных сторон о Вашем неизменном успехе за границей. Очень этому обстоятельству радуюсь и от всего сердца желаю продолжения.
У нас идет трудовая, тяжелая, но интересная работа. Художественный театр зажил после довольно долгого бездействия благодаря отколовшейся группе4, и сработали в прошлом году "Пугачевщину", "Горячее сердце", которое имело очень большой успех; "Декабристы" тоже имели большой успех; "Продавцы славы" - тоже. Показанная на генеральной репетиции, но еще не исполненная "Семья Турбиных" имела тоже большой успех. "Прометей" доведен до генеральных репетиций, но тоже не исполненный в прошлом сезоне. Актерски заготовлены, но по материальным условиям не монтированы спектакли: "Свадьба Фигаро", "Водевили эпохи французской революции" и "Соломенная шляпка" 5. Как видите, упрекнуть нас в неплодотворности нельзя. Театр снова на первом месте, ему оказывают по-прежнему очень много доверия, и по-прежнему он высасывает из меня и из актеров все наши силы.
Благодаря этому в прошлом сезоне я сильно перетрудил сердце, и потому в нынешнем году я обречен, больше чем прежде, на отдых. Отдыхал я в Дарьине (может быть, помните - бывшее имение Столповской, по Брестской ж. д., куда в оно время актеры ездили отдыхать на праздниках и во время поста).
В конце сентября ждем возвращения Марии Петровны из Ниццы. Бедный Игорь по-прежнему остается в Давосе.
Я теперь дедушка, влюбленный в свою внучку, вероятно, Вы это знаете.
Много работаю над книгой, которая будет называться "Записки ученика" (работа над собой). Эта книга описывает подробно все упражнения и метод преподавания так называемой "системы" начинающим.
Посоветуйте, стоит ли такую специальную книгу издавать в Америке и за границей. Если да, то в каких странах.
Передайте поклон Моррису Гесту, которого я еще больше полюбил после того, как мы встретились с ним в Москве, в интимной обстановке и жизни нашего театра. Он милый и талантливый, чрезвычайно простой, когда он находится вне своих антрепренерских забот. Там я его люблю за его административный талант, который ставлю очень высоко. Поклонитесь ему, так точно как и Семену Львовичу, а если увидите, то и милому Леониду Давыдовичу6.
114*. А. Ф. Кони Москва, 12-го сентября 1926 года
12 сентября 1926 Глубокочтимый Анатолий Федорович! По возвращении в Москву из отпуска я нашел присланную Вами брошюру о Чехове вместе с Вашим письмом, как всегда трогательным, нежным и талантливым 1.
Первым моим долгом по возвращении я считаю письмо к Вам и потому спешу поблагодарить Вас от всего сердца за Ваше постоянное, неизменное внимание и доброе чувство ко мне и к нашему театру.
От себя лично и от всех своих товарищей шлю Вам низкий привет и выражение общей горячей любви, благодарности и поклонения.
Искренно почитающий Вас К. Станиславский 115*. В. Э. Мейерхольду 28 сентября 1926 Москва Дорогой Всеволод Эмильевич! К сожалению, я не читал статьи Федорова и потому не знаю, о чем идет речь 1. Спасибо Вам за Ваши добрые чувства. Желаю успеха и здоровья. Поцелуйте ручку жене. Шлю Вам привет.
Любящий Вас К. Станиславский. 28/VII1-926
Я всегда хочу Вас видеть и говорить с Вами. Беда в том, что я сегодня или завтра уезжаю и вернусь после 8-10 сентября.
Ваш К. Станиславский 116*. Н. А. Смирновой Москва, 6-го октября 1926 г.
6 октября 1926 Дорогая Надежда Александровна. В годовщину печального события - потери дорогого и любимого друга нашего театра - Николая Ефимовича1, мы, все его близко знавшие и ценившие, чтим его память, с благодарностью вспоминаем все, что он сделал для театра, его любовь к нам и его поощрения в нашей работе 2.
Мысленно молимся за покойного.
Низко Вам кланяемся и целуем Ваши ручки.
117*. А. В. Луначарскому Москва, 15-го октября 1926 г.
15 октября 1926 Глубокоуважаемый Анатолий Васильевич. Вместе с этим письмом позволяю себе послать Вам мою книгу 1.
Я был бы очень рад, если бы у Вас нашлось время познакомиться с ее содержанием.
С глубоким почтением К. Станиславский 118*. В. А. Филиппову Москва, 19-го октября 1926 года
19 октября 1926 Дорогой Владимир Александрович. Нездоровье и очередные неприятности не дали мне возможности тотчас же ответить на Ваше ласковое и ободряющее письмо. В теперешнее время, скупое на проявление добрых чувств, они становятся особенно дороги. Шлю Вам огромную благодарность за них1.
Если мне удалось передать в своей книге кое-что из приобретенного мною в работе на опыте, я очень рад. Если же написанное мною поможет сохранить для будущего искусства хотя немногие из погибающих традиций русского актера и вернуть современных актеров на тот вечный путь, по которому искусство беспрерывно эволюционирует, я буду счастлив вдвойне.
Второй том у меня уже написан на ¡, но тяжелое время, режим экономии не дают возможности довести труд до конца.
Шлю Вам свой сердечный привет.
119*. А. И. Южину Москва, 22-го октября 1926 года
22 октября 1926 Милый и дорогой Александр Иванович! Я прозевал твой приезд и потому опаздываю с присылкой тебе первого произведения молодого писателя 63 лет, подающего надежды. Я знаю, что книгу ты прочел и дал о ней в твоем письме незаслуженный отзыв. Спасибо тебе за него 1. Очень хочу при случае поговорить и услышать твою критику писателя.
Мне все же хочется послать тебе экземпляр с моей надписью, поэтому посылаю его вместе с этим письмом2.
Крепко жму твою руку, Марии Николаевне3 целую ручки.
Сердечно любящий тебя
К. Станиславский (Алексеев) 120*. Студии имени Евг. Вахтангова 28 ноября 1926 Москва Большая усталость после усиленной работы над "Царской невестой" лишает меня возможности присутствовать на вашем торжестве1. Заочно шлю мои искренние горячие поздравления и пожелания дальнейшей энергичной спаянной работы всех работников студии. Мысленно вспоминаю создателя студии - дорогого нам Евгения Богратионовича, чту его светлую память, восхищаюсь его преждевременно угасшим талантом, подтверждаю его прекрасные заветы, по которым была построена и может в дальнейшем цвести студия его учеников.
121*. И. М. Москвину, В. И. Качалову и другим Москва, 30 ноября 1926
30 ноября 1926 Дорогие Иван Михайлович, Василий Иванович и все "старики" Московского Художественного театра! Искренно тронут Вашим вниманием, чудесными фруктами и милым письмом. Благодарю за них, а также за дружескую услугу, оказанную Художественным театром в критический момент открытия сезона Оперной студии 1.
К. Станиславский 122 *. Артистам бывшей Второй Студии Москва, 7-го декабря 1926 г.
7 декабря 1926 Прошло 10 лет со дня открытия Второй студии при Московском Художественном академическом театре. Сегодня молодое поколение нашего театра празднует свое артистическое совершеннолетие: от "Зеленого кольца" - к "Дням Турбиных"1.
Расстояние, отделяющее эти постановки, является доказательством большой произведенной работы и воспринятой культуры.
Вторая студия, которая в начале своего существования стояла дальше других студий от Художественного театра, в настоящее время является нашим милым и желанным товарищем2. В тяжелый момент для старого МХАТ они первые, во всем своем составе, вместе с отдельными лицами из Третьей студии, откликнулись на зов своих родителей и пришли работать со "стариками", осуществив, таким образом, ту идею, ради которой в свое время была основана сама студия3.
Артистам этой студии суждено стать одними из преемников и продолжателей четвертьвековых традиций русского искусства. Они являются опорой "стариков" и нашими надеждами в будущем. Они дороги нам, как дети их отцам, и мы радуемся, что грани, разделявшие нас, стерлись и мы слились в одну общую дружную семью.
"О, если бы убеленная сединами старость могла! О, если бы полная сил молодость умела!" - говорит французская поговорка.
Как бы мы хотели внушить вам то, что мы знаем, потому что скоро придет время, когда мы не сможем делать то, что хотелось бы.
От своего лица и от лица моих старых товарищей, хотел бы поочередно перецеловать каждого из вас. К сожалению, нездоровье мешает мне сделать это в действительности.
Шлю вам свои сердечные и искренние поздравления и жду с нетерпением дня, который отметит общей товарищеской вечеринкой радостный день 10-летней работы артистов бывшей Второй студии 4.
Любящий вас
К. Станиславский 123. А. Я. Головину Телеграмма
31 декабря 1926 Москва От своего имени и от имени всего театра шлю горячо любимому гению наши дружеские сердечные поздравления Новым годом, новыми ослепительными созданиями. Сегодня был просмотр костюмов. Слышали ли Вы в Детском овации наши? Костюмы удались на славу1
Станиславский 124 *. М. Л. Мельтцер Декабрь 1926 Москва Дорогая Майя Леопольдовна. Спасибо вам за внимание и красивый цветок. В этом году я уже в третий раз ложусь в кровать и задерживаю тем общую работу. Особенно мне жаль зазасцев1. Никак не могу подойти поближе к вашей работе.
Кстати: вот несколько мыслей по поводу 2-го акта. Я бы сделал - номер гостиницы. Это больше отзывается актерской богемой. В комнате артистический хаос. Заза, à la Дункан, любит и медвежьи шкуры. Она валяется по полу, ходит дома в каком-то особом костюме. Любовные сцены ее с тенором могут происходить в самых неожиданных мизансценах. Например, на полу, на медвежьей шкуре с подушками. Ее одевание - это целая сцена. Халат сбрасывает - летит в одну сторону, туфли - в другую. Горничная, такая же артистка - неряха, отшвыривает ногой туфлю, чтоб она не мешала ей. Заза, по-театральному, одевается страшно быстро. Все эти мелкие подробности не по главному существу приходится допускать потому, что само существо оперы - банально и бескрасочно. Бытовые подробности, лишние в произведении глубокой сущности, бывают нужны там, где сущность не глубока и бесцветна. Все, что придаст роли характер каскадной экстравагантности, мне думается, оживит неодухотворенную куклу с любовными восклицаниями, кот[орую] написал Леонкавалло. При известной характерной окраске роли можно сделать из нее интересный образ. А пьесу можно оживить острым сопоставлением каскадной богемы со скучным, богобоязненным мещанским благополучием.
Целую Вашу ручку, мужу поклон.
К. Станиславский 125 *. А. В. Митропольской 10/I 927
10 января 1927 Москва Дорогая и сердечно любимая Александра Васильевна! Что значит прослужить двадцать лет в театре? Это означает: в течение почти четверти века изо дня в день приносить искусству беспрерывно большие и малые жертвы; это значит: не знать цены работе и счета времени, ей отдаваемого, безропотно переносить холод, жару, духоту и сквозняки; уметь, когда нужно, просиживать вечера под сценой, в люке, на сцене, в тесноте кулис, на подмостках или на колосниках; часами терпеливо ждать на репетиции своей очереди для работы и, не дождавшись, уходить домой без злобы и брюзжания.
Служить в театре - значит добровольно приносить себя в жертву, скрывать себя, делать невозможное, принять постриг, подчинить себя военной дисциплине, отдать весь талант и знания. Артисты - счастливцы, они за свои жертвы получают лавры и славу. Но закулисные работники, от которых нередко зависит ход и успех спектакля, остаются в тени. Их не знают зрители. Они (одни из творцов спектакля) смотрят из-за кулис и радуются чужому успеху; их часто забывают даже благодарить или поздравлять с успехом общей работы; их нередко эксплуатируют в театре.
Среди таких важных деятелей театра одна из его самых замечательных, образцовых, скромных, самоотверженных, невидимых сотрудниц - Вы, дорогая Александра Васильевна! Я должен воспользоваться сегодняшним юбилейным Вашим днем, когда раскрываются сердца и язык отлипает от гортани, чтобы высказать вам десятилетиями копившиеся чувства любви, уважения и благодарности по отношению к Вам. Будьте еще долго для всех нас образцом идеального отношения к делу, граничащему с религией. Оставайтесь необходимым, полезным и талантливым деятелем нашего милого, старого и молодого МХАТ.
Любящий и благодарный К. Станиславский 126. С. Г. Кара-Мурзе Москва, 11-го января 1927 года
11 января 1927 Многоуважаемый Сергей Георгиевич, в ответ на Ваше письмо спешу сообщить Вам, что на первом спектакле "Ганнеле"1 мне был поднесен Михаилом Валентиновичем Лентовским авторский экземпляр "Ревизора", подаренный Гоголем Щепкину, от Щепкина перешедший к Лентовскому, от Лентовского - мне с надписью на серебряной дощечке, приделанной к переплету:
"К. С. Станиславскому.
Передаю достойнейшему. М. Лентовский" 2. Этот экземпляр я не счел себя вправе хранить дома во время последней революции и должен был передать его Румянцевскому музею, где он по сие время находится 3.
Это тот самый экземпляр, по которому Гоголь вместе со Щепкиным сокращал пьесу из прежней редакции в ту, которая известна нам теперь на сцене.
К. Станиславский 127. А. Я. Головину Москва, 4-го февраля 1927 года
4 февраля 1927 Дорогой Александр Яковлевич. В начале письма не могу удержаться от восторга по поводу всего: и Вашей чуткости, которая ухватывает на лету замысел режиссера, и Вашего удивительного знания сцены. (Покаюсь Вам, что полосатые арлекины, которые казались мне на эскизе несценичными, оказались при свете рампы чудесными.) Вы увидали то, что мой опытный глаз режиссера не видел. Мизансцены, которые Вы замечательно умеете оправдать, и ослепительные краски, которые положены там, где нужно, не вразрез, а на помощь основному действию и главной сущности пьесы. Ваши краски не лезут в глаза, несмотря на свою яркость, и являются фоном для костюмов. Вы замечательно чувствуете тело актеров знанием складок материй, покроев. Словом, если я был Вашим восторженным поклонником, теперь я стал психопатом. Вспоминаем Вас ежедневно и волнуемся тем, что мы, актеры, не сможем достичь Вашей высоты.
Теперь, когда уже выяснился спектакль, мне кажется, Вам полезно было бы познакомиться с общей картиной, которая получается на сцене.
Пьеса нам разрешена в известном уклоне. Она во что бы то ни стало должна быть революционной. Вы понимаете, как опасно это слово и как оно граничит с простой пошлой агиткой.
Но, к счастью, само произведение по своей сути либерально, и потому мы могли без компромисса пойти на это требование. Нам нужно только смело и ярко выметить основную артерию пьесы.
Вот какими соображениями мы при этом мотивировались. В пьесе грань между высшим и низшим сословием проведена ярко, и при современных требованиях не приходится эту грань стушевывать, а напротив, надо ярко вычерчивать. Роскошные граф и графиня (костюмы выходят замечательными по роскоши и цветам), попадая в бедную обстановку подвала башни, с необыкновенной силой выделяют ту основную разницу, которая нужна для пьесы. И в то же время бедность Сюзанны и Фигаро, дружно и любовно пытающихся превратить какой-то бывший склад вещей в уютную комнату для первой ночи, - становится необычайно трогательной и милой. Как трогательны пришедшие к новобрачным с крестьянскими обрядами простолюдины на фоне этих серых сырых стен подвала. Как великолепно контрастирует роскошь галлереи, как вычурно ослепительны, изумительны комнаты графини и балкон с лестницей, пропеченный южным солнцем. Вероятно, такие же вычуры и роскошь еще больше подчеркнут эпоху изнеженности в последнем акте с ее выстриженными деревьями, фонтанами и озерами. Как хорош народный суд, идущий вразрез всей этой роскоши, и как становится необходима в этом толковании свадьба не в роскошном дворе дворцового фасада, а в закоулках дворца, где ютится прислуга. На этом бедном фоне, освещенном жарким заходящим солнцем, наивно, от сердечной простоты, простолюдины устроили трон и почетные кресла за свадебным столом. Наивная роскошь шаферов и шафериц, пискливая флейта и волынка деревенских музыкантов. Наивные деревенские танцы в присутствии блестяще разодетых графа и графини, глупо разряженной Марселины. Все это с полной выпуклостью заканчивает намеченную и выполненную линию пьесы и ее построение1.
Ваш эскиз свадьбы - великолепен. (Одна беда, что он сложен и не умещается на кругу. Об этом расскажет Вам Иван Яковлевич 2.) Я влюблен в этот эскиз, и мне трудно от него отрешиться, и я бы не смог этого сделать, если бы пьеса ставилась в прежних обычных тонах, т. е. графской роскоши, в которую попадает народ. Однако, при всей моей влюбленности в эскиз, я и все мы ощущаем в этой картине какой-то уклон от верно намеченной линии.
Ввиду того что Ваша постановка обещает быть во всех смыслах образцовой, я и решился написать Вам это письмо. Быть может, Вы издали почувствуете то, о чем мы пишем, и поймете, насколько необходимо перенести свадьбу подальше от дворца, насколько нужно в этой картине народного торжества убогое убранство дворцовых задворок и среди них контраст пышных графских костюмов 3.
Горячо Вас любящий К. Станиславский 128*. А. Я. Головину Телеграмма
12 марта 1927 Москва Просмотрел эскизы1. Как и раньше, умилен и восхищен. Обнимаю гениального чародея, горячо любимого, великолепного. Поздравляю с окончанием одного из лучших своих созданий. Нежно любящий и восторженный Ваш психопат
Станиславский 129*. H. П. Россову 12/III 1927
12 марта 1927 Москва Дорогой Николай Петрович. Получил Ваше милое письмо и, к сожалению, должен Вас огорчить1. При всем нашем желании мы не можем оказать Вам дружескую услугу: мы никогда и никому не отдавали наш театр, таково было постановление нашего совета. Кроме того, у нас должны пройти для абонементов до конца сезона три новых постановки и одна возобновляемая, которые, за недостатком помещения в поделочных мастерских, работаются на сцене, именно по понедельникам, когда сцена свободна от репетиций с актерами.
Что же касается костюмов из "Гамлета", то и здесь дело обстоит очень плохо: за время разрухи от них ничего не осталось, так как их использовали как материал для других постановок.
Еще раз повторяю, что мне очень грустно отказать в Вашей просьбе, тем более что Вы прекрасно знаете, как хорошо все мы относимся к Вам.
Всего Вам хорошего. Дружески обнимаю Вас.
130*. В. В. Лужскому 5 апреля 1927 Москва Дорогой Василий Васильевич. Я, как и Вы, болен. Досуг позволяет мне мысленно оглянуться назад, чтоб окинуть большой кусок нашей жизни (35 лет), прожитый вместе в трудной и интересной работе.
Сравнивая это прошлое с переживаемым теперь - настоящим, я должен признать, что мы с Вами счастливцы, так как мы видели и испытали много хорошего и важного.
Ваша артистическая работа и деятельность прошли на моих глазах, и мне, со стороны, виднее и Ваши прекрасные качества артиста и деятеля, и Ваши достижения, ошибки, результаты.
Не время сегодня говорить о причинах, которые всю жизнь мешали нам ближе подойти друг к другу. К сожалению, это не удавалось мне раньше, не удалось и теперь. Не время также расчищать ворохи недоразумений, которыми старались разъединять нас с Вами.
Тем не менее одно досадное недоразумение я хочу исправить именно сегодня.
Неправда то, что я не ценил и не ценю Вас как артиста. Конечно, со многим я не согласен; жалею, что не всегда могу делиться с Вами тем, что знаю, останавливать Вас при ложных шагах, которые, как казалось мне, заводят Вас в неправильную сторону. Бывают хорошие артисты, у которых все как будто хорошо, но у них нет ни одного создания. У других, напротив, есть ляпсусы, но есть и настоящие достижения, вроде тех, которыми можете похвастаться. Вы: Шуйский, Иван Мироныч, Серебряков, Бубнов, "Чайка" (забыл фамилию), Большинцов, Мамаев, "Продавцы славы" и др1.
Я люблю этих артистов, люблю и Вас.
Что касается Вашей деятельности в области строительства и администрации, то я продолжаю изумляться Вашим энергии, трудоспособности и знанию нашего дела. И в этой области за 35 лет Вами сделано чрезвычайно много. Мне остается пожалеть о том, что судьбе неугодно было, чтоб мы поработали с Вами вместе в тяжелое для театра и для меня время.
Спасибо Вам, дорогой Василий Васильевич, за тридцатипятилетнюю совместную артистическую, режиссерскую работу; за радости, которые Вы доставляли своим талантом, за жертвы, которые Вы щедро приносили общему делу. Простите мне, если я иногда был несправедлив, жесток или суров. Я делал это без злобы и потому сегодня могу с чистым сердцем и искренним чувством поздравить Вас, мысленно обнять и прокричать Вам Славу.
Поцелуйте ручки Перетте Александровне, Елизавете Сергеевне; Женю и Сашу - обнимаю и шлю всем сердечные поздравления и приветы 2.
К. Алексеев (Станиславский) 1927, 5/IV
131*. Н. А. Смирновой 9/1V-1927
9 апреля 1927 Москва Дорогая Надежда Александровна, я не пишу лично, а диктую, так как продолжаю еще хворать и голова плохо работает. Я очень помню свое обещание и очень хочу его исполнить, но, честное слово, ей-богу, так физически устаю (вероятно, потому, что такой стал старый), что не хватает энергии и сил на такой выезд 1. Мне трудно Вас уверять, что у меня нет ни одного часа свободного, даже для того чтобы повидаться со своими домашними. А между тем это так. Да и не мудрено, потому что мне приходится руководить тремя театрами. Вот и сейчас. Пока я не проведу спешно две громадные постановки - "Богема" в Оперной студии 2 и "Свадьба Фигаро" в Художественном театре, - я не могу жить, потому что та работа, которая сейчас происходит,- не жизнь, а сплошная суета. Так будет продолжаться, пока эти две постановки не пройдут. После этого, хоть и будет много работы по двум постановкам - "В буре времен" и "Растратчики" 3,- может быть, у меня свободный один-другой час найдется и я с удовольствием поговорю с Вашей милой молодежью.
Не скрою от Вас и другое. Объясню на примере. Представьте себе, что Владимиров, директор Малого театра, не предупредив меня и ни слова не сказав мне, поехал бы в одну из моих студий и там начал бы проповедовать свои взгляды на искусство. Признаюсь Вам, что я был бы очень удивлен и попенял бы на него за то, что не поговорил предварительно со мной об этом. Не приложу ума, как поступить, чтобы избежать этой неловкости 4.
132*. Б. Г. Иванову 10/IV 1927 г.
10 апреля 1927 Москва Для того чтобы быть актером, надо прежде всего иметь талант.
Что такое талант?
Это сочетание многих человеческих способностей. В этот комплекс входят и физические данные, и человеческие свойства, и память, и воображение, и возбудимость, и чувствительность, и впечатлительность. Все эти данные, взятые отдельно или вместе, должны быть сценически обаятельны и гармонично сочетаться между собой. Можно быть некрасивым в жизни, как была Рощина-Инсарова, но эта некрасивость становилась обаятельной на сцене, и тогда она лучше красоты1. Можно иметь всего понемножку и стать сильным актером благодаря своей сценической обаятельности. Рядом с этим можно иметь всего очень много, но, раз что это многое лишено манкости и сценического обаяния, оно не имеет цены на сцене.
Как видите, определить талант - вещь нелегкая и разобраться в нем не так-то скоро.
К. Станиславский 133*. Н. А. Попову Телеграмма
11 апреля 1927 Москва Мне очень грустно, что болезнь лишает меня возможности присутствовать на Вашем торжестве. Поздравляю Вас, мысленно от души обнимаю, благодарю за Вашу большую помощь и сотрудничество в Обществе искусства и литературы. Вы долго и талантливо и прекрасно служили русскому театру. Всегда стремящийся, мечтающий, неугомонный, как я помню Вас смолоду,- таким Вы остались и теперь, хотя пережили много трудного. Вы устали телом, но не постарели душой. С светлым, радостным чувством думаю о Вас в своем уединении. Искренно желаю Вам сил и энергии для продолжения Вашей чудесной работы в театре.
Любящий Вас Станиславский 134. А. Я. Головину Телеграмма
23 апреля 1927 Зрительный зал вчерашней генеральной репетиции1 восторженно и несмолкаемо аплодировал Вам, великому мастеру, подлинному прекрасному живописцу. Весь Художественный театр приветствует гениального любимого Александра Яковлевича, поздравляет с громадным успехом и светлым праздником.
Станиславский 135. А. Я. Головину Телеграмма
30 апреля 1927 Зачарованный Вашим гением зрительный зал совершенно неистовствовал от восторга1. Несмолкаемыми рукоплесканиями, вызовами требовали Вас на сцену. Бесконечно жалеем, что Вас не было на этом настоящем и громадном Вашем празднике. Весь состав нашего театра и я еще раз поздравляем Вас, нашего дорогого, любимого и гениального художника. Верим, что следующие наши постановки с Вашим участием будут Вашим триумфом.
Станиславский 136*. К. К. Алексеевой и К. Р. Фальк 17-VI-27.
Кисловодск,
Дом отдыха Цекубу
17 июня 1927 Дорогие мои Кира и Киляля. Поздравляю вас с большим праздником. Бесценную мою Килялечку (которую я и здесь, на Кавказе, не нашел) - с днем ее ангела, а Марусю и Киру - с дорогой нашей именинницей. По приезде сюда послал вам телеграмму. Приехав же и усевшись на место, почувствовал усталость и лень, которые длятся и до сих пор. Расскажу все, как было, а вас прошу по прочтении письма переслать его Игоречку, так как два раза писать одно и то же очень тяжко. Игоречку я буду писать отдельно, но уж не о Кисловодске, а о более для него интересных вещах.
Итак, поместился я в купе с очень милым человеком - известным адвокатом Матвеем Александровичем Оцеп. Необычайно деликатный и чистоплотный человек. Он мне все уступал и усиленно за мной ухаживал, только с этой стороны причинял мне некоторое беспокойство. Рядом ехал другой присяжный поверенный Николай Васильевич Комодов. Тоже милейший человек, которого я знаю по Оперной студии1. В вагоне болтали, пили чай, ходили в ресторан, лежали и спали хорошо. Порядок и чистота - образцовые. Единственная неприятность была та, что новые ботинки, которые я надел на себя потому, что некуда было их спрятать (так как они присланы были, когда все оказалось упакованным) - отчаянно жали. А заплачено за них чуть ли не 50 рублей!! Благодаря этому я приехал в Кисловодск в туфлях и в таком виде прямо с вокзала попал к обеду. Все недоумевали. Меня встретили Богданович, Мигай, певец Трезвинский, Качалов 2 и представитель от Цекубу (здешний служащий). Броннер и ее муж - необычайно милы и предупредительны 3. Общими усилиями мне выбирали комнату и выбрали на славу. Я живу не в главном доме, где очень шумно, а в его отделении неподалеку. Полное благоустройство. Совершенно отдельная комната, на отлете. Рядом со мной прислуга - две очаровательные женщины, пожилые, самого старого типа. Они зовут меня профессором и ухаживают наперебой. У одной из них, у Татьяны Ивановны, - своя избушечка в Кисловодске. Оттуда она выписала два горшка герани и украсила ими мою комнату. Санаторий тоже постоянно меняет мне в вазах цветы. Санаторные дамы, новые мои литературные поклонницы, присылают мне цветы.
Комната моя небольшая, но удобная. При ней очаровательная крытая терраска с хорошим видом. В самой комнате умывальник с проведенной водой. Он капает, и это неприятно по ночам, но меня научила прежняя жилица - пустить тонкую-тонкую струйку, и тогда получается непрерывающийся шум, который не раздражает и к которому легко привыкнуть. Тишина полнейшая, только едва доносится музыка из курзала. Где же находится наш дом отдыха? Это в самом конце Ребровой балки. На самой горе. Это уже не улица, а так - дачки по проселочной дороге. Если выйти из калитки большого дома, то очутишься на переходе Крестовой горы в Красные камни. Если пойдешь по тропинке по полю, то через десять минут очутишься на Красных камнях. Если пойдешь из калитки полевее, то попадешь в удивительное место - на мыс Крестовой горы, на котором в оно время возвышался крест. Теперь он свержен и валяется на земле. Отсюда замечательный вид, который можно сравнить только с видом на Тифлис с грибоедовской могилы. Ночью и при луне, которая светит теперь, получается феерическая картина. Кажется, что стоишь на мысу огромного корабля, а под тобой, далеко внизу - расстилается огромный городище, вроде Нью-Йорка.
Общество здесь чрезвычайно приятное - профессора во главе с вице-председателем (т. е. заместителем Карпинского) Ленинградской Академии наук - Ольденбургом. Многие другие профессора, знакомые мне по московскому Цекубу. Артисты из Большого театра - Богданович, Трезвинский, Толкачев, ленинградская певица Бриан. Известная поэтесса Ахматова, Качалов, который живет в отдельной комнате недалеко от меня, в том же доме.
Погода здесь средняя. Пока я ехал в вагоне - был дождь, а когда приехал, было полное солнце. Первый вечер чудесный, лунный. На следующий день - вначале чудный день, к вечеру небольшой дождь. Остальные дни теплые, но то и дело дождь, чередующийся с солнцем.
День проходит так. В 7 часов будят, в 8 часов чай в большом доме, после чая докторский осмотр и всякое лечение, в 1 час обед, после обеда часы отдыха и молчания. В 4 часа чай (не пью), в 7 часов ужин. После ужина шляются, а третьего дня была лекция о Кавказе профессора Анисимова (известный путешественник по Кавказу).
Что сказал доктор. Ничего особенного. Он очень почтенный и уважаемый, но любит пичкать лекарствами, которых я не принимаю, а пользуюсь тем, что указал Фромгольд 4. Теперь здесь новая мода. Сразу ванны не дают, а надо предварительно акклиматизироваться. Поэтому я прохожу подготовительную стадию, во время которой приказано отдыхать, т. е. побольше лежать и поменьше ходить, что мне очень на руку. Ходить не много и тихо. В гору - альпийским шагом (1 шаг в секунду).
Ко мне приезжала неугомонная Раевская с большим букетом роз. Удивительная старуха. Приехала на извозчике, а пошла вниз - пешком под ручку с Качаловым. Она похудела, но чувствует себя значительно лучше. Изящна, хорошо одета, отлично причесана и подвита. Молодец!
[...] Спасибо дорогой Марусе за телеграмму об Игоречке. С волнением и нетерпением жадно жду обещанного подробного письма.
Больше о Кисловодске ничего не могу сказать, так как внизу не был и не собираюсь туда.
Жду Володю5 сюда. Он телеграфировал Качалову, что у него все устроилось. Но в "Рабисе" ему жить будет плохо. Поэтому я постараюсь устроить его здесь, рядом с Цекубу. С тем чтоб он ходил сюда обедать. Там - ужасная компания, а здесь - милые люди. Он будет им играть на фортепиано и петь куплеты.
Нежно всех обнимаю, люблю и постоянно думаю. Благословляю вас.
Костя 137*. Оперной студии имени К. С. Станиславского Телеграмма
19 июня 1927 Кисловодск В день окончания первого трудного сезона мысленно с вами. Сердечно радуюсь достижениям, бодро смотрю в будущее, верю, что вы сумеете воспитать себя для того, чтобы с честью выполнить миссию, посланную вам судьбою1. Отдыхайте хорошенько, чтобы еще лучше работать второй, еще более трудный сезон, иногда подумывайте и об упражнениях 2. Обнимаю всех.
Станиславский 138*. Из письма к К. К. Алексеевой 30-31 августа 1927 Кисловодск Дорогая, милая и нежно любимая Кира! Я получил твое последнее интересное письмо. Таким образом, всего-навсего я имею три письма от тебя. Если не ошибаюсь, мама писала мне о том, что ты послала мне четыре письма. Увы! какое-то из них пропало. Бедная, как ты поволновалась с шалуньей Килялей и как ты измучилась из-за ушедшей горничной. Но почему же вы не берете новую? Нет ее, что ли? Не из-за экономии же! Это была бы плохая экономия!.. Я не очень взволновался собакой, потому что сам испытал нечто подобное. Тот же серый у Фромгольда разорвал мне последние штаны. Это было, кажется, в прошлом году.
...У нас установилась перед отъездом райская погода - после страшнейшей грозы с градом. Я в жизнь свою не видал такого ливня. Вот уже 5-6 дней блестящих.
...Сегодня за обедом меня с Качаловым посадили на сцену (в нашей столовой), где был накрыт парадный стол. По случаю скорого отъезда нас чествовали. Были речи, ну конечно, самые хвалебные. Говорили их большевики, т. е. Броннер и Аксельрод (знаток по марксизму; это она, женщина)1. Мне пришлось отвечать, а Качалову пришлось читать из "Карамазовых". После этого все снимались группой, а потом провожали Маргулис. А сейчас, т. е. перед ужином, у меня сидел и только что ушел - кто бы ты думала?! Скажи об этом маме! Сам Кугель! Который меня всю жизнь ругал и при встрече отворачивался - из ненависти. Теперь он стар, сильно болен и, должно быть, перед смертью хочет загладит 
| |
| Просмотров: 412 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры