Станиславский Константин Сергеевич - Письма (1918-1938)

ке не сухие пункты торгового договора, а живую русскую душу, к которой Америка почувствовала тяготение.

   В другом каком-то собрании было сказано, что политическая роль МХТ огромна. Они вернули России многих русских, оставшихся в Америке. Почувствовав русскую душу, эти обамериканившиеся русские вновь загорелись желанием вернуться на родину. Это тот культурный элемент, который в жизни будущей промышленности России сыграет очень важную роль.

   Об этом пусть расскажет Елена Константиновна⁸ коммунистам. Им полезно знать. Вместо благодарности - мы частенько читаем в "Известиях" и других газетах колкие и ругательные словечки по нашему адресу и угрозы: а что-то вы нам покажете после заграницы? ⁹

  

   Пока не имея от Вас новых распоряжений, мы устраиваем так, чтобы осенью возвращаться.

   Вернемся мы нищими, такими же, какими и поехали, чтоб умирать в приюте для артистов. Ведь до настоящего момента мы покрываем убытки Европы. Потом, до лета, мы наживаем кое-что. Лето у нас пропадает, так как в Англию (где очень плохие дела) нет смысла ехать на три недели. По контракту же с Гестом до июля мы принадлежим Гесту.

   ...Имейте в виду, что во время гастролей работа так тяжела, а всяких экстренных вводов, по болезням, капризам и другим причинам, так много, что нечего и думать о новых пьесах. Подработав деньги, надо уехать в страну с дешевой валютой (хотя бы Россию) и там готовить новый репертуар. Начинать же в Москве со старьем равносильно закрытию театра.

   ...Сейчас мне рассказывали, что О. Кан опять где-то говорил речь: "Россия должна нам столько-то миллиардов, но она прислала нам Рахманинова, Шаляпина, Дягилева, целый ряд художников и, наконец, МХТ. Она заплатила все свои долги. Мы квиты". Скажите это комфину ¹⁰.

  

   Многое забыл написать, а письмо надо посылать. Обнимаю Вас крепко. Екатерине Николаевне целую ручку, Мише жму руку. Всему театру, всем студиям дружеский привет.

   Начали 6-ю неделю ("Вишневый сад") ¹¹. Пока сборы полные.

  

  

   Конец марта 1923 г. Н. Йорк

   Читайте это письмо после чикагского.

  

   Нет мне оправдания за мое молчание. Но бывают в жизни такие положения, когда говоришь себе: знаю, гадко, но пусть так - не в силах, не могу, не хватает энергии. Время! Конечно полчаса всегда можно найти, но нельзя собрать мыслей, но спина валит назад от письменного стола, но нет возможности пропустить в голове толкающих друг друга очередных мыслей. Все то, о чем хочется написать вам,- животрепещущее. Об этом не скажешь в одной странице. Нужны многие страницы. Вот для них-то и нужно подходящее настроение. Покойный вечер или утро. Но, при моей жизни, этого-то и нет здесь. Интервью, приглашение, визит деловой или без дела, подписи карточек, совет, проситель из русской колонии, заседания, репетиции, заболевания, представит[ельство], письма, парадный спектакль, обед и речь на французском языке в присутствии 1500 человек обедающих, неприятности, выговоры, подтягивания, разговоры по душам и пр. и пр. Так проходят дни, недели, месяцы, и все новые страны, города, все те же заботы - поставить декорацию, осветить, ввести новых сотрудников, подтянуть ослабленные нервы актеров, которые без передышки работают с сентября.

   Если вникнете в безвыходное положение, то - извините.

   О студии думаю, скучаю, хотел бы быть с вами¹. Горжусь и радуюсь, что без меня не ударили лицом в грязь. Всюду студией интересуются. Особенно в Загребе и Нью-Йорке. Гастроли устроить можно. В Европе - с убытком, в Америке - с маленькой пользой. Без оркестра нельзя. Оркестр же стоит бешеных денег. Студией загорелись все: и Рахманинов, и Зилоти, и главным образом Коутс (из Мариинского театра)². Последний ищет миллиардера. Гест заинтересовался. Хочет говорить со мной, но... Вдруг я узнаю из московских писем, из разных источников (один из них из компании Малиновской), - что все хорошо играют, и успех, и в пении прогресс, и сборы три раза в неделю, но - дисциплина студийцев становится притчей во языцех.

   Сразу мои руки опустились, сердце упало в пятки и страшная мысль пронизала голову. Мертвое дело! Без дисциплины нет искусства артиста театра! Искусство - дисциплина! С такой толпой распущенных певцов явиться в Америку!! Попасть в лапы Геста!!! И одному отвечать за всех тех, кто не желает слушаться. Ведь малейшая неточность - и контракт нарушен. Идите пешком по морю. И все здесь сделано в пользу антрепренера, а не нас, артистов. Сами юристы говорят: в Америке не стоит судиться. Всегда выиграет свой, у кого есть знакомство и родство.

   Вот я и скис и отменил назначенный день для переговоров с Гестом. Теперь все думаю: как же мне быть? Брать на себя одного ответственность? За что? Это безумие! Только при полной, слепой вере в свое войско можно предпринимать новую грандиозную поездку. Наша труппа стариков, с которыми студийцы не могут даже равняться в дисциплине, и та недостаточно дисциплинирована для поездки. А между тем вот они на что способны. Назначены "Вишневый сад" - 8 спектаклей подряд в одну неделю, а в следующую - 8 спектаклей "Трех сестер". В день первого спектакля "Вишневый сад" заболевает Книппер - 38,5 утром (вечером боялась и мерить). Заменить некем. Лечу к Гесту. "Спектакль должен состояться. Перемены пьесы не допускаю. Пусть выходит кто хочет. Какое мне дело, что вы привезли недостаточное количество актеров. Вы заплатите все убытки". Книппер, больная, с жаром в 38-39,5 сыграла все 16 спектаклей и спасла нас. "Вы, нынешние! Ну-тка!"

   Говорил с Леонидовым (наш русский импрессарио). Он тоже чешет затылок и не возьмется с распущенной труппой.

   Вот я и не знаю, что мне делать.

   Об этот пустяк может разбиться так хорошо начатое дело! Беда, если закулисный беспорядок будет известен публике. О дисциплине МХТ в свое время со шмаком придумывали сказки, которые заставляли публику проникаться уважением к нашему театру. С таким [же] шмаком и аппетитом публика начнет выдумывать сказки о распущенности студии, и эти сказки вызовут отрицательное отношение в публике, не говоря уже о том, что начальство, уже недовольное порядками студии, может прибегнуть к энергичным мерам. Ведь деньги-то казенные, да те, которые систематически исключаются из бюджета театров при очередном вопросе о закрытии Большого театра³. Как жаль, что взрослые люди рубят тот самый сук, который их всех держит. Падение и катастрофа - неизбежны. Если так, то это дело гиблое!! Стоит ли торопиться возвращаться в Москву?! Я не забыл условия. Вернусь,- студия одумалась и стала учреждением?- Я ваш! Кто знает, может быть, целиком. Нет,- прощайте. В мои годы нельзя заниматься любительством. Возьму тебя, Володю, и поедем в Америку ставить здесь театральное дело, и оперное и драматическое. Сразу, с вокзала, - великолепный особняк на набережной Гудзона, недалеко от Рахманинова. За дисциплину ручаюсь. На лету хватают и деньги громадные платят. По крайней мере помирать буду не в богадельне Театрального общества для престарелых актеров. Итак - внимание!

   Еще к сведению. Пусть не думают, что в Америке театры - так себе, все сойдет. Большая ошибка.

   Нью-Йорк один из самых музыкальных городов, который слышал все самое лучшее и теперь имеет самых лучших певцов. И американцы понимают музыку. Здесь такой оркестр (особенно из Филадельфии), такой дирижер - второй Никиш! Такая дисциплина. За полчаса до начала все музыканты на местах, никакой настройки. Как они это делают? Приходит дирижер, все встают, как один человек. Аплодируют - все кланяются, как один человек, когда им махнет дирижер. Оркестр уходит после того, как публика разошлась.

   Оперная игра, правда, плоха, так точно как и постановка, как и все порядки Метрополитенской оперы. И в драме есть такие артисты - звезды!! Варфильд, Барримор, Тейлор... Таких я не знаю сейчас ни в Берлине, ни в Париже, ни в славянских землях. Кое с чем сюда нельзя приезжать.

   Описывать Нью-Йорк не стоит. Хорошо тем, что здесь решительно нечего смотреть, кроме театров. По театрам нас водят усердно. Каждая знаменитость наперебой спешит заполучить нас, отзыв о ней, потом статьи в газету, вместе с нами сняться в кинематографе, после спектакля, и целую неделю по всему городу показывают в кино. Меня здесь на улицах больше и чаще узнают, чем в Москве. Постоянно приходится обедать у богачей, говорить речи по-французски. Все это милые, простые и гостеприимные люди, без европейского снобизма, больше всего похожи на москвичей времен царизма. Очень наивная и расположенная публика (как говорят - к тем, кто в моде). В деловом отношении - беда. Не то чтобы жулики, но крепкий народ, своего не уступит! Отто Кан, богач и покровитель театра, когда я ему рассказывал о Морозове и его меценатстве с чисто русской шириной, не мог понять этого человека⁴. Они убеждены, что меценатство должно приносить доходы.

   Конечно, нас нагрели вовсю. Высосали в несколько месяцев все, что можно. Недаром взяли один из самых больших театров (больше 2000 зрителей). Распорядились самым расточительным образом, так как пропустили все пьесы, при переполненных сборах 2-х месяцев, окупили все затраты и теперь наживать на нас будут в провинции. Пресса трещала после каждой премьеры, как пулеметы. Только о нас и писали, на первой странице, без остановки, ежедневно, так как премьера пропускалась за премьерой. Когда все пропустили, прессе пришлось замолчать, а Гесту придумывать темы для интервью и проч. Это отразилось, естественно, на сборах. Они стали хуже. С 5700 каждый вечер (на царские деньги-11400 р. сбора вечерового) они упали до 3000 дол. (т. е. на царские деньги - 6000). Это страшно много, но тем не менее дает право Гесту заявлять и указывать на падение сборов, чтобы при переговорах о поездке и о будущих условиях прижать нас. Все это разыгрывается как по нотам. В результате - нажить на спектаклях здесь нельзя.

   Можно нажить другими путями. Например, кинематографом, уроками, устройством студии, статьями. За это платят большие деньги, но надо сидеть на месте, а с труппой это невозможно, так как слишком мало количество пьес в репертуаре. Публики, которая может платить наши безумные цены и хоть немного понимать по-русски, здесь 15 000, плюс 20% сбора американцев. Последние так в 20% и даже до 30% -сохранились. Русские же зрители [все] пересмотрели. Подумайте, 40% с валового сбора идет владельцу театра с каждого спектакля и получается им в тот же вечер. Таким образом, при исключительном успехе, при максимуме полученного нам приходится до смешного мало, и мы махнули рукой на доллары от театра.

   Кинематограф. Мне представился совершенно исключительный сценарий (который мы сыграем в Москве). Грандиозный, который можно было бы озаглавить "Трагедия народов". Тут и Грозный, и Федор, и Димитрий, и русский народ, отлично охарактеризованный. Для Америки, отвечают нам, все это может служить фоном. На первом же плане нужен роман двух молодых, с препятствиями для их любви.

   ...Вести о 1-й, 2-й, 3-й студиях такие, что хочется бросить навсегда драму. Когда вернемся, замкнемся в самый маленький и тесный кружок с лучшими стариками МХТ и будем работать страшно замкнуто, никого к себе не впуская, чтоб не баналить и не осквернять самого лучшего и чистого, что до сих пор я с такой расточительностью отдавал каждому, кто ко мне подходил.

   Надо быть умнее и разборчивее.

   ...Нужно же что-нибудь сказать об Америке! Ну вот, например. Едешь по подземной дороге. В вагоне голос в граммофон. Говорят: "такая-то станция", "до отворения дверей не выходите" и всякие другие распоряжения. Кондуктора - ни одного. Все автоматично. То же и в трамвае. Двери сами отворяются, сам кладешь 5 центов. Вот другой образец здешней жизни. Ребенок ложится спать. Мать спешит в театр. Она ставит перед ним радио (особый аппарат в каждом доме), и он говорит сказку, которую по вечерам рассказывает на станции один человек на весь Нью-Йорк. Такие же аппараты и в деревнях, в самой глуши. Там тоже ловят волны радио и соединяют с оперой, с нашим театром, с лекцией и пр.

   Я слушал в печатне "Таймса"⁵ радио с моря от кораблей (телеграммы). О нашем театре недавно читали лекцию (один человек) для 5 000 000 слушателей Америки, которые собирались по билетам в разных городах и местечках в аудитории и залы...

  

   Не сердитесь, что редко пишу. 9 спектаклей в неделю, и в свободные дни в двух и иногда в трех местах представительство, с французскими речами... Если выпадает свободный вечер, нет никакой энергии, голова не работает, и спишь, спишь... Не думайте, что я жалуюсь. Я по сравнению с вами счастливец, так как мое большое утомление все-таки легче вашего мотания по урокам. Завидую вам, что вы в России, но душевно жалею за усталость и непосильную работу без поощрений. Хочется сделать побольше для вас, чтоб дать возможность хорошо отдохнуть.

   ...При первом удобном случае я дам концерт в пользу студии. До сих пор это сделать было невозможно, так как Гест наотрез отказывал. В следующем условии постараемся этот вопрос провести как-нибудь.

   ...Знаю и грущу, что вас огорчит известие о том, что мы подписали (пока под секретом) контракт с Гестом на будущий сезон. Что же было делать!? Откажись я, - все были бы лишены возможности ехать в Америку, кроме того, мы только подготовили почву, распахали американскую публику, особенно провинцию. Мексика и Калифорния гарантируют от правительств своих штатов хорошие условия; уверяют, что именно теперь мы можем что-то нажить. Отказаться, - будут проклинать другие, а может быть, и сам себя. Раз что положение театров так тяжело в Москве, а мы приедем такими же нищими, какими и уехали, мы сядем только на шею тем, кто в Москве, так как нового репертуара мы сработать не успели. Вернувшись, придется опять выпускать афишу: "Дно", "Мудрец". Это равносильно признанию своего банкротства. Нам надо нажить денег, чтоб, приехавши, или дать новую пьесу, или иметь время и деньги, чтобы репетировать, прежде чем открывать сезон. Кроме того, думаю я по ночам: сидя здесь, я, бог даст, хоть как-нибудь смогу облегчить вашу жизнь в Москве; а там я буду совершенно бессилен, так как придется снова халтурить. Есть и еще причина. Мы пришлись Америке ко двору. Нас полюбили и поняли, что только мы одни можем научить чему-нибудь американцев; меня теперь знают здесь, и потому в последний приезд за мной стали гоняться и издатели - по поводу книги, и общества, по поводу устройства у них студии. Я продал уже две свои книги. Одна - этапы развития нашего искусства (должна быть готова к 1 сентября). Другая - без срока - "система" в романе¹. Теперь я все лето буду писать, писать и писать, так как с 1 августа у нас начинается страшная работа: подготовка всего нового репертуара - 5 пьес, в числе которых неигранная - "Плоды просвещения". С 20 сентября начнутся уже спектакли, вместо генеральных репетиций для Америки, с первых чисел октября мы начинаем гастроли в Англии, перенесенные с этого лета, где мы должны были играть во время главного сезона, в Дрюриленском театре². Видишь, как все заполнилось. Вот почему я не могу приехать сейчас в Москву, как бы хотел. Кроме того, я всю зиму не видал своих, и на будущую зиму придется опять разлучаться, а я ведь уже старец - седьмой десяток пошел.

   ...Спасибо милому Володе за длинное обстоятельное письмо. Зинаиду не знаю как благодарить за все ее письма-пушки. Еще раз поздравляю с окончанием мучений с "Вертером" ³. Вы все молодцы. Выставили два спектакля и с успехом. Понимаю, чего это стоило, и тем сильнее аплодирую. О "Русалке" нет пока возможности подумать и выслать новые советы по mise en scène. Без нот трудновато. Может быть, найду их в Фрейбурге.

   ...Изменил совершенно свое мнение об американцах. Не знаю, какой это народ в смысле долларов, т. е. в торговом деле. Вероятно, там они очень неприятны, но во всем другом они чрезвычайно сходятся с русскими. Нас, русских, они искренно любят. В Америке без языка чувствуешь себя совершенно как дома. Можно говорить, кричать по-русски. Всем это только нравится, а в Германии, например, надо жаться и говорить потихоньку. Местная так называемая аристократия - это типично буржуазные семьи, напоминающие лучшие русские купеческие дома. Большие комнаты, всего много, много лакеев, угощения. Разница - что публика очень наивная и доброжелательная. Мы всюду поем русские песни - "Солнце всходит" (я писал тебе даже, что у нас в хору пела с нами Марчелла Зембрих) ⁴, и все в безумном [восторге] расходятся. Ну, пока прощайте. Обнимаю. Подъезжаем к Шербургу. Завтра Гамбург. Пока едем, как по Волге. На этот раз пока путешествие - блаженство, лучший отдых. У меня купе с ванной, и я беру ежедневно теплые морские ванны. Еду прямо к своим из Гамбурга - в Фрейбург и постараюсь оттуда не двигаться и писать, писать, пока не кончу книгу.

  

   1923. 12 июня

   Вам надо играть Штокмана. На это много причин... 1) Я играть не могу, по старости; не дотяну. Поэтому я от роли совсем и навсегда отказываюсь и передаю ее Вам в наследство. 2) Вот роль, в которой Вы можете хорошо показаться, и Вы при разговоре со мной соглашались с этим. 3) Пьеса "Штокман" - отличный вклад в новый репертуар Москвы.

   Соглашайтесь. В остальных ролях, по Вашим указаниям, мы будем по возможности облегчать Вас. В случае Вашего отказа - не знаю, что будем делать¹.

   Обнимаю Вас, люблю. Отдыхайте.

  

  

   Вчера я поздно узнал о том, что Вы нас ждали. Кроме того, я менял комнату и переносил вещи, а сегодня уезжаю дня на 3-4 к сыну, в Wernwald. По возвращении навещу Вас, если Вы принимаете гостей, с которыми можно не церемониться.

   Жму Вашу руку.

   Посылаю письмо на авось, так как адреса Вашего не знаю. Жму руку, а Екатерине Павловне ¹ низко кланяюсь.

   28/VI 923

   Сейчас в Фрейбурге находится Книппер-Чехова. Вчера вечером она заходила к нам с поздравлением. Оказывается, вчера был юбилей Художественного театра. 25 лет тому назад - 14 июня - был основан МХТ. Скверная вещь эти юбилеи!

  

   Разрешите теперь и на будущее время писать Вам на таком блокноте. Иначе приходится уходить в комнату. Жду Вас с большим нетерпением. Я написал около 200 страниц, и Кайранский пристает¹.

   Нас отсюда гонят, так как у внучки идут зубы и она, естественно, скандалит. Все-таки я Вас дождусь - здесь.

   Против самого вокзала в Фрейбурге - хорошая гостиница. Пишу на случай. От нее до нас идет трамвай. Итак, на самое первое время, если мы не договоримся о комнате, - дело обеспечено. Когда получу телеграмму, оставлю комнату, хоть, насколько мне известно, там комнаты есть.

   Недалеко от меня - в 5 минутах по траму (гостиница у вокзала - в 15 минутах от меня) есть маленькая гостиница. Она лучше тем, что ближе к нам и воздуху. Здесь надо снимать заблаговременно, и для этого нужна от Вас телеграмма. Кроме того, есть и частные квартиры - в деревне, но там стуканье машинки будет препятствием.

   Говорят, что лучше и проще ехать через Штутгарт. Лев Григорьевич², который меня любезно сопровождал и которого я еще раз благодарю, расскажет Вам о всей нашей поездке. Сейчас же между Франкфуртом и Дармштадтом - новая оккупация, и железные дороги опаздывают на сутки.

   Лучше захватите бумагу, не поручусь, что здесь найдется такая, какая Вам нужна.

   В самый санаторий Вас устроить нельзя, да и не позволят стучать машинкой.

   Гостиница против вокзала называется "Züringerhof".

   Целую Вашу ручку, хотя барышням этого делать не полагается.

   Если приедете днем, встречу. Ночью - не пускают.

   ...Суббота

   ...а число не помню.

  

   Фрейбург, 27 июля 1923 г.

   Только сегодня получил Ваши посылки, так как был в отсутствии¹. Спешу ответить, хотя скоро увидимся. Мы выезжаем, вероятно, в понедельник 30-го, если все будет благополучно, и приезжаем тогда в Берлин 31-го. О времени прихода поезда дадим телеграмму перед отъездом. Тут хотелось бы, чтобы Вы меня встретили, потому что, если будет возможность, я в тот же день уеду в Варен. Если ж Вы меня задержите, то приготовьте какую-нибудь комнату в гостинице. Попросите, чтобы кто-нибудь выехал за вещами. У меня их много, а времени на них у меня не будет. На всякий случай пишу о декорациях.

   "Лапы жизни"² - первый акт. Страшно много синего, темного и страшно мало прозрачного, светлого. Единственно, что есть в декорации интересного, это залитой свет и богатство бутафории. Понимаю, что Вы их не сделали на рисунке,- это слишком долго, но на сцене они обязательны. Помню окна, например, прикрытые белой кисеей. Здесь у Вас направо на эскизе реальная скверная театральная дверь. Пускай все это светится через занавески. Не помнится, что павильон был синий. Или Вы делаете экономию из другой пьесы? Тогда берите лучше светленькие.

   Вторая декорация - красная. Черные колонны среди красного нетипичны, а если это полосы бархата, то и отвратительны. Насколько я помню, там все было красное. Но самый тон красных стен не одобряю. И расцветки этого красного, в смысле красочном, грубы и неинтересны. Красное с черным и зеленым - отвратительно. Окно ни к черту не годится. Это совершенно не типично для гостиниц. Пусть там будет ресторанный гобелен, гостиничное панно, но только не окно. Подушки к дивану по цветам подобраны неинтересно. Вообще не чувствуется ресторан высокого тона. Трактирно.

   Последний акт очень театрален. Надо бы что-нибудь другое. Во-первых, это подвал, а не богатый дом. Сочиненное окно, сочиненный камин, сочиненная лестница. Не одобряю. Устройте что-нибудь из имеющихся сукон, погрузите в темноту. Дайте уходящую наверх лестницу, по которой ходить не будут. Но эта черная щель кверху - хороша (в прежней декорации).

   "Трактирщица". Я придаю ей первенствующее значение в поездке, и вот почему. От нас ждут европейского репертуара. "Трактирщица" - это экзамен на европейский репертуар. Она имеет смысл только в том виде, как была поставлена у нас ³. Можно упрощать декорацию, особенно 1-го акта (которая стоит с начала пьесы), в том смысле, что не делать проходов поверху, сократить до минимума лепку, но упрощать законченный до последней степени эскиз знатока Бенуа, где все прочувствовано до гениальности, равносильно тому, что вычеркнуть всю прелесть постановки. А без нее не стоит ставить самой пьесы. Случилось то, чего я больше всего боялся: халтурные вариации, совершенно недопустимые. То, что так гениально у Бенуа - рисунок балюстрады буфета, панели, дивана,- совершенно ужасно, когда это сделано наобум, приблизительно. Поэтому, как я уже настаивал, требуйте скорей из Москвы подробного рисунка деталей как для этого, так и для второй картины ⁴. В первом акте делайте все по Бенуа (остальное), но с театральными упрощениями: арка писаная, за аркой хотя бы подвесной холст. Пусть это будет сделано театрально, лишь бы сама мысль декорации не пропала. Из частностей: нет двери в кухню за прилавком налево, но без нее можно обойтись. Вокруг стола необходимы 4 стула, а не 3 и 3 банкетки впереди стола. Стулья должны быть непременно голландского фасона, их так много в Америке. Они годятся такими, как есть. Согласен на все и - чтоб буфет был писаный, согласен - и чтоб колонны были писаные в 1-м акте, но не могу пожертвовать ни одной деталью - ни зеркалом, ни бра над прилавком. В смысле тональности опять с Вами не согласен, это не тот красный. И не тот зеленый, какой у Бенуа. Позаботьтесь заблаговременно о рельефных зеркалах, бра, бутылках (на прилавок).

   2-я картина. Вот тут я огорчился, что Вы не поняли того, что вся прелесть, вся оригинальность, весь пикант декорации - что диван стоит именно в алькове ⁵. Он совершенно не нужен в третьем акте, можете его делать или нет - безразлично, и он страшно необходим в этом акте. Все детали гениального Бенуа, сделанные на память, являются провинциально-приблизительными. В этом акте диван и два кресла (обитые). Остальная мебель - 4 или 5 стульев направо у окна голландские, деревянные. Когда входят в комнату, она темная. Все равно, как Вы это сделаете - ставнями или просто задернутой занавеской. Если смотреть прямо на эскиз, то по левую сторону дивана - ширма, через которую, точно через забор, актрисы заглядывают на подаренный Мирандолине бриллиант. Тут есть еще маленький столик, куда Мирандолина кладет книгу для приезжих. Вот эта очаровательная подробность - буффочки из материи над двумя дверями - шишечками - непременно рельефные. Что делать, согласен во всем остальном с писаными карнизами, колоннами и т. д., особенно если их удастся сделать более или менее прилично. По бокам средней арки, насколько я помню, были кронштейны со свечами. Все эти кронштейны должны быть рельефны. Относительно красок и тональности - не согласен с Вами. Может быть, у нас разные глаза. По-моему, Ваш коренной недостаток, с которым надо бороться.

   3-я картина. Хорошо! Можно делать. Не понимаю, в правом заднем углу какая-то финтифлюшка, не то образ, не то [не] знаю что. Тут просто есть полочка висячая - доски на веревках. И несколько планов, и несколько печатных объявлений XVIII века. В этой комнате 3 стула, стол больше гораздо, круглый. На окне спускающаяся занавеска непременно, на этом кончается акт. Там тоже стоит какой-то деревянный стул у окна, на который, помните, я сажусь. Окно вышло меньше, чем там, а комната кажется слишком большой. Это делайте, приступайте.

   4-я картина. Также одобряю. Думаю, что публика не заметит, если мы зеленый стол из 3-й картины поставим и в 4-й. Ведь одна и та же гостиница, мебель в ней одна и та же. Здесь нужны еще 2 стула по бокам среднего стола и высокая ширма, как и во второй картине, приблизительно мне до плеча. Кровать за альковом можно не показывать. Все остальное одобряю. Не забудьте: бра рельефные.

   5-я картина. Согласен со всем, только уж очень черно ⁶. Вы делаете это для контраста с пейзажем, но вот с таким грубым контрастом я в Вашей тональности не согласен. Это все равно, что в музыке один такт проорать форте-фортиссимо сейчас же после пиано-пианиссимо. У самой входной двери не хватает ящика, на который садится Мирандолина. Если смотреть прямо на эскиз, то по левой стороне - просто лавка. И по правой стороне тоже лавки. Причем непременно дверь должна быть в середине. И так, чтобы по ту сторону двери мог во время скандала и вырывания шпаги Вишневский сидеть рядом с Мирандолиной ⁷. На самой авансцене может быть простая табуретка для одного человека. Не забудьте козлы для бельевой доски, которые переносятся на самую авансцену. Красиво было - разные сушеные фрукты, которые висели в арке. И какая-то стеклянная не то ваза, не то банка, которая блестела на солнце. Она стояла с цветами в арке. Правый угол последней арки разработать. Тут навалены всякие материи, матрацы, хлам и т. д. Дверь с засовом (входная), на этом игра.

   Отвечаю на Ваше письмо: нужды нет, что из Москвы придут для "Трактирщицы" детали в конце августа. Вытребуйте их, потом поправите. Что касается разных бра, если они действительно пропали - что невероятно - в Москве, то пошлите кого-нибудь в музей зарисовать и сделать новые. Пропорции угаданы недурно. Утешьте меня, сделайте писаные на задней стене подоконники и окна так, чтобы они казались рельефными. Насчет буфета согласен. Конечно, толщинка желательна, если она возможна. Украшения на алькове пишите, но по возможности рельефные (3-е действие). Может быть седло на подставке, но придумайте что-нибудь, что бы заполняло авансцену. Можно и умывальник, если он заполняет. Что делать, оставьте половик один на все акты. Но непременно такой, как в 1-м акте, плитками. Сужающийся план декорации - на Ваше усмотрение. В высоте декораций полагаюсь на Ваш опыт. Относительно 2, 3 и 4-го актов, которые Вы считаете низкими, я бы считал - это хорошо. Они и должны быть низкими, тогда как первый должен быть страшно высокий. Жаль, если 3-й акт придется повысить, но если необходимо - молчу.

   "Иванов"⁸. 1-е действие. Тут громоздкости много. У нас было возвышение и в зале, и в комнате Сарры, и на двух балконах. Оба балкона остаются, можно разве завесить окна комнаты Сарры, а для нее поставить отдельный помост. Прилагаю рисунок схода 1-го акта "Иванова". Над колоннами фронтон был рельефный, как сделать теперь? Согласен с манерой шкафа, но наклейте старые переплеты, вместо того чтобы писать их, чтобы был полурельеф. Печь из "Вишневого сада" - согласен, но без лежанки, и вокруг печи полочка с отвратительной бахромой, как это было в 70-х годах. На ней лежит револьвер, которым Шабельский целится в доктора. У шкафа сделайте рельефные занавесочки. Подумайте, как упростить декорацию 2-го акта.

   "Лапы". Согласен с предложением о первом акте. Сомневаюсь в синей материи. А нельзя ли что-нибудь придумать вообще для сукон, скрывающих потолок,- не черный бархат, а светлый - белый или желтый.

   Относительно "Трактирщицы" я Вас предупреждал, и Вы мне сказали, что у Вас всё в голове.

   Да, увидал декорацию 2-го акта "Иванова". Нет, это халтура, ужасно не согласен. Увидал и 3-й акт, - совсем не то, что было. Это была очаровательная декорация. При свидании напомню Вам подробно. И 4-й акт - это тоже халтура. Павильон делайте, а насчет расстановки мебели - потолкуем. В 3-м акте никаких трех дверей не было, и никакой колонны сзади не было. Прилагаю рисунок 3-го акта.

   Насчет "Штокмана" в письме не объяснишь. Постарайтесь или перехватить меня между поездами при приезде, т. е. во вторник или в крайнем случае в среду (если мы выедем во вторник), или вместе со мной проехать в Варен, потому что мне опаздывать к началу репетиций не годится. А то все актеры распустятся. Раньше же приехать не могу, не от меня зависит. Причина понятна.

   Нежно обнимаю Вас, как и люблю, папе дружеские объятия, маме целую ручку, и если позволит, то и обнимаю. Жене поцелуйте ручку, так же как и сынишке Валер[ику].

  

  

   С минуты на минуту жду извещения от своих, которые разбросаны по всему Шварцвальду. Должен буду ехать собирать своих больных и перевозить их на зиму в другое место. А потом - в Париж и Америку, на гастроли. Очень сожалею, что нам не удастся свидеться. Поклонитесь Москве, о которой мы все очень соскучились.

   Желаю успеха.

   3/IX-923

  

  

   Не сердитесь на меня за то, что не пишу. Право, не от нежелания. Я сам попал в "запендю" и не знаю, как из нее выкрутиться. Дело в том, что глаза мои не позволяют мне работать (т. е. писать) более трех часов, а я должен к сроку написать книгу - свою автобиографию (которую я превратил в историю МХТ). Заказано 60 000 слов, и я их написал, но по неопытности не рассчитал материала и дошел только до основания МХТ. Послал наскоро написанный материал издателю. Он ему очень понравился. Я прошу его сделать два тома, так как не сумею сократить свое сквозное действие на один том. А историю самого МХТ дай бог уместить в целом томе. Издатель прислал сказать, что невозможно. Америка требует непременно одного тома, и даже сам Шекспир издается в одном томе. Вот я и сел в калошу. Книгу издать необходимо, так как теперь совершенно ясно, что в Америке театром денег не наживешь, несмотря на колоссальные сборы. Ведь мы на этот раз повезли с собой не более, не менее как 8 американских вагонов декораций (что равняется 16 вагонам русским). Целый товарный поезд, который придется возить по всей Америке. Зато теперь, при создавшемся успехе и рекламе, - страшный спрос на книгу, иллюстрации о театре и проч. Но надо ее выпустить, пока мы интересуем Америку. Уедем - тогда уж не то. Книга, вовремя пущенная, даст минимальный тираж в 30 000 экземпляров. Эта цифра так определена потому, что пущенную в ход книгу скупают все библиотеки. Они должны, обязаны приобретать такую книгу. А раз что библиотеки Америки включают ее в каталог, то тираж книги достигает цифры 30 000. Вот почему необходимо издать ее теперь непременно, пока мы в Америке и играем, т. е. интересуем общество своими персонами. Потом - будет совсем другое. Тираж может достигнуть 5000 экземпляров. А мне необходимо обеспечить Игорю пребывание в Швейцарии [...] лет на 4-5. А это стоит страшных денег. Вот я и пишу, но теперь уж начались утром и вечером репетиции, так как мы должны составить новый репертуар с новыми исполнителями из 6 пьес ("Штокман", "Трактирщица", "Карамазовы", "Мудрец", "Лапы жизни" и "Иванов")¹. Пишу по ночам. Когда начнутся спектакли, тогда не хватит не только времени, но, главное, сил на то, чтобы, играя по два раза на дню трудные роли, еще писать книгу. Вот я и тороплюсь. На письма не хватает времени.

   Все твои и Зинины письма и огромный твой режиссерский труд - 4 тетради - я получил. Куски просмотрел и одобряю их ².

   После того как по мелким кускам изучится партия, надо будет эти куски сливать в крупные задачи. Обыкновенно я делаю наоборот, чтоб не мельчить волевой партитуры, т. е. начинаю с крупных кусков и, если они оказываются слишком монотонными и однообразными, бедными в переживании, тогда только я их дроблю на более мелкие.

   Твоя идея о помещичьем доме, в котором по ночам дают бал русалки, мне чрезвычайно [нравится]. Это чудесный трюк, который дает возможность совсем уйти от оперного русалочьего штампа. Нечего стесняться подмостками. Этого добра сколько хочешь в любом из современных театров, помешанных на площадках. А если б и не было, надо их сделать, так как сама идея чудесна и уходить от нее нельзя. Конечно, необходимы пирамидальные тополя. Рядом с мазанкой малороссийской - это самое типичное. Вот насчет плана декорации первого акта - мне думается, он невыгоден и очень толкает на оперную деревню. Улица и деревня - самое трудное на сцене. Деревня, уходящая на заднике, - нехорошо. Она дали не даст, и переход от выстроенной избы к писаным всегда заметен. Больше всего дали дает линия, уходящая за кулису. Поэтому надо искать в планировке что-нибудь в этом роде.

   Очень одобряю постановку "Vita breve"³.

   Покажи эти строки Борису Михайловичу {Следующий абзац, адресованный Б. М. Сушкевичу, в подлиннике зачеркнут. Рукой К. С. Станиславского на полях приписано: "Нет. Я раздумал, не показывай Бор. Мих. Он обидится, что я передаю через третье лицо. Постараюсь ему написать".- Ред.}.

   Дорогой Борис Михайлович. Согласен с Вами, что старые декорации и формы постановки à la MXT устарели, но еще более устарело, и особенно в Америке, то, что у нас называют - левый фланг. За границей, и особенно во всех американских "Зигфрит-фолиях" (ревю), слышать не хотят об этой устарелой новизне. А нам тягаться с тем, как они пользуются кубизмом, опасно. Красота и трюки невиданные. Для заграницы не советую пользоваться этой стариной; ищите что-то новое в области нео-реализма, мало того, в области нео-классицизма, куда теперь махнуло искусство на Западе. При постановке имейте в виду Америку. Без нее не проживет студия. Комиссаржевский, который очень недурно (в смысле внутреннего толкования) поставил в Нью-Йорке "Пер Гюнта", срезался на футуризме; благодаря ему не имел успеха и должен был уехать назад в Англию. (О Комиссаржевском тоже секрет.) Не сердитесь, что не пишу Вам. Брат расскажет Вам, как я влопался с книгой. Спасибо за хлопоты в студии ⁴. Думаю, что соприкосновение с музыкой и пением откроет Вам большие горизонты в области драмы. Я через нее понял чрезвычайно много, и планы мои расширились. Я знаю, как надо играть трагедию. Сам, может быть, не сыграю - стар и испорчен, но других научить могу. Ритм, фонетика и звуковая графика, так точно как и правильная постановка и хорошая дикция, - одно из самых сильных и еще неизведанных средств в нашем искусстве.

   Не успеваю написать Алекс. Влад.⁵, что я в ужасе от того, что Большой театр хочет забрать костюмы. Если это так, то надо считать, что мы толчем воду в решете - работаем, чтобы создать себе репертуар, а костюмеры будут изводить главное, что необходимо для самостоятельной жизни, - костюмы артистов. Я знаю, что значит выдать одни только костюмы на сторону,- это значит проститься со всей постановкой. Например, мы дали два костюма Второй студии на постановку Мольера. Теперь костюмеры утверждают, что мы чуть ли не все костюмы отдали куда-то, и от постановки Бенуа не осталось и половины. Кроме того, когда я говорю, что костюмы не в порядке и испачканы (все), мне отвечают, что виновата Вторая студия (которая взяла два костюма, а не все). То же будет и в Большом театре. Наши костюмы будут давать на халтуры, а уверять, что это мы их изгадили и износили. Когда мне придется ставить что-нибудь в Оперной студии - первое условие, которое мне будет необходимо, следующее: костюм, в который я вложил часть своей души, не может быть ни в чьем распоряжении, как только студии, для которой он создавался. Иначе опускаются руки и деревенеет фантазия. Нельзя ли умолить Елену Константиновну⁶, чтоб не брали костюмов от нас.

   Еще умоляю Ал. Влад.⁷ отпустить или, вернее, прогнать Зину хотя бы на две недели вон из Москвы. Она не выдержит сезона.

   Скажи Жукову, чтоб он не делал глупости и не ездил в Америку. Никаких уроков ему Рахманинов давать не будет⁸. Он или гастролирует по концертам каждый день, или лежит без задних ног от усталости. Не только Жукову, но и самому Рахманинову не дадут в Америке дирижировать оркестром. Там все как у нас. На всё тресты и союзы. Оркестр - это самый проклятый вопрос в Америке, о который разбивают себе головы все театры, кроме ужасного "Метрополитена", который поддерживают миллиардеры из снобизма. Но там никого, кроме итальянцев, не пускают (да еще Шаляпина). Американской оперы не существует. Симфонические дирижеры, как, например, Стоковский из Филадельфии и его оркестр - что самому Никиту не грезилось. По части музыки и пения в Америке дело обстоит очень хорошо. Только самое наипревосходнейшее, а посредственности или ученики принуждены отправляться на фабрику Форда - делать автомобили. Зилоти и тот сидит без дела, а об оркестре даже и не мечтает.

   Очень одобряю постановку опер с малым количеством лиц. Когда наживу деньги, на обратном пути, коли бог даст, постараюсь привезти ноты. Пока не было свободных средств, так как ноты стоят чертовских денег.

   Скажи Зинаиде, что не успеваю отвечать на задаваемые вопросы, которыми она меня заваливает, по вине книги и глаз. В вопросах дома доверяю ей всецело. Деньги у Дм. Ив.⁹ есть - пусть берет, что надо. Не слишком ли вы экономите дрова и мерзнете? Это не надо. К тому же сырость заведется. При первой возможности перелистаю все письма ее и отвечу на вопросы, а сейчас - не хватает глаз.

   ...Обнимаю обоих. Очень стремлюсь в Москву. Надоел постоянный страх за выполнение контракта...

   15 IX 1923

  

  

   Думал, что Вы нас навестите, по старой памяти, и тогда я бы лично передал Вам то, о чем сейчас буду писать. Скоро идет "Хозяйка гостиницы". Все, что можно было выписать из Москвы: декорации, чертежи, эскизы, образцы тонов красок и пр.- выписано. Остальное сделано заново, так как за время революции декорации сгнили, а вещи - расхищены. Делать пришлось при ужасных условиях. Я с труппой должны были экстренно выехать из Германии, а там остался Гремиславский. Таким образом я декораций не видал. Знаю только, что все сделано, включая и всю мебель, по московским образцам и эскизам. Декорации должны были придти давно, но до сегодня их нет. Говорят, что сегодня их привезут. Костюмы только что пришли. В Москве многие костюмы сгорели, в числе их костюм Мирандолины. Ни Германова, ни Гзовская не могли ехать, и потому пришлось вводить Пыжову ¹. Она может играть хорошо, но при одном условии, а именно: если она будет играть ее не барышней, а больше демократкой. Надо было посмотреть ее на репетициях для того, чтобы судить о том, что ей надо сделать в смысле костюма. К кому обратиться в Берлине? Лучше всего - к Добужинскому, который мог бы наглядно убедиться, посмотрев исполнительницу, что нужно для нее. Кроме того, он знает и Вас и Ваши требования. К сожалению, Мстислав Валерианович отказался. Пришлось поручить это дело Гремиславскому, который жил в Берлине и мог пользоваться материалами в музеях. По его рисунку был сделан или, вернее, недоделан в Берлине костюм. Сейчас он должен переделываться здесь в Париже.

   Если бы Вы согласились просмотреть декорации и костюм Мирандолины, чтоб сказать нам, желаете ли Вы, чтобы Ваше имя стояло на афише, то мы были бы очень рады. Пока афиши заготовлены без всяких имен: ни художники, ни режиссер там не обозначены ².

   Если придется свидеться - буду очень рад. Жена шлет Вам свой привет, я Вас обнимаю.

   14/Х 923

  

   Не могу быть на репетиции, как ни стремлюсь в театр. Задаю Вам такую задачу.

   1) Сегодня Вы покончите с костюмом и гримом. 2) Снимитесь, чтоб завтра к Вам не пришлось приставать. 3) Я велел Вам дать все мельчайшие бутафорские вещи, если не успеют вынуть те, которые будут на спектакле, то приблизительные, другие. 4) Научитесь - откуда брать, куда класть, где лежит эта вещь. Проделайте по нескольку раз, чтоб набилась привычка. 5) Декорации будут ставить