Роборовский Всеволод Иванович - Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань

   Ширина песков оказалась 12 верст. Мы перевалили их и в северном направлении, по галечной безжизненной пустыне дошли до р. Дан-хэ, бегущей в глубоком ущелье, ревущей здесь среди каменных глыб, разорванных ее бешеными пенистыми водами, и спустились к ней в урочище Са-цзау-янцза.

   Густые заросли кустов розы, барбариса, облепихи, ивы и камыша окружали крошечную ключевую площадку, на которой мы едва могли разместиться со своими животными. Бешеная Дан-хэ ревела и клокотала рядом за густой оградой кустов и заглушала наш разговор.

   Привезенная нами несчастная козочка как-то ожила, стала пощипывать травку, причем оказывала удивительное доверие своим избавителям. Лишь только Баинов уходил за дровами или посмотреть верблюдов, пасущихся по кустам, а я уходил работать в палатку, наша находка начинала страшно беспокоиться, блеять и кричать. При появлении же кого-либо из нас она подбегала, терлась в ногах и успокаивалась.

   Нам отрадно было видеть здесь первую зелень, первый цветок одуванчика; а за ночь перед тем мы спали при температуре в -16 градусов и испытывали холод суровой зимы в дикой пустыне. Все это так скоро случилось, словно волшебством каким-нибудь. Животные наши были, повидимому, довольны не менее нас этой обстановкой и не отрывались от свежей молодой травы, поедая ее с удивительным аппетитом. Одно удивило меня, - я не видел здесь пролетных птиц, несмотря на обилие для них корма, в виде множества ягод и плодов на кустах розы, облепихи и барбариса, сохранившихся еще с прошлой осени. Здесь я видел первого фазана и слышал несколько голосов их, перекликавшихся по кустам.

   Прекрасно спалось в теплую тихую ночь, под шум речных перекатов. С вечера было достаточно комаров, толкавшихся в воздухе и тем предвещавших хорошую погоду; они, занятые своим делом, не надоедали нам.

   Утром мы с сожалением должны были оставить этот уютный уголок, ласково принявший изморенных путников, переживших столько неприятностей, трудов и лишений среди неприветливой и негостеприимной пустыни, стремящейся своими бурями и другими невзгодами сокрушить все живое, ступившее в ее недра...

   За невозможностью пройти ущельем, по которому Дан-хэ прорезывается сквозь перегораживающий ее скалистый кряж Цаган-обо, мы должны были обойти его по скалам, составляющим эту возвышенность, сложенную из амфиболитового сланца, протогинового гнейса, жильного охристого кварца и розового сильно кварцевого и охристого известняка. У южного подножия Цаган-обо видны следы покинутых обширных разработок золота. Подъем на эту небольшую высоту невелик и нетруден, но чрезвычайно каменист. Наш Дзун-ту, который накануне соединился с нами, сообщил к случаю следующую легенду: горы эти были неудобны для прохождения войска легендарного монгольского батыря Дархан-тайджи; тогда он саблей разрубил преграду и провел войско. Тут на самом перевале стоит как бы каменная стена и в ней для прохода пробита брешь, на которую указывают, как на дело меча Дархан-тайджи. С перевала мы увидали в тумане силуэты деревьев Сачжоуского оазиса, но несмотря на великое желание прийти скорее на бивуак в Сан-цюй-кур и обнять товарищей, мы, не доходя оазиса, близ его окраины, щадя силы наших добрых животных, послуживших нам верою и правдою и вынесших нас из мертвой пустыни, остановились на арыке, близ дороги; травы по арыку зеленели. Ночь теплая, несмотря на северо-западный буран, закрывший от нас пылью зеленеющий оазис. Близость к родному бивуаку наводила на множество мыслей, отгонявших долгое время сон. Но пройденное пространство давало себя знать: томившая усталость заставила сомкнуть глаза.

   Восход солнца застал нас уже входящими в пределы оазиса, так рано мы выступили в путь. Деревья в оазисе еще только что стали распускаться; пашни же уже зазеленели и своей изумрудной муравой привлекали наши взоры, утомленные серой уныло однообразной пустыней. Бураны, столь надоевшие нам в горах, и здесь задерживали растительность и вообще движение весны.

   Приятно нам было итти по зеленеющему оазису. На пашнях заметное оживление, все повыползли на работы, и деятельность кипела всюду. Миновав город, мы рекою подошли почти незаметно к бивуаку, только шагов за 150 нас заметили люди отряда и все высыпали навстречу.

   На бивуаке я застал всех, здоровыми, но надежды мои найти здесь почту из России не оправдались. В день моего возвращения в Са-чжоу, 30 марта, исполнился год со дня выезда моего в путешествие из Петербурга.

   В то время, пока я пребывал в своем разъезде, приезжал в Са-чжоу я останавливался бивуаком рядом с нами м-r Splingaerd, бельгиец родом, состоящий на китайской службе и занимающий пост начальника таможен Западного Китая и чиновника по дипломатической части. Приехав в город по делам службы и узнав, что недалеко расположен бивуак русских, он так этому обрадовался, что ночью же перекочевал к нам и разбил рядом с нашими свою юрту. Городские власти, приготовившие для него помещение в городе, были в претензии, что его до сих пор тянет к европейцам, несмотря на то, что служит так долго в Китае. В Са-чжоу он был проездом в командировку в Кашгарию, и вообще в юго-западный Китай для осмотра золотых приисков, которые, несмотря на свое богатство, дают правительству очень мало доходов, вследствие недобросовестности чиновников, заведующих этим делом и чересчур обогащающихся лично на счет доходов, долженствующих поступать в казну. Местное дунхуанское начальство тоже не указало ему некоторых приисков, эксплоатируемых местными чиновниками в Нань-шане.

   M-r Splingaerd - чрезвычайно живой и деятельный человек, сочувствующий России и русским, и не один раз был полезен многим русским путешественникам по Китаю своим гостеприимством и дружеским содействием. Каждый путешественник, встречавшийся с ним, сохранит о нем наилучшие воспоминания. За свою жизнь в Китае Сплигангэрд видел различных китайцев и приморских городов и внутренних; живет уже давно среди тех и других; женат на китаянке, имеет от нее 12 человек детей и все-таки не может совсем сжиться с Китаем. Из Са-чжоу Сплингэрд направился горной дорогой, пройденной Литтльделем, на Лоб-нор и далее в Кашгарию.

   С моим возвращением предстояла поездка П. К. Козлова вверх по Сулей-хэ до города Юй-мынь-сяня и оттуда северным подножием Нань-шаня, обратно в Са-чжоу, на что предполагалось дней 20 времени. В снаряжении в эту поездку Петр Кузьмич провел весь день 2 апреля. С ним ехали казак Жаркой и тангут-проводник, который жил около нашего бивуака. Для вьюков 2 верблюда заблаговременно подкармливались особо, чтобы они заправились в дорогу. 3 апреля в 10 ч. утра после завтрака этот разъезд оставил бивуак экспедиции.

   Весна надвигалась как-то медленно и лениво, не с той энергией, как это делается у нас на севере. 4 апреля разлилась река Дан-хэ по всем ближайшим низким окрестностям. Лягушки громко кричали по вечерам; наши коллекции насекомых медленно пополнялись, пополнялся и гербарий, но тоже очень медленно, по одному, по 2 номера в день. Ивы, груши и абрикосы стояли в полном цвету. Мы начали сами купаться и купать лошадей.

   К нам на бивуак приехали 2 монгола из Бага-Цайдама, с 8 верблюдами, и просили разрешения остановиться возле нас, чтобы избавиться от назойливости и притеснений китайцев и китайских воров, к которым можно причислить здесь каждого простого небогатого обывателя. Конечно, запрещать мы не имели основания. Затем 7 апреля с такой же просьбой явилось еще два монгола, и они поселились около нас. Они ужасно недолюбливают китайцев. По их словам, это очень худые люди, воры я ко всему норовят придраться, чтобы что-нибудь получить даром. В последнем мы и сами имели случай убедиться.

   Так, один сосед наш, китаец, искушенный массой удобрения, накопившегося от долгого пребывания здесь наших животных, вздумал пахать на той площади, где мы стояли бивуаком, и нахально требовал, чтобы мы перекочевали на место рядом. Я послал В. Ф. Ладыгина в город к уездному начальнику, который объявил, что эта земля даже не принадлежит тому китайцу и пахать ее он не имеет никакого права, а потому нам перекочевывать против своего желания никуда не следует. Оказывается, он желал получить с нас что-нибудь, рассчитывая, что мы с ним вступим в переговоры. Но этого не случилось, а его таскали в ямынь к начальнику и должно быть с него взяли.

   9 апреля мы, наконец, получили через китайцев почту с родины, из которой не имели сведении месяцев шесть. Радости нашей не было конца. Письма читались и перечитывались, а на другой день все занялись составлением ответной корреспонденции. За этим делом застал приехавший к нам наш поставщик, китаец-купец.

   Собираясь домой, не успел он еще сесть на своего мула, как мул взбесился и понес его, а затем сбросил его на землю. Несчастный китаец сильно разбился: казаки принесли его ко мне в юрту почти в бесчувственном состоянии. Положив ему компрессы холодной воды на разбитые места - особенно пострадали обе кисти рук, - я послал в город к нему на дом с уведомлением о случившемся; оттуда прислали повозку, в которой я и отправил его домой. Дня через четыре ездил в город В. Ф. Ладыгин; он заходил узнать о здоровье купца. Оказалось, что тот только что пришел в себя, пролежав три дня без памяти. Теперь же ему было лучше и он подавал надежду на выздоровление.

   Наши соседи-китайцы долго не могли привести в порядок арыки, выведенные из реки: вода все прорывала плотины и сносила мосты. Переходы, необходимые для переправы через арыки наших верблюдов при пастьбе, исправили наши люди сами, к большому удовольствию китайцев. Их же работы на арыках вследствие полного отсутствия, не только каких-либо познаний, но и здравого смысла, совсем не клеились.

   Последнее обстоятельство побудило самого сянь-гуаня поехать для осмотра работ на арыках. С огромной свитой и массой зонтиков и разных значков он выехал из города, но прежде всего остановился у нашего бивуака и зашел к нам в юрту. Мы угостили его чаем с разными сладостями. Он просидел часа 2 и поехал далее на арыки.

   На другой день я, по китайскому этикету, отдал ему в городе визит; по дороге заехал навестить больного купца. Он страшно похудел и изменился, но уже приступил к занятиям.

   Сянь-гуань был по обыкновению очень любезен. Я сообщил ему о своем желании оставить у него в ямыне часть своего багажа до обратного возвращения в Са-чжоу. Он охотно на это согласился, и мы дружелюбно расстались.

   Во время этой поездки я заметил в городе особенное движение; оказалось, что праздновался день именин воинского начальника; на улицах сновали процессии с кушаньями, установленными на столах, несомых поварами и сопровождаемых музыкой; спешили с поздравлениями и чиновники в полной форме, и выдающиеся купцы, и именитые граждане.

   22 апреля возвратился из своего разъезда П. К. Козлов. Он поднялся вверх по р. Сулей-хэ до города Юй-мынь-сяня, откуда северным подножием Нань-шаня, как и предполагалось, возвратился в Са-чжоу, сделав со съемкою около 600 верст.

   Так как в Са-чжоу все уже зеленело и цвело, то большинство пернатых уже пролетело.

   Нас неудержимо тянуло в горы. Однообразие сачжоуской жизни уже прискучило нам, а в горах нас ожидали массы всякого рода заманчивой научной добычи. Чтобы удостовериться, насколько весна уже вступила в свои права в горах, я послал туда урядника Баинова, который, проездив 5 дней, возвратился на шестой - 29 апреля, и сообщил, что зелени там еще очень мало, и необходимо подождать еще недели 2, чтобы подросло достаточно свежей травы для наших животных.

   С 1 мая мы начали разбирать вещи, которые необходимо было оставить в Са-чжоу на хранение, до обратного нашего через него движения. Кроме того несколько дней я посвятил на повторительные астрономические и магнитные наблюдения.

   Наши животные наедаются досыта свежей травой и заметно поправляются. Лошадей купаем каждый день.

   7 мая П. К. Козлов с В. Ф. Ладыгиным сдали в китайский ямынь на хранение наши вещи, коих набралось: 4 ящика, три сумы, одна юрта и 4 огромных тюка звериных шкур и черепов. Таким образом, мы освободились от вьюков на 8 верблюдов и этим порядочно облегчили свой караван. [Затем] П. К. Козлов объехал с прощальным визитом всех китайских знакомых чиновников.

   На другой день я поехал с визитами в город и сделал запасы продовольствия, чтобы обеспечить им на первое время караван в горах. Хотел свезти это продовольствие в горы на наемных верблюдах, чтобы не изнурять своих, но это не удалось, потому что китайцы заломили такие громадные цены, что я счел безумием их платить, и решил поднять всю тяжесть на своих. Затем для расчетов с монголами в горах необходимо было приготовить мелкого рубленого серебра, для чего был отправлен В. Ф. Ладыгин с двумя казаками в город, в кузницу; они взяли 11 ямб серебра (около 1 ¹/₂ пуда); за разрубку его пришлось порядочно уплатить кузнецу и потерять несколько в весе.

   Выступить в горы я решил 11 мая, и мы спешили с окончанием своих работ и различных наблюдений.

   За 4 месяца пребывания нашего в Са-чжоу деятельность экспедиции выразилась в следующем.

   Была устроена временная метеорологическая станция, работавшая все четыре месяца. Наблюдения производились по 3 раза в день ежедневно. Кроме того записывались состояние погоды во время ночи, и все выдающиеся явления, вне часов наблюдения происходившие. Барометром Паррота произведено 363 наблюдения; малым анероидом Ньютона 83 наблюдения и термобарометром Бодена 19 наблюдений. На основании этих наблюдений абсолютная высота Са-чжоу вычислена А. А. Тилло в 3 688 ф.

   Несколькими повторительными наблюдениями определена долгота урочища Сань-цюй-кур, лежащего на 4 версты севернее города Дун-хуана, в 94°42'24" к востоку от Гринвича, что значительно передвигает последний на запад, против существующих карт. Широта же определилась следующая: 40°11'58" северная, наблюдениями по солнцу и по полярной.

   Разъездами моими на запад и П. К. Козлова на восток определилась северная окраина горной системы Нань-шаня на протяжении почти 500 верст. Эти разъезды выяснили план предстоящих летних наших исследований Нань-шаня. Прилагая к сему и мой первый из Са-чжоу разъезд в Хамийскую пустыню, нами сделано, в продолжение весны, в неизвестных странах съемки более 1 500 верст.

   Весна, как упоминал я и ранее, надвигалась здесь ленивыми шагами, крайне вяло, не энергично. Не было той кипучей весенней жизнедеятельности, как у нас на севере. Пролет птиц тянулся медленно в малом числе видов и особей. Их как будто пугали пустыня и постоянные сильные бури, понижавшие температуру; из Са-чжоу они направлялись то к востоку, то к западу. Только с 1 марта появилось много пролетной, преимущественно водяной птицы, заполнявшей окрестные болотца, оглашавшей своим криком оазис и пролетавшей постоянно над нашим бивуаком стаями и в одиночку. В это время действительно чувствовалась весна, особенно когда по вечерам заголосили лягушки.

   Растительность тоже не спешила блеснуть своей изумрудной зеленью или пощеголять красотой своих цветов; на деревьях почки распускались с какой-то потугой, как бы через силу, словно недоспали в долгий зимний период; цветы расцветали как-то боязливо. Насекомые и прочая живая тварь тоже как бы раздумывали, стоит ли еще просыпаться. Сколько борьбы, часто непосильной, обещает здешнее наступающее лето: весенние беспощадные бураны оборвут роскошные цветы, не успевшие достаточно блеснуть на солнце своей красотой, выполнить своей обязанности перед потомством; те же безжалостные бураны сбросят с дерев и кустов гнезда птиц с яйцами и с птенцами и принесут им только горе за все заботы и труды. Летние палящие лучи солнца иссушат листья дерев и сожгут роскошные травы, а от недостатка воды погибнет и корень. Дожди здесь не освежают воздуха, и палящая сухость его здесь все убивает; растительность в оазисе существует лишь при содействии человека.

   Весенние бураны, юго-западные и северо-западные, редко северо-восточные и еще реже юго-восточные, сильно понижают температуру воздуха, способствуют испарению влаги, и без того очень скудной. Одним словом, медленное здесь движение весны объясняется только невыгодными климатическими условиями.

   С начала оживления природы возобновились сборы для коллекций; пролет птиц содействовал обогащению нашей орнитологической коллекции. Кроме того зоологические коллекции пополнились некоторыми млекопитающими местной фауны; собирались насекомые, бабочки, мухи, лягушки, жабы, ящерицы, змеи, рыбы и пр. Постоянно пополнялся и гербарий расцветающими экземплярами местной культурной и дикорастущей флоры.

   Люди, окружавшие нас, китайцы-поселяне и китайцы-горожане тоже привлекали наше внимание, и путем расспросов, которыми, по моим указаниям, занимался очень усердно Вениамин Федорович Ладыгин, нам удалось собрать многие сведения.

  

  

   Площадь культурных земель оазиса занимает около 200 квадратных верст и орошается арыками из р. Дан-хэ. До прихода сюда дунган главных действующих арыков было 13, а теперь обходятся с 10, из коих по левому берегу выведено 3, а по правому 7. Земли, очень плодородные, состоят из буро-желтого измельченного песчанистого лёсса.

   Жителей в оазисе, по их же словам, что подтверждают и служащие в ямыне уездного начальника, от 40 до 50 тысяч, в том числе в городе Дун-хуане 7 000; по словам же Сплингэрда, в оазисе не более 35 000 душ обоего пола.

   Все население оазиса живет в фермах по арыкам; некоторые фермы имеют вид небольших укреплений и вмещают по нескольку семей, большинство же представляют обыкновенные фанзы, сбитые из глины, с плоскими крышами из прутьев и земли; их окружают сады, пашни и частью небольшие невозделанные солончаковые пространства и небольшие болотца, образуемые стоком излишних вод с пашен.

   Названий деревень определенных нет, они существуют по бумагам начальства; их знают только старики, да и те путают и говорят неодинаково. Теперь называют известную часть оазиса чаще по имени какого-либо самого богатого или почетного и чем-либо знаменитого человека, живущего в данной местности. Узнать точно названия частей оазиса было довольно трудно, потому что различные люди давали названия различные, и я потому не придавал таким сведениям значения достоверности. Кроме того, некоторых участков уже не существует - со времени дунган, они представляют еще до сих пор одни лишь развалины.

   Жители высевают разные хлебные, технические и огородные растения.

   Пшеницы сеют более всего; ячменя сравнительно немного; проса - мелкого метельчатого, "гуцзы" - много; проса-сорго (гао-лян) немного, истощает сильно землю; кукурузы немного, только в огородах; льна (ху-ша) много, для масла и кудели; конопли много (для веревок); хлопка довольно много (невысокого качества); индиго (немного); чечевицы (немного); мака - очень много, для опия; гороха очень много (для корма скота).

   В огородах сеют арбузы, дыни (семена привозятся из Или и Хами), огурцы, редьку, капусту (бэй-цай) и пр.

   В большом почете русские бобы (да-ду) - желтые, черные, зеленые; средние и мелкие.

   Всюду разводимый китайцами "кунжут" в Са-чжоу вовсе не сеют.

   Табаку высевается очень мало. Туземцы употребляют привозный из городов Хами и Су-чжоу.

   В садах разводят яблоки, 2 вида груш, виноград, жужубу (Zizyphus vulgaris), абрикосы, персики, шелковицу, последней мало.

   Огородные овощи очень дешевы и их много.

   Среди жителей оазиса нет искусных ремесленников. Столяры и плотники изощряются в делании главным образом гробов, очень плохо отделанных и еще хуже раскрашенных, столов, скамеек, тоже далеко не мастерски слаженных из мягкого тополевого леса. Кузнецы работают неумело, грубо, аляповато и дорого, для своих домашних нужд и нужд своих соседей, причем жгут много дров и железа. Прочие ремесленники, если и найдутся таковые, то такого же качества и не могут перещеголять своим искусством названных.

   Вообще надо сказать, что все эти ремесленники могут удовлетворить только скромные потребности бедных жителей-соседей. Более богатые все необходимое стараются добыть или сделать в Су-чжоу и Лань-чжоу.

   Дрова добывают в северной и западной окраинах оазиса в зарослях тамарисков из урочищ Ло-бей-ту и Цзянь-дун. Добывать их там может всякий безвозмездно. В городе дрова начинают подниматься в цене летом и до 10 луны (декабря), пока земледельцы не покончат работ своих на пашнях. Зимою же люди и животные свободны, начинается обильный подвоз дров, и они дешевеют.

   Цыновки делаются из камыша, добываемого из болотца Сиху, расположенного верстах в 18-20 на запад от города Дун-хуана, и из северной окраины оазиса с болот по низовьям р. Сулей-хэ.

   Немногие занимаются добычею саксаульного угля, который привозят главным образом из окрестностей городов Ань-си и Юй-мынь-сяня, а также из гор Нань-шаня. Этот уголь идет особенно для золотых дел мастеров.

   Добычей золота могут заниматься все желающие. Добывают его в горах Нань-шаня хищнически и воровски. Начальство не только не преследует за это, но даже и само секретно в свою пользу разрабатывает здесь, золото, обходя интересы правительственной казны.

   Все добывающие золото обязаны покупать продовольствие для рабочих непременно у местного начальства и по ценам, какие оно установит, и кроме того, каждый рабочий обязан доставить ежегодно местному начальству от 1 до 5 цин золота и этим обеспечить себе свободную работу на приисках своего хозяина.

   Тайно занимаются добычей золота многие купцы, горожане, чиновники, в числе коих и помощник начальника местного гарнизона Дин-да-лойя, который посылает на работы своих солдат, выплачивая им лишь служебное жалованье. Сельские китайцы говорят, не стесняясь, что все их начальство ежегодно посылает своих низших подчиненных на добычу золота в горы.

   Обыкновенно хозяин прииска снаряжает ежегодно от 30 до 60 человек рабочих. Работают в течение 3-4 жарких летних месяцев. Из добытого количества уплачивается сянь-гуаню и прочим властям, "для спокойствия".

   Местные жители говорят, что чиновники, присылаемые на службу в Са-чжоу из Лань-чжоу и Су-чжоу, приезжают обыкновенно бедняками, возвращаются же отсюда богачами, благодаря горному золоту.

   Заводы в Са-чжоу главным образом следующие: кирпичнообжигательные, приготовляющие гуа-мянь и фынь-тяо-цзы (лапша из пшеничной и гороховой муки), ткацкие на станках, маслобойные. Кирпичнообжигательных всего 6. Производство кирпича небольшое. Местный небогатый люд обходится, в большинстве случаев, своими средствами, выделывая для себя сырцовый кирпич. Обожженный же идет главным образом на постройку кумирен, ямыней, лавок и домов людей богатых. Заводов, производящих гуа-мянь и фынь-тяо-цзы, немного, эти произведения доставляются в Са-чжоу из Су-чжоу. Фарфоровых и гончарных заводов вовсе нет. Глиняные вещи привозят из Гань-чжоу, а фарфоровые из внутреннего Китая. Маслобоек очень много. Крупные земледельцы и купцы имеют свои мельницы и маслобойки. Они приводятся в действие лошадьми, мулами и ишаками. Ткацких станков много. Материя (бязь, мата), выделываемая в Са-чжоу, хуже и дороже люкчюнской и турфанской. Бязь эта удовлетворяет потребностям местного бедного населения и никуда не вывозится, разве только небольшое количество разбирается неприхотливыми монголами из Нань-шаня.

   Землепашцы удобряют свои пашни, главным образом, свежей землей из нижних слоев той же пашни или с нераспаханных мест. Земля эта составляет серо-желтый неровнозернистый глинистый песок. Удобрение это свозится комками на пашни, где разбивается особым инструментом, напоминающим деревянный большой молот на длинной рукоятке, и равномерно распределяется по поверхности. Удобренное таким образом поле не пашут, а только боронят и, засеяв, поливают. На землях более твердых, глинистых, после удобрения сеют зерно особой сеялкой-сохой, у которой сошники царапают маленькую борозду, и в нее одновременно механически падает по одному зерну хлеба. Эта пашня потом боронится и поливается немного спустя. Это делается в марте месяце.

   Прекрасным удобрением признаются здесь, так же как и в Люкчюне, стены старых глиняных построек. Затем бугры, надутые ветром на тамарисковые кусты в период, когда последние умирают, и отбросы всякого мусора с дворов и зола из печей; также навоз животных и людей и пережженая солома.

   Китайцы крепко придерживаются известного севооборота, придавая ему огромное значение для урожаев.

   После двух подряд посевов пшеницы на третий год высевают просо (гу-цзы); после проса - горох; после пшеницы на второй год сеют просо-сорго (гао-лян); после сорго можно сеять горох. Лен сеют после каждого хлеба, за исключением мака, но и то предварительно удобрив пашню свежей землей; после льна - хлеб не иначе, как удобрив почву навозом (конским, бараньим) или пережженной соломой и мусором из города, если нет навоза. После мака сеют пшеницу. Главным же образом, после мака, удобрив почву навозом, сеют, в тот же год овощи, заготовляемые впрок, на зиму: капусту, редьку, кольраби и проч.; после хлопка - горох и пшеницу, смешанные вместе, так как случается иногда, что после хлопка удается очень хорошо пшеница и гибнет горох, или наоборот.

   Поливка хлебов производится не всюду одинаково, от 2 до 4 раз в лето. Тот, кто живет ближе к воде, поливает чаще, кто живет дальше от главного арыка, тому достается воды меньше. Иногда случается, чтр на дальние пашни вода приходит не во время, и тогда хлеб пропадает. Если случится полить хлеб во-время хоть один только раз, то хлеб родится лучше даже, чем у тех, кто обильно пользовался водой. Хлеб, мало пивший воду, и вкуснее и тяжелее на вес, да и урожай его больше. Он выше ценится и на базаре.

   Урожаи хлебов здесь приблизительно таковы:

   1 ду (немного более пуда) пшеницы в урожайный год дает сам-8 и плохо сам-5. Мелкое просо доходит до сам-200. Сорго - сам-12 - 8. Горох - сам-9 - 6. Ячмень - сам-8 - 4. 1 ду пшеницы высевается на 3 му (в десятине 17 му). 1 ду проса высевается на 60-70 му земли.

   Скотоводство между китайцами довольно слабо распространено. Китайцы-торговцы выменивают у монголов на свои товары необходимых баранов, лошадей, стада которых они пасут или на окраинах оазиса, если они не велики, или оставляют в горах под присмотром тех же монголов. В оазисе держат небольшие стада баранов для продажи на убой. Лошадей и верблюдов китайцы берут у монголов за долги и редко меняют на товар. Китайских верблюдовладельцев немного, всего 5-6 человек, причем все они вместе имеют до 200 штук верблюдов. Эти верблюдовладельцы занимаются извозом, доставляя товары: хлеб, горох, уголь в Ань-си, Су-чжоу, в Хами и Баркуль, продовольствие - на золотые прииски в горы.

   Цена верблюда довольно высокая 20-30 лан. Цена лошади 9-20 лан и дороже. Быки, которых после ишаков держат больше всего, 5-15 лан. Ишаки, самые распространенные домашние животные, ценятся 3-7-9 лан серебра. Не кормленные бараны от 3 лан до 1 лан 5 цин. Козы значительно дешевле.

   Из птиц китайцы разводят главным образом кур, но их немного и они дороги: плохая курица стоит 2 ¹/₂ цина, а сотня яиц 5 цин серебра. Куры и яйца ценятся китайцами, как особенно здоровая пища, в особенности для старых людей.

   Уток держат очень немного, и их почти не приходится встречать. Ценятся они очень дорого: колотые привозные при нас стоили по 3 цина штука, живые до 5 цин.

   Китайцы большие любители держать певчих птиц в клетках, но в Са-чжоу их держат немного. Местные жаворонки не хороши, а привозные дороги. Немногие богатые купцы выписывают из Лань-чжоу жаворонков бэй-лин.

   Административный центр Сачжоуского оазиса заключается в городе Дун-хуан. Он состоит из двух, обнесенных глиняными стенами, частей, лежащих на правом берегу р. Дан-хэ.

   Западная часть новая, более чистая, с лучшей стеною и лучшими постройками; в ней сосредоточена вся местная администрация. Длина ее 620 шагов и ширина 500 шагов; она называется Син-чэн.

   Другая, Лао-чэн, восточная, в ней сосредоточена вся торговля оазиса. Она особенно грязна и наполнена птицами, собаками, свиньями. Улицы узкие, вонючие, за исключением двух, тянущихся от востока к западу и с севера на юг и имеющих прямое направление, идут разными закоулками. Длина этого города 660 шагов и ширина 470. Оба города обнесены глинобитными стенами, приходящими в разрушение, окружены рвом. В Син-чэне трое ворот внешних: северные, южные и западные, и двое ведут в Лао-чэн; в последнем только восточные ворота; южных нет; северные и западные соединяют его с новым городом.

   Точного числа жителей в городе и окрестностях определить нельзя. Средняя цифра обоих городов доходит, по словам сянь-гуаня, до 7 тысяч человек.

   Администрация города и оазиса состоит из сянь-гуаня (исправника), который управляет гражданской частью уезда. У него помощник фынь-сянь, служащий советником при сянь-гуане и заменяющий последнего во время его отсутствия из города. Может разбирать мелкие дела и тяжбы: ссоры, драки и поношения и пр.

   Лао-сы (главный учитель). Ему подчинены все училища и молодые люди, готовящиеся к сдаче экзаменов в Пекине. Он учит их и блюдет за их нравственностью, дает о них отзывы и рекомендации.

   Сянь-гуань получает от правительства в год жалованья 1200 лан и "доходы" с вверенной ему области. Фынь-сянь - 500 лан жалованья в год и "что может доходов" Лао-сы жалованья 200 лан и кроме того "добровольные" приношения родителей учеников. В его распоряжение 14 школ.

   Уезд подчинен Ансийскому округу, в котором живет чжоу-гуань... Вся сачжоуская администрация подчинена чжань-таню в городе Су-чжоу,

   Главный начальник всех местных войск, генерал 3-й степени цзюнь-мынь. В его распоряжении находится 500 солдат конных и пеших. Чжун-ин - чиновник 5-й степени, заведующий оружием, провиантом и платьем солдат. Ему подчинены и войска. Он главный помощник цзюнь-мыня. Чжун-ину подчиняются два пянь-чжуна (вроде ротного командира) и 4 па-чжуна (субалтерны). Последние, под наблюдением цянь-чжунов, занимаются обучением солдат стрельбе и воинским эволюциям.

   Постоянный штат солдат не превышает 500 человек; набираются они из местных жителей. В Са-чжоу солдаты служат до старости, до полной непригодности к службе. Поступивший в войско получает землю под фанзу в самом городе, продовольствие, форменное платье и лошадь (конный) с фуражом на нее. Все солдаты имеют семьи и живут в старом городе, в собственных фанзах. Дети мужского пола, достигшие 16-17 лет, могут заменять отца.

   Небольшая местная команда несет караульную и полицейскую службу в городе и оазисе.

   Ученья солдатам производятся, начиная с 15 числа 2 луны по 15 число 9 луны (с февраля по сентябрь).

   Цзюнь-мынь получает 1300 лан серебром и другие доходы: недодача жалованья и прочего довольствия солдатам, торговля, подарки от горожан, купцов и пр. Чжун-ин - 600 лан серебра. Цянь-чжун - 120 лан. Па-чжун - 100 лан.

   По штату служат: пехоты - 300 человек; кавалерии - 200 человек.

   Пехотный солдат получает в год 12 лан серебра, 3 дадана 2 ду (около 35 пудов) пшеницы. Конный - 12 лан серебра, 4 ¹/₂ дадана пшеницы, кроме того на службу казенную лошадь и фураж на нее. В свободное от службы время (обыкновенно в продолжение всего года) казенные лошади пасутся в горах. Пастухами наряжаются солдаты же, и фураж, идущий от казны на весь год, остается в экономии начальства, которое иногда делится с подчиненными.

   Как пеший, так и конный солдат, будучи наряжен на службу, получает казенное форменное платье, которое сдается обратно по исполнении наряда. Оружие у конных солдат состоит из пики, шашки и лука со стрелами, а у пехотинца из трезубца-вил и фитильного ружья - тай-фуры (по китайски тао-паю), одной на двух человек.

   Население города и окрестностей состоит из: бэй-син - крестьян-земледельцев, живущих вне города, в оазисе, в своих фанзах, бин - войска, живущего в старом городе, и май-май-жен - торговцев и ремесленников, живущих в новом городе.

   Население Сачжоуского оазиса состоит исключительно из китайцев, пришедших сюда из Гань-су. Ни одного торговца, ни одного ремесленника нет не-китайца. После, дунганского восстания в город дунгане вовсе не допускаются ни по каким делам, не говоря уже о жительстве, что им окончательно воспрещено.

   Монголы приезжают в город только за покупками товаров, или для продажи скота, войлоков, арканов или мяса убитых в горах зверей и шкур их. Чиновники - почти все из провинции Ху-нань, назначаются из Ланьчжоу.

   Несколько богатых купцов родом из провинции Шань-си и из Сычуани.

   Среди ремесел в оазисе и городе можно насчитать следующие: кузнецы (те-цзан); плотники (му-цзан), сюда же причисляются и многочисленные гробовщики; сапожники (се-цзан); серебряники (ин-цзан); медники (тун-цзан); портные (цан-фын); цирульники (дай-чжао); каменщики (ни-шуй-цзан); маляры (луа-цзан); ткачи (чжи-бу-цзан); красильщики (жан-цзан); кожевники (пи-фан); меховщики, сшивающие меховое платье вчерне (мао-мао-цзан); починяющие разбитый фарфор (дин-вар-цзан); чжуно - литейщики (сэн-ин-цзан), приготовляющие чугунные колокола, плохие котлы, сошники и пр. (чугун везется из Читая и Гучена). Их немного. Китайцы предпочитают эти вещи готовые, привозные, хотя таковые и дороже. Произведения местных мастеров расходятся среди местного беднейшего населения оазиса. Свечники (ле-цзан); приготовляющие серую грубую оберточную бумагу (ма-цзы-цзан); решетники, приготовляющие рамы для окон (сэйцзы-цзан); мастера, приготовляющие из белой жести кувшинчики для вина, чайники, тазики и пр. (бэй-те-цзан); жерновщики, они же приготовляют шестигранные каменные вальки для молотьбы (ши-цзан); кирпичники (чжуан-цзан) делают кирпичи двух родов: большие квадратные (сторона кирпича ¹/₂ аршина), сотня которых стоит от 8 цин до 1 лана, и малые - 1 четверть шириною и 2 четверти длиною, сотня около 5 цин. Хорошо обожженные, эти кирпичи очень прочны и имеют вид огнеупорных.

   Кроме того в Са-чжоу приготовляют вермишель из пшеницы (гуа-мянь) и из гороха (фынь-тяо-цзы).

   Затем в городе существует несколько маслобоен (фан), около 10; несколько домов, занимающихся только одною варкой меда, белого и черного, из проса с мукою, так называемого тангуар.

   У каждого мало-мальски состоятельного хозяина мельницы приводятся в движение силою лошади или мула. Что странно - это отсутствие водяных мельниц. Их я в оазисе мало видел.

   Главный базар находится в новом городе на средней улице, идущей через весь город с востока на запад. Вообще же лавки и лавчонки разбросаны по всем улицам и закоулкам обоих городов. Продают в них всякую дрянь вместе с шелком и все непомерно дорого для европейцев.

   Из привозных русских товаров особенно хорошо здесь идет демикотон Саввы Морозова No 3 цветов: красного, синего и зеленого, аршин которого стоит 1 цин 6 фынов. Демикотон Богородско-Глуховской мануфактуры No 3 черного цвета аршин стоит 1 цин 6 фынов. Все это бракованый товар, помеченный клеймами.

   Полумолескин Пашкова (Золотухинской мануфактуры) No 8 различных цветов от 1 цина до 1 цина 7 фынов.

   Кумач Товарищества Соколовской мануфактуры Асафа Баранова от 1 цина 5 фынов аршин.

   Спички - серянки Логинова пачка (10 коробок) 1 цин.

   Круглые медные подносы желтой меди от 9 цин до 1 лана 4 цина и жестяные подносы ценою до 1 лана.

   Маленькие желтой меди тазики (плевательницы), употребляемые китайцами при омовении теплой водой лица и рук, от 5 цинов до 1 лана 8 цинов.

   Китайский шелк дорог, даже сравнительно с привозным в наш Илийский край.

   Всего лавок больших и малых в городе около 200.

   Помимо торговли, производимой в лавках, многие купцы ездят в горы к монголам и привозят им материи и всякие безделушки, очень выгодно выменивая свой товар на баранов, шерсть, войлока, шкуры и пр.

   В горы они возят материи преимущественно цветов: желтого и красного для лам, синего и белого, далембу, бязь, чай, табак, гребни, муку, табачные трубки, горох, гуа-мянь и пр.

   В городе существует несколько лавок для заклада различного имущества; они называются дан-пу. Всякий, желающий открыть дан-пу, обязан получить билет, который выдается из управления генерал-губернатора в Лань-чжоу. Билет выдается один навсегда, за что вносится 200 лан серебра.

   Условия заклада следующие; срок окончательный 24 месяца. Проценты взимаются по 3 фына на 1 лан, в месяц 3%. Заложившему вещь выдается расписка в приеме ее, не именная, а по порядку номера. Цена вещи устанавливается по соглашению с хозяином лавки. Принимается в залог имущество движимое и недвижимое. По истечении двух лет, если вещь не будет выкуплена, она поступает в собственность хозяина дан-пу.

   На базарной улице не мало различных харчевен (около 10 малых и 2 большие), в которых во всякое время дня бедный люд за небольшую плату может получить какой угодно обед. Но зато, как, и из каких продуктов готовятся эти обеды, сомневаются сами китайцы. Мало-мало состоятельный человек, а тем более купец, ни за что не пойдет обедать в харчевню.

   При харчевнях же продается хлеб, зимой печеный в котле, а летом приготовленный на пару.

   Кроме грязных харчевен не мало мелких торговцев-кусочников жареного мяса и внутренностей, которые они готовят тут же на улице на своей тачке-кухне, на горячих угольях. Не мало таких же тачек-кухонь с лапшой - гуа-мянь, фынь-тяо-цзы, гороховым киселем, питьем-наваром из груш и урюка, является всюду, где соберется несколько человек.

   Хлебных лавок до 10.

   Школ всего 14; все начальные. Учат в них студенты под руководством лао-сы.

   Учитель школы получает от общества, через посредство начальника, 4 дадана пшеницы в год, готовую квартиру при кумирне и дрова. Все же прочее учитель имеет свое. Помимо этого, ученики приносят учителю подарки (кто что может, смотря по достатку родителей). В следующие дни: 5 числа 5-й луны, 15 числа 8-й или 11-й луны, когда угодно, 30 числа 12-й луны и 5-го 1-й несут ученики учителю сласти и, главным образом, деньги от двух цин до пяти лан. Есть и такие бедняки, которые за несколько лет не приносят своему учителю ничего. Преследовать их за то каким-либо образом учитель не имеет права.

   В городе имеется 27 кумирен и 9 за городом, в оазисе.

   В каждой кумирне служит хэшан или дао-сы. Прихожане платят ему около 20 лан серебра в год и менее, смотря по состоянию прихожан. Ничего больше он не получает. К штатным хэшанам пристраиваются еще и другие, не имеющие своей кумирни; эти живут подаянием, пользуясь даровой квартирой при кумирне.

   При каждых 5-6 и более отдельных соседних фермах в оазисе также имеются кумирни.

   Постройки кумирен во много раз красивее жилых [помещений] и чище их содержатся, хотя иногда иная кумирня бывает до омерзения гадка, грязна, так как китайцы не стесняются отправлять свои естественные потребности не только на улице, но и в оградах кумирен и подле ее стен.

   Против каждой кумирни в городе и в оазисе устроены открытые кирпичные помещения с крышей для театральных представлений в честь богов. Для игры в них в Са-чжоу существует постоянная труппа актеров.

   В настоящее время, по словам местных жителей, нет хороших актеров, они ушли в другие города или сами, или их переманили. Одежды, прежде роскошные и красивые, теперь пришли в совершенную негодность. И трудно теперь себе представить в оборванце актера, скорее похожего на отрепанного нищего, чем на какого-либо богатейшего рыцаря, богатыря или даже императора.

   Определенных мест, исполняющих назначение кладбищ, три: одно кладбище к северу от города, тотчас же за его стеною, второе - к югу от города, верстах в двух за стеною, и третье - на восток от города, верстах в 5-6.

   Фермеры же хоронят обыкновенно своих покойников рядом со своим жилищем или же на меже своей пашни. Люди состоятельные кладут тела своих родственников, не уроженцев Са-чжоу, а других провинций или даже другого округа, в гроб, который не закапывают, а только обмазывают снаружи глиною, или же ставят гроб в каком-нибудь свободном помещении при кумирне, иногда дома, до тех пор, пока не представится случай отправить его на родину.

   Бедняков хоронят в землю, в гробах, если есть на что купить гроб, а то просто завертывают покойника в цыновку и закапывают настолько неглубоко, что собаки и волки откапывают эти трупы и поедают их.

   Кроме театров, занимательные для китайцев зрелища доставляют бродячие певцы и музыканты, собирающие всегда значительные толпы. Качели - да-цю - приносят тоже немало удовольствия. Они устраиваются и в городе и за городом, почти при каждой ферме, если до города далеко. Эти качели состоят из веревки, привязанной двумя концами своими или к суку дерева, или к перекладине, где-нибудь у фанзы. Качаются и взрослые и дети только с 10 по 11 число 1-й луны. Если кто покачается в это время, то избавится на целый год от всяких болезней. В городе качели устраиваются при кумирнях.

   Из реки в город не проведено ни одного арыка; жители копают во дворах домов или на улицах возле стен домов колодцы, из которых и пользуются водою. Кроме того есть колодцы при каждой кумирне. Из колодца пользование водой никому не возбраняется. Большинство колодцев делается с коромыслами, как у нас.

   Грязнее и отвратительнее Дун-хуана я нигде ничего не видал. Все узкие улицы и переулки наполнены всякой мерзостью, и только посредине их имеются протоптанные места, где нога может не завязнуть в вонючей липкой грязи. Только средняя улица в новом городе и большая средняя в старом будут немного почище, но и на них европейский нос не выдерживает зловония и требует или замедления дыхания, или. защиты при помощи носового платка. Всюду к стенам домов навален мусор, в котором копаются свиньи и собаки. Здесь же, среди белого дня, без всякого стеснения, останавливаются прохожие для естественных надобностей, к великому удовольствию свиней и поросят.

   Во дворах грязь и вонь еще хуже. Город раз в год чистится. Ранней весной приезжают из окрестностей фермеры с телегами, нагруженными соломой, которую они выменивают у горожан на мусор, идущий им на удобрение полей; соломой же горожане топят свои каны. За четырехмесячное пребывание в Са-чжоу мы не замечали, чтобы с боковых улиц, ужасно зловонных от обилия всякой гадости, когда-нибудь вывозилась эта зараза. Человек, не знакомый с китайской обстановкой города, не пройдет по улице и 10 шагов - такая в ней вонь от дохлых собак, разлагающихся на жаре, и от всюду валяющегося человеческого и свиного помета. А китайцы - ничего, чувствуют себя прекрасно и даже сравнительно мало заболевают. Тут же рядом с кучей все