Сапожников Василий Васильевич - По русскому и монгольскому Алтаю

о целое с кумирней, посадки тополей и огороды с неизменным маком.

   На краю города у второй улицы есть другая, меньшая кумирня, но там теперь, кажется, только складываются трупы умерших здесь китайцев, подлежащих вывозу во внутренний Китай для погребения¹⁰¹.

   Как я уже сказал, г. Кобдо является административным центром для целого округа и центром торговли.

   В Кобдо есть несколько русских и китайских торговых фирм, имеющих склады мануфактуры и других товаров. Главный предмет продажи - бумажные ткани, а покупки - шерсть, сурочьи шкурки и другое сырье. Торговля ведется из основных фирм, а также через приказчиков, которые живут в самых кочевьях киргизов [казахов] и монголов и кочуют вместе с ними. Приказчики получают товар из упомянутых выше фирм с надбавкой 30-50 % номинальной стоимости и могут продавать, по чем хотят. Торговля ведется частью меновая, частью на серебро. Основная единица серебра, лан, стоит на наши деньги 1 р. 55 к., в лане содержится 10 ценов, в цене - 10 фынов. Лан не монета, а определенный вес серебра; поэтому серебро принимается по весу, причем металл бывает или [в виде] китайских ямбов или гамбургских слитков, которые разрубают на части в случае надобности. Цены отчеканены в виде монеты размером около нашего пятиалтынного, но они принимаются по весу¹⁰².

   Другая единица стоимости, более употребительная при мелких покупках, - толстый монгольский чай. Это - плитка спрессованных листьев и даже мелких веток чая вершков пять шириной и вершков восемь длиной, весом около 5 фунтов. Цена на чай, в зависимости от привоза страшно колеблется; так, в 1906 г. чай стоил 1 р. 60 к., а в 1909 г. 80 коп.; эта своеобразная монета тем удобна для кочевников, что она же идет и для приготовления напитка. Ее неудобство - громадный вес и неразменность. Впрочем, есть и более мелкие единицы стоимости, а именно - хадак, голубой платочек из редкого шелка, стоящий около 15 коп., и бусь, бумажная опояска разных цветов стоимостью 6-7 коп.

   Неудобство такой монетной системы, или, вернее, бессистемности, очевидно. Если вы желаете купить мяса или хлеба, то вы должны взять обязательно на целый чай.

   Есть, пожалуй, и еще мера стоимости, это - число аршин бумажной ткани; так, например, на ваш вопрос о стоимости 1 пуда шерсти вам отвечают: 16 аршин.

   Главный предмет вывоза из Монголии - шерсть. Немытая шерсть в 1906 г. покупалась 3 р. - 3 р. 50 к. или 16-20 аршин [за пуд]. Цена зависит от времени, когда купцы "задают" товары в кредит под шерсть; при задаче зимой, конечно, дешевле, весной - подороже, а самая высокая покупка - после стрижки овец на наличные. При этом монгольская шерсть, как более нежная, стоит несколько выше грубой киргизской. Сырая шерсть подвергается холодному отмыванию, для чего около г. Кобдо и во многих других местах устроены "мойки"; шерсть вымачивается в особой запруде, потом вытаптывается на помосте, развешивается на протянутых веревках для просушки на солнце, сортируется в особом сарае и упаковывается в холст для транспорта в Россию. Рабочим на мойке платят от полчая до целого чая в день. Чистая шерсть с накладными расходами на укупорку стоит до 5 руб. пуд, транспорт от Кобдо до Бийска около 1 р. 50 к. Таким образом, на бийском рынке в 1908 г. шерсть обошлась себе по 6 р. 50 к., а сделки были по 8 руб. Однако получаемая прибыль может еще увеличиться при более продолжительном кредитовании кочевников, [доставляющих] шерсть с просрочкой. Случаи неуплаты долгов, несмотря на перекочевки должников, крайне редки¹⁰³.

   Вторым предметом вывоза является сурок, которого монголы промышляют на высоких каменистых нагорьях. Прежде сурка было очень много, но хищническое истребление сильно убавило его количество. Тем не менее, по сообщению одного купца в Кош-Агаче, в настоящее время вывозится до 100 тыс. шкурок по цене около 40 коп. за штуку, тогда как раньше цена стояла 5-7 коп¹⁰⁴.

   Другой пушнины идет сравнительно мало; хороший соболь из Монгольского Алтая покупают в среднем 30-50 руб. шкурка, медведь - по весьма различным ценам, в зависимости от качества.

   Далее из Монголии гонят скот, частью в Западную Сибирь, по Чуйскому тракту [и] на Зайсан, частью в Восточную Сибирь на Минусинск и на Иркутск. В последнем направлении скота идет больше всего, преимущественно быков. Баран двух-трехгодовалый ценится 3-4 руб., быки от 20 руб. и выше. Баранье мясо в г. Кобдо продается 12 фунтов на 1 чай.

   Вывозится из России преимущественно мануфактура, но в последнее время русские бумажные ткани быстро вытесняются американскими тканями, доставленными китайскими купцами. По отзывам даже русских торговцев, американские ткани, при одинаковой стоимости с русскими фабрикатами, отличаются большей добротностью и потому предпочитаются населением¹⁰⁵. О близкой, может быть, потере этого рынка следовало бы подумать; здесь есть какая-то ненормальность в высоте цен на руоскую мануфактуру, особенно если принять во внимание, что накладные расходы на перевозку железной дорогой и пароходами до Бийска и далее гужом до Кобдо должны быть ниже, чем караванный транспорт от Пекина через всю Монголию, плюс перевозка на пароходе в Пекин.

   Железо, при слабо развитом земледелии в Западной Монголии и при кочевом образе жизни монголов и киргизов, в направлении Кобдо вывозится в ничтожном количестве; в кошемных юртах почти нет металлических частей, увеличивающих вес и потому менее портативных; железо здесь заменяется ремешками и деревянными колышками. Сюда идут лишь железные изделия, как топоры, ножницы, ножи и другие инструменты, а также чугунные котлы. Поделочное железо больше идет из Семипалатинска в Чугучак, в районе которого развито земледелие. Я лично видел на этом пути караваны верблюдов голов в сто, груженных полосовым железом. Медь идет исключительно в виде чайников, да и то немного, так как чугунный котел служит для всего¹⁰⁶.

   Остальные товары русского производства идут в ничтожном количестве при не создавшихся еще потребностях.

   Значиельным затруднением для торговли служит крайне широкое колебание цен на монгольский чай, как монетную единицу, особенно принятый при закупках у кочевников.

   Хлеб возделывается в Кобдоском округе лишь в низовьях р. Буянту недалеко от г. Кобдо, в Алтайском округе по нижним долинам горных рек Ку-Иртыс, Кран, Кемерчик и Бурчум.

   Земледелие развито в зависимости от природных условий вообще ничтожно; отсюда понятно, что цена на хлеб в Кобдо стоит 3-4 руб. за пуд, немного дешевле в Сара-сюмбе. И такие цены, в расстоянии 300-600 верст от хлебородных областей Западной Сибири! В 1909 г. семипалатинский купец Плещеев предполагал отправить в виде опыта пароход с хлебом и железом по Черному Иртышу до устья Крана, откуда уже недалеко до Сара-сюмбе, но почему-то этот проект пока не осуществился¹⁰⁷.

   Также дороги овощи и арбузы; впрочем, эти деликатесы имеются только в городах Кобдо и Сара-сюмбе; так, арбузы небольшие продаются 3-5 штук на 1 чай при цене в Зайсане 3-4 руб. за сотню.

   В Кобдо продается китайское вино, которое не обложено никаким акцизом и может изготовляться всеми беспрепятственно. Тем не менее цены на вино весьма высоки; простое рисовое вино, ханшин, продается 50 коп. бутылка, вино из проса, тараса, - немного дороже, а сладкое вино, мигуля, нечто вроде ликера, 2 р. 50 к. за кувшин, размером немного больше бутылки. Все вина отличаются ясным запахом амилового спирта.

   Вокруг города в щебнистой степи раскинулось много кошемных аилов, в которых живут монголы, олеты и халха, работающие на мойках и в городе на торговые фирмы. В костюме мужчин нет ничего особенного, они носят такие же халаты, как и наши алтайцы; в костюме женщин олеток есть оригинальные черты. Бросаются в глаза сильно приподнятые валиками плечи у наружных синих кафтанов, как это еще недавно было в моде у европейских женщин¹⁰⁸. Волосы напущены с боков, склеены в виде широких пластинок, поставленных поперек и снизу зажатых металлическим подвеском с цветными камнями или бисером. Голову прикрывает маленькая низкая шапочка, тоже вышигая бисером; другие носят и шляпы с приподнятыми полями китайского образца.

   Однажды среди посетителей спектакля во дворе кумирни я видел больше десятка монголок, франтовато разодетых в яркие цвета; все это временные китайские жены (настоящим китаянкам выезжать из Центрального Китая запрещено). Держались они чрезвычайно скромно и даже, когда я подходил к ним с фотографическим аппаратом, они поспешно разбегались.

   Из Кобдо я сделал маленькую экскурсию верст за семь на седловину, по которой пролегает дорога на оз. Хара-усу, удобная и для экипажа. По пути я видел в степи несколько человеческих черепов и костей. Как известно, монголы не хоронят своих покойников, а просто оставляют их в степи на съедение зверям. С седловины около обо открывается обширный вид на оз. Хара-усу, окаймленное с востока грядой гор. С запада к нему примыкает широкая низменность, по которой подходят к озеру две рзки - Кобдо и Буянту; впрочем, говорят, до озера реки почти не доходят, так как вода разведена по арыкам для орошения хлебных полей, которые зеленеют в виде четырехугольников.

   Упомяну еще, что в Кобдо, в одной китайской конторе, я встретил японца, одетого, однако, по-китайски. Он немного понимал по-английски, и мы разговорились. По его словам, он приехал для торговых целей; но этому плохо верится. Потом он был у меня в фанзе и очень интересовался нашими инструментами и оружием.

   В г. Кобдо я рассчитывал переменить караван, так как и проводники мне не нравились, и лошади были сбиты; я поручил своему переводчику искать новых проводников, но он никого не нашел. Я обратился с просьбой к местным торгующим, но и здесь толку не вышло; они объявили, что киргизы теперь откочевали далеко. Кроме того, отношения между проводниками теленгитами и переводчиком стали явно недружелюбными, и поэтому брать их вместе было тоже невозможно. Пришлось прикупить двух лошадей под седло и отправиться на старых лошадях с теми же проводниками, но без переводчика; в данном случае я рассчитывал на собственное, правда небольшое, знакомство с киргизским языком. Амбань дал мне в сопровождение унтер-офицера халха; таких провожатых у них называют "хазырчи". Вообще такие проводники весьма удобны для сношений с населением, но они же бывают источником некоторых неприятностей. В данном случае хазырчи из личных выгод устроил так, что мне вместо верховьев Синего Иртыша, куда я хотел итти прямо, пришлось сделать большой крюк в верховье Булгуна и потерять много времени.

  

  

   В истоках р. Урунгу. 19 июля, после продолжительных сборов, выступили в 3 1/2 часа вверх по правому берегу р. Буянту. Путь пролегал по щебнистой пустынной долине со старыми курганами; узкая полоса зелени окаймляла лишь берег реки. Выше и ближе к скалистой гряде протянулась галечниковая речная терраса.

   По пути попалась Guldenstadtia в цвету, вероятно, цвела второй раз. В 6 часов отвернули в боковой лог, который постепенно стесняется гранитными утесами до формы ущелья. Я не прочь был остановиться, на ночлег, но отсутствие воды заставляло итти дальше, несмотря на сумерки. Надвинулась темная туча, хлынул дождь, а мы все поднимались в полной темноте. Когда мы поднялись на верхнюю площадку перевала, усыпанную камнем и дресвой, был уже десятый час. Дождь прекратился, и пологий спуск освещала луна. В 10 1/2 часов мы пришли к берегу ничтожного ключа Шиверин-гол, вблизи которого раскидано немало аилов халха, и здесь заночевали.

   20 июля пришлось продневать для ковки лошадей. Долина Шиверин-гол довольно пустынна, с ничтожными кустиками посохшей травки ближе к ручью да кустами колючей караганы. Голые скалы противоположного берега лишь в трещинах украшены полосками зелени. Тем не менее здесь пасется порядочно коров и овец, около которых кормится невзыскательный кочевник. Утром к нашим палаткам явились группы халха с женщинами и детьми и принесли кумыс, араку, каймак и другие продукты, за которые я расплачивался сухарями, сахаром и леденцами. Этот способ расплаты, вероятно, им очень понравился, так как натащили всего больше, чем было нужно, и пришлось отказывать. Здесь мне удалось, сделать хорошие фотографии халха.

   После обеда погода испортилась, гроза с ливнем надвигалась в несколько приемов; ничтожный Шиверин-гол сразу вздулся в бурный поток, красный от глины, которую вода смыла с берегов; но часа через два речка схлынула, и опять скромно журчал еще мутный ручей.

   Хазырчи на мои вопросы о том, сколько времени ходу до Синего Иртыша (Ку-Иртыс), давал совершенно новый ответ; теперь он говорил "месяц", а раньше, в Кобдо, определял путь в "четыре дня". Я бросил бесполезные расспросы, решив, что увижу сам.

   21 июля вышли в 9 часов утра вверх по долине Шиверин-гола в южном направлении. Ручей за ночь еще больше убавился и местами совсем исчезал под камнями. Невысокие кряжи, окаймляющие долину, оставались попрежнему безлесны; они сложены по большей части из гранитов с редкими выходами сланцев. В 10 часов мы были у раздвоения долины и взяли направление по левой, уходящей на юго-восток. Кое-где по долине раскиданы курганы. В 11 часов прошли светлый ключ, вытекающий из-под скалы сланца; около него приютился олетский аил, но в общем долина остается пустынной и щебнистой. Около 2 часов мы поднялись по пологому перевалу с обо из камней и объезжали справа широкую котловину с истоком р. Туото-нур с озерком. Объезд котловины занял около двух часов, причем пересекли несколько безводных логов. Из последнего лога с ручьем начинается подъем на высокое плато, усыпанное гранитными глыбами (2 910 м); с него в 6 часов развернулся вид на главную гряду Алтая с двумя соединяющимися долинами истоков р. Сенкир. На хребте лежали синие и красные тона, сгущенные надвигающейся грозовой тучей. С перевала решительный спуск в долину Сенкир к месту Хохо-бельтир, где сливаются два истока реки. Место слияния отмечено зеленой лужайкой, на которой белели несколько аилов урянхайцев. В седьмом часу заночевали близ аила на высоте 2 700 м. По долине паслись большие стада овец и яков; яки довольно крупные, преимущественно черной масти, хотя есть и грязновато-серые; очень оригинальна раскраска черных с белым хребтом и белым хвостом. Встречается и помесь яка с коровой; голова напоминает коровью, хвост - конский, как у яка, но длинной шерсти на юбке нет.

   Сумки моего хазырчи немного пополнели, так как ему перепало несколько чаев от урянхайцев "по положению".

   22 июля погода угрожающая, на горах висят тяжелые облака; тем не менее выступили в 10 часов вверх по Сенкиру, направляясь к перевалу Улан-даба. Тропа пролегает левым берегом и местами пересекает болота. Появились сурки, емуранки [суслики] и сеноставки.

   После трехчасового мало заметного подъема мы пришли в верхнюю котловину с ровной площадью, занятой болотами и озерами. Исток р. Сенкир загибается на восток, где он обставлен крутыми обрывистыми утесами; там речка образует два озера: верхнее, побольше, - Колба-нур, и нижнее - Бага-нур.

   Вправо от нашей тропы видна невысокая седловина; это перевал в верховье р. Олдо-нур, впадающей в Булгун. Наш путь лежал левее на высокую гранитную ступень. Подъем не крут, но очень неудобен, так как весь склон занят сплошной россыпью из гранитных глыб. Среди них тропа часто теряется, смытая ручьями; порой камни сдвигаются так тесно, что лошади приходится прыгать с камня на камень. Около трех часов мы были на верхней площадке перевала, высота которого около 3 200 м. На перевале поставлены тройные воротца с доской наверху, на которой написаны четыре китайских иероглифа, с одной стороны золотом, с другой - зеленой краской по белому фону. Рядом на особой подставке висят два колокола с зубчатыми краями; больший разбит. В стороне есть и две деревянные мачты. Вообще этот перевал [Южный Улан-даба] отмечен особым вниманием китайцев; но шагах в пяти от ворот есть и монгольское обо из крупных галек с воткнутыми в них палками, на которых развеваются ленточки и клочки шерсти.

   Пологий спуск ведет в долину ручья Давангол; сначала тропа идет по сырому склону среди гранитов, но потом уширенная долина делается суше, затягивается дерном из кипца и принимает степной характер. Удобный спуск в течение четырех часов приводит к каменистому сужению долины, заваленному старыми перемытыми моренами. Здесь слева открывается вторая тесная долина большого истока Бейрюхтем. В 8 часов мы встали среди гранитных глыб у слияния истоков (Бейрюхтем-бельтир). Ниже тянулась ровная терраса, переслоенная из морен. Немного выше нашелся аил урянхайцев, которые выкармливали свой скот только по узкой зеленой кайме вдоль берега речки, так как террасы и каменистые склоны довольно бесплодны. Впрочем, есть лучший корм в верхнем течении речки.

   Место Бейрюхтем-бельтир насиженное, о чем можно судить по нахождению кургана на правом берегу речки.

   23 июля в 10 часов утра мы выступили вниз по Бейрюхтему. Тропа пролегает по сухой террасе правого берега, усыпанной крупной дресвой, образовавшейся от выветривания гранитных скал. На дресве между камнями кое-где белеет Panzeria lanata Pers. и Umbilicus leucanthus Ledb.

   Речка глубже зарывается в русло, окаймленное невысокими кустами узколистного тальника, который ниже по речке делается выше и образует извилистую аллею. Свежая зелень тальников создает красивый контраст с закругленными гранитными скалами, подернутыми красным лишайником.

   Через 2 1/2 часа езды долина приводит к тесному ущелью, которое среди нагромождения скал между отвесными утесами круто поворачивает налево. У поворота ущелья справа также из теснины приходит ручей Улахчин; отсюда река принимает название Зурган-хатылык и направляется к востоку сначала среди скалистых берегов, обставленных тополями, но скоро выходит в широкую степную долину.

   В теснине тропа подступившими скалами три раза сгоняется с одного берега на другой; после третьего брода она поднимается левой стороной на косогор и скоро спускается высокой террасой в обширное степное расширение. Справа за рекой на крутом склоне хребта появились темные пятна листвениц, но лес не спускается на дно долины. Впереди хребет отсылает в долину узкие гривы, которые почти упираются в берег реки. Зурган-хатылык течет спокойнее, образует извилистые повороты; на воде появляются утки и кулики. На степи возвышаются большие курганы.

   Подвигаясь степной долиной сначала левой, а потом правой стороной, мы около 3 часов дня подошли к соединению трех долин: Зурган-хатылык, Даган-бургаз и Иолты; место слияния называется Иолты-бельтир. Здесь усиленная водою река спокойно протекает частью среди высоких речных террас, сложенных из мелкого материала, частью среди болотистого зеленого луга, на котором раскиданы многочисленные аилы урянхайцев со скотом. Впереди на склонах невысоких хребтов обильнее появляется лес, которым обозначается русло р. Булгуна. Около 5 часов вечера мы подошли к Булгуну, который приходит справа и широким светлым потоком покойно течет между рядами прибрежных листвениц. Приняв в себя слева р. Иолты, он поворачивает вправо и устремляется круче по широкой долине с группами листвениц и посевами китайской ярицы¹⁰⁹, среди которых зеленеют плотные купы колючей караганы (Caragana spinosa D. С).

   Вообще долина Булгуна здесь имеет очень живописный и приветливый вид.

   Через полчаса ходу от брода через Булгун мы отвернули вправо в боковую долину р. Джиргаланты, где верстах в трех от Булгуна расположена русская фактория Ивана Игнатьевича Попова из Шебалиной [Русский Алтай].

   Здесь после 6 часов вечера мы и раскинули палатки, рассчитывая продневать вблизи земляков. Сюда же незадолго до нашего прихода прибыл ямщик, брат Попова, проведя таратайки из Делюна через Канц-хенмоту.

   24 июля дневка на Джиргаланты. Фактория Поповых расположена на небольшой площадке левого берега речки. Сами они живут в просторной юрте, а рядом поставлен небольшой деревянный амбар и загородка для склада шерсти. Часть речки отведена в канавку и запружена для промывания шерсти. У младшего, Александра Попова, есть второй пункт, филиальное отделение фактории, на притоке Булгуна - Тургуне. Поповы закупают до 300 пудов сырой шерсти по цене 3 р. - 3 р. 50 к., соболя и другую пушнину. Они здесь проводят и зиму всей семьей, в которой есть и маленькие дети. На зиму покрывают юрту вторым слоем кошмы и отапливают ее железной печкой; на ней же готовят и кушанье, до пирогов включительно. В 1909 г. я слышал, что Поповы переехали в Делюн.

   Вода Булгуна совершенно прозрачна; рыбы здесь нет, а лишь значительно ниже есть карась и окунь. Отсутствие рыбы в верхнем течении реки понятно из того, что замкнутый бассейн р. Урунгу вообще не имеет горных пород рыб (харюз, таймень, ускуч), а караси и окуни не могут преодолевать порогов, которые наверное образуются Булгуном ниже.

   В лесах по Булгуну, состоящих преимущественно из лиственицы, местами с небольшой примесью ельника, водится довольно много маралов. Двух мараленков, недавно пойманных, Поповы мне показывали у себя в загородке; они предназначались для отсылки в "Русь". Есть много темных соболей, откуда и сама река получила свое название.

   В альпийской области окружающих хребтов немало каменных козлов (теке) и баранов (кочкор). Из птиц я видел на скалистых склонах большие выводки каменных рябчиков (кекелик, Perdrix chucar).

   25 июля. Итак, я попал, вопреки первоначальному намерению, в верхнюю систему р. Урунгу, и мне предстояло пересечь все ее истоки, прежде чем попасть в Синий Иртыш.

   В 9 часов мы выступили вверх по Джиргаланты; шли сначала щебнистым косогором левой стороны в виду речки с прибрежными лиственицами и зелеными лужайками, потом перешли на правый степной берег с раскиданными курганами и керексурами. Через два часа ходу мы были у слияния двух истоков Бельтир-Харга и предприняли постепенный подъем по южному истоку. Широкая долина замкнута с юга лесистым склоном со следами пожаров; дно долины занято то болотистым альпийским лугом, то сухими степными площадками, и здесь группы Gentiana algida быстро сменяются кустиками Achillaea millefolium. Немного отклоняясь к юго-западу, в 2 часа мы вышли к плоскому седлу с обо из камней. Отсюда на юге были видны истоки р. Нугон-нура с озерком; по словам проводника, левее его залегает несколько мелких озер Цохор-нур. Огибая с севера истоки Нугон-нура, мы продолжали постепенно подниматься к верховью р. Бага-чингиль. Плоский перевал достигает высоты всего 2 692 м.

   Холодный ветер пригнал тяжелые тучи, и поднялся неожиданно снежный буран. Когда снег прошел, впереди обозначилась неглубокая долина р. Усен-гол (исток р. Бага-чингиль). Долина, углубляясь, уходит на юго-запад и там темнеет лесом листвениц; наш путь лежал к новому перевалу, но сомнительная погода заставила нас остановиться в 3 часа на берегу Усен-гола; повторение снежного бурана на предстоящем высоком перевале наделало бы нам хлопот. Действительно, едва мы натянули палатки, как повалил снег, который продолжался всю ночь и с небольшими перерывами весь следующий день. Температура держалась около 0°, и меня опять посетил приступ лихорадки, которая напоминала о себе почти все путешествие.

   26 июля. Утром все бело; снег лежит слоем больше четверти. Вынужденная дневка и вычисление съемки. Лошади отдыхают на хорошем корму и в холоде. К вечеру, когда немного прояснило, мимо нашего лагеря протянулось несколько караванов киргизов с верблюдами; очевидно, началась откочевка с летовок к зимним квартирам.

   27 июля. Ясное морозное утро; ночью термометр падал до - 3°Ц. В 9 часов утра выступили вверх по р. Усен-гол, скоро перешли на правый берег и в течение часа постепенно поднимались в западном направлении среди гранитных валунов. На верху перевала раскинулось обширное ровное плато, усыпанное валунами и частью занятое болотами и лужами. Полчаса езды по плато и спуск крутым оврагом с обсохшей речкой. После 11 часов спустились в обширную котловину, где сходятся несколько истоков р. Берткем. Ровная площадь котловины покрыта злаками и полынью; трава основательно вытоптана кочевавшими здесь киргизами.

   Подождав отставший караван, через час мы перешли на правый берег Берткема и немного спустились в его тесную лесистую долину, внизу поросшую кустарниками и высокой травой и заваленную гранитными глыбами. Через полчаса предприняли подъем вправо по крутому склону.

   Достигнув первого седла, крутым косогором прошли второе седло, откуда внизу на юге открывается вид на глубокую долину р. Джандлык, густо поросшую лесом. Верстах в пяти отсюда Джандлык сливается в тесном ущелье с Берткемом. С перевала мы спустились крутым ручьем к берегу Джандлыка около 4 часов дня и здесь остановились на ночевку. Засветло я ходил в лес вниз по речке. Здесь среди камней и повалившихся стволов листвениц засели густо кусты жимолости (Lonicera coerulea и L. hispida) да смородина. Кое-где слышался писк сеноставок (Lagobiys alpimis). Говорят, по Джандлыку водится много маралов и медведей.

   28 июля. Отсюда на запад ведут две тропы: одна вверх по речке, другая прямо на косогор в южном направлении. Обе дороги потом сходятся. Мы выбрали вторую. Перейдя небольшой ручей и оставляя справа гранитный выступ в виде стены, мы больше часа поднимались зигзагами по крутому безлесному склону. Граниты с косыми жилами кварца остались внизу, а под перевалом мы вступили в область слюдистых сланцев, которые потом нас долго сопровождали. Миновав две седловины, мы спустились в лесистую долину небольшого ручья (второй Джандлык?) и густым лесом вновь поднялись на хребет, где около двух часов держались вершин логов, падающих к р. Чингиль. С вершины гребня видны были бесснежные вершины в истоках Чингиля, но вообще расположение хребтов и долин оказалось довольно запутанным, так что хазырчи должен был обратиться в аил урянхайца, который и указал нам дорогу в Чингиль. Около 3 часов дня мы прошли пологую седловину и незаметно спустились в вершину речки Дурульчи, где расположен кочевой ламаитский монастырь.

   В широкой, частью болотистой, долине Дурульчи, у верхней границы леса раскинулся целый городок белых юрт и палаток; центральное положение занимали пять хороших белых юрт с золотыми маковками, - это собственно кумирни; перед ними возвышался деревянный помост с несколькими колоколами и бубнами. Окружающие юрты, принадлежащие ламам, были украшены небольшими флагами белого и желтого цвета, - вероятно, соответственно достоинству обитателей. Особое место вблизи кумирен занимает юрта гегена, огороженная круглым деревянным частоколом, а рядом - вторая, попроще, занимаемая главным ламой (та-лама). Полный титул гегена - "Урянха-Борон-Алтай-Амбынь-геген"; он принял меня под вечер, восседая в юрте под особым балдахином, обрамленным оборками желтого, голубого и розового цветов. Это - здоровый мужчина, 41 года, с широким бритым лицом, лоснящимся от жира и пота. Одет он был в яркожелтом костюме, а голова покрыта шляпой китайского образца с золотым украшением на верхушке. Геген был очень приветлив и охотно расспрашивал о цели путешествия и т. п., между прочим, упомянул о Клеменце, которого он видел несколько лет тому назад¹¹⁰. Вместе с подошедшим та-ламой, тоже не старым, добродушным мужчиной, они что-то острили и охотно посмеивались брюшным хихиканьем, вероятно, на мой счет. Костюм и четки, повешенные на руки, создавали большое сходство с католическими патерами.

   Середину юрты занимала железная печь, справа от входа уставлены сундуки; слева место для посетителей, а повыше бурханы (один бронзовый в шелковом одеянии), изображения святых и, между прочим, фотографический снимок портрета далай-ламы, который я раньше видел: у П. К. Козлова, и второй - портрет молодого ламы, кажется, из Урги [Улан-Батор], которую они называют "Та-Хуря". Угощение - чай по-монгольски с желтыми леденцами, пряниками и сырчиками; японские папиросы.

   Попасть в юрты-кумирни мне не удалось; та-лама под различными предлогами отклонил это, несмотря на разрешение гегена; может быть, я сам виноват, не сделав особого визита та-ламе. Мне пришлось, ограничиться осмотром и фотографированием снаружи, причем ламы спешно убрали с помоста бубен (вероятно особенно священный), когда я устанавливал аппарат.

   После заката солнца по долине раздались гармонические звуки бубна и утонули в глубоких долинах. Утром - тоже удары колокола и бубна, сопровождаемые резким звуком трещоток, выходившим из юрт-кумирен, перед которыми одинокий лама отвешивал земные поклоны.

   Хуря прикочевывает сюда, конечно, только на лето, а зимовка где-то внизу в постоянной резиденции, недалеко от ставки торгоутского вана¹¹¹.

   29 июля. Выступили вниз по Дурульчи только около полудня. По мере спуска лес из листвениц и елей делается все гуще; крупные старые ели местами образуют плотную стену. Ниже появляются тополи и береза, а берега поросли тальником. На более открытых местах жимолость, таволга, крыжовник. Из долины Дурульчи вступили в Сацингол, который около 3 часов дня привел нас к широкой степной долине, где Сацингол и Шонтингол впадают в Ихе-чингиль; эта степца носит название Корум-бельтир; она поросла полынью, ковылем, низкими кустами таволги, Echinops и др. С кустов таволги сняли несколько богомолов; вообще мы заметно спустились¹¹².

   Чингиль, приняв в себя притоки, круто поворачивает на юг и входит в тесное скалистое ущелье. Мы же немного подвинулись вверх по Чингилю и, перейдя его глубоким, но удобным бродом, встали около 4 часов на правом берегу, на красивой поляне, вблизи листвениц и поля, засеянного просом и ярицей.

   Чингиль здесь достигает 20-25 сажен ширины; вода совершенно прозрачна, но рыбы тоже нет, как и в Булгуне.

   Вблизи нашелся киргизский аул, где я рассчитывал достать барана. По этому поводу расскажу один эпизод, характерный для психологии кочевников.

   Монгол хазырчи, данный мне кобдоским амбанем, взял зачем-то с собой вторую лошадь, кроме верховой; вторая лошадь несла две почти пустых вьючных сумы, но по мере нашего движения и посещения попутных аилов сумы наполнялись чайными кирпичами, собираемыми с монголов. Сказывается, что все чины администрации по положению пользуются довольствием от населения. Когда мне требовался баран, я поручал его покупку тому же хазырчи, но он, как я узнал потом, деньги отправлял в собственный карман, а барана брал даром. Хазырчи, узнав о моей осведомленности по этому поводу, заявил мне, что за баранов денег платить не нужно, так как и я, находясь под покровительством китайской администрации, тоже пользуюсь правом бесплатного довольствия. Я пробовал протестовать и старался отыскать хозяина доставляемых баранов, во тщетно: это мне не удавалось, и три-четыре барана мне пришлось, принять даром. На Чингиле я изловил-таки хозяина, приведшего барана, к его великому удивлению, вручил ему деньги и был очень доволен. Но ближайшей же ночью еще незаколотый баран исчез. Вероятно, его украл сам продавец, решивший, что какой же я начальник, если покупаю баранов, а не беру их даром. Мой престиж, очевидно, упал, так как дальше пришлось платить дороже действительной стоимости.

   30 июля. В 10 часов выступили в западном направлении и скоро приступили к подъему по сухому логу, поросшему чием, таволожкой, полынью, жимолостью и белым шиповником. Через час мы были на перевале, сложенном из скал слюдистого сланца, и еще через 20 минут спустились к ручью Ильзыт-булак. За ним новый подъем к более высокому перевалу; подъем длится около полутора часов. С перевала открывается широкий вид на степную долину р. Чанкан. Пройдя немного скалистым косогором, мы круто спустились в долину какого-то маленького притока Чанкана и довольно долго шли вниз по долине, мимо киргизских аулов, где в это время производилась стрижка шерсти. Здесь мы в 3 часа дня отвернули вправо на перевал и, потеряв дорогу, вышли в долину р. Билют, притока Чингиля.

   По наведении справок у киргизов, пришлось круто повернуть на юго-запад и новым перевалом спуститься в долину какого-то ручья. Тесной долиной этого ручья мы шли часа два и, наконец, перевалив невысокую гриву, около 8 часов вечера спустились в широкую степную котловину с высохшей полынью и пылящей землей. Котловина окружена невысокими безлесными кряжами; по ней протекает речка в 2 аршина шириной по названию Хоро-шоро, впадающая в Чанкан и, следовательно, все еще принадлежащая к системе Чингиля.

   Вечером к нам на костер явилась домашняя кошка китайской породы, которую мы довезли потом до Зайсана. На другое утро в светлой воде Хоро-шоро наловили сачком мелких гольянов, повидимому, двух пород.

   Ку-Иртыс. 31 июля. В Хоро-шоро был последний стан в системе Чингиля и, наконец, нам предстояло перевалить в систему Иртыша, но водораздел в этом месте оказался ничтожным.

   Выступили около полудня и направились к невысокому седлу, где по скалам гранита растут полынь и кусты таволги. Через час мы были в долине Томарды-булак, одного из истоков Тургуня, впадающего в Иртыш. Долина ключа густо поросла таволожкой, среди которой кое-где возвышаются курганы и новые киргизские могилы. В 1 час 40 минут мы взяли вправо на скалистый перевал, с которого открывается вид на широкую степную долину р. Тургунь. После скалистого спуска спокойная тропа пролегает по ровной степи, поросшей полынью. В 3 часа дня перешли Тургунь, мелкую речку с осыпающимся невысоким яром; в ее вершине по северным склонам видно немало леса, а внизу по зеленому сазу раскидано много киргизских аулов. Есть и просовое поле, орошенное арыком.

   Через полтора часа от Тургуня мы поднялись еще на одну скалистую гриву и пересекли боковую долину Тургуня с хорошими кустиками травы. В 5 часов еще перевал и крутой спуск в обширную долину р. Коктогой. Долина зеленеет полянами и множеством пашен, засеянных ячменем и просом. Всюду обильное орошение арыками. Впереди внизу зеленеет лес. Часа два мы шли этой долиной и близ впадения Коктогоя в Ку-Нртыс подошли к обширному сазу¹¹³, зеленому и топкому, по краям которого раскинулось необыкновенно богатое киргизское селение. Сам саз положительно кишел верблюдами, лошадьми, коровами и овцами. Киргизы уже спустились с высоких летовок и остановились здесь на пути к зимовкам для сбора посеянных хлебов. Здесь зимовать неудобно вследствие того, что выпадает глубокий снег и лошади не могут оставаться на подножном корму.

   В 8 1/2 часов обогнув саз, мы встали на левом берегу Синего Иртыша (Ку-Иртыса), решив здесь продневать.

   1 августа. Дневка. Ку-Иртыс представляет здесь покойную глубокую реку до 25 сажен ширины. Берега его густо поросли тальником, высокими тополями и даже лиственицами. У впадения р. Коктогоя и образуются обширные болота с густой зарослью камышей, осок и других болотных трав. Особенно яркой представляется картина, если подняться на одну из соседних сопок и взглянуть вниз. Вероятно и самое название Кок-тогой, говорящее о зелени, взято от свойств этого места. Вода Иртыша прозрачна, и в ней водится много некрупных тайменей; по сазу масса дичи и, между прочим, большие выводки гусей.

   С правой стороны, отступая от реки протянулся довольно высокий скалистый кряж, - один из последних перед степью. Описав дугу близ впадения Коктогоя, Иртыш поворачивает на запад и прорывает этот кряж в тесном ущелье. Существует легенда, что во время какой-то войны в ущелье были спрятаны богатства, которые и по сию пору остаются там.

   С левой стороны скалистые склоны довольно близко подходят к берегу и местами упираются в него. Дальше вверх долина Иртыша довольно тесна и извилиста, и направление долины можно проследить недалеко. Говорят, вершина Иртыша лежит отсюда в двух днях пути, но думаю, что это хорошие киргизские дни. Вьюки провести вверх по Иртышу очень трудно; конечно, существует обходный путь, в чем я впоследствии убедился.

   Немного выше Коктогоя и нашего стана в Иртыш впадает р. Улькун-Каирты, тоже весьма солидная горная река. Впадение ее, так же поросло лесом и кустарниками, и видеть его мне не удалось.

   В долине Улькун-Каирты идет торная тропа к перевалу Кызыл-гая через главный хребет в р. Саксай, удобная даже для верблюдов. До перевала считается два дня пути, но тоже, вероятно, больших.

   На другой стороне Иртыша, между ним и нижним течением Каирты, раскинулись довольно широкие сырые луговины по имени Майхан-чулу. Здесь я нашел маленькую кочевую факторию торгующего русского Лучшева, состоящую из двух юрт. Лучшева я дома не застал и беседовал лишь с его женой, которая в это время была занята покосом. Несмотря на отлучку мужа, жена его чувствовала себя совершенно спокойно в полном одиночестве, если не считать работника урянхайца. Случаи воровства скота почти неизвестны, а о каких-нибудь нападениях со стороны кочевников и совсем не слышно. Зимуют Лучшевы вместе с урянхайцами в семи верстах отсюда в притоке Каирты - Хусты (Березовая). В просторной юрте я нашел небольшой склад мануфактурного товара, полученного на комиссию из фактории Никифорова в Саксае. Лучшев закупает только пушнину, преимущественно соболей, на которых в последнюю зиму цена стояла около 20 чаев; сдает их Никифорову. Вообще этот край по торговле все еще тяготеет к г. Кобдо, Кош-Агачу и Бийску, куда идет вся пушнина. Шерсть сдается тоже преимущественно в Кобдо и только овчины увозятся зимой киргизами в Зайсан. Из Коктогоя пролегает довольно торный путь на юг в Гучен, который здесь известен под именем Сонджи; туда считается 10 дней зимнего пути. Верблюдов нанимают до Сонджи по восьми-десяти чаев, а лошадей по пяти-шести чаев. Из Сонджи привозят хлеб, которого здесь мало.

   Из разговоров с Лучшевой я узнал, что урянхайцы раньше были шаманистами, но в 1905 г. здесь появились проповедники ламаизма, и старая вера быстро была вытеснена при сочувствии населения и покровительстве администрации. В Коктогое собрали до семи камов (шаманов), изорвали у них священные бубны, самих их очистили, проводя через огонь, после чего поливали какой-то красной жидкостью. Лама раздал новообращенным книжки, но так как читать они не умеют, то книжки зашили в ладонки и носят на груди.

   2 августа. Около полудня мы выступили по дороге в Сара-сюмбе; я все еще не терял надежды достигнуть истоков Черного Иртыша. В двух верстах выше стана мы перебрели Ку-Иртыс, и не вполне благополучно: подмочили сухари и сахар (последнее было особенно досадно). Перейдя болотистые луга Майхан-чулу, мы вышли в широкую степную, отчасти солончаковую, лощину, по которой кое-где бродили дрофы. Она орошена арыками и местами засеяна просом. Эта лощина так постепенно открывается к слиянию Иртыша и Каирты, что можно было думать, что она и составляет долину Каирты; на самом же деле лощина оказалась почти безводной, а Каирта врезалась в скалистый кряж южной стороны и шумела в недоступном тесном ущелье. От лощины Каирты отделяется невысокой гранитной гривой, которая дальше переходит в высокий кряж.

   Весьма мало поднимаясь, мы достигли верстах в трех от Иртыша широкого седла с выходами белого кварца, из кусков которого сложено обо. За седлом, спустившись очень немного таволожной степью, мы вновь очутились в долине Каирты, поросшей группами берез. Долина Каирты довольно широка, и река разветвляется на несколько проток, поросших тальниками, лиственицами, елями, тополями и березами. В степном расширении долины, как раз против ущелья левого притока - Хусты, раскидано несколько курганов и каменных баб.

   В 4 часа мы были у брода, где Каирты собрана в одном русле до 20 сажен ширины. Дно прозрачной реки покрыто некрупной галькой, и потому брод удобен. Сейчас же забродом на правой стороне начинается крутой подъем, сначала вперед по пути, а потом в обратном направлении. Тропа вьется по крутому косогору, пересекая выступы скал. Полтора часа подъема, и мы достигли седловины отрога; полчаса езды по травянистым логам, и начинается крутой спуск в ущелье Кадратты (приток Каирты), густо заросшее хвойным лесом и кустарниками. Склон завален камнями и колодами, поэтому тропа делает крутые повороты. В 6 1/2 часов мы были на дне ущелья, тоже густо заросшем лиственицами иелями. По берегу ручья Кадратты густые заросли смородины, а повыше крыжовник и малина. В тени леса разросся сочный ковер мха, над которым поднимаются Pyrola rotundifolia, Linnaea borealis, Dentaria bulbifera, а у самого ручья много Marchantia.

   3 августа. После холодной ночи, мы направились вверх по долине, выступив около полудня. Сначала тесная и лесистая, долина потом расширяется и местами принимает степной характер, и только у ручья есть, болотистая полоска. На степных склонах кое-где выступает порода с крупными блестками слюды, а местами и чистая слюда. Общее направление долины на юго-запад. В 3 часа, обойдя с севера истоки Субту, мы предприняли подъем на перевал в р. Курту; есть второй перевал, севернее, в самую вершину Курту в местность Таба-бельтир, но он остался вправо от нашего пути. Подъем длится полчаса, а потом идет спуск, сначала лесой в долину Курту. Встали около 5 часов вечера в одной из котловин между гранитными холмами, поросшей осинником. Гривы и холмы с логами между ними образуют какой-то лабиринт, в котором легко заблудиться на самом небольшом пространстве: так похожи одна грива на другую. Это мы испытали на другое утро, когда пришлось отыскивать лошадей, спустившихся в одну из котловин.

   4 августа. Пока отыскивали лошадей, в 12 часов 50 минут, сидя на одном из вьючных ящиков, я совершенно ясно слышал подземный толчок настолько сильный, что ящик подо мною задрожал.

   Только в 2 часа дня караван был готов, и мы могли двинуться дальше. В этот день шли всего четыре часа. Сначала спускались ручьем Курту, заросшим елью, тополем, березой и осиной; справа остался кряж с причудливыми скалами гранита. На половине пути повернули вправо по ничтожному ручью Чебелек, который привел нас в долину р. Каинды (Хусты), поросшую почти одной березой. Весь переход нас сопровождал мало интересный ландшафт. Встали немного выше киргизского аула.

   5 августа. Во время сбора лошадей с одной из грив неторопливыми прыжками спустился матерый волк и прошел между самыми лошадьми; это произошло так неожиданно, что, пока схватились за винтовки, волк уже скрылся за противоположной гривой, даже не произведя никакого впечатления на лошадей.

   Выступив в 10 часов, мы быстро поднялись на небольшую седловину; оставили слева лог, падающий в р. Курту, и в 12 часов поднялись на второе седло в долину ключа Чичканты. Ключ густо порос камышами и осинником; сухие склоны покрыты низкой таволожкой. В расширениях долины есть небольшие участки посевов проса, ячменя и овса, орошенные арыками. Ниже по ключу обильные покосы камыша. В 12 часов 30 минут повернули вправо от ключа на сухие, щебнистые гривы, где часто попадались выводки кекеликов. Кое-где выходят черные сланцы с горизонтальными длинноромбическими белыми прослойками. Когда приходилось проезжать по этой породе, местами под копытами лошадей слышался гулкий звук пустоты.

   В 4 часа седловина и спуск в извилистый лог Киикты-сай, протянувшийся между невысокими гривами. Вершина лога суха, но ниже появляется ручей с камышом, который и здесь по большей части выкошен на сено. Попалось много аулов киргизов. В 6 часов 20 минут пришли к скалистым воротам, за которыми ключ впадает в Бала-Иртыса (Малый Иртыш), достигающий 5-6 сажен ширины. Это - прозрачная чистая речка, густо поросшая тальниками и тополями. Долина Бала-Иртыса довольно просторна и поросла хорошим лугом. Верховье его отнесено в более высокие части хребта, где, по словам проводников, имеется арасан (горячие ключи).

   Температура воды оказалась 19°Ц, и потому мы великолепно выкупались.

   Кара-Иртыс. 6 августа. До Черного Иртыша оставался час ходу, и, снявшись в 11 часов, в полдень мы были на его берегу; по пути перевалили в западном направлении невысокую седловину с черными скалами, которые кое-где подернуты распластанными кустами арчи и таволожкой. На скалах кое-где тот же гулкий звук пустоты. Кара-Иртыс (Черный Иртыш) течет покойной полосой до 40 сажен ширины между довольно сухими и бесплодными склонами; только по самому берегу кайма из тополей, елей и берез и узкая полоска лужайки. В южном направлении Иртыш пересекает невысокую гриву и исчезает за поворотом. На северо-западе видны более высокие скалистые хребты, среди которых извивается тесное ущелье реки.

   Я рассчитывал в этот раз добраться до истоков Иртыша, и потому направился вверх по течению реки, имея ближайшей целью приток Кунгей-ты, где я хотел встретить рус