| Главная » Книги |
Вяземский Петр Андреевич - Старая записная книжка. Часть 2, Страница 14
Вяземский Петр Андреевич - Старая записная книжка. Часть 2но вранье за горячку
переходит. Надобно, говорит он, преподавать "Родину как догмат и принцип, а
потом и как легенду. Мы имели два искупления - через Орлеанскую деву и
через революцию, мы имели порыв 1792 года, чудо молодого знамени, молодых
генералов, которыми восхищался и которых оплакивал враг, славу Арколя и
Аустерлица и т.д.".
Почему же не прибавляет он унижения Ватерлоо, ибо нет сомнения, что
Аустерлиц, рано или поздно, должен был кончиться Ватерлоо или
добровольной смертью Европы, чего ожидать было нельзя.
Во многих местах он подражает Мицкевичу, но в Мицкевиче, под
туманом заблуждений, все-таки теплится, светится какая-то вера, верование, а в
Мишле все это театрально, пустозвучно.
Следующее замечание довольно справедливо: "Только история нашей
страны сохранила целостность; в истории Италии отсутствуют последние
столетия, в истории Германии, Англии нет первых веков. Лишь читая историю
Франции, вы узнаете весь мир".
Но вопрос: чему учиться из этой истории: тому ли, что должно делать,
или тому, чего избегать должно, чего делать не должно? Главная мысль
сочинения также справедлива, что вообще говоря о Peuple, принимают всегда за
целое некоторые части его. Сравнение детей и народа: "ребенок служит
объяснением народу. Инстинкт ребенка не бывает извращенным; инстинкт
народов-детей - тоже".
И у нас несправедливо было бы изучать и оценивать народ (у нас нет
слова peuple в этом особенном значении). Крестьянство - христианство, мир
православный; в городских фабричниках, в мастерских, в дворовых. Ищите его
ниже, то есть глубже. "Великая слава нашим старым французским коммунам -
они первые нашли истинное имя для родины. В своей простоте, полной глубины
и здорового смысла, они называли ее дружба (L'amitie); говорили дружба
Лилля, дружба Эра".
Когда вошло у нас в употребление слово: отечество? Жаль, что оно
принадлежит среднему роду. Оно облекается в какое-то отвлеченное понятие.
Нельзя олицетворить его: отечество, отечествие, отчизна, отчина, все это более
тесное значение места родины, последовательности от отца. Отечество,
отчество слишком сходны одно с другим. Нет слова patriotisme, patriote.
Любовь к отечеству, холодное и неправильное выражение: означает отношение
к чему-то, а не чувство чего-то - Vaterland.
***
Меншиков, говорят, вне опасности и выздоравливает. Стало быть,
Перовский - адмирал на час.
***
Когда старику Пашкову, кажется, Василию Александровичу, дали
Андрея, и все удивлялись, спрашивая, за что, Меншиков сказал, что за службу
его по морскому ведомству: "Он десять лет не сходит с судна".
***
Глотка - греческое слово, по-французски glotte, petite fente du larynx,
маленькая щель в гортани. В Академическом Русском словаре не обращено
внимания на греческое происхождение некоторых наших слов, а если и бывают
ссылки, то на латинские слова.
***
"Вся земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет", говорили
славяне, призывая варягов. И ныне то же можем сказать и говорим. Россия в
этом отношении все еще та же.
Нынешнее немецкое владычество в администрации России -
повторение норманского. И тогда славянский народ не онорманили, и ныне
русский народ не онемечили, но официальная Россия - не русская. Слова
Погодина: влияние варягов на славян было более наружное, они образовали
государство, - может быть применено ныне к немцам и вообще к
иноплеменному люду.
Разница разве в том, что норманская, то есть иноплеменная сила
воплотилась во втором периоде в русском Петре. Но и он, вероятно, находил,
что наша земля велика и обильна, а наряда в ней нет, и призвал немцев на
помощь.
***
28 октября 1846. Странная моя участь: из мытаря делаюсь ростовщиком,
из вице-директора Департамента внешней торговли становлюсь управляющим в
Государственный заемный банк. Что в этих должностях, в сфере этих действий
есть общего, сочувственного со мной? Ровно ничего. Все это
противоестественно, а именно потому так быть и должно, по русскому обычаю
и порядку.
Правительство наше признает послаблением, пагубной уступчивостью
советоваться с природными способностями и склонностями человека при
назначении его на место. Человек рожден стоять на ногах: именно потому и
надобно поставить его на руки и сказать ему: иди! А не то, что значит власть,
когда она подчиняется общему порядку и течению вещей! К тому же тут
действует и опасение: человек на своем месте делается некоторой силой,
самобытностью, а власть имеет одни орудия, часто кривые, неудобные, но зато
более зависимые от ее воли.
22-го числа октября призвал меня Вронченко и предложил мне это место.
Я представил ему слегка свои возражения, говоря, что это место менее всего
соответствует моим способностям, привычкам etc. Но, разумеется, эти
возражения не могли иметь ни веса, ни значения, ибо они были в противоречии
с общим положением дел в России. Что дано мне от природы - в службе моей
подавлено, отложено в сторону: призываются к делу, применяются к действию
именно мои недостатки.
У меня нет никакой способности к положительному делопроизводству;
счеты, бухгалтерия, цифры для меня тарабарская грамота, от коей кружится
голова и изнемогают все способности, все силы умственные и духовные: к
ним-то меня и приковывают роковыми кандалами.
Было бы это случай, исключение, падающее на мою долю, - делать
нечего, беда моя, да и только. Знать, так на роду моем написано; но дело в том,
что это общее правило, и мое несчастье есть вместе и несчастье целой России.
На конце поприща моего я вхожу в темный бор людей и дел. Все мне незнакомо
и все в противоположности с внутренними моими стихиями. Меня
герметически закупоривают в банке и говорят: дыши, действуй.
Вероятно, никто не встречал нового назначения и повышения с таким
меланхолическим чувством, как я. Впрочем, все мои ощущения, даже и самые
светлые и радостные, окончательно сводятся во мне в чувство глубокого
уныния.
***
15 августа 1847. Я писал Жуковскому о нашей народной и руссославной
школе. "Что не ясно, то не по-французски", говорят французы в отношении к
языку и слогу. Всякая мысль не ясная, не простая, всякое учение, не легко
применяемое к действительности, всякое слово, которое не легко воплощается в
дело, - не русские мысль, учение, слово.
В чувстве этой народности есть что-то гордое, но вместе с тем и
холопское. Как пруссаки ненавидят нас потому, что мы им помогли и выручили
их из беды, так наши восточники ненавидят запад. Думать, что мы и без запада
справились бы, - то же, что думать, что и без солнца могло бы светло быть на
земле.
Наше время, против которого нынешнее протестует, дало однако же
России 12-й год, Карамзина, Жуковского, Державина, Пушкина. Увидим, что
даст нынешнее. Пока еще ничего не дало. Оно умалило, сузило умы.
Выдумывать новое просвещение на славянских началах, из славянских
стихий - смешно и безрассудно. Да и где эти начала, эти стихии? Отказываться
от того просвещения, которое ныне имеешь, в чаянии другого просвещения,
более родного, более к нам приноровленного - то же, что ломать дом, в
котором мы кое-как уже обжились и обзавелись, потому, что по каким-то
преданиям, гаданиям, ворожейкам где-то, в какой-то потаенной, заветной
каменоломне должен непременно скрываться камень-самородок, из которого
можно построить такие дивные палаты, что перед ними все нынешние дворцы
будут казаться просто нужниками. Вот эти русскославы и ходят все кругом
этого места, где таится клад, с припевами, заговорами, заклятьями и
проклятьями Западу, а своего ничего вызвать и осуществить не могут. Один пар
бьет столбом из-под обетованной их земли.
Эти руссославы гораздо более немцы, чем русские.
***
Вигель, в записках своих упоминая о Козодавлеве, говорит, между
прочим, что он был добрый человек и даже не худой христианин, но видно было
из всего поведения и поступков его, что он более надеялся на милосердие
Божие, нежели на правосудие.
В записках его много злости и много злопамятности, но много и живости
в рассказе и в изображении лиц. Верить им слепо, кажется, не должно. Сколько
мог я заметить, есть и сбивчивость, и анахронизмы в событиях. К тому же он
многое писал по городским слухам, а не всегда имел возможность проникать в
сокровенные причины описываемых им явлений, а мы знаем, как слухи служат
иногда неверными и часто совершенно лживыми отголосками событий. Со всем
тем, эти записки очень любопытны и Россия со всеми своими оттенками
политическими, правительственными, литературными, общежительными,
включая столицы и провинцию, и личностями отражается в них довольно
полно, хотя, может быть, и не всегда безошибочно и не погрешительно верно.
Вчера вечером читал он у нас многие отрывки из них. (17 октября 1847.)
***
5 декабря 1848. Сейчас узнаю, что я пожалован кавалером ордена св.
Станислава 1-й степени. Видно, что я устарел и что дух во мне укротился. Эта
милость меня не взбесила, а разве только немножко сердит. Во все продолжение
службы моей я только и хлопотал о том, чтобы не получать крестов, а чтобы
срочные оказываемые мне милости обращались в наличные награждения, а не
личные.
При графе Канкрине я успевал в этом. Мои нынешние сношения с
министром уже не таковы. Ордена, в некотором отношении, похожи на детские
болезни: корь, скарлатину. Если не перенесешь их в свое время, то есть в
молодых летах, то можешь подвергнуться действию их на старости лет.
Бог помиловал меня до нынешнего дня, но неминуемая скарлатина 1-го
Станислава постигла меня на 56-м году жизни моей. Поздненько, но не можно
сказать: лучше поздно, чем никогда. Всего забавнее, всего досаднее, что должно
еще будет благодарить за это. Прошлого года по представлении моем не дали
1-го Станислава Скуридину, потому что я его не имел. Теперь могу привить его
другим. La plus belle fille ne peut donner que ce qu'elle а (Самая красивая девушка
не может подарить более того, чем она обладает).
Впрочем, все это, может быть, к лучшему. Лишениями, оскорблениями
по службе нельзя было бы задеть мое самолюбие. Провидение усмиряет мое
самолюбие ниспосылаемыми мне милостями. Все мои сверстники далеко ушли
от меня. Отличие, полученное мной, ни от кого меня не отличает, а, напротив,
более прежнего записывает в число рядовых и дюжинных. Когда я ничего не
получал, я мог ставить себя выше других, или по крайней мере поодаль,
особняком; теперь, получив то, чего не мог не получить, самолюбию моему уже
нет никакой уловки, никакой отрады, оно подрезается под общую мерку и
должно стать в уровень со всеми. Боюсь только, чтобы не оскорбился
Политковский, видя, что я догнал его.
***
6 февраля 1849. Представлялся сегодня государю благодарить за
Станислава. Кажется, с 39-го или с 40-го года не был я во дворце. Государь
говорил мне о моей пирушке в честь Жуковского и о желании, чтобы он скорее
возвратился. Я нашел, что государь очень переменился в лице. Что-то как будто
растянулось в чертах и поблекло.
***
Адам Смит, самый ревностный проповедник свободной торговли, умер
главным управляющим таможен шотландских.
***
Титов передал мне слово, сказанное Карамзиным о политической
экономии: "Эта наука - смесь истин, известных каждому, и предположений
весьма гипотетических".
***
Франклин провел несколько из последних лет жизни своей во Франции.
Перед отъездом, когда уговаривали его остаться в Париже, он отвечал друзьям
своим: "Я очень приятно провел мой вечер, когда настает час ложиться спать,
надобно каждому возвратиться домой. Мне очень тяжело уезжать, часто даже
колеблюсь; но надеюсь, что исполню то, что прилично".
Можно каждому применить эти слова к жизни своей; перед тем, чтобы
вкусить вечный покой, хорошо бы каждому возвратиться домой, то есть в себя,
и отказаться от света и от всех житейских попечений и удовольствий. Так
сделал Нелединский.
***
Москва, 5 октября 1860. Два раза был я у Ермолова. Ум и память еще
очень свежи, но иногда говорит как-то с трудом, тяжело и невнятно. Разговор
зашел об умении выбирать людей и о том, как редко это умение встречается в
правителях...
При Павле, когда Ермолов служил в Петербурге по артиллерии, он
неизвестно за что был сослан в Калугу. Через несколько времени объявлено ему
высочайшее прощение. Он возвращается в Петербург. Спустя две недели
сажают его в крепость в казематы - также не сказавши ему ни слова о причине
и поводах к заключению его. Просидел он там два месяца - и сослан на
жительство в Кострому, где нашел сосланного Платова.
Говорили о смерти Хомякова. "Очень жаль его, большая потеря, да
нельзя не пожалеть и о семействе его", - тут кто-то сказал. "Нет, - продолжал
Ермолов, - что же, он семейству оставил хорошее состояние, а нельзя не
пожалеть о ***, который без него остался при собственных средствах своих, то
есть дурак дураком".
***
После причащения Бажанов спросил императрицу Александру
Федоровну, простила ли она всем, против которых имела она злопамятство. Она
призадумалась и отвечала: "Нет". Духовник увещевал ее держаться
христианского правила.
"Если так, - сказала она, - прощаю австрийскому императору все зло,
которое он сделал покойному императору и нам".
Это повторение того, что было при кончине Николая Павловича. Когда
сама императрица спросила его, не осталось ли на душе его озлобления против
кого-нибудь, он отвечал: "Нет, прощаю и австрийскому императору, который
так жестоко переворачивал нож в ране, им нанесенной мне, и готов молиться за
него и за султана", - последнее слово проговорил он улыбаясь. (Рассказано
мне Блудовым, который слышал это от императрицы Александры Федоровны.)
Книжка 12. (1838-1843)
10 июня 1843. Ревель. Прочитал "Князя Курбского" Бориса Федорова;
читается, хотя и с трудом, по историческим подробностям, но романтическая и
драматическая часть - ребячество; а славный сюжет, достойный Вальтера
Скотта.
***
27 июня 1843. Приехал в Мануилово к Мещерским в 11 часов утра. В
Мануилове крестьяне не говорят: дождь идет, дождь шел, а дождь летит,
летел.
***
Гёте говорит: я каждый год перечитывал несколько пьес Мольера, также
как я время от времени любуюсь гравюрами с картин итальянских мастеров.
Ибо мы пигмеи, мы не в состоянии сохранить в уме нашем возвышенность
подобных предметов; нужно нам по временам возвращаться к ним, чтобы
возобновлять в себе впечатления такого рода.
Гёте же: Шекспир предлагает нам золотые яблоки в серебряных чашах.
Изучением творений его нам удается перенять от него серебряные чаши, но
нечем пополнить их нам как картофелем. Вот что беда.
Он говорит, что если Байрон имел бы случай излить жестокими
выходками в парламенте все, что было в нем оппозиционного, то поэтический
талант его был бы гораздо чище. Но он мало говорил в Парламенте и хранил на
душе все, что имел враждебного против нации своей, потому и вынужден был
облечь свое негодование поэтической формой. Я охотно назвал бы большую
часть отрицательных действий Байрона: Verhaltene Parlamentsreden
(парламентские речи, приведенные в действие).
Он же: Я сказал, что классическое есть здравие, а романтическое -
болезнь. В таком смысле Нибелунген так же классический, как Гомер, ибо в
обоих есть здоровье и сила. Большая часть новейших произведений не потому
романтические, что они новейшие, но потому что они слабы, болезненны или
больны, а творения древние не потому классические, что они древни, но потому
что в них есть сила, свежесть и здоровье. Если мы по этим приметам различили
бы классическое от романтического, то легко бы поняли друг друга.
Возвратился из Мануилова в Петербург 3 июля в полдень.
***
Книжка 13. (1849-1851)
Буюкдере. 28 июля (9 августа) 1849
"Очерк путешествий по Европейской Турции" Виктора Григоровича.
Казань. Путешествовал в 1844-1845 гг.
Солунь (Фессалоника). Святая гора (Афонская гора). Монастырей
Афонских 20, с принадлежащими к ним 10 скитами, 400 кельями и многими
каливами; разделяются на киновии и идиоритмы. Одни подчинены в своем
внутреннем управлении одному игумену, другие - многим распорядителям.
Миханович, австрийский консул, ученый путешественник, был в Македонии и
посетил некоторые монастыри Афона. Пешеходца Василия Григоровича
Барского монаха путешествие к Святым местам, издание 1778.
Конак (место остановки), Метохи (мызы). Монастыри Зограф и
Эсфигмене. Первый лежит на половине пути к Корее, монашескому городу, где
находятся только кельи и бедные лавки. Скит пророка Илии, тут погребен отец
Аникита, известный наш поэт Шихматов. Монастырь Руссика; монастырь
Пандократор, скит пророка Илии принадлежит к нему. В монастыре монахи из
Малороссии.
Корея за три столетия была первым монастырем под названием Великой
Лавры. С XVI столетия лишилась монастыря и, состоя из монашеских келий,
служит средоточием всего полуострова, куда стекаются монастырские
выборные для совещаний и торговли, для сбыта товаров. Здесь любопытны:
соборная церковь, кельи св. Саввы Сербского и архив протата (святогорское
собрание, в котором присутствуют пять старшин, назиров, избираемых
поочередно из 5 монастырей, и представители каждого монастыря).
На пути к монастырю Павлуса всходишь на вершину Афона. Он носит
название Сербского, но ныне совершенно присвоен греками. В нем иконы со
славянскими надписями, славянские поменники и множество рукописей
сербской рецензии; житие св. Саввы, св. Антония (Печерского) и св. Афанасия
Афонского. Скевофилакия (монастырская ризница).
Монастырь Хиландар с храмом Введения Божией Матери, знаменитый
своим ктитором, Симеоном Неманьем, и участием в событиях Сербии. Он имел
свой собственный типик, данный ему св. Саввой, был общежительный и
назначен для монашествующих сербов. Теперь он идиоритм, в нем без типика
преобладают болгары, часто под руководством грека. В нем хранится житие св.
Панкратия с любопытной следующей отметкой: "Сию книгу читал и аз
многогрешный иеромонах Прохор Сербии, постриженец монастыря Крушеделя,
иже такожде именуется царска деспотска лавра в Фрушской горе, в пределах
Сирмских, обаче за скудоумие мое или что ино препятие бяше весьма мало
пользовался. Даруй же, Господи, прочим и могущим вникнути в ню лучший
разум и полезному чтению слышание".
Монастырь Зограф с храмом великомученика Георгия - населен
молдаванами, греками, болгарами и очень немногими русскими. По мнению
Григоровича, самая важная рукопись, и единственная теперь на Св. Горе, есть
глаголитское Евангелие, хранящееся в Зографе. Открыта она Михановичем в
1843 г. Над строками слова Кирилловскими буквами, дополнения и поправки
глаголитского текста. Монастырь Руссика с храмом великомученика
Пантелеймона отличается от прочих строгостью правил и достоинством своих
обитателей русских и греков.
Начало поселения отшельников на Св. Горе должно относить к IX
столетию. Начало сооружения обителей к X. Император Василий Македонский
первый грамотою, данною Иоанну Колову, определил Афонский полуостров
исключительным местом отшельников. Монастыри Афонские, славящиеся
своей древностью, благодеяниями многих царей и участием в событиях
церковных, до сих пор не имеют своей истории. В путешествии нашего монаха
Василия изложены все догадки, которые делали и делают о своих монастырских
калогеры, - и замечается несообразность их.
Еще до взятия Константинополя и покорения Солуня 19 монастырей
добровольно подчинились покровительству султана, пребывавшего в Бруссе.
Преимуществами, им тогда данными, пользуются они доныне. Весьма
любопытны известия, сохраненные в Русских сборниках о девяти Славянских
монастырях (Сборник Погодина No 94. Статья Шевырева). Из всех событий
сохранилось только воспоминание о нашествии императора Михаила Палеолога
(отступившего от православия) с патриархом Векком и, как некоторые
прибавляют, с папой. Тогда многие монастыри были разорены до основания,
другие разграблены или осквернены. В главной Зографской церкви стенная
живопись изображает это происшествие в неприличных для церкви образах.
В прошедших столетиях Афонские библиотеки были наполнены редкими
рукописями, ими обогатилась Флорентийская библиотека Лаврентия Медичи и
Патриаршая Московская в XVII столетии содействием Арсения. Ныне, по
соображению Григоровича, находится в них до 13000 книг печатных, до 2800
рукописей греческих и 455 славянских. В числе последних нет особенно
достопримечательных, за исключением глаголитской в Зографе. Исторических
вовсе нет. Полагают, что сверх прежних давних истреблений, много истреблено
в последнюю Греческую войну, когда албанцы квартировали в монастырях и
продавали их целыми ношами. Прочее не сберегается и гниет, особенно
печально положение рукописей славянских. Они истлевают в забвении, или
умышленно предавались огню, и преимущественно сербские, по особенному
неуважению к сербам. Вообще Григорович жалуется на невежество и
недоброжелательство многих обителей, не позволяющих рассматривать
книгохранилища. Может быть, и он не умел взяться, или не имел средств.
Вероятно, деньгами можно было бы склонить упорство хранителей.
"Неописанное величие местоположения усиливается поразительным
видом монастырей - внешние здания остались доныне, как были в древние
времена - высокие башни, ветхие башни и железные ворота придают им
наружность рыцарских замков". Все это подробно описано монахом Василием.
Старая живопись уцелела в Протате и Пандократоре. Трапеза монастыря
Руссика расписана русскими. Муссифных икон очень немного. В монастырях
Филофеу, Павлу, Хиландар и Руссика несколько икон со славянскими
подписями.
На Афонском полуострове находится 30 больших храмов, 10 скитских,
20 кладбищенских церквей и 200 параклисов. К этому прибавить 400 малых
церквей, принадлежащих кельям, всего до 660 малых и великих храмов. Из
числа этих храмов только один во имя св. Саввы Сербского, один во имя св.
Иоанна Рыльского и два во имя св. Митрофана. В настоящее время иконописью
занимаются русские и греки. Русские не так тщательны в отделке, но более
прилагают старания о рисунке и значении изображения.
Святые славянские просветители или апостолы: Кирилл и Мефодий,
Савва, Ангелярий, Горазд, Климент, Наум. Изображения их находятся в
монастыре Св. Наума, на возвышении, почти у самой юго-восточной
оконечности Охридского озера.
Охрида с IX столетия получила историческое значение. В ней
совершались труды сподвижников Кирилла и Мефодия. В монастыре Св. Наума
всего-навсего один монах, он же и игумен. Дело в том, по мнению Григоровича,
что здешние монастыри отдаются как бы в аренду и в пожизненную
собственность тому, кто возьмется платить митрополиту и казне урочную
сумму.
Бабуны или Богомилы. - Старинная религиозная секта. Гора Бабун.
Город Велес, т.е. Кюпрали. Тут Григоровичу была худая встреча - и дотоле
неиспытанное явное поругание имени его. Лошадей его толпа столкнула с моста
в реку.
Монастырь Св. Иоанна Рыльского, отличающийся порядком и
преподаванием греческого, славянского, болгарского языков и Церковной
Истории под руководством отца Неофита.
***
С 4-го числа вечером дипломатические сношения наши с Портой
прекращены. Радзивилл отправился на пароходе 5-го, в 5 часов утра.
***
В рескриптах употребляется у нас выражение совершенно неправильное
и представляющее превратный смысл. Например: "долговременная служба ваша
постоянно сопровождалась опытами неутомимой и полезной деятельности".
То-то и беда, что у нас все делают опыты
***
В рескрипте ***, по собственноручном возложении на него ордена Св.
Андрея, сказано: "передавая наши повеления со всею точностью и
быстротой".
***
С.-Петербург. 29 апреля 1851
Жуковский в письме к Плетневу говорит: "Хвала света есть русалка,
которая щекотаньем своим замучивает хохотом до смерти".
Книжка 14. (1850, 1852, 1861)
Константинополь, 7 апреля 1850
Нет мне удачи на море: если не своя беда, то чужая навяжется. Мы
плыли благополучно и скоро; но пароход Триестский, с которым мы должны
были встретиться в первую ночь, не попадался нам. Наш капитан озабочен был
мыслью, что с ним сделалось. Мы прошли мимо островов... у которых стояла
французская эскадра во время размолвки нашей с турками. Подалее, не доходя
до острова Митилена, стоят скалы в море и мель. На нее наткнулся Триестский
пароход и пробился о камни. Мы пошли ему на выручку вместе с английским
пароходом, который вместе с нами плыл в Смирну, но все усилия были
напрасны. Английский пароход очень ловко действовал, лучше австрийского.
Капитан наш решился остаться тут до утра, чтобы пересадить пассажиров и в
случае непогоды помочь кораблю, в котором открылась течь.
Волнение и ропот между турецкими пассажирами. Турецкий чиновник
Бей сердился и требовал, чтобы к вечеру, по условию, доставили его в Смирну.
Солдаты и черный народ говорили, что они взяли съестные припасы до вечера.
Жиды и переметчики приходили сказывать, что ночью солдаты собираются
сделать революцию, если не отправятся. К утру пересадили к нам около двухсот
пассажиров, и в 7 часов подняли мы якоря. Таким образом на одном и том же
пароходе и в одно и то же время были люди плывшие из Смирны и плывшие в
Смирну.
Остров Митилен. Красивое местоположение, крепость на возвышении и
дачи на морском берегу. Все усажено масличными деревьями довольно
высокими. От жестокости нынешней зимы они много пострадали. Бросили
якорь в Смирниской гавани часу в 4-м пополудни, в понедельник 10 апреля.
Остановились в лучшей гостинице, довольно плохой - Lee deux Augustes.
Улица Франков - довольно красивая улица с хорошими домами. Кофейная на
берегу моря La bella vista. В числе наших пассажиров смуглый дервиш, род
турецкого юродивого.
11-е. Дождь. Нельзя гулять. Парохода австрийского в Бейруте нет. Все
пошли на выручку погибшего товарища, и мы сидим на мели. Скучно. Не
читается, не разговаривается. Всякое новое место, пока к нему не привыкну,
возбуждает во мне не любопытство, а уныние. Шатобриан, заметки о Смирне,
извлечение из Choiseul. Недоумение: не отправиться ли с английским
пароходом! Австрийская компания не возвращает нам денег, уплаченных до
Бейрута. Несправедливо, потому что несчастье случилось не с нашим
пароходом и не с тем, на котором должны мы были отплыть, следовательно, нет
законной причины держать нас.
12-е. Мы все еще в Смирне. О пароходе нет ни слуху, ни духу. Многие
дома, в квартале франков, особенно греческие, могут, вероятно, дать понятие о
строениях, которые были в Помпее. Чистые сени с мраморным полом или
камушками белыми и черными наподобие мозаики (камушки эти привозятся из
Родоса); за стенами вымощенный двор, потом садик, убранный лимонными и
померанцевыми деревьями; далее терраса на море. Все очень чисто и красиво.
Все лестницы и коридоры устланы к 
| |
| Просмотров: 452 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры