Сапожников Василий Васильевич - По русскому и монгольскому Алтаю

другой, которая называется Тестенгей, образуется узкая горная долина; по ней вливается в озеро самая крупная река восточного берега - Кокши. Под горой Тестенгей и далее на юг от р. Кокши на восточном берегу чаще образуются немного отступившими горами небольшие покатости, удобные для поселения; и здесь можно было рассмотреть, яркозеленые четырехугольники досевов, а между ними отдельно разбросанные юрты. Не то западный берег, вдоль которого мы плыли; южнее места нашей второй остановки береговые скалы делаются все круче и неприступнее; между ними в виде исключения попадаются небольшие площадки, усыпанные камнем и галькой и настолько запертые скалами, что остается единственный выход - в озеро. Здесь уже попадаются изредка небольшие водопады, которые тонкими серебристыми нитками бесшумно протянулись среди темных скал и зелени верхних карнизов. Весной и в начале лета эти водопады, по рассказам калмыков, очень обильны водой и являют собой шумное величественное зрелище.

   Вдоль такого берега мы проплыли на третий день еще около 20 верст, огибая основание высокой горы Каракорум, на которой местами видны следы лесных пожаров, и пристали близ самого устья довольно значительной горной речки Ян-чили, ниже ее впадения. Здесь образуется невысокая уединенная площадка, состоящая из нагромождения крупных гранитных валунов и гальки и поросшая отдельно стоящими лиственицами и березой. С двух сторон она ограничена озером, с третьей - лесистым берегом Ян-чили и с четвертой - крутой скалой, переходящей выше в очень наклонную террасу. В ту и другую сторону от этой площадки на несколько верст тянется неприступный скалистый берег.

   После холодной лунной ночи ранним светлым утром мы сделали попытку проникнуть вверх по течению Ян-чили. Около устья этой реки столпился с обеих сторон хвойный лес из листвениц и сосен, заваленный старыми стволами и укатанный большими гранитными валунами. Камни и стволы затянуты густым покровом мхов и лишайников; между ними кое-где пробираются мелкие камнеломки и грушанки. Неширокое русло потока все завалено громадными камнями, которые образуют сплошной ряд порогов, где прозрачная голубая вода разбивается в серебристую пену. Сначала пробирались по самому берегу, перескакивая с камня на камень, но потом пришлось карабкаться по крутому откосу над потоком, по густым зарослям травы и кустарников, и только иногда спускаться к воде, где из нее выступали гранитные глыбы. Левый берег казался более удобным для ходьбы, но перебрести [поток] не было никакой возможности: дерево, брошенное в поток, быстро подхватывается водой, раза два мелькает на порогах и исчезает в клубящейся пене. Чем дальше, тем более дикий вид принимало ущелье, тем труднее было подвигаться вперед. Пройдя с версту по ущелью, мы той же дорогой вернулись назад. Вода Ян-чили значительно теплее, чем в озере; вечером термометр показывал 9°Ц, а в одном ручье, который впадал в поток с правой стороны, было всего 4,5°Ц.

   В этот же день мы отправились дальше; до южного конца озера оставалось верст 10. Берег попрежнему совершенно неприступен и составляет основание "отца гор" Алтын-таган; вершину его с большими снежными пятнами можно было видеть, когда мы отъехали версты на две от берега. Верстах в пяти от устья Ян-чили в отвесных скалах прорезывается грозное ущелье Аю-кечпес с влажными нависшими стенами. Отверстие ущелья выходит к самому берегу; в нем нагромождены крупные камни, заросшие кустарниками, как бы закрывающими вход в ущелье. По дну ущелья, которое довольно круто поднимается внутрь и тоже завалено, гранитными глыбами, стремится небольшой поток, а дальше в темной глубине шумит водопад, которого, однако, не видно от устья. Нужно пройти сажен сорок вглубь под нависшей громадой гранитных стен, и тогда делается виден небольшой водопад, который двумя уступами падает в ущелье с юго-западной стороны. Сам водопад совершенно недоступен, да и вообще дальше итти некуда - ущелье со всех сторон заперто прямыми стенами. Замечательно красив отсюда вид на озеро. Сквозь узкую щель выхода, как в темной рамке, видна синяя полоска озера и высокие горы восточного берега.

   До Чулышманской дельты на южном конце озера оставалось около 5 верст. Вода озера еще от Ян-чили делается постепенно теплее. Против Аю-кечпес термометр показывал 10°Ц, а в мелкой юго-западной бухте, где мы закончили наш переход по озеру, уже 18°Ц. Это объясняется, во-первых, тем, что сюда приносится масса теплой воды Чулышманом, и, во-вторых, тем, что южный конец озера гораздо мельче и солнечные лучи скорее прогревают воду, тогда как в средней части озера глубина должна быть страшная; по крайней мере отдельные попытки измерить его глубину не привели ни к чему [см. схему Телецкого озера]¹³.

   Мы разбили стан в дельте Чулышмана на левом песчаном берегу под нижними уступами высокой Алтын-таган, вершины которой отсюда не видать. Перед устьем Чулышмана образуется несколько песчаных отмелей, которые уже начинают зарастать мелким тальником; одна из них в виде узкого барьера вытянулась полукругом поперек озера, которое здесь до 6 верст шириной. В юго-восточном углу озера образуется небольшая бухта, в которую вливается довольно значительная р. Кыгы, а несколько севернее ее устья возвышается красивый Чёт.

   Взгляните отсюда на север! Широкая синяя лента, серебрящаяся на солнце, сжатая крутыми великанами, уходит вдаль, и там, за синими мысами, которые врезываются в озеро с обоих берегов, теряется в туманной дымке. Безмолвно, пустынно озеро; только за левым мысом еще виднеется неясный контур нашего "фрегата", на котором пятеро калмыков возвращаются к своим закоптелым юртам...

   Поездка на Алтын-ту (29 июня - 1 июля). У юго-западного угла Телецкого озера, прямо над нашим станом, громоздятся первые террасы Алтын-таган или Алтын-ту, Золотой горы. Крутые, почти недоступные, склоны горы местами заросли кустарниками и клочками сухих трав, местами падают отвесными голыми скалами; кой-где прилепились наклонившиеся лиственицы. Вершины Алтын-ту отсюда не видно: она скрыта нижними террасами. Я хотел побывать на ней и для этого вызвал из ближайшего калмыцкого улуса¹⁴ проводника и лошадей. В качестве проводника явился приземистый 78-летний, но совершенно бодрый старик Игнатий; через толмача он объяснил мне, что пятнадцать лет тому назад он провожал Ядринцева на вершину, и с тех пор там никто не бывал. Калмыкам туда ездить незачем, да кроме того между ними распространено поверье, что вершина Алтын-ту священна и при всякой попытке взобраться на нее духи скрывают ее от дерзких глаз, укутывая в облака.

   Когда жар начал спадать, мы, оставив палатки с багажом на берегу озера и захватив припасов на три дня, отправились вчетвером вверх по Чулышману. По прямому пути до вершины Алтын-ту всего верст пять, но этот путь доступен только птицам, да, может быть, диким козлам, а нам предстояло сделать обход верст тридцать пять. Долина Чулышмана здесь около версты шириной, замыкается с обеих сторон непрерывной стеной крутых склонов горы и походит на широкий извилистый коридор. Сам Чулышман перед устьем разбивается на несколько проток, берега которых густо заросли талами и тополем (Populus laurüolia); сквозь эту живую узорчатую рамку мелькает там и сям прозрачная голубая вода горной реки. Между берегом реки и крутым склоном на наносной почве раскинулись небольшие луговины, усыпанные крупными и мелкими каменными глыбами и местами прерываемые группами сосен, берез и тополей. Между камнями засели сухие кустарники: обыкновенная карагана и другая с блестящей, золотистой корой (G. pygmaea), барбарис, облепиха, таволга, берсень (алтайский крыжовник) и др. Трава луговин местами выбита скотом, который принадлежит калмыкам, обладателям двух конических юрт, что нам попались по дороге.

   Проехав верст восемь по широкой убитой тропе левого берега, мы подошли к небольшой горной речке Ачелману, притоку Чулышмана. Здесь на ней устроена маленькая мельница, принадлежащая монастырю, который находится в двух верстах выше, на правом берегу Чулышмана. От мельницы можно видеть, как с высокой террасы падает Ачелман в виде тонкого серебристого водопада; недалеко от этого водопада такой же второй водопад, это - речка Боже, которая тут же и впадает в Ачелман. Здесь луг зеленее и наполовину уже выкошен.

   Перейдя Ачелман вброд, мы сейчас же свернули от Чулышмана вправо и по лугу подошли к крутому склону террасы, густо заросшему смешанным лесом. Проводник сообщил, что здесь мы должны подниматься. Я не мог ему не верить, но все-таки вид этой зеленой стены вызвал сначала мое недоумение; действительно, подъем оказался не из легких. Узкая тропа, лавируя между стволами осин, берез и листвениц, зигзагами взбегает вверх и скоро теряется в густой заросли кустарников, где жимолость, спирея, смородина, калина перепутались с высокой травой, корягами и камнями. Чем дальше вверх, тем круче делается подъем, тем неудобнее тропа. То недавно упавший ствол, загородивший тропу, заставляет продираться сквозь густую заросль, то нависший камень прижимает тропу к самому обрыву, - и тогда одна нога невольно тверже опирается на стремя, когда другая висит над обрывом. Часто каменная глыба образует на пути высокую неровную ступеньку, куда лошадь вскакивает обеими ногами враз, а местами те же глыбы стесняют тропу до узкой щели, где не мешает позаботиться о целости ног, прижав их к шее лошади... А внизу глубоко под ногами все шире расстилается вид на долину с голубой лентой Чулышмана, которая то ярко выделяется на зеленом фоне луга, то прячется в зарослях прибрежных талов и тополей.

   В каких-нибудь полчаса лошади порядочно устали и, взмокшие от пота, то и дело останавливались, тяжело переводя дыхание; а большая часть подъема еще впереди! Мы сошли с лошадей и повели их в поводу. Если вообще нелегко беспрерывно подыматься по крутой неудобной тропе, то это вдвое труднее с лошадью в поводу. Нужно примениться к ее шагу, а она то останавливается и натягивает повод, то быстрым шагом напирает сзади и, наступая на ноги, поневоле заставляет торопиться. Сердце учащенно работает, волосы давно смокли от пота, высохший рот приходится постоянно освежать еще зелеными ягодами смородины или просто жеваной травой. Лес делается гуще, появились косматые кедры, чаще попадаются завалившиеся стволы деревьев; вид на долину закрыт густой зарослью, и только изредка, как бы в окне, между ветвями видны игрушечная река, игрушечные деревья...

   Часа через два подъем делается менее крут, и склон переходит в болотистую террасу, заросшую густым кедровым лесом, покатую к Ачелману, шум которого был слышен справа. После короткого отдыха мы опять сели в седла и двинулись дальше, вдоль течения Ачелмана. Сырая, топкая лесная тропа, заваленная острыми камнями, страшно неудобна для лошади: то она [лошадь] спотыкается о камень, то, соскользнув с него, тонет по колено в черной грязи, то запутывается ногами в густом сплетении корней, которые стелются между камнями и в топкой грязи. Выбирая места посуше, лошадь часто жмется ближе к деревьям, и тогда сильный удар колена о ствол напоминает об опасности сбоку; а когда внимание сосредоточено на неудобной тропе и кедровых стволах, грозящих коленям, - нависшие сверху ветви царапают лицо и шею, сбрасывают шапку или прямо готовы высадить из седла зазевавшегося всадника. Одним словом, здесь нужно быть внимательным по всем направлениям и, бросив повод, то обеими руками отталкиваться от ствола или приподнимать ветвь, то вплотную припадать к седлу.

   Уже смеркалось, когда мы подошли к Ачелману, бурливому горному потоку аршин шести шириной, и, перейдя его вброд, направились дальше вдоль левого берега то таким же лесом, то небольшими лесными прогалинами и полянами, покрытыми высокой сочной травой. Пора было подумать о ночлеге, и мы скоро нашли удобное место под старым развесистым кедром посреди широкой поляны в ста шагах от Ачелмана. След костра показывает, что не мы первые нашли здесь приют.

   Лошади расседланы, сделан запас сухого валежника на всю ночь, и скоро над костром закипел чайник и котел с бараниной. Старик Игнатий во всех хлопотах принимает деятельное участие, не обнаруживая ни малейшей усталости, словно бы и не было у него за плечами 78 лет. После ужина и чая из деревянных плоских чашек, мы завернулись в шубы и, подсунувипод головы седла, прислоненные к кедру, могли несколько часов отдохнуть. Термометр показывал всего 4°Ц, а совершенно ясное небо обещало, что будет еще холоднее: ведь мы находились на высоте около 1 500 м над морем.

   Сгустилась темная ночь; лес, надвигающийся на поляну с трех сторон, потерял контуры и слился в одну сплошную черную стену; по луговине временами пробегают светлые полосы от нашего костра, над которым иногда вьются ночные бабочки, прилетевшие из мрака и вновь исчезающие неведомо куда. Тишина полная, только Ачелман шумит там, за низкими зарослями талов, да калмык Игнатий, направив бронзовое морщинистое неподвижное лицо к костру и не выпуская изо рта деревянной трубки, рассказывает толмачу, что вот уже три месяца не может отыскать сына, который весной ушел в тайгу. Был в улусе какой-то праздник, кажется свадьба - гости, выпивши араки¹⁵, поспорили, спор перешел в драку, в которой его сыну проломили голову. Ничего, отлежался, только, как встал, захватил ружье и ушел в тайгу. Раз ночью Игнатий набрел на него в лесу, тот бежать, Игнатий за ним, да в темноте напоролся глазом на острый сучок и проколол веко, а сын успел скрыться.

   Старик выколотил трубку, бросил в костер охапку хворосту, завернулся в халат и, выставив к огню голые ноги, заснул. Только Ачелман издалека шумел, да отдохнувшие лошади усердно жевали траву.

   С восходом солнца вскочили и мы. Умывшись в Ачелмане водой, от которой ломило руки и жгло лицо (4,5°Ц), напившись чаю и оседлав лошадей, мы двинулись дальше вдоль Ачелмана. Поляна, обильно покрытая росой, пестрела разнообразными красками; прежде всего бросался в глаза яркооранжевый огонек, там и сям мелькали пунцовые пионы, желтый и красный мытник, а росник образовал местами густые дерновины. Налево отдельные группы кедров и листвениц с зарослями кустарников сбегали к Ачелману, направо тянулся лиственичный лес с отдельными кедрами и черными обгоревшими стволами кедров, которые резко выделялись на яркозеленом фоне листвениц. Мне не раз и потом случалось видеть такие пожарища, где огонь палил по выбору только одни кедры, не трогая листвениц и лишь оставляя черные следы на основаниях [их] стволов. Я думаю, это объясняется большой смолистостью кедровой хвои. Дальше по Ачелману лес делается все реже, отдельные деревья сильно изуродованы, а между ними появляются густые заросли кустарной могучки (Potentilla fruticosa) с яркожелтыми цветами, приземистая и карликовая береза (Betula humilis u В. nana); хотя нужно сказать, что этот вид могучки встречается и глубоко в долине, например, по берегу Катуни.

   Перейдя небольшой ручей Кулея, - левый приток Ачелмана, - мы повернули вправо, на север, и подвигались вдоль его течения; перейдя его еще раз, мы начали медленно подниматься по очень широкому лугу, который ограничен справа и слева правильными линиями леса из листвениц и кедров и на север ведет к перевалу Боже. В полуверсте от нас на яркопестром фоне луга мелькнул табун одичавших лошадей. Сначала они насторожились и внимательно вытянули морды, а потом шарахнулись в сторону и скрылись на опушке леса. Слева, в истоках Кулея, мелькал другой такой же табун. Калмыки с весны угоняют лошадей на тайгу, т. е. в горы, и предоставляют их самим себе, не видя целые месяцы. В большинстве случаев и зимой лошадь остается на подножном корму, для чего выбираются такие склоны гор, где ветрами сдувает большую часть снега, и до травы докопаться не трудно.

   В полчаса, постепенно поднимаясь, мы переехали широкий луг и были на хребте перевала Боже, где местами выдаются нагромождения голых скал с небольшими изуродованными кедрами, засевшими в трещины. Некоторые кедры приняли даже стелющуюся форму. Высота перевала Боже - около 1 940 м. Отсюда на север открывается широкий видна долину речки Боже, которая скрывается глубоко внизу в зарослях кедрового леса; за ней возвышается массив Алтын-ту с двумя овальными вершинами наподобие куполов. Лес, начинаясь немного выше середины горы, густо покрывает крутые гривы, сбегающие в долину; у своей верхней границы лес иногда расступается и оставляет место небольшим полянам; выше их только группы деревьев как бы делают тщетные попытки взобраться выше, но ими дело и кончается. Выше видны широкие альпийские луга, а еще выше каменистые россыпи, из которых состоят и самые вершины, с небольшими пятнами снега.

   Долина р. Боже с запада замыкается крутым барьером гор, - здесь исток реки, - на востоке в синеющей дымке скрывается за поворотом.

   С этого перевала нам нужно было спуститься в долину к речке и потом вновь подниматься уже на самую Алтын-ту. Спуск довольно крут; сначала он идет по густым зарослям карликовой березы, которые перемежаются с неудобными каменистыми россыпями; несколько ниже встречаются отдедьные кедры, постепенно переходящие в негустой кедровый лес. Весь пол между деревьями затянут однообразно зеленым, мягким ковром плотного мха с рассеянными по нему кустиками черники и брусники. Кроме крутизны, спуск неприятен еще тем, что ковер мха часто прорывается, и тогда ноги лошади проваливаются куда-то глубоко, особенно около корней кедров. Вероятно, мох прикрывает собой большую каменистую россыпь, а корни деревьев приподнимаясь над камнями, держат натвесу и мох. Лавируя между стволами кедров, объезжая беспорядочно наваленные мертвые стволы и минуя густые заросли той же карликовой березы, мы затратили около сорока минут, чтобы спуститься к бурливой речке Боже. Она здесь не шире Ачелмана и тоже завалена крупными камнями; по обе стороны вдоль берега в виде двух гряд навалены громадные глыбы, густо заросшие кустарниками и высокой травой, а между ними топь. Русло речки переходится легко, но на этой путанице глыб с кустарниками лошадь скользит, проваливается в щели и часто готова упасть.

   За р. Боже сейчас же начинается крутой подъем в густом кедровом лесу; здесь почва тверже, хотя тоже покрыта мхом. Между стволами кедров засели жимолость, спирея и другие кустарники, а на фоне мха выделяются розетки бадана с розовыми цветами, коврики седмичника, красная саранка и синий водосбор. Мы поднимались крутыми лесистыми гривами, между которыми образовались глубокие овраги с журчащими ручьями, заросшие высокой травой; на хребте грив местами лес немного расступается и дает место небольшим голым площадкам, усыпанным хвоей и пустыми шишками. Нужно было около двух часов постоянного утомительного подъема, чтобы вновь достичь границы леса. Здесь лес расступается все больше и больше, наконец только отдельные клумбы кедров и листвениц делают последние попытки расселиться выше. Между ними раскинулись широкие альпийские поляны; покатый луг пестреет разнообразными яркими оттенками; красный копеечник (Hedysarum obscurum), желтый сочевичник (Orobus luteus), розовая горлянка (Polygonum bistorta), молочай (Euphorbia lutescens), высокая белая чемерица (Veratrum album), голубая медунка (Pulmonaria mollis), два мытника (Pedicularis elata и P. uncinata) сплелись там, где посуше, а у маленького холодного ручья столпились оранжевые огоньки (Trollius asiaticus), синяя сверция (Swertia obtusa), палевый гравилат (Geum rivale), яркожелтый курослеп (Caltha palustris), осока (Garex nigra) и миловидные незабудки (Myosotis sylvestris). И все это разрослось так сочно и пышно, так щедро раскрасившись в яркие цвета. Из высокой травы из-под ног лошадей с шумом и хлопаньем вырвалась копалуха [самка глухаря], и, усевшись на ближайшую лиственицу, жалобным клохтаньем собирала разбежавшийся выводок.

   Был полдень, солнце припекало, лошади сильно утомились, и необходимо было сделать привал. Для этого мы расположились под густым кедром на краю большой поляны, облюбовав это местечко и для предстоящего ночлега. Вниз поляна постепенно суживается и скоро совсем замыкается густым лесом; за ним, как раз против нас, на юге, тянется хребет Боже, на высоте которого мы находимся; дальше - еще синие хребты с белыми пятнами; над ними главенствует снежный Бёлэр. Тишина полная; густые мохнатые ветви кедров, облитые лучами полуденного солнца, не шелохнутся; только издалека с другой гривы доносится какое-то жалобное мурлыканье, - "нето копалуха скучает, нето медведица с ребятами развлекается", - пояснил бывалый толмач.

   Однако уже два часа; нужно торопиться, чтобы сегодня же добраться до вершины: в такую погоду и духи бессильны закрыть вершину священной горы, а что будет завтра - неизвестно. Оседлав лошадей и спрятав запас между корнями кедра, мы выступили и через четверть часа выехали из области леса. Лиственица отстает раньше, и последним вверх гордо выходит все-таки кедр; но посмотрите, что это за дерево, и во что ему обходится первенство! С южной и юго-западной стороны все ветви засохли и обвалились, с северной и северо-восточной прекрасно сохранились; верхушка чаще тоже погибает; и все дерево, как бы взъерошенное на северо-восток, туда же и наклонилось. Эта оригинальная форма дерева зависит, конечно, от сильных губительных ветров, которые по всей Западной Сибири дуют упорно с юго-запада на северо-восток. Нужно удивляться, что деревья не вырваны с корнем; но для этого дерево тоже приспособилось: толстые, как канаты, корни образуют около основания ствола мощные подпорки, которые тянутся на аршин и больше по каменистой почве, пока зароются в нее. Случается, что под самым стволом лежит громадный камень, точно нарочно подложенный туда, и тогда канаты-корни оплетают его со всех сторон и потом исчезают в трещинах скалы, так что воздушные части корней достигают до полутора аршина; при этом основание ствола сильно расширяется и как бы расплывается по камню. Часто последние кедры оказываются до того пострадавшими от губительных ветров, что дерево на 3/4 посохло, сохранились две-три нижние ветви, и непременно с северной стороны.

   В редких, исключительных случаях последнею вверх выходит лиственица с прямой посохшей верхушкой и ветвями, равномерно развитыми со всех сторон; но в этом случае вы всегда найдете между лиственицами мертвые, опаленные стволы кедров, и многие повалены еще выше последних листвениц: хотя мертвые, но все-таки кедры первенствуют.

   Вообще пограничная полоса лесной растительности производит впечатление старого поля битвы, где неподобранные мертвые великаны валяются между старыми искалеченными ветеранами и здоровой еще молодежью, которая доставляется сидящим ниже плотным населением... Предел лесной растительности здесь находится на высоте около 2 000 м.

   Выше начинаются густые заросли низкорослых ив и карликовой березы, кое-где прерываемые цветистыми альпийскими лугами и опасными каменистыми россыпями.

   Скоро из-за ближайшей террасы показались оба купола Алтын-ту и седло между ними. Поперек нашего пути вытянулась от самого седла неширокая каменистая россыпь; вниз она протянулась почти до границы леса. Представьте себе каменный поток, где громадные глыбы с острыми углами свалены без всякого порядка; некоторые лежат твердо, но большая часть колеблется под ногами, открывая темные щели, на дне которых журчат невидимые ручьи.

   Переход через эти двадцать сажен россыпи (корум) при первом взгляде кажется не трудным, но лошади, увидев ее, еще заранее упирались, и пошли на камни только после настоятельного принуждения. Однако с первых шагов пришлось убедиться, что лошади были правы; камни под лошадьми зашевелились, открывая щели, куда проваливались ноги наконец, одна лошадь, запутавшись ногами в камнях, тяжело грохнулась на бок. Делать нечего, - пришлось вернуться и обходить корум¹⁶ с нижнего конца и потом вновь подниматься вдоль каменного потока.

   Скоро заросли кустарников остались внизу, и мы продолжали взбираться крутым склоном, усыпанным мелким щебнем, между которым отдельными кустиками и дерновинками засели низкорослые альпийские травы. Гуще и выше трава вдоль холодного ключа, который просачивается между камнями в верхней части корума почти под самым седлом Алтын-ту. У воды столпились белый Callianthemum, синяя Swertian золотисто-желтый лютик (R. frigidus); этот лютик - самое нетребовательное растение относительно тепла, под одним, однако, условием, - чтобы было достаточно влаги; его я находил у самых снежных полей, а нерасцветшие, сильно опушенные экземпляры пробивают тонкую снежную корку, причем часть корней разветвляется прямо в снегу. Между низкорослыми альпийцами сухих склонов особенно бросаются в глаза лиловые и светложелтые фиалки (Viola altaica), красный мытник (Pedicularis verticillata), голубые бокалы горечавки (Gentiana altaica), цветок которой сидит на едва заметном стебельке и составляет 7/8 всего растения, и розовые колоски горлянки (Polygonumbistorta), этого удивительного космополита, который находит одинаково благополучное существование и в глубоких долинах, и на вершинах гор у снежных полей, и только на высотах значительно сокращает свои размеры и окрашивает колосок в интенсивный розовый цвет.

   Не задерживаясь на широком седле Алтын-ту, засыпанном мелким щебнем, мы повернули направо и начали подниматься по сухому склону восточного купола горы.. Мелкий щебень постепенно сменяется крупным, а дальше навален крупный корум, с северной стороны прикрытый большим полем снега.

   В 3 1/2 ч. дня мы достигли вершины. Оба анероида показывали согласно 580 мм, что соответствует приблизительно 2 380 м [выше уровня моря]; температура 14,5° Ц. Вершина представляет собою небольшую площадку, сплошь засыпанную угловатым корумом, которая, постепенно закругляясь, переходит в крутые склоны. Почти во все стороны отсюда открывается дивная, изумительно громадная панорама, которая только с запада и севера несколько закрывается соседними вершинами Алтын-ту. На северо-восток от вершины под снежным полем тянется ложбина; она круто сбегает вниз между двумя сопками и, как бы обрываясь, открывает вид на треугольный кусок Телецкого озера. За синей поверхностью озера идет резкая черта противоположного берега, от которой круто поднимаются прибрежные горы; за ними еще гряда, более высокая, с остроконечными, местами белыми, зубцами; это труднопроходимые Телецкие и Абаканские горы; они уходят на север параллельно озеру. По раздвинувшимся вершинам гор можно проследить долину Телецкого озера почти во всю длину, но самого озера не видно, кроме упомянутого небольшого куска.

   На юго-востоке, за ближайшими сопками и хребтами, как прямое продолжение долины озера, глубокая долина Чулышмана кутается в синей туманной дымке; за ней, дальше на восток, громоздятся высокие снежные белки в верховьях р. Чёль-чу; а дальше на юг, почти на горизонте, вытянулась снежно-белая гряда Курайских белков, до которой отсюда верст полтораста; между этой грядой и нами целое море гигантских синих волн с беляками, протянувшихся далеко на запад. Всколыхнулось оно от титанического дуновения, да так и застыло...

   Мы стояли у небольшой колонны, сложенной из камней еще 15 лет тому назад Ядринцевым, и не могли оторваться от поражающей картины этих мощных складок земной коры, на дне которых затерялась человеческая жизнь; только калмык Игнатий, закурив трубку, устремил бесстрастный неподвижный взор на каменистую россыпь под ногами, мало интересуясь знакомой картиной.

   Однако неужели вершина так мертвенно пустынна? При первом взгляде под ногами не видно ничего, кроме голых, угловатых, серых камней, наваленных в беспорядке; но присмотритесь внимательнее к трещинам и щелям. Здесь прижались два бокала горечавки и кустик розовой кляйтонии (Claytonia Ioanneana) с блестящей зеленью, в той трещине целая дерновинка камнеломок (Saxifraga melaleuca), низкорослый очиток (Sedum quadrifidum) с яркокрасными плодами, оранжевый крестовник (Senecio resedaefolius), еще не совсем расцветший, голубые незабудки, едва заметный повойничек (Alsine verna) и много, много других пигмеев, попрятавшихся по трещинам и щелям в защиту от ветров и стужи. Есть даже целое дерево - стелющаяся ива (Salix reticulata и S. herbaceà) в вершок величиной, с двумя листьями, и все-таки на верхушке с созревшей сережкой плодов. На всех альпийцах лежит явный отпечаток суровых условий существования; карликовые размеры, часто сильное опушение помогают им бороться против губительной стужи. И все-таки коротко их существование: лишь в мае склоны гор освобождаются от снега, да и то не везде, а в августе уже выпадают первые снега; нужно торопиться распуститься, отцвесть и принести плоды, а то ранние метели и вьюги похоронят под собой смельчаков, когда в долинах жизнь еще в полном разгаре.

   Часа два мы обыскивали трещины и щели между камнями, с большими затруднениями выкапывая ножами и вытаскивая альпийцев, лишь изредка останавливаясь, чтоб полюбоваться на далекие хребты гор, которые понемногу заволакивались вечерней синей дымкой. Только надвигающиеся сумерки заставили нас подумать о возвращении к месту ночлега {Растения собранные во время поездки на Алтын-ту; 1. Альпийские луга близ границы леса: Galiha palustris L., Atragene alpina L. var. sibirica Rgl. et L., Anemone narcissiflora L., Paeonia anomala L., Geranium albiflorum Ledb., Orobus luteus L. var. orientalis F. et Mey, Hedysarum obscurum L., Potentilla fruticosa L., Cotoneaster uniflora Bge, Vaccinium Vitis idaea L., Swertia obtusa Ledb., Pulmonaria mollis Wolf., Myosotis sylvatica Hoffm., Pedicularis elata Willd., Pedicularis uncinata Steph., Rumex. acetosa L., Polygonum bistorta L., Euphorbia lutescens C. A. Mey, Salix viminalis L., S. lapponum L., S. glauca L.,S. arbuscula L., S. reticulata L., Betula nana L., B. humilis Schrenk., Allium Victoriale L., Veratrum album L. var. Lobelianum Koch., Erythronium Dens canis L., Lilium Martagon L., Carex nigra All., Anthoxanthum odoratum L., Avena subspicata Clairv., Alopecurus pratensis L.

   2. Выше альпийских лугов до вершины: Ranunculus frigidus Willd., Callianthemum rutaefolium С. A. Mey, Aquilegia glandulosa Fisch., Macropodium nivale R. Br., Draba incana L., Viola biflora L., V. altaica Pall., Alsine verna Bartl., Alsine biflora Wahl., Cerastium vulgatum L. var. leiopetalum Ledb., Spiraea alpina Pall., Dryas octopetala L., Sibbaldia procumbens L., Potentilla fragiformis Willd., Sedum elongatum Ledb., Saxifraga melaleuca Fisch., Schultzia crinita Spreng., Pachypleurum alpinum Ledb., Valeriana capitata Pall., Patrinia sibirica Juss., Erigeron uniflorus L., Aronicum altaicum D. C, Senecio resedaefolius Less., Saussurea alpina D. G. var. subacaulis Ledb., Scorzonera radiata Fisch., Taraxacum comiculatum D. C, Centiana altaica Pall., Eritrichium villosum Bge, Veronica densiflora Ledb., Pedicularis verticillata L., P. versicolor Wahlenb., Polygonum bistorta L., P. viviparum L., Dracocephalum altaiense Laxm., Salix Myrsinites L., S. herbacea L., Lloydia serotina Reich., Luzula spicata D. G. var. compacta E. Mey, Carex atrata L., C. tristis M. a Bieb., Festuca ovina L., Lycopodium alpinum L.}.

  

  

   Когда мы спустились к нашему кедру, солнце уже скрылось; в долинах сгустился синий мрак, лес почернел, потускнел луг, потемнела бездонная глубина неба, и только на снежных вершинах еще играл розовый отлив заката.

  

  

   На другой день, встав вместе с солнцем, мы двинулись в обратный путь и к вечеру того же дня вернулись к стану на Телецком озере.

   Ночь была довольно холодная; несмотря на разгар лета, в 5 1/2 часов утра термометр на Алтын-ту показывал 8°Ц. День был совершенно ясный и теплый; на броду через Ачелман несколько позже полудня в тенистом сыром лесу было 18°Ц, а к вечеру у Телецкого озера уже 23°Ц.

   Когда мы возвратились к озеру, нетрудно было заметить, что вода сильно сбыла; это происходит в зависимости от южного ветра, который просто сгоняет массу воды на север. В этом я убедился еще больше на другой день: усилился южный ветер, и убыль воды сделалась еще заметнее.

   По долине Чулышмана (2-4 июля). Еще накануне пришли лошади с проводниками из Кумуртука, на которых мы и отправились вверх по долине Чулышмана, рассчитывая пройти по ней около 70 верст до впадения Кату-ярыка, где есть подъем на Улаганское плоскогорье. Выступили около 9 часов. До устья Ачелмана дорога была уже знакома. Следуя дальше левым берегом Чулышмана то небольшими луговинами, то перелесками мелкой березы, через полтора часа мы подошли к Благовещенскому монастырю, который расположился на противоположном правом берегу реки. Отпустив вьючных лошадей дальше до устья Башкауса, мы переправились в лодке на монастырский берег. Чулышман здесь около 40 сажен шириной и довольно глубок; голубая вода прозрачна, и дно видно на значительной глубине. Течение быстрое, но довольно покойное.

   Монастырь, т. е. собственно небольшая деревянная церковь и две-три избы, занимает площадь между Чулышманом и крутыми скалистыми склонами хребта, запирающего долину с востока. На песчаной почве стоят кое-где довольно старые сосны. Население монастыря состоит из настоятеля, принявшего нас очень радушно, двух монахов, причетника, и двоих-троих рабочих, уголок этот почти совершенно оторван от живого культурного мира; почта приходит из Бийска, да и то только "с оказией", месяца через три, - это на расстоянии около 300 верст!

   Вверх по Чулышману тропа идет левым берегом реки. Здесь долина несколько расширяется и покрыта отдельно лежащими камнями; трава частью выбита скотом, частью выгорела от бездождия и вообще имеет очень жалкий вид. Миновав небольшую речку Кумурты, мы подошли к устью Башкауса, где расположено селение Кумуртук.

   Едва мы добрались до палаток, раскинутых на берегу протока, как началась гроза с сильным ливнем; после грозы на соседней горе Ангалу-ерх, возвышающейся в левом углу между Башкаусом и Чулышманом, закурился кедровый лес, - вероятно, зажгло молнией. Вообще лесные пожары, иногда от гроз, иногда от костров промышляющих здесь охотников, - явление весьма обычное на Алтае; во многих местах мне приходилось видеть следы громадных пожаров, которые распространяются тем легче, что здесь с ними решительно никто не борется. Горит лес, пока сам не потухнет. Интересно, что пожар, потухший на Ангалу-ерх за ночь, на другой день после второй грозы опять возобновился и приблизительно на том же месте. Алтайцы отнеслись к этому совершенно безучастно, отчасти, может быть, потому, что лесу остается еще много, отчасти и потому, что обрывистые склоны горы так круты, что по прямому пути попасть на гору невозможно, а нужно сделать обход во много верст кругом.

   Несмотря на выпавший проливной дождь, вечер был очень теплый (в 9 часов вечера t = 18,5°Ц).

  

  

   Мне и раньше приходилось слышать о диком и трудно проходимом ущелье, по которому течет Башкаус уже недалеко от устья, и на другой день мы отправились в маленькую экскурсию по течению этой реки. Проехав широкий луг близ устья, раскинувшийся у подошвы Ангалу-ерх на пространстве около версты и обязанный своим происхождением наносной деятельности Башкауса, мы вступили в долину, которая вверх по реке быстро суживается. Дно долины, зажатое между недоступными кручами, покрыто тоже песчаными наносами, на которых между отдельными крупными соснами местами засела густая сосновая поросль. Сыпучая почва с гальками почти лишена травы; зато довольно густо разрослись кустарники: жимолость, барбарис, крыжовник, облепиха, белая ива и др. Верстах в пяти от устья, перед впадением р. Чебдара, отвесные стены долины вплотную подходят к Башкаусу, совершенно не оставляя береговой полоски; чтобы пройти дальше, мы должны были подняться на первую террасу извилистой тропинкой по скалам, поросшим сухими жесткими травами степного характера, между которыми особенно бросался в глаза Statice speciosa. С обрыва прилавка открывается вид на узкую долину Башкауса, который здесь образует крутую излучину, поворачивая на юго-восток, и принимает в себя с левой стороны приток Чебдар. Голубой шумный Чебдар с грохотом стремится по сильно наклонному руслу, более 10 сажен ширины, усеянному крупными камнями, около которых играют большие беляки пены. Оставив лошадей на террасе, мы крутой извилистой тропинкой, лавируя между камнями, спустились. к узкому берегу Чебдара, заросшему тополем (Popolus laurifolia) и кустарниками.

   Недалеко от устья через Чебдар устроен пешеходный висящий над потоком мост. Архитектура его весьма незатейлива. На том и другом берегу посредством крупных камней укреплены на-весу по паре толстых бревен. На свободных концах бревен, висящих уже над водой, положена перекладина, и на нее опираются еще два бревна потоньше и подлиннее, упертые задними концами в самый край обрывистого берега. Свободные концы второй пары бревен висят почти над серединой потока; однако остается промежуток до соответствующей пары противоположного берега в несколько аршин; это пространство заполнено тонкими жердями, привязанными в один ряд к свободным концам бревен. Настилки и перил нет. Переходить по такому мосту, висящему на высоте нескольких сажен над бушующим потоком, не особенно удобно. По мере приближения к середине при каждом шаге по скользким бревнам мост заметно раскачивается, а на середине тонкие жерди прогибаются под ногами, и опереться решительно не на что, кроме собственной уверенности. Чтобы ноги не так скользили, лучше снять сапоги. Перешли все-таки без приключений и вышли на правую сторону Чебдара. Здесь в углу между слиянием Чебдара и Башкауса раскинулась низкая песчаная площадка в полквадратную версту, запертая с двух других сторон недоступными скалами. Площадка поросла соснами и кустарниками, между которыми преобладает спирея разных пород. Башкаус омывает площадку с восточной стороны: его русло идет нод значительным уклоном и кроме главной борозды дает множество мелких разветвлений по каменистой россыпи. Эти сплетающиеся и вновь ветвящиеся протоки все-таки настолько глубоки, что не позволяют подойти к главной борозде.

   Против южного конца площадки долина Башкауса круто поворачивает на юго-восток, и крутые скалы с той и другой стороны до того стесняют долину или, вернее, ущелье, что продолжать путь можно только по каменистой россыпи около самого потока. Особенно мрачный вид имеет скала противоположной правой стороны, отвесной стеной падающая в поток. Чем дальше, тем теснее делается ущелье, тем неудобнее ходьба, и потому, пройдя не больше полуверсты от площадки, мы повернули назад. При некоторой настойчивости можно, думается мне, проникнуть гораздо глубже по течению Башкауса, но только пешком; вьючного пути здесь нет никакого.

  

  

   Вернувшись к устью Башкауса и переждав еще грозу с ливнем, мы в 4 часа выступили дальше вверх по Чулышману. Проводники-алтайцы¹⁷ производят гораздо лучшее впечатление, чем апатичные приозерные теленгиты. Они выглядят гораздо бодрее, суетливо возятся около багажа и с громким криком "йе" быстро и умело затягивают арканы на вьюках. Один молодой парень с веселым лицом мог даже прочесть слово "фабрика" на брошенной мною коробке от спичек, но слова не понял и вообще по-русски не понимал. По отзывам всех, алтайцы - народ безусловно честный, но довольно беспечный.

   По выходе из Кумуртука нужно прежде всего перебрести Башкаус, впадающий тремя рукавами. Брод довольно глубок, вода достигает выше брюха лошади, но вполне удобен: течение не быстрое, и дно реки без крупных камней. Сейчас же на правом берегу Башкауса возвышается небольшой зеленый холм, стоящий как-то особняком от горы; из-под него вытекает небольшой ручей с холодной водой, может быть, подземное ответвление того же Башкауса. Дальше долина расширяется до трех верст и более. На серовато-желтом фоне выжженной солнцем долины местами резко выделяются яркозеленые участки посевов ржи и ячменя, обязанные своим свежим видом только искусственному орошению посредством примитивно устроенных арыков. Для этой цели отводят в канавы маленькие ручьи, там и сям сбегающие с гор; но арыки имеют мало поворотов, и значительная часть протекающей воды не утилизируется. Несколько совершеннее арыки дальше вверх по Чулышману. Участки посевов очень невелики, что отчасти объясняется тем, что почва, перемешанная с камнями, допускает только ручную обработку {См. Ядринцев. Указ. соч.}. Скот, находя в долине мало пищи, лепится по уступам скал между зарослями кустарников; особенно смелы в этом козы. Больших табунов и стад в долине совсем не видно; все они летом угоняются на тайгу, в горы, где корма сохраняются прекрасно даже при долгом отсутствии дождя. Около берега Чулышмана толпятся тополя и березы, не отходя, однако, от воды в сухую долину, и только по оврагам узкие ряды деревьев довольно высоко взбегают на гору, издали отмечая полосы почвы, богатые влагой. Кустарники менее взыскательны; особенно между нагромождениями камней образуются заросли жимолости, спиреи, крыжовника, облепихи и типичного ксерофила - колючей караганы (Garagana pygmaea) с узкими листьями и совершенно гладкой золотистой корой на молодых побегах.

   Уже вечером верстах в 25 от Кумуртука мы достигли небольшого перелеска из сосны и березы, засевшего на песчаной почве; но он весьма невелик, а дальше раскинулась широкая, безотрадно голая долина между скалистыми склонами гор. Из пепельно-серой почвы, вытоптанной и выглоданной скотом, торчат едва заметные былинки, пожелтевшие от зноя. Из-под копыт лошади поднимаются облака тонкой пыли, которая долго не ложится в застывшем без движения воздухе. Безмолвие этого унылого места нарушалось только треском перелетающей саранчи да глухим шумом Чулышмана... Направились к берегу реки, надеясь хоть там найти клочки растительности для уставших лошадей; но и здесь не лучше: два аршина прибрежной гальки, а за ней - та же Сахара!..

   - Дальше есть корм? - Все то же! - отвечают проводники. Скрепя сердце, развьючили лошадей и пустили на свободу: изощряйтесь сами! В дровах тоже недостаток, и мы приютились около старого, давно свалившегося тополя, который едва поддавался топору.

   А Чулышман весело плещет своими голубыми волнами. Обидно смотреть на такую массу воды рядом с бесплодной долиной; не освежается даже воздух: несмотря на глубокие сумерки, душно и жарко, хотя вода Чулышмана довольно свежа (15,5°Ц).

   Отчего же, однако, это обилие воды совершенно пропадает для почвы? Разгадку мы нашли на следующем переезде. Дальше Чулышман очень часто течет по глубокой канаве, и тогда можно видеть разрез почвы, выполняющей дно долины. Она состоит из крупных и мелких камней, пересыпанных наносным песком; эта в высшей степени пористая почва сверху прикрывается полоской черной земли меньше вершка толщиной, где только и могут распространяться корни. Понятно, что дождевая вода или вода мелких притоков, падающих с соседних гор, проваливается через такую почву, как сквозь решето, пока не достигнет более плотного грунта, который, конечно, составляет и дно Чулышмана. Необходим постоянный приток воды, чтобы на такой почве могло что-нибудь вырасти. Ко всему этому лето 1895 г. было очень бедно дождями. Все это заставляет очень задумываться, возможно ли вообще в таких долинах сколько-нибудь правильное земледелие.

  

  

   Наш стан находился всего в пяти верстах от впадения в Чулышмаи знаменитой горной реки Чёль-чу. Она начинается в высокой группе снежных гор и, протекая малодоступной долиной, впадает в Чулышман с правой стороны. На другой день, прежде чем двигаться дальше, мы побывали на Чёль-чу.

   Вернувшись к стану, мы после полудня навьючили лошадей и двинулись дальше по левому берегу Чулышмана. Жара была довольно сильная (t в 1 час дня 34,5°Ц), и духота увеличивалась полной неподвижностью воздуха, спертого между высокими горами. Долина долго сохраняет тот же унылый вид с травой, выжженной до корня, и только чаще встречаются груды камней с засевшими около них кустарниками, да высокими кустами пожелтевшего чия (Lasiogrostis splendens Kunth.). Выше устья Чёль-чу горы той и другой стороны заметно сближаются, и долина делается уже, а река глубже зарывается в землю, образуя нечто вроде глубокой канавы. Дно долины местами поражает своей правильно горизонтальной поверхностью, только местами прерываемой узкими поперечными оврагами, прорытыми боковыми ручьями. Эта правильность особенно бросается в глаза, если взглянуть на противоположный берег; вашим глазам представляется нечто, весьма напоминающее высокую железнодорожную насыпь, которая тянется на версту и больше, прерываясь у берега реки или упираясь в отвесный выступ прибрежной скалы. На естественном разрезе, крутой стеной спускающемся к реке, можно ясно видеть, что вся толща насыпи состоит из камней различной величины, перемешанных с щебнем и песком. Эта толща, вероятно, двоякого происхождения - прежде всего наносного, а кроме того сюда же скатывались камни с соседних гор и тоже заносились песком и щебнем.

   Около редких аилов в две-три кошемных юрты можно видеть более-совершенно устроенные арыки. Какой-нибудь ручей перехватывается у самых скал деревянным жолобом и пускается в уложенную камнями канаву последняя, приходя к орошаемому полю, разветвляется обыкновенно на два рукава, которые огибают поле с той и другой стороны. В месте разветвления положен большой камень, передвижением которого можно направлять воду в тот или другой рукав.

   Верстах в двенадцати от Чёль-чу долина Чулышмана дает крутую извилину и сжимается черными нависшими скалами в мрачное ущелье. Горизонтальная насыпь прерывается; нужно спуститься по круто наклонной каменистой осыпи и пробираться под самыми стенами утесов, выбирая путь среди нагроможденных скал. За ущельем долина вновь расширяется и делается светлее.

   Еще через час пути мы подошли к известному бому Иты-кая, который имеет действительно величественный вид. Темная стена в десятки сажей высоты обрывается прямо в Чулышман, не оставляя и следа берега; несколько дальше под стеной в воде нагромождены несколько крупных камней, сорвавшихся, очевидно, с этой же скалы. Нужно спуститься по узкой тропинке между скалами к воде, брести вдоль бома в направлении этой груды камней и потом войти в естественный туннель, образованный нагромож