аются
с большой благодарностью о владычестве в здешнем крае Ибрагима-паши. Он
укротил разбойничество бедуинов, разорил многие их скопища и гнезда, как,
например, Иерихон, избавил монастыри от насильственной подати, собираемой
с них бедуинами, которые до него многочисленными толпами окружали
монастыри и угрожали им разорением, пока не приносили им требуемого
выкупа. Восстановление им тишины и порядка еще сохраняется в здешней
стороне, и турки не успели, своим худым управлением и беспечностью,
водворить прежний беспорядок и безначалие, а европейская политика,
вооруженной рукой, выгнала Ибрагима из мест, в которых под его сильной
рукой отдыхали христиане и наслаждались миром. Нет сомнения, что
Ибрагим-паша, чтобы угодить европейским державам, еще более обеспечил бы
состояние церквей и христиан и особенно Иерусалима. Но христолюбивое
воинство проливало кровь свою не за право церкви, а за нерушимость и целость
прав Корана, пророка и преемника его. Вот как в нашем веке понимают
крестовые походы.
Христианские цари радовались и торжествовали, видя, что победа
даровала им возможность снова и сильнее прикрепить Гроб Господень к рукам
неверных, когда он, казалось, освобождался из них. И никому из царей не
пришло ни в голову, ни в сердце воспользоваться этим междоусобием и
распадением царства Магомета, чтобы отторгнуть из среды его участок земли,
обагренной кровью Спасителя. Подите, постарайтесь завладеть мечетью Эюба
или Омара, или только войти в нее, и все население восстанет, чтобы оградить
святыню от нечистого прикосновения гяура. Разве христианство слабее
магометанства? И отвечать на это нечего, но, видно, не приспели, не созрели
Судьбы Божий, нам нельзя объяснить это равнодушие христианских держав в
виду поруганной и плененной святыни.
Мишо говорит, что когда во время Египетского похода предлагали
Бонопарте посетить Иерусалим, он отвечал, что Иерусалим не входит в его
операционную линию. Политика доныне то же самое говорит. Теперь возится и
колышется житейская, земная, человеческая дипломатика. Придет время и
высшей дипломатике, время дипломатике Промысла Божьего. Это не
мистицизм, но простая истина.
Нельзя не признать, что в истории человечества есть события,
предоставленные произволу человеков, и более или менее зрелые плоды этого
произвола, но все малонадежные и недолговечные, а являются изредка другие
события, в которых, так сказать, отзывается рука Божия, которые запечатлены
прикосновением ее и остаются целыми и невредимыми посреди человеческих
смут и общих переворотов. Первые события, как дело рук человеческих, после
определенного срока жизни, обращаются в прах, в землю, как и сами
воспроизводители их. Другие сохраняются мощами, и нетленная живоносная
сила их - побеждает время и смерть. Мир, по слепоте своей, может не
признавать их, но избранные, но верующие, но сыны Божии видят на них
благодать Господню и поклоняются им в ней и ей в них.
Например, возьмите восстановление Греции. Оно плод вспышки воли
человеческой - и зато как оно незрело! Все эти потоки крови, великодушно
пролитой на почве ее, не приготовили благословенной жатвы. Чем все это
кончилось? Неестественным и уродливым наростом: худо утвержденным
престолом, на который европейская политика возвела слабого германского
принца, даже и не единоверного с племенами, которые дрались и гибли за
святость своего вероисповедания. Что ни говори, а тут заметно отсутствие руки
Божией. Все это сшито на живую нитку, а хитон Христа цельный: свыше
исткан весь.
Иерусалимский греческий патриарх Кирилл теперь в Константинополе,
где я его видел. Наместник Мелетий, митрополит Петры Аравийской.
Обыкновенно называют его здесь Св. Петр. Титул святой придается здесь всем
архиереям. Отец Прокопий из болгар, бывший управляющий Иерусалимскими
имениями в Бессарабии, а теперь здешний церемониймейстер. Отец Феофан -
камараш, то есть род ключаря ризницы и при патриархе. Отец Вениамин из
Херсонской губернии, служит обедню на русском языке в Екатерининском
женском монастыре. Отец Иосиф, из сербов, при Гробе Господнем, также
служит на русском языке. Анфимий - секретарь патриархии. О нем говорит
Мишо и русские путешественники. Ученый Дионисий, Вифлеемский
митрополит, из болгар, говорит по-русски. У него гостил при нас архимандрит
Синайский. Иеромонах Аввакум - старший в монастыре Св. Илии. Монах
Даниил - старший в монастыре Св. Креста. Там живет на покое архимандрит
Иоиль, ученый. В монастыре Св. Екатерины - Серафима, родня Орловой по
Ломоносову, Анна Ивановна, из Сербии.
12-е. Вчера у английского консула Finn, чтобы праздновать день
рождения королевы английской. Был же случай в Иерусалиме обвязать шею
белым платком - впрочем, я надевал уже белый платок в день причащения, -
прилепить звезду и надеть на руки желтые глянцевитые перчатки.
Когда пришел я в девятом часу, консула не было дома. Меня встретила
молодая жена, довольно свободно изъясняющаяся по-французски. Консул
должен был после обеда отправиться в монастырь Св. Илии, на выручку
соотечественников, которых арабы не выпускали и осаждали в монастыре.
Несколько англичан на возвратном пути из Вифлеема остановились у Св. Илии.
У одного из них, когда он сходил, или падал с лошади, пистолет нечаянно
выстрелил и легко ранил дробинками в ногу молодого араба. Поднялся шум и
гвалт. Настоятель монастыря ввел англичан в церковь и запер ее, а между тем
дал знать о случившемся в Иерусалим. Отправились несколько людей из
Патриархии, несколько конных солдат из турецкого гарнизона и консул со
своим доктором. Из соседней арабской деревни сбежались и съехались верхом
вооруженные, как и всегда, бедуины. Они, кажется, требовали, чтобы выдали им
англичан. Был даже один выстрел в монастырь и кидали каменья. Наконец
иерусалимская помощь подоспела, пошли переговоры, и консула впустили в
монастырь, но выпустить уже не хотели.
Часов в девять вечера возвратился консул домой и привез с собою в
город своих освобожденных англичан. Он сказывал, что никогда не видал
такого остервенения и дикого бешенства. Арабы сняли с себя платье, угрожали,
кричали, ревели. На вечере были два оксфордские англичанина, обратившиеся в
римское исповедание. Один знал Титова в Англии. Хозяйка пела по-английски,
то есть на английском языке и английским голосом. Под конец все общество
затянуло: Gode save, и мы разошлись по домам.
В первый раз увидел я тогда иерусалимские улицы ночью и при лунном
сиянии. Здесь все более или менее тюремники и ведут тюремную жизнь. Город
отпирается при восхождении солнца и запирается при захождении, а здесь оно
заходит теперь в 7-м часу. Приятно было бы в месячную ночь пойти в
Гефсиманию, взойти на Елеонскую гору, но дело невозможное, или нужно
завести целую негоциацию с турецкими начальниками, но и тому примера не
было. Храмы также почти всегда заперты.
Литургия совершается на Гробе Господнем в полночь, а в других
приделах часу в шестом утра. Нашему брату, не привыкшему просыпаться с
петухами, это не очень приятно. Идешь в храм и на молитву не в духе: или уже
хотелось бы спать, или еще спать бы хотелось. Разумеется, у недремлющего и
бдительного верою этого не бывает.
Наместник патриарха сказывал мне, что консул в день рождения
королевы, когда духовенство пришло к нему с поздравлением, говорил им, что
есть известие, что император Николай отрекся от престола и наследовал ему
Константин Николаевич. Любопытно было бы знать, - по своей глупости
соврал консул или по долгу службы, то есть по наставлению Пальмерстона
мутит умы, а в особенности православные. Я видел консула и накануне, и в тот
день, и на другой он был у жены моей, но ничего о том не сказывал.
13-е. Ездил по дороге в Газу на источник Св. Филиппа, где Филипп
окрестил евнуха царицы эфиопской, едущего на колеснице, вероятно в
тахтиреване; ибо колесам по этой дороге проезда нет, или дороги здешние очень
испортились со времен Апостольских, что, впрочем, очень сбыточно, потому
что в Турции, где нет теперь проезда, отыскиваются здесь и там остатки
каменной мостовой.
Здесь вся почва обложена или огромными камнями и кое-где большими
плитами, вросшими в землю, или наброшенными, подвижными камнями, как
будто только сейчас взорвало каменные горы и засыпали они обломками своими
все лицо земли. Близ источника растет и стареет большое и прекрасное
ореховое дерево, и тут отдыхали под тенью его и около меня собрались и
уселись бедуины.
Знаешь, что если вздумалось бы одному из них приказать раздеться и
выдать им платье и все, что в платье находится, то надобно было бы
беспрекословно повиноваться им. Но бедуины на меня никакого страха не
наводят. Разумеется, есть между ними и разбойники, как и не между бедуинами,
но вообще я нахожу в них какое-то добродушие и веселость. К тому же сигары
мои и моя зрительная трубка, которая их очень удивляет, заводят тотчас между
нами дружелюбные сношения. Дам им сигарку выкурить, дам им посмотреть в
трубку, и, прикладывая руку к сердцу, изъявляют они мне свое удовольствие и
свою благодарность. При встречах друг с другом жмут они себе руки
по-английски или теперь вообще по-нашему.
По дороге, немного в сторону, заезжали мы к источнику Св. Девы, где,
по преданиям, отдыхала она с мужем и младенцем по пути в Египет. Я готов
верить всем преданиям и охотно принимаю их, когда они не сливаются с
чудесами. Чудесам верю, но только тем, которые прописаны в Евангелии, а
приписным чудесам не чувствую в себе ни желания, ни способности верить. Мы
видим и из Евангелия, что сам Христос не был расточителем на чудеса.
По дороге к источнику - деревня Малька на горе. В долине арабы
сажают розы, которые снабжают розовой водой монастырь Св. Гроба. Если
обоняние имеет особенное влияние на память, а запахи возбуждают в ней
воспоминания, имеющие соответствие с местностями и временем, где и когда
навевали на нас эти запахи, то розовая вода будет отныне живым источником
для нас иерусалимских воспоминаний и поклонений. На Св. Гробе и Голгофе
всегда благоухает розами, и где монахи, кроме того, вспрыскивают вас розовой
водой. Впрочем, вообще на востоке розовая вода в большом употреблении по
церквам.
Останавливался в монастыре Св. Креста. По дороге от него в Иерусалим,
направо, вдруг открывается Мертвое море и за ним белеются Аравийские горы,
облитые тонким золотым сиянием. Вообще здесь нельзя сказать "голубой
воздух", а золотой, особенно перед захождением солнца воздух озлащается.
Солнце не садится, как в других местах, в облака багряные и разноцветные: оно
на чистом небе потухает, так же и восходит оно. Эта золотистость воздуха
вечером, то есть с шестого часа, особенно замечательна в Гигонской долине
вблизи Яффских ворот. Маслины темнеют в золотом сиянии воздуха, и долина
пересекается длинными золотыми полосами.
Весною эта долина отличается, сказывают, особенною свежестью и
зеленью и служит сборным местом гулянья для иерусалимских жителей. И
теперь тут более собирается гуляющих и отдыхающих, и по праздникам еврейки
занимают все ступени крыльца, которое ведет к кофейной, находящейся у
Яффских ворот.
Когда я в город возвращаюсь по этой дороге, меня приветствует всегда
немой радостными телодвижениями и криками - вероятно, по чутью, что я был
таможенный, потому что и он, кажется, род досмотрщика при учрежденной тут
таможенной заставе.
У меня есть особенное сочувствие с детьми, юродивыми, малоумными.
На пароходе от Константинополя до Бейрута завелась у меня тесная дружба с
турчатами и юродивым, что-то похожим на дервиша. Это для меня утешительно
как доказательство, что в природе моей сохранилась какая-то первобытная
простота, которую не совсем заглушили свет и житейские страсти и увлечения.
У источника Богоматери нашли мы Библейскую картину: несколько
молодых поселянок в синих своих сарафанах мыли белье свое. Может быть, и
Пресвятая Дева тоже мыла тут белье свое и пеленки Божественного Младенца.
Нельзя сказать, чтобы почва окрестностей иерусалимских, при всей
угрюмости и дикости своей, была бесплодна. Она дает же разнородный хлеб,
овощи, артишоки, померанцы, маслину, абрикосовые деревья, смоковницу,
гранаты, ореховые деревья и пр. Нужно только более обработки. Самая
каменная настилка почвы придает ей свежесть и сырость, которые заменяют ей
дожди, которых летом здесь не бывает.
14-е. Ныне полученное известие из Яффы, что английский пароход
прибудет туда 8-го будущего месяца нового стиля, обдало меня унынием. Срок
приближающейся разлуки моей с Иерусалимом начинает давить меня. Я теперь
только что вхожу в Иерусалим, вхожу в прелесть его, начинаю с ним свыкаться.
Здесь нужно было бы непременно прожить год, чтобы ознакомиться с Св.
Местами. И почему бы не прожить? Стоило бы только решиться отложить
житейские попечения, житейские требования.
Впрочем, не имею никакого расположения к монашеской жизни.
Напротив, здешняя греческая монашеская жизнь кажется мне несносною и
вовсе ничего не говорит душе. В чувстве моем привлечения к Иерусалиму
религиозность, или по крайней мере практическая набожность, не имеет или
очень мало имеет назидательной и содействующей силы.
Лет двадцать тому и более состояние церквей было здесь таково, что в
армянском монастыре отвалилось несколько камней, а может быть, еще и турки
с умыслом их отвалили. По маловажности, армяне, без предварительного
турецкого разрешения, вставили опять эти три или четыре камня и после многих
прений должны были взнести турецкому начальству 500000 пиастров за то, что
осмелились без позволения перестроить храм. Теперь этой насильственной, и
разбойнической администрации уже нет.
В Римском монастыре есть типография, у армян и у евреев также. Нет
только греческой. Греки более всех отуречились.
Гробницы Царей, или Судей, или Бог весть кого. У Шатобриана они
хорошо и верно описаны. Вообще путевые записки его и доныне, духовными
лицами и мирскими, признаются едва ли не лучшим руководителем в
Иерусалиме. И тут француз, как после я, часто выглядывает у него из-под плаща
паломника, но себяобожание, уж не самолюбие и самохвальство, здесь
умереннее, нежели в последовавших произведениях.
16-е. Писал Павлуше чрез Титова с письмом к Кобеко; а в нем письма к
Тютчевой и к Валуеву. Жена писала леди Каннинг. Все отдано митрополиту.
Вчера ходил по городу, в дом Пилата. Вид на Омарову мечеть. Дом
Симона фарисея. Проверить с Евангелием. Кажется, ошибочно признается за
дом Симона и Шатобрианом также.
Ездил на источник Силоамский и запасся водою. В отдалении огромные
камни на горах представляются глазам безобразными зданиями. Селения
представляются грудами камней. Люди, как дикие звери, гнездятся на них и под
ними. И в самом Иерусалиме, глядя на дома, не понимаешь, где тут жилые
покои. Почти вовсе нет окон на улицу. Двери с улицы узкие и низкие.
Среда 17-е. Как не далась мне Иоаннова пустыня, в которую собирался я
вчера, так не дались сегодня и Соломоновы пруды. Вся эта поездка зачата была
не в добрый час и под худыми приметами. Я встал вчера в пять часов утра, что
для меня есть уже худая примета и не добрый час, - а в шесть рассердился и
прогнал от себя лошадей и нанимавших их, потому что казалось мне, что с меня
лишние деньги требовали. Наконец дело кое-как уладилось, и в четверть
пополудни отправились мы в Вифлеем.
Дорога к нему, судя по здешнему краю, очень хороша. Поднявшись из
Гигонской долины, выезжаешь на ровную дорогу, по которой можно бы ехать и
в коляске. На правой руке развалины монастыря Св. Модеста. По обеим
сторонам дороги обработанные поля и зеленеют нивы. Дикая
близиерусалимская природа здесь смягчается. Одна эта окрестность могла
служить сценою для пастушеской библейской поэмы Руфь.
Проехав монастырь Св. Илии, спускаешься с горы по крутизне
извивающейся дороги. Тут поля, долины и возвышения обсажены маслинами. В
Вифлеемской долине, облегающей город, можно сказать, что зеленеет даже
роща маслин. Во всех других местах они растут довольно одиноко - и на
Элеонской горе можно счесть их, так их немного. Они тут редеют, как клочки
волос на лысой голове старца.
Мы ужинали за смиренною трапезою митрополита Дионисия; но при
всей смиренности своей истребили несколько Вифлеемских голубей,
отличающихся особенным вкусом, а жарят их - это замечание для
Вьельгорского - без масла на вертеле, что придает им, по словам митрополита,
или лучше сказать, что не лишает их собственной сочности и самородного
вкуса. Чтобы дополнить мое гастрономическое сведение, скажу, что у
митрополита повар - старая вифлеемская баба; а была ли она всегда стара, о
том знает Бог.
Здесь вообще в греческих монастырях встречаешь женщин, правда,
пожилых. Охотно верю, что они тут не для греха, а для прислуги - обмыть,
обшить, состряпать. Встреча этих женщин близ архиерейских келий, сказывают,
очень смущала Войцеховича. Вообще, большой строгости здесь не видать.
Монахи, не в постные дни, едят мясо и пьют вино.
С террасы монастыря любовался я звездным небом и Вифлеемскою
луною. Сегодня в пять часов утра слушали мы трехъязычную литургию -
по-арабски, гречески и по-русски. На ектений поминали нас и наших живых и
усопших. Вчера вечером ходил я в пещеру, где, по преданиям, скрывалась
Богоматерь с Младенцем до бегства в Египет. Она принадлежит латинам. Я тут
застал монаха и несколько арабских детей, которые пели акафист Богородице.
Умилительно слышать эти христианские песни, молитвенно возносимые
поселянами на тех самых местах, где так смиренно и также в тишине и сельской
простоте, невидимо от мира, возникало христианство.
Утром ездил я на место явления ангелов пастухам. Тут некогда была
церковь, построенная Еленою. Теперь осталась одна подземная церковь
православная. Арабский священник прочел мне в ней главу Евангелия. После
заезжал я к нему в дом. Часу в третьем пополудни отправились мы на
Соломоновы пруды. Тут начались беды наши.
Тахтиреван ударился об стену, а жена головою об тахтиреван. Верблюды
заграждали нам дорогу. Абдула бросился разгонять их, и один верблюд попал в
яму, или в пещеру, так что все туловище его лежало под камнем и только задние
ноги оставались на поверхности земли. Далее, отец Прокопий упал с лошадью, а
еще подалее, упала с лошади Фанни и ужасно стонала и кричала, жалуясь, что
переломила или вывихнула себе руку. Мы не знали, что делать.
Долго провозились с нею и наконец решились возвратиться ближайшею
дорогою в монастырь Св. Илии в Иерусалим. Между тем лошадь Фанни
убежала. Семидесятилетний митрополит, который провожал нас, поскакал
ловить ее на диком своем арабском жеребце. Он из болгар, и видна в нем
славянская отвага и славянская мягкосердечность, хотя, сказывают, он очень
вспыльчив, что также есть славянское свойство. В монастыре Св. Илии
благословил он меня весьма старинным образом Петра и Павла. Наконец тут
расставшись с добрым старцем, ибо тут оканчивается его митрополия,
возвратились мы в 7-м часу вечера в Иерусалим.
Латинский монах, врач, уверял нас, что, по счастью, рука Фанни не
переломлена и не вывихнута. Приставили ей 70 пиявок.
При возвращении нашем в Иерусалим стены его, под Гигонской
долиной, чудно озлащялись сиянием заходящего солнца. Нигде и никогда я не
видал такого золотого освещения. С дороги видны были, на отдаленном
небосклоне, Аравийские горы, которые, подобно свинцовым облакам, белели и
синели, сливаясь с небесами. Гробница Рахили; я объехал кругом, но не входил
в нее, потому что она была заперта и никого при ней не было. Но сказывают,
что и смотреть нечего.
Четверг, 18 мая. Слушали в 9 часов утра русскую обедню в монастыре
Св. Екатерины. Все что-то не так молишься как бы хотелось. В Казанском
соборе лучше и теплее молилось. Неужели и на молитву действует привычка?
Или мои молитвы слишком маломощны для святости здешних мест.
Начали говеть. Вообще народ имеет здесь гордую и стройную осанку, а в
женщинах есть и что-то ловкое. В Вифлееме черты женских лиц правильны и
благородны. В женской походке есть особенная твердость и легкость. С мехами
на голове или ношею легко и скоро всходят они на крутые горы, картинно и
живописно. На всех синяя верхняя одежда, род русской поневы, а иногда еще
покрываются они красным шерстяным плащом; серебряные ожерелья из монет
на лбу, на шее и на руках. Голова обыкновенно повязана белым платком, также
довольно сходно с головною повязкою наших баб. На верху головы подушечка
для ношения мехов с водою, корзин etc.
Цена пиявок здесь пиастр за штуку.
Есть здесь английское училище миссионерское, преимущественно для
обращенных детей еврейских. Содержится чисто. Есть книги, географические
карты по стенам. Есть и греческие училища для арабских православных детей.
Не отличаются чистотою. Но все-таки благо и добро. Есть и английская
больница, также для евреев.
Греки и латины вообще жалуются на протестантскую пропаганду. Да что
же делать, когда она богата и деятельна. Кормит, учит, лечит, колонизирует,
дает работу - и к тому же, вероятно, не взыскательна и не отяготительна в
обязанностях, которые возлагает на обращающихся.
Одно тягостное место для посещающих Иерусалим есть расстояние 7-
или 9-часовое от Рамлэ до Св. Града. Да и то легко сделать бы удобным, если
монастырям, латинскому и греческому, выстроить на дороге два постоялых
двора для отдыха или ночлега, если кому захочется провести ночь. Не желаю,
чтобы устроена была тут железная дорога и можно было прокатиться в
Иерусалим легко и свободно, как в Павловский вокзал; но все не худо облегчить
труд человеческой немощи; а то, въезжая в Иерусалим, судя по крайней мере по
себе, чувствуешь одну усталость после трудной дороги. Не каждому дана сила и
духовная бодрость Годфрида, который после трудного похода, еще
труднейшего боя и приступа, по взятии города тотчас бросился поклониться
Гробу Господню.
Пятница, 19 мая. Сегодня в полночь пошли мы слушать литургию на
Гробе Господнем, но обедня началась только в 3-м часу. Во всех концах храма
раздавались молитвенные голоса на армянском, греческом и латинском языках.
Это смешение песней и языков, сливающихся в одно чувство и в одно
поклонение единому общему Отцу и Богу, трогательно в отвлеченном значении
своем, но на деле оно несколько неприятно, тем более что пение вообще
нестройно. На большом выносе поминали нас и наших живых и усопших. Во
время чтения часов монахи поминают про себя по книгам имена записанных
поклонников.
Вчера всходил я на арку - на крестном пути, откуда, по преданию,
показывали Иисуса народу: Се человек! Теперь там молельня дервишей. Вышел
я в Сионские ворота, сошел в Гефсиманскую долину, возвратился в город чрез
Гефсиманские ворота. Остановился у Овчей купели.
Большой недостаток в Иерусалиме, в окрестностях его и вообще на
Востоке - отсутствие лугов. Нет зеленой, шелковой муравы, на которой в
северных краях так отрадно отдыхают глаза и тело. Здесь ток садов обложен
каменной плитой, а за городом деревья и цветы растут на песчаном и
каменистом кряже. Все это придает природе вид искусственный, рукодельный.
А между тем, что есть из растительности, пышно и богато: цветы благоухают
необыкновенным ароматом, лимонные ветви клонятся к земле под обилием и
тяжестью плодов.
Когда приближаешься уже к концу земного своего поприща и имеешь в
виду неминуемое путешествие в страну отцов, всякое путешествие, если
предпринимаешь его не с какой-нибудь специальной целью, в пользу науки,
есть одно удовлетворение суетной прихоти, бесплодного любопытства. Одно
только путешествие в Святые Места может служить исключением из этого
правила. Иерусалим, как бы станция на пути к великому ночлегу. Это
приготовительный обряд к торжественному переселению. Тут запасаешься не
пустыми сведениями, которые ни на что не пригодятся нам за гробом, но
укрепляешь, растворяешь душу напутственными впечатлениями и чувствами,
которые могут, если Бог благословит, пригодиться и там и, во всяком случае,
несколько очистить нас здесь.
В молодости моей, когда я был независимее и свободнее, путешествие
как-то не входило в число моих намерений и ожиданий. Я слишком беспечно
был поглощаем суетами настоящего и окружающего меня. Скорбь вызвала меня
на большую дорогу, и с той поры смерть запечатлела каждое мое путешествие.
В первый раз собрался я за границу по предложению Карамзина ехать с
ним, но кончина его (1826 г.) рассеяла это предположение до приведения его в
действие. После - болезнь Пашеньки (1835 г.) заставила нас ехать за границу.
Ее смерть положила черную печать свою на это первое путешествие. Второе
путешествие мое окончательно ознаменовалось смертью Наденьки (1840 г.).
Смерть Машеньки (1849 г.) была точкой исхода моего третьего путешествия.
Таким образом, четыре могилы служат памятником первых несбывшихся
сборов и трех совершившихся путешествий моих. Не взмой меня волна
несчастья, я, вероятно, никогда не тронулся бы с места. Вероятно, путешествия
мои, всегда отмеченные смертью, кончатся путешествием к Святому Гробу,
который примиряет со всеми другими гробами. Так быть и следовало {Но увы!
По грехам моим не так сбылось. Опять пустился я в смертный или, по крайней
мере, болезненный путь, и ныне страждущее лицо - я. Чем путь этот кончится?
Я не имею никакой надежды на выздоровление, по крайней мере духовное, а без
него телесное - только продолжение казни. Бедная жена! Бог не дает ей
отдохнуть от скорби. Париж, 21 декабря 1851 г.}.
Суббота, 20 мая. Сегодня, в шестом часу утра, слушали литургию на
Голгофе и причащались святых таинств. Служил греческий архиепископ
Неапольский (т.е. Наплузский, Сихемский). После была большая панихида, на
коей поминали и наших. По окончании панихиды мы пошли к Святому Гробу,
где отец Вениамин отслужил на русском языке молебствие за здравие П.А.
Кологривова.
Вчера, 19-го, ходил я по городу и за городом с братом жены епископа.
Видели мы, как у наружной стены ограды храма Соломона евреи и еврейки
многие, приложив голову к стене, молились по книгам, стенали и плакали
(женщины). Они собираются тут каждую пятницу и платят что-то за это
турецкому начальству.
В Иерусалиме от семи до восьми тысяч евреев мужского и женского
пола. Протестантская миссия обратила из них, с 1840 года, в христианство
человек сто. Здесь особенно латины уверяют, что эти обращенные делаются или
покупаются за деньги, выдаваемые миссией; но протестанты не сознаются в том
и говорят, что только в редких случаях даются пособия тем из них, которые
сами не могут зарабатывать себе пропитание.
В городе сохранилось несколько арабских фонтанов, красиво отделанных
резьбой на камне. Воды в них уже нет. Эта любовь и поклонение воде
восточных жителей очень замечательны.
В других землях колодези устраиваются только с тем, чтобы не быть без
воды, а о украшениях их не помышляют, за исключением больших городов, и то
для украшения городов, а не в честь самой воды. Здесь видно, что честят самую
воду - этот Божий дар, благодатный особенно в земле, нуждающейся в реках,
где дожди редки и солнечный зной высушивает воду. Словно думают они, что
вода, из благодарности за красиво и богато устроенное ей помещение, лучше
сохранится и не откажет в пособии заботящихся о ней.
Здешние водопроводы в земле, где наука и труд в совершенном
небрежении и забвении, свидетельствуют об особенном внимании к
удовлетворению необходимой потребности. В Белграде, близ Константинополя,
водопроводы и водохранилища были везде замечательны. Из Соломоновых
прудов проведена вода в Иерусалим, и под Омаровой мечетью, сказывают, есть
обширное водохранилище. На дворе судейского дома кади есть также бассейн с
Соломоновской водой.
Все сокровища Соломона погибли, а с ними и все богатства и почти все
памятники древнего, и несколько раз из развалин возникавшего, Иерусалима, но
вода Соломона утоляет еще жажду позднейших потомков его. Когда иссякший
Кедрон зимой наливается водой, арабы из города и со всех сторон бегут к нему
и просиживают часы на берегах его в тихом и радостном созерцании.
Из стены, окружающей Омарову мечеть, высовывается колонна, лежащая
поперек против Элеонской горы. По мусульманским преданиям, в день
Страшного суда на ней будет сидеть Магомет и судить живых и мертвых
поклонников своих, а на Элеонской горе будет Иисус совершать суд над
христианами.
Англиканское кладбище за каменной оградой лежит на покате Сионской
горы к Гигонской долине. Доселе на нем еще мало гробниц, а место обширное,
и между ними из белого мрамора гробница, привезенная из Европы,
поставленная над прахом молодого английского лорда, кажется, Роберта
Петсона, который за несколько лет, посетивши Иерусалим, занемог в нем и
умер. Тут погребен и первый епископ Иерусалимский Александр, о котором
было так много шума в тогдашних газетах. На месте, где он лежит, навалены
пока одни каменья, а гробницы еще нет.
По мнению моего спутника, упоминаемый в Евангелии Гефсиманский
сад не мог быть тут, где его ныне показывают. Настоящее место слишком
близко к городу, слишком было в виду у жителей городских, а сад, или место,
куда уединялся Христос для молитвы, должно было быть и местом уединенным;