| Главная » Книги |
Вяземский Петр Андреевич - Старая записная книжка. Часть 2, Страница 4
Вяземский Петр Андреевич - Старая записная книжка. Часть 2аздражаемы.
Вероятно, если человеку, просидевшему долго с узами на руках, удастся
их расторгнуть, то первым движением его будет не перекреститься или подать
милостыню, а разве ударить того и тех, которые связали ему руки и дразнили
его на свободе, когда он был связан.
***
Cinq Mars "Сен-Map".
Исторический роман, соч. графа Альфреда де-Виньи.
Французская литература много успела в последние годы в роде, как
назвать, романтическом, или естественном, в противоположность роду
классическому, который весь искусственный. Этот роман весь ознаменован
какой-то трезвостью, истиной, которая имеет свою свежесть, как вода, которая
бьет из родника и питает на месте, а не приторная вода, увядшая и согретая в
буфете.
В Альфреде де-Виньи нет глубокости Вальтера Скотта; но есть тонкость,
верность в живописи.
***
18 мая 1829, Мещерское
Третьего дня, или четвертого дня, имел я во сне разговор с каким-то
иностранцем о России. Между прочим, говорили мы с ним о 14 декабря. Он
удивлялся, что мятежники полагали возмутить народ именем цесаревича. Я
отвечал ему: "У нас не может быть революции ради идеи; они могут у нас быть
лишь во имя определенного лица".
Я готов подтвердить наяву сказанное во сне: история тому
свидетельница.
***
Августа 5 1829 г.
Memoires d'un apothicaire sur l'epoque pendant les guerres de 1808-1813
("Мемуары аптекаря об эпохе войн 1808-1813").
Кажется, автор этой книги фамилии Castile Blaze.
Довольно легкая и складная французская болтовня. По этой книге можно
судить, что автор в течение пяти лет ни разу не размышлял и жил поверхностно.
В наблюдениях нет ничего глубокого, ни острого. Автор, наблюдатель силы
Ансело, в своих "Шести месяцах в России". Впрочем, если он правдив, то
можно из его книги собрать несколько испанских сведений уличных,
площадных, трактирных, будуарных, волокитных; но и тут вымыслы.
***
У нас нет правительства, - отвечал Шишков, государственный
секретарь, в комитете министров на вопрос Дмитриева, от чьего лица будет
обнародовано известие о взятии Москвы, читанное предварительно в комитете
по приказанию государя.
Дмитриев, слушая это нелепое сочинение, в котором кто-то на конце
падает на колени и молится Богу, спросил, в каком виде будет оно напечатано:
просто ли журнальною статьею или объявлением правительства. На это и
грянул свой ответ Шишков.
***
Что есть любовь к отечеству в нашем быту? Ненависть настоящего
положения. В этой любви патриот может сказать с Жуковским:
В любви я знал одни мученья.
Какая же тут любовь, спросят, когда не за что любить? Спросите
разрешения загадки этой у Строителя сердца человеческого.
За что любим мы с нежностью, с пристрастием брата недостойного,
сына, за которого часто краснеешь? Собственность, свойство не только в
физическом, но и в нравственном, не только в положительном, но и в
отвлеченном отношении, действует над нами какой-то талисманною силой.
***
О Растопчине и Пестеле, Растопчине и Августине, дуэт Растопчина и
Павла I, Кутайсов, царская кровь. ("Что-то такое рассказывал Ж.-Жак в своей
Исповеди. Следовательно, Растопчин выдумал".)
Можно сказать о старике Кутайсове, что он вышел в люди с легкой руки
своей.
***
Журналы наши так грязны, что нельзя читать их иначе как в перчатках.
***
14 октября 1855
"Хотя, с одной стороны, уже одно имя автора ручается за
благонамеренность его сочинения, с другой, результат всех его суждений в
рукописи (за исключением только некоторых отдельных мыслей и выражений)
стремится к тому, чтобы обличить с верою в Бога удалившегося человека от
религии и представить превратность существующего ныне образа дел и понятий
на Западе, тем не менее вопросы его сочинения духовные слишком жизненны и
глубоки, политические - слишком развернуты, свежи, нам одновременны,
чтобы можно было без опасения и вреда представить их чтению юной публики.
Частое повторение слов свобода, равенство, реформа, частое
возвращение к понятиям: движение века вперед, вечные начала, единство
народов, собственность есть кража и тому подобным, останавливают на них
внимание читателя и возбуждают деятельность рассудка. Размышления
вызывают размышления; звуки - отголоски, иногда неверные. Благоразумие не
касается той струны, которой сотрясение произвело столько разрушительных
переворотов в западном мире и которой вибрация еще колеблет воздух. Самое
верное средство предостеречь от зла - удалять самое понятие о нем".
(Заключение мнения генерала Дубельта, поданное в Главное Правление
цензуры о последних сочинениях Жуковского, 23 декабря 1850.)
***
ОФИЦИАЛЬНЫЙ СПИСОК МОСКОВСКИХ СЛАВЯНОФИЛОВ
Аксаков, Константин Сергеевич.
Аксаков, Иван Сергеевич.
Свербеев, Дмитрий Николаевич.
Хомяков, Алексей Степанович.
Киреевский, Иван Васильевич.
Дмитриев-Мамонтов, Емануил Александрович.
Кошелев, Александр Иванович.
Соловьев, Сергей Михайлович, профессор.
Армфельд, Александр Осипович.
Ефремов, Сергей Михайлович.
Чаадаев, Петр Яковлевич.
Смешно видеть в этом списке, между прочим, Чаадаева, который некогда
был по высочайшему повелению произведен в сумасшедшие как отчаянный
оксиденталист и папист. Вот с каким толком, с каким знанием личностей и
мнений наша высшая полиция доносит правительству на лица и мнения.
***
ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ БАРОНУ Ф.П. ВРАНГЕЛЮ
В одной весьма замечательной записке о нынешних тяжких
обстоятельствах России, при указании причин, которые довели нас до
нынешнего бедственного положения, между прочим сказано:
"Многочисленность форм подавляет у нас сущность административной
деятельности и обеспечивает официальную ложь. Взгляните на годовые отчеты.
Везде сделано все возможное, везде приобретены успехи, везде водворяется,
если не вдруг, то по крайней мере постепенно должный порядок. Взгляните на
дело, всмотритесь в него, отделите сущность от бумажной оболочки, то, что
есть, от того, что кажется, правду от неправды, или полуправды, и редко где
окажется прочная плодотворная польза. Сверху блеск, внизу гниль. В творениях
нашего официального многословия нет места для истины. Она затаена между
строками, но кто из официальных читателей всегда может обращать внимание
на междустрочие".
Прошу ваше превосходительство сообщить эти правдивые слова всем
лицам и местам Морского ведомства, от которых в начале будущего года мы
ожидаем отчетов за нынешний год, и повторите им, что я требую в помянутых
отчетах не похвалы, а истины, и в особенности откровенного и
глубоко-обдуманного изложения недостатков каждой части управления и
сделанных в ней ошибок, и что те отчеты, в которых нужно будет читать между
строками, будут возвращены мною с большою гласностью. Прошу ваше
превосходительство разослать всем вышеупомянутым местам и лицам копии с
настоящей моей записки.
Подписал: генерал-адмирал Константин.
26 ноября 1855.
Сей напечатанный циркуляр был после отобран. Приведенные в нем
слова взяты из записки, составленной П.А. Валуевым, которую я сообщил
великому князю.
***
Книжка 3. (1818-1828)
От Варшавы до Nowemiasto, принадлежавшего графу Малаховскому,
дорога довольно приятна. По сторонам раскинуты селения и леса, и Польша
теряет свою однообразность. Положение Nowemiasto живописно, то есть дома и
сада графского: на высокой горе, внизу река, луга, покрытые необыкновенно
свежей зеленью, и леса. От Nowemiasto до Konskie едешь лесами и песками.
Konskie принадлежат другому Малаховскому: много каменных строений.
Radoszyce, отданный по смерть третьему Малаховскому. Здесь станция славится
лошадьми. До него едешь ужасным песком и скучным сосновым лесом. Здесь
железные заводы. Около 270 дымов, из коих только 22 жидовских. Воеводства
Сандомирского Lopuszno. Деревня, принадлежащая какому-то Святого
Станислава кавалеру, отданная им в аренду жиду. Почтовая смотрительница
ласкова и говорлива. Я съел славного цыпленка. Matogoszcz. Дорога к нему
песчана и гориста. Иные горы каменисты и вышины покрыты соснами:
напоминают некоторые места по Ярославской дороге и Костромской. Городок
около 150 дымов и ни одного жидовского. Жители все в желтых домах.
3 часа, в воскресенье, пополуночи
Zarnowiec местечко. Прошлого года сгорело. В нем 52 дома, а всего было
не более 150, лучшие дома сгорели. На реке Пильце.
Воскресенье. Краков
Я приехал в Краков около 12-го часа. Съездил в баню: лучше русских,
хуже варшавских.
Пришел ко мне консул-резидент императорский. Позвал меня к себе
обедать. Письма наместника, видно, писаны обязательным для меня образом.
Жена и дочь - добрые люди, кажется, на немецкий лад, как и все. Город
вольный, а республиканцы все по чинам. Zarzecki. Пришел к нему комиссар
российского императора Miaczynski от меня. И к нему было письмо от
наместника. Мне смешно видеть себя в людях. Позвал на другой день обедать, а
уже Zarzecki был позван, но уступил день. Приехали Kochanowska варшавская с
двумя дочерьми. Меньшая дочь белокурая, хороша собою, другая постарее.
На улице поймал меня кто-то, позвал ехать в Krzecowice: воды в 3 милях
от Кракова, на бал. Сперва хотелось, но после испугался. Тем кончил, что
поехал. Сел с нами в коляску и горбатый. Долго ехали, уже совсем смерклось,
по проселочной дороге. Коляска десять раз едва не ложилась на бок. Горбатый
страшно боялся. Я думал себе: напрасно! Нам бояться: ему страха нет. Авось
еще от удара сравняется. Зала большая, людей мало. Пошли ужинать. Ужас! В
Польше образованность на каждом шаге сталкивается с безобразностью. Место,
дома, все на ноге европейской: утка и горох, пиво и венгерское - такое, что в
Клину, или в Грязовецах таких не найдешь.
Возвратились наверх. Людей поболее, человек 40. Танцуют. Долго
смотрел, стало разбирать; пошел говорить. Мало: пошел танцевать и танцевал
до упада мазурку. Одна из дам мне говорит: "Вы танцуете как поляк".
Садовска лечится на водах: миловидна и разговорчива. Муж ее похож на
Свечина, белевского Мольера. Сестра Пашковска будто хороша. Скотницка
была бы на своем месте везде. Вдова не первой молодости. Поставила мужу,
умершему в Италии, памятник мраморный, в Италии работанный, в
кафедральном соборе. Краковская-Свечина. Жена какого-то woyta с сестрой.
Пошли за коляской. Остались до утра в корчме; я проспал в коляске.
Возвратились к 11 часам утра. Дорога живописная, обставлена горами. От
Кракова по левой стороне есть длинная стена гор, поросшая частым лесом и
усеянная громадными каменьями. Внизу, как бы усажена рядом отделяющимся
плачущих берез. Здесь есть природа не так, как в Царстве Польском.
Обедал у комиссара: добродушный старик. Не свободно, но умно
изъясняется по-французски. Разговора веселого. Ласков до крайности.
Московское гостеприимство. Обедало несколько сенаторов и отставной
полковник: умен, но кобенится. Во время обеда приехал президент Сената
Wodzicki: умный, уважаемый человек. По-французски говорит очень хорошо.
Только что я ему представился, позвал он меня на другой день обедать, и консул
меня опять уступил, а сам отложил свой обед до середы.
Пошли по городу. Замок, укрепленный на высоте. Есть что-то
кремлевское. Австрийцы все изуродовали; мрамор выштукатурили или
выбелили, золотые украшения ободрали, выделанную в камне работу заделали;
окна большой величины и каменные рамы заделали, а пробили маленькие
окошки. Думаю, что зависть и злоба внушили им варварство. Одна зала похожа
на Грановитую палату, но менее; другая - судилище: потолок деревянный
четвероугольниками, в кои вставлены были головы. В Академии в Ягеллонской
зале есть такой же. В замке голов уже нет.
Рассказывают, что во время одного суда одна голова закричала королю:
"Будь справедлив". Если правда, то должно бы у всех царей поделать такие
потолки.
Из одной комнаты виды во все стороны Кракова. Церковь Св.
Станислава, в которой был разрублен епископ рукою Болеслава Смелого,
которому он упрекал всенародно долгое его пребывание в Киеве и отсутствие из
отечества. Могила Крака: курган. Курган Ванды. Величка. Карпатские горы.
Храм Богоматери. Все украшения из мрамора. Построен епископом Ivo в
1226, на рынке. Колоколня высокая. Обширный вид.
Храм Святой Анны, крестом, в итальянском вкусе. Одно из
священнических одеяний сделано из платья, в котором гильотинировали
французскую королеву. Лепная работа и живопись. Десятая часть храма Св.
Петра. В академической библиотеке: 2500 рукописей, 25000 печатных книг.
Папская булла о Святом Иоанне Конти. Он стоил Кракову 100000 экю. Егарт
упрекал Академию, что у них нет ни одного святого, а у них много. За словом
дело: поставили и своего святого. В Академии на правой руке от ворот видна
комната, в которой он жил, а напротив ее придел.
Из старинных печатных книг в Кракове славится Иоанна Дамаскина.
Книга записная: записалась в ней жена Димитрия Самозванца. Бантке,
библиотекарь, ученый человек, сочинитель Польской истории в 2 томах.
Кабинет физический не богат. Кабинет натуральной истории богаче. Аббат
Солтык одарил его драгоценнейшими предметами. Есть янтарь, в котором вода.
Камни, найденные в Италии: в них сушеные рыбы. Марковский, профессор
химии. Жил долго в Париже. Был доктором Жозефины. Бурсы несколько домов,
в коих содержатся бедные дети, обучавшиеся в академии. Теперь в гимназии и
академии около 1000 учеников и 40 профессоров.
Сукенница, большое строение. Своды. Тут в старину вероятно работали
сукна. Теперь лавки и собрания бывают.
Австрийцы ненавидимы. Австрийский император в проезд свой через
Галицию с высоты смотрел на Краков, но не въезжал. У президента Сената
спросил он, подписана ли уже конституция, которую он вместе с другими
покровителями подписал. У комиссара: начала ли образовательная комиссия
свои действия, после уже шестимесячных ее занятий, о коей получал он, между
прочим, донесения. Свобода Кракову разорение. Он недовольно богат, чтобы
жить сам собою, отпустили на волю старика. Государь здесь считается
единственным покровителем, а другие по имени, а на деле притеснители.
Говорят, что австрийский двор хотел взять за себя Краков, а государь, чтобы
спасти его, предложил объявить его свободным. В несчастии своем тем он себя
утешает.
Wiliczka давала около миллиона червонцев. Можно сказать, что у
Кракова отняли хлеб с солью.
Дом Епископа. Одна комната посвящена польской истории. Колонны,
потолок расписан предметами, взятыми из истории; другая - варшавскими
видами; третья - краковскими. Праздник, где крестьяне скачут через огонь. На
другой стене торжество искуснейшего стрелка: шестеро собираются и стреляют
в цель; искуснейший выигрывает награждение. Австрийцы уничтожили
обыкновение. Без вкуса: краски грубые. Ботанический сад и обсерватории.
Профессор Ленский: хороший живописец. Профессор астрономии. В ясный
день видны с обсерватории снежные вершины карпатские.
Сад Крыжановского, городское гулянье, чисто содержан.
Сад Кескевичев рядом с ботаническим, бывший банкир отец Скотницкой.
В Кракове жителей 25000, из коих 5 тысяч жидов. Город правильно
выстроен. Из лучших улиц Градская. Дома высокие, вроде варшавских, но
более древних. Стою в трактире у Шидловского под вывескою a la Provideyce в
комнате, где отдыхал государь после Аустерлица и Иероним в 1811 году. На
стене аллегорическая картина, представляющая государя. Написана после его
проезда.
Mbaczyncky говорит, что он один раз думал, как перевести настоящим
польским словом третий титул Кракова et strictement neuter - neiakiego miasta.
Город объявлен свободным, не спросивши у жителей, хотят ли свободы. На
город наложили свободу. Жиды в городе Казимира. Из Краковской республики
можно плюнуть на Австрию. Подгурже за Вислою. В правлении герцогства
было оно вроде Краковского предместья. Многие крыши домов заслонены
стеною. Есть один дом в два окна в ширину.
Четверг, 8 августа
Лобзув. Менее полмили. Развалины замка, построенного Казимиром и,
вероятно, перестроенного одним из Сигизмундов. Герб Barba. Следы красивого
зодчества. Вид на Краков. Могила Эсфири жидовки, любовницы Казимира. Она
ночью раз пришла к нему, но королева поймала ее и велела выбросить ее в окно.
При Станиславе рыли могилу, но ничего не нашли. Из любви к Эсфири Казимир
покровительствовал жидам и построил им город Казимир. Купил Красинский
Wincenty и обязался возобновить. Австрийцы и тут все переломали. Недалеко
Wola принадлежащая Вьеловийской.
Из Кракова ездили в театр в Галицию и в третий город от Кракова: в
Подгурже. Немцы. Граф Бениевский. Примета образованности. Город под пару
подольскому; но есть театр и есть зрители: добрые немцы и жиды. Актриса в
сажень. Величайшая актриса. Вал вокруг городского укрепления, вроде вала
ярославского. Ворота вроде ярославских и кремлевских.
Дешевизна города: таможенных пошлин нет. Можно все выписывать. В
трактирах обедают за два злотых. Содержание лошадей дешево. Съестные
припасы хороши. Артишоки славные. Плоды вкусные.
Обедал у Wodzick'ого аббата, дяди президента, 75 лет. Заговаривается; но
ласков, добродушен. Жил долго в Париже и был аббатом сердечкиным. Об нем
говорит Жанлис. Какой-то русский офицер стоял у него в деревне. Он
жаловался на панские требования. "Который год вам?" - спросил он у него.
"70". - "Как же, проживши так долго на свете, не знаете вы, что человеку
необходимо есть и пить". Хорошее старое Венгерское. Картофельное вино.
Сладко. Знатоки принимают за Венгерское.
Пятница
Собор в замке, при Мечиславе. Придел Сигизмундов. Прекрасная работа
в камне. Мраморные статуи двух Сигизмундов из шведского мрамора.
Библиотека. Архив. Сокровища. Голова епископа Станислава. Гвоздь с кресла
распятия и ланца подарены императором Оттоном. В подземных сводах
гробницы Казимира, Понятовского и Костюшки. Последние две еще не
сделаны. В замке богадельня на триста бедных, содержанная человеколюбивым
обществом. Комнаты просторны. По 10 грошей на день. Дети обучаются читать
и писать. В городе по улицам нищих нет. Ко мне приходили просить
милостыню в сюртуке. После увидел я его в мундире городской стражи. Я
сказал это без умысла. На другой день президент Сената сказал при мне, что он
подписал отставку унтер-офицеру, приходившему просить милостыню. (Вот как
составляются путешествия.) Я узнал, что он не по моему случаю был отставлен,
а за прежние. Не объяснись это, я остался бы уверен.
Smocza jama. Кракус отравил жившего тут дракона, пожиравшего скот и
людей. Дали ему теленка, начиненного серою. Под горою замки.
Zarzecki пишет историю города Кракова. Доходы Кракова 1200000
злотых. Войска около 300 человек. Академия стоит около 400000. Гвардия
городского в медвежьих шапках, пугающих австрийского резидента.
После обеда
Бронислава. Пустынь на высокой горе, на берегу Вислы: менее полмили.
Чудеснейший и обширнейший вид во все четыре стороны. Даль с правой
стороны от Кракова обставлена лесистыми горами. Небо было облачно. В ясный
день, говорят, вид еще отдаленнее. Маленькая церковь. Пустынник. Отставной
солдат, раненый под Смоленском. День догорал. На башнях города казалось
сияние.
Липка, ближе к Кракову. Пригорок на берегу Вислы. Несколько
деревень. Две семьи лип. Графиня Замойска туда часто езжала. У подошвы лип
мраморные доски с надписями в Изрядный дом. Каменный забор. Простокваша.
Собачья скала.
Суббота
Выехали в шесть часов утра. Зележки: на Pradnik, речке. Большая
деревня. Много ив. На конце деревни скалы. Пещера. На дороге везде по
сторонам каменные титаны. Въезжаем в лес. Высокая гора, поросшая лесом. В
лесу открывается скала отдельная. Геркулесова палица. На ужасной крутизне
огромный замок укрепленный, с башнями. Построен на скалах. Скалы ему
фундаментом. Принадлежит Вьелькопольским. На стенах герб Любомирских. С
высоты скалы под домом прорыт колодезь. Воду выливают с шумом и по
долгом молчании падает. Большие покои. Противолежащая стена гор так
высока, что с высоты башни замка - в даль не видно. Новая для меня природа.
Корчма. Обедали. Maczynski, Баснович, Гижитука - Тереза, дочь
хозяйки. Поехали долиною до Ойцова на длинной крестьянской телеге.
Швейцарское путешествие. По сторонам скалы - леса, речка Pradnik. Частые
мельницы. Дорога извилистая. Картина ежеминутно меняется. Высочайшая
скала. На ней торчит церковь. Тут жила святая Соломея. Ойцов замок
укрепленный, менее того. В лесу Czarna jama. Пещера ужасной глубины, вроде
Велички. Из пистолета стреляли: ужасный грохот. Несли перед нами
зажженный смольный светоч: кидал багровое сияние на черные своды. Тут был
Станислав. Давали ему праздник. С вершины скалы виден Краков. Напротив две
скалы образуют ворота. Каждая скала имеет свой особенный образ: то замок, то
укрепление. Я хотел бы видеть мелкого подлеца на этих скалах величественных.
Видно ему было бы неловко. Pieskowa skala три мили от Кракова, Czarna jama
- две. Обе в Царстве Польском. Есть еще в стороне Королевская пещера.
Говорят, более этой. Поместье государственное. Гром разразил многие места в
Пьесковском замке. Он тут по соседству.
Воскресенье
Могила Крокуса. Высокий насыпной курган на высокой горе по ту
сторону Вислы за Подгоржем. Тут, по преданию, лежит Кракус. Город на
ладони. Обширные виды во все стороны. Могила Ванды около мили от города.
Тюрьма. Около трехсот заключенных, половина принадлежащая царству.
Краковское воеводство еще здесь до приведения в действие образовательных
уставов, учреждаемых образовательной комиссией. Отделения просторны.
Воздух чистый. Богуславский, новый Картуш, из дворян Виленских, служил в
Смоленском полку подпрапорщиком; начальник шайки; сам никогда не
смертоубийствовал и раздавал подаяния. Руки и ноги скованные. Несколько раз
бежал. Каждому из работающих и не по смерть осужденных невольников
откладывается каждый день часть платы, которую им выдают при отпуске.
Прекрасное обновление! Предохранительное и благодетельное! Выпускаемый
- невольник без собственности, оглашенный преступником, где найдет себе
пристанище освобожденный от цепей? Общество его чуждается и отвергает
самые труды его. Отчаяние должно снова кинуть его на дорогу прежнюю.
Президент сената имеет многие здравые и человеколюбивые мысли
насчет содержания преступников. Со временем мысли его, приведенные в
исполнение, подадут поучительный пример. Республиканское правление
основано на нравственности и имеет нужду в людях. Монархическое,
самовластное, не заботится об этом. Одно печется возвратить обществу
затерявшихся его членов, другое - удивить чужестранцев великолепием
тюремного здания. Богуславский, бежавший из тюрьмы, говорил мне, что он
многих ковал. Несколько матерей-детоубийц.
Косцельница, деревня графа Jozefa Wodzick'ого, в двух милях. Жена из
дома Яблоновских. Дочь Каролина, красавица вроде Олсуфьевой, но лучше.
Государь останавливался у них. Хорошие виды. В саду редкое дерево: род
акации с острыми и твердыми иглами. Прекрасный бык. Достойный кисти
Потера.
Miaczynski, трудолюбивый и знающий. Писал о Moratorium, о
пчеловодстве, и книга его сделалась учебною, о dоmes: царский декрет был
основан на его образе мыслей. В немецких газетах отзывались о книге с
большой похвалой; теперь занимается он сочинением о постановлении жидов.
Важное дело в Польше! Это наше рабство. Думать, да думать. (При этом рукой
А.И. Тургенева отмечено: "Прошу выписать мне непременно проект его о
жидах". - Примеч. издателя 1884 года.) Жаль, что городская площадь завалена
деревянными лавками, лачугами; но приносит более 30000 злотых. Русские
любимы, может, более оттого, что Австрийцы и Пруссаки ненавидимы. Здесь
все знают Воронцова, Суворова, Ермолова, Эссена и Полторацкого, последний
прославился своими праздниками.
Понедельник
Монастырь сестер милосердия. При нем заведение. Около 115 кроватей
для больных обоего пола. Довольно тесно. Иные кровати под самым окном.
Детей около пятидесяти. Хорошо содержаны. Из грудных большая часть
умирает. Доход около 100000 злотых. Заведение в долгу. Правительство хочет
взять его под опеку, как в Варшаве.
Дом безумных. Ужас! Многие лежат на соломе в темной комнате. Без
присмотра. За деревянною решеткою. Колодезь. Нечистота и вонь.
Обедал у декана кафедрального Skorkowsk'ого.
Вторник
Беляны, монастырь. За Брониславою на берегу Вислы, на высокой горе.
Вокруг лес, по большей части береза. В лесу просеки. Веселый вид, обширный.
4 монаха. Церковь хороша. В ясный день видна снежная вершина Карпатских
гор. С тех пор, что я здесь, небосклон не был ясен. Обедал у аббата
Быстроновского. Добрейший человек. Что-то Нелединского в лице, то есть в
чертах, а не в выражении. Деревенский Нелединский.
После обеда поехал в Krzecowie. Приехали к ночи. Сегодня в среду на
крестьянской подводе поехали в Czerna. Около мили, и монастырь
Кармелитский. На высокой горе в лесу. Обгорожен с леса каменною стеною. Из
каменных ворот по правую сторону монастыря хороший вид. Колодезь на горе.
Отменная вода. Монастырь построен около 200 лет тому назад Firlejowa
(кажется, так) и до фамилии Lubomirskich. Souspriur из Белоруссии Lyko. Был в
польской службе в Гишпании. Повел нас в...
Debnik. Мраморная ломня, принадлежащая монастырю. Большие горы,
но мало работают. Какой-то итальянец платит за них монастырю в год 2000
злотых. Работают человек тридцать. Тут черный мрамор, далее есть белый и
других цветов. Делают для Пулавы памятник Понятовскому из черного
мрамора. Один кусок в шесть локтей.
После поехал в Tenczynek. Замок около мили от Krzecowie, также
принадлежащий Артюру Потоцкому. Замок виден издалека. Вблизи теряется в
лесу. На высокой горе. Развалины. Картина Рюисдаля. Господствует над
обширной далью. Под ногами с одной стороны зеленое море сосновое, с другой
- окрестность взъерошена горами. На одной развалившейся стене высокой
висит рябина с красными своими ягодами. Может быть, одна из
живописнейших прогулок в окрестностях Кракова. Czerna более славится.
Может быть, я не все разглядел: а все видел бегом.
Управляющий Krzecowie. Жена приятная женщина, не первой
молодости, толстая, глаза прекрасные.
Вечером возвратился в Краков. Был у Скотницкой. Умна и ласкова до
крайности. Мать добрая старушка. Любит русских. Между Варшавой и
Краковом отношения Петербурга с Москвою. В земле свободы видел я на жатве
смотрителя с плетью, надзирающего за работою жнецов.
Четверг
Выехал я из Кракова. На дороге в сторону был я в деревне президента
Wodzick'ого около 3 миль от города.
Niedzwiedz. Хороший каменный дом. Сад шестилетний, но уже взрослый
&nb 
| |
| Просмотров: 495 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры