Чехов Антон Павлович - Письма. (1887 - сентябрь 1888), Страница 10 - Книги

iv>

Повторяю: и без поправок Иона хорош и пойдет в дело, но если Вы намерены серьезно дебютировать им, то, насколько я знаю петербургских судей, успеха он иметь не будет.

Жду Вашего ответа и прошу прощения за непрошенное вмешательство.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

377. А. С. КИСЕЛЕВУ

15 февраля 1888 г. Москва.

15 февраля.

Барин!!

На Ваше милостивое письмо постараюсь ответить дипломатически неопределенно и сухо, ибо точный и категорический ответ на Ваши милостивые запросы считаю преждевременным.

1) Насчет поездки в Бабкино на масленой неделе вся моя шайка разбойников решила так: ехать! Но так как до вожделенного дня осталось еще 2 недели, а за 2 недели может много воды уйти в море, то положительно не ответит Вам даже такой легкомысленный человек, как Финик. Весьма вероятно, что к 1 марта я буду в Питере. Это так возможно, что о блинах я даже и не мечтаю.

2) Насчет дачи. Всё мое семейство просится на юг. Для нас уже в пяти местах ищется дача: в Славянске, в Сумах, на Азовском море и проч. Очень возможно, что наши поиски увенчаются полнейшим неуспехом и срамом и мы останемся на севере,- в этом я почти уверен,- но уж одно сие колебание не дает нам права рассчитывать на Бабкино. Я весною буду путешествовать, и для меня безразлично, где будет жить семья; на юге мила только весна, а лето я охотнее провел бы в Бабкине. Ма-Па и Финик заметно тяготеют к Бабкину. Но мать и батька, как дети, мечтают о своей Хохландии. Отец ударился в лирику и категорически заявляет, что ему ввиду его преклонных лет хотелось бы "проститься" с родными местами...

Стало быть, Вам придется делать публикацию. Но Вы, пожалуйста, не держитесь системы Марии Владимировны: запрашивайте подороже (minimum 250 р.).

Дачники найдутся, какова бы ни была цена. Ведь я же платил Вам 500!

Публикацию делайте только в "Русских ведомостях" и на первой странице.

Ваша картина уже готова.

В пятницу идет моя паршивенькая пьеска в одном акте; "Иванов" гуляет по Руси и собирает детишкам на молочишко...

Вчера был у меня Короленко. Слезно просит жить это лето на Волге.

Денег нет. Вся надежда на тираж 1-го марта. Номер серии 9145, номер билета 17. Если выиграю, то могу дать Вам взаймы 100 рублей.

Ах, если б жениться на богатой!! Если я женюсь на богатой купчихе, то, обещаю, мы с Вами обдерем ее, анафему, как липку. Мокрого места не останется.

Моя повесть, посланная для мартовской книжки "Север<ного> вестника", имеет успех. Получаю захлебывающиеся письма.

Не увидимся ли мы с Вами в скором времени? Нужно бы...

Если Берг возьмет повесть Марии Владимировны, то примите к сведению, что в Питере все дамы-беллетристки берут по 125 р. за лист. У Берга теперь есть деньги. Он платит недурно и, приглашая меня, без длинных разговоров согласился платить мне 100 руб. за каждый маленький (хотя бы в 100 строк) рассказ.

Ну, будьте здоровы. Поклоны всем бабкинцам! Скоро прилетят грачи и скворцы.

Ваш А. Чехов.

378. Ал. П. ЧЕХОВУ

15 февраля 1888 г. Москва.

Гусиади!

Не писал я тебе так долго, потому что мешала лень; хочется не писать, а лежать пластом и плевать в потолок.

Я отдыхаю. Недавно написал большую (5 печатных листов) повесть, которую, буде пожелаешь, узришь в мартовской книжке "Северного вестника". Получил задатку 500 р. Повесть называется так: "Степь".

Вообще чувствую собачью старость. Едва ли уж я вернусь в газеты! Прощай, прошлое! Буду изредка пописывать Суворину, а остальных, вероятно, похерю.

Правда ли, что ты работаешь в "Гражданине"?

Я виноват перед Анной Ивановной, что не отвечаю на ее письмо. Отвечу по ее выздоровлении, ибо длинно толковать с больным о его болезни я считаю вредным. Пусть ее не волнует "гумма". Йодистый калий помогает не при одном только сифилисе, а "гумма" разная бывает.

Во всяком случае я рад, что она выздоравливает и что Кнох, Слюнин и Кo потерпели срам. Рад, что ты обратился, как я советовал тебе, к знающему человеку; рад я, что не верил бугорчатке, абсцессу печени, операции, катару желчных путей и проч. Мне казалось, что я знаю больше Кноха и Кo, и теперь я в этом убежден. Очень приятно, хотя с другой стороны и жаль, что я "фастаю".

19-го идет моя новая пьеска в одном действии. "Иванов" ходит по Руси и не раз уж давался в Харькове.

М. Белинский сотрудник подходящий. Но - можешь не скрыть это мое мнение от Буренина - своим появлением в "Новом времени" он плюнул себе в лицо. Ни одна кошка во всем мире не издевалась так над мышью, как Буренин издевался над Ясинским, и... и что же? Всякому безобразию есть свое приличие, а посему на месте Ясинского я не показывал бы носа не только в "Нов<ое> время", но даже на Малую Итальянскую.

Буду сегодня писать Суворину. Напрасно этот серьезный, талантливый и старый человек занимается такой ерундой, как актрисы, плохие пьесы...

Николай что-то бормотал мне насчет твоего письма, да я ничего не понял и забыл. Всё это мелочно. Ну их!

Семья летом будет жить на юге.

Попроси Петерсена и Буренина от моего имени прочитать в марте мою повесть. Ведь они виноваты отчасти, что я написал большое! Пусть они и расхлебывают.

Будь здоров. Анне Ивановне поклон, а детей пори. Говорит ли Николка?

Твой 33 моментально.

Благодарю за письмо и за беспокойство о моем неказистом здравии.

379. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ).

22 февраля 1888 г. Москва.

22 февр.

Милый капитан! Я прочитал все Ваши книги, которые до сих пор читывал только урывками. Если хотите моей критики, то вот она. Прежде всего мне кажется, что Вас нельзя сравнивать ни с Гоголем, ни с Толстым, ни с Достоевским, как это делают все Ваши рецензенты. Вы писака sum generis {своеобразный (лат.).} и самостоятельны, как орел в поднебесье. Если сравнения необходимы, то я скорее всего сравнил бы Вас с Помяловским постольку, поскольку он и Вы - мещанские писатели. Называю Вас мещанским не потому, что во всех Ваших книгах сквозит чисто мещанская ненависть к адъютантам и журфиксным людям, а потому, что Вы, как и Помяловский, тяготеете к идеализации серенькой мещанской среды и ее счастья. Вкусные кабачки у Цыпочки, любовь Горича к Насте, солдатская газета, превосходно схваченный разговорный язык названной среды, потом заметное напряжение и субъективность в описании журфикса у ma tante {тетушки (франц.).} - всё это, вместе взятое, подтверждает мое положение о Вашем мещанстве.

Если хотите, то я, пожалуй, сравнил бы Вас еще и с Додэ. Ваши милые, хорошие "лошадники" тронуты слегка, но пока они попадались мне на глаза, мне всё казалось, что я читаю Додэ.

Вообще надо быть осторожным в сравнениях, которые, как бы они ни были невинны, всегда невольно вызывают подозрения и обвинения в подражании и подделке. Вы, ради создателя, не верьте вашим прокурорам и продолжайте работать так, как доселе работали. И язык, и манера, и характеры, и длинные описания, и мелкие картинки - всё это у Вас свое собственное, оригинальное и хорошее.

Лучшее из Ваших детищ - это "Гордиев узел". Это труд капитальный. Какая масса лиц, и какое изобилие положений! Номерная жизнь, Щураки, Голощапова с опухшим от пива рылом, дождь, Лелька, ее бардачок, сон Горича, особливо описание маскарада в клубе - всё это великолепно сделано. В этом романе Вы не плотник, а токарь.

За "Узлом" по достоинству следует "Поспелов". Лицо новое и оригинально задуманное. Во всей повестушке чувствуется тургеневский пошиб, и я не знаю, почему это критики прозевали и не обвинили Вас в подражании Тургеневу. Поспелов трогателен; он идейный человек и герой. Но, к сожалению, Вы субъективны до чёртиков. Вам не следовало бы описывать себя. Право, было бы лучше, если бы Вы подсунули ему на дороге женщину и свои чувства вложили в нее...

"Идиллию" я ставлю в конце всего, хотя и знаю, что Вы ее любите. Начало и конец прекрасны, строго и умело выдержаны, в середине же чувствуется большая распущенность. Начать хоть с того, что всю музыку Вы испортили провинциализмами, которыми усыпана вся середка. Кабачки, отчини дверь, говорит и проч. - за всё это не скажет Вам спасиба великоросс. Язык щедро попорчен, Бомбочка часто попадается на глаза, Агишев бледноват... Лучше всего - описание мазурки...

В общем, по прочтении всех Ваших книг получается весьма определенное впечатление, сильно говорящее в пользу Вашей будущности. Теперь, если к книгам прибавить еще Ваши пьесы, "Дачного мужа", "Миньону", "Гремучую змею", если к тому же еще принять во внимание Вашу "аристократическую медлительность" и наклонность к кабинетному труду ("Русский мыслитель"), то придется остановиться на решении, что Вы величина. Вы, не говоря уж о таланте, разнообразны, как актер старой школы, играющий одинаково хорошо и в трагедии, и в водевиле, и в оперетке, и в мелодраме. Это разнообразие, которого нет ни у Альбова, ни у Баранц<евича>, ни Ясинского, ни даже у Короленко, может служить симптомом не распущенности, как думают иные критики, а внутреннего богатства. Салютую Вам от души.

Теперь просьба. Умирает от чахотки один моск<овский> литератор. Ни гроша денег. Есть у него богатая сестра, живущая в Питере. Адрес ее неизвестен. Не можете ли Вы, голубчик, узнать в адресном столе ее адрес? Зовут ее так: жена врача Ольга Аполлоновна Митрофанова. Муж ее Дмитрий Васильевич. Жива ли она? Узнайте, будьте отцом родным.

Ничего не делаю. От нечего делать написал водевиль "Медведь". Прощайте, будьте здоровы. Простите за критику.

Ваш А. Чехов.

380. Я. П. ПОЛОНСКОМУ

22 февраля 1888 г. Москва.

22 февр.

Благодарю Вас, уважаемый Яков Петрович, и за письмо, и за стихотворение "У двери". То и другое получено, прочтено и спрятано в семейный архив для потомства, которое, надеюсь, будет и у меня. "У двери" пришло как раз в то время, когда у меня сидел известный Вам актер В. Н. Давыдов. И таким образом я сподобился услышать хорошее стихотворение в хорошем чтении. Мне и всем моим домочадцам стихотворение очень понравилось; впрочем, дамы протестовали против стиха "И смрад стоял на лестнице". Еще раз благодарю и прошу Вас верить, что я никогда не забуду Вашего лестного для меня, ободряющего внимания.

Вы спрашиваете в письме, что я пишу. После "Степи" я почти ничего не делал. Начал было мрачный рассказ во вкусе Альбова, написал около полулиста (не особенно плохо) и бросил до марта. От нечего делать написал пустенький, французистый водевильчик под названием "Медведь", начал маленький рассказ для "Нового времени", и больше ничего. Весь февраль проболтался зря. Ходил из угла в угол или же читал свою медицину. На "Степь" пошло у меня столько соку и энергии, что я еще долго не возьмусь за что-нибудь серьезное.

Ах, если в "Северном вестнике" узнают, что я пишу водевили, то меня предадут анафеме! Но что делать, если руки чешутся и хочется учинить какое-нибудь тру-ла-ла! Как ни стараюсь быть серьезным, но ничего у меня не выходит, и вечно у меня серьезное чередуется с пошлым. Должно быть, планида моя такая. А говоря серьезно, очень возможно, что эта "планида" служит симптомом, что из меня никогда не выработается серьезный, основательный работник.

Я обязательно буду в Петербурге в начале или середине марта и обязательно воспользуюсь Вашим любезным приглашением и побываю у Вас. Позвольте пожелать Вам всего хорошего, наипаче здоровья и денег, и пребыть душевно преданным, уважающим

А. Чехов.

381. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

23 февраля 1888 е. Москва.

23 февр.

Что с Вами, дорогой Алексей Николаевич? Правда ли, что Вы хвораете? Quod licet bovi, non licet Iovi... {Что дозволено быку, не дозволено Юпитеру (лат.).} Что к лицу нам, нытикам и дохленьким литераторам, то уж совсем не подобает Вам, обладателю широких плеч... Я. П. Полонский писал мне, что у Вас бронхит и слабость по вечерам. Вероятно, Вы простудились и, что не подлежит сомнению, утомились. Вам нужно хотя на месяц совлечь с себя петербургского человека, махнуть на всё рукой и обратиться в бегство. Поездка на Волгу - идея хорошая и здоровая. Свежий воздух, разнообразие видов и отсутствие стола с дамскими рукописями помогут скорее и вернее, чем доверовы порошки. Поездка обойдется очень дешево, дешевле грибов; еда на пароходах не совсем плохая; сырость и туманы {ранней весной без них не обойтись.} нас не одолеют, потому что мы будем тепло одеты; к тому же еще у Вас всегда под рукой будет доктор, хотя и плохой, но бесплатный. Серьезно, Вы подумайте и дайте себе слово не отказываться от задуманной поездки. Короленко уверен, что Вы поедете...

Был я у Островского. Он с нетерпением ждет оттиска моей "Степи". Сидел я у него часа два, и, к сожалению, я разболтался и говорил гораздо больше, чем он, а для меня, согласитесь, его разговоры гораздо полезнее, чем мои собственные...

Посылаемая рукопись принадлежит перу московского литератора Н. А. Хлопова, автора нескольких пьес ("На лоне природы" и проч.). Это талантливый, хороший и робкий человечек, затертый льдами московского равнодушия. Ему страстно хочется выскочить, и он просил меня протежировать ему в Питере. Не найдете ли Вы возможным поместить его рассказик в "Северном вестн<ике>"? Рассказ маленький, без претензий и написан достаточно талантливо. Почерк безобразный, противно читать, но это не суть важно. В случае если найдете, что рассказ для "С<еверного> в<естника>" неудобен, то, будьте добры, вручите его при свидании Щеглову, чтобы сей последний передал его в "Новое время" Буренину с просьбой от моего имени - не бросать в корзину, а прочесть...

Жду самых хороших известий о Вашем здоровье. Поправляйтесь и приезжайте в Москву есть блины.

Вчера смотрел я Ленского - Отелло. Билет стоил 6 р. 20 коп., но игра не стоила и рубля. Постановка хорошая, игра добросовестная, но не было главного - ревности.

Будьте здоровы.

Весь Ваш

А. Чехов.

Почтение Вашему семейству.

382. Н. А. ЛЕЙКИНУ

26 февраля 1888 г. Москва,

26 февр.

Не было ни гроша, да вдруг алтын! Наконец-то, добрейший Николай Александрович, я получил от Вас письмо, и не одно письмо, а еще и толстую книжищу в виде премии, за которую, конечно, искренно благодарю. А уж я, признаться, думал, что Вы сердитесь, и - грешный человек - не раз терялся в догадках и задавал себе вопрос: уж не замутила ли ясной воды какая-нибудь сплетня, пущенная моими московскими благо-приятелями?

Книгу завтра посылаю в переплет.

Если Вы наверное будете в Москве не позже первой недели поста, то я подожду Вас и вместе с Вами поеду в Питер.

Какова погода в Москве, сказать не умею, ибо, как схимонах, сижу в четырех стенах и не показываю носа на улицу.

Отчего у Вас не работает Щеглов? Это очень полезный сотрудник. Во-вторых: зачем Вы так часто стали помещать на первой странице голопупие и голоножие? Право, публике теперь не до борделей. К тому же "Осколкам" не следует сбиваться с раз заведенной программы.

Грузинский заметно улучшается. Ежов становится хорошим в стихах. Оба что-то замолчали про семгу. Будьте здоровы. Поклон Вашему семейству.

Ваш А. Чехов.

383. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

28 февраля 1888 г. Москва. 28.

Отвечаю на Ваше письмо, храбрый капитан. До поездки на юг или на Волгу (у меня два проекта) я непременно должен быть в Питере. Приеду, вероятно, в начале В<еликого> поста.

Теперь насчет сниматься. Короленко будет в П<етербу>рге не раньше апреля, а меня в апреле и с собаками не сыщете. Если моя физиомордия непременно нужна, то уж я не знаю, как быть. Поговорим об этом при свидании; пока могу предложить только два выхода из безвыходного положения: отложить сниманье до осени или же сняться не группой, а медальонами.

Последнее удобнее, ибо приезд необязателен, а снять портрет можно с карточки, которую вышлем и Короленко и я. Не забудьте написать мне: кто будет сниматься? Альбов, Баранцевич, Щеглов, Фофанов, Ясинский, Гаршин, Короленко, Чехов... еще кто?

Простите за самоуправство. Попав вчера в компанию "Русских ведомостей", я, не заручившись позволением, сосватал Вас и Баранцевича с музою "Русских ведомостей". Очень рады будут, если Вы согласитесь работать в этой честно-сухой газетине; по соблюдении кое-каких формальностей мне будет прислано редакцией письмо, в котором меня попросят пригласить Вас... Платят хорошо (не меньше 10 к. и аккуратно).

Откуда Вы знаете, что моя повесть - великолепная? Говори "гоп!", когда перескочишь... Не критикуйте не читая.

Будьте здоровы. Короленко говорил, что побывает у Вас.

Погода хорошая. Через 1-2 недели прилетают грачи, а через 2-3 скворцы. Понимаете ли Вы, капитан, что это значит?

Votre a tous

А. Чехов.

384. К. С. БАРАНЦЕВИЧУ

4 марта 1888 г. Москва"

4 февр.

Уважаемый

Казимир Болеславович! Редакция "Русских ведомостей", зная, что я знаком с Вами, поручила мне передать Вам, что она была бы рада получать от Вас возможно чаще небольшие очерки и рассказы в размере обыкновенного фельетона (300- 600 строк). Определение гонорара зависит вполне от Вас самих.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

"Рабу" я получил и уже прочитал. Поблагодарю при свидании.

385. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

6 марта 1888 г, Москва.

6 марта.

Сегодня, дорогой Алексей Николаевич, я прочел 2 критики, касающиеся моей "Степи": фельетон Буренина и письмо П. Н. Островского. Последнее в высшей степени симпатично, доброжелательно и умно. Помимо теплого участия, составляющего сущность его и цель, оно имеет много достоинств, даже чисто внешних: 1) оно, если смотреть на него как на критическую статейку, написано с чувством, с толком и с расстановкой, как хороший, дельный рапорт; в нем я не нашел ни одного жалкого слова, чем оно резко отличается от обычных критических фельетонов, всегда поросших предисловиями и жалкими словами, как заброшенный пруд водорослями; 2) оно до крайности понятно; сразу видно, чего хочет человек; 3) оно свободно от мудрствований об атавизме, паки бытии и проч., просто и холодно трактует об элементарных вещах, как хороший учебник, старается быть точным и т. д., и т. д.- всего не сочтешь... Я прочел письмо П<етра> Николаевича) три раза и жалею теперь, что он прячется от публики. Среди журнальных работников он был бы очень нелишним. Важно не то, что у него есть определенные взгляды, убеждения, мировоззрение - всё это в данную минуту есть у каждого человека,- но важно, что он обладает методом; для аналитика, будь он ученый или критик, метод составляет половину таланта.

Завтра я поеду к П<етру> Н<иколаевичу> и предложу ему одну штуку. Я напомню ему двенадцатый год и партизанскую войну, когда бить француза мог всякий желающий, не надевая военного мундира; быть может, ему понравится моя мысль, что в наше время, когда литература попала в плен двунадесяти тысяч лжеучений, партизанская, иррегулярная критика была бы далеко не лишней. Не захочет ли он, минуя журналы и газеты, выскочить из засады и налететь наскоком, по-казацки? Это вполне исполнимо, если вспомнить о брошюрочном способе. Брошюра теперь в моде; она недорога и легко читается. Попы это поняли и ежедневно бомбардируют публику своими фарисейскими отрыжками. П<етр> Николаевич> в убытке не будет.

Теперь - как Ваше здоровье? Выходите ли Вы на воздух? Если судить по критике Буренина о Мережковском, то у Вас теперь 15-20 мороза... Холодно чертовски, а ведь бедные птицы уже летят в Россию! Их гонят тоска по родине и любовь к отечеству; если бы поэты знали, сколько миллионов птиц делаются жертвою тоски и любви к родным местам, сколько их мерзнет на пути, сколько мук претерпевают они в марте и в начале апреля, прибыв на родину, то давно бы воспели их... Войдите Вы в положение коростеля, который всю дорогу не летит, а идет пешком, или дикого гуся, отдающегося живьем в руки человека, чтобы только не замерзнуть... Тяжело жить на этом свете!

Я приеду в Питер в начале поста, через 2-3 дня после того, как получу из "С<еверного> в<естника>" гонорар. Если во вторник Вы будете в редакции, то, проходя мимо конторщицы, напомните ей о моем существовании и безденежье.

Весь февраль я не напечатал ни одной строки, а потому чувствую большой кавардак в своем бюджете.

Надеюсь, что Вы не забыли про Волгу.

Будьте здоровы; желаю Вам хорошего аппетита, хорошего сна и побольше денег.

До свиданья.

Ваш А. Чехов.

386. Н. А. ЛЕЙКИНУ

7 марта 1888 г. Москва.

7 марта.

Спешу ответить на Ваше письмо, добрейший Николай Александрович. Я жду Вас в четверг. В 12х/2 часов я приготовлю завтрак, каковой и приглашаю Вас разделить со мной. От меня поедем, куда нужно. А главное, потолкуем.

У меня есть фрак, но нет охоты и уменья читать. Я не в состоянии одной минуты почитать вслух, тем паче публично: сохнет горло и кружится голова. Итак - читать я не буду. Прошу прощения у Вас и у В. В. Комарова и уверен, что Вы не будете в претензии, тем более что мое отсутствие не испортит вечера.

Пахнет кислой капустой и покаянием.

Грузинский в Москве. Я скажу ему, чтобы он был у меня в четверг к 12 часам. Он будет рад познакомиться с Вами.

Почтение Прасковье Никифоровне и Феде.

До свидания.

Ваш А. Чехов.

387. В. Н. ДАВЫДОВУ

Между 7 и 10 марта 1888 г.

Москва.

Поздравляю Вас, милый Владимир Николаевич, с постом, с окончанием сезона и с отъездом в родные Палестины. Податель сего уполномочен попросить у Вас моего цензурованного "Калхаса", каковой мне нужен. Если это письмо не застанет Вас дома, то, будьте добры, передайте кому-нибудь "Калхаса" для передачи мне или же возьмите его с собой в Питер, куда я прибуду в субботу на этой неделе. В Питере побываю у Вас и возьму "Калхаса".

Будьте здоровы. Хорошего Вам пути!

Ваш А. Чехов.

На обороте:

Его высокоблагородию

Владимиру Николаевичу Давыдову.

388. М. П. ЧЕХОВУ

14 и 15 ила 16 марта 1888 г. Петербург.

Пишу сие в редакции "Нов<ого> времени". Только что вошел Лесков. Если он не помешает, то письмо будет кончено.

Доехал я благополучно, но ехал скверно, благодаря болтливому Лейкину. Он мешал мне читать, есть, спать... Всё время, стерва, хвастал и приставал с вопросами. Только что начинаю засыпать, как он трогает меня за ногу и спрашивает:

- А вы знаете, что моя "Христова невеста" переведена на итальянский язык?

Остановился я в "Москве", но сегодня переезжаю в редакцию "Нов<ого> вр<емени>", где т-те Суворина предоставила мне 2 комнаты с роялью и с кушеткой в турнюре. Поселяюсь у Суворина - это стеснит меня немало.

Сухари отданы Александру. Семья его здрава, сыта, одета чисто. Он не пьет абсолютно, чем немало удивил меня.

Идет снег. Холодно. Куда ни приду, всюду говорят о моей "Степи". Был у Плещеева, Щеглова и пр., а вечером еду к Полонскому.

Я переехал на новую фатеру. Рояль, фисгармония, кушетка в турнюре, лакей Василий, кровать, камин, шикарный письменный стол - это мои удобства. Что касается неудобств, то их не перечтешь. Начать хоть с того, что я лишен возможности явиться домой в подпитии и с компанией...

До обеда - длинный разговор с m-mle Сувориной о том, как она ненавидит род человеческий, и о том, что сегодня она купила какую-то кофточку за 120 р.

За обедом разговор о мигрени, причем детишки не отрывают от меня глаз и ждут, что я скажу что-нибудь необыкновенно умное. А по их мнению, я гениален, так как написал повесть о Каштанке. У Сувориных одна собака называется Федором Тимофеичем, другая Теткой, третья Иваном Иванычем.

От обеда до чая хождение из угла в угол в суворин-ском кабинете и философия; в разговор вмешивается, невпопад, супруга и говорит басом или изображает лающего пса.

Чай. За чаем разговор о медицине. Наконец я свободен, сижу в своем кабинете и не слышу голосов. Завтра убегаю на целый день: буду у Плещеева, в Сабашниковском вестнике, у Полонского, у Палкина и вернусь поздно ночью без задних ног. Кстати: у меня особый сортир и особый выход - без этого хоть ложись да умирай. Мой Василий одет приличнее меня, имеет благородную физиономию, и мне как-то странно, что он ходит возле меня благоговейно на цыпочках и старается предугадать мои желания.

Вообще неудобно быть литератором.

Хочется спать, а мои хозяева ложатся в 3 часа. Здесь не ужинают, а к Палкину идти лень.

Честь имею кланяться. Поклоны всем.

Votre a tous А. Чехов.

Писать лень, да и мешают.

Ночь. Слышен стук бильярдных шаров: это играют Гей и мой Василий. Подойдя к своей постели, я нахожу стакан молока и кусок хлеба; голоден. Ложусь и читаю отрывной календарь "Стрекозы".

Вот и всё умное и великое, что успел я совершить по приезде в С.-Петербург.

389. А. С. ЛАЗАРЕВУ (ГРУЗИНСКОМУ)

22 марта 1888 г. Москва.

22 м. Москва.

Милейший Александр Семенович (надв<орный> советник)! Для Вас представляется возможность работать в "Петербургской > газете". Если Вы согласны (наверное, да), то поспешите написать Лейкину приблизительно следующее:

"Чехов писал мне, что Вы согласны взять на себя труд познакомить меня с "Петербургской> газ<етой>" и порекомендовать меня ей для понедельников. Благодаря Вас за любезность, я спешу воспользоваться и проч. и проч.". Что-нибудь вроде. Полюбезнее и офици-альнее. Само собою разумеется, что, начав работать в "Газете", Вы утеряете необходимость мыкать свою музу по "Развлечениям" и проч.

В Питере я прожил 8 дней очень недурно. Останавливался у Суворина: разливанная чаша... Суворин замечательный человек нашего времени.

Буду рад, когда Вы напишете субботник. С Голике не говорил о Вашей книге, ибо он не был на вокзале среди провожатых. Впрочем, успеется.

Печатаем 2-е издание "Сумерек", новую книгу и детскую книгу "В ученом обществе".

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

390. Н. А. ХЛОПОВУ

22 марта 1888 г. Москва.

22.

Уважаемый Николай Афанасьевич! Я прочел Ваш рассказ вчера, когда получил: за 1-2 часа до отхода поезда. Двух последних страничек я не прочел - было некогда, - но нахожу, что он лучше {т. е. написан лучше} "Одиннадцатого". Я отдал его в собственные) руки Суворина. Сей последний обещал прочесть его в самом скором времени.

Теперь об "Одиннадцатом". Вот Вам выписка из письма старика Плещеева: "Это рассказец, написанный не без юмора и который бы можно напечатать в "Сев<ерном> вестн<ике>", но там столько маленьких рассказов лежит - целый ворох,- что неизвестно, когда бы он пошел. Может быть, через полгода, через год, а автору это, вероятно, было бы не на руку?"

"Одиннадцатый" теперь у Буренина.

Вот и всё, что мне известно. Вашему желанию работать в Питере я радуюсь и в свою очередь искренно желаю успеха и побольше настойчивости в этом направлении... Были бы упрямство и настойчивость, поменьше малодушия перед неудачами, и дело Ваше пойдет на лад - готов ручаться, ибо Вы талантливы.

Простите за мораль Вашего доброжелателя.

А. Чехов.

391. Ал. П. ЧЕХОВУ

24 марта 1888 г. Москва.

24 мартабря.

О. Архимандрит! Посылаю Вам через поручика Плещеева кипу моих проповедей и поучений для второй книги, каковую благоволите благословить печатать тотчас же по получении кипы. Название книги: "Менструации жизни, или Под ж... палкой!" Другого названия пока еще не придумал. Рассказы должны быть расположены в таком порядке:

1) Счастье.

2) Тиф.

3) Ванька.

4) Свирель.

5) Перекати-поле.

6) Задача.

7) Степь.

8) Поцелуй.

Книга должна содержать в себе не менее 20 листов. Если присланного не хватит, то пусть Неупокоев, упокой господи его душу, даст тебе знать, дабы я мог поспешить высылкой нового материала.

"Счастье" помещено в 4046 No. Если утеряешь посылаемый 4046 No, то запомни сию цифру. Под заглавием "Счастье" надо будет написать: "Посвящ<ается> Я. П. Полонскому" - долг платежом красен: он посвятил мне стихотворение. Остальных моих распоряжений жди.

Расчет за "Сумерки" сделай после 15 апреля. Из полученных денег ты обязуешься взять себе пропорцию, как мы уговорились, иначе ты хам и мерзавец. Магазин должен нам за оставшиеся 445 экз. 311 р. 50 к. Значит, тебе третья часть.

Надеюсь, что второе издание "Сумерек" уже печатается.

Кланяйся Сувориным. Неделя, прожитая у них, промелькнула, как единый миг, про который устами Пушкина могу сказать: "Я помню чудное мгновенье"... В одну неделю было пережито: и ландо, и философия, и романсы Павловской, и путешествия ночью в типографию, и "Колокол", и шампанское, и даже сватовство... Суворин пресерьезнейшим образом предложил мне жениться на его дщери, которая теперь ходит пешком под столом...

- Погодите пять-шесть лет, голубчик, и женитесь. Какого вам еще черта нужно? А я лучшего не желаю...

Я шуточно попросил в приданое "Исторический вестн<ик>" с Шубинским, а он пресерьезно посулил половину дохода с "Нового времени". Его супруга, наверное, уже сообщила тебе об этом... Итак: когда я думал жениться на гавриловской дочке, то грозил, что разжалую отца и Алексея в мальчики; теперь же - берегись! когда женюсь на суворинском индюшонке, то возьму всю редакцию в ежи, а тебя выгоню.

Сейчас вернулся с практики: лечил у графини Келлер... няньку и получил 3 руб. Имел счастье беседовать с ее сиятельством.

В Москве скучища. Все здравы. Мать, тетка и сестра ждут Анну Ивановну с цуцыками.

Поклон Буренину, Маслову и проч.

Votre a rous

А. Чехов.

392. М. В. КИСЕЛЕВОЙ

25 марта 1888 г. Москва.

25 марта.

Прежде всего, многоуважаемая Мария Владимировна, поздравляю Вас с наступающим днем ангела. Да хранит Вас бог на многие лета! Желаю Вам прожить еще 87 лет и еще 87 раз наблюдать прилет скворцов и жаворонков, в которых Вы теперь влюблены.

Читал я Ваше письмо к Мише и в ответ на Ваше же-лание иметь оттиск моей "Степи" посылаю Вам обещание преподнести Вам в недалеком будущем мою новую книжку, в которой будет помещена эта "Степь".

На днях я вернулся из Питера. Купался там в славе и нюхал фимиамы. Жил я у Суворина, привык к его семье и весною еду к нему в Крым. На правах великого писателя я всё время в Питере катался в ландо и пил шампанское. Вообще чувствовал себя прохвостом.

У Сысоихи я не был, но зато 3 раза был и даже обедал у редакторши "Северного вестника" Евреиновой, очень милой и умной старой девы, имеющей степень "доктора прав" и похожей в профиль на жареного скворца. Вообще в Питере столько умных дам и дев, что я был очень рад отсутствию возле меня Вашего наблюдающего ока. Сегодня у меня был редактор "Родника" Альмединген, офицер генерального штаба, племянник Вашей медоточивой Сысоихи. Будет он у меня и завтра. Говорили мы с ним о Вас. Он хвалит, а я говорю: "гм..."

Печатается второе издание "В сумерках".

За первое я получил уже деньги. В начале сего года я заработал и. прожил полторы тысячи рублей. Деньги улетучиваются, как черти от ладана...

Поклонитесь барину, Василисе и Коклюшу, а Елизавете Александровне пожелайте выиграть 200 тыс. Застрелите Екатерину Васильевну и Голохвастову.

Когда барин будет в Москве? Давно уж мы его не видели. Ах, с каким бы удовольствием я пожил это время в Бабкине! До зарезу хочется весны. При мне в Питере была чудная погода.

Будьте здоровы и денежны.

Сегодня я лечил няньку графини Келлер и имел честь беседовать с ее сиятельством. Получил три рубля.

Меня в Питере почему-то прозвали Потемкиным, хотя у меня нет никакой Екатерины. Очевидно, считают меня временщиком у муз.

Работается плохо. Хочется влюбиться, или жениться или полететь на воздушном шаре.

Все наши здравствуют и собираются на юг.

Прощайте. Душевно преданный и нелицемерно уважающий

А. Чехов.

Барину буду писать особо. Пусть простит за молчание.

393. Я. П. ПОЛОНСКОМУ

25 марта 1888 г. Москва.

25 марта.

Позвольте мне покаяться перед Вами, уважаемый Яков Петрович, и попросить отпущения грехов. Виноват я, во-первых, что не сдержал своего слова и не был у Вас в пятницу. Я уже наказан, так как эта моя вина заключает в себе самой и наказание: я был лишен удовольствия поглядеть на Ваши пятницы и познакомиться с Вашим семейством, которое давно уже знаю и уважаю, т. е. я не получил того, о чем думал, когда ехал в Петербург. В пятницу весь день я похварывал и сидел дома; Суворины, если Вы спросите у них, засвидетельствуют Вам это... Во-вторых, я виноват перед Вами еще, аки тать и разбойник. Я совершил дневной грабеж: пользуясь Вашей записочкой, я взял в магазине Гаршика все томы Ваших сочинений. Вы разрешили мне взять только ту прозу, которой у меня недостает, я же взял и прозу и стихи. Тут отчасти виновата и сама Е. С. Гаршина (с которой я просидел целый час: оказалось, что мы земляки). Она не поняла записки и завернула мне всё, кроме "Крутых горок" и мелких рассказов, так что об убытках, причиненных мною Вам, я узнал только по прибытии домой. Итак, знайте, что я Ваш должник.

После покаяния просьба. Я издаю новый сборник своих рассказов. В этом сборнике будет помещен рассказ "Счастье", который я считаю самым лучшим из всех своих рассказов. Будьте добры, позвольте мне посвятить его Вам. Этим Вы премного обяжете мою музу. В рассказе изображается степь: равнина, ночь, бледная заря на востоке, стадо овец и три человеческие фигурчг, рассуждающие о счастье. Жду Вашего позволения.

Я нанял себе дачу около города Сум на реке Пеле. Место поэтическое, изобилующее теплом, лесами, хохлами, рыбой и раками. От дачи недалеко Полтава, Ахтырка и другие прославленные хохлацкие места. Понятно, что я дорого дал бы за удовольствие пригласить Вас с Вашей музой и с красками на юг и попутешествовать с Вами вдоль и поперек Хохландии, от Дона до Днепра.

Когда Вы будете ехать через Москву, то дайте мне возможность повидаться с Вами, а пока позвольте пожелать Вам побольше денег, здоровья и счастья. Верьте в искреннюю преданность уважающего Вас

А. Чехова.

Забыл я спросить у Вас о судьбе Вашей комедии, о которой мы говорили зимою.

394. А. С. ЛАЗАРЕВУ (ГРУЗИНСКОМУ)

25 или 26 марта 1888 г. Москва.

Милейший

Александр Семенович! Вы, кажется, если не ошибаюсь, однажды в разговоре упомянули фамилию Райского и сказали, что он служит где-то корректором. Если Вы это говорили, то поспешите написать мне, где я могу найти этого Райского. Он очень мне нужен. Если же о нем слышал я не от Вас, то простите за беспокойство. Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

395. К. С. БАРАНЦЕВИЧУ

27 марта 1888 г. Москва.

27 марта.

Отвечаю, добрейший Казимир Станиславович, на Ваши письма по пунктам:

1) Бр. Вернеры выслали Вам 75 рублей сегодня или вышлют их завтра. Не высылали же раньше, потому что произошло в их редакции маленькое недоразумение, о котором поговорим при свидании. Если верить им, благодаря этому недоразумению Ваш рассказ обошелся им в 150 руб.

2) Рассказ благоволите адресовать прямо в редакцию "Русских ведомостей". Редактора Соболевского зовут Василием Михайловичем.

3) Когда будете ехать на юг, то не минуйте моего дома.

4) Я нашел себе дачу в усадьбе близ г. Сум Харь-к<овской> губ., куда приглашаю.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

396. Н. А. ЛЕЙКИНУ

29 марта 1888 г, Москва.

29 марта.

Добрейший

Николай Александрович!

Леухин, вероятно, уже написал Вам, что Ваши книги у него проданы и что он ждет только прик