Кузмин Михаил Алексеевич - Дневник 1934 года

Она сидела не на балконе, куда не поместилось бы ее кресло, а у балконных дверей, и каждый день вела с бабкой один и тот же разговор, глядя на видневшийся вдали Саратов: Это собор? - Собор. - А это Илья-пророк, а это Покрова, а где же наша-то? - Да вот она, направо. - Да что ты, бабка, какая же это наша? И опять сначала: Ведь это собор? - Собор. - Это Илья-пророк, это Покров. А где же наша-то? и т.д. Особенно она волновалась, когда в субботу вечером доносился звон ко всенощной, она все хотела креститься на свою единоверческую церковь.

  

   20 (с<у>б<бо>т<а>)

   Чувствую себя почему-то неважно. Целый ряд небольших хлопот, предстоящих мне, меня удручает. И спал плохо. Приходила звать к себе О<льга> С<еменовна>, звонил Гриша. Вечером все-таки попали к Яновским, там решительно ничего особенного не было. Ночью тоже было мне не очень важно, хотя все и обошлось благополучно.

  

   Душа и жизнь. Теперь, когда я смотрю из окна на желтую зарю и сухую землю, на играющих мальчиков, читаю на заборах афиши о театрах и концертах, я вспоминаю рассказы о душах страстных людей: игроков, любовников, преувеличенных родителей. Она все время стремится туда, где арена ее прежней страсти. Но вструпить она не может, все видит, как через толстое стекло. Видит, скажем, что друг ее на краю опасности, а удержать его не может, ни помочь, ни утешить, ни приласкаться. Все это трудно, как во время кошмара проснуться. Такие и мои чувствования ко всем недоступным мне проявлениям жизни. Я уверен, что это потому, что недоступно. Ведь стоит что запретить, сейчас эта вещь заиграет всеми, несуществующими даже, м<ожет> б<ыть>, красками. Я думаю, половина желаний исчезнет при возможности осуществления. Вопреки всеобщему мнению и желанию, меня огорчает и пугает уменьшение, исчезновение желаний, а не изобилие их. Это как если бы кто приговаривал: "Поменьше признаков жизни!" А зачем жизнь нужна без признаков?

  

   22 <(понедельник)>

   Вчера Юр. ходил к Державину благополучно и обнаружил у меня во Всероскомдраме 250 руб., за которыми его сегодня и послал. Я отправился к Гутману.⁵² Идти было довольно тяжко, но потом отдышался. Но приход Кочуровых и ожидание Осмеркина опять утомили меня, даже кровь отлила от рук. Но потом опять ничего, и спал ничего. Сторицын ждет, как коршун.⁵³ Юр. взволновался моею усталостью и пришел рано. Письмо из "Асаdem'ии", насчет "Шума".⁵⁴ Был кто-то: Левитин, Петров. Звонить никому не звонил.

  

   Рептилии и клевреты. "Рептилии в останках универса", так Шпет перевел какие-то строчки из Байроновских мистерий.⁵⁵ У Гнедича в "Илиаде" то и дело в ходу клевреты.⁵⁶ Это два совершенно различных типа, почти противоположных или понятных на примерах. У рептилий всегда что-то от Урии Гип,⁵⁷ слащавость, мертвенная бледность и рот без губ. Особенно они были распространены в окружении Суворина и "Нового Времени".⁵⁸ Буренин,⁵⁹ Меньшиков,⁶⁰ Сладкопевцев⁶¹ и, несмотря на гениальность, увы, Розанов,⁶² грандиозных масштабов рептилия Победоносцев⁶³ и, м<ожет> б<ыть>, даже папа Лев XIII,⁶⁴ а так Садовской,⁶⁵ Лавровский, Лихачев, Божерянов,⁶⁶ Казанский,⁶⁷ м<ожет> б<ыть>, даже Поляков, сам [Шпет], Шервинский,⁶⁸ Леман, Стенич, Маковский. Клеврет - без лести предан,⁶⁹ туп, лжив и нос в табаке. Плавтовская щетка.⁷⁰ Всегда пованивает. Смерд, мейерхольдовский Степанов, да и сам Мейерхольд⁷¹ при случае, конечно, компании, Збруев, Пуцилло, Анны Ивановны Павлушка,⁷² пожалуй добрый Шадрин, во всяком случае Дмитриев, Голлербах⁷³ конечно, Мовшенсон,⁷⁴ типичный Милашевский. Разница ясна, но оба слова мне почему-то необыкновенно смешны и приводят в хорошее настроение. Саянов, конечно, клеврет, а Либединский⁷⁵ рептилия.

  

   23 -26 (<вторник->пятница)

   Все как-то не могу как следует поправиться. Это будет ужасно, если так будет продолжаться. Малейшее усилие, телефонный разговор, движения, повышенный разговор, неудобное положение головы, все влечет за собой хрипоту, одышку и усталость. Аппетит к разным вещам вернулся, и к работе. Как-то прозевал чудесную погоду, и было очень жалко. Сегодня послал Юр. по сложным делам, а сам даже побриться не вылез. Как-то чувствовал себя неважно. Мамаша привезла Аннушку из больницы. Из Комедии звонили, что не поспели заключить договора. Завтра в 11 часов. Звонил Костя, там Бродерсены.⁷⁶ Купил мне Юр. паштетик. Не наступил бы только упадок аппетита.

  

   Дебюсси. Я упиваюсь Дебюсси, не только как прекрасным искусством, но и как регулирующим и стимулирующим средством. Можешь сам себе нравиться, и жизнь твоя может казаться тебе прекрасной, современной и элегантной, когда играешь его. Его надо разучивать, потому что тут важна каждая нота, каждая полунота. Каждый звук возникает музыкально, с элегантною полновесностью и какой-то греческой дымкой, как утро на Акрополе. Листва, влага, колокола, луна, снег, море, лето и поэзия, французская поэзия, поскольку она кельтическая и хрупкая, с античными и итальянскими реминисценциями, как сонеты Шекспира, как лирика Грина и Марло,⁷⁷ как, в принципе, прерафаэлиты и Д'Аннунцио. И потом он вернул мне поэзию, специально французскую. Какие слова, образы, звучности: Ronsard, Villon, Charles d'Orleans, Tristan d'Hermite,⁷⁸ поставленные рядом Верлен и Малларме, - как достойные внуки. Он мне не вернул поэзию, а как-то прочистил уши и сердце к ней, причем открылись с небывалой необыкновенностью и <не> только те, на кого он писал музыку, но и Шекспир, и Данте, и Пушкин.

  

   27-28 (с<у>б<бо>т<а>, воскресенье)

   Вышел было бриться, но с угла Надеждинской должен был вернуться. Хорошо, что Юр. был со мною. Совсем на положении инвалида. А Розанов прислал договорные письма,⁷⁹ значит и деньги, и "Academia" прислала договор на 1-й том,⁸⁰ значит и деньги. Полечили меня содой. Вечером и утром чувствовал себя очень хорошо, но днем очень скверно, особенно после сна. Сегодня звала Анна Дмитр., а я даже носа не высовывал и перед тем плохо себя чувствовал. Приходил Лихачев. Рассказывал про лондонские статьи о русских балетах, о Дягилеве, Нижинском, Даниловой,⁸¹ Мясине.⁸² Юр. пришел к чаю ужасно поздно, обедал, что ли, с О. Н. Я еще простужен, по-моему.

  

  

   21 (среда)

   Мои имянины. Вчера только вышел из больницы. Лежал довольно бездарно, но отдохнул, м<ожет> б<ыть>, больше, чем всегда. Почти не ходил, кроме как в уборную. Бывал и Тушин<ский>, он меня и на рентген водил. Опять говорил, что все в моих руках. Неужели, хотя бы с припадками, больницами, домами отдыха, для меня возможны еще весны, лета, зимы, театры и т. п.? Заходила ко мне Ан. Дм. Забегал Левитин, как "свой" тоже, ходил Юрочка бедный. Бедный потому, что денежные дела наши плохи. Вышел без всякой усталости и день провел хорошо. Ночь хуже, так как кусали клопы, маленькие и голодные, совсем белые, и всё сползал с подушек. И будто простужен.

  

   Больные. Есть больные - оптимисты и мечтатели, они бодры и все время строят планы, как они поведут себя, выйдя из больницы, планы явно преувеличенные, которых они и не исполнят, и не смогут исполнить. Но это им очень помогает в нервном, да и в физическом отношении. И на окружающих, по крайней мере, на меня, они действуют отлично. Другие думают стандартно, что положение больного требует особого поведения: говорить, как раздавленная жаба, кряхтеть, стонать и глубоко оскорбляться при всяком обращении с ними, как со здоровыми. Обижаются они также, когда поправляются, будто их разжаловали из чина: всё продолжают квакать и кряхтеть. А то есть вообще оппозиционеры, они ничему не доверяют и всем недовольны, не хотят принимать лекарства, исполнять предписания, не согласны с диагнозом, тяготятся порядками и претендуют на особливое внимание. Всего подозрительнее и безотраднее, когда больные первого разряда вдруг умолкают, не строют глуповатых планов, теряется у них аппетит, и они умолкают. Это производит трогательное и мрачное впечатление. Дело, значит, серьезно. Это вроде как человек перестал бы мыться и бриться - значит, уже себя за человека не считает.

  

   22 (ч<е>тв<ерг>)

   Ничего себе себя чувствую. Вчера пришли Левушка, Козьмины и Ан. Дм., которая только сегодня, оказывается, едет. Звонил Ельшин, что Сережа ушел из театра, я думал, что это розыгрыш, но, оказывается, это так и было. Все это внушает какое-то беспокойство и т[ревогу]. Пассаж, кажется, отдают ему.¹ Где же тогда будет "Много шума"? Опять беспокойство. Хесина Юр. не дождался. Некрасовы прислали торт. У Юр. всю ночь болели зубы.

  

   22 (ч<е>тв<ерг>)

   Юр. пошел к Хесину. Без него звонил Жирм<унскому> и Смирнову. Всё дела. Читал книгу Эрнста о Сомове.² Она передает какое-то восторженное и тихое, вместе с тем светское житье некоторых лет. Это вполне возможно и теперь. Хесин дал часть, но бумагу и чай Юр. купил. Была Комаровская,³ она похожа на Целибеева. Всё о делах. Вечером говорил с Юр. по телефону - говорит, что у меня хороший голос, а между тем под утро было тяжеловато, но отвертелся. Зубы у него не болели. У Бахрушина предложение написать новый текст к "Черному Домино".⁴ Я вроде как отказался.

  

   Рецепты Тушинского. Был портной Николаев на Литейном,⁵ который обезоруживал тем, что предвосхищал ваши желания. Не поспел я разинуть рта, как он решил, что мне нужен "прусский фасон, мундирная талия", а Юр. fantaisie. Так и Тушинский: прописывает побриться, если пойду на "Бахчисар<айский> фонтан",⁶ так с Улановой, а не с Дудинской,⁷ оклеить комнату желтыми или розовыми обоями. Вообще весь тон человека чудаковатого, но светского, бодрого и оригинального очень мне нравился. Притаскивал мне в больницу "Шах-Намэ" и Лонгфелло с ужасным английским форзацем, который ему кажется пределом вкуса. На людей простых он действует неотразимо, или на людей с воображением, интеллигенты же, особенно евреи, шокируются странностью и иногда постепенностью его советов. Находят в этом неуважение к чему-то, главным образом, к их персонам, конечно.

  

   23 (п<я>тн<ица>)

   Каждую ночь маленький припадок удушья и кровавая пена и кашель. Да и днем тяжеловато. Ем хуже, чем в больнице, да и меньше. Но там было утешенье: вот приду домой, поем. "Разве дома я стал бы есть такую пищу". Никуда не хожу, даже самому в голову не приходит выйти, а там думалось, вот поправлюсь, буду гулять. Там все улучшалось, здесь чуть ли не ухудшается. Юр. зубы, к счастью, прошли. Денежные дела неважны. Вообще тоже все какие-то угрозы и беспокойства. Приходила Некрасова. Ничего лепетала. Прислали Тредьяковского.⁸ Юр. пошел к О. H., где был Виктор, Наташа⁹ и Домбровские, но пришел не поздно.

   Ночью опять был приступ. Утром прекрасно. А где же театры, тихие гости, покупки, прогулки? Да и денег совсем ничего нет! Но сейчас такой вид из окна со снегом, просветами в небе, ярко освещенной подкладкой бегущих облаков и сизыми снежными тучами, что посмотреть и то приятно, и я кажусь самому себе неблагодарным. А существование, хотя бы и не очень надолго и не в самые важные моменты дня, Юрочки, разве это не счастье. Но там была мечта, которая не осуществляется, несмотря, по-видимому, на полнейшую возможность.

  

   24 (с<у>б<бо>т<а>)

   Полдня светло и хорошо. Много спал. Мало делал, но чувствовал себя ничего, даже ночью обошлось благополучно. И у Юр. зубы не болели. Читаю Н. Успенского. Пришли к чаю Женя, Левитин и Петров. Звонил еще с отглашением Саянов, а Юр. им отнес записку, что не может быть. Я по голосу принял его за Ельшина, да и по поведению можно было принять. Юр. что-то спорил из-за еды и вернулся домой очень рано. Неужели я все-таки и на самом деле, и в представлении Юр., выздоровлю. От Жирмунского прислали пропуск из "Д<он->Жуана".

  

   Голуби в больнице. Окно выходило в тупичок, где комками сидели голуби и ворчливо ворковали, иногда валясь вниз почти не раскрывая крыльев, как куски черной глины. Я заметил на этот раз, что голуби и воробьи ужасно черные, лохматые, какие-то осунувшиеся и злые, вроде ворон, и потому кажутся глупыми и старыми.

  

   25 (воскр<есенье>)

   Чувствую себя ничего, только разные дела беспокоят. Чудная разгулялась погода. Днем спал как убитый. Но оброс бородою и чего-то волнуюсь. Мамаша вечером ушла в костел, и когда ушли и Юр. с О. Н., мне стало как-то бесприютно. Хотел было позвать Лихачева или Петрова, но пришла мамаша и я, хотя и звонил им, но с приглашением отложил. Звонил Косте, Лихач<еву> и Смирнову, а мне Сторицын и Чичерин. Скучновато мне что-то, оттого что не работаю. Нет впечатления хотя бы мнимой отраженной жизни. И жалко, что радио у Шпитальников не слыхать.

  

   Зима и ночь. Когда у Мюссе спрашивали, чем он болен, он говорил - "зимою". Он воспринимал зиму как болезнь и, "кажется", вел себя сообразно этому восприятию. Что-то похожее грозит мне. А между тем зима (вторая часть зимы - "Солнце на лето, зима на мороз") и ранняя весна - любимейшее время года. Не зависит ли это от солнца? - Январь - полов<ина> июня - подъем, с пол<овины> июня до декабря - упадок. Теперь же думаю, как больной, о наступлении ночи: только бы промаячить, только бы дожить до утра, до весны. А солнце взойдет, все как-то урегулируется. И из свойств солнца мне нужней все-таки противоположный ночи свет, а не противоположное зиме тепло. Припадки у меня бывают или ночью, или (теперь чаще) под утро. А по сезонам больше именно во вторую половину зимы - январь-февраль-март, но наступления темной полосы года жду я с тревогой и тоскою. Только бы промаячить.

  

   26-27(понед<ельник>, втор<ник>)

   Как-то по-больному идет время. Да еще "Academia" подводит с деньгами. Даже если бы и мог, что бы я стал делать. Удушье каждую ночь и вечер. Оно потеряло психологический и, м<ожет> б<ыть>, катастрофический характер, но очень несносно, а м<ожет> б<ыть>, и опасно. Был вызванный Лихачев с новостями, хотя он тоже что-то перестал порхать и мозолить глаза, 27<-го> был Костя, рассказывает о Теаклубе,¹⁰ о Фрейдкове¹¹ и т. п. Звонил Чичерин и Корсун. В "Academi'и" беспросыпно. У Державина как будто все благополучно, весной думают играть.¹² Только где? "Сердце поэта" здесь исчезло с афиш. Мое невезенье перетянуло в [не]везенье Стрельникову. Топилась утром печка, и Юр. расспрашивал мамашу о Вильно.¹³ Но сколько забот навалилось на его голову: и я, и моя болезнь, и О. Н., да еще мамаша норовит запрячь его во что-нибудь. Я и эту-то книгу совсем забросил, и она, начавшись весело, свежо и широко, обратилась в обычный дневник.

  

   28 (среда)

   Порядок жизни идет шиворот навыворот. Заболела еще, глядя на всех и завидуя всем, мамаша. Везде зовут докторов. И Шпитальники, и Жукова,¹⁴ и Каплун.¹⁵ Солнце прекрасное, а к чаю уже говорили, что скверная погода и идет дождь. В "Acad<emia>" перевели. Репертуары не несут ничего хорошего. Чуковский читает доклад "Единоборство с Шекспиром".¹⁶ Мне не хотели давать спецкарточки из-за того, что будто бы я живу и работаю в Москве и скоро и совсем туда перееду. Пришел Корсун. Очень красивый. Ходит по театрам с каким-то другом из Москвы, как Ал. Ал. один сезон ходил с Егуновым. Чувствовал себя было совсем хорошо, но ночью был припадочек более непонятный и сильный.

  

   Радио и патефон. Почти противоположность. Патефон - фиксированное навсегда мгновение, по желанию воспроизводимое когда угодно, вроде воспоминаний. Радио - ощущение моментальной жизни всего мира, победа над пространством, расстоянием и над временем. Всегда неожиданно, любопытно и неповторимо. Что у нас в радио безобразные монтажи, так это уже жизнь наша такая, но можно взять Лондон, Париж, Стокгольм. В патефоне заказ и известность исполняемого по желанию. Совсем разное. Оба одинаково чудесны, но мне милее - радио.

  

   30 (суббота [пятница])

   Вот два дня уже, как чувствую себя и сплю хорошо; это от диуретина, вероятно. Было масса какого-то народа: Лихачев, Шадрин, Смирнов, Мосолов, Савинов. Юбилей Шишмарева¹⁷ - тема обсуждений. Костя с морфием не пришел.

   1 [(суббота)]

   Хотя спал хорошо, но все-таки не выходил и остался небритым, как черт. А пришел Костя и вечером Петров.¹ Читал ему, все-таки дневничок трюх, трюх идет себе, но все больше кажется, что недолго ему продолжаться. Вечером сообщили, что убили Кирова.² Это может быть чревато последствиями.

  

   Зима. Зима могла бы считаться невнимательностью солнца, оплошностью с его стороны, хотя, с другой стороны, в зимние ясные дни солнце дает такую роскошь красок, и освещения, и обещаний, и игры, какой никакое лето не дает, конечно. Вспоминаю, как я одну зиму ходил через Марсово поле не то в Дом ученых, не то на сеансы к Н<иколаю> Э<рнестовичу>.³ Тогда я часто у них бывал. Была почему-то очень часто ликующая погода. Вообще, эту дорогу я до сих пор люблю. Что-то еще связано с этой дорогой. Надежда Конст<антиновна>. Странное дело. Она представляет какое-то петербургское общество, а А. Дм. и не общество, и не Петербург, какая-то фигура, и<ли> Керчь, или Таганрог. Никакого детства, родственников, друзей. А у Шведе всё в кузинах, фотографиях, каких-то друзьях детства, в адмиралах. У нее есть общество, и даже общества (несколько). Это уже опять по ее "общественной" подлости. У Ан. Дм. просто собирают "народ" несколько раз в год, а потом случайных людей, будто их наобум пригласили из телефонной книги. Кто ее друзья: Смирнов и Чудовский, но разве они играют какую бы то ни было роль в хронике ее жизни? Вот еще очень петербургское общество - Покровские. И опять как-то не подходят к Радловым. Это даже распространилось на Сережу. Он начал дни проводить на теннисе и между тем не кажется теннисистом, как общественное положение. Н[адежда] К[онстантиновна], кажется, вообще не играет в теннис и кажется присяжной теннисисткой, как Геркен. Теперь, по-моему, Н[адежда] К[онстантиновна] немного растрепалась, а в ту зиму, когда были Прутковы,⁴ Пельтенбурги,⁵ Никитины,⁶ у нее было крепкое общество. А как все растеряли Ельшины!

  

   2 (воскр[есенье])

   Утром была одышка, потом все прошло. В первый раз выходил бриться. Ничего получилось. Приехал Сережа, но он Таирова даже не видал, а о "Дон-Жуане" ни слуху ни духу. И спал опять ничего себе. Был у Юр. Пуцилло. Смерть Кирова все-таки внесла какую-то растерянность в совершенно, по-видимому, незаинтересованные круги.⁷

  

   3-7(п<о>н<е>д<ельник->п<я>тн<ица>)

   Время идет ничего себе. Чувствую себя прилично и сплю ничего. Говорю по телефону. Немного работаю. Денег не шлют. Видаю мало кого. С большим трудом затаскиваю к себе кой-кого из досужих молодых людей. Впрочем, по собственному почину был Лившиц. Сегодня Юр. ходил по телефонным и карточным делам. У меня бубнил сначала Нельдихен, потом на минуту зашел Степанов. У них новости всегда будто как на Рождестве. Юр. с О. Н. пошли к Гоголицыным на имянины. Хотя он и звонил, что скоро придет, но я лег спать. Там всегда как-то зверски пьют, вроде как у Кубланова.⁸ Пришел, конечно, выпивши. Утром хотел выйти, но такой туман, что и здоровому-то не очень бы хотелось выходить.

  

   Длина времени. Время теперь не только воочию тянется, как во время всякого скучного житья, но каждый отдельный период времени кажется более солидным и значительным, как в детстве. М<ожет> б<ыть>, оттого, что более внимательно отношусь ко всяким мелочам и более жду отдаленных пунктов.

  

   Распря. Почему живые боятся мертвецов и питают к ним отвращение? Потому что при полном сходстве, почти тождестве, с живыми у тех есть коренное и таинственное различие - отсутствие жизни. За это-то сходство и мстят. Как смеешь быть похожим, когда по сути не тот. Узурпатор, шпион, обезьяна. Оттого ненависть между мужчинами и женщинами (половое обладание - это добыча, победа и насмешка, а не понимание и слияние, с обоих сторон издевательство), распри между расами, народами, животными и птицами. Месть и обида за сходство. Потому, думается, и покойники к живым не очень-то благожелательны.

  

   8-9 (с<у>б<бо>т<а>, в<оскресенье>)

   Все так же. Сегодня выходил бриться, ел печенку и хуже спал. Нужно ли это ставить в связь? Не хочется. Никого не было и никуда не звонил. Был в "Междун<ародной> книге", но что-то ничего хорошего там не нашел. Репертуар тоже какой-то чахлый. Мелко о "Пиковой Даме", "Веселой Вдове",⁹ где-то ученический Моцарт и Дебюсси. Вчера был Петров, потом Лихачев. Сидел, как нанятой, целый вечер и еще бы просидел, если бы я его не протурил. Рассказывал о своих платонических романах. Играл я немного.¹⁰

  

   Виндзор. Наши мальчики сделали эскизы для "Виндзорских кумушек".¹¹ Ничего себе, ловко, ярко и даже весело, но сплошь темные краски (коричневые, синие и вишневые), и город теснится, как куча камней на совершенно лысых скалах, на [...] Это - Виндзор? Где сплошной парк с лужайками, ивы, лунный свет, эльфы и хмель? Говорят, что такая сцена, что не переносит никакого изображения зелени. Странная сцена, ограниченная в таких простейших потребностях, как сад или лес. Положим, Ходасевич без всякого требования со стороны театра для романтичной, архилесной, валторновой, зеленой чащи 2-го д<ействия> "Телля" ухитрилась изобразить какую-то лесную нору с иудиными деревцами, где сове присесть негде. Большего несоответствия между музыкой, ситуацией и декорацией я не помню.¹²

  

   9 <(воскресенье)>

   Вечером никого не было. Да я уже писал об этом.

  

   10 (по<не>д<ельник>)

   Темно страшно. Весь день было ничего, а спал неважно. Был у нас Басманов. Юр. собирался к Козьмину, но прокалякал с О. Н. Прибежал рано, потом опять убежал. Что-то все препирался, и на ночь, и поутру. С телефоном дело вышло, но, в общем, нет денег, продаем книги, и большое закисление.

  

   Рождественские дома. Есть квартиры, куда очень приятно звонить по телефону перед вечер<ом>. Кажется, что там тепло, дожидаются обеда, прислуга, дети собираются в театр, особенно балет. Приятно и поехать, приятно и остаться дома. Кто-то в кабинете занимается историей или историей литературы. Комплекс полной (не роскошной, не красивой), но благоустроенной и уютной жизни. И голоса оттуда какие-то подбодряют, спокойные и уверенные. А то звонишь в какие-то пыльные аббатства с мышами или проходные дворы, то революционные, то богемные, то содержанские. Или просто личность в безвоздушном пространстве без всякого окружения.

  

   Саратовские дачи (продолжение). У попа мы жили как-то, не сообщаясь с соседями, да и сообщаться-то было не с кем. Жил сам батюшка, да один год Доброхотовы. Дачи были в таком густом вишеннике, что ничего не видно было за пять шагов. К этой даче относятся воспоминания о приезде тети и о знакомстве с Царевскими. Тетя была младшей сестрой мамы. Она была самая ветреная, самая бестолковая и самая некрасивая из сестер. С детства она была очень болезненна, ей все время что-то вырезали, и к природной картавости присоединилась такая косноязычность, что ее трудно было понять, тем не менее она обожала декламировать, читать вслух газеты с выражением и петь без малейшего слуха. Писала она и какие-то стишки, поэму про похождения бабушки, эпиграммы и т. п. Была страшная франтиха и модница. Был у нее характер и уживчивость, т. е. необидчивый, веселый, отходчивый и общественный, с другой стороны, вздорный. Она любила без толку кричать, не разобравши дела. Но все, кто как-нибудь от нее зависели, любили ее разносы, т<ак> к<ак> сейчас же вслед за ними она старалась загладить впечатление удвоенной уступчивостью. Она все время жила у чужих, гостила у подруг, знакомых, родственников, особенно часто у Мартыновых (не знаю, не родственн<иков ли> сомовской "Дамы в синем" и убийцы Лермонтова).¹³ Наконец, вышла за Нефедьева, он был какой<-то> шалопай из хорошей семьи и служил одно время исправником в городе Холиц, потом частным приставом в Калинкиной части. Не знаю, было ли это повышение или понижение. Разойдясь с тетей, он служил в Московской полиции, и когда умер, тетя объявила себя полковницей, т<ак> к<а>к, мол, если бы Илья Леонтьич продолжал служить, так был бы полковником. Она обожала начинать какие-нибудь аферы и находиться у кого-нибудь при видимом командовании в полном рабстве. Обычно в рабстве она находилась у детей, но не всегда. Была она в рабстве у своих племянников, Мити и Кости Ларионовых, у студента-нигилиста и афериста Н. П. Прибыльского, пыталась быть у меня, была у Сережи Ауслендера, у финского старика Лундмана, у караима Шишмана, с которым она открыла табачную лавочку, у семейства Кудрявцева, в недрах которого она и окончила свою ветреную, бестолковую и многолюбящую жизнь. В предст<авлении> тети Лизы, место исправника было чем-то вроде губернаторского. Она привыкла, чтобы к ней тащили жареного и вареного, а она бы без толку на всех покрикивала. Ларионовы у нее жили, а на зиму в казенную квартиру у Калинкина моста приезжали и мои сестры, учившиеся в Петербурге, а одну зиму и брат мой Алексей. Их там кое-как содержали, за ними не смотрели и довольно дорого брали за каждую мелочь. Самая неопределенная графа была: церковь, развлечения и баня. Вели они себя, как хотели, только когда сестра стала по наружному карнизу из одного окна третьего этажа переходить в другое, так вступился уже дядя, находя, что это дискредитирует солидность его квартиры, как частного пристава. Там у молодежи бывали всякие революци<онеры>, к которым и тетя не оставалась безучастной. В это время тетя и была у попа на даче, у Беляева, она к нам не ездила, кажется, дядя <её> уже бросил. По крайней мере, саратовские дамы относились к ней подозрительно и к себе не звали. Франтила она более, чем когда бы то ни было, и подмазалась к папе, чтобы тот дал какие<-то> деньги ее анархисту и позволил ему приехать. Читались его письма. "Драгоценнейшая тетя Лиза, если Вы исполните прошение вашего скудоумного Николашки, св. Петр так распахнет Вам двери в рай, что вы сможете въехать на целой четверке". Папа письму не смеялся, но денег дал. Прибыльского поселили на чердаке.

  

   12 (вт<о>р<ник>)

   Чудная погода. Ходил бриться, задыхался. Юр. еще возвращался смотреть, как я обошелся. Но потом все обошлось. Был дурашка.¹⁴ А наши были на вернисаже, потом у Федорова. Вечером у Лившицев. Заходил Ал. Ал. Смирнов. Ничего особенно хорошего не сказал. У Лившицев ничего было, очень миленькие мальчишки, хотя и малы страшно. Юр. проводил меня. О. Н. осталась и сидела уже одна. А я прекрасно спал.

  

   13 (ср<еда>)

   Чудесно чувствую себя. Звонил безуспешно куда-то. Погода роскошная. Был Левитин. Вечером вдруг является Леночка Мясоедова.¹⁵ Ах, какая старуха, она даже по дворам пела. Действительно, какая-то изобретательница. Звонила Люля и Ал. Ал. Степанов. Чувствую себя несколько хуже, чем вчера, но все-таки ничего себе.

  

   Саратовские дачи. Прибыльского поселили на чердаке. Он был похож на Вл. Ад. Нагродского, только в крайнем упадке. Лицо в сифилитическом размягчении, шепелявый и азартный говор, маленький рост, мочальная бороденка, широкий сюртук в пуху, страшная развязность в разговорах с папой, обидчивость, уничтожающий сарказм по отношению к укладу жизни, разливаемый, главным образом, перед прислугой, - и двадцать четыре года. Женщины не могли его видеть равнодушно. Падали пачками, так что ему оставался только труд подбирать их, как треснувшую грушу. Жил он у нас недолго. Куда-то торопился по таинственным делам, вроде московских нигилистов. Тетя мне очень нравилась и чуть было не заменила в моем сердце моего репетитора Валентина Зайцева, высокого молчаливого гимназиста, руки которого я не выпускал во время обеда и прогулок. Я часто сидел во время тетиного одеванья с ней в комнате. Сколько там было подкладок, крахмальных под<д>ерж<ек>, крысьих хвостиков, накладок и т. п. Интересовали меня вышитые галстучки, которых было множество всяких цветов, и два гарнитура, аметистовый и янтарный, и разные отдельные брошки. Духов не помню. К нашему приезду из Саратова тетя уже купила вместе с Андр. Ив. Лундманом дачу в Удельной около Озерков. Тогда (1885) думали, что Озерки будут модным местом, и покупка там участков была до некоторой степени аферой. Как известно, ожидания эти не оправдались. Мы слышали об этом смутно, о существовании и взаимоотношениях тети к старому чухонцу, и ехали туда с большой опаской. Ехали мы вообще, как большинство русских провинциалов, катастрофически. А тут еще тетя все сделала шиворот-навыворот. В гимназию меня не определила, квартиры нам в городе не нашла, а перетащила к себе в Удельную, где было холодно, сыро, еще не благоустроенно, а Андрей Ив<анович> ходил, куря везде трубку, хлопал дверьми и чертыхался. Скоро мы уехали. А потом умер и Лундман, на имя которого тетя поспела-таки перевести весь дом, и она начала судиться о его наследстве. Вела дело она сама, просудила все деньги, весь дом, из-за которого то ликовала, то впадала в отчаяние, постоянно приезжала к нам с ночев<кой> и переписывала кляузные бумаги собственного сочинения, которые читала мне вслух. Во время болезни отца она что-то не приезжала к нам (что-то солила, огурцы или тому подобное), папа рассердился и, когда она приехала наконец, не захотел ее видеть. Так и умер. На похоронах она так рыдала, хваталась за гроб, за косяки, что кумушки, не зная взаимоотношений, думали, что это какая-нибудь обманутая жертва, хоть отцу было 75 л<ет>, а ей под пятьдесят. Тетя думала было привязаться ко мне в качестве рабыни-командирши, но это как-то не вышло, а тут вскоре родился Ауслендер, тетя переехала к сестре и запряглась в воспитание Сережи. Воспитывала она его самым фантастическим образом, но действительно вкладывала в это дело все свои бестолковые чувства и всю свою энергию. Когда сестра вышла замуж за Мошкова, тетино царство как-то пошатнулось, да скоро они и уехали. По склонности к праздношатайству, ничегонеделанью и трепотне Сережа и тетя Лиза были такая слитная пара, что лучше и желать нельзя было. Тетя вела еще и чужие кляузные дела и таскала Сережу по судам. Вид ею постепенно приобретался городской сумасшедшей. Тогда она перешла к Кудрявцевым, поселила нас у себя, разгородила свои дачи на крохотные, никуда не годные каморки и начала новую жизнь. Кудрявцева была когда<-то> у тети горничной и выдана ею же за паспортиста. Отношение, как к благодетельнице. Воспитала сначала сына Васю; женив этого, воспитала Полю, попутно выдала замуж девочек, которыми мало интересовалась, кого за дьякона, кого за моряка, кого за полицейского. Сначала их всех содержала, потом они ее содержали и, действительно, покоили ее нетребовательную старость. У них она и умерла уже в начале революции.

  

   14-15 (п<я>т<ница>, с<у>б<бота>)

   Собирал сведенья о театре. Все весьма неблагоприятно. Сережу ушли начисто. Дранишников восстановлен. Тот же Пиотровский. Чуть ли не искореняют следы Сережиного царствования. Пожалуй, при таком положении дел и мои текстики полетят к черту, тем более что какие-то хористы и солисты отказываются переучивать "Кармен". Явился уже зачем-то Смолич. Левик мажорен, впрочем, он всегда громогласен, "не молчит" в радости ли, в горести ли, но mit Posaunen und Trompeten. {Со скандалом и шумом (нем.).} "Дон-Жуана" отложили, да и потом я на Мейерхольда менее всего надеюсь после "Дамы с камелиями".¹⁶ "Много шума" в Москве отложено. Здесь ни о ней, ни о "Строптивой" - ни слуху ни духу - не могу добиться толку. Вот мои театральные дела. Асафьев, конечно, сейчас же сделался неуловим. Костя приехал, не очень удачно ездил. Таиров изменениями удовлетворен. "Академия" денег не шлет, как могила. Все это не повышает моего настроения. И потом я, как Кика,¹⁷ нахожу, что у нас какой-то беспорядок и мусорность для того, чтобы быть "хорошим мальчиком". Ничего что-то не выходит из моего Оксфордизма, а без этого трудно что-нибудь делать. Мне звонили разные люди. Жирмунский, Смирнов, сообщения о Шпете и т. п.

  

   16 (воскресенье)

   Сон к деньгам, а звонил только [...] насчет 60 рублей из Радиоцентра. За телефон Шпитальники и Клавдия не заплатили, могут выключить, а пострадаю из-за этого, главным образом, я. Был Костя, много и смешно рассказывал про Москву. По телефону охали и ахали с Ал. Ал. Смирновым об участи Сережи Радлова. Чувствую себя, с ежедневной одышкой, но без припадков, ничего себе. Только бы ходить и выходить было можно, и все было бы в порядке.

  

   17-19 (пон<едельник>-среда)

   Денег не шлют. Чувствую себя ничего себе. Кое-кто бывает. Узнавал о "Строптивой". Сторицын и Смирнов чего-то сплетничают. Не надо их слушать. Приехал Сережа Радлов, но нет Ан. Дм. Впрочем, были и не совсем обычные визиты. Лившиц с женой, Великанов.¹⁸ Пишет музыку на мои слова. Каждую ночь бывает кашель и одышка. Вернее, каждое утро. Юр. иногда начинает все тот же разговор о моей болезни и моем леченьи. Парикмахер предложил приходить иногда на дом, но с деньгами решительно не знаю как и быть.

  

   Стандартные мальчики. Кика Лившиц на упреки родителей заявил, что в "таком доме" и не может быть хорошего мальчика, всякий мальчик сделается плохим. Когда его спросили, что значит "такой дом", он стал говорить ребяческий вздор, что его все время кормят мясом и маслом, что давно не было ремонта, что тесно, никого нельзя принять и т. п. Одним словом, что дом, по его мнению, недостаточно благоустроен, чтобы требовать от своих обитателей благоустроенных добродетелей, как повиновение, уважение к старшим, вежливость и т. п. Конечно, хамство и жестокость говорить такие вещи, но, по существу, он прав. Неблагоустроенные семьи могут требовать только личных, исключительных достоинств личности, а не тех, которые даются воспитанием и средой. И "хорошие" мальчики (м<ожет> б<ыть>, по существу, дряни и эгоисты) могут быть в буржуазных и кулацких семьях, а в богемных или пролетарских должны быть хамы, звери и неврастеники (хотя, по существу, могут быть и святыми, и героями). И потом, как всякая вещь, добродетель требует времени, и иногда просто некогда быть хорошим человеком в стандартном значении этого слова. А при самообнаруживаньи это всегда и бывает.

  

   20 (п<я>тн<ица>)

   Денег не шлют. Ан. Дм. почему-то прикатила раньше, письма моего не получила, Розанов все ждет, в "Academi'и" звонили Гершензону,¹⁹ но отчего они ничего не отвечают. Это делается скандальным. Вечером был Лихачев и передавал поразительные новости о театрах от Соллертинского. Звонила Асафьева,²⁰ зовя сегодня на "Фонтан". Не знаю, что будет, как все восстановлю: дела, деньги, здоровье, личную жизнь и творчество?

  

   Саратовские дачи. Был неожиданный проливной дождь и темнота, и близкая ночь. Вдруг к нам постучались и попросились на ночлег незнакомый господин с мальчиком. Если бы я тогда уже читал романтические английские романы, мне бы показалось, что они одеты в плащи или пледы. Но они были просто мокрые и жалкие, как чушки. Кроме того, господин так зарос курчавой черной бородой, начинавшейся где-то выше бровей, что нельзя было разобрать, какого он возраста, хорош или дурен, худ или толст, весел или угрюм, почти что пола нельзя было различить. Бородатое существо. Он был поразительно молчалив, но казалось, что это из-за бороды не слышно, что он говорит. Мальчик был без бороды, но тоже молчал и смотрел исподлобья. Он делал все, что делал господин, тот снимет сапоги, и мальчик снимет сапоги, тот сядет к столу, и этот сядет к столу, все в меньших размерах, но с такою же серьезностью. Я смотрел на них во все глаза и ходил за ними следом. Постели уже были сделаны, дача и без того битком набита, но теперь заново стали стелить по полу тюфяки, делить одеяла, стало весело, как на Рождество. Дождь лил как из черной бочки. Утром рано-рано господин с мальчиком ушли. Утро было чудесное, вымытое, все в птицах, в шиповнике, в брызгах. Мне показалось ужасно завидным, как господин с мальчиком идут где-нибудь по дороге. Это и были Царевские, Васил. Ник. и Ваня. Но все дело в Елизавете Ивановне.

  

   26 (среда)

   Дневник пропускается большими кусками. Мне лучше, но по утрам ежедневно бывает одышка. Из "Academi'и" немного прислали. Розанов пишет, что вышлют телеграфом, Ан. Дм. собрала на елку нас, Ходасевич и Раковых, но дельного ничего не сообщила, все вертится около Шекспира и важных лиц. На Новый год ждет. Лившицы в Союзе писателей, там открытие клуба²¹ и разливанное море. Все куда-нибудь пристраиваются. Было чествование Ади у Гоголицыных с цыганами и гитаристами.²² Отставка Радлова и разгром "Academi'и"²³ - два сильных удара по мне. О. Н. что-то хандрит. Всех расстраивают еще перевыборы.²⁴ В ясную погоду прошелся бриться, но понемножку что-то закисал, сам не знаю отчего. Да в сущности, чего же мне особенно-то бодриться?

  

   27 (ч<е>тв<ерг>)

   Говорил с Пиотровским насчет моих работ, с Ан. Дм. насчет Нового года, брился, так что будто и дело делал. Погода петербургская, темная и мягкая. Юр. принес <от> Пуцилло все-таки настоящего Уистлера.²⁵ Какой-то подвох там есть, но картинка подлинная. Очень приятно иметь ее в доме. Адриан меня как-то утешил и обласкал насчет Таирова, Мейерхольда и новых даже работ. Вечером пришли Ал. Ал. и Левушка. Очень было уютно и тихо. И спал я хорошо.

  

   Источники. Вещи стимулирующие, дающие нам толчок к открытию целых миров, иногда бывают совершенно ничтожны. Так мне открылась античность, играющая такую центральную роль в моем самосознании и творчестве, через романы Эберса, и подлинные сокровища Эсхила или Теокрита действовали на меня значительно слабее. Именно "Император" и "Серапис". Влияние их можно проследить не только на "Алекс<андрийских> песнях", но вплоть до последних лет.²⁶ Такое же влияние имели на меня явления, конечно, высшего порядка, но тоже довольно "стыдные" - d'Annunzio и Massenet. Иногда бывают мелкие факты, какое-то изменение погоды, которое воспринимаешь, да которое и на самом деле есть большой психологический переворот, большое открытие. Мне было лет 16. Я был в гостях у скучнейшего гимназического товарища, такого скучного, церемонного, обидчивого и напыщенного, что даже тогда казалось это гурманизмом. И мать его, и две сестры еще больше утверждали непроворотимое мещанство. Две черты все-таки как-то связывали нас: любовь к классикам и богомольность. Жили они, конечно, как и мы, на В<асильевском> О<строве>. Гостей у них не бывало, и были, так тоже какие-то глохлые, меня принимали как персону. Вдруг один раз у них оказались гости, две барышни, которые как-то умели все-таки говорить и смеяться, и видали народ, и потихоньку веселились. Они были самые заурядные барышни, но в том доме показались отдушиной, и я вызвался их проводить вместо хозяина. Идти нужно было через Николаевский мост на Английскую набережную. Был конец августа. Темно и страшно ветрено, ветер, будто из печки. Не поспел я с ними проститься, как полил тропический дождь, черный, как чернила, и теплый, как парное молоко. Мама беспокоилась, я вымок как мышь, но вдруг почувствовал себя не мальчиком, а очень молодым человеком. Этот вечер казался мне какой-то эскападой, почему-то связанной тоже с романами Эберса, и я его помню до сих пор, а барышень тех и не помню, и не видел больше никогда, да и не думал о них. Да и веселье их все состояло в том, чтобы раз в месяц сходить на рядовой спектакль в Мар<иинский> театр или покататься на лодке с двоюродными братьями-реалистами. А казалось это бог весть каким привольем и полнотой.

  

   29 (с<у>б<бо>т<а>)

   Досадно, что деньги не шлют, что Юр. не взял какого<-то> пропуска, что Лихачев утащил у меня Байрона, что как-то не могу навести чистоту, что мы не устроены на Новый год. Вот эти досады и ознаменовывают эти дни, а чувствую себя ничего. Еще Демская приходила узнавать, нахожусь ли под наблюдением врача, да ни с того ни с чего известил парикмахер, что завтра придет. Покуда ясно, прислали приглашение на выставку Ходасевич.²⁷ Наши пошли, а я остался и жалел очень. Был Ал. Ал. Смирнов. На Новый год тоже попрется в Союз писателей, но заболел Толстой,²⁸ и многие из его друзей туда не пойдут. А завтра придет к нам Осмеркин, да еще с женой.²⁹ Шпитальники на одну секунду включили "Хованщину",³⁰ сейчас же убрав, чудаки этакие. Приехала Глаф. Викторовна. Юр. перед сном брал ванну.

  

   30 (воскр<есенье>)

   Чего-то нервлюсь и хандрю. Чай вдруг оказался во внутренних пластах копорским.³¹ Осмеркины и внесли сразу дезгардьяж. Денег, конечно, не прислали. Парикмахер был благополучно. Надоел Мейербер, которого я принялся почему-то играть. Была еще Домбровская, принесла диуретину. Телефонные мои собеседники были не на высоте. Ельшиных вообще не было, Смирнов где-то у Франковского,³² Ан. Дм. была как-то надута, сидела, окруженная Ветой и Наташей Казанской.³³ Только один Козьмин сидел, как душечка, и говорил ласково, предложил днем как-то пойти на выставку Ходасевич. Осмеркин рассказывал о фестивале у Пельтенбургов. Их Алеше теперь уже 17 лет, он был очень хорошеньким мальчиком, теперь, по словам О. Н., похож на Петрова, впрочем, она на молодых людей (особенно без роста) не обращает внимания.

  

   31 (понед<ельник>)

   Денег так и не прислали. И Розанов отдыхает в Болшево - это смердящая неудача. Мрачно как-то думаю то о Стрельникове, то о Радловых. Юр. наворожил чего-то, бедный, как фея. О. Н. была мила согласиться на домашнюю встречу. Юр. продал что-то, купил печенки, вина, мы оделись честь-честью и потихоньку встретили. Звонили Степановым и Ельшиным, а еще раньше я Косте, все это подходящие люди, а Лев<итина> не было дома. Читаю почему-то Эдгара По.³⁴ А мысль о поездке в Италию не кажется мне невозможной. Итак, я дожил до 35<-го> года.